Franco VENTURI. Il moto decabrista e i fralelli Poggio. Torino. Giulio Einaudi editore. 1956. 172 p.

Франко ВЕНТУРИ. Движение декабристов и братья Поджио.

Новая книга Ф. Вентури, итальянского историка, уже известного у нас по его работам, посвященным истории русского народничества, носит название "Движение декабристов и братья Поджио". Но с первых же страниц этой книги читатель убеждается, что книга несколько шире своего заглавия, и впечатление это укрепляется по мере чтения. Не только история двух декабристов - Иосифа и Александра Поджио, - но вся история декабристского движения в поле внимания автора. Книгу Ф. Вентури с полным правом можно назвать первой монографией по истории декабристов, вышедшей на итальянском языке и написанной итальянским историком.

Оба брата Поджио родились в России. Отец их - Виктор Поджио - покинул Италию и обосновался в Одессе на скромной должности подлекаря в начале 80-х годов XVIII века. Виктор Поджио был одним из первых четырех обитателей, "или, правильнее сказать, основателей Одессы, тогдашнего Хаджибея", как пишет его сын Александр в своих "Записках". А. В. Суворов постоянно останавливался в доме Поджио проездом через Одессу¹ . Старший из сыновей Поджио-декабристов, Иосиф, воспитывался в петербургском пансионе, поступил подпрапорщиком на службу в лейб-гвардии Преображенский полк и участвовал в Бородинской битве; он вышел в отставку в 1818 г. в чине штабс-капитана. Как и брат его Александр, он был членом Южного общества декабристов. Александр - младше Иосифа почти на шесть лет - учился сначала в Одесском институте, потом в 16-летнем возрасте поступил на военную службу в тот же Преображенский полк, что и брат (в марте 1814 г.). По возрасту ему не довелось участвовать в бурных событиях 1812 г. и заграничных походах. В 1823 г. он в чине майора был переведен в Днепровский пехотный полк и вышел в отставку подполковником. Александр был много активнее брата как член тайного общества, но деятельность как того, так и другого, казалось, не давала возможности исследователю обрисовать ранние ступени развития тайной организации, предшествовавшие возникновению Южного общества. Тем не менее Ф. Вентури понял свою задачу гораздо более широко и пошел по более сложному и трудному пути, чем изложение биографической истории двух братьев - членов Южной тайной организации. Он широкой кистью нарисовал картину всего предшествовавшего революционного движения декабристов - хотя и с некоторыми нарушениями хронологической последовательности - от Союза спасения (стр. 40) через Союз благоденствия к Северному и Южному обществам.

Две первые главы труда Ф. Вентури: I "Одесса" и II "Армия, Европа и Свобода" - посвящены эпохе, вводят в нее, сплетая рассказ о больших исторических событиях с биографическим повествованием. Три последующие главы сосредоточены на истории самого декабристского движения с выделением в нем роли братьев-декабристов, особенно в узловых моментах развития Южного общества и сношений его с Северным. Глава III носит общее название "Тайное общество", IV озаглавлена "Пестель и "Южное общество". Тут особенно много материала об Александре Поджио - друге Пестеля и поклоннике его идей. Глава V посвящена самому восстанию (понимаемому автором как военный заговор) и тюремному заключению декабристов. Две главы, заключающие книгу, посвящены каторге, ссылке на поселение и послесибирскому периоду, это глава VI, носящая название "Тридцать лет в Сибири", и глава VII и последняя - "Старость декабриста". В последних главах в силу особенностей темы преобладает биографический аспект изложения.

Основными источниками изучения деятельности Поджио для исследователя были: "Записки" А. В. Поджио в последнем издании 1931 г. (в сборнике "Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х годов". Т. 1) и следственное дело Александра Поджио, опубликованное в XI томе издания "Восстание декабристов" (дело Иосифа Поджио не издано; оно хранится в настоящее время в ЦГИА, ф. 48 под N 281, ср. N 415 и, по-видимому, не было использовано Ф. Вентури). Привле-

¹ "Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ". Т. 1. М. 1931, стр. 24.

чены также эпистолярный материал, мемуары ряда знавших Поджио декабристов и другие данные. Но круг первоисточников, привлеченный для обрисовки всего движения декабристов и эпохи в целом, гораздо более широк: тут многочисленные следственные дела, изданные Центрархивом и ГАУ в серии "Восстание декабристов", многочисленные мемуары декабристов и современников, программные документы движения - "Русская Правда" Пестеля и "Конституция" Никиты Муравьева. Автор прекрасно знаком с литературой о декабристах - научный аппарат его книги превосходен; в частности, с удовлетворением можно отметить его детальное знакомство с советской литературой последних лет: он не только в курсе специальных изданий и статей, но знает подчас мелкие и мельчайшие публикации, вышедшие в Советском Союзе в самое последнее время. У него встречаешь ссылки на недавние польские издания, на литературу о декабристах, только что вышедшую в США или в европейских странах. Таким образом, перед нами автор, находящийся в курсе современного научного развития избранной им проблемы, исследователь, владеющий широким кругом опубликованных источников. Наши архивы остались неиспользованными в их неопубликованной части, но можно заметить, что в них нет достаточных данных о братьях Поджио, которые могли бы опровергнуть или глубоко изменить принятую характеристику. Кроме дела Иосифа Поджио, еще не опубликованные следственные дела декабристов содержат в некоторых случаях показания братьев Поджио, когда они запрашивались следственной комиссией в связи с допросами других лиц и включались в дела последних. Имеющиеся в архиве именные указатели легко позволяют найти подобный материал в делах декабристов.

Наиболее важными из спорных проблем, возникающих в связи с чтением интересной и ценной книги Ф. Вентури, являются, на мой взгляд, проблема влияния русской действительности на мировоззрение и деятельность братьев Поджио и вопрос о заграничных идеологических воздействиях. Последние, конечно, имели немалое влияние, и никто из историков, изучающих движение декабристов, не станет этого отрицать. Весьма значительное воздействие оказали на декабристов западноевропейские события 1820 - 1823 гг., и прежде всего испанская революция 1820 г. и неаполитанские выступления. Ф. Вентури прочувствованно и правильно, по существу, говорит о них в своем труде (стр. 23 - 27), разбирая формирование мировоззрения братьев Поджио и пользуясь многочисленными показаниями источников. Не забыты, разумеется, и предшествующие события революционной Франции и богатая философско-политическая литература западноевропейского просветительства.

Но читатель никак не может дождаться, когда же будут проанализированы воздействия русской действительности, внутреннее положение огромной страны - России, где родились, жили и действовали оба декабриста Поджио, русских событий, ими непосредственно наблюдаемых. Ведь они решили бороться за изменение социального и политического строя России - своей родины (они постоянно так называют ее), они примкнули к той тайной революционной организации, которая написала на своих знаменах лозунги борьбы с российским самодержавием и крепостным правом. Во имя этого они рисковали головой, томились в Петропавловской крепости, пошли на каторгу... Неужели же они сделали все это прежде всего потому, что восстали Испания и Неаполь? Или потому, что они прочитали труды Монтескье? Слов нет, восстание Испании и Неаполя могущественным образом поддержало их решение идти на борьбу с русским абсолютизмом, но выросли оба Поджио все же на русской почве и сознательно относились к русской действительности, в историческом развитии которой уже органически возникли задачи сокрушения устаревшего и изжившего себя крепостнического строя и его политического сторожа - самодержавия. Поэтому незначительное внимание, какое автор уделил в начале работы вопросу о связи развивающегося мировоззрения братьев Поджио именно с русской действительностью, представляется мне неоправданным. Лишь беглые упоминания о протесте против крепостного состояния крестьян ("contro la servitu dei cantadini", стр. 38) встречаются в главе III, а разбор программных проектов декабристов также не связан с анализом русской действительности. Ведь сам Александр Поджио свидетельствует об этом в своей анкете "о воспитании". Он не забывает упомянуть, там об особо тяжелом положении после войны 1812 г. крестьян, "утративших все движи-

мое их имущество"² , он говорит о взволнованных толках, вызванных жестоким усмирением восстания военных поселений в Чугуеве в 1819 г. ("В 1819-м году [и] в 1820-м много говорили - и не одни мы - о жестоком усмирении чугуевцев"³ ). "Я сам был раз свидетелем в [18] 23-м году, когда рядовой один в мундире с медалью на груди пришел к помещику просить чего же? - хлеба! Я был сам в мундире и признаюсь мне горько сие было!"⁴ - свидетельствует Александр Поджио. Замечательно и его пояснение к приведенному примеру: "Говорю о сем, чтоб пояснить, каким образом мы сливали действия обременительной для нас политики со всеми обстоятельствами внутреннего управления. Сими мерами мы поясняли небрежение правительства к благоденствию внутреннему России"⁵ . А. Поджио понимает аграрную программу П. И. Пестеля как "дарование свободы мужикам и пожертвование земли, необходимой для независимости их в быту общественном"⁶ . Вот эта сторона мировоззрения декабриста представляется мне мало раскрытой в работе Ф. Вентури. Мне кажется, что этот вопрос заслуживал бы большего внимания.

Я возразила бы автору и относительно его неоднократно повторенного тезиса, что оба Поджио в интеллектуальном, мировоззренческом отношении были детьми XVIII века.

Вдумываясь в определение Ф. Вентури, что культура декабристов принадлежит XVIII в. ("La sua cultura era ancora tutta settecentesca", стр. 51, 83), никак не можешь согласиться с ним. Возьмем в качестве примера того же Александра Поджио. Конечно, передовая литература XVIII в. сильно сказалась на формировании его мировоззрения, но широкая идеологическая струя политической мысли начала XIX в., вливавшаяся в работу его интеллекта, вне всяких сомнений, играла свою роль. Он говорит о чтении произведений Бенжамена Констана, о непрерывном чтении газет и журналов своего времени ("Журналы с рук моих не сходили"), о "всечастных занятиях" политикой и гражданскими делами "Европы, а в особенности отечества моего", разумея под последним Россию⁷ . Самые впечатления от испанской и неаполитанской революций и их конституционных проектов, о чем справедливо пишет Ф. Вентури, - ведь не что иное, как политические впечатления XIX века. Поэтому идеология декабристов, и в частности Поджио, несомненно, не только продукт XVIII в. - это гораздо более сложное и "современное" своей эпохе явление.

Невозможно обойтись при анализе идеологии и движения декабристов без ленинского понятия "дворянских революционеров". Оно превосходно оттеняет классовые особенности движения. Явление дворянской революционности свойственно не только России, - мы встречаем его в английском, польском, итальянском общественном движении.

Мне представляется, что изложение событий движения декабристов и характеристика этапов, пройденных движением, приобрели бы большую выразительность и доказательность, если бы в книге Ф. Вентури была строже соблюдена хронологическая последовательность- Рассмотрение Манифеста к русскому народу является заслугой автора, - оно совершенно необходимо. Но помещено оно до рассказа о Южном обществе; между тем этот документ возникает накануне восстания, и его можно понять, лишь будучи осведомленным о характере общения Северной и Южной организаций, их споров и известной договоренности. Самая идея использования сената для выпуска Манифеста принадлежит Пестелю, и совещание последнего с северянами в 1824 г. - важный элемент исторической обстановки. Противоречия и споры между Югом и Севером даны в книге (стр. 71 - 72 и др.) - и это заслуга автора, - но они непонятны до разбора "Русской Правды", помещенного позже.

Перейду к некоторым более частным замечаниям. Нельзя П. И. Пестеля в 1821 г. называть лишь будущим главою южных декабристов ("Il futuro capo dei decabristi meridionali", стр. 31). Во время сбора сведений о греческом восстании Пестель уже являлся главою южных декабристов; и ранее его центральная роль неоспорима в Южной управе Союза благоденствия, а в марте 1821 г. он уже является основателем Южного общества. Перевод названия "Русская Правда" через "La legge russa" ("Русский Закон") (стр. 50), едва ли

² "Восстание декабристов". Документы. Т. XI. М. 1954, стр. 38. (Дана современная транскрипция).

³ Там же.

⁴ Там же, стр. 40.

⁵ Там же.

⁶ Там же, стр. 20.

⁷ Там же, стр. 19.

точен, - он не передает основного оттенка заглавия истинного закона, дорогого для Пестеля и Южного общества, желавшего вместе с тем назвать свой основной закон так же, как назывался законодательный памятник древнерусского Киевского государства. Не могу согласиться с квалификацией "Конституции" Никиты Муравьева как искусной ученой "мозаики" из французской, американской, испанской конституций ("quasi un sapiente mosaico", стр. 55). Такой взгляд, может быть, и высказывался в литературе, однако положение это крайне преувеличено. Никита Муравьев изучал американские и западноевропейские конституции и включал в свой текст их отдельные формулировки, однако в целом дал оригинальное решение конституционной проблемы, судить о смысле которого можно, на мой взгляд, лишь по объективному их значению для русской действительности того времени. Полагаю, что проект Новосильцева, фактически деливший Россию на ряд генерал-губернаторских сатрапий, едва ли воздействовал на проект Никиты Муравьева: его федеративный союз держав основан на другом принципе - цензового самоуправления через избранных депутатов, причем император сведен у него к роли оплачиваемого чиновника (ср. стр. 56), что не имеет ничего общего с проектом Новосильцева. Вместе с тем республиканские тенденции в Северном обществе недооценены Ф. Вентурн; самая идея учредительного собрания допускала выбор республики, а горячие республиканские симпатии Рылеева и его друзей, выявившиеся, разумеется, не на следствии, а в общении декабристов до восстания, - вне сомнений (они разобраны в позднейшей литературе).

Стихотворение "Je passerai sur cette terr toujours reveur et solitaire" и т. д. принадлежит не Матвею, а Сергею Муравьеву-Апостолу (ср. стр. 62).

Вопрос о судьбе карт, приложенных к "Русской Правде" и обозначавших границы будущей революционной России и ее областей, видимо, тревожит автора. Надо сообщить, что обе карты - и черновая, первоначальная, и более отделанный вариант - находятся в Центральном историческом архиве; последний вариант будет издан в качестве приложения к "Русской Правде", которая выходит в скором времени.

Заметим вместе с тем, что Ф. Вентури не прав, предполагая, что по конституционной концепции Пестеля тайное общество сохраняется в России и после победы революции (стр. 84). Напротив, Пестель считал вредными все тайные общества после утверждения революционного строя; "Русская Правда" запрещала их существование, в ней имеются соответственные тексты.

Несмотря на ряд расхождений по существу вопроса - они формулированы выше, - советский историк от души рад, что в Италии вышла специальная работа, посвященная первым русским революционерам. В порядке научного общения мы, вероятно, можем предложить итальянскому исследователю еще ряд нужных для него материалов, хранящихся в наших архивах, - они могут понадобиться ему для второго издания его интересной и ценной книги.

Работа Ф. Вентури прекрасно издана и хорошо иллюстрирована.