Ф. Достоевский ввел в персонажи "Преступления и наказания" купца Вахрушина, ссужающего деньгами мать Раскольникова. Фамилия купца не случайна. Бывавший в молодости в Зарайске писатель не мог не знать купцов Бахрушиных, занимавшихся скупкой и перепродажей скота и игравших в местной жизни весьма заметную роль. По переписным книгам они известны в Зарайске с начала XVIII века. А вышел этот род из касимовских татар, перебравшихся в Зарайск в конце XVI века.

В свое время Бахрушины - знаменитые на всю Россию купцы. Но и в советское время имя их не затерялось во многом благодаря Алексею Александровичу Бахрушину, которому пришла счастливая мысль - собирать театральные редкости. Конечно, не все было ладно и здесь - одно время театральный музей хотели закрыть. Но все же он выстоял и продолжает радовать москвичей, отдающих заслуженную дань его основателю, но вспоминают ли они о других Бахрушиных?

Первое поколение.

Алексей Федорович

Родоначальник московской ветви Бахрушиных - Алексей Федорович перебрался в Москву в 1821 году, и этот переезд любил вспоминать его старший сын - Петр. Ему было тогда два года и он, в отличие от идущих пешком других членов семьи, ехал на подводе в корзине для перевозки кур.

У его отца была неуемная тяга ко всему новому. Это касалось и домашнего быта, в котором он проявлял даже некоторый задор, огорчая супругу. Так, без сожаления расстается он с собственной бородой, считавшейся достоинством тогдашних купцов. Вызванный цирюльник никак не решался брить ее, считая, что Алексей Федорович не в себе и что, пожалуй, потом придется и отвечать. Тогда Алексей Федорович взял ножницы и сам отхватил себе бороду.

Вскоре и в одежде его следуют перемены: он переходит на немецкий фасон, заставляя последовать этому и сыновей. Супруга его пыталась хотя бы полы одежды детей сделать подлиннее, но как только дети приходили к отцу, тот брал ножницы и спокойно отрезал полы "вершка на три, на четыре".

Прижимистый к затратам на рабочих (только на смертном одре, умирая от холеры и чувствуя сильнейшую жажду, он признался, что теперь он "поверил рабочим, когда они бывают нездоровы"), свой собственный кожевенный завод он неустанно усовершенствует, не останавливаясь ни перед риском, ни перед затратами. Эти старания приводят ко многим долгам, но и к заметным результатам. В 1836 и 1844 годах он получает серебряные медали от министерства финансов за достоинство изделий фабрики. В 1847 году - золотую медаль за устройство первого в Москве заведения по выделке кож по новейшему образцу и распространение его описания. Эта последняя медаль характеризует Алексея Федоровича и как романтика предпринимательства. Действительно, затратив огромные усилия и средства на переоснащение фабрики, установив на ней задолго до многих паровую машину, он не только не делает из этого никаких секретов, но и сам содействует распространению усовершенствований, допуская всех желающих к осмотру завода. Была издана им даже специальная брошюра: "Описание улучшенного способа выделки кож на заводе Бахрушина в Москве" с подробными чертежами. С его легкой руки "много пошло на Руси паровых и других машин, и много поднялось труб".

Кстати, о трубе. У Алексея Федоровича была тяга к литературе. Существовала его поэма о заводе, которую он с юмором заканчивал мыслью о трубе: "Для того я ее выстроил такой высокой, чтобы легче было в нее вылететь". Когда в 1848 году Алексей Федорович умер, оказалось, что он не далек был от истины. Сумма долгов превышала стоимость имущества. Что было делать наследникам? Можно было отказаться от наследства, как советовали многие, но ведь тем самым ставилась под сомнение честь Алексея Федоровича. Собравшийся семейный совет из супруги покойного - Натальи Ивановны и трех его сыновей (Петра, Василия и Александра) решил поступить иначе: наследство принять и долги выплачивать.

Второе поколение.

Братья Благотворители

Для Бахрушиных началась суровая жизнь, с отказом от необходимого правилами, для которой наследники сделали нравственные заветы почитаемого родителя. Семья жила патриархальной жизнью. Когда жива была мать, решающее слово было за ней. Впоследствии правил семьей старший сын Петр, обращаясь к братьям на "ты": "Саша", "Вася", они же говорили ему: "Вы, батюшка-братец Петр Алексеевич". "До прихода его в столовую, - пишет П. Бурышкин, - никто не мог сесть". А после обеда "все подходили к его руке и к руке его жены". Строгий в семье, Петр Алексеевич как никто мог ладить с рабочими, представляя себя в разговорах с ними как бы и не хозяином. Так, увидит курящего, подойдет сзади и шепнет на ушко: "Брось курить-то, а то невзначай молодой хозяин увидит и оштрафует".

Узнав нужду, все три брата до конца своих дней были бережливы. Это их общая черта, но в остальном они были разными. Петр более двадцати лет был старостой церкви св. Троицы, что в Кожевниках. По богатству внутреннего убранства ее сравнивали тогда с храмом Христа Спасителя. Во многом это благодаря заслугам Петра Алексеевича. Сохранилась грамота ему от церкви со словами признательности. Многие памятные события семьи Бахрушиных связаны с этим храмом, который сохранился и поныне, утратив, правда, богатое убранство.

Другой брат - Александр, по свидетельству Ю. Бахрушина, напротив, хотя и был религиозен, "попов недолюбливал" и был более склонен жертвовать на другие цели. Третий брат - Василий "смолоду начал проводить свою жизнь в путешествиях", объездил по делам фабрики многие города и ярмарки. Он был способен и на поступки. Б. Чичерин, бывший городской голова, попавший в немилость к государю, пишет, что немногие решились прийти его провожать после отставки на вокзал, но среди них был Василий Алексеевич, "человек удивительной доброты и чистоты".

Наталья Ивановна после смерти мужа привнесла в работу семейной фирмы ограничивающие начала: отказаться от сделок в кредит, рассчитываться с клиентами только наличными деньгами, не брать на себя долговых обязательств и не принимать решения порознь, не посоветовавшись с другими. Этих правил братья неукоснительно придерживались. Казалось бы, все это сделает невозможным коммерческий оборот, пронизанный тогда векселями и расписками. Напротив. Именно Бахрушиным "сплошь и рядом" отдавали купцы свой товар на ярмарках, предпочитая даже и уступить в цене, но получить живые деньги. К тому же слово Бахрушиных оказалось втройне крепким, так как отвечали за него не один, а все три брата.

Это ли повлияло, усердие ли братьев, начал ли приносить отдачу модернизированный завод, но дела фирмы стали поправляться, а после русско-турецкой войны стали блестящими, что позволило Бахрушиным, помнившим нужду и по завету отца "уважающим ее и у других", приступить к благотворительности. Было взято за правило по результатам года отделять некоторую сумму на нужды Москвы и Зарайска. В последнем на деньги братьев обустраивается соборный храм, строится богадельня, школа для бедных девочек...

В Москве же ими выстраиваются и содержатся: больница, дом призрения для неизлечимо больных, детский приют (все в Сокольниках), дом бесплатных квартир для вдов (на Софийской набережной), ремесленное училище для мальчиков и школа рукоделия для девочек... По некоторым подсчетам только за 1892-1912 годы они пожертвовали Москве свыше 4 млн рублей. "Профессиональными благотворителями" стали называть их в Москве, а в одной из газет о семье Бахрушиных писали, что "городская дума устала ее благодарить".

В архиве Бахрушиных сохранилось огромное число благодарностей, но есть там и не менее большое число ходатайств. Среди них немало любопытных. Один проигравшийся картежник никак не может сказать детям, что придется продавать усадьбу. Тут приходит ему на ум, что спасут его Бахрушины. "Вы ведь жертвуете миллионы, - пишет он им, - что Вам стоит одолжить мне тысячи?" Еще письмо от журналиста, который, как он пишет, доработался "до крайнего переутомления мозга, могущего кончиться печально", если не отдохнуть в Крыму, и просит у Бахрушиных сто рублей. Есть письмо от бывшего каторжника, тот просто просит хоть что-нибудь, хоть штаны. Много писем приходит с просьбами о помещении в больницу, дом призрения, приют... И странное дело, такие ходатаи часто занимают весьма высокое положение. Графы, князья, командующий войсками Московского военного округа...

Не считал зазорным обратиться с просьбой к Бахрушиным и московский генерал-губернатор князь В. Долгоруков. Когда одна графиня задолжала Бахрушиным по векселям, обеспеченным ее имением в Ивановском, князь сам уговаривал Василия Алексеевича об отсрочке выплаты и очень удивился, когда тот просил разрешения посоветоваться с братьями. Братья пошли навстречу князю, но впоследствии все же оказались владельцами Ивановского. Но и это имение Бахрушины подарили Москве для устройства в нем детской колонии.

Третье поколение.

Коллекционеры

Кажется, Московская дума действительно устала благодарить Бахрушиных. Устала настолько, что когда сын одного из братьев Бахрушиных - Алексей Александрович - решил подарить свой театральный музей городу, городские власти наотрез отказались принять дар. "Мы уже с третьяковским и солдатенковским собраниями столько горя хлебнули. А теперь еще ваше. Нет уж, увольте".

Многие хлопоты не приводили к результатам, огромной ценности музей никому не был нужен. Дело уладилось лишь благодаря вмешательству членов царской фамилии и Академии наук, согласившейся принять музей в свое ведомство. Впрочем, история театрального музея достаточно известна, как и талант и настойчивость его собирателя. О нем ходили легенды. В одной из них вовсе невероятное: будто бы Алексей Александрович подговорил монахов Данилова монастыря добыть для него череп Гоголя и что будто бы в театральном музее, кроме этого черепа, есть череп Щепкина и еще один, неизвестно кому принадлежащий. Этой легенде есть основания. Когда кто-нибудь из театральных деятелей умирал, то вслед за гробовщиком "сейчас же приезжал Алексей Александрович" просить что-нибудь для музея. Его деликатная супруга удивлялась: "как он так может". Но муж отговаривался: "Я ведь не для себя прошу".

У Алексея Александровича был в собирательстве хороший наставник - двоюродный брат Алексей Петрович Бахрушин. Можно сказать, что жизнью Алексей Александрович обязан родителям и св. Иоанну Кронштадтскому, который как-то спас его от смертельной болезни (лицо батюшки в этот момент показалось Алексею "каким-то необыкновенным, словно в каком-то сиянии"), собирательскими же наклонностями он обязан Алексею Петровичу. Дважды в месяц в квартире Алексея Петровича собирались крупнейшие историки, библиофилы, археологи, художники и вели интереснейшие беседы. Именно здесь Алексей Александрович начал понимать ограниченность собственных знаний и "жадно набросился на книги". И именно здесь родилась у него страсть к коллекционированию.

Но и сам Алексей Петрович не сразу увлекся коллекционированием. Некоторое время он держал зверинец, проводил собачьи соревнования и был хозяином знаменитой овчарки Черкеса. Но вскоре на смену увлечению собаками пришло увлечение книгами и русской историей. Его коллекция книг была одной из самых больших в России и насчитывала более 25 тысяч томов. Но помимо этого у него был и домашний музей российских древностей, который по ценности уступал лишь коллекции П. И. Щукина. (Петр Иванович уводил у него из-под носа массу вещей, платя за них щедрее, чем Алексей Петрович, и "потому многие торговцы несли вещь прямо к нему".)

Про Алексея Петровича говорили, что он был так скуп и что, посещая Сухаревку, "торговался там, как еврей". Этому есть много свидетельств. Пусть так, но многие ли знали, что как только сторговывал он интересную вещь, то тут же ее куда-то и пристраивал. Старинную трубку с надписью: "Ехал казак за Дунай, сказал дивчине прощай" отправляет он в Донской музей; рукопись "Путешествия" Радищева - на родину автора в Саратов; портрет Кутузова - в Бородинский музей; костюм самоеда - в Рязань; редкую книгу - в Лермонтовский музей; серебряный крест - в Тверской музей; портрет молодого Толстого - в Петербург, публичную библиотеку... В то время по всей России открывались краеведческие музеи. И, пожалуй, в каждом из них было что-то от Бахрушина.

Сын Алексея Александровича - Юрий Бахрушин - называет Алексея Петровича "русофилом до мозга костей" и добавляет, что его "смело можно было бы записать в число черносотенцев, если бы не его гуманный и просвещенный взгляд на вещи и события". Заметим, что в черносотенцы легко записывать, а Алексей Петрович к тому же давал и "поводы". Вот какой отзыв дает он об Александре III, рассказывая об одном собирателе. Имея в коллекции массу подделок и зная об этом, тот сунулся с ней к государю. "Я удивляюсь его бесстыдному нахальству - показывать подделки нашему государю, такому прекрасному человеку и патриоту, - пишет он и добавляет: - Это - подлость!"

Алексей Петрович завещал свое собрание Историческому музею, который он жалел ("Исторический музей много пропускает хороших вещей за недостатком средств; он, как старый кот, в состоянии поймать лишь десятую мышь, бегущую мимо его") и одаривал многими предметами еще при жизни.

Здоровье не позволяло ему вести каталог, а приглашенный как-то в этих целях человек оказался "не первой честности". В результате его собрание попало в Исторический музей неразобранным. Благо Анна Степановна, его супруга, была замечательной женщиной. Она и выделила средства музею на упорядочение коллекции мужа. Мало того, она преподнесла ему в дар и ряд предметов несомненной ценности. Среди них дорогой ей портрет Алексея Петровича работы К. Маковского и серебряное ситечко 1800 года с гербом Москвы и любопытной надписью: "Дорогому Саши на добрую память от Арины Родионовны" (!). А год спустя от Анны Степановны новый дар - 500 предметов тогдашнего искусства народных промыслов, в том числе гжельских мастеров.

У ее мужа был особый подход к коллекционированию. Его даже можно назвать теоретиком коллекционирования. Никоим образом не советовал он оставлять собрания в наследие даже ближайшим родственникам, детям, - потому что все пойдет прахом. А пуще всего нежелательно, чтобы собрания уходили за границу, говорил он. Собиратели должны пристраивать свои собрания еще при жизни, назначая их в тот или иной музей. Вот как отзывается он о П. Третьякове: "Лучшего назначения (своему собранию. - Ред.) он сделать не мог. Дай Бог, чтобы остальные собиратели бра-ли с него пример". Алексей Петрович не только брал с него пример, но и сам подавал его другим, растрачивая свое время и богатство не на роскошь и собственное тщеславие, а на пользу России. Впрочем, таковы были и все Бахрушины.