Рейтинг
Порталус

“Мог ли мечтать о таком счастии бедный гадкий утенок!“

Дата публикации: 30 сентября 2010
Автор(ы): Виктор Юзефович
Публикатор: victoryuzefovich
Рубрика: КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1285873179


Виктор Юзефович, (c)





Виктор Юзефович



“Мог ли мечтать о таком счастии бедный гадкий утенок!“

Переписка С.С.Прокофьева с С.А. и Н.К.Кусевицкими

1910-1953



Еще в самом начале ХХ века, задолго до изобретения персонального компьютера, до появления интернета и электронной почты, эпистолярный жанр начали пордвергать анафеме как архаичный, устаревший, не способный более обеспечить общение между людьми. Говорилось об этом, к примеру, немецким философом Теодором Адорно (1903-1969) многолетней корреспонденткой Бориса Пастернака (1890-1960) филологом Ольгой Фрейденберг (1890-1955).
Сергей Прокофьев был одним из немногих, кто не только активно переписывался с коллегами и друзьями, но сохранил высочайшую культуру письма как литературного жанра. Письма Прокофьева несут в себе приметы яркого литературного дарования композитора, несравненные образцы его неповторимого стиля и тонкого, отсвечивающего иронией юмора. Читаются они зачастую с увлечением ничуть не меньшим, чем первоклассная беллетристика. Любопытно, что свободно владея французским языком, Прокофьев поражал чистотой литературного стиля и своих французских коллег. “Перечитывая его письма, нельзя предположить, что они написаны русским – ни по стилю, ни по орфографии”, - вспоминал Франсис Пуленк .
Круг корреспондентов Прокофьева был чрезвычайно широк. Николай Мясковский и Борис Асафьев, Игорь Стравинский и Сергей Дягилев, Всеволод Мейерхольд и Сергей Эйзенштейн, Петр Сувчинский, Владимир Держановский и Константин Бальмонт, Нина Кошиц и Фатьма Ханум Самойленко... С многими из них переписка его продолжалась десятилетиями. Объясняется это различными причинами. Прежде всего, конечно, открытостью, чрезвычайной общительностью характера Прокофьева. В не меньшей степени огромной внутренней дисциплиной, которая позволяла ему умещать в каждодневном своем расписании невероятное количество больших и малых дел дел. И, быть может, прежде всего, тем, что, покинув Россию в 1918 и оставаясь вне ее до середины 30-х г.г., он, как никто другой, умел жить одновременно словно бы в двух мирах - живо общался с корифеями культуры Запада и никогда не порывал духовных связей с родиной, продолжая активную переписку с коллегами и друзьями в Москве и Ленинграде.
В переписке Прокофьева и Кусевицкого, продолжавшейся с 1910 года вплоть до смерти дирижёра в 1951, запечатлены достаточно полно все этапы их сотрудничества, она содержит массу интереснейших реалий жизни и творчества каждого из музыкантов. Отражает она также их во многом несхожие человеческие характеры.
Часть писем Прокофьева к Кусевицким была опубликована мной в 1975 и 1991 годах в журнале “Советская музыка“ .. Ныне все они вновь выверены с оригиналами, раскрыты купюры, выправлены вкравшиеся публикацию неточности. Публикация полного корпуса писем Прокофьева к Сергею и Наталии Кусевицким позволяет воссоздать более полную картину творческого общения музыкантов.
Как правило, Кусевицкий сохранял копии своих писем. Однако многих копий его писем к Прокофьеву, в Архиве дирижера в Библиотеке Конгресса обнаружить к сожалению не удалось. Их предстоит еще выявить в Архиве Прокофьева в Лондоне, опубликовать и прокомментироовать.

Публикатор придерживается современной орфографии и грамматических норм сегодняшнего дня. Все собственные имена даются в их принятом ныне виде (например, Сенкар не Сценкар, как у Прокофьева). Выправлено написание имени Наталии Константиновны Кусевицкой, которое Прокофьев, как правило, писал неверно как ”Наталья”, и только редко как ”Наталия”, а Лина Прокофьева писала всегда “Наталья”. Названия всех музыкальных произведений даются, в отличие от написания ихв письмах композитора, кавычках.
Публикатор выражает свою искреннюю признательность за всестороннюю помощь научным сотрудникам Музыкального отдела Библиотеки Конгресса в Вашингтоне, Российского Государственного Архива литературы и искусства и Государствнного Центральногой Музея Музыкальной Культуры имени М.И.Глинки в Москве а также всех других библиотек и архивов, перечисленных ниже.



Принятые сокращения

Архивы и библиотеки:
АК-БК – Архив Кусевицкого, Библиотека Конгресса, Вашингтон.
Архив БСО - Архив Бостонского симфонического оркестра
ББУ - Библиотека Бостонского университета.
БК - Библиотека Конгресса, Вашингтон.
БПБ - Бостонская публичная библиотека.
БПФ – Библиотека Петербургской (Ленинградской) филармонии.
ГАРФ – Госудаственный архив Российской Федерации, Москва
ГДМЧ - Государственный Дом-музея Чайковского, Клин.
ГТM - Государственный Театральный музей имени Бахрушина, Москва.
ГЦММК – Государствнный Центральный Музей Музыкальной Культуры, Москва
МС - Музей Скрябина, Москва.
НБФ - Национальная библиотека Франции, Париж.
НЙПБ – Нью-Йоркская Публичная библиотека.
РГАЛИ - Российский Государственный Архив Литературы и Искусства,. Москва
РГБ - Российская Государственная библиотека (бывшая Библиотека имени Ленина), Москва.
РИИИ- Кабинет рукописей Российского Института истории искусств, Петербург.
РНБ - Российская национальная библиотека (бывшая Публичная библиотека имени Салтыкова-Щедрина), Петербург.

Книги:
МДВ - С.С.Прокофьев. Материалы. Документы. Воспоминания. Издание второе, дополненное. Составление, редакция, примечания и вступительная статья С.Шлифштейна. Москва: Государственное музыкальное издательство, 1961.
М-П - С.С.Прокофьев и Н.Я.Мясковский. Переписка. Составление и подготовка текста М.Козловой и Н.Яценко. Комментарии В.Кисилева. Москва: "Советский композитор", 1977.
ПД-1 - Сергей Прокофьев. Дневник. 1907-1933. (Часть первая). Париж: sprkfv, 2002.
ПД-2 - Сергей Прокофьев. Дневник. 1907-1933. (Часть вторая). Париж: sprkfv, 2002.
Thompson – Kenneth Thompson. A Dictionary of Twentieth-Century Composers. 1911-1971. London: Faber and Faber, 1973.


*****

Появление на музыкальном горизонте России 10-х г.г. ХХ века Прокофьева вызвало острые баталии среди слушателей и критиков. Спектр оценок молодого композитора простирался от восторженного признания до тотального отрицания. Наиболее прозорливые из критиков подмечали свежесть и искренность его музыки, присущий ей неиссякаемый запас энергии, редкое сочетание гротесковости, остроумия и глубокого лиризма. "...в лице Прокофьева мы имеем дело с живым и, что важнее всего, своеобразным, индивидуальным талантом...", - писал уже в 1912 Каратыгин . "...только слепые от природы или ослепленные предвзятостью могут не видеть сильного и самобытного таланта, чреватого еще более богатыми возможностями", - восклицал тогда же Мясковский .
Безуспешно атаковал поначалу Прокофьев дирижеров и концертные организации в попытках услышать свои партитуры исполненными и увидеть их изданными. "Зилоти прислал мои «Сны» и в Безуспешно Безуспешно атаковал поначалу Прокофьев дирижеров и концертные организации. «Зилоти прислал мои “Сны” и в сопроводительном письме говорит, что очень интересуется последующими моими сочинениями, считает меня очень талантливым и пр. и пр., но «Сны» играть, конечно, не будет. И дурак!", - писал в 1910 композитор с присущей ему амбиционностью . Не состоялось и исполнение "Снов", обещанное в Москве Эмилем Купером.
"Не попробуете ли [обратиться. -В.Ю.] со «Снами» к Кусевицкому?", - советовал Прокофьеву друживший с ним с консерваторских лет Мясковский . Прокофьев решил однако не предпринимать первого шага самостоятельно. "С Кусевицким Вы, пожалуйста, сцепитесь; он нужен не только как игратель, но и как издатель", - отвечал он, имея в виду "Концерты С.Кусевицкого" и Российское музыкальное издательство, учрежденное им год назад .
Известный прагматизм в своем отношении к Кусевицкому Прокофьев обнаружил таким образом уже в молодости. Что же до Кусевицкого, то далеко не сразу оказался он - "игратель и издатель" - готовым к пропаганде творчества Прокофьева. "Сны" дирижер исполнять не стал. Представленные в 1910 в Петербурге самим автором, они прозвучали затем летом 1911 в Москве под управлением Константина Соломоновича Сараджева (1877-1954). Тем же летом Александр Метнер провел исполнение симфонического эскиза "Осеннее".
Не складывалось поначаду и сотрудничество Прокофьев с РМИ. Если Стравинского, как автора, домогался Кусевицкий, то Прокофьеву в двери РМИ пришлось стучаться самому. Послав в издательство летом 1910 рукописи своей Первой фортепианной сонаты, ор.1 и Четырех этюдов, ор.2, он получил от возглавлявшего его Николая Струве ответ столь же любезный, сколь и неутешительный.


Российское музыкальное издательство – С.С.Прокофьеву
9(21) августа 1910, Берлин

Милостивый Государь!
Мы отправляем Вам через наше Моск[овское] отд[еление] почтой Ваши манускрипты: Соната ор. 1 и два этюла ор. 2 и доводим до сведения Вашего, что Совет не нашёл возможным издать эти произведения.
С совершенным почтением,
Российское музыкальное издательство.
По до[верению] Совета
Н.Струве.
Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев] ,
опись 2, ед. хр. 527. Л. 1.
Послано в Петербург.
Публикуется впервые

Прокофьев был слишком уверен в самом себе, чтобы предаваться отчаянию. "...сообщаю Вам «радостную» весть, - делится он с Мясковским, - РМИ вернуло мне сонату и этюды с соответствующим печатным бланком, которых у них заготовлено сотни. Но если они хотели поразить меня в сердце, то, безусловно, ошиблись точкой..." . Композитор хотел было издать эти произведения сам, но затем отдал их и Четыре пьесы для фортепиано ор. 3 в издательство Юргенсона, как, впрочем, и ряд друших ранних сочинений – вплоть до "Сарказмов" ор.17.
Прежде чем обратиться к нему, Прокофьев заручился рекомендательным письмом Александра Оссовского, хорошо знавшего его по Петербургской консерватории.

«Позволю себе обратить Ваше внимание на предъявителя сего письма, моего доброго знакомого Сергея Сергеевича Прокофьева, соединяющего в своем лице композитора (ученик Ан.Лядова), пианиста (ученик А.Есиповой) и дирижера (ученик.Н.Н.Черепнина), – писал Оссовский. – Дарововитость – и притом большая – этого совсем еще молодого музыканта для меня вне сомнений. Судя по началу, его ожидает светлое будущее и было бы грешно не облегчить его первых шагов на трудном артистическом поприще. В Вашей власти поддержать мужество г. Прокофьева как композитора и поощрить его к дальнейшему творчеству изданием сочинений, с которыми он явится к Вам» .

Два года спустя Прокофьев предпринимает вторую "атаку" на Кусевицкого. Он решает специально поехать из Петербурга в Москву, чтобы познакомить дирижёра и издателя со своей музыкой. За протекцией обращается к Александру Оссовскому, который принимал активное участие в работе РМИ.

«Глубокоуважемый Александр Вячеславович, - пишет Прокофьев. - Разрешите обратиться к Вам с нижайшей просьбой. На сиих днях я еду в Москву и хотел бы показать Кусевицкому некоторые мои партитуры. Если он не найдет возможным исполнить их зимой, то быть может они подойдут для лета. Я боюсь, что он, как человек занятой, не пожелает удалить мне своего времени, а потому очень прошу Вас не отказать мне в нескольких строках, свидетельствующих о Вашем добром отношении к моим сочинениям.
Приношу Вам извинение за беспокойство и прошу позволить зайти к Вам завтра во втором часу.
Искренне уважающий Вас, Прокофьев .

Уже на следующий день в руках Прокофьева было письмо Оссовского.

“Дорогой Серг[ей] [Алекс[андрович], - писал он Кусевицкому. – Позволь рекомендовать твоему вниманию предъявителя этого письма мол[одого] ком[позитора] Сергея Сергеевича Прокофьева. Он питомец нашей кон[серватории], ученик А.К.Лядова по композиции и А.Н.Есиповой по ф[орте]п[иано]. Его желание – ознакомить тебя с некот[орыми] из своих ор[]кестровых сочинений в надежде, что ты, быть мо[жет], не откажешь вклю[чить] какую-либо его вещь в прогр[амму] твоих абонем[]ентных или общежост[упных] конц[ертов].
Сочинений, кот[орые] он везет тебе, я еще не знаю. Но я знаком с его ф[орте]п[ианным] (с орк[естром]) концертом и другими ф[ортеп]ианными пьесами, частью изданными уж у Юр[генсона], с его виолончельной балладой, романсами. В них чувствуется несомн[енный] и притом своеобр[азнеый] талант. Поддержать этот тал[ант] еще на первых его шагах представляется мне достойной задачей. Вот почему я и решился, по просьбе С.С.Пр[окофьева], побеспо[коит]ь тебя этой запиской.
Прими мой душевн[ый] привет и благодарность за исполнение этой моей просьбы. Любящий и высоко ценящий тебя
Твой А.Оссовский” .

Предваряя свой приезд в Москву, Прокофьев сам пишет в тот же день Кусевицкому:

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
21 февраля 1913, Петербург

Кусевицкому в Москву
Глубокоуважаемый Сергей Александрович,
разрешите обратиться к Вам с покорнейшей просьбой выслушать от меня мои сочинения. В воскресенье я буду в Москве в Вашем концерте и беру на себя смелость представиться Вам.
Приношу мое извинение за причиняемое беспокойство и позволю себе приложить письмо от Александра Вячеславовича Оссовского.
Примите уверения в совершеннейшем уважении к Вам
Сергей Прокофьев.
Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев],
опись 1, ед. хр. 375.
Послано в Москву.
Публикуется впервые


По совету композитора Александра Юрасовского Прокофьев посетил 24 февраля 1913 последнее в сезоне "Симфоническое утро по общедоступным ценам". Они регулярно давались в рамках московских "Концертов С.Кусевицкого" в Большом зале Благородного собрания (нынешний Колонный зал Дома Союзов). Сам Кусевицкий дирижировал в них сравнительно редко, но в тот день "Остров мёртвых" Рахманинова, его Второй фортепианный концерт (солист - Исайя Добровейн) и "Поэма экстаза" Скрябина звучали именно под его управлением. Особенно сильное впечатление произвело на Прокофьева исполнение "Поэмы экстаза".
"Перед началом концерта Юрасовский познакомил меня с Кусевицким, - записал Прокофьев в дневнике. – Кусевицкий был крайне любезен, сказал, что давно интересуется молими сочинениями: очень, очень рад их послушать и назначил аудиенцию завтра в пять" .
На следующий день Прокофьев посетил хорошо известный в Москве особняк Кусевицких в Глазовском переулке близ Смоленского бульвара. Здесь останавливались Скрябин и Клод Дебюсси, бывали Ферруччио Бузони и Гарольд Бауэр (Bauer) (1873-1951), здесь часто устраивались музыкальные вечера, на которых показывали свои новые сочинения Танеев и Рахманинов, пели Шаляпин и Собинов. Три года назад приходил сюда и Прокофьев чтобы показать свои сочинения Скрябину. "Когда я переступил порог, то почувствовал себя «тоже джентльменом»... ", - заметил он тогда .
Кусевицкий тепло принял Прокофьева. "Я исполнил мой Концерт Des dur очень недурно, с увлечением и удовольствием . Он очень внимательно сидел с партитурой и иногда тихонько дирижировал. Когда я кончил, мой Концерт получил похвалу, превзошедшую все дотоле полученные:
-Ваша вещь привела меня в экстатическое состояние. Это настоящая, прекрасная, прекрасная и прекрасная музыка! Я ужасно сожалею, что мои абонементные концерты будущего сезона уже подробно распределены, и я не могу его поместить в их программу, но на общедоступных я его непременно исполню. Его может сыграть только большой пианист ...вы, например. Я надеюсь, что вы согласитесь исполнить его зимой на общедоступном концерте, а через сезон и в абонементном, в Петербурге и Москве..." .
Симфоническая картина "Сны" ор. 6, сыгранная затем Прокофьевым, показалась Кусевицкому сочинением менее интересными по музыке. Ее непременно надо издать, заметил дирижер, но сразу же сказал, что играть ее не станет. С другими партитурами композитора он обещал познакомиться позже. Не зная еще, что сочинения Прокофьева были отвергнуты РМИ, Кусевицкий выразил сожаление относительно предстоящего издания Первого фортепианного концерта у Юргенсона.

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
27 февраля 1913, Петербург

Глубокоуважаемый Сергей Александрович
Позвольте еще раз выразить Вам мою самую живейшую благодарность за то доброе отношение, которое Вы выказали к моим сочинениям.
Прошу Вас верить моему искреннему уважению и полнейшей преданности.
Сергей Прокофьев
Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев],
опись 1, ед. хр. 375.
Послано в Москву.
Публикуется впервые

Встреча Кусевицкого с 22-летним Прокофьевым положила начало более чем 30-летней дружбе музыкантов. В Петербург композитор возвращался с надеждой, что произведения его будут включены в планы РМИ и в программы "Концертов С.Кусевицкого". Это было особенно важно Прокофьеву - в Петербурге двери ведущих концертных организаций оставались еще тогда для него закрытыми.
"Русские симфонические концерты" после смерти Митрофана Беляева становились все более консервативными. "...было, когда-то, передовое учреждение, а теперь - Митрофаньевское кладбище", - писал с присущей ему едкостью Прокофьев . В "Концертах А. Зилоти" исполнение Второго фортепианного концерта Прокофьева было в 1914 отклонено. Зилоти полагал, что композитор не нашел еще самого себя. "Неужели я так прыгаю во 2-м концерте от одной крайности к другой, что не найти моей физиономии? - вопрошал Прокофьев, имея в виду Зилоти и его "Концерты", переполненные сочинениями французских композиторов. - Или же у него самого прыгает в глазах от чрезмерного обжорства пустозвучными французскими пряностями?" .



С.С. Прокофьев - Российскому музыкальному издательству
8 апр[еля] 1913, Петербург.

В Рос[сийское] Муз[ыкальное] Изд[ательство]
Препровождая при сем рукописи:
1/ Ор. 15. Баллада для виол[ончели] и ф[орте]п[иано] и
2/ Ор. 7. “Сны” для орк[естра] (партитура и перелож[ение] для ф[орте]п[иано] в 4 руки), покорнейше прошу провести их через жюри и, если жюри найдет возможным, то издать их.
Сергей Прокофьев
Петербург. Первая рота, 4
P.S. Ввиду того, что Сны во второй половине июня исполняются в Павловске, прошу не отказать выслать партитуру снов в первых числах июня А.П.Асланову, Павловск СПб губернии, вокзал.

Рукопись. Черновик.
РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев],
опись 1, ед. хр. 427
Послано в Москву.
Публикуется впервые

Дирижер Александр Петрович Асланов (1974-1960) руководил с 1909 Симфоническими концертами в Павловске под Петербургом. 3 августа 1912 в Петербурге Прокофьев играл здесь под управлением дирижера свой Первый фортепианный концерт вскоре после его московской премьеры (25 июля). 23 августа в их же исполнении прозвучала в Павловске мировая премьера Второго фортепианного концерта Прокофьева (первая редакция). Двенадцать лет спустя премьеру второй редакции Второго фортепианного концерта автор представит Париже под управлением Кусевицкого (8 мая 1924, Grand Opera).
В мае 1917 во время волжского путешествия Прокофьева трое суток провели вместе с ним на пароходе супруги Аслановы – с женой дирижера, арфисткой, работал вместе в оркестре Большого театра Сергей Кусевицкий в бытность свою контрабасистом.
C самим Асланововым Кусевицкий был дружен более полувека. В одно время учились они в Москве в Филармоническом училище, не раз выступали вместе - Асланов аккомпанировал ему - контрабасисту на рояле. Позднее пути их разошлись: Асланов уехал в провинцию и весь отдался работе оперного дирижера, Кусевицкий уехал в Германию учиться дирижированию. Эмигрировав из России в 1921, годом позднее Кусевицкого, Асланов не раз пользовался его рекомендательными письмами– сначала в Париже, затем в Америке. В марте 1946 Кусевицкий был в числе спонсоров концерта, данного Аслановым в честь 50-летия своей творческой деятельности.
Пересылая свои рукописи в РМИ, Прокофьев надеялся в этот раз на успех. ”Если там не согласятся напечатать, то пошлю Юргенсону, - замечает он а дневнике; - если же согласятся, то тем лучше, так как, во-первых: я получу за «Сны» гонорар; во-вторых: сделают они это живо; в третьих: совсем мне не интересно слушать нытье Юргенсона, что «Сны» ему принесут расходы, а «Балладу» лучше подожать...” .

Российское музыкальное издательство – С.С.Прокофьеву
9 апреля [1913, Москва]

Господину С.Прокофьеву, С.Петербург
М[илостивый] Г]осударь]
Сим доводим до сведения Вашего, что Ваши манускрипты
Баллада для виолончели и ф[орте]п[иано]
“Сны” для оркестра партитура и 4-х ручное переложение для ф[орте]п[иано] мы получили.
О результатах постановления музыкального совета мы Вас уведомим.
С совершеннейшим почтением, Российское музыкальное издательство. Московская контора.
Москва, 9 апреля 1913 г.
Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев],
опись 2, ед. хр. 527, л. 2.
Письмо написано на фирменном бланке РМИ.
Послано в Петербург.
Публикуется впервые

Контакты Прокофьева с Кусевицким–издателем не наладились однако в одночасье. Дело было не в самом Кусевицком, а в Совете РМИ. Еще до учреждения издательства, находясь весной 1909 в Лондоне, Кусевицкий советовался с Петром Кропоткиным о целесообразности его коллегиального руководства с помощью Совета из нескольких авторитетных музыкантов. Кропотккин выразил тогда показавшееся Кусевицкому парадоксальным – по крайней мере из его уст - убеждение, что искусство не терпит демократии. И хотя в РМИ был все-таки создан Совет, конфликты между его членами не раз подтверждали впоследствии правоту известного революционера-анархиста.
Принять решение об издании сочинений Прокофьева, обойдя Совет РМИ, Кусевицкий не мог. В то же время зная отношение Рахманинова и Метнера к "модернистам", не надеялся найти с их стороны поддержку прокофьевской музыке.

Н.Г. Струве – С.С. Прокофьеву
без даты [апрель - май 1913, Москва]

Милостивый Государь!
Мы отправляем Вам через нашу Московскую контору почтой Ваши манускрипты:
1) Ор. 7. “Сны” для оркестра (партитура)
2) Ор. 15. “Баллада“ для виолончели и ф[орте]п[иано] и
доводим до сведения Вашего, что совет не нашел возможным издать эти произведения.
С совершеннейшим почтением,
Российское музыкальное издательство
По доверению совета Н.Струве
P.S. Совет интересуется Вашими дальнейшими сочинениями и просит присылать таковые издательству.
Машинопись с подписью от руки.
РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев],
опись 2, ед. хр. 527, л. 3
Письмо написано на фирменном бланке РМИ.
P.S. вписан Н.Струве от руки.
Послано в Петербург.
Публикуется впервые

Письмо Струве, вероятно, не застало Прокофьева в Петербурге – 30 мая он уехал вместе с матерью в Евролпу и после путешествия по Франции, Англии, Швейцарии и Германии и возвратился в Россию только 19 июля. Вежливая формулировка письма была, впрочем, хорошо знакома Прокофьеву. После отказа в 1910 Зилоти включить в программы своих концертов его "Сны" Прокофьев писал: "Зилоти прислал мои «Сны» и в сопроводительном письме говорит, что очень интересуется последующими моими сочинениями, считает меня очень талантливым и пр. и пр., но «Сны» играть, конечно, не будет. И дурак!" . Могло показаться, будто негласная антипрокофьевская коалиция существовала между Зилоти и Кусевицкого!
Моральной компенсацией Прокофьеву сделалось письмо, полученное им в середине августа 1913 от Дирекции "Концертов С. Кусевицкого".

Дирекция «Концертов Сергея Кусевицкого» – С.С. Прокофьеву
16 августа 1913, Москва

в Петербург, Измайловский полк Рота 4
Милостивый Государь,
Настоящим имеем честь предложить Вам принять участие в 7-м концерте 2-й серии «Симфонических утр по общедоступным ценам», имеющим быть в воскресенье 16 февраля 1914 г. В Москве в Большом зале Благородного собрания.
Исполнить просим Вас Ваш Концерт для ф-п. Гонорар за Ваше участие можем Вам предложить в размере 100 р. (ста рублей), при чем дорога за Ваш счет.
О Вашем согласии покорнейше просим Вас уведомить нас по возможности скорее (телеграммой).
В ожидании Вашего скорого ответа остаемся с совершенным почтением.
Дирекция Концертов Сергея Кусевицкого.
Заведующая дирекцией Л.Рыбникова
Машинопись. РГАЛИ,
ф. 1929, оп. 1, ед. хр. 798, л. 1.
Публикуется впервые

Подписавшая письмо Любовь Федоровна Рыбникова (1887–1956) была секретарем Концертного бюро Кусевицкого в Москве (с середины сезона 1910-1911), позднее – заведующей Дирекцией «Концертов С. Кусевицкого», она происходила из семьи известного харьковского адвоката, связанного с Кусевицкими по делам их имения Дергачи под Харьковым. С детства приобщенная к музыке, пианистка и педагог, она не обладала поначалу опытом концертного дела, но с годами сделалась его знатоком, а после отъезда Кусевицкого из России работала секретарем дирекции Персимфанса и инспектором оркестре Большого театра.
Предложенный ему гонорар (100 рублей) был намного более низким, чем гонорар, который получали в те годы солисты в концертах ИРМО. "...доступ моим сочинениям на концерты Кусевицкого открыт. Шикарно", - замечат тем не менее композитор .


С.С.Прокофьев – Дирекции "Концертов С.Кусевицкого"
21 августа 1913, Петербург

В Дирекцию концертов С.Кусевицкого
Принося Дирекции благодарность за оказанную мне честь приглашением участвовать в концерте 16 февраля 1914 – настоящим письмом подтверждаю телеграфированное мною согласие на мое участие и на предложенные мне условия .
Извиняюсь за некоторое опоздание с ответом, произошедшее однако по вине неверно написанного адреса («4-ая рота» вместо «1-ая рота, 4»), вследствие чего я получил приглашение только сегодня.
С совершенным уважением имею честь быть покорнейшим слугою
Сергей Прокофьев
Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929
(С.С.Прокофьев), опись 1, ед. хр. 375.
Послано в Москву.
Публикуется впервые

Осенью 1913 для выступлений в "Концертах С. Кусевицкого" Россию посетил Клод Дебюсси. Композитор дирижировал в Москве – 30 ноября (13 декабря) 1913 - два Ноктюрна: "Облака" и "Празднества" ("Nuages", "Fêtes"), Первую рапсодию для кларнета и оркестра (Петр Бессмертнов), "Море" ("La Mer"), "Послеполуденный отдых фавна" [Al'après midi d'un Faune], "Образы" ("Жиги" и "Весенние хороводы") и Marche Ecossaise; в Петербурге - 28.11 (11.12)1913 – ту же программу плюс Шотландский марш сыгранный вместо Marche Ecossaise.
"...журнал «Аполлон» приглашает к себе французского композитора, - записывает Прокофьев в дневнике. - Каратыгин приглашает меня сыграть мои сочинения" .
Прокофьев пытается воспользоваться приездом Кусевицкого в Петербург, для новой встречи с ним. Дозвониться до дирижера в гостиницу "Европейская" ему однако не удалось. 27 ноября композитор посещает концерт Оркестра Кусевицкого под управлением Дебюсси в Дворянском собрании. "Кусевицкий очень мило встретил меня, но просил показать ему мои новые произведения в его следующий приезд или когда я приеду в Москву. Я сказал, что еду в Москву послезавтра, но это его не устроило. Так пока ни на чем не порешили... " .
Встретив в фойе редактора "Аполлона" Сергея Маковского, Прокофьев был польщен его словами: "Мы все ждем Ваших сочинений! Вами очень заинтересован Дебюсси, ему Кусевицкий много про вас говорил, да и мы рекламировали вас как «compositeur russe qui a le plus de talent» [«самого талантливого русского композитора» (фр.)]" .
Чествование Дебюсси в редации "Аполлона" состоялось на следующий день, 28 ноября. Прокофьев сыграл третий "Этюд" и" Легенду" – "...чуть волнуясь и заплетаясь пальцами <...>. Публика выслушала внимательно и одобрительно захлопала. Дебюсси встал, подошел и похвалил вещи и своеобразность техники. Николаев хвалил мое исполнение, Каратыгин – «Легенду», которая являлась новинкой. Кусевицкий не процедил ни слова, чем до некоторой степени разогорчил меня. Но супруга, почетно восседавшая одесную [справа; от слова десница – правая рука] от Клавдия Дебюсси, с готовностью мне аплодировала” .

С.С.Прокофьев – Дирекции "Концертов С.Кусевицкого"
22 декабря 1913, Петербург

По получении Вашего уважаемого письма от 16 декабря с.г. я обратился к печатающему мой Концерт издательству П.Юргенсона, которое и взяло на себя войти в непосредственное отношение с дирекцией и доставить нотный материал Концерта к необхобимому времени.
С совершеннейшим уважением,
Сергей Прокофьев
Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 1, ед. хр. 375.
Послано в Москву.
Публикуется впервые

В январе–феврале 1914 Прокофьев усиленно занимается на рояле - программой своего выпускного концерта в Петербургской консерватории и Первым фортепианным концертом. Премьера Первого концерта состоялась еще два года назад, а теперь в дневнике композитора появляется характерная запись: "Учил 1-ый Концерт. Хорошо, что его еще не награвировали – пришел в голову целый ряд переделок. Все-таки как с течением времени вырастаешь из пьесы и начинаешь видеть ее недостатки!" .
Партитура и авторское переложение Первого фортепианного концерта ор.10 будут изданы в 1914 Юргенсоном .

С.С.Прокофьев –Дирекции "Концертов С.Кусевицкого"
3 февраля 1914, Петербург

В Москву
В Дирекцию концертов С.Кусевицкого
Покорнейше прошу Дирекцию не отказать сообщить мне на какие дни назначены репетиции концерта 16-го февраля, а также день, с которого потребуется мое присутствие.
С совершенным уважением
Сергей Прокофьев

P.S. Для меня представляется наиболее удобным приехать в Москву 14-го утром или 13-го.
Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 1, ед. хр. 375.
Послано в Москву.
Публикуется впервые

Перед предстоящим выступлением в Москве у Кусевицкого Прокофьев заметно волнуется. "Вечером, когда я лег спать, мне с ужасом представилось, что моя программа еще не готова, Концерт для Кусевицкого не выучен <…>, я даже вскочил с постели и должен был пить воду" . Репетиции с соучеником по консерватории дирижером Владимиром Дранишниковым успокаивают его. "Концерт выходит у меня довольно шикарно, а на Дранишникова производит прямо ошеломляющее впечатление" .

Дирекция «Концертов Сергея Кусевицкого» – С.С. Прокофьеву
6 февраля 1914, Москва

В ответ на Ваше письмо от 3 сего февраля сообщаем Вам, что в настоящее время еще не выяснено точное время репетиции к концерту 16-го сего февраля, а в виду этого покорнейше просим Вас по Вашем приезде в Москву, не позже 14-го утра, позвонить по телефону 196-00, к инспектору оркестра С.Кусевицкого Михаилу Иннокентьевичу Табакову, который сообщит Вм точное время и место репетиции.
Кроме того, покорнейше просим Вас поторопить Юргенсона присылкой нам струнных партий Вашего концерта, которые необходимы нам не позднее 12-го сего февраля.
Просим Вас также прислать нам Вашу краткую биографию (по возможности скорее).
С совершенным почтением,
Дирекция Концертов Сергея Кусевицкого.
Заведующая дирекцией Л.Рыбникова

Машинопись. РГАЛИ,
ф. 1929, оп. 1, ед. хр. 798, л. 2.
Публикуется впервые

Как раз в этот день, 12 февраля, накануне своего отъезда в Москву, Прокофьев встречается в Петербурге с Кусевицким после проведенной дирижером петербургской премьеры "Весны священной" Стравинского.
В Москве все складывалось поначалу для Прокофьева не лучшим образом – явно не хватало репетиционного времени, Юргенсон не успел награвировать партитуру его Концерта, в рукописных партиях оказалось немало ошибок. С дирижером Александром Орловым, с которым Прокофьеву предстояло дебютировать в "Концертах С. Кусевицкого", он познакомился в Москве еще год назад. Репетиция с ним – единственная – немного успокоила его волнение, но перед началом концерта он снова чувствовал себя не уверенно. "Я не вполне был уверен в аккомпанементе и не играл свободно, - записал композитор. - <…>. Успех был значительный, меня несколько раз вызывали и я трижды играл на bis…" . Позднее он заметит, что играл "...довольно плохо", а дирижер Орлов аккомпанировал "средне" . Но так или иначе, "Концерты С.Кусевицкого" опередили "Концерты А.Зилоти" с первым представлением слушателям Прокофьева, как это было прежде и с первым исполнением музыки Скрябина. У Зилоти В В
В программах «Концертов А.Зилоти» в Петербурге сочинения Сергея сочинения Прокофьева появятся только осенью 1915 . Правда в "Концертах А.Зилоти" Прокофьев проведет в 1916 премьеру своей "Скифской сюиты" ("Ала и Лоллий") ор. 20 (16 [29] января) и второй редакции эскиза "Осеннее" ор. 8 (8 [21] октября). Как справедливо заметит Николай Андреевич Малько (1883-1961), Зилоти "...иногда шел наперекор своему личному вкусу, если чувствовал в чем-либо значительный интерес или особенно сенсацию. Так было с Прокофьевым, к музыке которого тогда Зилоти относился с отвращением, но давал Прокофьеву место в программах..." . Кусевицкий, напротив, сразу же загорелся желанием исполнить и издать сделанную композитором на основе этого балета партитуру "Скифской сюиты".
Перспектива исполнения "Скифской сюиты", анонсированной уже в программах "Концертов С.Кусевицкого" делалась все более сомнительной, так как Оркестр Кусевицкого терял все новых и новых призваемых на войну музыкантов. Подтвердились и его сомнения относительно возможности получить одобрение музыки Прокофьева от Совета РМИ. "...Рахманинов решительно, со всей силой своего авторитета выступил против принятия этой, по его мнению, варварской, новаторски дерзской, нарочито какофонической музыки", - вспоминал Александр Оссовский обсуждение Советом "Скифской сюиты" в 1915 . Рахманинова поддержал Метнер, чьё отношение к музыке Прокофьева было стабильно негативным.
Хотя большинство голосов в Совете оставалось на стороне Прокофьева ("за" голосовали Александр Оссовский, Александр Гедике и сам Кусевицкий), пойти против Рахманинова и Метнера Кусевицкий не мог. Это означало бы поставить себя, как владельца издательства, выше наиболее авторитетных членов его Совета и испортить всякие с ними отношения. Жизнь, как это нередко случается, подсказала однако издателю другое решение.
Первая мировая война разгоралась. Антинемецкие настроения накалялись в России с каждым днем. 28 мая 1915 группа оголтелых, националистически настроенных молодчиков разгромила в Москве ряд магазинов и контор, владельцами которых были немцы и австрийцы. Сразу же после разгрома своего магазина на Кузнецком мосту, по соседству с магазином РМИ, Карл Гутхейль – сын основателя фирму Александра Гутхейля - обратился к Кусевицкому с предложением купить его фирму, которая считалась одним из крупнейших в России музыкальных издательств. Кусевицкого не остановили ни неопределённость общественно-политического и экономического положения России в годы войны, ни названная Гутхейлем цена. Издательство было приобретено им за 200.000 рублей золотом.
Приоритетной задачей всей издательской деятельности Кусевицкого всегда оставалась пропаганда творчества современных русских авторов. Подобная ориентация шла вразрез с какими бы то ни было
Приоритетной задачей всей издательской деятельности Кусевицкого всегда оставалась пропаганда творчества современных русских авторов. Подобная ориентация шла вразрез с какими бы то ни было коммерческими интересами. Как напишет секретарь "Концертов С.Кусевицкого" Любовь Рыбникова, при всей убыточности концертного предприятия Кусевицких, оно стоило им "...сущие пустяки по сравнению с Российским музыкальным издательством, куда было вложено несколько миллионов и кроме того ежегодно вносились колоссальные суммы" .

Прокофьев, как и три года назад, продолжал надеяться на возможность издания своих сочинений Кусевицким. И как и тогда, уповал на посредничество Оссовского. "С нетерпением жду, когда получу деньги от Прокофьев, как и три года назад, продолжал надеяться на возможность издания своих сочинений Кусевицким. И как и тогда, уповал на посредничество Оссовского. "С нетерпением жду, когда получу деньги от Зилоти за концерт или от РМИ, если Оссовский сладит дельце, - записывает он в Дневнике 28 января 1916. – О, какая фаланга хлынет у меня тогда в издательство!: 2-й Концерт, «Симфоньетта», «Сны», «Осеннее», «Скифская сюита», «Утенок», семь романсов, следом : «Игрок», «Маддалена» и балет. Недурно!" . 10 февраля добавляет: "Я теперь определенно и очень горячо хочу туда попасть. Очень уж приятно двинуть в печать всю мою фалангу" .
Проходят еще две недели. На вечере у Николая Черепнина Прокофьев встречает Оссовского. Только что вернувшись из Москвы, он ничего однако не говорит ему об РМИ. "Раз не говорит - значит сражение проиграно, - сетует композитор. -. Вот тебе и «фаланга»“ . Узнав вскоре от друзей, что после московского исполнения сказки для голоса и фортепиано "Гадкий утенок" (по Г.Х.Андерсену) ор. 18 Кусевицкий сказал: "Я потрясен", Прокофьев пишет: "Я смеялся и отвечал, что когда я сыграл ему мой 1-й Концерт, он был не только порясен, но в «эк-ста-ти-че-ском состоянии», что однако ему не помешало отрицать в дальнейшем мою музыку (и в самом деле, с тех пор он как в воду канул по отношению ко мне)!" .
21 и 23 марта 1916 Прокофьев слушал в Петербурге очередные концерты Оркестра Кусевицкого. Они встретились 24 марта на вечере у Петра Сувчинского. «От Кусевицкого я держался в стороне», - пишет Прокофьев . Кусевицкий однако сам подошел к нему и спросил: "Ну кто же у меня в будущем году будет дирижировать «Алой и Лоллием» – вы или я? " , на что композитор ответил уклончиво, что, быть может, ему было бы лучше послушать свое произведение из зала.
Через несколько дней, 29 марта 1916, Прокофьев узнает о благожелательном к себе отношении Кусевицкого. Узнает от Александра Зилоти, что достаточно парадоксально при той конкуренции, которая существовала между концертными организациями Кусевицкого и Зилоти. "Он сказал, - пишет Прокофьев, - что Кусевицкий крайне заинтересован издавать меня, что поднятый на заседании жюри вопрос Оссовским был отложен ввиду недостаточного ознакомления членов жюри с моими последними произведениями" .
Зилоти сообщил кроме того композитору, что даже в случае несогласия членов Совета РМИ публиковать сочинения Прокофьева, Кусевицкий намерен сделать это в недавно приобретенном им издательстве "Гутхейль". Тем самым прояснился интерес Кусевицкого к исполнению "Алы и Лоллия", цель которого заключалась, как писал Прокофьев, в "ознакомлении жюри с моею последней физиономией" .
8 (21) октября 1916 Кусевицкий присутствовал в Петрограде на премьере симфонического эскиза Прокофьева "Осеннее". Еще пять лет назад это сочинение прозвучало впервые в Москве под управлением Александра Метнера, брата композитора Николая Метнера. Но тогда Кусевицкий музыки этой не слышал. Теперь же, сделав вторую редакцию партитуры, Прокофьев за пульт встал сам. "«Осеннее» было сыграно недурно и даже имело успех. В специальном восторге были Коутс и неожиданно приехавший Кусевицкий. Оба, кроме того, хвалили меня за дирижирование, да не просто снисходительно, а очень горячо", - записал композитор в дневнике .
На следующий день Кусевицкий сказал Прокофьеву, что не сумеет исполнить "Алу и Лоллия" из-за того, что многие артисты его оркестра призваны на фронт, но намерен издавать его сочинения в "А.Гутхейле". "Я этого приглашения ждал и хотел, да оно и не могло не случиться", - пишет самоуверенный композитор .
Судьбе угодно было столкнуть 29 октября 1916 в Петрограде в программе "Концертов А.Зилоти" Второй концерт Рахманинова в исполнении автора и проведенную Прокофьевым премьеру "Скифской сюиты". Как сообщил потом Прокофьеву Зилоти, Рахманинов "...одобрил яркую инструментовку, мое дирижирование, даже много мест в сюите, находя, что параллельно с этим много «музыкального гримасничества» и такого, что он не может слышать, но что все же это очень талантливо и что надо печатать у Кусевицкого. Оказалось, что, хотя Кусевицкий и приписывает меня в свое Гутхейлевское отделение, Рахманинов и тут состоял в жюри (Кусевицкий, Рахманинов и Струве), был до сегодняшнего дня в оппозиции, и лишь теперь сказал «да»" .

Партитура "Скифской сюиты" будет опубликована в "А.Гутхейле" в 1923. Исполнить сюиту в России Кусевицкому так и не придется. В 1921 он продирижирует ее в Париже. В Москве же сюита прозвучит впервые в программе Персимфансом, которым руководил концертмейстер бывшего Оркестра Кусевицкого Лев Моисеевич Цейтлин (1881-1952) и в составе которого играли многие участники этого оркестра.
Уже через несколько дней после встречи с Рахманиновым в Петрограде Прокофьев получает письмо от директора РМИ Николая Струве.

Н.Г.Струве – С.С.Прокофьеву
31 октября 1916, Москва

Милостивый государь Сергей Сергеевич,
Сергей Александрович Кусевицкий говорил с Вами по поводу издания Ваших произведений фирмой "А.Гутхейль, Москва", и Вы изъявили желание вступить с ним в переговоры по этому поводу.
Полагая, что для выяснения вопросов,связанных с этим, удобнее всего было бы переговорить с Вами лично, мы просим Вас сообщить нам, не собираетесь ли Вы в ближайшее времяв Москву. Если Вы не предполагаете этого, Вы, м[ожет] б[ыть], будете любезны уведомить нас, какие сочинения у Вас имеются в настоящее время для издания и, приблизительно, на каких условиях Вы передавали Ваши авторские права издателю.
С музыкально-издательской деятельностью "Рос[сийского] муз[ыкального] изд[ательства]" и перешедшей к нам фирмы "А.Гутхейль" Вы, вероятно, уже знакомы. Война, к сожалению, сильно подорвала ее, создала чрезвычайно неблагоприятные условия для работы.
В ожидании Вашего ответа
С совершеннейшим почтением ,
По дов[ерению] Н.Струве
Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев],
опись2, ед. хр. 527. Л. 4.
Письмо написано на бланке: “Magasin et Depot
de l‘Edition Russe de Music. Moscou –Petrograd”
Послано в Петроград.
Публикуется впервые

Какой разительный контраст с тоном писем, которые Прокофьев получал из РМИ ещё три года назад! Кусевицкий готов был к переговором о долгосрочном сотрудничестве с Прокофьевым даже вопреки тому, что первая мировая война существенно подорвала деятельность РМИ. Композитор тотчас же ответил согласием.

С.С.Прокофьев – Н.Г.Струве
6 ноября 1916, [Петроград]

Милостивый государь Николай Густавович,
Настоящим продтверждаю, что Ваше крайне для меня интересное письмо я получил.
Сочинений, готовых к изданию, я имею весьма значительное количество, но вполне оценивая Ваше указание на неблагоприятность нынешних условий для работы, назову лишь некоторые : 2-ой ф[ортепианный] концерт (б[ыть] м[ожет], пока лишь клавир, хотя партитура довольно прозрачна); вокальная сказка "Гадкий утенок" (около 20 печ[атных] стр[аниц]), романсы: ор. 9 (два), ор. 23 (пять) и ор. 27 (пять). Далее весьма важным вопросом для меня является издание к сентябрю 1917 года клавира четырехактной оперы "Игорок", рукопись которого я могу представить после постановки оперы Мариинским театром, т[о] е[сть] весной 1917 [года]. Авторские условия я имею в виду те, которые заключены со Стравинским.
До 15 ноября я остаюсь в Петрограде, 18 играю в Киеве, 20-21 могу быть в Москве для переговоров.
Прошу Вас верить глубочайшему моему уважению
Сергей Прокофьев
Петроград, 1-ая рота, 4.
Рукопись. Черновик. РГАЛИ,
ф. 1929 [С.С.Прокофьев], опись 2, ед. хр. 278.
Послано в Москву.
Публикуется впервые

Из сочинений Стравинского РМИ опубликовало к этому времени партитуру балета “Петрушка”, авторский 4-ручный клавир балета “Весна священная”, клавир оперы “Соловей” и несколько романсов. Условий его контракта РМИ Прокофьев, естественно, знать не мог, но запрашивал – сразу же! – аналогичные условия для себя. Будучи на девять лет моложе Стравинского, он словно пытался сократить эту возрастную разницу. Его Первый фортепианный концерт (1912) появился всего годом спустя "Петрушки", “Скифская сюита” (1914) - лишь на год позднее "Весны священной". Имя автора "Жар Птицы" было тем не менее овеяно уже славой, когда Прокофьев писал лишь свой симфонический эскиз "Осеннее", и даже к 1914 мало кому дано было понять, каким чудесным лебедем русской музыки обернется вскоре автор "Гадкого утёнка".


Н.Г.Струве – С.С.Прокофьеву
13 ноября 1916, Москва

Милостивый государь Сергей Сергеевич,
Ваше письмо я получил и благодарю. Простите, что запаздываю с ответом, но только сегодня я выяснил буду ли я в Москве в 20-х числах с[его] [месяца].
Я уезжаю на несколько дней и вернусь 19-го. По приезде в Москву будьте люьбезны протелефонировать в Магазин РМИ (217-07) и вызвать заведующего Федора Ивановича Гришина, с которым переговорите, в какое время мы можем с Вами увидеться.
Личные переговоры в виду серьезности вопроса я считаю безусловно весьма желательными.
С пожеланиями Вам всего лучшего и искр[енним] уважением к Вам,
Н.Струве
Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев],
опись2, ед. хр. 527, л.л. 5-6.
Послано в Петроград.
Публикуется впервые

Встреча Прокофьева со Струве и Кусевицким состоялась в Москве в 20-х числах ноября 1916 и оказалась наредкость продуктивной. ”Со Струве, заведующим издательством Кусевицкого, очень обходительным господином башенной величины, мы разговаривали в первывй день с одиннадцати часов вечера до часа ночи, а на другой день с трех часов до десяти, причем у меня дважды заболевала голова, а один раз я даже удрал на двадцать минут погулять. Он мне показал почти все последние издания, выказал массу любви к своему делу и в конце концов, обедая в «Праге», мы почти договорились. Условия ничего, но маловат процент. <…> По окончании войны он надеется перевести меня в РМИ и, может быть, даже с вещами, изданными у Гутхейля“ .
Речь на встрече со Струве шла о публикации нескольких сочинений Прокофьева, включая только что завершенную им и готовившуюся к постановке в Мариинском театре оперу "Игрок".

Федор Иванович Гришин работал управляющим Московской конторой РМИ и был приглашен Кусевицким на эту должность по совету Рахманинова, которому удалось уговорить братьев Бориса и Григория Юргенсонов отпустить главного продавца их московского магазина. Стремясь, чтобы РМИ и после национализации РМИ (1919) оно оставалось верным служению русской музыке, Кусевицкий, сумел сохранить в нём Гришина. Именно благодаря ему сбережен будет после эмиграции Прокофьева из России его чемодан с рукопиясми и дневниками. "Чемодан Ваш <...> не был взломан, - напишет Прокофьеву Мясковский, - так как Фёдор Иванович Гришин, под чьим бдительным оком он до сих пор хранился, дал нам ключ, которым и открыл чемодан..." . Позднее Гришин заведовал нотницей Государственного музыкального издательства.


С.С.Прокофьев – Н.Г.Струве
8 дек[абря] 1916, [Петроград]

Н.Г.Струве в Москву
Глубокоуважаемый Николай Густавович,
Я обдумал намеченные Вами условия и пришел к заключению, что предложеные Вами 10% со второго издания являются не вполне соответствующими моим желаниям. Приняв однако к сведению «беспроцентное» (если можно так выразиться) направление издания Гутхейля, я не хочу возржать против 10%, но должен внести поправки в намеченную нами таблицу гонораров. Именно: исключить из рубрики романсов и ф[ортепиа]н[ных] пьес цифру 100, оставив только 200; исключить из рубрики сонат и трио и пр[очее] цифру 300, оставив только 400 и 500; считать “Игрока” в качестве большой оперы по наивысшей расценке, т[о] е[сть] 5.000.
В случае Вашего согласия на означенные поправки прошу Вас сообщить, удалось ли Вам выяснить вопрос об издании клавира “Игрока“ и уплаты гонорара в продолжении 1917 года.
Приношу Вам мои приветствия и благодарность за столь любезный прием в Москве.
Искренне уважающий Вас
Сергей Прокофьев
Рукопись. Черновик. РГАЛИ,
ф. 1929 [С.С.Прокофьев], опись2, ед. хр. 278
Послано в Москву.
Публикуется впервые


Не все пожелания Прокофьева оказались исполненными Струве. В новом письме из РМИ излагались “окончательные условия” контракта.

Н.Г.Струве – С.С. Прокофьеву
17 декабря 1916, Москва

Глубокоуважаемый Сергей Сергеевич!
Ваше письмо от 8 дек[абря] мною получено. Благодарю Вас и спешу уведомить, что после всестороннего обсуждения всех деталей вопроса издания Ваших сочинений фирмой Гутхейль, мы нашли возможным сделать Вам окончательно нижеследующие предложения. Мы выплачиваем Вам гонорары в таких пределах:
1/ За сочин[ения] для разных инстр[ументов], романсы и т.д. -от 100-200 р[ублей].
2/ За кам[ерные] сочин[ения] (сонаты, трио, кварт[еты] и т.д.) -от 400-500 р[ублей].
3/ За симфон[ические] произв[едения] (симф[онии], сюиты,фант[азии] и т.д. - от 400-1.000 р[ублей].
4/ За концерты для разных инструментов - от 400-800 р[ублей].
5/ За балеты и оперы - от 2.000-3.000 р[ублей].
Мы оставляем за вами право пользоваться со всех проданных фирмой изданных ею сочинений Ваших 10% с продаж[ной] цены экземпляра, со второго издания начиная.
Вами сохраняется полностью право исполнения сочинений (заграничные издатели большей частью сохраняют это право за собой или пользуются им частично) и половину прав на передачу произведений на всякрого рода механическ[ие] инструменты.
Таким образом, за “Игрока” мы можем уплатить Вам 3.000 руб[лей].
Издание клавира можно, я надеюсь, начать весной 1917 г[ода] и в течение того же года выпустить, конечно, только если условия печати и издательской деятельности в связи с войной не изменятся, не ухудшатся. Гонорар будт выплачен также в 1917 г[оду].
Имеющиеся у Вас 10 романсов (ор. 9, 18, 23 и 27) мы можем принять и начать гравировать сейчас же. Гонорар за них может быть выплачен Вам полностью по высылке манускриптов.
В ожидании Вашего ответа с сердечным желанием Вам всего лучшего.
Искренне уважающий Вас Н.Струве
Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев],
опись 3, ед. хр. 527. Л.Л. 7-7оборот
Послано в Петроград.
Публикуется впервые

С.С.Прокофьев – Н.Г.Струве
21 дек[абря] 1916, Петр[оград]

Н.Г.Струве в Москву
Глубокоуважаемый Николай Густавович,
Ваше письмо от 17 декабря я получил, подробно изучил и принял все пункты за исключением одного. Кроме того пункт первый (о пьесах и романсах) я хотел бы формулировать несколько подробнее, а именно: гонорар в 100 руб[лей] уплачивается за пьесы и романсы, музыка коих занимает 1-2 печатных страницы (сюда относятся ор. 22 целиком и бóльшая часть ор. 27); за пьесы и романсы, начиная от 3 страниц и выше – 200 рублей.
Протестовать же я вынужден против пункта, соединяющего в одну категорию оперы и балеты, т[ак] к[ак] таковое соединение я считаю несправедливым. Во-первых, потому, что современные балеты имеют объем втрое и лишь изредка вдвое меньший по сравнению с оперой; во-вторых, потому, что арена для исполнения балета несравненно уже, чем для оперы, ограничиваясь антрепризой Дягилева и воскресными днями российских императорских театров, причем оба предприятия взаимно друг друга исключают. Вспомним, что балеты Стравинского исполняются одной только антрепризой Дягилева, тогда как его же “Соловей” перед войно был принят к постановке в Париже (Opera Comique), Берлине, Петрограде и даже Москве, следовательно, невзирая на бóльшую свою музыкальную недоступность по сравнению с балетами, [опера,] имеет в будущем перспективы на значительно более интересное распространение, нежели они. И дело тут не в дягилевском veto, а в немногочисленности балетных организаций .
Кроме того, независимо от вопросов справедливости, я должен считатть фиксированный Вами оперный гонорар архаически- преуменьшенным и самым категорически образом против него протестовать. Быть может, вы со свойственной вам благожелательной любезностью, найдете возможным пересмотреть этот пункт, который я, к величайшему моему огорчению, лишен возможности принять.
Прошу Вас принять мое сердечное приветствие и верить моему глубочайшему уважению
Сергей Прокофьев.
Рукопись. Черновик. РГАЛИ,
ф. 1929 [С.С.Прокофьев], п.2, ед. хр. 278.
Послано в Москву.
Публикуется впервые

Скрупулезность, с которой обсуждал свои контракты с издателями Стравинский, основывалась, как подмечали публикаторы его писем, на юридическом образовании, полученном им в Петербургском университете. Прокофьев такого образования не получил, однако в тщательности обсуждения каждого контракта не уступал Стравинскому.
5(18) февраля 1917 в Москве состоялся авторский концерт Прокофьева, на котором присутствовала, по его словам, "вся музыкальная Москва" . Впрочем, не только музыкальная. Наряду с Рахманиновым, Метнером, Кусевицким, Купером, Ниной Кошиц, Игумновым, Боровским, Сувчинским, Асафьевым, в зале были Бальмонт и Маяковский. Рахманинов сидел, по словам Прокофьева, "неподвижный, как изваяние Будды" . Метнер воскликнул после этого концерта: "Если это музыка, то я не музыкант" .
Воспользовавшись пребыванием в Москве, Прокофьев передал Струве для издания в "А.Гутхейле" сказку "Гадкий утенок". Оркестр Кусевицкого уже не существовал, все концертные планы Прокофьева связвались теперь с Зилоти. После того, как в мае 1917 Кусевицкий был назначен директором бывшего Придворного оркестра, композитор часто встречается с ним в Петрограде. В связи с тревожным положением на фронтах он доверяет Кусевицкому для хранения в РМИ чемодан с рукописями своих сочинений, письмами, тетрадями дневника.
Проведя часть 1917 и начало 1918 на Кавказе, Прокофьев твердо решает уехать в Америку. Один за другим отпадают предполагавшиеся поначалу варианты поездки через Сербию или Константинополь, и он останавливается в конце концов на маршруте через Владивосток и Японию. "Лишь бы получить пять тысяч от издательства, да несколько рекомендаций, например, от Шаляпина, Бальмонта и Кусевицкого", - записывает он .
Время подтвердило опасения, выраженные полтора года назад в письме Струве: война и революция изменили не только условия для издательской деятельности, но и всю жизнь страны. Тем не менее в 1917-1918 Кусевицким были изданы Два стихотворения для голоса с фортепиано ор. 9 , "Гадкий утенок" ор.18, Двадцать фортепианных пьес "Мимолетности" ор.22, Пять стихотворений для голоса с фортепиано ор.23, Пять стихотворений Анны Ахматовой для голоса с фортепиано ор.27, Третья ор.28 и Четвертая ор.29 фортепианные сонаты. Последние две вышли из печати под маркой "А.Гутхейля" уже после того, как в 1918 Советами было национализировано РМИ.
В начале марта 1918 Прокофьев получает от Кусевицкого 500 рублей – аванс за Четвертую фортепианную сонату. В том же месяце композитор играет в московском особняке Кусевицкого отрывки из только что написанной кантаты "Семеро их"ор. 30 . Играет сначала одному дирижеру ("...несмотря на голод, очень комфортабельно" ), а через несколько дней ему и Константину Дмитриевичу Бальмонту (1867-1942), на чьи стихи сочинялась кантата. Прокофьев познакомился с поэтом 5 февраля 1916 в Петербурге в доме дирижера Алберта Коутса. Он был уже к тому времени автором двух романсов на стихи поэта в том числе «Есть иные планеты».
"Свет не видел такой партитуры", - воскликнул, услышав "Семеро их" Кусевицкий , а после ухода Прокофьева сказал Бальмонту: "Вы знаете, по богатству и оригинальности оркестровки, сейчас нет на всем земном шаре такой блестящей музыкальной фантазии" . Трудно было предполложить тогда, что партитура эта многие годы будет ждать и свой премьеры, и публикации.
На следующий день Кусевицкий вручает композитору 6.000 рублей под будущее издание "Скифской сюиты", балета" Шут" и оперы "Игрок".. "…а впредь, чем дальше, тем больше будете получать", - провидчески говорит он ему . Как и в разгар первой мировой войны, когда Кусевицкий приобрел издательство "А.Гутхейль", поступок его снова свидетельствовал о присущем ему неиссякаемом оптимизме. Простим Прокофьеву его сардоничность, с которой он напишет позднее, что со стороны Кусевицкого "...был тут и широкий жест, но также коммерческий расчет: рубль быстро обесценивался, в керенки никто не верил, мои же сочинения могли сохранить свою ценность" .

8 (21) апреля 1918 Прокофьев выступает в Петрограде со своей "Классической симфонией" во главе Государственного оркестра. Прошел год после вступления Кусевицкого в должность его директора. Проводив 19 музыкантов на пенсию, он провел в коллективе конкурс на все вакансии. "...я боялся, что при исполнении моих новых вещей будут скандалы с «революционным оркестром», - пишет Прокофьев, - но вышло как раз наоборот: государственный оркестр, обновленный молодежью, гибок и послушен, и симфонию играли с чрезвычайным удовольствием" .
О отношении к революционным событиям в дневнике Прокофьева сказано недвусмысленно: "Я не контрреволюционер и не революционер и не стою ни на той стороне, ни на другой" . На слова Луначарского "Оставайтесь, зачем вам ехать в Америку", он отвечал: "Я проработал год, а теперь хочу глотнуть свежего воздуха" . 24 апреля (7 мая) 1918 Прокофьев выезжает транссибирским экспрессом из Москвы во Владивосток. Решения своего композитор не меняет даже после подтверждения Мариинском театром, что в будущем сезоне состоится постановка оперы "Игрок", которую он с таким нетерпением ждал, даже, зная, что в Сибири бушуют бои гражданской войны. Позже в дневнике его появится запись: "...чехословаки захватили сибирскую линию от Томска до Самары и в борьбе с большевиками. Я проскочил с последним поездом <…> Я проскочил феерически” .

С отъездом Прокофьева из России творческие контакты между ним и Кусевицким прервались и возобновятся после эмиграции Кусевицкого два года спустя. В декабре 1917 Кусевицкий провожал покидавшего Россию Рахманинова. Известно ему было и о намерении Прокофьева ехать в Америку – он снабдил даже его рекомендательным письмом к Модесту Альтшулеру – виолончелисту и дирижеру, выпускнику Московской консерватории Модесту Исааковичу Альтшуллеру (1873-1963), который с 1895 жил в Америке, где основал в 1903 возглавленный им Русский симфонический оркестр. Сам Кусевицкий не был однако готов последовать их примеру.

Сразу после большевистского переворота в прессе появилось открытое письмо Кусевицкого, в котором он заявил, что "...ни о каком «контакте» между мной и фактической новой властью не может быть и речи; наряду со всеми сознательными гражданами, я подчиняюсь только тому правительству, которое будет установлено Учредительным Собранием. <…> Что касается концертов, то я продолжаю давать их, разумеется, не во имя утверждения воцарившегося у нас режима грубейшего произвола и насилия, а во имя тех избранных, чутких представителей нашего изстрадавшегося общества, для которых музыка - то же, что хлеб насущный, и которые в стихии искусства ищут хотя бы кратковременного отдыха от захватившей нас отвратительной стихии зверства и хамства" .
Подобно многим деятелям российской интеллигенции, Кусевицкий воспринимал революцию прежде всего сквозь призму культуры и культурной политики государства. Выдвигавшиеся советской властью идеи свободы творчества, демократии как принципа руководства культурой, приближения его к народу полностью отвечали утремлениям дирижера. Никогда прежде не имела музыка столь широкой и столь жадно внимающей ей аудитории. Все это вселяло в Кусевицкого надежду на возможность сделать много полезного на ниве музыкального просветительства. В первые послереволюционные годы он много дирижировал в Петрограде и Москве, сделался главным дирижером Большого театра, оказался вовлеченным в интенсивную музыкально-общественную деятельность.
С каждым днем осознавал однако Кусевицкий, что лозунги советской власти остаются лишь красивыми словами, что обостряется ее наступление на интеллигенцию. Это и привело его к решению покинуть Россию. Концерты скрябинского цикла оказались последними выступлениями дирижера в Москве, с Петроградом он прощался Девятой симфонией Бетховена. Заключающая ее "Ода радости" замкнула собой русский период творчества Кусевицкого.
Прошение Кусевицкого о поездке за границу для лечения удовлетворено не было. Недостаточной оказалась и встреча Кусевицкого с Луначарским. Визу на выезд из России удалось получить благодяря его настойчивости только после встреч с наркомом иностранных дел Георгием Чичериным и с членом Президиума ЧК Вячеславом Менжинским.

Если в 10-е г.г. в России сотрудничество Кусевицкого с Прокофьевым только начиналось, то в 20-е г.г., за рубежом, их жизненные и творческие судьбы переплелись намного теснее. С полным основанием мог бы Кусевицкий назвать Прокофьева "братом по Дням" – так называл Шостаковича Евгений Мравинский .
Вскоре после приезда во Францию Кусевицкий получает приветствие от Прокофьева.

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
10 августа 1920, Mantes sur Seine

Дорогой Сергей Александрович,
был очень рад услышать, что Вы благополучно прибыли в Париж, и очень разочарован, узнав, что Вы уже перебрались в Aix-les-Bains. Я живу в Mantes, в расстоянии часу езды от Парижа, и пробуду здесь до 20 сентября, после чего отправлюсь в Америку. Надеюсь, что до того времени вы успеете вернуться в Париж, и я увижу Вас.
А пока очень прошу ответить мне на волнующие меня вопросы: цел ли мой чемодан с рукописями? Где партитура "Семеро их"? Возобновит ли Рос[сийское Mуз[ыкальное] Изд[ательство] свою деятельность, к[а]к теперь возобновляет заграницей Беляевское издательство? Что Вы знаете про Мясковского, Сувчинского и Игоря Глебова?
Пожалуйста, не поставьте себе в труд черкнуть мне об этом, а пока, в ожидании Вашего ответа, сердечно приветствую Вас и жму Вашу руку.
Искренне уважающий Вас
Сергей Прокофьев.
P.S. Не известен ли Вам адрес Коханского?
Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Aix-les-Bains.
Опубликовано:
Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!» “,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. 55.

Появление в Париже Кусевицкого много значило для Прокофьева. Недавно возвратясь в Европу из Америки, где была отложена постановка оперы "Любовь к трем апельсинам", он обнаружил, что в Париже его мало кто знает, а среди знающих нашел очень разное отношение к своему творчеству. Все говорили вокруг лишь о Стравинском, Прокофьева же умудрялись порой называть его последователем и чуть ли не учеником...
Кусевицкий приглашает Прокофьева приехать к нему в Aix-les-Bains. Однако отлучаться мз Mantes композитору не хотелось: совсем недавно приехала из Америки его будущая жена - Лина Кодина и из Константинополя - его мать, Мария Григорьевна Прокофьева. В апреле 1920 Прокофьев писал находившейся тогда в Тифлисе и собиравшейся покидать Россию Нине Кошиц: “В Константинополе наведи справки в Российском посольстве о моей матери, Марии Григорьевне Прокофьевой, которая эвакуирована с русскими беженцами на Принцевы острова. От волнений и тревог она почти ослепла. Окажи ей помощь во всем, в чем можешь. Я со своей стороны прилагаю все усилия, чтобы доставить ее в Париж“ .
Кусевицкий заверяет Прокофьева, что ко времени его отъезда из России чемодан с рукописями сохранялся сначала Федором Гришиным в московской конторе ”А.Гутхейля”, а затем Павлом Ламмом, который заведовал Музсектором Госиздата.

Как и РМИ, издательство “М.П.Беляев в Лейпциге“, основанное в 1885 известным русским музыкальным деятелем и меценатом Митрофаном Петровичем Беляевым (1836-1903[1904]), имело своей главной целью поддержку русских композиторов и пропаганду их сочинений. Оно печатало свою продукцию в той же лейпцигской нотопечатне Редера, которой пользовалось РМИ, и имело торговую базу в Петебурге. После смерти Беляева издательство в значительной степени теряет свою просветительскую миссию и становится все более коммерческим. Работая после 1917 за пределами России, испытывая, помимо сильнейшего эконормического прессинга, пагубное воздействие глубоких разногласий с наследниками Беляева, руководство издательства вынуждено было в 1924 вдвое повысить цены на свои издания. “ Это был государственный переворот, - вспоминал впоследствии управляющий “М.П.Беляева в Лейпциге“ Франц Шефер. – ибо этим поступком я нарушал заповеди основателя фирмы“ .

О Николае Мясковском и Борисе Асафьеве (Игоре Глебове) речь будет не раз еще вестись и в самих письмах Прокофьева, и в комментарих к ним. Дружба Прокофьева с Петром Петровичем Сувчинским (1892-1985) - русским музыкальным критиком и издателем, а впоследствии философом – мыслителем и одним из активнейших деятелей евразийства – восходила к 1913. Именно Сувчинский, одним из первых оценивший дарование композитора, привлек его в Петербурге к концертам редактируемого им журнала “Музыкальный современник”, а 18 февраля 1917 организовал его авторский концерт в Москве, где состоялась премьера им же вдохновленного вокального цикла Прокофьева Пять стихотворений Анны Ахматовой ор. 27. Эмигрировал из России Сувчинский двумя годами позднее Прокофьева, в 1920, жил в Софии, Берлине и с 19.. в Париже. Переписка, возникшая между ними 20 августа 1920, продолжалась долгие годы. Одних писем Прокофьева в ней, по свидетельству Сувчинского, было около 200. Продолжались и радостные для обоих встречи – редкие, пока Сувчинский жил в Берлине, частые в период их проживания в Париже – и споры. “Я часто с ним не соглашался... “ – назвала свою публикацию части из прокофьевских писем Елена Польдяева, и слова эти в равной мере можно отнести к обоим корреспондентам. Однако как бы глубоко не коренились их разногласия (главным образом относительно понятия современности в искусстве, в коей Сувчинский отказывал музыке Прокофьева), они не мешали – по крайней мере в первой половине 20-х г.г. – их дружбе. Позднее наступило охлаждение...
Хорошо знаком с Сувчинским был и Кусевицкий. Сувчинский был частым посетителем его концертов, в особенности тех, в программах которых звучали новые сочинений Стравинского и Прокофьева. После смерти дирижера Сувчинский напишет статью о нем .

С польским скрипачом Павлом Коханским (Kochański) (1887-1934) Прокофьев был знаком по Петербургской консерватории, профессором которой он был в 1916-18. Именно Коханский посоветует ему в 1921 сделать скрипичную версию Пяти песен без слов для голоса и фортепиано ор. 35 – композитор назовет их Пять мелодий для скрипки и фортепиано ор. 35-bis. Коханский был также одним из предполагавшихся первых исполнителей Первого скрипичного концерта Прокофьева.

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
5 сентября 1920, Mantes sur Seine

Дорогой Сергей Александрович,
Благодарю Вас за интересные новости, а также за то, что сберегли мой чемодан. Не ответил Вам до сих пор, потому что все время собирался лично явиться в Aix-les-Bains. Кажется, на днях это мне удастся, а потому очень прошу Вас по получении этого письма послать мне телеграммку, все ли Вы еще в Aix и не собираетесь ли в ближайшем будущем в Париж. Получив ее, я немедленно уложу чемодан и катну в Aix на день или два. Мне будет очень приятно повидать Вас и поболтать о России, а также крайне важно выяснить вопросы о дальнейшем издательстве моих сочинений. Это теперь мое больное место, ибо я не хотел бы печататься в заграничных «лавках», а с другой стороны, ни на американском, ни на европейском рынке нет никаких моих сочинений, и веротяно не очень скоро будут, ибо все доски, и Юргенсоновские, и Ваши, гравированы в России.
Кроме того случилась следующая вещь: мой американский импрессарио , устроивший мне на октябрь турне по Америке (8 концертов с гарантией в 3.400 долларов), телеграфирует, что оно переносится целиком на декабрь, а потому в моем бюджете чего доброго может образоваться дыра, которую в таком случае понадобится заткнуть, продав новые фортепианные пьесы.
На эту тему мне тоже хотелось бы с Вами поговорить: купит ли Росс[ийское] Издательство или нет.
Пока же шлю Вам мой сердечный привет и надеюсь – до скорого свидания.
Искренне преданный Вам
С.Прокофьев
Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Aix-les-Bains.
Опубликовано:
Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»“,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. 55.

Встретиться Прокофьеву и Кусевицкому удалось только в октябре 1920, после того, как оба они возвратились в Париж. "Мы встретились очень радостно и разговаривали насчет издательства", - записывает в дневнике Прокофьев . Кусевицкий уверил Прокофьева, что РМИ начнет функционировать, как только приглашенному им Николаю Струве удастся приехать из Копенгагена в Париж, обещал композитору издать отвергнутые прежде американскими издателями пьесы "Сказки старой бабушки" op.31 и Четыре пьесы для фортепиано op. 32 и выдал ему в качестве аванса 3.000 франков. Это дало Прокофьеву возможность спокойно уехать в Америку, где предстояли премьеры Третьего фортепианного концерта и оперы "Любовь к трем апельсинам". Удалось Прокофьеву и оставить некоторую сумму денег матери и Линетте, как называл он Лину Кодину, остававшимся в Париже.
Новая встреча музыкантов состоялась в феврале 1921 в Лондоне. Композитор только что возвратился из Америки и встретился здесь со своей Линеттой. Дирижер выступал 13 февраля в Queens Hall с программой из сочинений Моцарта, Бетховена и Вагнера.
"Кусевицкий <…> сказал, что готов печатать но гонораров платить не может, - записывает Прокофьев. - Зато предлагал 50% с продажной цены. Он сказал, чтобы те три тысячи франков, которые я ему должен, я послал в издательство в Берлин, и на эти деньги немедленно начнут гравировать мои ор. 31 и 32. Итак, вместо гонорара за сочинения, который я рассчитывал иметь в размере тысяч тринадцати франков, надо платить три тысячи франков. Но 50% - огромный процент и очень уж надо было толкнуть в печать мои сочинения. Поэтому я согласился, и он забрал «Бабушкины сказки» и ор. 32" .


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
17 февраля 1921, Лондон

Дорогой Сергей Александрович,
Вам в догонку дополнительно:
1) "Сказки старой бабушки" надо напечатать все вместе, одною тетрадью.
2) Четыре танца ор. 32 , врозь четырьмя тетрадками.
3) В Менуэте на 2-ой стр[анице] Вы найдете карандашный вариант. Его вычеркнуть.
4) Мой постоянный адрес: Serge Prokofieff, c/o American Express, rue Scribe, Paris, 9-e.
А затем желаю Вам счастливого пути, обнимаю Вас и целую ручки у Наталии Константиновны.
Визу мне прислали из Парижа, но для Pierre Prokofieff, вместо Serge, и консул не хочет визировать. Чорт знает что!
Ваш СП
Почтовая карточка. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Публикуется впервые

Задержавшись в Лондоне в ожидании французской визы, Прокофьев только 22 февраля возвращается вместе с Линой в Париж. Уже на следующий день он пишет Кусевицкому.

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
23 февраля 1921, Париж

Дорогой Сергей Александрович,
нежно умоляю Вас прислать мне из Германии Фантазию Шуберта C dur в переложении Листа для фортепиано с оркестром, оркестровую партитуру. Кажется, это называется “Wanderer”, так мне говорил Зилоти. Я хочу выучить ее и играть в Америке с оркестром, но ни у Честера (снять эту сноску!) , ни в Париже ее нет. Вышлите ее мне пожалуйста или c/o American Express, Paris, или еще лучше на адрес моей матери: 19 rue Ballu, Paris IX. Буду страшно Вам обязан.
На днях буду телеграфировать в Рос[сийское] Муз[ыкальное] Изд[ательство] 2000 франков, а третью тысячу, если Вам не противно, переведу 10-го июля (ибо 1-го июля получение новой партии долларов из Чикаго). Если же Вы найдете, что это задержит печатание, то напишите мне, я понатужусь и постараюсь прислать теперь же.
Обнимаю Вас и целую ручки Наталии Константиновне.
Ваш С.Пркфв
Рукопись. АК-БК
Письмо написано на бланке
“Hotel du Quai Voltaire, Paris”
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Публикуется впервые

Имеется в виду магазин издательства “J.&W.Chester”, основанного в 1915 году в Лондоне директором лондонского отделения немецкой нотоиздательской фирмы “Breitkopf & Härtel” Отто Мариусом Клингом (Kling, 1866-1924) и унаследованного его сыном Гарри (Харри) Клингом. Здесь публиковали свои сочинения Арнольд Бакс (Bax) (1883-1953), Гренвилл Банток (Bantock) (1868-1946), Альфредо Казелла (Casella) (1883-1947), Франческо Малирьеро (Malipiero) (1882-1973), Игорь Стравинский (1882-1971), Мануэль де Фалья (Falla) (1876-1946) и другие крупные композиторы ХХ столетия.

В начале 20-х г.г. в одном из писем к Кусевицкому Владимир Цедербаум сообщал, что в ближайшую пятницу в Париже состоятся 16 концертов, назавтра, в субботу - 12. Во второй половине 20-х г.е. интенсивность жизнь сделалась во французской столице еще более интенсивной. Так, в сезоне 1927-1928 здесь было дано 267 симфонических концертов на которых прозвучало 133 первых исполнений 105 композиторов .
Очень скоро Кусевицкий правда осознал, что количеству концертов далеко не всегда соответствует в Париже их качество - широта и разнообразие репертуара, уровень исполнительского воплощения музыки. Понял, что главные концертные организации Парижа - "Общество концертов Консерватории во главе c Филиппом Гобером (Gaubert, 1879-1941), "Концерты Колонна" (Colonne) с неизменным Габриэлем Пьерне (Pierné, 1863-1937), "Концерты Ламуре" (Lamoureux), "Концерты Паделу" (Pasdeloup), воссозданные Рене-Батоном (Rhené-Baton, 1879-1940; подлинное имя - Батон Рене) – мало чем отличаются друг от друга. Дирижировавшим поочередно в каждой из них Полю Парей (Paray, 1886-1979), Камиллу Шевилльяру (Chevillard, 1859-1923), Эжену Биго (Bigot, 1888-1965) присущи были консерватизм, негативное отношение к музыкальному новаторскому. Несмотря на лойяльность французской публики ко всему новому в музыке, основная ее масса продолжала жить традициями минувших десятилетий, основу которых были положены концертами Колонна и Ламуре. Даже признанный публикой Дебюсси исполнялся не без элемента слащавой сентиментальности, а произведения Равеля не получили еще адекватного их блеску исполнения.
С Оркестром Колонна Кусевицкий выступил уже летом 1920. В бетховенской программе прозвучали Седьмая симфония и Скрипичный концерт (солист - Фриц Крейслер). Позднее, после того, как наберут силы собственные его концерты в Париже, дирижер будет приглашен оркестрами Паделу (1922) и, вторично, Колонна (1924).
Вписаться в интенсивную концертную жизнь Парижа Кусевицкому было однако тем более сложно, что, не довольствуясь разовыми приглашениями оркестров (даже и лучших) поставил он своею целью выступать, как это было в русские годы, во главе постоянного оркестра, более того – во главе собственной концертной антрепризы. Тем более сложно, что не полагался он на французских меценатов, таких, к примеру, как поддержививавшая "Русский балет" Дягилева Элизабет Греффюл (Greffuhle, 1860-1952) или спонсировавшая Стравинского маркиза Винаретта де Полиньяк (de Polignac, (1865-1943). Но Кусевицкий не был бы самим собой, если бы не ставил перед собой максималистских задач и не умел решать их.
Как это было и в 1909 в России, "Концерты Кусевицкого" в Париже начались еще до того, как им был сформирован новый оркестр. Дирижер выступал во главе сборного оркестра, составленного из 85 артистов "Концертов Колонна" и "Концертов Ламуре".

За право первого представления в Париже музыки Прокофьева разгорелась борьба между Сергеем Кусевицким и Сергеем Дягилевым. Первый готовил издание ряда партитур композитора и парижскую премьеру "Скифской сюиты", второй - премьеру балета "Шут". В кулуарах шутили, что два Сергея схватились друг с другом из-за третьего Сергея. "Кусевицкий <…> требовал, чтобы я приехал на репетиции, - писал Прокофьев. - Дягилев, узнав, что Кусевицкий ставит сюиту за две недели до балета, всполошился и стал слать мне телеграммы на двух листах, подробно объясняя, какой ужасный вред в этом предвосхищении, и что если Кусевицкий сыграет сюиту до «Шута», то чуть ли не и я погибну, и Дягилев погибнет, и весь мир провалится" .
Ревность Дягилева была, впрочем, вполне оправданной. Нельзя забывать, что в 1915, когда Кусевицкий не дирижировал еще сочинения Прокофьева, Дягилев не только распознал гигантское дарование композитора, но и немало сделал для изменения его творческой ориентации и художественных вкусов и приобщения к самым современным течениям музыки и живописи. Фрагменты балета "Ала и Лоллий", показанные тогда Прокофьевым, как известно, не удовлетворили Дягилева. "Очень жалко и надо все начинать сызнова, - писал он Стравинскому. - Для этого его надо приласкать и оставить на некоторое время (2-3 месяца) с нами, и в этом случае я расчитываю на тебя. Он талантлив, но что ты хочешь, когда самый культурный человек, которого он видит - это Черепнин, эпатирующий его своей передовитостью" . В начале того же 1915 Дягилев обещал Прокофьеву поставить балет "Сказка о шуте", но вынужден был отложить премьеру до окончания войны.
Теперь, шесть лет спустя, Дягилев забросал телеграммами не только Прокофьева, но и Кусевицкого. Его просьбам об отсрочке исполнения "Скифской сюиты" дирижер однако не внял. Перед отъездом в Монте-Карло, где шли репетиции "Шута", Прокофьев посетил Кусевицкого. Он "... закричал, что и разговоров не может быть никаких, так как это "pièce de résistance (основное произведение - фр.) всего концерта и чтобы я перед Дягилевым валил все на него. Я был только рад и вместо протестов прошел всю сюиту с Кусевицким..." .
Увиденное в Монте-Карло ужаснуло Прокофьева. Ставил "Шута" художник Михаил Ларионов, чья хореография (совместно с Тадео Славинским) находилась в разительном несоответствии с требованиями партитуры. Имел свои возражения и Ларионов. Еще до начала репетиций он сетовал: "Все-таки забавно, даже такие композиторы, которые знают сцену, думают, что достаточно сказку или еще что-нибудь пересказать своими словами и к этому написать музыку, и уже это можно давать на сцене в таком виде... " .
Так или иначе, репетировать приходилось целыми днями, вычищая сцену за сценой, и тем труднее было композитору возвратиться в Париж. "Дягилев, узнав, что я еду на репетицию «Скифской сюиты» к Кусевицкому, пришел в большой раж, устроил мне скандал, послал Кусевицкому ругательную телеграмму – словом, пришлось остаться еще на два дня и, пропустив репетицию «Скифской сюиты, приехать прямо на концерт" .
Парижская премьера "Скифской сюиты" состоялась 29 апреля 1921. Концертный зал Гаво (Gaveau), акустически явно маловатый для большого симфонического оркестра, оказался переполненным. Среди публики - множество поэтов и художников, среди присутствовавших музыкантов – Стравинский и Флоран Шмитт (1870-1958).
Прокофьев, под управлением которого состоялась в 1916 в Петербурге мировая премьера "Скифской сюиты", впервые слушал ее не с дирижерского пульта, а из концертного зала. Лучше других, по его словам, прозвучали первая часть, хотя и несколько затянутая Кусевицким, и вторая, сыгранная "бойко". Во второй части, из-за нехватки репетиций, наряду "...с хорошими звучностями попадались и простенькие, вылезавшие несколько вульгарныи пятнами" . Замечает Прокофьев и собственные ошибки в инструментовке третьей части сюиты, необходимость переписать кое-что в четвертой. "Все искупается «Восходом солнца», - пишет он, - который действительно звучит ошеломляюще, особенно то место, где Глазунов встал и вышел (предпоследняя страница). После «Скифской сюиты» огромные овации и масса поздравлений" .
Вскоре после премьеры в русскоязычной парижской газете «Последние новости» появилось стихотворное послание Бальмонта «С.А. Кусевицкому, создавшему праздник русской музыки в Париже».

Мне говорят, что ты, волнуя
Того, кто смотрит на тебя,
Миг звукового поцелуя
Взметаешь, душу теребя.
Мне говорят, что ты, в бурливом
Кипеньи увлекая хор,
Всю музыку ведешь курсовом.
О, да. Я слышу. Стонет бор,
Верхушки сосен дружным звоном
Свирелят рьяную мечту
И в море лиственно-зеленом
Вскипают пляски налету.
Пришла гроза, и радость часа
Желает бешеных затей,
В густом гуденьи контрабаса
Вскипают скрипки веселей.
Мусоргский с грезой исполинской,
И Глинка, первый вождь струны,
И обновляющий Стравинский,
В ком пляшет шабаш старины.
И тот, в ком гений неослабен,
Кто весь – волнующий извив,
Огнекометный лунный Скрябин,
Прокофьев, солнцезвонный скиф.
Крылатая несется стая,
Из распаленного жерла,
Огни вулканные, сплетая,
Ты – воля, жгущая до тла.
Ты жжешь всю робость колебаний,
Как коршун, крыльями грозишь.
И вдруг пчелы в цветке медвяной,
Нежнейшую качаешь тишь.
Гроза, безумствуй в вихрях света,
И подтвержай, тревожа мир,
Дает курсивом эльзевир .

Отклики критики оказались разноречивыми. Как писал один из рецензентов, партитура Прокофьева "...воспламенила энтузиазм и, вместе с тем, гнев" . Но так или иначе, премьера "Скифской сюиты" состоялась в Париже раньше дягилевской премьеры "Шута" (17 мая 1921, Париж; 9 июня, Лондон). Кстати говоря, премьере "Шута" предшествовало в Париже еще одно исполнение прокофьевской музыки –"Гадкого утенка" пела в своем концерте 20 мая 1921 певица Вера Янакопулос (1892-1955).
Eще во время первой парижской встречи с Кусевицким Прокофьев рассказал ему, что работает над Третьим фортепианным концертом, мировая премьера которого обещана Чикагскому оркестру. Кусевицкий тут же заверил композитора, что готов провести европейскую премьеру Третьего концерта и издать его. Последнее было особенно кстати Прокофьеву, так как сулило так необходимый ему в то время гонорар.


С.С.Прокофьев – Н.К. Кусевицкой
21 июля 1921, St. Brevin-les-Pins

Дорогая Наталия Константиновна,
Надеюсь, что Вы благополучно встретили своих варшавян и ныне
отдыхаете в тени прохладного курорта . Правда ли, что Сергей Александрович уезжает дирижировать в Америку? Если да, то от души поздравляю. Кто manager и какой оркестр?
Я продолжаю работать над 3-м концертом и вообще чувствовал бы себя прекрасно, но сломался подо мною велосипед и с лицом, превращенным в котлету, я был принесен домой. Теперь стараюсь поправляться.
Целую Ваши ручки и сердечно приветствую Сергея Александровича.
Искренне уважающий Вас
СПркфв
Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Сергей Прокофьев:
«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»,
«Советская музыка, 1991, № 4. С. С. 55-56.

В другом письме об инциденте в Сэн-Бревэн-лэ-Пен Прокофьев рассказывает еще более красочно: “...у меня произошла неприятность: я, между нами, получил пощечину от земного шара, упав на него щекою с велосипеда. Земной шар был сердитый, сделал мне «black eye» (черный глаз – англ.), окровавил щеку, разорвал губу и даже выбил зуб, к сожалению, не американский, а свой. Теперь я несколько оправился и уже несколько раз проткнул его шпагой“ .

С.С.Прокофьев – Н.К Кусевицкой
30 августа 1921, Сэн-Бревен-лэ-Пэн

Дорогая Наталья Константиновна,
Ваши сомнения относительно правдоподобности моей поездки в Динар кажется находят свое место: я все более и более увязаю в Сэн-Бревен-лэ-Пэн. Главная причина это проклятый концерт, который оказался таким длинным, что я его инструментую-инструментую и все не вижу конца. Затем меня задушили корректуры, над которыми, желая быть честным, сижу по несколько часов в день. И наконец, меня пригласили дирижировать “Тремя апельсинами“ в Чикаго и Нью-Йорке, стало быть надо зубрить свою же собственную партитуру. Я этого не рассчитывал и написал ее ужасно трудно; теперь плачусь (и плáчусь).
В Париже рассчитываю быть около 1 октября, а в Америку отъеду 15го. Неужели вас в это время не будет в Париже?
В феврале, когда Вы приедете в Америку, я буду как раз в Нью-Йорке и “Апельсины“ будут еще идти, если конечно американцы будут до того времени переносить их. Тогда кутнем верхом на небоскребе.
Целую Ваши ручки и очень жалко, что не выклиивается Динар. Обнимаю Сергея Александровича. Надеюсь, до Парижа.
Исренне преданный Вам
СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»“,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. 56.

Многие письма Прокофьев адресует к Наталие Константиновне Кусевицкой - порой, чтобы не беспокоить маэстро, нередко, с просьбой чтобы она повлияла на дирижера и издателя.

Летом 1921 на Прокофьева на самом деле навалилось множество корректур. В "А.Гутхейле" готовились к изданию вышедшие в следующем году партитуры Симфонической сюиты из оперы "Любовь к трем апельсинам" в 6 частях ор. 33-bis и Увертюры на еврейские темы для кларнета, двух скрипок, альта, виолончели и фортепиано c moll op.34, авторские переложения для фортепиано балета "Сказка про шута, семерых шутов перешутившего" ор. 21 и оперы "Любовь к трем апельсинам" ор.33,
концертная обработка автора для фортепиано Марша и Скерцо из оперы "Любовь к трем апельсинам" ор.33-ter, а также Четыре пьесы для фортепиано "Сказки старой бабушки" ор.31 , Четыре пьесы для фортепиано ор. 32 (Танец, Менуэт, Гавот, Вальс) и Пять песен без слов для голоса с фортепиано ор.35.

Cведения о переезде Кусевицкого в Америку оказались неточными. В начале 1921 дирижер действительно получил приглашение возглавить Лос-Анжелесский оркестр, однако отказался от него, вспомнив предсказание своего учителя Артура Никиша о том, что будущее его окажется связанным с Бостонским оркестром. Год спустя Кусевицкому придет приглашение из оркестра Цинциннати. Но, как сам он писал Рахманинову, "...в Цициннати у меня дело не вышло..." . Позднее дирижеру стало известно, что главными против него аргументамии сделались настойчивые слухи, будто он не намерен оставаться в Америке больше года и к тому же запрашивает баснословые гонорары. Впрочем, ему не придется впоследствии сожалеть об этом.
Встретиться в Америке с Прокофьевым Кусевицкому доведется только в начале 1926, а еще четыре года спустя осуществиться и желание Прокофьева "кутнуть на небоскребе". 7 февраля 1930 композитор сыграет в Нью-Йорке под управлением Кусевицкого свой Третий фортепианный концерт. "После концерта Кнопфы везут нас в шумное ночное кабаре на крыше небоскреба, - записывает он, - но там не очень интересно" .
Пока же, в октябре 1921-го, Кусевицкий продолжает жить и работать в Париже, а в Америку отправляется Прокофьев. Бальмонт посвятил ему в эти дни опубликованный позднее в Нью-Йорке сонет:

«Америка»

Америка. Великая страна
Двух океанов, гор, полей и прерий,
Ты всем, чье сердце пронзено потерей,
Была не раз как родина дана.

И в тех сердцах опять цвела весна
Ты учишь быть могучим в полной мере.
Ты воля, и велишь не гаснуть вере
В творящий дух. Ты знаешь глубь до дна.

Ты медленно куешь свои решенья.
Так выберет не сразу ювелир
Вон тот рубин, и этот вон сапфир.

Но, раз решив, одно творишь: Свершенье,
Работаешь – твой труд похож на пир,
Ты пламя. Меткострельность достижения.
Бретань, 1921, Осень .

Пять дней спустя в той же газете появился еще один посвященный Прокофьеву сонет Бальмонта:

«По ступеням»

Я медленно всхожу по ступеням
Обрывистых уступов, лестниц черных.
В воспоминаньях медлю я позорных,
Я с жадными губами возле ям.

Я человек. И вновь мой дух к полям
Смарагдовым прильнул. Я искра в горнах,
Под молотом, в кованиях упорных,
Травинкою склоняюсь я к ручьям.

За море в бирюзовые пределы,
Тропою влажной пенистых долин
Бежит корабль, трубный исполин.

И альбатрос, пират полета смелый,
Уводит дух, от рабства и низин,
К свиданью с Солнцем, в храм, что в синем – белый .

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
Пятница, 9-15 веч[ера] [15 октября 1921, Париж]

Очень хорошо! Я для Вас сберегаю последний европейский вечер, а Вы исчезаете!
Гневно стыжу Вас и крепко обнимаю.
Ваш СПрк.
Наталии Константиновне ручку.

Записка на бланке “Imperial Hotel
Champs-Elysées, Paris”.
Рукопись. АК-БК.
Публикуется впервые

16 октября 1921 на пароходе “Aквитания” Прокофьев отплывает в Америку, где должен дирижировать премьерами оперы "Любовь к трем апельсинам" и Третего фортепианного концерта. Предстояла ему также серия других концертных выступлений. Предотъездные дни были чрезвычайно суматошными для Прокофьева. Если Вы думаете, что был Париж, а в нем я, то я думаю, было колесо, а в нем белка, - писал он. – Вылетел как бомба" .

Прокофьев и впоследствии будет в своих письмах к Кусевицкому метаться между двумя крайностями - то негодя на недостаточную производительность издательства, то сетуя на непомерное количество навалившихся на него корректур.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
18 октября 1921, борт корабля “Аквитания”

Дорогой Сергей Александрович,
Шлю Вам и Наталие Константиновне привет с “Аквитании” по дороге в Нью-Йорк. Пока путешествие протекает отлично, зубрю “Три Апельсина“ и играю в шахматы (турнир, шанс на I приз).
Еще раз очень жалко, что не повидались перед отъездом. И кроме того, мы не выяснили вот чего: как я получу партитуру и материалы “Скифской сюиты” в Нью-Йорк, где она идет в феврале или марте? Самое лучшее, если Вы немедленно после Вашего исполнения отправите ее с оказией. На почту или транспортную контору плохая надежда: года 2 назад мой manager так отправил ее из Америки в Лондон – Коутсу, и она прошла 3 1/2 месяца, мы уже были уверены, что она погибла.
Итак, черкните немедленно только одно слово: что намерены с нею сделать, дабы я был спокоен. Адрес для “одного слова“ и для посылки сюиты:
Haensel & Jоnes 33 West 42-nd Str[eet] New York.
Обнимаю Вас. Целую ручки Наталие Константиновне.
Ваш СПркфв
Рукопись. АК-БК
Письмо написано на бланке
“On Board the Сunard RMS Aquitania”
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Публикуется впервые

Через всю жизнь пронес Прокофьев страстное увлечение шахматами. Он не только тщательно следил за всеми международными турнирами, не только был лично знаком с крупнейшими шахматистами мира, но и сам был сильным игроком, гордился, что в сеансах одновременной игры выиграл в 1909 у Эмануэля Ласкера (1868-1941), а в 1914 – у Хосе Рауля Капабланки (1888-1942).
.

С.С.Прокофьев – Н.К Кусевицкой
6 декабря 1921, Чикаго

Дорогая Наталия Константиновна,
На прошлой неделе перевел в Лондон на текущий счет Сергея Александровича 57 фунтов и 14 шиллингов. Еще раз благодарю Вас за услугу и целую Ваши ручки.
“Три апельсина” вместо 28-го ноября дают 23 декабря. Оркестр после 12 репетиций готов, солисты и хор тоже и завтра начинаются сценические репетиции, пока под фортепиано. Отношение превосходное и спектакль обещает быть на славу.
Мой 3-й концерт оказался таким чертовски трудным, что я его до сих пор еще не выучил, а между тем через десять дней уже играть. Волнуюсь и зубрю по 3 часа в день
Доходят слухи, что Сергей Александрович скоро вступит во владение Бостонской Симфонией. То-то было бы здорово!
Рахманинова видел один раз, во время его чикагского recital’я. Отлично сыграл мерзейшую программу . С тех пор, как его оперативным путем лишили геморроидальности, он заметно повеселел.
Ну, я кажется начинаю писать письма не для дам. Поэтому скорее ретируюсь, целую Ваши ручки и обнимаю Сергея Александровича.
Любящий Вас СПркфв
Как оказались переделки в “Скифской сюите“? Делаю сюиту из “Трех Апельсинов”.
Рукопись. АК-БК.
Письмо написaно на бланке
“Auditorium Hotel, Chicago”
Последние две фразы написаны на полях письма.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Опубликовано: Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»“,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. 56.


При первой встрече с Прокофьевым в Париже в октябре 1920 Кусевицкий уверил его, что РМИ начнет функционировать, как только удастся Николаю Струве приехать из Копенгагена, и выдал композитору в качестве аванса 3.000 франков. Это дало ему вскоре возможность спокойно уехать в американское турне, оставив необходимую сумму денег матери.
В конце февраля 1921, вернувшись из Америки после премьеры оперы "Любовь к трем апельсинам", Прокофьев пересылает в РМИ 2.000 франков в погашение своего долга и обещает выслать последнюю 1.000 франков летом, что свершается на самом деле в декабре.

На этот раз сведения о Кусевицком, полученные Прокофьевым, оказываются верными. Еще летом 1921 дирижер получил из Америки письмо от одного из своих старых друзей. Он рассказывал, что еще в годы первой мировой войны, когда возглавлявший БСО Карл Мук (1859-1940) был признан по недоразумению немецким шпионом и должен был покинуть свой пост, возник вопрос о его заместителе. "Из намеченных кандидатов Вы значились на первом месте. И когда обратились к Малкину с вопросом, не знает ли он какой-нибудь способ, чтобы с Вами по этому поводу снестись, он, к сожалению, не мог его указать, так как всякое сообщение с большевистской Россией тогда прекратилось. А тут под рукой оказался Монтё , которого и пригласили. Монтэ сумел за это время престиж и славу Бостонского оркестра совершенно уронить, так как оркестр перестал ездить в другие города за отсутствием успеха. Контракт с Монте (получает 20 тысяч долларов) кончается в будущем году, то есть он там будет еще один сезон. Из этого видно, что Вы имеете наибольшие шансы получить это место" .
Несколько влиятельных визитеров из музыкальных кругов Бостона присутствовали на выступлениях Кусевицкого в Париже и Лондоне. Летом 1923 в парижской квартире Кусевицкого раздался звонок. Импрессарио Макс Рабинов (Rabinoff) (1877-1966), представивший Америке Анну Павловну Павлову (1881-1931), просил о встрече с Кусевицким и был приглашен на Rue de Conseiller Collignon. Проведя несколько часов в беседе с ним, он лишь мимоходом намекнул на возможность появления дирижера в Америке. Много лет спустя в одном из писем к нему он расскажет, что истинной целью его давнего визита в парижский дом Кусевицких было поручение менеджера Бостонского оркестра Уильяма Бреннена (William H. Brennan, 1863-1935) подумать о преемнике Пьеру Монтэ на посту музыкального директора оркестра, и что именно он первым предложил кандидатуру Кусевицкого .
Затем Совет директоров Бостонского оркестра отправил в Париж своего персонального представителя Мэрион Шоу Хоутн (Marion Shaw Haughton). Улышав концерт Кусевицкого, она тотчас же послала в Бостон краткую телеграмму: "This is the man..." ("Это тот, кто нам нужен!") . Контракт для Кусевицкого привез весной 1923 в Париж менаджер Бостонского оркестра Уильям Бреннен. Официальное сообщение о назначении дирижера музыкальным директором оркестра было сделано 10 сентября 1923 после его встречи в Лондоне с двумя специально приезжавшими туда членами Trustees оркестра. Одновременно Кусевицкий приостановил начавшиеся уже переговоры о своих гастролях в Южную Америку и попытки со стороны многих европейских оркестров заполучить его на будущий сезон. 12 сентября 1924 дирижер прибывает в Бостон и начинает работу во главе Бостонского оркестра, которой суждено будет продлиться четверть века.

В Париже Кусевицкий исполнил 24 ноября 1921 "Скифскую сюиту" Прокофьева вторично - на этот раз в Grand Opéra. Дирижером были учтены небольшие коррективы, которые внес в партитуру Прокофьев после первого исполнения сюиты. Вскоре Кусевицкий получил трогательное письмо от присутствовавшей на концерте матери композитора – Марии Григорьевны Прокофьевой (1855-1924).


М.Г.Прокофьева – С.С.Кусевицкому
17 декабря 1921, Париж

Многоуважаемый Сергей Александрович!
Не могу не выразить Вам моих восторгов и высокого удовлетворения, которые я имела в Ваших концертах при Вашем тлантливом дирижировании.
9-ая симфония меня не только восхитила, но и и растрогала .
Желаю от души, чтобы всеобщая хвала и восхищение сопутстовали Ваш дальнейший путь.
Прошу Вас принять мой сердечнй привет и передать таковой же Наталии Константиновне.
Извините за мое писание, лучше не могу .
Если в свобоную [минуту] посетите меня вместе с Наталией Константиновной, то мне в моей келье Вы доставите громадное удовольствие.
Искренне уважающая Вас, Мария Прокофьева.

17/XII-1921.
Рукопись. АК-БК
Послано в Париж.
Публикуется впервые

Хотя М.Г.Прокофьева высоко оценила исполнение Кусевицким "Скифской сюиты" (см. ниже письмо С.С.Прокофьева к С.А.Кусевицкому от 2 января 1922), в письме к дирижеру она ни словом не упомянула о партитуре своего сына.

“Скифская сюита” надолго останется в программах Кусевицкого одним из самых часто исполняемых сочинений Прокофьева. Весной 1923 партитура ее выйдет в свет в издательстве "А.Гутхейль". Премьеры новых сочинений Прокофьева в парижских "Концертах Кусевицкого", а позднее - в программах Бостонского оркестра, и их публикация Кусевицким будут поочередно обгонять друг друга. Трудно было бы и помыслить о более эффективной форме их пропаганды.

Находясь в Чикаго, Прокофьев постоянно держит Кусевицкого в курсе своих дел, пишет, в частности, об усиленных занятиях на рояле. Вскоре от него приходят радостные сообщения об успехе премьер Третьего фортепианного концерта (16–17 декабря 1921, дирижер Фредерик Сток) (Stock, 1872-1942) и "Трех апельсинов" (30 декабря) под собственным управлением.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
2 января 1922, Чикаго

Дорогой Сергей Александрович,
Меня волнует вопрос, отправили ли Вы в Америку партитуру и голоса Скифской сюиты. Когда я два года назад посылал ее из Нью-Йорка в Лондон через транспортную контору, то она проехала 2 ½ месяца. Исполнение ее Нью-Йоркским симф[оническим] оркестром назначено на 10 марта, так что 1-го марта материал должен быть здесь. Если он до сих пор не поехал, то надо отправить с оказией на имя Haensel & Jones, 33 West 42-nd Str[eet], New York. Если почтой или транспортной конторой, то может теперь не дойти к сроку. На всякий случай у меня хранится фотокопия с партитуры, хотя и без новых переделок.
Что же Вы до сих пор не написали мне, как оказались эти переделки? Благодарю Вас за билеты, посланные маме. По ее словам, “Скиф[ская] сюита” имела больуспех; по словам парижских газет ее освистали.
Вот американцы более симпатичные люди: такими овациями приняли “Любовь к трем апельсинам”, что лучшего и желать нельзя. Вообще “Апельсины” объявлены гвоздем чикагского сезона. 3-й концерт был тоже принят хорошо, но его побила “Классическая симфония“.
Читаю в "Посл[едних] Новостях" о Ваших парижских триумфах и радуюсь им. Очень интересно, к[а]к “Снегурка” в Барселоне. В Чикаго (с Рерихом, Кошиц, Баклановым) она отложена до будущего сезона: съели ее “Апельсины” с 16-ю оркестровыми репетициями. В Нью-Йорке (Метрополитен) идет в январе.
Поздравляю Наталию Константиновну и Вас с Новым Годом и шлю обоим самые горячие пожелания.
Обнимаю Вас.
Ваш СПркфв.

P.S. Если соберетесь написать, то пишите на Haensel & Jones, к[а]к указано выше для Сюиты. Из Вашего лондонского банка получил уведомление, что мой чек прибыл. Еще раз спасибо за деньги на выезд. С.П.
Рукопись. АК-БК.
Письмо написaно на бланке
“Auditorium Hotel, Chicago”
Ошибочно датировно 2 января 1921
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Публикуется впервые


Второе в Париже исполнение Кусевицким "Скифской сюиты" (24 ноября 1921) не было столь единодушно успешным, как первое. Однако ознакомившись с парижской прессой, Прокофьев записал в дневнике: "Оказывается публика не только аплодировала, но и протестовала, некоторые даже демонстративно ушли, как в добрые старые времена Глазунов" . Впрочем, это не удивляет его: на премьере была публика главным образом русская, а на повторном исполнении – французская. "Русская уже воспитана на Прокофьеве, французы же еще нет" .

Премьера оперы "Любовь к трем апельсинам" состоялась в Чикаго 30 декабря 1921. "...случилось такое ужасное несчастье, - писал Прокофьев, - я два месяца просидел в сумасшедшем доме, думая, что репетирую «Три апельсина», и только теперь, после премьеры, мне значительно полегчало" .
В чикагской премьере "Трех апельсинов", ставшей поистине совместной русско-американской постановкой, участвовали русские певцы Нина Кошиц и Георгий Бакланов, художник Борис Израилевич Анисфельд (1878-1973), с оркестром работал перед премьерой русский дирижер Александр Смолленс (Smallens), который провел также все последовавшие после премьеры спектакли.
(ЭТО СНЯТЬ!!!) Художник спектакля, также русский, Борис Анисфельд – "настоящий артист" - "действовал рука об руку" с Прокофьевым чтобы "обуздать" Жака Коини – не особенно талантливового постановщика.
"Особенных скандальчиков во время постановки не было, хотя раза три разнимали меня с режиссером (Больма не пригласили; вместе него было необычайное страшилище по имени Коини). С Анисфельдом, артистами и оркестром жили душа в душу, несмотря на 16 репетиций с последним. <…> Нинка (Кошиц. – В.Ю.) хотя и провела целых два месяца подо мною (я в 6-м этаже, она в 5-м того же отеля), но отношения были самые прохладные и даже чисто военные" .
Во время репетиций оперы Прокофьев писал: "Вообще постановка будет на славу, не хватает только Мейерхольда" . Сожаления об отсутствии рядом Всеволода Эмильевича Мейерхольда (1874-1940) - режиссера, который подал ему идею этой оперы, повторяются и в Джневнике композитора: "А как бы мне хотелось, чтобы он когда-нибудь поставил «Апельсины»" . Однако Прокофьеву так и не суждено будет поработать вместе с ним – ни над "Апельсинами" и "Игроком", ни над балетом "Стальной скок", ни позднее над спектаклем "Борис Годунов" и, накануне фатального ареста великого режиссера, над оперой "Семен Котко"...

Нина Павловна Кошиц (настоящая фамилия - Порай-Кошиц, 1892-1965) – интереснейшая фигура в русской музыкальной жизни первой половины ХХ столетия. Дочь известного украинского певца и педагога Павла Кошица (1863-1904), она закончила Московскую консерваторию у Умберто Мазетти (1913) и совершенствовалась в Париже у Фелии Литвин. Выдающаяся певица, артистка Оперного театра Зимина (1913-17) и Мариинского театра (1917-18), Кошиц обладала сильным, ровным и мягким голосом редкого по красоте, нежного тембра, отличалась тонким ощущением стиля и художественным вкусом. Лучшие ее оперные партии - Донна Анна ("Дон Жуан" Моцарта), Электра ("Орестея" С.Танеева), Дездемона ("Отелло" Дж.Верди), Рахиль ("Жидовка" А.Галеви). Среди партнеров певицы были Г. Бакланов, В. Дамаев, Н. Сперанский, С. Юдин. Активно концертировала Кошиц и как камерная певица, выступала вместе с С.Рахманиновым, А.Гречаниновым, Н.Метнером, появлялась в “Концертах А.Зилоти“ в Петербурге и в “Концертах С. Кусевицкого“ в Москве. Среди сочинений, впервые исполненных ею - посвященные ей последний цикл романсов С.Рахманинова – Шесть стихотворений для голоса с фортепиано ор.38 (24 октября 1916, Москва), романс Н.Метнера «Серенада» ор. 52, №6 (27 октября 1929, близ Филадельфии). В проведенной Кусевицким московской премьере кантаты С.Танеева “По прочтении псалма“ (1 апреля 1915) Кошиц участвовала по личной просьбе композитора, с которой он обратился к секретарю “Концертов С. Кусевицкого“ Любови Рыбниковой .
Прокофьев был знаком с Ниной Кошиц еще со студенческих лет в Петербургской консерватории. Он высоко ценил дарование певицы, писал, что "поет она дивно" . Его несомненно привлекала открытость Кошиц к сочинениям современных композиторов, прельщало ее умение предложить новую, непривычную интерпретацию при исполнении даже хрестоматийно известных произведений. "Детская наивность и девичья застенчивость вместо драматизации", - фиксирует он свои впечатления от исполнения Кошиц Сцены письма в "Евгении Онегине" (спектакль Большого театра, 1918) . Талант певицы был так велик, что способен был растопить порой неприязнь Прокофьева к неблизким ему сочинениям. "Я сначала критиканствовал слова, а потом весь поддался обаянию ее пения", - замечает он, услышав в 1918 в ее исполнении Третий этюд Шопена с сочиненным кем-то текстом .
Дружбе Прокофьева с Кошиц не мешали ни бурный, вспыльчивый характер певицы ("... вечно без денег, возмущается, и вообще, захлебывается в море темперамента, несмотря на «расшатанное сердце» и «равнодушие ко всему»" ), ни ее увлечение спиритизмом, ни близость ее к Рахманинову, с которым его отношения никогда не переходили грань почтительного уважения. Не раз, еще в России Прокофьев и Кошиц выступали вместе, исполня Пять стихотворений А.Ахматовой для голоса с фортепиано, ор. 27, в частности, 2(15) марта 1918 года, в Москве.
В 1920 года Нина Кошиц эмигрировала из России. Слова об успехе певицы на оперных сценах и концертных эстрадах Европы и Америки не раз мелькают в письмах Прокофьева. Он констатирует ее успех во Франции -"...теперь знаменита, как не была в Москве, и разбогатела" . Однако программы сольных выступлений Кошиц не раз вызывают нарекания Прокофьева. Не принял он и ее исполнение партии Марины Мнишек в парижской постановке "Бориса Годунова" - " партия для нее низка, да и растолстела больно Нина Павловна!" .
Переехав в Америку, Кошиц, по словам Прокофьева, "...колеблется между большими успехами и небольшими неудачами" . Поет она и сочинения - Пять стихотворений Ахматовой ор. 27, позднее – Пять песен без слов ор. 35. "Нина, спасибо за письмо, программы и пение моих романсов, - напишет ей композитор.- Приятно узнать, что через два года амерканских выступлений ты образумилась и запела Прокофьева, хотя бы и пополам с Саминским" .
Пытаясь содействовать нелегко складывавшейся американской карьере Кошиц, Прокофьев познакомил ее в 1920 со своим менеджером Фитцхью Хеншелем и его компанией. "Дорогая Нина, посылаю тебе контракт от Haensel & Jones, моих импрессарио, - писал он ей еще в 1920 из Нью-Йорка в Тифлис. - <…> Рекомендую тебе их как людей безусловно честных и безукоризненных джентльменов, которые не будут тебя выжимать. Контракт не дает тебе гарантий, но на месте ты получишь лучшие ангажементы, чем через океан, Так было со мной, так было и с Рахманиновым, который разыгрывает здесь с необычайным успехом свои польки. Контракт я проверил, он вполне хорош, проценты нормальные и даже ниже нормы" .
В Чикаго Прокофьев представил Нину Кошиц директрисе оперного театра Мэри Гарден, которая пришла в восторг от ее пения и поручила ей партию Фаты Морганы в готовившейся тогда мировой премьере оперы "Любовь к трем апельсинам". По предложению певицы Прокофьев сочинил в 1920 Пять песен без слов ор.35. На своем концерте в Нью-Йорке 27 марта 1921 года (Прокофьев был уже в это время в Париже) Кошиц исполнила впервые одну из Пяти песен . "Я нахожу их искренно лучшими из всего, что он написал", - делилась она позднее с Петром Сувчинским . В 1922 Песни без слов были изданы Кусевицким в издательстве "А.Гутхейль".
В 1925 году в Париже Кошиц исполняла эти песни в одной програмиме с "Гадким утеном", ор.18 Прокофьева. По ее просьбе композитор создал позднее оркестровую версию "Гадкого утенка", изначально написанного для голоса и фортепиано. В парижских " Концертах Кусевицкого" певица участвовала в мировой премьере второго акта прокофьевского "Огненного ангела" (14 июня 1928). Кошиц всегда сохраняла чувство признательности к Прокофьеву. “Спасителю наших жизней, нашему солнышку, другу Сереже. Нина. N.Y. 920. 13/XII“, - написала она на подаренной композитору фотографии .
С Бостонским оркестром Кошиц выступала лишь однажды – в сезоне 1927-1928 года она спела под управлением Кусевицкого Арию Ярославны из оперы Бородина "Князь Игорь" и приняла участие в исполнении Псалма XLVII Флорана Шмитта (10-11 февраля 1928).
Нина Кошиц – автор воспоминаний: "Мои встречи с Прокофьевым", опубликованных в 1965 году в нью-йоркской газете "Новое русское слово" и включенных (публикация Н.Тартаковской) в сб.: Сергей Прокофьев. К 110-летию со дня рождения. Письма. Воспоминания. Статьи. Москва: ГЦММК имени М.И.Глинки, 2007. С.С. 110-147.
О Нине Кошиц см. также ниже в комментариях к письму Н.К.Кусевицкой к С.С.Прокофьеву от 6 марта 1928.

Георгия Андреевича Бакланова (1881-1938) при жизни называли
“русским Баттистини“. О дебюте баритона в Киевской опере (1904, царь Амонасро в "Аиде" Верди), режиссер В.Лосский вспоминал как о событии. Предпосылками тому сделались блистательные вокальные данные певца - голос исключительной гибкости и силы, отличная школа, полученная им в Киевской консерватории Мартина Пеца, в Петербурге у Ипполита Прянишникова и, в Италии, у известного педагога Витторио Вандзо (1901-03), яркое сценическое дарование - уже в молодые годы Бакланов в совершенстве владел пластикой тела, жеста, мимикой.
После первого же выступления в Опере Зимина (1905, партия Демона в одноименной опере А.Рубинштейна) певец был приглашен в Большой театр, где в ом же году он выступил в "Аиде" "Фаусте" Гуно, "Кармен" Бизе и в "Демоне", а в 1906 – на премьере опер С.Рахманинова "Франческа да Римини" (Малатеста) и "Скупой рыцарь" (Барон) под управлением автора. Среди партий, спетых Баклановым в Большом театре - Игорь ("Князь Игорь"), Онегин ("Евгений Онегин" Чайковского в ансамбле с А.Неждановой).
С 1909 года Бакланов триумфально выступает на оперных сценах Европы и Южной и Северной Америки, постоянно гастролируя также в России. Он поет под управлением А.Тосканини (1911, "Ла Скала", Демон), вместе с Л.Собиновым, А.Неждановой и И.Петровым участвует в постановке «Лоэнгрина» Вагнера в Большом театре под управлением А.Никиша (1911), несколько лет работает солистом Бостонской оперы (1911-14), выступает в ансамбле с Э.Карузо и Л.Липковской (1914, театр "Casino", Монте-Карло, "Риголетто" Верди) и с М.Кузнецовой-Бенуа (1914, там же, "Тоска" Верди).
В репертуаре певца появляются, наряду с баритональными партиями, басовые, в частности, партия Мефистофель, Руслан, Бориса ("Борис Годунов" Мусоргского).
В Чикагской опере, где состоялась встреча Бакланова с Прокофьевым, певец работал с 1915 года и останется ее солистом вплоть до 1930-го, после чего поселится в Берлине, а после 1933 года – в Швейцарии. Лучшие из многочисленных грамзаписи Бакланова подтверждают его репутацию величайшего баритона ХХ столетия.
Архив Георгия Бакланова храниться в ГЦТМ. имени А.Бахрушина.

Александр Смолленс (1889-1972) родился в Петербурге и ребенком был привезен в Америку. Образование получил в Нью-Йоркском Институте музыкального искусства и завершил его в Парижской консерватории (1909). Сделавшись дирижером и связав свою жизнь с музыкальным театром, работал ассистентом дирижера Бостонской оперы (со времени ее основания в 1911 до 1914), где сотрудничал с Г.Баклановым, дирижером балета А.Павловой (1917-19) и Чикагской оперы (1919-23), где судьба и свела его с С.Прокофьевым.
“ Был у меня Смолленс из Чикагской оперы, который будет готовить «Три апельсин» с певцами, - записывает композитор в Дневнике 3 ноября 1919 года в Нью-Йорке. - Я ему проиграл всю оперу, которая произвела на него впечатление, но затем он схватился за голову: как трудно будет приготовить певцов“ .
Позднее Смолленс работал в оперном театре Филадельфии (1924-31) и в Филадельфийском симфоническом оркестре (дирижер-ассистент, 1927-34), в Радио-сити холле в Нью-Йорке (музыкальный директор, 1947-50). Оставясь всюду страстным пропагандистом современной музыки, дирижер осуществиол американские премьеры опер “Ариадна на Наксосе“ Р.Штрауса (1928, Филадельфия) и “Мавра“ И.Стравинского (1931, Филадельфия), а также мировые премьеры оперы-оратории Вёрджила Томсона (1896-1989) “Четверо святых в трех актах“ (1934, Хартфонд, Коннетикут) и оперы Дж.Гершвина (1898-1937) “Порги и Бесс“ (30 сентября 1935, Бостон, 10 октября 1935, Нью-Йорк), которую записал позднее на пластинки , дирижировал ее возобновлениями на Бродвее в 1942 и 1953, а также ее постановкой в гастрольном турне “Everyman Opera” в Европе – в том числе в Москве и Ленинграде (1956).
Под управлением Смолленса в Нью-Йорке состоялись радиоконцерт с участием Ф.Шаляпина, устроенный компанией General Motors (10 февраля 1935; Ария Дон Базилио из "Севильского цирюльника" Россини, песня "Эй, ухнем", Сцена коронации и Сцена смерти Бориса из "Бориса Годунова" Мусоргского) и концерт на Lewinsohn Stadium П.Робсона с участием Нью-Йоркского филармоничесого оркестра.
После выхода на пенсию (1958) Александр Смолленс жил на Сицилии, скончался в США. Архив Смолленса хранится в Нью-Йоркской публичной библиотеке (Alexander Smallens Papers. New York Public Library, Performing Arts Library).

Борис Изаилевич Анисфельд (1878-1973) – русский художник, график и сценогаф, выпускник Петербургской Академии художеств по классам И.Репина и Д.Кардовского, участник выставок “Мира искусства“ и выставки русского искусства в Париже, организованной С.Дягилевым. Оформлял спектакли Театра В.Комиссаржевской в Петербурге и дягилевских сезонов в Париже. После эмиграции из России (1917) завоевал прочное положение в художественных и музыкально-театральных кругах Нью-Йорка, устраивал персональные выставки и работал в Метрополитен опера и Чикагской опере, где состоялась его встреча с С.Прокофьевым.
Анисфельд - "настоящий артист" - приехавший в Чикаго из Нью-Йорка за неделю до премьеры “Трех апельсинов“, сделался первым союником Прокофьева в его стремлении "обуздать" Жака Коини – мало талантливового постановщика, который к тому же не особенно стремился следовать авторским указаниям.
“Сегодняшняя сценическая репетиция, третья, открылась стычкой с Сoini, - записывает Прокофьев в дневнике. – Ничего не сказав мне, он просто объяснил Принцу, что вместо плевания он будет чихать. Тогда я коротко заявил, что я этого не позволю. Произошло сражение, во время которого все певцы затихли. Коини попробовал взять натиском и закричал, хозяин он или не хозяин у себя на сцене?! Я ответил, что после моей смерти он может коверкать мою опероу, как ему угодно, но я именно зденсь для того, чтобы этого не позволять. Дошло дело, что «так опера не может идти совсем!» и моего ответа “об этом надо было думать, когда заключался контракт!»“ . И хотя в итоге, после того, как пыл стычки приутих, композитор согласился на чихание Принца, режиссеру дан был урок.
Еще до премьеры в чикагском Арт-клубе состоялась выставка эскизов декораций Анисфельда к “Трем апельсинам“. Вместе с Прокофьвым присутствовал он на репетициях, вместе отбирали они костюмы для исполнителей, проверяли их грим.
Несмотря на то, что одновременно с репетициями «Апельсинов» Прокофьев репетировал с Чикагским оркестром и дирижером Фредериком Ситоком мировую премьеру своего Третьего фортепианного концерта, он находил время для того, чтобы с упоением играть в бридж в компании Бакланова и Смолленса. С последним, впрочем, отношения также сложились не сразу, ибо, играя на репетициях оперы на фортепиано, он, по словам Прокофьева “ломил свои темпы, не глядя на мою палочку“ . Зато на сеансах броиджа Прокофьев получал полное удовлетворение от Смолленса, “игравшего как сапог“ .
В 1928 году Анисфельд переедет из Нью-Йорка в Чикаго, оставит театр и полностью посвятит себя станковой живописи и преподавнию в Художественном институте. Художник будет экспонироваться на множестве выставок в Америке, а в 1994 году впервые будет организована большая выставка его работ в Петербурге.
Архив Бориса Анисфельда хранится в Национальной портретной галерее в Вашингтоне.

Успех американских премьер радовал Прокофьева. Выступая в симфонических концертах, композитор подметил, что "...в Америке отличные симфонические оркестры, тщательные комментарии к программам и – совершенно случайная критика, к которой однако прислушиваются" . Теперь же, после первого спектакля оперы "Любовь к трем апельсинам" и продолжительной овации оркестра и публики, он заметил: "...рецензии опять хуже успеха, хотя констатируют его" . И хотя Третий фортепианный концерт имел меньший успех чем "Классическая симфония", что, конечно, огорчало Прокофьева, он записывает в дневнике: "Итак, год окончен. Хороший год. Начался хорошо и весело в Калифорнии, затем контракт с Мэри Гарден , постановка «Шута», чудесное лето в St.Brévin и постановка «Апельсинов». Чего же лучше! Феноменальный год" .
Эхом словам Прокофьева об "Апельсинах" как "гвозде чикагского сезона". прозвучат четыре года спустя слова Гавриила Пайчадзе. Выпуская в свет партитуру Марша и Скерцо из "Апельсинов", он напишет: "Сюита из «Трех апельсинов» будет, по-видимому, нашим боевиком вроде «Петрушки»" .

Под парижскими триумфами Кусевицкого Прокофьев имеет в виду продолжение его концертных сезонов. Из множества произведений, которые прозвучали под управлением дирижера в шести программах осеннего сезона 1921, назовем Пятую и Девятую симфонии Бетховена, "Поэму экстаза" Скрябина, фрагменты из опер ,"Хованщина" Мусоргского и "Сказка о царе Салтане" Римского-Корсакова, парижские премьеры "Поражения Сеннахериба" Мусоргского и оратории "Братское поминовение героев" Кастальского, мировая премьера симфонии Онеггера (Honegger) "Гораций-победитель". Солистами в названных программах выступали Робер Казадезюс (Casadesus,1899-1972), Альфред Корто Cortot, 1877-1962), Жак Тибо (Thibaud, 1880-1953), Вера Янакопулос. Пресса – как русская эмигрантская (журналы “Жар-птица“, "Современные записки", газеты “Последние новости“, так и собственно французская (журналы “La Revue Musicale”, “Comoedia” и ведущие парижские газеты) – широко освещала "Концерты Кусевицкого". Среди писавших о них - Борис Федорович Шлёцер (Boris de Schloezer, 1881-1969), Владимир Николаевич Цедербаум, Флоран Шмитт, Дариюс Мийо (Darius Milhaud, 1892-1974) Жорж Орик (Georges Auric, 1899-1983), Надя Буланже (Boulanger, 1887-1979), Алексис Ролан-Мануэль (Alexis Roland-Manuel, 1899-1966), Анри Прюньер (Henry Prunières, 1886-1942), Эмиль Вюйермоз (Emile Vuillermoz, 1878-1960), Поль Ландорми (Paul Landormy, 1869-1943)
Подтверждением реплики Прокофьева может служить фрагмент парижской рецензии: “Кусевицкий создал такое восторженное настроение исполнением [«Горация» - В.Ю.] Онеггера и «Скифской сюиты» Прокофьева, что один из французских композиторов (Флоран Шмитт) начал кричать «Vive la Russie» и его возгласы покрыты были овациями“ .

Упоминание Прокофьевым “Снегурочки“ Римского-Корсакова не случайно. Он очень любил эту оперу, cетовал, что постановка ее в Чикагской опере отложена. Осуществлена она была на французском языке в сезоне 1922-1923 – уже после возвращения Прокофьева в Европу. Костюмы и декорации к спектаклю писал Николай Рерих (1874-1947). Много лет спустя вице-президент Музея Рериха в Нью-Йорке Зинаида Фосдик посетует, что от этой постановки ничего не осталось: “Так как Чикагская опера давно уже не существует, то и все их архивы (если таковые у них были), костюмы и декорации куда-то безнадежно пропали, исчезли с лица земли“ .
Говоря о "Снегурочке" в Барселоне, Прокофьев имеет в виду спектакль, который был показан здесь Русской оперной труппой из Парижа (Opéra Russe à Paris) во время ее первых гастролей в Испании (декабрь 1921). Как оперный дирижер Кусевицкий дебютировал незадолго до эмиграции из России. В невероятно сложных условиях гражданской войны поставил он в 1920 в Москве в Большом театре "Пиковую даму" Чайковского. Мысль вернуться за пульт музыкального театра, привлекала Кусевицкого.
В первые годы после его приезда в Париж предпринималось несколько попыток создания русской оперной труппы. "Говорят о русском сезоне, об оперном предприятии, которое должно поставить Римского, Мусоргского, Бородина", - писал весной 1921 Борис Федорович Шлецер (1881-1969) . Однако конкретные предложения, полученные поначалу Кусевицкий, вовсе не соблазняли его. Одно из них связано было с организацией русской оперной труппы для выступений в России перед солдатами армии генерала Петра Николаевича Врангеля (1878-1928). Другое - с концертами в Париже и Лондоне, в которых Айседорой Дункан в сопровождении симфонического оркестра должна была танцевать... Шестую симфонию Чайковского и фрагменты из опер Вагнера.
Когда в 1921 Кусевицкий получил приглашение возглавить спектакли русской оперной труппы, созданной недавно в Париже Марией Самойловной Давыдовой (1888-1937) , он сразу же согласился. Давыдова была в прошлом ведущей солисткой петербургского Театра Музыкальной драмы. К тому же предстояли гастроли парижан в Испании и Португалии. Они открылись в Барселоне в театре Лисео (Grand Teatre del Liceo) 28 декабря 1921 и продолжались до 26 января 1922. "Борис Годунов" и "Снегурочка" звучали здесь впервые. Оперы представлены были в ауэтентичном виде - на русском языке и в исполнении русских артистов. Лишь на эпизодические партии приглашены были испанские артисты.
Не раз говорили Кусевицкому, что в испанских театрах плохая творческая дисциплина. Однако на первой же репетиции дирижер заразил всех участников спектакля своим темпераментом. Немало говорили также перед началом гастролей и о том, что не-русскому слушателю сложно будет воспринимать шедевры русской оперной классики. Советовали, исходя из этого, сделать купюры в "Снегурочке". Кусевицкий не последовал этим советам. Все опасения оказались излишними.
"Борис Годунов" имел единодушный успех. Восторженные рецензии поместили все крупнейшие газеты Барселоны. Хотя "Снегурочка" (первый спектакль - 1 декабря 1921), по словам Давыдовой, "...не произвела того грандизного впечатления, что «Борис» <…> скорее каждый артист имел персональный успех" , русские парижане были снова приглашены в Барселону на будущий сезон.

Успеху американских премьер Прокофьева радовался вместе с композитором и Кусевицкий. Поскольку Третий фортепианный концерт значился в его дирижерских планах и в планах его РМИ, теперь уже он торопит Прокофьева с присылкой партитуры.


С.С.Прокофьев – В.Н.Цедербауму
12 января 1922, Чикаго.

<…>Партитуру 2-го концерта я оставил в моей петербургской квартире. Когда в Петербурге квартиры стали реквизироваться и заселяться посторонними людьми, Асафьев обратился к Лурье с просьбой выдать ордер на изъятие из моей квартиры моих рукописей, но получил отказ. После этого квартира была разграблена и все рукописи, в том числе партитура 2-го концерта, сожжены. Теперь эта сволочь Лурье разыгрывает невинность, но я имею из Петербурга документальные доказательства о его отказе и как следствие того – гибели концерта. Я не понимаю, какие прихоти фантазии заставляют Сергея Александровича обниматься с этим мерзавцем и распространять его музыку, которая может обмануть только самые дубовые головы. Да и Вы выражаетесь о нем с каким-то смешным почтением.
Моей матери удалось вывезти с Кавказа черновые наброски второго концерта. Если я с могу по ним восстановить концерт и наново его инструментовать (что возьмет месяца два работы), то я готов играть его осенью в Париже.

Рукопись. Архив С.Прокофьева в Лондоне.
Послано в Париж.
Данный фрагмент опубликован:
В музыкальном кругу русского зарубежья. Письма к Петру Сувчинскому. Публикация, сопровождающие тексты и комментарии Е.Польдяевой. Берлин, 2005. С.С. 86-87.

Как очевидно будет из дальнейшего, хотя партитура Второго фортепианного концерта была сохранена в России, Прокофьев сделал вторую его редакцию, премьера которой прозвучит в Париже в его исполнении под управлением С.Кусевицкого 8 мая 1924 года.
Резкая оценка С.Прокофьевым музыки А.Лурье далека от объективности.


С.С.Прокофьев – Н.К..Кусевицкой
21 марта 1922, Берлин

Дорогая Наталия Константиновна,
Получил через Russischer Musikverlag приказ прислать Сергею Александровичу партитуру 3-го концерта как можно скорее. О чем же думал наш юный талантливый маэстро, когда я был у него в Париже? А теперь делаю клавираусцуг концерта и на днях начну повторять к выступлению, так что ноты (которые существуют в единственном экземпляре) прислать никак не могу, а привезу вместе со мною в Париж за несколько дней до концерта. Но пусть maestro будет спокоен: это не симфония Стравинского, нет никаких сложных счетов, ни подвохов, можно продирижировать без предварительных зубрежек - оркестру трудней, чем дирижеру. Вот лучше пусть поскорее сообщите мне, когда я играю, 20-го или 27-го, а также, когда в Лондоне, если мне окончательно не отказали от него.
Целую Ваши ручки, обнимаю Сергея Александровичв. Если напишете, то адресуйте на Verlag.
Любящий Вас СПркфв.
Рукопись. АК-БК
Письмо написано на бланке
“Hotel Moltke. Berlin”.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Опубликовано: Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»“,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. 56.

Симфония Стравинского упоминается Прокофьевым не без намека на неуспех проведенной Кусевицким в Лондоне премьеры Симфоний (КОРРЕКТОРУ – написано правильно: Симфоний) для духовых Стравинского (10 июня 1921).

Европейская премьера Третьего фортепианного концерта (20 апреля 1922, Grand Opéra ) стала одновременно и пианистическим дебютом Прокофьева в Париже. Парадная атмосфера премьеры была немаловажным фактором для упрочения его репутации. В той же программе Кусевицкого впервые в Париже прозвучали Два фрагмента из оперы “Любовь к трем апельстнам” – Скерцо и Марш . И хотя далеко не все парижские критики распознали новизну и истинную значимость прокофьевской музыки, хотя Кусевицкого упрекали в увлечении ею, а Прокофьева в “беспрестанном повторении одного и того же приема“ , в ”озабоченности формой, небрежности, мешающей ему писать внутренне логичные произведения... ” , 26 октября 1922 Третий концерт будет исполнен ими вторично. "Успех был отличный, - замечает композитор. - Париж меня любит" .
Еще до премьеры Бальмонт написал сонет «Третий концерт» – лучшее из нескольких его стихотворных посланий Прокофьеву.

ТРЕТИЙ КОНЦЕРТ
С.С.Прокофьеву

Ликующий пожар багряного цветка,
Клавиатура снов играет огоньками,
Чтоб огненными вдруг запрыгать языками.
Расплавленной руды взметенная река.

Мгновенья пляшут вальс. Ведут гавот века.
Внезапно дикий бык, опутанный врагами,
Все путы разорвал, и стал, грозя рогами.
Но снова нежный звук зовет издалека,

Из малых раковин воздвигли замок дети,
Балкон опаловый оточен и красив,
Но, брызнув бешено, все разметал прилив.

Прокофьев Музыка и молодость в расцвете!
В тебе востосковал оркестр о звонком лете,
И в бубен Солнца бьет непобедимый Скиф.
1921, 8 сентября, Les Rochelets




С.С.Прокофьев – Э.Цингелю
25 мая 1922, Этталь

Милостивый государь
Господин Цингель,
Я очень не доволен, что “Шут” выпущен с обложкой, мною не прокорректированной.
Во-первых, Вы не имеете права писать, что вещь – собственность издателя, если Вам доподлинно не известно, что это действительно так.
Во-вторых, Вы не имеете права выпускать ниодного листа, пока он мною не прокорректирован. Прошу Вас запомнить это на будущее.
В-третьих, Вы не имеете права менять названия у моих сочинений. Балет по-русски называется “Сказка про шута, семерых шутов перешутившего“, и никаких скобок, выделяющих часть русского названия в моей рукописи не имеется.
В-четвертых, во французском названии qui a roulé у меня переправлено на первой странице на “qui a roula“, и потому вы не имеете права выпускать обложку с “qui a roulé“. Я уверен, что в Париже над этим будут смеяться, а может быть даже напишут в газетах.
В-пятых, я Вас просил, если обложка будет двойною, поменять на внутренней день и год первого представления балета. Вы этого не сделали.
Без сомнения, я был не прав, что, занятый приготовлением моей оперы к печати, задержал корректуру обложки. Но это нисколько вас не оправдыввает, ибо, если надо было торопиться с печатанием “Шута“, то Вам достаточно было послать мне телеграмму, и через два дня прокорректированная мною обложка была бы у вас в Берлине или прямо в Лейпциге. Лучше было истратить 15 марок на телеграмму и напечатать“Шута“ на два дня позднее, чем выпускать новый балет с неверным названием, как на русском, так и на французском языках, и с присвоением чужой собственности на обложке.
Черновик письма с подписью от руки.
Архив Прокофьева. Центр русской музыки
в Голдсмит университете, Лондон.
Послано в Берлин.Опубликовано:
В музыкальном кругу русского зарубежья. Письма к Петру Сувчинскому. Публикация, сопровождающие тексты и комментарии Е.Польдяевой. Берлин, 2005. С.С. 57-58.

Неудовлетворение Прокофьева качеством издания своих сочинений в издательствах Кусевицкого – один из лейтмотивов его переписки тех лет. См. ниже комментарии к письму С.С.Прокофьева – С.А.Кусевицкому от 2 января 1926 года.

С.С.Прокофьев –Н.К.Кусевицкой
31 июля 1922, Этталь

Дорогая Наталия Константиновна,
Как Вы поживаете, где пребываете и набрались ли Вы и обожаемый маэстро сил к зимним сражениям и зимним туманам? Цедербаум писал мне о веселом исполнении Апельсиновых корок в Лондоне и затем Вашем отбытии на фабрику одной из французских столовых вод. Затем следы Ваши были утеряны.
Я по-прежнему доволен благостным Этталем, пишу третий акт “Огненного Ангела” и много корректирую, ибо печатаются клавир “Апельсинов”, клавир 3-го концерта и партитура “Скифской сюиты”. “Апельсины” скоро выйдут. Маннгеймский театр принял их к постановке этой зимою, и готов разыграть их как только изготовим оркестровый материал. Ввиду того, что американское предприятие, так много мне сулившее, не одолело постановки и увяло, я рад Маннгейму и собираюсь зимовать в Европе.
Напомните огнедышащему маэстро, что боги не прогневаются, если он удостоится ангажировать меня в эту зиму и в один, и в другой, и в третий город. А то, что за панама: в Лондон позвал – и безстыдно замял дело, в Испании хотел кому-то порекомендовать, но, утомленный собственными успехами, забыл – словом, из рук вон, что за отношение! Точно Глазунов.
Получаю письма из России, пришла также очень интересная книга Асафьева “Симфонические этюды”, о русской опере. Во главе Государственного издательства Мясковский, Беляев и Ламм, но ”Семеро их” еще не готово. Это Вам не Лейпциг! Яворский во главе российского музыкального образования и зовет к себе Сувчинского.
Целую Ваши ручки и пухлую маэстрину щечку. Будем как солнце.
Ваш СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Опубликовано:
Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»“,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. С. 56-57.

Одним из занятий, которым предавался Прокофьев в Эттале в часы досуга, было сочинение стихов. С отдыхавшим вместе с Прокофьевыми поэтом Борисом Николаевичем Башкировым (Вериным) (1881- ?) был устроен поэтический турнир по переводу сонетов одного из поэтов –парнассцев Жозе Мариа Эредиа (Hérédia) (1842-1905). В арбитры Прокофьев выбрал Константина Бальмонта, Башкиров – Игоря Северянина (1887-1941). Стихи посылались им по почте, напечатанные на машинке и без подписей авторов. Победителем оказался Прокофьев, сонеты которого обогащают наше представление о его литературном даре. С некоторыми из них Прокофьев знакомил в своих письмах Фатьму Ханум, которая, как и ее муж Борис Самойленко, были его близкими друзьями, в чьем парижском доме завсегдатаеми были русские художники, писатели и музыканты.
Вот один из сонетов Прокофьева, “...который Бальмонт одобрил» за силу его лиризма». Северянин поставил 4, Бальмонт тоже 4, но затем вытребовал назад и переправил на 5 <…> :


Рано ушедшая

Прохожий, видишь тихий мавзолей?
Не мни травы, Под ним мой легкий пепел.
Не мни цветов. Мой камень тих и светел.
По камню вьются хмель и муравей.

Не приноси для жертвы голубей,
Чтоб голубь кровью камень мой не метил.
Как весело бы птичку ветер встретил!
Будь другом мне, пусти ее скорей.

Венчальная, я к мужу в дом входила
Но встретила меня в дверях могила.
Жена – женой не буду никогда.

Закрыв глаза средь счастья без границы,
Спустилась я, беззвучно, навсегда,
В сырые, безвовзратные темницы» .

Рассказывая Кусевицкому о руководящих позициях, занимаемых их общими друзьями, Прокофьев сетует, что Государственное издательство в Москве все еще не опубликовало партитуру его кантаты (композитор называл жанром своей партитуры заклинание) ”Семеро их”.

Вернувшись из Америки, Прокофьев недолго пробыл в Париже, встречался с Кусевицким, подтвердившим ему обещание печатать все его сочинения. Затем они виделись в конце марта в Барлине, куда приехал Прокофьев, чтобы искать себе жилье где-нибудь в сельских районах Германии. Несостоявшееся в Лондоне исполнение Третьего фортепианного концерта с Кусевицким было возмещено для Прокофьева в апреле 1922 успешным исполнением здесь этого концерта под управлением Алберта Коутса (Coates). Кусевицкий, в свою очередь, провел в Лондоне английскую премьеру Марша и Скерцо из “Трех апельсинов“ (1 июня 1922, Куинс-холл).

Осенью и зимой 1922 Прокофьев спешит с корректурами оперы “Любовь к трем апельсинам”, но постановка ее в Нью-Йорке, обещанная американским менаджером-любителем мисс Бейрн (Beirne), не состоялась. Не состоялась и постановка “Апельсинов”, которую предполагал осуществить возглавлявший Маннгеймский оперный театр дирижер Эрих Клейбер (Kleiber) (1890-1956). После двухлетнего перерыва заладилась работа над “Огненным ангелом”.

В начале ноября 1922 Прокофьев и Кусевицкий вновь встретились - на этот раз в Берлине. Обсуждались издательские дела. За первые пять лет существования "А.Гутхейля" в диаспоре только из крупных сочинений Прокофьева вышли в свет партитура, оркестровые голоса и авторский клавир Первого скрипичного концерта, авторские клавиры балета "Сказка о шуте, семерых шутов перешутившего" и оперы "Любовь к трем апельсинам" и партитура сделанных им из балета и оперы сюит, партитура "Скифской сюиты", партитура и авторское переложение для двух фортепиано Третьего фортепианного концерта. Прокофьев сознавал, сколь важно для упрочения его европейской славы каждое из этих изданий, каждое из выступлений в "Концертах Кусевицкого".

Болеслав Леопольдович Яворский (1877-1942) был приглашен в 1921 Анатолием Луначарским заведовать музыкальным отделом Главного управления профессионального образования Наркомпроса.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
13 декабря 1922, Этталь

Дорогой Мэтр,
Докладываю тебе, что я наконец получил партитуру “Семеро их” . Издано хорошо, а выглядит так сложно, что я сам руками развожу. Если ты не переменил намерения играть эту вещь весною в Париже, то сообщи немедленно, ибо в таком случае надо: 1/послать партитуру Цингелю для расписки на голоса; 2/ мне засесть за делание клавираусцуга, для того чтобы хор и тенор-соло могли зубрить свои партии, и наконец 3/ надо решить, на каком языке она пойдет. Я смогу добыть английский и немецкий переводы, но французского переводчика пока не вижу. Хор должен быть большой и знать должен на зубок, а то сорвется. Впрочем вещь короткая (минут 10), так что в каждую репетицию можно сделать много.
Я очень горжусь “Семерыми“, и считаю, что они произведут гораздо большее впечатление, чем “Скифская сюита”, 3-й концерт и прочие вещи.
Как твои успехи в Испании? Мы здесь утопаем в горных снегах, и отсюда Испания кажется какими-то заманчивыми тропиками. Много занимаюсь, и сейчас кончаю сюиту из “Шута“.
Крепко тебя целую в щечку, Наталию Константиновну в ладошки. Надеюсь, что ее здоровье цветет под южным солнцем и что Вы оба менее свирепые, чем в Берлине.
Любящий тебя СПрокофьев
Машинопись с подписью от руки. АК-БК
Послано в Париж.
Опубликовано:
Сергей Прокофьев:
«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!“,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. 57.



В декабре 1922 Кусевицкий вторично дирижировал спектаклями парижской русской оперной труппы в Барселоне. На этот раз в Gran Teatro del Liceo были представлены под его управлением оперы "Борис Годунов" и впервые исполнявшиеся в Барселоне "Пиковая дама" Чайковского и "Князь Игоря" Бородина. Спектакли парижрусских парижан в Барселоне в начале 20-х г.г. сделались важным этапом в знакомстве и приобщении испанцев к русской классической опере.

Из Барселоны Прокофьев получил письмо от Цедербаума, в котором речь снова шла о его предполагаемых концертах в Испании. “Это страшно приятно, - записал он: - Испания очень музыкальная страна, а пезета хорошо меняется. Кроме того, в случае успеха в Испании всегда можно иметь множество концертов“ . В январе 1923 композитор получил приглашение в Барселону на два концерта пополам с французским виолончелистом Дираном Алексаняном (Alexanian) (1881-1954), и с радостью провел их в феврале, отлучившись вместе с Линой из заснеженного Этталя на склоне баварских Альп.

Получение Прокофьевым партитуры “Семеро их“ сделало, наконец, возможным исполнение кантаты. ”«Семеро их» попало к нам в порядке национализации, - писал Прокофьеву Мясковский, - но если Кусевицкий Вам за них не платил, Государственное издательство непременно Вам заплатит, но..., вероятно, по нашему тарифу” . В январе 1923 Цедербаум сообщил Прокофьеву, что вскоре Кусевицкий сумеет нанять в Париже хор и осуществить обещанное исполнение.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
23 февраля 1923, Париж

Дорогой Маэстро,
Звонил дважды, но не мог до тебя дозвониться, поэтому сообщаю тебе письменно о купюрах в ”Хованщине”.
С[ергей] Павл[ович] сообщил о следующих:
1/ вон весь II акт;
2/ ария баритона (Шакловитый?) вон из III акта;
3/ вон картина казни стрельцов (но марш стрельцов игрался как антракт перед последним актом);
4/ маленькая купюра в”доносе”;
5/ маленькая купюра в речитативах смерти Хованского.
Зато прибавлена в III акте сцена Куськи (оркестрованная Равелем), не существующая в печатанной версии Р[имского]-Корсакова, но найденная в рукописи (оригинальной) Мусоргского. Еще по тем же причинам прибавлено в I акте чтение надписей (или м[ожет] б[ыть] рукописей, - я не расслышал), инструментованное Стравинским и Равелем.
Серг[ей] Павл[ович] прибавил, что был еще ряд мелких купюр, главным образом в речитативах, и что, если тебе надо, он с удовольствием покажет тебе свой купюрованный клавир.
Обнимаю тебя. Наталию Константиновну целую в кулачек.
Твой СП
Рукопись. АК-БК.
Письмо написано на бланке
“Victoria Palace Hotel. Paris”.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»“,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. 57.



Успех уже первых гастролей в Барселоне отозвался для Кусевицкого приглашением продирижировать "Бориса Годунова" в парижской Grand Opera. Премьера состоялась в 8 марта 1922. Главные партии были распределены между лучшими солистами Оперы. Неизменным успехом пользовались в Париже выступившие в партиях Бориса и Марины Мнишек Ванни Марку (Vanni Marcoux) и Жермэнa Любен (Germaine Lubin). Те из рецензентов, кто помнил дягилевский спектакль "Бориса" 1908, отмечали, что Кусевицкий сохранил идущую от Феликса Блуменфельда традицию замечательной гибкости звуковой палитры оркестра. Кусевицкому удалось убедить артистов хора, что именно народ, который они олицетворяют, является в опере Мусоргского главным героем. Спектакль сделался новым триумфом шедевра русской оперной классики.
За перо снова взялся Поль Дюка, еще в 1896 писавший о "Борисе Годунове" и уже тогда называвший Мусоргского "ясновидящим" . Он радовался теперь, четверть века спустя, что для "Бориса" пробил час "...окончательного утверждения на французской сцене" . Кусевицкий провел после премьеры еще пять спектаклей "Бориса", затем опера была повторена 24 раза под управлением Филиппа Гобера.
На следующий год дирекция Grand Opera предложила Кусевицкому осуществить постановку еще одной русской оперы. Он выбрал "Хованщину" и попросил Прокофьева выяснить у Дягилева, в каком виде шла эта опера у него в 1913. Версию, сделанную тогда для Дягилева Стравинским и Равелем, Кусевицкий однако не использовал. Как и "Бориса", он исполнял "Хованщину" в редакции Римского-Корсакова. В своем письме в числе существенных деталей дягилевской постановки Прокофьев забыл упомянуть финальный хор, сочиненный для "Хованщины" Стравинским.

К новой постановке "Хованщины" (премьера -13 апреля 1923) были привлечены режиссер Александр Санин и художник Федор Федоровский. Подобно "Борису", "Хованщина" впервые исполнялась на французском языке. "Кусевицкий <…> довел музыкальное исполнение до уровня несравненного совершенства", - писал Ролан-Мануэль .




С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
29 марта 1923, Этталь

Дорогая Наталия Константиновна,
примите мой привет и поздравление к празднику. Страшно жалко, что в этом сезоне не попробую Вашей вкусной пасхи! Впрочем, Вы обошлись со мной так сердито, что боюсь теперь, не дали бы мне вообще!
Целую Вам ручки и маэстрину щечку. В апреле собираюсь в Стокгольм – играть 3-й концерт.
Искренне преданный СПркфв
Почтовая открытка. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послана в Париж.
Публикуется впервые


С.С.Прокофьев – Э.А.Эбергу
26 апреля 1923, Этталь

Дорогой Эрнест Александрович,
Мне было очень грустно узнать о смерти Андрея Андреевича. Он был хороший человек и всегда отлично относился ко мне. Мы были с ним на ты. Как и отчего он умер?
Прилагаю Вам доверенность от Мясковского. В ней есть маленькая неточность, ибо он упоминает Гутхейля вместо Российского Музыкального Издательства, но я думаю, это не играет роли, т[ак] к[ак] в сущности и то и другое – “один дом”. Относительно гонорара он пишет, что Госиздат платит ему на 30% дороже, поэтому не найдете ли Вы возможным повысить ему гонорар за все 6 пьес с 500 фра[нков] на 650? Я уже говорил Вам, что рукопись у меня, и я могу ее пересдать Вам, как только она понадобится.
Прилагаю Вам также обложку моего ор. 36 для того, чтобы вы посмотрели, как она безобразна. Выглядит редкостно уродливо!
Не получая от Вас долго ответа, я недавно написал Вам в Париж, но т[ак] к[ак] Вы к тому времени уже уехали из Франции, то позвольте повторить Вам некоторые вопросы этого письма.
Общество Авторов наконец приняло меня на свое лоно и прислало мне кучу листов для подписей . Так вот: в каком случае я должен на обороте писать 8 тактов музыки? Во всех случаях или только для тех сочинений, которые у них не депонированы, т[о] е[сть] для рукописей? Второй вопрос: как фамилия того господина, с которым Вы меня познакомили и который все нам налаживал? Я буду в Париже через две недели и должен буду пойти к нему подписывать документы.
Третий вопрос: гравируется ли партитура Сюиты из ”Шута”? Ради Бога, подгоните работу в это лето, а то к осент у меня будет готово 6 новых больших вещей: 1/партитура 2-го концерта, 2/клавир его же, 3/партитура Сюиты из ”Огненного Ангела”, 4/ клавир этой сюиты, 5/ партитура сюиты из “Любви к трем Апельсинам”, 6/ Пятая соната для ф[орте]п[иано]. – Когда же все это появится в свет? И как может моя музыка развиваться, если три четверти ее не напечатано? Я на положении женщины, вышедшей замуж за почтенного, но хилого издателя, который не может удовлетворить ее естественных потребностей!
Крепко жму Вашу руку.
Ваш СПрокофьев
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Фотокопия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр.14. Л.Л. 1-2.
Послано в Париж.
Публикуется впервые.

Речь идет о смерти Андрея Андреевича Дидерихса (?-1923) - владельца фирмы роялей и заведующего Петербургским концертным бюро "Концертов С. Кусевицкого". Будучи одним из учредителей Русского музыкального фонда, созданного 25 сентября 1916 для сбора средств в помощь нуждающимся русским музыкантам и их вдовам и сиротам, он сам оказался в 1922 в крайне бедственном положении и вынужден был обратиться с письмом к Кусевицкому, в котором просил о материальной помощи. Кусевицкий высылал ему из Парижа регулярные посылки.

Эберг не оставил настоящее письмо Прокофьева без ответа. "...я ему ответил, - делился он с Наталией Кусевицкой, - что издатель - муж не хилый, а магометанин, который имеет много жён и, как полагается, имеет и фаворитку в его лице, но беда ещё в том, что сам издатель на содержании у печатника, у которого уйма содержанок. Прокофьеву кажется, что для него мало печатаем, а издание Гутхейля громадную часть своих доходов тратит на печать этого композитора" .

На протяжении многих лет Прокофьев безуспешно пытался сблизить Кусевицкого как дирижера и издателя с Мясковским. Ранее изданные "Сонет Микельанджело" ор.8-б, "Три наброска на слова Вячеслава Иванова" ор.8-а и романс "Круги" из вокального цикла "Из Гиппиус" ор.4 не переиздавались. Шесть набросков для фортепиано "Причуды" ор. 25, которые Прокофьев многократно включал в свои пианистические программы, были сыграны им Кусевицкому и очень понравились ему.
“Напечататься за границей Вам потому важно, - убеждал Прокофьев Мясковского, - что госиздатовские печатания пока сюда совсем не просачиватся, Гутхейль же имеет отделения и в Испании, и во Франции, и в Англии, и в Бельгии, и в Берлине. Весь вопрос, сможет ли он немедленно напечатать“ . В том же месяце он писал: “Росс[ийское] Муз[ыкальное] Изд[ательство] официально поручило мне передать Вам их предложение напечатать 6 «Причуд». Оно желает их в собственность за 500 французских франков (то есть á la Jurgenson, без процентов в будущем). Напечатать можно немедленно <…> Гонорар не очень велик, но, если позволите, я буду Вам советовать согласиться, - дабы толкнуть Ваши сочинения по загранице“ . Мясковский согласился. “...так как за границей мое имя пустой звук, то я не упрямлюсь“ . Вопрос гонорара Прокофьеву удалось уладить. “Ваш гонорар за «Причуды» с 500 франков будет повышен до 650“, - сообщал он Мясковскому .
"Причуды", были изданы в 1924. Намечалось также издание нескольких вокальных сочинений. Однако рекомендованную Прокофьевым Третью симфонию Мясковского (ор. 15) Кусевицкий не стал публиковать по коммерческим соображениям.

Партитура Симфонической сюиты в 12 частях из балета Прокофьева “Сказка про шута, семерых шутов перешутившего“ выйдет из печати в “А.Гутхейле“ в 1924.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
27 апр[еля] 1923, Этталь

Дорогой Сергей Александрович,
рад был узнать из газет, что ты поставил в программу мой Скрипичный концерт. Надеюсь, что это будет 10-го, т[ак] к[ак] 8-го или 9-го я приезжаю в Париж. В очень крайнем случае я б[ыть] м[ожет] смогу досидеть в Париже до 17 мая, но если ты поставишь в другие дни, то это будет весьма зло по отношению к автору.
Обнимаю тебя. Целую ручки Н[аталии] К[онстантиновны].
С.П.
Почтовая открытка. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послана в Париж.
Публикуется впервые.


С.С.Прокофьев – Э.А.Эбергу
3 мая 1923, Этталь

Дорогой Эрнест Александрович,
Благодарю Вас за Ваше милое письмо от 30 апреля. С нетерпением жду Вашего письма из Лейпцига с сообщением о том, как Вам удалось сдвинуть там печатание нот. Страшно важно, чтобы в течение лета были напечатаны партитуры 1/Сюиты из "Шута", 2/"Классической симфонии" и 3/Третьего концерта.
Из Парижа я думаю возвратиться между 15 и 20 мая. Относительно надбавки гонорара Мясковскому с Серг[еем] Александровичем переговорю. Партитуру "Скифской сюиты" внесу в Общество авторов, если получу до отъезда. Романсы ор. 36 я хотел издать одною тетрадью. Мoему композиторскому сердцу это было бы приятней, т[а]к к[ак] в таком виде они являют цельный увесистый опус. Но если Вы находите, что все-таки определенно выгоднее напечатать отдельно, то я протестовать не буду. Оставляю последнее слово за Вами и прошу сообщить мне о Вашем решении. Если Вы решите печатать отдельно, то я должен буду в корректуре переправить номера страниц и в начале каждого номера поставить имена авторов и переводчиков; (ввиду того, что романсы предполагались выйти одною тетрадью, имена до сих пор стояли только на первом романсе). Корректуру я продержу еще месяц, ибо хочу дать переводчикам самим пересмотреть тексты. Терпеть не могу в печатных изданиях шероховатостей и ошибок!
В течение лета придется расписать на голоса ряд новых партитур, которые С[ергей] А[лександрович] предполагает исполнять осенью (второй концерт, Сюита из "Огненного Ангела", может быть "Семеро их") . Я об этом переговорю с ним в точности, и сообщу Вам по возвращении из Парижа. Но если Вы покините Лейпциг до моего возвращения, то дайте пожалуйста Брейткопфу приказ, чтобы он был готов распиcать на голоса партитуры, которые я ему пришлю на основании моего разговора с Серг[еем] Алекс[андровичем].
Крепко жму Вашу деятельную руку.
Всегда искренне Ваш
СПрокофьев
Машинопись с подписью от руки. АК-БК
Фотокопия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 11. Л.Л. 3-4.
Послано в Париж.
Публикуется впервые

Пять стихотворений К.Бальмонта для голоса и фортепиано (“Заклинание воды и огня“, “Голос птиц“, “Бабочка“, “Помни меня, “Столбы“) ор. 36 вышли из печати в “А.Гутхейле” в 1923. В том же году издательством была опубликована партитура Третьего фортепианного концерта. Две другие названные в письме партитуры вышли в свет позднее: Сюиты из “Шута , как говорилось уже, в 1924 (“А.Гутхейль”), “Классической симфонии” - в 1926 (РМИ).

Более важными вехами для признания Прокофьева во Франции сделались проведенные Кусевицким парижская премьера "Классической симфонии" (10 мая 1923) и мировая премьера Первого скрипичного концерта (18 октября 1923). "Французские критики решили – одни, что она («Классическая симфония». – В.Ю.) написана в насмешку, - замечал Прокофьев, - другие – что всерькз, но в конечном счете похвалили, нашли у моего пера живость и сходство со Скарлатти. <…> Ругнул только, как полагается, земляк: Шлецер; по своему обыновению, «чем-то облил»" .
"Классическую симфонию" Кусевицкий дирижировал впервые. Позже она станет одним из наиболее часто играемых им сочинений композитора. После нового исполнения "Классической" в Париже (4 июня 1927, Театр Елисейских полей), Флоран Шмитт, восторгаясь партитурой, в которой "...мастерство равно воображению", заметит, что "...невозможно было исполнить эту музыкальную фантазию с большим вкусом, изобразительностью и пониманием" .
В 1927 "Классическая симфония" будет также звучать в программах Кусевицкого в Бостоне (28-29 января), в Нью-Йорке (3 и 5 февраля) и снова в Бостоне (1, 2 и 18 апреля), а через два года БСО под его управлением запишет ее на пластинки. Познакомившись с этой записью, композитор повторит: "Очень интересно, здорово сыграно, жаль лишь, что Кусевицкий слишком гонит темпы. Ведь у него не Larghetto, а Allegretto!" . Тем не менее через несколько дней, когда надо было выбрать, какому из четырех пробных дисков с записью симфонии отдать предпочтение, признается: "Трудно: все четыре так хороши, что не знаешь, который" .
В одном из интервью Прокофьев признался: “Я испытывал большое удовольствие, сочиняя «Классическую симфонию», и делал это подобно тому, как сделал бы Моцарт, если бы он жил сегодня” . Кусевицкий был о симфонии иного мнения. "Если вообще здесь возможны какие-то сравнения, - писал он, - то я предпочел бы сравнить ее с музыкой Боккерини или с Riegel style…" . Несмотря на это частное расхождение, восприятие Прокофьевым и Кусевицким венской классики смыкалось удивительно близко - вспомним суждения известного английского музыкального критика Эрнеста Ньюмена (Newman) (1868-1959) о трактовке дирижером Девятой симфонии Бетховена.

С изданием "Классической" в РМИ произошла задержка. В октябре 1925 Прокофьев завершит работу над первой корректурой партитуры, однако во второй корректуре, в ноябре, обнаружит множество неисправленных ошибок. Партитура и оркестровые голоса "Классической симфонии" выйдут в свет в 1926.

С.С.Прокофьев -Н.К.Кусевицкой
8 июля 1923, Этталь

Дорогая Наталия Константиновна,
На мое долгое молчание совершенно излишне смотреть косо, ибо, хотя я давно не писал, зато часто вспоминал о Вас, причем по самым разнообразным причинам: равно как читая рецензии об исполнении Сергеем Александровичем “Скифской сюиты”, равно как и нянчась с курами в моем эттальянском куроводстве. Сообщаю Вам новость: я купил электрический инкубатор на 60 персон, каковой уже наседствует 14-й день, имея среди своего населения и Плимут-роки из монастырских куроводств, и Минорки из Обераммегау, и наконец 22 яйца от собственного пeти, гуляющего в нашем саду со своими восемью дамами. И подумайте: по исследовании яиц на седьмой день оказалось, что из 22-х все 22 оплодотворены петей. Мы страшно горды нашим стопроцентрым петухом, и на общем собрании даровали ему вечную жизнь плюс фунт овса.
Переходя из курятника к роялю, должен сказать, что эти два месяца работал не очень энергично, прогуливая мое порочное сердце, которое, кстати говоря, заметно наладилось. Все же переделал и оркестровал две части Второго концерта, а теперь оркеструю, с большим увлечением, вокальную сюиту из “Огненного Ангела”. Лейпциг подсыпает порядочно корректур, и вообще, если не сдрейфит, то кажется собирается работать а это лето с образцовой энергией. Эберг пишет, что Вы дали “Семеро их” переводить Лалуа. Целую Ваши ручки (кулачки) и благодарю, что сдержали слово.
А как Ваше здоровье? Как чувствует себя утомленный пластикой и лаврами маэстро? Где Вы сейчас и где собираетесь проводить лето: охлаждаться ли на вершинах гор, печься ли на юге европейской карты, или подмокать на берегу какой-нибудь водицы? Напишите, доставите большое удовольствие, Этталь нас долго потчевал дождями и холодами, но теперь улыбнулся солнцем, а при солнце он всегда очарователен. Жаль – нет воды. Полезть в пруд, где больше жаб, чем жидкости, не хватает духу.
Гору приветов с грохотом повергаю к Вашим стопам, а маэстро крепко обнимаю.
Искренне преданный Вам
СПрокофьев
Машинопиьс с подписью от руки. АК-БК
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Опубликовано:
Сергей Прокофьев:
«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»“,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. С. 57-58.

Прокофьев радовался жизни в Эттале, расположенном в двух километрах от станции Обергау на линии Мюнхен-Инсбрук. Приглашая к себе в 1922 Сергея Дягилева, он писал: “Дача у нас просторная, жасмин пахучий и воздух горно-бальзамный“ . Есть основания полагать, что увлечением куроводством Лину и Сергея Прокофьевых заразила Наталия Кусевицкая. Еще в России, проводя лето 1917 в подмосковном имении Акатьево, она делила свой досуг между занятиями скульптурой и выведением инкубаторных цыплят.
Прокофьев предполагал, что оставленная им в России партитура Второго фортепианного концерта ор. 16 ”...погибла вместе с разграбленной обстановкой моей петербургской квартиры... ” . И хотя летом 1923 Мясковский подтвердил ему сохранность чемодана с его рукописями, написав, что он самолично составил опись всех материалов , Прокофьев решает сделать новую редакцию партитуры.

Замышлявшаяся Прокофьевым Сюита из оперы ”Огненный ангел” не была написана им.

Идея Наталии Кусевицкой поручить перевод стихотворного текста кантаты ”Семеро их” известному французскому музыковеду и музыкальному критику Луи Лалуа (Louis Lalou) (1874 -1944) оказалась весьма плодотворной. Одним из первых получив докторскую степень музыковедения в Сорбонне, Лалуа с 1914 работал генеральным секретарем Grand Opéra, с 1936 станет профессором Парижской консерватории. Автор нескольких книг, в том числе о жизни и творчестве Рамо и Дебюсси, а также воспоминаний "Le musique retrouvee" (Paris: Plon, 1928), Лалуа был горячим поклонником и ценителем русской музыки. Помимо "Семеро их" он переведет на французский язык "Пять стихотворений А.Ахматовой" Прокофьева и стихи Бальмонта в "Колоколах" Рахманинова.

С.С.Прокофьев –С.А.Кусевицкому
22 августа 1923, Этталь

Дорогой Сергей Александрович,
Мясковский просит передать тебе, что он выслал тебе партитуру своей Пятой симфонии; очень извиняется, что корректурный экземпляр, но другим он не обладает. Между прочим симфония эта недавно поступила в продажу и ее можно достать в “Kniga”, Buch & lehrmittel Gesellsсhaft, Kurfürstenstr[asse] 79, Berlin, хотя и по довольно дорогой цене: партитура 13 руб[лей] 20 коп[еек] золотом, а четырехручный клавир 4.80. Голоса не изданы.
Я заканчиваю переделку и инструментовку Второго концерта и пишу Эбергу, чтобы он озаботился изготовлением голосов. Но, если можно, я хотел бы играть его у тебя в ноябре, а не в октябре, чтобы успеть хорошенько выучить. Голоса “Семеро их“ кажется готовы. Вокальная сюита из “Огненного Ангела” к осени не поспеет. Делаю вторую корректуру сюиты из “Шута”, - значит к осени выйдет.
Вот тебе отчет о моих работах. О моей частной жизни, то есть куроводстве, я послал очень длинное письмо, заказное, Наталие Константиновне недель 6 тому назад, но гневная дама мне ничего не ответила. Неужели вновь обнаружили какой-нибудь предлог, чтобы пребывать в гневах на меня?!
Крепко тебя целую, надеюсь, что ты хорошо отдыхаешь от трудов праведных и вновь свеж для осенних боев. Наталие Константиновне поклон в пояс; было бы чрезвычайно мило, если бы она черкнула словечко.
Любящий тебя
СПрокофьев
Машинопись с подписью от руки. – АК-БК
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 6.
Послано в Париж.
Публикуется впервые.

Продолжая свои хлопоты об исполнении сочинений Мясковского, Прокофьев писал ему: “Вашей музыкой, как объектом для исполнения, Кусевицкий заинтересован, и узнав, что Ваша Пятая симфония гравируется, очень просил доставить ему экземпляр. Хорошо бы это сделать еще в течение лета, чтобы он мог с нею ознакакомиться во время каникул, а потому буде симфония еще не напечатана, не пошлете ли Вы ему корректурный экземпляр? Кусевицкий теперь необычайно моден в Европе... “ .

Постоянно координируя сроки выхода из печати своих партитур с датами их исполнения Кусевицким, Прокофьев руководствовался убеждением, которое высказал в одном из писем к Мясковскому: “...всякие напечатанные произведения гораздо больше вразумляют дирижерское отродье, чем рукописные“ .


С.С.Прокофьев –В.Н.Цедербауму
7 сентября 1923, Этталь

Многоуважаемый Владимир Николаевич,
Я совершенно возмущен тем, что “Семеро их“ не идут 8 ноября. Покуда Сергей Александрович не имел хора, я ничего не мог сказать, но раз уж 8-го есть хор, а “Семеро” все-таки не идут, то это уже нарушение слова и обман. А выставленные причины – неосновательны и прямо граничат с бессовестностью: как можно объявлять в августе, что хор не будет знать десятиминутную пьесу в ноябре?! Что касается перевода, то с мая по сентябрь можно перевести три оперы а не одну страничку стихов, каковую составляет весь текст “Семерых”, - лишь было бы желание со стороны требующего перевод.
Играть Второй концерт 25 октября я не буду.
Ваш СПрокофьев
Прошу передать по начальству содержание этого письма.

Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 13.
Послано в Париж.
Опубликовано:
Сергей Прокофьев:
«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»“,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. 58.

В.Н.Цедербаум – С.С.Прокофьеву
Без даты [между 8 и 17 сентября 1923], Париж

Многоуважаемый Сергей Сергеевич,
Я только что возвратился в Париж и первым неприятным сюрпризом было Ваше письмо. Признаться, сначала я очень обиделся: я-то здесь при чем, за что мне такое резкое письмо? Вы знаете – я всегда от всей души готов был делать для Вас все что могу и совершенно без всякой заинтересованности личной! Думаю, что Вы очень погорячились, иначе не написали бы мне так. Я все-таки спокойнее, а посему постараюсь ответить Вам “деловито”.
Ваше письмо я, конечно, ни пересылать, ни сообщать Сергею Александровичу не стану. Я никак не могу взять на себя не очень лестную миссию ссорить Вас с людьми, самое сердечное и дружеское отношение которых к Вам мне известно более, чем кому-либо. А передать это письмо - равносильно было бы именно поссорить Вас с С[ергеем] А[лександровичем]. Мне это было бы и самому крайне тяжело, так как и я лично к Вам отношусь с искренними симпатиями. Но оставим в стороне сентименты.
Почему Вы так рассердились? Вам обещали, но ведь и теперь не отказываются: вопрос идет о том лишь, теперь или позже. Вы – человек, который, как я знаю, хочет всегда ко всему подходить и с деловой точки зрения. Рассудите сами, С[ергей] А[лександрович] имел в виду дать ”Семеро их” в одном концерте с ”Манфредом” Шумана или другой хоровой пьесой. Разучивание этой пьесы потребует колоссального количества времени (нужно считать по кр[айней] м[ере] 8-10 уроков – каждый стоимостью в 700 фр[анков]). В осенних концертах С[ергей] А[лександрович] наметил 2 Ваших концерта и, исходя из соображений технических, решил ”Семеро их” перенести на осень.
Вы не можете пожаловаться на отношение к Вам С[ергея] А[лександровича]: он играет Вас больше, чем кого-либо и всегда с особой любовью и бережностью. Я это хорошо знаю, как искренне радуются и С[ергей] А[лександрович], и Н[аталия] К[онстантиновна] каждому Вашему успеху, как гордятся тем, что они первыми дали возможность Парижу узнать Вашу “Скифскую сюиту” и другие сочинения, и я думаю, Вам не стоит горячиться и ”возмущаться”. Ведь таких искренних на деле друзей не так легко сыскать.
Поверьте, что я не признаю вообще слово ”начальство” и всем и всегда говорю, что думаю, ни перед кем не заискиваю, и потому, все, что я написал Вам, я говорю от чистого сердца. Вы, впрочем, и сами знаете, что это правда.
Теперь возвращаюсь к Вашему концерту. Я бы все-таки очень просил написать мне, серьезно ли Вы отказываетесь его играть. Эберг, которого я видел, говорит, что это вопрос очень серьезный, потому что переписка нот обойдется издательству в очень крупную сумму. Мне это тоже нужно знать, т[ак] к[ак] до получения от Вас я С[ергею] А[лександровичу] ничего не сообщу, а если Вы действительно отказываетесь, придется Вас заменить кем-нибудь.
Я думаю, что с ”Семеро их” еще вообще дело исправимое (может быть), если Лалуа привезет перевод и воздоровеет хормейстер Opera Chadeigne, без которого такие соч[инения] хоры выучить просто не смогут. Хоры С[ергей] А[лександрович] имеет только на 1-ом концерте и в виду того, что они очень заняты, он ограничивается исполнением 2-х сцен из “Игоря”, на разучивание которых потребуются всего 3 урока.
Я Вам советую написать С[ергею] А[лександровичу]. Вы знаете, что он Вас любит и все что возможно сделает для Вас. Скажите по совести, знаете ли Вы еще одного артиста, который бы тратил все, что он зарабатывает, на искусство? Ведь Вы отлично понимаете, что симфонические концерты, когда их так устраивают, как это делает С[ергей] А[лександрович], не могут давать дохода.
Простите, что отнял у Вас столько времени письмом. Но нужно это, чтобы Вы поняли правду.
Всего лучшего,
В.Цедербаум
РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись5, ед.хр. 17.
Рукопись.
Черновик: АК-БК.
Послано в Этталь.
Публикуется впервые.

С.С.Прокофьев – В.Н.Цедербауму
17 сентября 1923, Этталь

Многоуважаемый Владимир Николаевич.
В ответ на Ваше письмо в стиле пятнадцатилетней девушки спешу Вас уверить, что лично против Вас я ничего не имею, но, поскольку Вы являетесь представителем некоей фирмы, Вы должны принимать удары, направленные на нее. Я также вполне отдаю себе отчет в дружеском ко мне отношении Сергея Александровича, однако, чем больше он мне друг, тем меньше права имеет он на нарушение слова, данного мне.
В Ваш весенний хоровой концерт я очень мало верю, ибо знаю, как трудно и дорого собирать хор и как редко это случается, а потому считаю, что если “Семеро их” не пойдут в ноябре, то они пойдут не раньше, чем через год или через два. Между тем этому произведению я придаю значение гораздо большее,чем всем моим многочисленным концертам, вместе исполненным, и считаю, что для меня, а может быть и для русской музыки, чрезвычайно важно, чтобы оно было как можно скорее дано. Слава Богу, уже и так 6 лет валяется без исполнителя.
Напрасно Вы думаете, что мой отказ играть Второй концерт 25 октября был несерьезен: с такими вещами я не шучу. Одновременно с отказом я 1/ прекратил занятия над этим концертом, 2/ известил Брейткопфа, что расписывание голосов больше не к спеху. И Вы несомненно сделали ошибку, что тотчас же не позаботились о новом солисте. Также я очень сожалею, что Вы не исполнили моего желания и не передали моего письма Сергею Александровичу.
Единственно, что меня действительно порадовало в Вашем письме, это предположение, что вопрос исполнения “Семеро их” в ноябре есть дело быть может поправимое. Кстати и Брейткопф уведомляет, что оркестровые голоса готовы. Не переписывались еще хоровые партии, потому что не было французского текста, но переписать их можно в несколько дней, в Париже конечно.
Из моего письма Вы по-видимому восприняли только эмоциональную сторону, но не восприняли сути, т[о] е[сть] горячего моего желания, чтобы “Семеро их” были даны в ноябре. Вот работа в этом направлении будет несравненно большим свидетельством дружеского отношения, нежели потоки лирики, которыми Вы пытаетесь охладить мой гнев.
Ваш
СПрокофьев.
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед.хр. 13.
Послано в Париж.
Опубликовано:
Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»“,
«Советская музыка», 1991, № 4. С. 58.


25 октября 1923 в программе “Концертов Кусевицкого“, наряду с другими произведениями, была повторена “Весна священная“ Стравинского. 8 ноября звучала музыка Вебера, Эрика Сати (Satie), Мориса Делажа (Delage), Лили Буланже (Boulanger) и, во втором отделении, исполнялись фрагменты оперы Бородина “Князь Игорь“, в том числе “Половецкие пляски“. Именнно они, а не “Манфред“ Шумана, прозвучат впоследствии в день премьеры кантаты “Семеро их“.

О предстоящем в ”Концертах Кусевицкого” исполнении осенью 1923 своего Скрипичного концерта Прокофьев знал еще весной. В сентябре Цедербаум подтвердил ему это. ”...наконец-то после семи лет со дня написания, хотя и с плохим скрипачом”, - заметил композитор .
Премьера Скрипичного концерта ожидалась Прокофьевым давно. Еще в 1917 его намеревался играть польский скрипач Павел Коханский (Kochański) (1887-1934), которого хорошо знали по Петербургу и Прокофьев, и Кусевицкий. Композитор познакомился с Коханским в 1915 в Киеве на обратном пути из Италии в Россию, не раз встречался с ним в консерватории, профессором которой скрипач был, на концертах в редакции журнала "Аполлон", на музыкальных вечерах в доме Петра Сувчинского. С Государственным симфоническим оркестром под управлением Кусевицкого состоялось в сентябре 1918 последнее выступление Коханского в Петрограде – он сыграл в тот день Скрипичный концерт Бетховена. Революционные события разметали однако музыкантов в разные стороны: Коханский после недолгого пребывания в Киеве, уехал в Польшу, а затем в США, Прокофьев жил то в Америке, то в Париже, Кусевицкий оставался в России.
Позднее возникла кандидатура Цецилии Ганзен (Hansen) (1897-1989), с которой Прокофьев знаком был еще со студенческих лет в Петербурге. Жизнь распорядилась однако по-иному, и первым исполнителем концерта сделался 18-летний концертмейстер парижского оркестра Кусевицкого Марсель Дарьё (Marcel Darrieux) (1905-19..). Учившийся в Парижской консерватории у профессора Берталье (Berthalier'a), Дарьё был удостоен при ее окончании первой премии. К рассказу о премьере Первого скрипичного концерта мы будем еще иметь случай возвратиться, комментируя письмо С.С.Прокофьева к С.А.Кусевицкому от 2 января 1925.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому,
1 ноября 1923, без места

Дорогой Сергей Александрович,
Когда я писал мои два письма Цедербауму от 7 и 17 сентября с[его] г[ода], то у меня было впечатиление, что ты совершенно перестал интересоваться к[а]к мною, так и моею музыкой. Отсюда – я никак не думал, что резкие выражения, допущенные в моих письмах, сколько-нибудь тебя тронут. Теперь же, узнав, что ты мои резкости принял так близко к сердцу, я спешу тебя уверить, что я никоим образом не хотел тебя обидеть (может быть только чуточку рассердить) и прошу тебя сложить гнев на милость , т[ак] к[ак] я тебя искренне люблю и всегда восхищаюсь твоею работою. Я думал, что ты с ростом твоей знаменитости, стал очень важным, но Наталия Константиновна говорит, что это неправда. Поэтому, если ты на меня больше не сердишься, то позволь крепко тебя обнять и еще раз повторить, что я совсем не собирался обижать, оскорблять или огорчать тебя, а думал, что ты просто скажешь: “Ну, автор ругается – все они такие!” Само собою разумеется, что те выражения, которые я изрыгнул, не могли бы иметь места, если бы я сразу получил верное освещение дела.
Любящий тебя
СПрокофьев

(СМОТРИ ИЛЛЮСТРАЦИЮ ПОСЛЕ ВСЕГО ТЕКСТА)

(Z. pulls to off set Prokofiev’s friendship with K’s)

Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 6.
Послано в Париж.
Сергей Прокофьев:
“ «Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»”,
«Советская музыка, 1991, № 4. С. 58.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
11 ноября 1923, без места [Париж]

Дорогой Сергей Александрович,
“Если ...если...если...“ – в твоем письме 6 “если“, точно 14 пунктов Вильсона .
Конечно, я тебя очень люблю, мы с женою с радостью приедем к тебе сегодня в 8 часов вечера.
Крепко обнимаю тебя. Целую ручки у Наталии Константиновны.
Твой
СПрокофьев
Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 6.
Послано в Париж.
Опубликовано:
Сергей Прокофьев:
“ «Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»”,
«Советская музыка, 1991, № 4. С. 59.

Черновика письма Кусевицкого на которое ссылается Прокофьев, в архиве дирижера не обнаружено. Нет указаний на него и в Дневнике Прокофьева.
По приезде из Этталя в Париж Прокофьев обнаружил ряд неурядиц
в делах - не была передана Кусевицкому партитура Пятой симфонии Мясковского, присланная в РМИ композитором, не был переведен ему в Москву гонорар, причитавшийся за издание “Причуд”. Тем не менее при встрече с Кусевицким добрые отношения между музыкантами были восстановлены. Прокофьев отправлялся в Англию играть свой Первый фортепианный концерт, Кусевицкий – на гастроли в Шотландию и Англию, но вместе они там так никогда и не выступили.

Продолжались попытки Прокофьева заинтересовать Кусевицкого музыкой Мясковского. Он сообщал композитору, что, “основательно поговорил“ о его Пятой op.18 и Седьмой op. 24 симфониях. “Пятую он недурно помнит (Вы играли ее ему в России), и она нравится; Седьмой он был крайне заинтересован. Результат: он обещает сыграть одну в Париже в мае, другую в Америке будущей осенью (он подписал контракт в Бостон)“. Он просит Мясковского прислать ему копию обеих партитур. “В конце декабря и Кусевицкий, и я будем в Париже, тогда бы я ему поиграл – для пущего вразумления“ .
В январе 1924 Прокофьев передал Кусевицкому полученную от Мясковского партитуру его Седьмой симфониии и играл для дирижера в четыре руки с Александром Боровским Пятую. “Насколько горячо Кусевицкий отнесся к «Причудам», настолько холодно он принял симфонию, находя, что ее совсем не следует играть в Париже“, - сообщал Прокофьев . Разразившись при этом филиппикой по адресу дирижера, Прокофьев тем не менее и сам раскритиковал симфонию за “мертвящее влияние Глазунова“ . Ни Пятую, ни Седьмую симфонии Кусевицкий играть не станет. Тень Мизантропа, под псевдонимом которого Мясковский подверг в свое время Кусевицкого жесточайшей критике, так, казалось, и оставалась стоять между ними.


С.С.Прокофьев – Н.К. Кусевицкой
23 ноября 1923, Лондон

Дорогая Наталия Константиновна,
Шлю Вам сердечный привет из Лондона и спешу сообщить, что Ваши карамельки я отнес на Пробкину улицу.
Ручки целую
С.П.
Почтовая карточка, АК-БК.
Послана в Париж.
Публикуется впервые.

Исполнение ”Семеро их” осенью 1923 так и не состоялось. Премьеры “Семеро их” и Второго фортепианного концерта Прокофьева были перенесены на весну 1924.

В январе Прокофьев окончательно перебрался в Париж. Эберг представил ему отчет о продаже РМИ его сочинений. Композитору предстояло получить около двух тысяч франков. Раздосадованный вмешательством Кусевицких в каждодневные издательские дела, директор РМИ подумывал в те дни об отставке. "Эберг <…> сообщает, что в будущем сезоне он будет держать оперную труппу и в связи с этим интересуется моими операми", - читаем мы у Прокофьева .
Вскоре Цедербаум пишет Прокофьеву о разговоре с директором Grand Opéra Жаком Руше (Rouche). В ответ на пожелание Руше поставить "Сказку о царе Салтане" Римского-Корсакова, Цедербаум предложил ему обратиться лучше к "Трем апельсинам". "Руше заинтересовался и выразил желание, чтобы я ему поиграл, - записывает композитор. – Очень неожиданно, хотя я как-то мало верю, чтобы допотопная Opéra раскачалась до «Трех апельсинов»" .

Кусевицкий знал, что премьера Второго фортепианного концерта Прокофьева в 1913 в Павловске, проведенная, как мы уже знаем, Александром Аслановым, была встречена возмущением аудитории. Но это не могло, конечно, остановить его ни от издания новой версии концерта, ни от его исполнения. Парижскую премьеру новой редакции Второго концерта он планировал на тот же май 1924, что и мировую премьеру Фортепианного концерта Стравинского. "В мае, в концертах Кусевицкого, готовится жесточайший бой, - пишет Прокофьев, - я выезжаю верхом на моем Втором концерте, Стравинский - верхом на своем, который он теперь заканчивает или закончил <...> и который САМ будет играть. Бой не особенно для меня выгодный, так как мой старый, хотя и подлеченный россинант должен биться с сердитейшим танком самой последней конструкции" .
«Россинант» и вправду не был молодым – Второй фортепианный концерт сочинялся Прокофьевым еще в 1913. Фортепианный концерт Стравинского, напротив, был только что завершен композитором. Сочинялся он по заказу Кусевицкого и премьера его должна была положить конец конфликту между музыкантами после неудачного представления Кусевицким в Лондоне Симфоний для духовых. Вызвавшись дебютировать в качестве исполнителя сольной партии, Стравинский сказал Прокофьеву, что "...намерен играть свой Концерт как пианист, а не как композитор, которого бы снисходительно хлопали по плечу за пианистические попытки" .
Следует добавить, что подготовка Прокофьева к парижской премьере Второго концерта проходила в тяжелый для него период жизни – умирала его мать Мария Григорьевна, со дня на день ожидала рождения своего первенца его жена Лина.

“Был у Mme Кусевицкой, которая одна и простужена. - записывает Прокофьев 7 марта 1924. – Маэстро уехал в Лондон. Наталия Константиновна – любительница пасьянсов, и я тоже. Объясняли друг другу“ . Вероятно к этому времени относится подписанная Прокофьевым, но не датированная им инструкция “Математический пасьянс“, которую он послал Наталии Кусевицкой..

С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
Без даты и места написания [март 1924, Париж]
Математический пасьянс.


Раскладывается в две колоды на восемь кучек по тридцать карт в каждой, лицом вверх. Эти кучки составляют первый ряд. Во втором ряду против первой кучки кладется туз, против второй двойка и т[ак] д[алее] до восьмерки. В третьем ряду кладутся карты вдвое старшие, чем во втором, то есть, против туза кладется двойка, против двойки четверка, против шестерки дама, против семерки туз, против восьмерки тройка (валет = 11, дама = 12, тройка = 15 и т[ак] д[алее]; т[о] е[сть] из дальнейших чисел вычитается 13, поэтому против восьмерки кладется тройка, ибо 8 + 8 = 16, а 16 - 13 = 3).
Во втором ряду всегда лежит только одна карта протиив каждой кучки, в третьем ряду карта накладывается на карту, так что постепенно все карты из первого ряда переходят в третий.
Когда одна карта в третий ряд уже положена, то вторая карта получается от сложения очков карты второго ряда с очками против нее лежащей карты третьего ряда. Так например: во втором ряду против четвертой кучки лежит четверка. Первая карта, которая ляжет против нее в третий ряд, будет восьмерка, т[ак] к[ак] для первой карты третьего ряда просто удваиваются очки карты второго ряда.Но вторая карта уже получается от сложения четверки и восьмерки, т[о] е[сть] это будт дама. А следующая будет от сложения четверки и дамы (4 + 12 = 16; 16 – 13 = 3), т[о] е[сть] это будет тройка. А еще следующая будет семерка (3 + 4), и т[ак] д[алее].
Когда все карты из первого ряда перейдут в третий, то во всех кучках третьего ряда сверху должны оказаться короли: в этом весь эффект.
Несколько дополнительных правил. Все карты можно перекладывать. Нельзя только трогать карту второго ряда, если перед нею уже заняла место карта в третьем ряду; нельзя трогать короля, когда он лег в третий ряд, т[ак] к[ак] этим он закончил (запечатал) кучку; разумеется, нельзя класть карту обратно в первый ряд, если она оттуда уже ушла. Но можно сколько угодно перекладывать карты из одной кучки третьего ряда в другую, или брать из второго ряда и класть в третий, если, как сказано выше, против этой карты второго ряда нет еще карт в третьем ряду.
Если при начале игры наверху одной из кучек первого ряда окажется король, то его надо снять и положить под низ той же кучки.
Все эти математические вычисления совсем не так трудны, как кажется на первый взгляд, и после нескольких раскладок этого пасьянса начинают делаться совершенно механически. Так, например, легко заметить, что при сложении очков какой-нибудь карты с дамой, число этих очков уменьшается на одно (предположим, если против шестерки лежит дама, то следующая карта, которая ляжет на даму, будет пятерка). При сложении очков с валетом число очков уменьшпется на два; с десяткой – на три; с девяткой – на четыре.
Этот пасьянс выходит сравнительно редко и во многом зависит от умения переложить ту, а не иную карту. Он является превосходным средством для смягчения настроения у сердитых людей.
Машинопись с подписью от руки АК-БК
Послано в Париж
Публикуется впервые.

Наталия Кусевицкая имела достаточно времени для раскладывания пасьянсов. Сложнее понять, как находил для этого время Прокофьев – даже учитывая, что для него, великолепного шахматиста, ухищрения подобного пасьянса представлялись куда более легкими. Можно только поражаться тому, что в период подготовки к премьере Второго фортепианного концерта Прокофьев ухитрялся еще писать философские рассуждения "Почему я не верю в церковь", восторгаться покупке новой пищущей машинки Underwood, появляться на митингах русской колонии, где присутствовали Павел Милюков, Александр Куприн, Зинаида Гиппиус, Алексей Ремизов, Иван Шмелев, выступали Иван Бунин и Дмитрий Мережковский... Секрет заключался в уникальной способности Прокофьева организовать свое время и неукоснительно следовать расписанию дня. Даже в периоды “ дачных сезонов“. Вот, к примеру, образец его расписания в Saint Brevin-les-Pins в летние месяцы 1921:
“...встаю в 8½, одеваю рубашку без шеи, белые штаны и туфли о веревочных подошвах. Стучу в дверь к Борису Верину , который отвечает на у или на ы и встает часа через 1½. Пью шоколад и осматриваю, на месте ли сад. Затем запираюсь работать. Пишу Третий концерт. В 12½ завтрак. По рюмочке сен-рафаэля, больше ни-ни. В 2 шахматная партия (матч; пока результат: я +5, Борис Верин +2, ничьих 2). Около 3½ партия кончается, берем костюмы, полотенца и градусник, и с Борисром Вериным идем купаться. Температура воды +22 по Цельсию. Пляж пустынен и кое-где на песке засыхают огромные медузы. Купаясь, боюсь на них наступить. По возвращении – чай с грозэйным желе. Приходит усатый facteur («важный фактор дня»). Всегда четыре газеты и 2 или 3 письма. Происходит чтение и неспешный чай. В 6 я удаляюсь заниматься, обыкновенно играю на рояле. В 7½ обед. После обеда мама и Б[орис] Н[иколаевич] идут на ферму за молоком, теплым, прямо из [-под] коровы, а я готовлюсь к лекции, прочитываю главу из Outline of Histiory, Wells’a, преудивительной книги . В 9 часов приват-доцент (я) читает лекцию по мирозданию перед лежащей на двух диванах аудиторией. В 10 мама уходит спать, Б[орис Н[иколаеви]ч читать, а я пишу письма (как сейчас) или переписываю ноты. В 11 мы с Б[орисом] Н[иколаевичем] идем в ящик бросать письма, оттуда к океану и наблюдаем звезды. В 11½ съедаем творог с молоком, целуемся и расходимся на покой. Расписание дня строго сохраняется" .
...Премьера Второго фортепианного концерта приближалась. Все больше времени уделял Прокофьев подготовке к ней. "Продолжаю учить 2-й концерт. Каждое утро после кофе сразу сажусь за рояль. Такого усердного занятия на фортепиано давно не упомню" . Хотя композитор не рискует нагружать себя занятиями более чем по два часа в день, он отмечает: "Надо взять себя в руки при подготовке Концерта: страшная точность – и не позволять себе ни одной сомнительной ноты. При такой системе можно достичь рахманиновской безукоризненности" .

Встречи Прокофьева с Кусевицким становятся более частыми. "С Кусевицким теперь очень хорошие отношения", - подчеркивает он. – Его издательство вступило в соглашение с Оксфордским издательством , которое имеет представительство во всех британских колониях, а это значит, что мои сочинения будут выставлены во всех Тасманиях и Сингапурах" . В тот же период РМИ подписывает с композитором первый официальный контракт.

В апреле 1924 Кусевицкий вовлекает Прокофьева в свою полемику с Борисом Шлёцером. Один из наиболее видных музыкальных критиков русского зарубежья, философ и музыкальный писатель Шлёцер часто рецензировал парижские концерты Кусевицкого, написал статью о нем в журнале "Жар Птица" . В целом высоко ценя дирижера, он указывал однако на лимитированность его дарования, на недоступность ему стихии трагизма и созерцательности. В статье “О музыкальной критикe”, которую Кусевицкий опубликовал в 1924 , не упомянув даже имени Шлецера, из всех русских критиков особо выделил Каратыгина. Шлецер разразился газетным фельетоном, в котором подчеркнул, что Каратыгин – вовсе не единственный в России достойный критик и что дирижер руководствуется личными соображениями. Кусевицкий был взбешен. В черновике ответа Шлецеру он писал, что Каратыгин - “один из ничтожного числа настоящих критиков, работавших в ежедневной печати“, что даже и разделяя высокое мнение Шлецера о Леониде Сабанееве, Александре Оссовском и Андрее Римском-Корсакове, он убежден, что “эти лица не составляют и двух процентов среди массы невежественных и глупых людей, в руках которых находилась и находится музыкальная критика“ .
Был ли этот ответ Кусевицкого напечатан в парижской прессе, установить не удалось. Ясно однако, почему на предложение Петра Сувчинского написать статью о Кусевицком вскоре после его смерти, Шлецер ответил: "...ни душа не лежит, ни время не позволяет" . Что же до Прокофьева, то он заметил в дневнике: "Конечно, я в этой полемике всецело на стороне Кусевицкого. Хотя и не считаю, как Кусевицкий, что Шлецер такой бесконечно вредный элемент" .

Как говорилось уже, в начале мая 1924 Прокофьев и Александр Боровский несколько раз играли Кусевицкому Второй фортепианный концерт на рояле в четыре руки. "Кусевицкий очень доволен им", - записывает композитор 3 мая . И – на следующий день – добавляет: "Днем Кусевицкий был у нас, репетировал 2-й Концерт: я играл, он следил по партитуре и дирижировал; мне самому это было очень полезно, кроме того, он указал несколько хороших оттенков", - записал Прокофьев 4 мая .
Неурядицы репетиций, которые проходили то в фоей Grand Opéra, то с оркестром, сидевшим в яме, при том, что рояль находился на авансцене, усилили волнение Прокофьева. Но на премьере (8 мая 1924, Grand Opéra) он, по собственным его словам, "...играл почти хорошо. Все время держал себя в руках. Очень было важно, что я крепко его зазубрил" .
Успех прокофьевской премьеры оказался отчасти нейтрализован в тот вечер громким успехом также впервые исполненного Кусевицким "Пасифика 231" Онеггера. "2-й концерт был принят сдержанно, - писал Прокофьев. – По-видимому, мне, несмотря на переделку, не удалось достаточно развить оркестровое сопровождение" . В 1925 в издательстве "А.Гутхель" Второй фортепианный концерт выйдет в свет в авторском переложении для двух фортепиано.

С.С.Прокофьев – Н.К Кусевицкой
11 мая 1924, Париж

Дорогая Наталия Константиновна,
Посылаю Вам на всякий случай контрамарку на мой завтрашний концерт – в понедельник в ( часов вечера. Пожалуйста, не приходите, если Вы и оно (маэстро) утомились и замыкались от спектаклей и репетиций. Я знаю, Вам теперь не до того. Но если у Вас случайно явится желание заглянуть на этот концерт, я был бы страшно рад Вашему присутствию.
Сердечное приветствие Вам и Сергею Алескандровичу от Пташки и меня.
Любящий Вас
СПрокофьев
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 6.
Послано в Париж.
Публикуется впервые.

Концерт Прокофьева 12 мая, прошедший с заметным успехом, посетили и Наталия Константиновна, и Сергей Александрович. За день до этого в программе Александра Боровского звучала Токката Прокофьева и композитор решил, что должен сыграть ее не хуже."Я играл спокойно и чисто. Двухмесячные занятия фортепиано перед выступлением у Кусевицкого сделали меня профессиональным пианистом, и Боровский нашел, что я играл очень хорошо" .

С нетерпением ждал Прокофьев премьеры ”Семеро их”. Ждал ее и автор стихов, вдохновивших его на сочинение кантаты Константин Бальмонт. 25 января в доме у Кусевицких Прокофьев снова встретился с поэтом, читавшим музыкантам свой рассказ "Мужик Петр".
Oзнакомившись в апреле 1924 с переводом стихов Бальмонта на французский язык, Прокофьев остался вполне удовлетворен. "Я даже не ожидал, что можно было сделать так ловко, - записал он, - но, конечно, есть проблемы, и я просил Цедербаума сделать мне рандеву с Лалуа, чтобы переговорить" .
Встреча состоялась 1 апреля 1924 в Grand Opéra в присутствии Цедербаума. В дневнике композитора остается запись: "Он очень нервный господин, похож на наркомана, и наш разговор происходил бурно, чуть не переходя иной раз в ссору. Однако он очень талантлив, и некоторые поправки предложил хорошие. Расстались мирно" . В завершенный вскоре Лалуа перевод Прокофьев внесет лишь несколько мелких исправлений.
Наконец, начались репетиции "Семеро их". Памятуя давнее предупреждение Прокофьева о сложности хоровой партии, Кусевицкий сам работал с хором. "Хор знает очень хорошо и поет лучше, чем я ожидал, а местами даже с увлечением", - записывает Прокофьев 24 мая . Однако состав хора был явно малочисленным, репетиций не хватало, к тому же проходили они снова в фоей Grand Opéra c его совершенно неприемлемой акустикой. Угнетенному бесконечными задержками с изданием кантаты, Прокофьеву казалось, что все оборачивается против него. Не в лучшем расположении духа пребывал и Кусевицкий. Параллельно с репетициями "Семерых" шли репетиции "Бориса Годунова" в Grand Opéra. Выступавший в заглавной партии Шаляпин то и дело вмешивался в интерпретацию дирижера, что заставило его в конце концов отказаться от участия в спектакле.
"Слушал с интересом и волнением. Некоторые пустяки надо переделать, но не так много", - записывает Прокофьев за два дня до премьеры "Семеро их" . На следующий день добавляет: " Хоровая репетиция под управлнием Кусевицкого, который, конечно, еще подтянул их, хотя сам не совсем еще тверд в темпах, кое-где гнал, а кое-где затягивал" . Оркестр, хор и солист-тенор (Анри Фабер [Henry Fabert]) встретились впервые лишь на генеральной репетиции в день премьеры.
На премьере (29 мая 1924, Grand Opéra) присутствовали Игорь Стравинский (в этой же программе он вторично играл свой Фортепианный концерт), Морис Равель, вдова Клода Дебюсси Эмма Дебюсси (исполнялись также два "Ноктюрна" -"Облака" и "Празднества" ["Nuages", "Fêtes"], Николай Черепнин, Александр Боровский, Леон Бакст, Ида Рубинштейн, директор Grand Opéra Жак Руше. Прокофьев знал, что Кусевицкий намеревается в этот вечер исполнить кантату дважды. Для слушателей же это стало неожиданностью. Длится она всего семь минут, что дало парижанам основание шутить: "«Семеро их» – семь минут – на каждого по минуте!"
Констатируя, что сочинение его "...сыграно было хорошо и успех был очень большим" , композитор отметит позднее: "...публика даже слегка обиделась, что Кусевицкий поставил «Семеро их» дважды в одной программе, для пущего, как он думал, вразумления" .
Пресса оказалась, впрочем, наредкость единодушной. “Сможет ли это сильное впечатление, которое схватывает вас за горло и неистово потрясает при первом прослушивании, захватить вас еще сильнее при втором? Сможете ли вы лучше ощутить мистическое страдание, исходящее от древних аккадийских надписей, этих символических заклинаний против семи демонов тьмы? “ – вопрошал один из французских критиков . Русский его коллега радовался, что Прокофьев явил в новой партитуре “...наиболее предпочитаемое слушателями лицо автора «Скифской сюиты», дикого, свирепого и неистового... “ . Американский критик, отмечая, что "...кантата произвела сильное впечатление", подчеркивал: "Трудно сказать, как звучала бы она под управлением дирижера менее темпераментного и менее сипатизирующего ей, чем Кусевицкий" .
Два года спустя после парижской премьеры, Кусевицкий познакомит с кантатой Бостон (23 и 24 апреля 1926), а еще год спустя – Нью-Йорк (10 и 12 марта 1927). Каждый раз, как и в Париже, он повторял кантату дважды. Партитура "Семеро их" ор. 30 вышла из печати в "А.Гутхейле" в 1925. В 1933 РМИ выпустит в свет вторую редакцию авторского переложения кантаты для фортепиано, солиста и хора.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
22 июня 1924, [Париж]

Дорогой Сергей Александрович,
Если тебе не затруднительно, то пожалуйста дай мне один из чеков на июль (тысячи две; например, так: 2 тысячи в июле и две тысячи в сентябре), а то Романов главные взносы отложил на осень (контакт он подписал). Однако, если тебе это не удобно, то пожалуйста не беспокойся: я постараюсь выкрутиться.
Крепко тебя целую и еще раз благодарю Наталию Константиновну и тебя за все Ваши, очень для меня ценные, заботы.
Любящий тебя
СПрокофьев
Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 6.
Послано в Париж.
Публикуется впервые.


Весной 1924 Прокофьев был окрылен обещанием парижского оперного антрепренера Жака Эберто [Hébertot] поставить в будущем сезоне "Огненного Ангела". В мае композитор предложил познакомиться с либретто оперы режиссеру Федору Комиссаржевскому, который увлекся будущей постановкой. 21 июня в доме Кусевицкого состоялась встреча Прокофьева с Эберто. Атрепренер подтвердил премьеру "Ангела" осенью 1925, а Кусевицкий гарантировал ему предоставление рукописных оркестровых партий и печатного клавира с французским переводом текста. "Затем разговор перешел на концерты Кусевицкого в Champs Elysées . Кусевицкий сказал, что подумает. Hébertot уехал, предложив, чтобы Эберг приехал к нему оформлять это дело. Дело выглядело в шляпе и я очень благодарен Кусевицкому", - записывает Прокофьев и добавляет: "Относительно же денег Кусевицкий, конфиденциально от Hébertot, сказал мне, что просто субсудирует меня суммой в десять тысяч франков независимо от [постановски. – В.Ю.] «Огненного ангела». Эти деньги я должен возвратить ему, когда мне это будет удобно. Таким образом, Кусевицкий поступил как джентльмен и друг. Расцвету дружеских чувств способствовало то, что я несколько дней перед тем сказал ему, что если я напишу симфонию, то для него , и посвящу ему" .

В начале июня живший в Париже танцовщик и балетмейстер Борис Георгиевич Романов (1891-1957) выразил желание, чтобы Прокофьев написал для него балет с участием маленькой группы инструментов. Прокофьев был знаком с ним еще по Петербургу. Именно он предполагал в 1914 ставить его так и не завершенный балета ”Ала и Лоллий”. Разговор о балете, написанном по заказу Романова, пойдет ниже в письме С.С. Прокофьева к С.А. Кусевицкому от 26 августа 1924 и в комментариях к нему.

Как видно будет из последующих писем, Кусевицкий удовлетворил просьбу Прокофьева о присылке чека.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
Воскресенье, без даты [22 июня 1924, Париж]

Дорогой Сергей Александрович,
Если ты еще не спрятал твой концерт для контрабаса, то пожалуйста передай его Владимиру Николаевичу и попроси его передать мне. (Он все равно будет посылать мне романсы Ахматовой, которые получит от Лалуа).
Крепко целую тебя и ручки Натальи Константиновны.
Твой СП
Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 6.
Послано в Париж.
Публикуется впервые.


23 июня рано утром (”Встали в шесть.<…> Выехали поездом в 8:40...” ) Прокофьев с семьей уезжал из Парижа. На конверте письма имеется штамп его отправки в семь часов утра с вокзала Монпарнас: ”23. 6. 24. 7. Gare Montparnasse”. Воскресенье, которым датируется письмо, приходилось однако в 1924 на 22 июня. Письмо писалось, по-видимому, как дополнение к предшествующему письму, также датированному 22 июня и в тот же день отправленному..

Фраза Прокофьева о Концерте Кусевицкого для контрабаса остается неясной и лишь обостряет и без того немало дискутировавшийся вопрос об авторстве этой партитуры. Известный американский музыковед и лексикограф русского происхождения, редактор знаменитого Baker's Dictionary of Music & Musicians, автор нескольких книг в том числе книги о крупнейших музыкальных событиях ХХ века (“Music since 1900”. New York, 1937), воспоминаний (“Perfect Pitch. A Life Story.” Oxford, New York: Oxford University Press, 1988) Николай Леонидович Слонимский (Nicolas Slonimsky) (1894-1995) утверждал, что Кусевицкий присвоил себе авторство Концерт для контрабаса. Ученик Рейнгольда Морицевича Глиэра (1874/75-1956), у которого он брал уроки в 1919 в Киеве, Слонимский говорил, что именно Глиэром и был сочинен концерт.
.Полностью несостоятельным считал это утверждение американский композитор Дэвид Даймонд (Diamond) (род. 1915). "Это звучит как фабрикация с целью вывести из себя Кусевицкого. <…> Кроме того я ничего не слышу в Концерте от Глиэра. Я знаком с его музыкой, в особенности с музыкой того периода" . Ни тени сомнения в авторстве Кусевицкого не выказывал и автор первой книги о нем на русском языке Анатолий Астров .
Между страницами книги Артура (Наума) Сергеевича Лурье (1891-1966) о Кусевицком, которая была подарена ему автором, мне попалась записка, набросанная по-английски рукой последней жены Кусевицкого Ольги Александровны Кусевицкой (1901-1978) . “Вдохновленный успехом своих коротких пьес, К[усевицкий] решил написать Концерт, который бы полностью отвечал его возможностям как исполнителя, - говорилось в ней. - Для этого К[усевицкий] нуждался в совете профессионального композитора. Такой совет он получил от Р.М.Глиэра, у которого он брал также интенсивные уроки композиции. В результате их дружеского сотрудничества [неразборчиво – родился? – В.Ю.] Концерт для контрабаса, который возвысил репутацию не только автора, но также самого контрабаса как инструмента” .
Вероятнее всего Прокофьев отвечал на просьбу Кусевицкого взглянуть на партитуру Концерта и отредактировать оркестровое сопровождение.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
26 августа 1924, St.Gilles-sur-Vie, Vendrée

Дорогой Сергей Александрович,
Спасибо тебе за ласковое письмо, которое я ценю тем более, что знаю, какая каторга для тебя писать письма. В Америке купи себе диктофон, и в свободные вечера, удобно развалясь в кресле, напевай на пластинку письма своим друзьям, а затем посылай им пластинки как échantillon sans valeur, - если высказанные мысли будут несерьезные, и échantillon à valeur déclarée , - если высказанные мысли будут глубокие. Разумеется, тебе придется подарить каждому из твоих корреспондентов по грамофону для восприятия твоих посланий. Письма будут приблизительно такие: “Дорогой Сережа. Восклицательный знак. Я очень рад... Прошу считать эту фразу зачеркнутой. Я очень недоволен, запятая, что ты...” и т[ак] д[алее].
Мой Квинтет я окончательно прикончил: написал партитуру, сделал клавираусцуг в две руки и все отослал переписчику. Теперь сижу над симфонией, но никак не могу расписаться. Хочется, как ты говоришь, сделать из нее гвоздь, но когла задаешься такими целями, все что ни напишешь, кажется или скверным, или недостатояно хорошим. Чтобы размяться, начал с вариаций и уже написал две.
Дабы не прерывать работы, я думаю в Париж не ехать, хотя мне и очень хочется тебя повидать. Что касается до моих американских концертов в будущем сезоне, то тут мне даже объяснять тебе нечего: я всецело полагаюсь на тебя и уверен, что ты устроишь лучшее из того, что возможно. (Только не так, как в этом году в Испанию!) Очень было бы хорошо, если бы тебе удалось заинтересовать мною какого-нибудь дельного и энергичного менеджера. До сих пор я был с F.Haensel, 33 West 42nd Street, New York, который так тебе понравился, когда приезжал к тебе в Париж со своими предложениями. У меня с ним никаких контрактов нет, все велось на слово, но это обязывает к тем большей щепетильности. Однако я считаю себя в праве уйти от него, т[ак] к[ак] за последние три года он не смог устроить мне ни одного порядочного концерта. Трудность ухода заключается между прочим в том, что я должен ему тысячу с чем-то долларов, которые мне разумеется придется уплатить при расставании. Эти сведения я сообщаю тебе по той причине, что в Америке между менеджерами существует строгая этика: ни один не имеет права делать предложения артисту, если этот артист уже работает с другим менеджером, иначе первого могут исключить из корпорации. Поэтому важно, чтобы ты, сводя меня с новым менеджером, знал, в каких отношениях я нахожусь с Хензелем. Haensel брал 15 процентов с моих концертных гонораров. Для Америки это благородно: есть менеджеры, которые берут 25. Но 25 уже много, если принять во внимание, что из остающихся 75 надо вычесть дорогу из Европы, прожитие, подоходный налог и пр[очее].
Извини пожалуйста, что я пишу тебе всю эту скучную материю. Сейчас тебе все это совсем не интересно, но оно будет необходимо, если тебе удастся наладить для меня какое-нибудь дельце. Поэтому я очень прошу сохранить это письмо и захватить его с собою в Америку.
Кельнская Опера по-видимому серьезно взялась за постановку “Любви к трем Апельсинам“, прислала мне контракт, сопровождаемый письмом от генеральмузикдиректора Сенкара, в котором он всячески изъясняется в любви к моей “Любви“. А вот с “Огненным Ангелом“ вышел ляпсус: или флегматичный Эберг проворонил момент, или же весть о том, что ты не будешь дирижировать в Champs Elysées была передана Hébertot слишком поспешно. Его надо было сначала поводить за нос и выжать из него контракт на “Огненного Ангела“, а затем уж сообщить твой отказ .
Читал ли ты колоссальную статью о тебе Olin Downes’a в “New York Times“ от 15 июля , перепечатаггую затем в “Boston Transcript“ от 5 июля? В ней подробно описывается твой последний парижский концерт. Много забавностей про “Семеро их“. Между прочим Мясковский пишет, что в Москве на “Семеро их“ наложен запрет из-за их “божественного“ содержания, и партитура снята с витрин Госиздата, если не совсем изъята из обращения. Мясковский закончил 8-ю симфонию. Universal Edition взялось печатать партитуру и уже приняло 6-ю симфонию и симфоническую поэму “Молчание“.
Мои денежные дела более или менее в порядке. Романов начал делать мне взносы за написанный для него квинтетный балет. Хотя с некоторым запозданием, но по-видимому с готовностью. Кроме того мы с Эбергом вытянули из Нью-Йорка 250 долларов за незаконное исполнение “Шута“, да и Кельнская Опера обещала платить 8 процентов со сбора. Из твоих чеков я съел один в две тысячи и вероятно съем другой в сентябре (тоже две). Если тебе не неудобно, то дай мне еще один, тысячи в три на октябрь, а затем я надеюсь, что больше разорять тебя не буду, т[ак] [как] в ноябре предвидятся дальнейшие взносы от Романова, а также кой-какие концерты.
Поздравь от меня Наталию Константиновну с похуданием на 8 кило и полелуй от меня ей ручки; тебя крепко обнимаю и буду с величайшим интересом следить за твоими американскими триумфами. Какое наслаждение посадить под стол всех этих Дамрошей, Боданских и пр[очих]! Пташка шлет Вам обоим сердечное приветствие и пишет Наталие Константиновне отдельно .
Любящий тебя
СПрокофьев
Мой постоянный адрес:
Serge Prokofieff
с/o Guaranty Trust Co.,
3, Rue des Italiens, Paris IX.
Для телеграмм:
Prokofieff, Garritus, Paris.
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 6.
Послано в Париж.
Сергей Прокофьев:
“ «Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»“,
«Советская музыка, 1991, № 4. С. 59.


Жанровая амбивалентность партитур Прокофьева, о которой будет идти речь впереди на примерах Третьей и Четвертой симфоний, дала себя знать уже в сочиненном им в 1924 Квинтете ор.39. “Пишу небольшой балет для Б.Романова, бывшего балетмейстера Мариинского театра, - делился композитор с Мясковским. – Оркеструю его для пяти инструментов и вообще рассматриваю как квинтет, ибо он состоит из 6 совершенно отдельных и оформленных частей“ . А позднее, в “Автобиографии“, он пояснит: “...ради заработка я принял заказ на небольшой балет от одной путешествующей труппы, которая имела в виду заполнить вечер несколькими короткими балетами камерного характера, с музыкой, исполняемой ансамблем в пять человек. Я придумал следующий состав: гобой, кларнет, скрипка, альт и контрабас. По существу, незамысловатый сюжет из цирковой жизни под названием «Трапеция» был для меня предлогом сочинить камерную пьесу, которая могла бы исполняться без всякого сюжета“ .
Контракт с Романовым на 10 тысяч франков был подписан 22 июня 1924, за день до отъезда Прокофьевых из Парижа в St. Gilles, откуда и возникла сумма, просимая Прокофьевым в долг у Кусевицкого. Тогда же, узнав о болезни Эберто, композитор инстинктивно почувствовал, что его обещание поставить оперу ”Огненный ангел” может лопнут подобно мыльному пузырю, что вскоре и случится.
Как и предполагал Прокофьев, Квинтет удалось закончить довольно быстро. По просьбе Романова для постановки балета были дописаны еще два номера. В Квинтет композитор их не включил. Премьера “Трапеции“ состоялась 6 ноября 1925 в немецком городе Гота (Gotha) вместе с “Вальсами Шуберта“ – двумя вальсами, арранжированными Прокофьевым для того же Романова для двух фортепиано. Оба балета были также исполнены в Ганновере и, весной 1926, на гастролях труппы Романова в Турине.
Сам Прокофьев причислял партитуру своего “квинтетного балета“ к камерным сочинениям. Когда Квинтет в оригинальной своей версии исполнялся в Бостоне, Кусевицкий говорил Прокофьеву, что ”...эта вещь совершенно не звучит” . Тем большую радость принесет композитору исполнение Квинтета 6 марта 1927 в Москве во время его первых гастролей в СССР гобоистом Николаем Назаровым, кларнетистом Иваном Майоровым, скрипачом Дмитрием Цыгановым, альтистом Вадимом Борисовским и контрабасистом Иосифом Францевичем Гертовичем (1887-1953). “Московские музыканты развернулись и сыграли его с неожиданным блеском и увлечением, - напишет он. – Квинтет звучал отлично“ .
Партитура и инструментальные голоса Квинтета были изданы в 1927 “А.Гутхейлем“.

О замысле Второй симфонии Прокофьева Кусевицкий узнал со слов композитора, принимая его в своем парижском доме 12 июня 1924, и сразу же пообещал ее исполнение и в Париже, и в Бостоне. Тогда же посоветовал, чтобы одна из частей симфонии написана была в форме вариаций. О Второй симфонии, как и о поиске Кусевицким нового менеджера для Прокофьева, речь пойдет впереди. Здесь же скажем только, что еще два года назад, находясь в Эттале (Германия), радуясь возможности “спокойно сидеть, да поживать, да писать толстые опусы“ , с увлечением работая над оперой “Огненный ангел“, Прокофьев был озабочен вопросом своих американских гастролей. “Заезжал ко мне турирующий Германию Хэнсель, - писал он тогда Нине Кошиц, - но он кажется не ангажировал мне много концертов, а мои так называемые друья, взасос целуются с Габриловичами, Монтами и прочей американской сволочью, тоже отделались красивыми словами и эффектной патетикой“ .
С переездом Кусевицкого в Бостон Прокофьев связывал новые возможности продвижения своей музыки в Америку. О попытках Кусевицкого перевести Прокофьева от Фицхью Хеншеля (Хензеля) (Fitzhugh Haensel, of the partnership Haensel & Jones), с которым композитор был связан еще с 1918, к другим менаджерам речь будет идти в последующих письмах. Заметим однако, что еще в 1920, рекомендуя Хеншеля и Джонса Нине Кошиц, Прокофьев писал о них как о людях
“... безусловно честных и безукоризненных джентльменов, которые не будут тебя выжимать“ , что в конечном итоге и примирит композитора с их пассивность. – как по крайней мере ему казалось в 1924-ом...

В июле 1924 Прокофьев пролучил взволновавшее его письмо от Эберга, который сообщал, что ”...Hébertot с «Огненным Ангелом» ни с места и контракт не подписывает” . Предчувствие композитора оправдалось - постановка, обещанная Эберто, осуществлена не была.

Известный американский музыкальный критик Олин Даунс (Olin Downes) (1886-1955), бывая в Париже, не раз слушал “Концерты Кусевицкого“. Одним из первых представит он дирижера Америке, а впоследствии будет регулярно писать о его выступлениях в Нью-Йорке во главе Бостонского оркестра.
Прокофьев также познакомился с Даунсом в Париже. “Днем гости, -записывает он в Дневнике 22 июня 1924, - Marnold (критик из «Мercure de France»), чрезвычайный мой поклонник, и Downes (критик из «Нью-Йорк Таймс»), еще не совсем поклонник мой, но уже весьма интересующийся моей музыкой, что уже много для американского критика“ .
Назвав в упомянутой статье Кусевицкого “самым злободневным дирижером“ Парижа (“conductor of the hour”), Даунс писал, в частности, о проведенной им премьере ”Семеро их” Прокофьева. “«Семеро их» – страстная и бесспорно эффектная композиция. Публику, привыкшую к нью-йоркским оркестровым концертам, она обратит в стремительное бегство к дверям концертного зала. Для этой публики Прокофьев - крутой и скверный молодой человек. Как будет звучать его музыка десять лет спустя – вопрос открытый. Как зазвучит она у дирижера менее темпераментного и менее симпатимзирующего ее характеру, чем Кусевицкий – сказать трудно. Но на премьере сочинение произвело сильнейшее впечатление. Это нечто гигантское, вернее говоря, устрашающее и первозданное“ .

Шестая симфония Мясковского op. 23 была издана в Universal Edition в 1925, Восьмая симфония ор. 26 и симфоническая притча ”Молчание” op. 9, мировую премьеру которой осуществил Кусевицкий (5 ноября 1914, Москва), будут изданы там же в 1929. Восьмая, как и другие симфонии Мясковского, не соблазнила Кусевицкого. Американскую ее премьеру (30 ноября 1928, Бостон) проведет с Бостонским оркестром асисстент Кусевицкого концертмейстер оркестра Ричард Бургин Речь о нем пойдет ниже в комментариях к письму С.С.Прокофьева к С.А.Кусевицкому от 2 января 1925.

Природу множества острых ”шпилек” Прокофьева по адресу Кусевицкого лучше понимаешь в свете общего его, как правило, иронически-скептического отношения к дирижерам. Зачастую они столь же несправедливы, как и по отношению к Пьеру Монте. Что же до американского дирижера Вальтера Дамроша (Damrosch) (1862-1950), который в разные годы дирижировал крупнейшими симфоническими и оперными оркестрами США, то Прокофьев считал его слабым дирижером. Да и сам Дамрош признавался композитору, что ему не нравится его Третий фортепианный концерт. Когда же после премьеры кантаты ”Семеро их”, на которой присутствовали дочери Дамроша, он хвалил партитуру и просил ее для исполнения в Америке, Прокофьев заметил: ”Старик потому и хвалил, что не слыхал” .

Австрийский дирижер Артур Боданцки (Bodanzky, 1877-1939) был всего тремя годами моложе Кусевицкого. Начав свою карьеру в Венской опере как ассистент Густава Малера, он сделался активным пропагандистом его музыки. Отто Клемперер отзывался о придворном капельмейстере из Мангейма Боданцки как о "...превосходном мастере, у которого я многому научился" . Впоследствии Боданцки - дирижер "Общества друзей музыки" в Нью-Йорке и, на протяжении четверти века, дирижер "Метрополитен опера".
Хотя ко времени приглашения Боданцки в "Концерты С.Кусевицкого" он не был еще столь известен - в России тем более, его талант и мастерство были по достоинству оценены здесь публикой и критикой. О нем писали, что как о дирижере "…с ясно выраженной системой эстетических намерений и с умением, в полной мере, достигать их осуществления" , как об "...отличном музыканте, артисте опытном и серьёзном" .
Прозвучавшие под управлением Боданцки Седьмая симфония Брукнера (26 января 1911 года, Москва), Четвертая (11 января 1912, Петербург; 18 января, Москва) и Седьмая (9 января 1913, Петербург, 16 января, Москва) симфонии Малера не нашли тем не менее понимания у критики. Музыка этих композиторов звучала в России в 10-х годов XX века очень редко. Мало кому из критиков дано было при этом, подобно Вячеславу Каратыгину, не приняв саму музыку Брукнера, высоко оценить ее исполнение. Для Кусевицкого однако приглашаемых им в свои концерты дирижёров были, как и собственные его программы, инструментом для решительного расширения привычного в России симфонического репертуара.



Л.И.Прокофьева – Н.К. Кусевицкой
31 августа 1924, St.Gilles-sur-Vie, Vendrée

Дорогая Наталия Константиновна,
Посылаю Вам снимки Святослава. Маленькие, которые я сама сделала, хотя и туманные, удачнее, чем большой снимок, сделанный местным странствующим фотографом. На нем особенно плохо вышла я сама – можно подумать, что у меня длинные зубы и грязная шея!
У бобика прорезаются зубки. Он делает попытки самостоятельно сидеть. Отлично выдерживает сухое молоко “Dryco” и почти никогда не страдает желудком. До сих пор я его прикармливала грудью два раза в день, но в ближайшее время думаю прекратить, т[ак] к[ак] он скоро начнет есть кашки согласно с директивами американских книг . Норвежка оказалась достойной своих предков и я ею довольна.
От Марии Викторовны слышала, что Вы очень поправились в Баден-Бадене, похудели и прекрасно выглядите. Я очень рада, что Вы и Сергей Александрович отдохнули от всех весенних забот и волнений. Мы все шлем Вам и Сергею Александровичу пожелания благополучного плавания и интереснеого пребывания в Америке.
У нас жизнь протекает тихо. Сережа каждый день работает над Симфонией. Я довольно аккуратно занимаюсь пением.
Примите самые сердечные приветствия от Сережи и от меня, Вам и Сергею Александровичу.
Искренне преданная Вам
Лина Прокофьева
Сережа интересуется, насколько С[ергей] А[лександрович] подвинулся в английском языке.
Рукопись. АК-БК.
Послано в Париж.
Публикуется впервые.

Старший сын Прокофьевых Святослав родился в Париже 27 февраля 1924. После рождения Святослава и перед отъездом в St.Gilles Прокофьевы наняли няньку Miss Mack. Норвежка по происхождению, она была, как заметил Прокофьев, “...приятная, чистая и скромная“ .

Лина Прокофьева занималась у Фелии Литвин, затем у знаменитой французской певицы Эммы Калве (Calvé). Она многократно участвовала в концертах Прокофьева, исполняя вместе с ним его вокальные сочинения. Первоначально предполагалось ее выступление в партии Нинетты в кельнской постановке “Апельсинов“

“...у нас тихо, если не считать дующих ветров; Пташка поет, Святослав тоже; оба мы плонжируем в Атлантике, Пташка плавает, а меня воды не держат“, - писал Прокофьев Фатьме Ханум Самойленко о времяпровождении на вилле Бетани (Villa Béthanie) в St.Gilles летом 1924 . Три года спустя она прочитает в его письме: “Пайчадзе научил меня плавать и, хотя было очень страшно утопить физиономию в воде, пришлось подчиниться, ибо он сказал, что издательство не потерпит у себя композитора, не умеющего держаться на поверхности“ .



С.С.Прокофьев –В.Н.Цедербауму
2 сентября 1924, St.Gilles-sur-Vie, Vendrée

Многоуважаемый Владимир Николаевич,
Благодарю Вас за Ваше милое письмо от 24 августа и шлю Вам наилучшие пожелания в Вашем заграничнозаокеанском плавании. Не забывайте иногда сообщать мне о том, как мои вещи будут проходить в Бостоне и Нью-Йорке. Напишите мне о впечатлении, которое вынесете от Америки. Мой постоянный адрес: с/o Guaranty Trust Co., 3, Rue des Italiens, Paris IX-е.
Я не совсем согласен с Вами относительно того, что в тот момент, когда Эберто обещал постановку “Огненного Ангела”, он не имел в виду его ставить. Ведь как-никак у него со мною есть и другие контракты (10 концертов по 2,000 фр[анков]), и потому он едва ли стал бы просто врать в глаза. Но, зная, что Сергей Александрович заинтересован в постановке “Огненного Ангела”, он впоследствии придумал эту репрессию в наказанье за отказ Сергея Александровича выступать в его театре.
Сердечный привет от меня и жены.
Ваш
СПрокофьев
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 13.
Послано в Париж.
Публикуется впервые.

Постановка “Огненного Ангела”, как уже сказано, не была осуществлена Эберто по той причине, что прогорело все его оперное предприятие.

С.С.Прокофьев – С.А. и Н.К.Кусевицким
3 сентября 1924, St.Gilles-sur-Vie, Vendée

Дорогим странствующим и путешествующим сердечный привет и напутственные заклятия от морских чудовищ, а главное от кормления их чрез посредство морской болезни. Когда mаestro будет сидеть перед камином в курительном салоне, пусть он вспомнит меня. Я тоже ехал в Америку на “Аквитании” (когда был знатен и богат) и любил сидеть перед этим камином.
Большое спасибо за октябрьский чек, который получил сегодня.
Примите от меня букет цветов

(См. иллюстрацию в конце текста)

и наилучшие пожелания от нас всех.
Любящий Вас
СПркфв
Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 6.
Послано в Париж.
Публикуется впервые.

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
25 сентября 1924, Ст. Жиль

Дорогой Сергей Александрович,
Во-первых, не именинник ли ты сегодня? Если да, крепко обнимаю тебя. Впрочем, если нет, то тоже. Во-вторых, поздравляю тебя с Легионом. Можно сказать, французы засыпали тебя почестями. Я даже представляю себе картину, как ты и Дамрош, взявшись под-ручки и надев Ваши Почетные Легионы, медленно идете по Пятой авеню в Нью-Йорке, а ошеломленные американцы, расступившись пред Вами, почтительно шепчут: “Это два наших лучших дирижера!..”
Симфония движется: кончил эскизы первой части, вышла очень суровая, и набросал 5 вариаций. Но вероятно двумя частями не ограничусь – придется писать финал. Пришли мне пожалуйста школу тромбонов, которую ты видел у Мийо, а если попадутся аналогичные школы для каких-нибудь других инструментов, то я очень хотел бы и их. Только не откладывай присылку в особенно долгий ящик, т[ак] к[ак] они будут весьма кстати при оркестровке симфонии.
Не удивись, если к тебе явится молодой человек с рекомендателтьным письмом от меня – для того, чтобы застраховать твою жизнь от смерти или увечья (и в самом деле, всегда можно, увлекшись аччелерандо, слететь с эстрады). Фамилия молодого человека - Готлиб, это мой чикагский приятель, который много работает по пропаганде моей музыки, насколько позволяет ему его скромное положение страхового агента, - поэтому я не мог отказать ему в рекомендации к тебе, когда он попросил таковую, Разумеется, она ни к чему тебя не обязывает: я отлично знаю, что тебе некого обеспечивать, ибо два твои сына – Гутхейль и РМИ – итак цветут от продажи Стравинского, Прокофьева и цыгынских романсов. Словом, если ты страховаться не намерен, то милостиво отпусти его на все четыре стороны, а если да, намерен, то лучше страхуйся у него, а не у кого-нибудь другого .
Сейчас меня завалили корректурами партитуры и голосов Скрипичного концерта. “Паршивый Ниель”, как его называет Эберг, тянет свою “изготовку“ (т[ак] к[ак] в данном случае нельзя сказать: гравировку) без конца , а затем Эрнест Александрович отыгрывавется на мне и гонит меня с корректурой, так что я теперь глотаю по 25 страниц в день, не считая сочинения вариаций.
Крепко обнимаю тебя, целую ладошки у Наталии Константиновны и благодарю ее за аквитанскую открытку . Мама, Пташка и Святослав Сергеевич многократно приветствуют Вас. В Ст. Жиле мы пробудем еще неизвестно сколько времени , поэтому Школы пошли мне на мой постоянный адрес: c/o Guaranty Trust Co, 3 rue des Italiens, Paris IX.
Любящий тебя
СПрокофьев.
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Послано в Бостон.
Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»”,
“Советская музыка”, 1991, № 4. С. 60.


В декабре 1924 группа французских музыкантов, в которую входили, среди других, Поль Дюка, Албер Руссель, Морис Равель, Артур Онеггер, Дариус Мийо, Флоран Шмитт. Анри Казадезюс (Paul Dukas, Albert Roussel, Arthur Honegger, Darius Milhaud, Florent Schmitt, Henri Casadesus), обратилась к министру народного образования и изящных искусств Полю Леону с ходатайством о награждении Кусевицкого Орденом Почетного Легиона (Ordre national de la Légion d'honneur in France,). "За долгие годы своей деятельности г-н Кусевицкий много сделал для пропаганды французской музыки, включая в программы своих концертов как во Франции, так и за границей, многие произведния французских компоизторов, - писали они.<…> Г-н Кусевицкий только что приглашен главным дирижером самого известного оркестра Соединенных Штатов Америки – Бостонского симфонического оркестра. Нет никакого сомнения, что французское искуусство найдет в нем самого горячего защитника, и награда его орденом Почетного легиона значительно упрочит его авторитет у американской публики" .
Ходатайство французских музыкантов было удовлетворено. Кусевицкий был отмечен высшей наградой Франции (1924 - офицер, 1936 – командор Ордена Почетного легиона). 18 июня 1924 в Париже в зале газеты "Комедия" [Comoedia] состоялся прием, данный в честь Кусевицкого министром народного образования и изящных искусств Франции. Чествование организовывал Анри Казадезюс. "Это было одно из самых блестящих и элегантных собраний", - писала затем газета . Среди приглашенных - Жак Руше, редакторы крупнейших газет и журналов, французские композиторы Равель, Руссель, Шмитт, Жак Ибер, Жермена Тайефер, Андре Мессаже [Jaques Ibert, Andre Messager, Germaine Tailleferre], их русские коллеги Александр Гречанинов, Сергей Прокофьев, Артур Лурье, Лазарь Саминский [Alexander Gretchaninov, Serge Prokofiev, Artur Lourie, Lasar Saminsky], польский композитор Александр Тансман [Alexander Tansman, 1897–1986], дирижеры Владимир Гольшман, Роже Дезормье [Wladimir Golschmann, Roger Desormiéres], французские – Анри и Франсис Казадезюс, Альфред Корто, Надя Буланже [Henry and Francis Casadesus, Alfred Cortot, Nadia Boulanger] и русские -Александр Боровский, Александр Могилевский, Фелия Литвин [Alexander Borovsky, Alexander Mogilevsky, Felia Litvinne] - музыканты-исполнители.
По инициативе Анри Казадезюса несколько композиторов, включая Онеггера, Русселя, Тансмана, Прокофьева, сочинили короткие пьесы для различных инструментальных ансамблей, которые прозвучали в этот вечер после речей и приветствий. "Я несколько дней назад написал отрывок для пианолы, читаем мы в Дневнике Прокофьева, - начинается очень скромно, а затем пассажи, как-будто играют на рояле в двенадцать рук. Это было наиграно на пианолу. <…> Casadesus разыграл маленькую комедию, сказав, что Прокофьев стал trés timide (cлишком застенчив – фр.) и боится игать в публику, поэтому, когда я вышел, опустил занавес на эстраду, и затем заиграла пианола. Пока шла простенькая музыка, было ничего, а когда пошло в двенадцать рук, было очень смешно. Сам Кусевицкий был не слишком мил: с сознанием своего достоинства" .

По просьбе Прокофьева Кусевицкий будет посылать ему американские руководства по технике игры на духовых инструментах.


C.С.Прокофьев – Н.К. Кусевицкой
27 октября 1924, Bellevue

Дорогая Наталия Константиновна,
Во-первых, повергаю к Вашим стопам мой новый адрес. За цену нашей тесной квартирки на Чарлз Диккенс мы получили здесь просторный дом с садом. Очень тихо, не пристают досужие люди, - можно спокойно заниматься симфонией.
Эскизы этой последней я закончил. Сделал ее все-таки в двух частях, но во второй части развил последнюю вариацию, введя в нее темы из первой части, что и послужило заключением симфонии. Теперь занимаюсь отделкой, что возьмет около месяца, в конце же ноября рассчитываю сесть за оркестровку.
Эрнест Александрович, после окончательного провала постановки “Огненного Ангела” (что случилось не по его вине, как я думал раньше, а оттого, что у Эберто вообще не будет оперного сезона), сообщил мне приятную новость: какая-то новая компания предложила поставить “Три апельсина” в Лондоне и после трех спектаклей поехать с ними по провинции. Платят, впрочем, гроши, да еще Эберг оттяпал 50 процентов Издательству за комиссию. Был симпатичным господином, а стал хуже Зальтера . На мои упреки он объясняет, что у Издательства нет оборотных средств. Мне кажется, он скоро подсыпет чего-нибудь Стравинскому и мне, чтобы мы больше не сочиняли, а то Издательство лопнет от избытка рукописей.
Был в новом магазине, выглядит нарядно, и Эберг важный и солидный. Покупателей по-моему еще маловато, но Эрнест Александрович утверждает, что наоборот, их очень много, не бывает же только как раз когда я прихожу.
Мое обширное семейство состоит в твердом уме и здравой памяти и сердечно вас приветствет. Я же целую Ваши бостонские перчатки , а ослепительного легионера крепко обнимаю.
Любящий тебя
СПрокофьев
Привет Вл[адимиру] Николаевичу
[Смотри] на обороте

Только что Эрнест Александрович по телефону передал Вашу телеграмму об успехе “Скифской сюиты”. Я в восторге. Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской! Целую его.
СП
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Последние строки написаны на обороте
письма от руки.
Две копии: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 7 и 8.
Послано в Бостон.
Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской! “»,
«Советская музыка, 1991, № 4. С. С. 60-61.

Преимущество дома в Bellevue, в который перехали Прокофьевы, заключалось для композитора, помимо его просторности, в том, что находился он всего в 15 минутах езды от Парижа, куда он регулярно наезжал.
Судьба РМИ складывалась после переноса его деятельности в 1920 в Париж очень непросто. В первые годы Кусевицкий, Струве и вслед за ним Эберг пытались скоординировать работу различных русских музыкальных издательств в даспоре. Разногласия между их директорами сделались однако непреодолимым препятствием для совместной деятельности. Амбиции взяли верх над здравой и конструктивной точкой зрения. Тогда Кусевицкий создал Анонимное общество больших музыкальных издательств, которое объединило РМИ, издательства "А.Гутхeйль" и "Циммерман". Председателем его правления стал директор РМИ Эберг. Штаб-квартирой РМИ сделался нотный магазин Анонимного общества, открытый Кусевицким в 1924 в Париже на улице д'Анжу (rue d’Anjou).
Финансируя работу магазина, Кусевицкий не преследовал никаких коммерческих целей. Магазин приносил РМИ одни убытки. Вместе с тем он оставался едва ли не единственным во всей Европе нотным магазином вне пределов России, предлагавшим вплоть до начала второй мировой войны столь широкий ассортимент произведений новейших русских композиторов, изданных как на Западе, так и в СССР. Пакеты с нотами отправлялись отсюда по многим адресам Европы и Америки.
Тем самым возмещалось – пусть и частично - несостоявшееся объединение музыкальных издательств. Тем самым претворялась в жизнь «центральная линия» всей деятельности Кусевицкого - широкая пропаганда русской музыки, всесторонняя помощь русским композиторам.
Эберг не разделял мнения Прокофьева о безлюдности магазина. Как писал он Кусевицкому, за один только октябрь 1924 здесь было продано нот на 6,000 франков. Вместе с тем Эберг сетовал: “Само издательское дело так быстро развивается, что положительно нет времени заняться устройством магазина“ .

“Скифская сюита“ оказалась первым произведением Прокофьева, представленным Кусевицким Америке. Она прозвучала в первом же сезоне его работы с Бостонским оркестром – как в самом Бостоне (24-25 октября 1924), так и на гастролях оркестра в Нью-Йорке (29 ноября).
С.А.Кусевицкий- С.С.Прокофьеву
26 октября 1924, Бостон

Premiere audition Suite Scythe accueil triumphal redemandee…
Koussevitzky

Скифская сюита принята триумфально и требуется ее повторение.
Кусевицкий
Телеграмма. АК-БК.
В оригинале по-французски. Послана в Бельвю.
Опубликована в кн.: В музыкальном кругу
русского зарубежья. Письма к Петру Сувчинскому.
Публикация, сопровождающие тексты
и комментарии Елены Польдяевой. Берлин, 2005. С. 131.

В написанном нескольики днями спустя письме к Петру Сувчинскому Прокофьев комментируя эту телеграмму Кусевицкого пишет: “Или Америка шустро развивается в сторону новой музыки,или кавалер почетного легиона (400 интервью при приезде) стал так знаменит, что любая вещь, им поднесенная, приелется как закон“ . Характерно, что ироничный тон этого высказывания совершенно не согласутся с тоном письма к Кусевицкому от 28 ноября 1924 года.


C. С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
28 ноября 1924, Bellevue

Дорогой Сергей Александрович,
Очень оценил я, что среди успехов и каторжной работы ты сумел выбрать время, чтобы прислать мне длинное письмо . Машинка отличная, шрифт очень красивый, особенное же впечатление на меня произвело то, что она по-видимому обладает и русским и латинским алфавитами. Только скажи Владимиру Николаевичу, чтобы он с левой стороны листа оставлял более широкую и более прямую маржу, а после точки делал три проскока. Этого требует хороший тон.
Еще раз спасибо тебе за пропаганду, которую ты делаешь мне в Америке. Успех “Скифской сюиты“ меня очень окрылил. Цедербаум писал мне, что он говорил с Бренненом, который согласен взять мой менеджмент на будущий сезон. В ответ я послал Цедербауму подробное изложение технических подробностей о переходе моем от одного менеджера к другому . Тем временем пришло от В[ладимира] Н[иколаевича] второе письмо о том, что Бреннен не только согласен взять меня, но и готов заплатить мои долги предыдущему менеджеру, чтобы тот отпустил меня. Это уже большой шаг вперед и свидетельствует о том, что дело становится на рельсы.
Конечно, я отлично понимаю, что этими рельсами я обязан прежде всего тебе и что без твоей поддержки Цедербауму не удалось бы сделать для меня и четверти, - но, с другой стороны, мне ясно, что тебе самому совершенно некогда возиться с технической стороной дела, да может быть и не вполне удобно спускаться с дирижерского пьедестала, чтобы входить в детали. Поэтому вероятно очень хорошо, что Вл[адимир] Ник[олаевич] взял на себя инициативу по переводу меня от Хенселя к Бреннену и по налаживанию моего предстоящего турне. Я только прошу тебя деражть в твоих руках концы и быть, так сказать, верховным руководителем этого дела, а со всеми техническими извивами я уверен В[ладимир] Н[иколаевич] справится отлично. Передай ему пожалуйста мою благодарность за заботы и скажи, что на днях я напишу ему ответы на все вопросы в его письме от 9 ноября.
Над твоей симфонией работаю каждое утро, но движется она довольно медленно, во-первых, потому что построение ее сложное, во-вторых, потому что мне не хочется валять ее зря, а хочется каждый отдельный момент сделать хорошо. Осталось отделать еще 3 вариации, в том числе большую заключительную, а затем можно будет начать инструментовку. Когда последний концерт твоего сезона?
Благодарю за выгодный совет посвятить симфонию Бостонскому оркестру и его лидеру, но только мне кажется, что композитору делать свои посвящения для карьеры так же неладно, как женщине отдаваться ради устройства своих делишек. Я отлично отдаю себе отчет в том, что это очень помогло бы моей американской карьере, но все же, если я симфонию сочиняю для тебя, то не лежит моей душе такое посвящение! Конечно, пококетничать немного можно, и я прошу тебя при случае рассказать Бостонскому оркестру, что и пишу-то я симфонию для того, чтобы они первые ее исполняли, и ни о каком другом оркестре не думаю, и оркеструя, представляю себе только их звук, ничей другой, и что я в восторге от всех их, начиная от тамтамиста и кончая добавочным фаготом, и что я обожаю и Бостон, и их зал, и их пюпитры, и даже слюни, которые они выливают из тромбонов, - но все-таки лидер их мне милее, и именно ему, а не каким-нибудь собирательным величинам, я хочу посвятить эту симфонию.
Корректуры Скрипичного концерта были закончены на прошлой неделе, и он теперь печатается в срочном порядке. Задерживал корректуры разумеется не я, а те рабочие, которые должны выполнять сделанные мною поправки. В тот же день как концерт будет отпечатан, мы его вышлем тебе; вероятно это будет в начале декабря. 3-ий концерт будет готов вслед за Скрипичным. Его тоже начали печатать и кажется квартет уже отпечатали, но отложили , чтобы пропустить вперед Скрипичный. Эберг уехал в Германию. Он все хватается за голову, что у Издательства нет денег и что он даже несколько десятков тысяч вложил своих. Вследствие этого отменил печатание моего Второго концерта, что чрезвычайно меня огорчило . Награвировал 5-ю сонату и несколько старых романсов и тем ограничился. Выходит, что наше Издательство похоже на престарелого турка, который взял себе в жены двух здоровенных баб, а затем больше пускает на них слюни.
Напиши мне, как ты хочешь, чтобы я поступил со Сюитой из “Трех Апельсинов”. Хочешь ли ты быть ее первым исполнителем или можно ее дать кому-нибудь другому? (я еще никого не имею в виду и никому ее не показыывал) . Конечно, эта Сюита по своему музыкальному значению менее существенна, чем Сюита, которую я хочу сделать из “Огненного Ангела“ (из пяти частей,три части для сопрано и оркестра и две для оркестра одного). Но я еще не вполне уверен, поспеет ли последняя к маю. Если бы она однако поспела и ты сыграл бы ее здесь в мае, то хорошей исполнительницей была бы Кошиц, которая кстати теперь в Париже. Напиши мне, что ты думаешь. Да пришли мне пожалуйста руководство для тромбонов, а также, если есть, аналогичные руководства для других инструментов, напр[имер], для саксофонов или иных духовиков.
Про Эберто говорят, что он в январе лопнет совсем, и я даже начал с ним переговоры о разводе, чтобы получить свободу для концертов в Париже. Говорят, у него на чужое имя куплены большие имения, но все же его крах, по-видимому, очень угнетает его: он сильно постарел и сбавил тон. Дягилев заказал новый балет Орику и кажется Дукельскому, довольно способному юноше, из которого он, по-видимому, проектирует вылепить новую звезду. Моего же ”Шута” совсем не дает: видно, если кто идет под крыло к Кусевицкому, того Дягилев проклинает. А правда ли, что Метнер сделал в Америке трескучий успех? Пожалуй еще Издательству придется снова принять его на свое нежное лоно?!
Был я в Брюсселе, играл 3-ий концерт. Там же Рульман исполнил сюиту из ”Шута”. Сыграл он ее очень чисто, т[ак] к[ак] имел 6 репетиций. Публика принимала горячо: Брюссель идет вперед и уже не боится новой музыки. На январь мне некая Мэри Бран предложила для Германии и Польши 8 концертов по 125 долларов, плюс дорога. Контакт с обоюдной неустойкой, так что надо думать все это состоится .
Я в восторге, что Наталия Константиновна правит автомобилем. Когда весною она повезет меня, то я возьму с собой и симфонию: если наедем на столб, то – погибать, так вместе! Мои домашние цветут. Святослав умнеет и пытается ползать. Все мы сердечно приветствует тебя и Наталью Константиновну, я же сверх того крепко тебя целую. Наталия Константиновна вероятно менее занята, чем ты. Было бы чрезвычайно мило, если бы она мне написала как-нибудь.
Любящий тебя
СПрокофьев
Пожалуйста передай мой поклон Владимиру Николаевичу.

Машинопись с подписью от руки. АК- БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Сергей Прокофьев:
«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»”,
“Советская музыка”, 1991, № 5. С. С. 75-77.

Инструкции Прокофьева по “хорошему тону“ печатания на пишущей машинке, которого сам он безукоснительно придерживался – еще одно свидетельство чрезвычайной его любви к порядку – будь то распорядок дня, точность прихода на деловые встречи или чистота написанного – от руки ли, на машинке ли - текста.

Согласно Дневнику Прокофьева, об успехе исполнения “Скифской
сюиты“ он узнал как из телеграммы Кусевицкого, о которой сообщил ему Эберг, так и из подробного письма Цедербаума, которое получил 7 ноября 1924. Прочитав его, композитор записал: “Когда в 1918 году я приехал в Америку, то эта великая республика была слишком глупа для меня, но за шесть лет эта дурафья заметкно развилась. Я рад, ибо в других отношениях Америка мне очень сипатична...“ .

"...был у Кусевицкого, рассказал ему про мою идею написать симфонию, - записывает композитор 12 июня 1924. – Он хвалил идею и обещал сыграть симфонию в Америке и Париже, как только напишу. Советовал мне непременно сделать одну часть – тему с вариациями. Идея мне понравилась" .
Весь август, сентябрь и октябрь 1924 композитор продолжает работать над симфонией. Из писем его Кусевицкий узнает о всех этапах этой работы, оказавшейся необычно трудной для композитора. Свидетельством тому его регулярные пометки в Дневнике.
17 августа: “Надо обдумывать Симфонию. То, что она будет в двух частях, первая – сонатное аллегро, вторая – тема с вариациями, у меня давно решено. Главная партия и темы для вариаций были сочинены уже давно: первая в Rochelets, вторая еще в Америке. Теперь обдумываю побочные партии, несколько хорального характера“.
20 августа:"Симфония ни с места, что не способствует хорошему настроению".
22 августа: "Симфония положительно не ладится, хотя кажое утро думаю или сижу за роялем. Решил пока отложить первую часть и взяться за вариации: на них легко раскачаться".
5 сентября: "Симфония движется медленно, но все же движется. Эскизы очень грубые, без всяких отделок, но самое важное – сделать скелет".
29 сентября: "Пять вариаций вчерне готовы".
30 сентября: "Обдумывал: какой избрать конец для Симфонии. Писать третью часть, финал, но не вижу как. Идея: разработать последнюю вариацию с введением в нее тем из первой части".
11 октября: "Сочинил последнюю вариацию."
13 октября: "Симфония движется. Виден конец скелета... "
17 октября: "Кончил эскиз Симфонии. Но какая работа еще! Сначала отделка, потом оркестровка"
19 октября: "Принялся за отделку Симфонии, это большая работа, так как местами скелет весьма субстенциален".
6 ноября. "Работал над симфонией. Виден конец первой части" .

К предполагавшейся премьере в бостонском сезоне 1924-25 Вторая симфония завершена не была. Решено было провести ее премьеру летом 1925 года в Париже.
Бостонскому оркестру окажется в 1930 посвящена Четвертая симфония Прокофьева ор. 47, заказанная композитору к 50-летнему юбилею этого коллектива.

Авторское переложение Первого скрипичного концерта, ор. 19 для скрипки и фортепиано было издано “А.Гутхейлем” еще в 1921. Партитура его и оркестровые голоса, а также партитура и авторское переложение для двух фортепиано Третьего фортепианного концерта, ор. 26 были опубликованы “А.Гутхейлем” до конца 1924. Публикация оркестровых голосов Третьего фортепианного концерта будет завершена в начале 1925 (см. ниже письмо С.С.Прокофьева к Н.К.Кусевицкой от 23 декабря 1924).

В строках Прокофьева о новых балетах, заказанных Дягилевым Жоржу Орику (“Матросы” и “Пастораль”, поставлены, соответственно в 1925 и 1926) и Владимиру Дукельскому (“Зефир и Флора”, поставлен в 1925), нельзя не ощутить ревность к новым фаворитам импрессарио. Однако вопреки утверждению Прокофьева, он вовсе не был проклят Дягилевым. По его заказу им будут написаны еще три балета, поставленные впоследствии дягилевской труппой - “Стальной скок“ ор. 41 (премьера 7 июня 1927), “Блудный сын“ ор. 46 (премьера 21 мая 1929) и “На Днепре“ ор. 51 (премьера 16 декабря 1932).

Ограниченность финансовых возможностей РМИ была очевидна Прокофьеву.”...теперь в Германии так взлетели цены, - писал он еще в 1923,-что Кусевицкий временно прекратил печатание: сюиту из «Шута» оттиснут всего лишь в нескольких экземплярах для сдачи партитуры и голосов в наем, маленькие партитуры пока делать не будем, а гравировку “Классической симфонии“ и вовсе отложили” . Вместе с тем, награждая РМИ все новыми пикантными эпитетами, композитор, как и прежде, то и дело подгоняет Кусевицкого-издателя.
Уходить из РМИ Прокофьев тем не менее не хотел – и когда, в 1920 Стравинский рекомендовал ему издаваться у Честера (Chester), и в середине 20-х годов, когда его пыталось переманить Универсальное издательство (Universal Edition) в Вене. "Гутхейльцы теперь окрыли отделения в Париже, Брюсселе и Лондоне и имеют ходы в Испанию и Нью-Йорк, так что хорошо распространяют вещи, - пишет он в январе 1923. - Условия у них со мною такие: при печатании ничего не платят, по покрытии же продажей гравировальных расходов дают 50% с последующей продажи. На экземпляре пишут: «propriété de l’auteur et de l’editeur» (собственность автора и издателя –франц.)” .
Не соглашался Прокофьев и на неоднократные предложения публиковать свои сочинения в Советской России. Не потому только, что, как писал он в 1924, "...нелепо мне есть хлеб ждущих очереди московских композиторов" . Потому прежде всего, что прекрасно понимал, как важно для него, чтобы сочинения его публиковались на Западе.
Лишь однажды, в 1933, соблазнился было Прокофьев на предложение издать в России фортепианное переложение своей Третьей симфонии, сделанное Мясковским вместе с Шебалиным, и собственную обработку шубертовских вальсов. Поинтересовавшись, как отнесся бы к этому Пайчадзе, Прокофьев сетовал Мясковскому: "Он закинулся, находя, что невозможно делить вещь между двумя издательствами" . Прокофьев предлагал затем, чтобы переложение это было награвировано в Москве на те суммы в русских рублях, которые оставались после его гастролей на счету "Международной книги". Но и это сделать не удалось. Так и осталось переложение Третьей симфонии неизданным. "Ситцами торговать легче, нежели вести прогрессивное музыкальное издательство", - негодовал Мясковский .

Сюита из оперы “Огненный ангел”, как говорилось уже, не была написана Прокофьевым. Нина Кошиц примет однако участие в премьере фрагментов оперы, которую проведет Кусевицкий в Париже в 1928.
Два фрагмента из оперы «Любовь к трем апельсинам» op. 33-ter (Скерцо и Марш) Кусевицкий, как говорилось выше, дирижировал в Париже еще 26 октября 1922, однако Сюиту из оперы ор.33-bis играть здесь не стал. Мировую премьеру ее осуществил (29 ноября 1925, Париж) французский дирижер Филипп Гобер (Philippe Gaubert) (1879-1941). В США Сюита впервые прозучала под управлением Кусевицкого в Бостоне (12-13 ноября 1926), была сыграна затем в концерте Бостонского оркестра в Нью-Йорке (25 ноября) и многократно исполнялась Кусевицким (хотя и фрагментарно) впоследствии.

Ирония Прокофьева по адресу Николая Метнера имела под собой двойную почву. С одной стороны, она коренилась в том, что ему была хорошо известна давняя антипатия Метнера к его творчеству. Вместе с Рахманиновым Метнер, как мы помним, тормозил попытки молодого Прокофьева опубликовать свои сочинения в РМИ. С другой стороны, ирония эта основывалась на охлаждении отношения к Метнеру со стороны Кусевицкого. Именно по этой причине слова Прокофьева о Метнере требуют несколько более подробного комментария.
Эмигрировав из Советской России в 1921, Метнер очень надеялся на поддержку Кусевицкого. Ведь именно он провел в Москве вместе с автором премьеру его Первого фортепианного концерта (12 мая 1918), музыка которого произвела на него тогда сильное впечатление, именно с ним Метнер вторично играл его (24 декабря 1918). В письмах к Эбергу композитор спрашивал о перспективах своего сотрудничества с Кусевицким как издателем и дирижером.
Кусевицкий пригласил было Метнера сыграть Фортепианный концерт в одной из своих ноябрьских программ 1921 в Grand Opéra. Однако не будучи уверен, что живший тогда еще в Ревеле композитор успеет во-время получить французскую визу, он изменил программу и выслал Метнеру чек на 25.000 марок взаимообразно. Ободренный этим, композитор спрашивает в письме к Кусевицкому, может ли он надеяться на издание своих произведений в РМИ и участие в его парижских концертах. Ответ, пришедший за подписью Наталии Кусевицкой, окончательно разбивает его надежды. Метнер чувствовует себя уязвленным. Получив в январе 1923 чек на 50.000 марок от Рахманинова и следуя его совету, он возвратит полученные от Кусевицкого деньги в кассу РМИ в счет будущих публикаций своих сочинений.
В Дневнике Прокофьева зафиксирован пересказанный ему Эбергом диалог с Метнером: "Метнер: почему издательство не печатает моих сочинений? Эберг : нет денег. Метнер: ну, а Стравинского вы печатаете? Эберг: на печатание Стравинского Н[аталия] К[онстантиновна] дает деньги из своих частных средств. Метнер: а Прокофьев? Эберг: тоже" .
Гастролируя осенью 1924 - весной 1925 в Америке, Метнер исполнял свой Фортепианный концерт в Филадельфии и Нью-Йорке под управлением Леопольда Стоковского, в Чикаго - Фредерика Стока, в Цинциннатти - Фрица Рейнера (1888-1963), в Детройте - Осипа Габриловича. "Итак, почти везде в главных пунктах мне придется играть, - делится он, - к р о м е Б о с т о н а, резиденции Его Кусевичества... Ну, да Бог с ним" . Полтора десятилетия спустя к Кусевицкому обратятся организаторы новых гастролей Метнера в США с вопросом о возможности выступления композитора с Бостонским оркестром в качестве солиста в
За рубежами России обострилось несходство музыкальных идеалов Кусевицкого - поборника новой музыки и Метнера - яростного антипода модернизма. Фортепианный концерт Стравинского, на премьере которого в Париже Метнер побывал, явил собой для него "... не только безобразную музыку или даже не музыку, а голый ритм, наполненный случайными звуками, но и не менее безобразную звучность!" .
Изменение творческих приоритетов дирижера стало, надо думать, основной причиной его охлаждения к Метнеру. Возможно однако предположить и другую. Невольно для самого себя Кусевицкий мог распространить на композитора свое крайне негативное отношение к его брату Эмилию Метнеру. Ярый антисемит, в равной мере обращал он свое юдофобство против Карла Маркса, Зигмунда Фрейда и Рудольфа Штейнера, а в начале 30-х г.г. сделался апологетом Гитлера и Муссолини .

Бельгийский дирижер Франсуа (Франц) Рульман (Rűhlmann, Françs) (1868-1948), после окончания Брюссельской консерватории выступал в Льеже, Антверпене, работал ассистентом дирижера театра de la Monnaie (Théâtre Royal de la Monnaie) в Брюсселе. В 1905–1913 – главный дирижер Opéra-Comique в Париже, с1916 – работал в Grand Opéra. Осуществил мировую премьеру Сюиты из балета Прокофьева ”Шут” (15 января 1924, Брюссель) и, годом ранее, первое в Бельгии исполнение его ”Скифской сюиты” (14 января 1923).

“Полевением” своей музыкальной жизни Брюссель был во многом обязан пианисту, дирижеру и музыковеду, энтузиасту современной музыки Полю Коллару (Paul Collaer) (1891-1989) - организатору камерных Концертов “Pro Arte”(1920), активному участником популярных симфонических концертов, позднее – многолетнему директору Фламандского Радио (Flemish Radio). Подтверждением мысли Прокофьева об изменении отношения в столице Бельгии к современной музыке сделаются мировые премьеры оперы Прокофьева ”Игрок” - 29 апреля 1929, (Théâtre de la Monnaie, дирижер М.Корнейль де Торана (Maurice Corneil de Thoran) (1881-1953) и ”Симфонии псалмов” Стравинского -13 декабря 1930, брюссельский Дворец искусств, дирижер Эрнест Ансерме (Ansermet) (1883-1969).

С.С.Прокофьев - В.Н.Цедербауму
3 декабря 1924, Bellevue

Многоуважаемый Владимир Николаевич,
Едва я Вам отправил мое подробное письмо 20 ноября, как через несколько дней пришло Ваше от 9 ноября. Это очень хороший симптом, что Бреннен предлагает расплатиться за меня с Хенселем. Разумеется я и не желаю иного менеджера, чем Бреннен, ибо, находясь при Бостонском оркестре, он имеет самые широкие возможности, каких Хенселю и не снилось.
Крепко жму Вашу руку и благодарю Вас за успешные демарши. Постараюсь Вам исчерпывающе ответить на все Ваши вопросы.
1. О моем финансовом отношении к Хенселю я Вам излагаю в отдельном прилагаемом письме, которое нарочно пишу по-английски, дабы Вы могли в случае надобности передать его Бреннену для руководства при производстве рассчета. Как Вы увидите, там есть спорных 500 долларов.
2. Относительно процентов, которые будет взымать с меня Бреннен, я думаю, что у него должны быть свои правила на этот счет и что скорее о н должен предложить мне свои условия, а не я назначить ему. Я уже писал Вам, что Хенсель брал с меня 15 – это очень добросовестно; 20 было бы туда-сюда, терпимо, а 25 по-моему уже процент разбойный.
3. Что касается моих дирижерских выступлений, то в самом деле, я не помню, когда я дирижировал чужими вещами. Но у меня есть некоторые симпатии, которые вероятно покажутся странными и не совсем выгодными, но все же я охотно за них взялся бы. Например: симфонии Мясковского; или некоторые симфонии Глазунова, которые хотя я и не считаю первоклассными, но которые знаю с детства и люблю по детским воспоминаниям; из Р[имского]-Корсакова я люблю некоторые мало известные его вещи, как Симфониетту или “Сказку”; из Даргомыжского – “Чухонскую фантазию”. Но я совершенно не представляю себя исполнителем «стандартных» русских вещей, как симфонии Бородина или Чайковского, “Шехеразады”, “Ночи на Лысой горе“ или “Петрушки“. Еще меньше – классического репертуара или иностранного модерна! Так или иначе – относительно моих дирижерских выступлений лучший совет сможет дать Сергей Александрович.
4. Из концертов с оркестром я могу, кроме трех моих, играть Концерт Римского-Корсакова – и точка. Сергей Александрович кажется поругивает этот последний, но это напрасно: он очаровательно звучит с оркестром и неизменно производит хорошее впечатление. Я между прочим уже играл его со Странским в Нью-Йорке, вообще же его в Америке почти не знают.
5. О программах реситалей и писал Вам в прошлый раз. Кроме моих сочинений, я могу играть: мои транскрипции вальсов Шуберта и фуги Букстехуде; затем 6 “Картинок с выставки“ Мусоргского, 4 “Причуды“ Мясковского, “Сказку“ Метнера, первую часть Сонаты Чайковского и еще несколько русских мелочей. Между прочим это Боровский догадался играть не всю Сонату Чайковского, а только первую часть, и поступил чрезвычайно остроумно, ибо первая часть превосходная, а остальные – дрянь, и именно по этой причине Сонату почти никогда не играют. Зубрить еще классический репертуар было бы для меня величайшею отравою, и я прошу меня избавить от этого. Времени я ухлопаю пропасть, а сыграю посредственно. Что касается пополнения моего русского репертуара, то это не так просто: пополнять модерном не имеет смысла, а среди фортепианной русской литературы прошлого века прямо-таки ничего не найдешь! Если Бреннен будет устраивать мне ресайтли в Нью-Йорке или Чикаго, то пусть имеет в виду, что там я вышеупомянутые вещи русских авторов уже играл, поэтому в этих двух городах я буду играть только мои сочинения, - надо думать они уже дозрели до этого.
6. Из вокальных сочинений у меня, слава Богу, есть 22 романса плюс “Гадкий Утенок“. Все это скоро будет напечатано с текстами на четырех языках.
7. Для камерных выступлений у меня есть, кроме виолончельной Баллады, “Еврейской увертюры“ и фаготного скерцо, новый Квинтет для гобоя, кларнета, скрипки, альта и контрабаса. Хотя фортепиано в нем не участвует, но все же этот Квинтет может идти а тот же вечер без меня. Я также могу сыграть Виолончельную сонату Мясковского.
8. Вам может быть покажется странным, что я даю не ходовой репертуар, а какой-то странный подбор вещей, которые не могут рассчитывать на тот же успех, как другие, более популярные комбинации. Вы и, может быть, Бреннен скажете, что я сам себе порчу мой будущий успех. Но не надо забывать, что всякий исполнитель силен только в том, что близко его сердцу. Если же меня будут заставлять играть то, к чему я не чувствую призвания, то я буду исполнять эту барщину как второразрядный пианист, проклиная при этом свою судьбу. Поэтому, если Бреннен хочет, чтобы я давал максимум того, что я могу дать, - надо чтобы он позволил мне держаться главным образом моих сочинений.
9. В прошлом письме я сообщал Вам, что, кроме долгов Хенселю, у меня есть еще долги журналам за объявления. Долги эти следующие: “Musical Courier“ $390.15, “Musical America“ $317.51, “Musical Leader“ $60.00. Очень было бы хорошо, если бы Бреннен взял на себя немедленно расплатиться с ними. Я Вам сейчас расскажу почему: эти журналы давно потеряли всякую надежду получить с меня деньги, ибо объявления, за которые я им должен, относятся к 1919 году. Поэтому, если предложить теперь первым двум по 150-200 долларов, а последнему 25, то они вероятно согласятся этими суммами удовлетвориться и аннулировать мои долги. Если же я через год торжественно явлюсь в Америку, то разумеется они будут требовать все суммы сполна. Еще лучше даже, если к ним обратится не Бреннен (если к ним обратится Бреннен, то они пронюхают, что у меня какие-то перспективы), а скажем Хенсель, которого Бренен может попросить это сделать, когда будет улаживать с ним мой переход. Деньги даст Бреннен, но переворы с журналами поведет Хенсель, как бы от себя. Я уверен, то таким способом можно будет отвертеться 300-400* долларами вместо 767. Между прочим возможно, что эти журналы будут предлагать новые абонементы на объявления, но я надеюсь Бреннен не найдет нужным этого делать: до сих пор эти объявления не принесли мне никакой пользы, а денег, как видите, ухлопано пропасть.
10. Если при принятии Бренненом моего менеджмента, возникнут еще какие-нибудь вопросы, то пожалуйста посоветуйтесь с Сергеем Александровичем. Я до сих пор всегда следовал его советам и очень верю им. Я уверен, что ему с высоты бостонского дирижерского пульта многие вопросы даже яснее, чем мне из глубины бельвюсской долины, в потому я всецело полагаюсь на его добрые решения.
Посылаю вам копии моих европейских рецензий, которые, если надо, передайте Бреннену. В январе я буду играть в Германии, тогла смогу добавить и немецкие, с которыми кажется очент в Америке считаются. Прилагаю также несколько старых моих американских 1919/20 года. В них, к сожалению, не указаны даты газет, но оригиналы находятся у Хенселя, они наклеены в отдельной книге, которую Бреннен может взять у него, коглда будет обсуждать мой уход от Хенселя.
Итак, кончаю с моими делами. Вчера (2-го) звонил мне Люблинский : он получил от Бреннена телеграмму – прислать немедленно материал 3-го концерта для исполнения его 9 декабря Боровским. Сделать этого мы не могли, т[ак к[ак] печатный материал все еще не готов (хотя и вот-вот будет), а если бы я даже рискнул послать мой рукописный, который может мне понадобиться для моих собственных выступлений, то “Аквитания” шла 3 декабря, следовательно в Нью-Йорке она 8-го, а потому матtриал раньше 9-го в Бостоне быть бы не мог. Т[ак к[ак] без репетиций концерт все равно не пошел бы, то я советовал Люблинскому телеграфировать отказ.
Когда Боровский был у меня в октябре, он спрашивал, к какому времени будет напечатан материал 3-го концерта. Я ответил: к концу ноября. Полагаю, что так и случилось бы, но тем временем Эберг получил от Вас директиву прислать как можно скорее материал Скрипичного концерта, о фортепианном же – ни слова. Поэтому остановили печатание 3-го, чтобы пропустить вперед Скрипичный. Завтра я пойду в нотопечатню, чтобы подогнать подлецов и, если можно, узнать даты выпуска 3-го концерта и Скрипичного .
Передайте пожалуйста мои лучшие приветствия Наталие Константиновне и Сергею Александровичу, Вам же еще раз жму руку и благодарю Вас за радения.
Искренне Ваш
СПрокофьев

Разумеется, в обмен надо получить от журналов расписки, что они удовлетворены и больше с меня ничего не требуют.
Машинопись с подписью от руки,
сноска написана от руки.
АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 13.
Послано в Бостон.
Опубликовано не полностью:
Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»”,
“Советская музыка”, 1991, № 5. С. 78.

Вальсы Шуберта-Прокофьева, выбранные и объединенные в Сюиту для фортепиано в две руки, как и Органная прелюдия и фуга для фортепиано Букстехуде-Прокофьева были изданы “А.Гутхейлем“ в 1923. Как говорилось выше, для балетмейстера Бориса Романова Прокофьев сделал четырехручное переложение шубертовских вальсов. В этой версии они увидели свет в 1938 в Музгизе, Москва.
Соображения Прокофьева относительно своего исполнительского репертуара интересны помимо всего еще и тем, что как дирижер он готов был исполнять сочинения композиторов, к творчеству которых в целом относился скептически - Метнера и Глазунова, а как пианист играть того же Глазунова - его Гавот ор. 49 №3 был записан им в компании Aeolian Duo-Art (1920). Из названных в письме фортепианных сочинений Прокофьевым-пианистом были записаны в той же компании "Быдло", "Балет невылупившихся птенцов" (1923) , "Променад" и "Старый замок" (1926) из "Картинок с выставки" Мусоргского и две пьесы (№№ 1 и 6) из цикла Мясковского "Причуды" (1930).

Говоря об издании Кусевицким своих вокальных сочинений, Прокофьев имеет в виду Два стихотворения: "Есть другие планеты" (К.Бальмонт) и "Отчалила лодка" (А.Апухтин) для голоса с фортепиано ор.9, "Гадкий утенок" ор.18, Пять стихотворений для голоса с фортепиано ор. 23, Пять стихотворений А.Ахматовой для голоса с фортепиано ор.27, Пять песен без слов для голоса с фортепиано ор.35, Пять стихотворений Бальмонта ор. 36, Две песни для голоса с фортепиано из музыки к кинофильму "Поручик Киже" ор. 60-bis. Упоминая камерные произведения, Прокофьев имеет в виду Балладу для виолончели и фортепиано ор. 15, Увертюру на еврейские темы для кларнета, двух скрипок, альта , виолончели и фортепиано ор. 34, и Квинтет ор.39. Юмористическое скерцо для четырех фаготов ор. 12-bis было издано Юргенсоном.

Авторы книг о Стравинском не раз обращали внимание на скрупулезную тщательность композитора при оформлении контрактов с издателями и концертными организациями, указывая при этом на юридическое образование, которое композитор получил в Петербургском университете. Прокофьев правовых факультетов не заканчивал, однако то, о чем Эберг пренебрежительно писал "все торгуется", было на самом деле незаурядным коммерческим талантом композитора.


С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
23 декабря 1924, Bellevue

Дорогая Наталия Константиновна,
Поздравляю Вас и дорогого Сергея Александровича с праздниками и желаю обоим, чтобы в Новом Году в Вашем домашнем хозяйстве Вы каждый день за обедом ели бы лавровый суп!
Вы вероятно уже получили отпечатанные партитуры и материал Скрипичного концерта, которые были отосланы неделю тому назад. А сегодня поехал в Бостон и материал Третьего концерта, рукописный, потому что печатный, хотя и отпечатали, но из-за праздников еще не доставили в Издательство, а т[ак] к[ак] Эберг, страдая бедностью, как огня боится нового счета за печатание 3-го концерта, то получение этого материала может затянуться еще дней на 10. Поэтому, чтобы не затягивать, я и просил Эрнеста Александровича отправить сегодня Вам рукописные партитуру и голоса.
Пташка присоединяется к моим поздравлениям и шлет Вам и Сергею Александровичу ее лучшие пожелания. Рождество мы не собираемся проводить никак, т[ак] к[ак] проходим сейчас через полосу трауара: скончалась моя мама от разрыва сердца. Ее здоровье было в корне подорвано российскими событиями. Прошлой зимою она была опасно больна, этим летом чувствовала себя гораздо лучше, но то была последняя вспышка. Похоронили ее здесь, в Бельвю. После этого печального события нам хотелось бы переехать в другое место, - дом, в котором все это разыгралось, опротивел, но контракт с хозяином заключен до мая – и потому придется остаться.
Передайте маэстро, что я все жду от него американские трактаты про духовые инструменты – это мне нужно для оркестровки симфонии, к которой я теперь приступил.
Целую Ваши ручки и буду чрезвычайно рад получить от Вас весточку. Вы пока были очень молчаливы. Сергея Александровича крепко обнимаю.
Любящий Вас
СПрокофьев
Прошу передать Владимиру Николаевичу мои лучшие пожелания к Новому Году.
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»”,
“Советская музыка”, 1991, № 5. С. С. 78-79.

Во фразе Прокофьева о лавровом супе сквозит его ирония относительно лавровых венков, которых удоставивается Кусевицкий.

На одной из последних фотографий Мария Григорьевна Прокофьева запечатлена сидящей в саду вблизи дома в Бельвю в окружении С.С.Прокофьева, Л.И.Прокофьевой и с маленьким Святославом на коленях – ”все еще статная и крепкая на вид женщина... ” . Прокофьев в дневнике: ”Кончина мамы у меня на руках, в 12.15 ночи на тринадцатое декабря” .


С.С.Прокофьев –С.А.Кусевицкому
2 января 1925, Bellevue

Дорогой Сергей Александрович,
Третьего дня была у меня Лия Любошиц, которая играла мне мой Скрипичный концерт. Играла она хорошо, лучше Дарье. Вчера она уехала в Америку, где собирается исполнять его в нескольких местах, но первое исполнение желала бы иметь с тобою. Эрнест Александрович говорил мне, что из последнего письма Наталии Константиновны он понял, будто материал Скрипичного концерта опоздал к выступлению Бургина. Поэтому, если исполнение Бургиным этого концерта полетело к козлу на рога, то может быть очень хорошо, если бы его сыграла Лия? Во всяком случае сообщаю тебе, что ее менеджер – Юрок, и что она очень бы хотела это сделать. Между прочим Э[рнест] А[лександрович] винит меня в том, что я не согласился в свое время отправить тебе оттиски непрокорректированного материала Скрипичного концерта; тогда ты получил бы его на месяц раньше. Но я никак не мог решиться на такой поступок, т[ак] к[ак] знаю,что ты проклял бы меня на первой же репетиции, если бы у тебя оказался материал, полный ошибок!
Вчера я был чрезвычайно удивлен, встретив Цедера , который сообщил мне, что у Вас вышла размолвка и потому он неождиданно порхнул из америки ав Европу. Вот тебе и раз! Кто же теперь будет стучать на машинке под твой диктант? Наталия Константиновна сделалась очень черствой по отношению ко мне и пока не подарила меня ни одной буквой, а у тебя наверно рука запухла от палочки, - неужели я так-таки теперь от Вас до весны ничего и не услышу?!
А какая судьба может постичь переговоры с Бренненом относительно моего менеджерства на будущий сезон? Цедербаум, когла был еще в Америке, прислал мне два длинных письма, сообщая, что с твоего благословления он начал с Бренненом переговоры обо мне. Я тогда послал Цедербауму все необходимые материалы обо мне, о моих отношениях с предыдущим менеджером, о долгах, программах и пр[очее].
Теперь же, когда Цедербаум так неожиданно вылетел в Европу , это дело как-то по-моему повисло в воздухе и я не знаю, где остановились переговоры. Конечно, я отлично понимаю, что роль тут у Цедера маленькая и что мое турне зависит не от милости Бреннена, в прежде всего и главным образом от тебя, но с другой стороны, я тоже понимаю, что тебе с твоими 125 концертами совершенно некогда входить в различные детали обо мне. Поэтому не думаешь ли ты, что мне пора обратиться с письмом непосредственно к Бреннену? На всякий случай я при сем прилагаю письмо к нему по-английски, в котором излагаю все детали. Прилагаю также русский перевод этого письма . Пожалуйста, прочти его, и если ты находишь, что оно написано правильно и момент подходящий , то передай его Бреннену.
Симфонию оркеструю, но партитура ползет медленно. Не потому, что я занимаюсь ею мало, наоборот, я сижу над ней каждое утро, но оттого, что страницы партитуры заполнены сверху до низу, притом очень цветисто. А для того, чтобы разводить все эти цветы, надо не мало времени и изобретательности. Во всяком случае ты отведи ей место в какой-нибудь апрельской программе, такой срок был бы для меня спокойнее всего. А что же ты ничего не ответил про Сюиту из “Апельсинов”? Нужна она тебе для майского Парижа или нет? А школу тромбонов тоже не прислал. Вообще наплевал на меня. Это ужасно не ласково.
С Издательством мое положение прямо трагическое. Печатается только 5-я соната (с лета – 22 страницы) да перепечатывается несколько старых романсов. “Классическая симфония“ приостановлена. О Втором концерте Эдуард Александрович и слышать не хочет, ни о партитуре, ни о клавире. А между тем к весне у меня для печати будут еще: 2-я симфония, Сюита из “Апельсинов”, Квинтет и клавир “Семеро их”, а к осени вероятно опера . Я чувствую себя каким-то Ипполитовым-Ивановым или просто Ивановым, но и тех кажется в свое время печатали оживленнее. Ведь так еще год или два, и у меня окажется воз неизданных рукописей, особенно если мне удастся достать из России те, которые уже принадлежат Издательству по контракту! Вот ты и рассуди, какое у меня в связи с этим возникает настроение.
Крепко тебя обнимаю и прошу тебе поцеловать ручки у Наталии Константиновны. Желаю Вам обоим яркого цветения в этом году, здоровья, успехов и удачных пасьянсов (что тоже очень важно для настроения!)
Любящий тебя
СПрокофьев
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые


Перевод моего письма Бреннену от 3 января 1925:

С.С.Прокофьев – У.Бреннену
3 января 1925, Bellevue

Уважаемый Мр. Бреннен,
Секретарь г. Кусевицкого Цедербаум писал мне из Бостона, что Вы склонны взять мой менеджмент для Соед[иненных] Штатов. Т[ак] к[ак] г. Цедербаум в настоящее время покинул Америку, то я думаю, что нам лучше всего войти в непосредственные отношения. Я сочту для себя большим удовольствием работать с Вами, ибо я знаю, каким вниманием пользуется Ваше имя в Соед[иненных] Штатах. До сих пор моим менеджером был мистер Хенсель, Нью-Йорк. В течение трех последних лет он не смог достать мне ни одного ангажемента; полагаю, что это может быть достаточным объяснением, почему я покидлаю его. Мы с ним не имели контракта, все дела велись на слово, поэтому я хотел бы чтобы мы расстались как джентльмены.
Будьте добры сообщить мне Ваши условия для нашей будущей совместной работы. Мистер Хенсель брал с меня 15 процентов.
Секретарь г. Кусевицкого писал мне, что Вы имели любезное намерение заплатить Хенселю ту сумму, которую я ему должен с тем условием, что я возмещу Вам это из гонораров тех концертов, которые Вы мне устроите. Согласно счету, предъявленному мне Хенселем, я долджен ему 1294 доллара 42 цента, но я полагаю, что эта сумма может быть уменьшена до 789 долларов 42 центов. В конце этого письма я дам детальные объяснения, на каких основанияъ я предвижу это уменьшение.
Кроме долга Хенселю я имею несколько других, которые было бы хзорошо ликвидировать до моего возвращения в Америку. Я имею в виду долги музыкаьным журналам за объявления. Я должен:
390 долларов 15 центов “Музыкальному курьеру”
317 долларов 51 цент “Музыкальной Америке”
60 доларов --------------- “Музыкальному лидеру”.
Если по возвращении в Америку я буду иметь успех, тот эти журналы потребуют от меня уплаты сполна. Но если бы Вы сейчас предложили им половину или даже меньше, тоя уверен, они были бы готовы на этом аннулировать счета, ибо мои лроги являются результатами контрактов, заключенных с журналами еще в 1919 году, и потому эти господа уже давно потеряли надежды получить от меня.
Могу ли я надеяться, что вы заплатите этим журналам на тех же оснгованиях, на которых Вы готовы заплатить Хенселю? Если да, то лучше, чтобы это дело было проведено мистером Хенселем. Если рассчет будете производить Вы, то журналы почувствуют, что предо мною открылись новые возможности и будут настаивать на выплате сполна.
Возможно, что аннулируя мои счета, они будут предлагать новые контракты на оъявления. Я бы не хотел соглашаться на это, т[ак] к[ак] мой предыдущий опыт не принес мне никаких выгод.
Когда Вы будете доставать мне ангажементы на будущий сезон, нельзя ли их так распределить, чтобы моя поездка в Америку не превзошла 2 или 3 месяцев, ибо в течсение будущего сезона я предвижу постановки моих опер в нескольких европейских театрах, на которых я хотел бы присутствовать. Однако я не хотел бы приезжать в Соед[иненные] Штаты, если общая сумма моих гонораров оказалась бы слишком скромной: если после вычета расходов по переездам и пребыванию, а также долгов Хенселю и журналам мне останется мало, то интерес поездки будет сомнителен – тогда для меня интереснее сидеть спокойно, посвящая время сочинению новых произведений.
Разумеется, я хотел бы , чтобы мой дебют имел место с Бостонской Симфонией.
Что касается характера моих концертов, то лучше всего мне удается исполнение молих собственных сочинений. Я могу исполнять русскую музыку, но в меньшем колитчестве. Я должен признаться, что хотя я уважаю классиков, их исполнение не так удается мне, а потому я надеюсь, что Вы избавите меня от необходимости ставить их на программы.
С оркестром я могу играть три моих концерта и Концерт Римского-Корсакова. Для реситалей я имею две различные программы из моих сочинений и почти целую программу из русской музыки. Для камерных концертов я имею Сонату-Балладу для виолончели и ф[орте]п[иано] , Увертюру на еврейские темы для кларнета, двух скрипок, альта, виолончели и ф[орте]п[иано], Квинтет для гобоя, кларнета, скрипки, альта и контрабаса, а также Скерцо для четырех фаготов. Я также могу исполнить интересную Сонату Мясковского для виолончели и ф[орте]п[иано]( в первый раз в Америке). Для реситалей с певцом или певицей у меня есть 23 романса моего сочинения. Все они изданы с английским текстом. Как дирижер, я монгу продирижировать несколько русских партитур, некоторые из них в первый раз в Америке.
Буду ждать Вашего ответа с большим интересом. Если у Вас явятся некоторые вопросы, которые недостаточно освещены в этом письме, то будьте добры переговорить о них с г. Кусевицким, на мнение которого я в высокой степени полагаюсь.
Искренне Ваш
Сергей Прокофьев.

Далее следует постскриптум с подробным изложением, почему я считаю, что мой долг Хенселю может быть уменьшен не 505 долларов, то есть с 1294 долларов низведен к 789 долларам. Переводить тебе весь этот постскриптум я не буду, так как тебе эти технические подробности не интересны. Заканчивается оно так:

Я буду очень рад, если Вы сможете уладить это с мистером Хенселем. Однако, если Вам покажется, что вмешательство третьего лица в эти детали сможет быть неприятным для Хенселя, то я могу написать ему непосредственно. Все же, постольку поскольку Вы предложили уладить мои дела с Хенселем, я счел необходимым поставить Вас в известность о всех подробностях.
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Вложено в один конверт с письмом
С.С.Прокофьева к С.А. Кусевицкому от 2 января 1925
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые


Осуществленная Кусевицким мировая премьера Первого скрипичного концерта Прокофьева (18 октября 1923, Grand Opéra) привлекла внимание всего артистического Парижа. В зале присутствовали Кароль Шимановский, Артур Рубинштейн, Жозеф Сигети, Пауль Коханский, Пабло Пикассо, Александр Бенуа, Анна Павлова (Szymanowski, Szigeti). "Мы попали «с корабля на бал» - после эттальской тишины в бурный, кипящий Париж, на премьеру, где встретили множество интересных людей, старых и новых знакомых...", - вспомнит впоследствии Лина Прокофьева .
Успех Скрипичного концерта радовал Кусевицкого - в "А.Гутхейле" готовилось его издание. Радовал он и Прокофьева, сознававшего, сколь велика в этом успехе роль солиста и дирижера. Константин Сараджев в рецензии на московскую премьеру Скрипичного концерта, осуществленную 21 октября 1923 – всего через три дня после его мировой премьеры в Париже - Натаном Мильштейном под аккомпанемент Владимира Горовица,
призывал Прокофьева переработать его сольную партию. "К сведению джентльменов, считающих последний мало скрипичным, - парировал этот упрек композитор, - сообщаю, что в Париже имел успех не столько самый концерт, сколько его исполнитель, который до тех пор был в абсолютной безвестности, а сыграв мой концерт у Кусевицкого, получил приглашения исполнить его в Париже еще 3 раза в течение сезона, не считая приглашений в провинцию" . И далее, адресуясь к Сараджеву, продолжал: "Пусть он пойдет и поцелуется с Ауэром, испепелившим в свое время концерт Чайкина" .
Вопреки изначальному скептицизму Прокофьев отзывался о Марселе Дарьё как о блестящем виртуозе и весьма даровитом музыканте. Премьера Первого концерта вписала его имя в историю. Два года спустя Дарьё сыграет в Париже (11 June 1925) премьеру Скрипичного концерта Курта Вайля (Kurt Weill). Хотя концерт этот был посвящен Жозефу Сигети, он так и не исполнил его. Позднее, скрипач примет также участие в концертной премьере в Париже Квинтета Прокофьева для гобоя, кларнета, скрипки, альта и контрабаса (12 апреля 1927).
В успехе парижской премьеры Скрипичного концерта немалая заслуга принадлежала Кусевицкому. После первых исполнений концерта в России Отвечая на упреки Мясковского в изъянах оркестровки партитуры концерта , Прокофьев подчеркивал: "...многие из Ваших упреков надо отнести все-таки на счет недостаточной срепетированности оркестра и второсортности дирижера. Вылезающая туба, козлящая труба, исчезающие альты – все это симптомы одной болезни: недостаточной эквилибрированности оркестра. Этот концерт так инструментован, что если не уравновесить звучность отдельных групп, то получится черт знает что. Кусевицкий этого достиг, - у него и альты доканчивали тему, и трубы звучали издалека, и туба выглядела симпатичным увальнем" .
При всем этом неизменно критически настроенный к самому себе композитор сетовал, что, если бы первая часть Скрипичного концерта и его финал писались бы не семь лет назад, многое он сделал бы ныне по-другому. "Так противно, когда напишешь вещь и она ждет 7 лет милости исполнителя! На подобную тему (неисполнение»семеро их») я даже бурно поссорился с Кусевицким, который считается моим пропагандистом. Теперь нас помирили, а Семеро все-таки лежат" .
Премьера Скрипичного концерта, как и прежде Третьего фортепианнного, встретила в Париже далеко не однозначную реакцию. "Жаль, что, с точки зрения идей, произведение слишком напоминает мендельсоновское, - писал о скрипичном концерте композитор Жорж Орик, - а с точки зрения развития - богатую родственницу бедного Грига, одним словом, утопает в живописной, но весьма искусственной оркестровке" . Восторженно отозвавшаяся о премьере Надя Буланже подмечала однако, что "...одаренный блестящим, даже слишком блестящим талантом, музыкант пишет, руководствуясь вдохновением и мало заботясь о выборе средств" . Борис Шлецер усматривал в лирике Скрипичного концерта чрезмерную непосредственность, отсутствие должного самоограничения, отбора, как он выразился, самопожертвования, услышал в его музыке интонации a la Римский-Корсаков и Глазунов .
После парижской премьеры возникал ряд планов исполнения Первого скрипичного концерта в Америке. В июне 1924 о намерении (так и не осуществленном) включить его в программу своих гастролей по США в сезоне 1924-25 говорил Прокофьеву Павел Коханский.

Лия (Лея) Любошиц (Luboshutz) (1885-1965), игравшая Прокофьеву его Скрипичный концерт в Париже в начале 1925, принадлежала к лучшим представителям московской скрипичной школой. С Большой золотой медалью окончила она в 1903 Московскую консерваторию по классу профессора Яна (Ивана Войцеховича) Гржимали (1844-1915), гастролировала в России и за рубежом, где занималась у Эжена Изаи. Участница (вместе с братом, пианистом Петром и сестрой, виолончелисткой Анной) широко известного в предреволюционной России Трио Любошиц, она эмигрировала в 1921, жила в Берлине и Париже, а с 1925 – в США. В 1927-1947 преподавала в Кертис Институте (Curtis Institute) в Филадельфии и возглавляла Curtis String Quartet.
Кусевицкий многие годы был тесно связан с семьей Любошиц. Еще в августе 1905 с помощью известного в Москве юриста Онисима Голдовского - будущего мужа Лии Любошиц – было достигнуто соглашение Кусевицкого со своей первой женой артисткой кордебалета Большого театра Надеждой Петровной Галат (1875-?), не желавшей давать ему развода.
Брат скрипачки Петр Любошиц аккомпанировал Кусевицкому как контрабасисту еще в России, с ним же состоятся в 1928 выступления Кусевицкого-контрабасиста в Америке. С сыном Лии Любошиц и Онисима Голдовского пианистом и оперным режиссером Борисом Голдовским (1908-2001) Кусевицкий будет впоследствии сотрудничать в Беркширском музыкальном центре в Тэнглвуде.

Американскую премьеру Первого скрипичного концерта Прокофьева (24-25 апреля 1925, Бостон) провел однако под управлением Кусевицкого концертмейстер БСО Ричард Бургин (1892-1981). Американский скрипач русского происхождения, Бургин играл на скрипке с восьми лет, учился у Йожефа Иоахима в Берлине и у Леопольда Ауэра в Петербурге (1908-1912), дебютировал в 11 лет с оркестром Варшавской филармонии. Как солист выступал в крупных городах России и Западной Европы, впервые в Америке гастролировал в 1907-1908. Был некоторое время ассистентом Ауэра в Стокгольме и Христиании. Работая концертмейстером оркестров Петербурга, Хельсинки, Христиании и Стокгольма, он возглавлял струнные квартеты, выступал под управлением множества знаменитых дирижеров ( в том числе бывших руководителей БСО Макса Фидлера и Артура Никиша), а также композиторов Рихарда Штрауса и Сибелиуса. Играл Скрипичный концерт Сибелиуса с автором-дирижером.
В 1920 в Бостоне был объявлен конкурс на место концертмейстера оркестра. Бургин встретился в Париже с возглавлявшим тогда оркестр Пьером Монтё. "Я слушал игру Бургина не более пяти минут, - напишет много лет спустя дирижер. - Он был поражен, когда услышал от меня: “Вы - новый концертмейстер Бостонского симфонического оркестра”. Мы пожали друг другу руки и я сказал: “Добро пожаловать в Бостон!” <...> Замечательный музыкант- скрипач, он сделался впоследствии очень хорошим дирижером. Я был счастлив своим выбором Бургина. Моя вера в него <...> никогда не была поколеблена" .
Еще будучи студентом Петербургской консерватории, Бургин многократно слушал Кусевицкого - и как контрабасиста, и как дирижера. Весной 1922 скрипач присутствовал на концерте Кусевицкого в Париже и зашел после окончания программы артистическую приветствовать его. Кусевицкий пригласил Бургина посетить его на следующий день дома. За первой встречей последовала вторая - дирижер интересовался новостями музыкальной жизни Америки. " Как только вы обменивались рукопожатием с Сергее Кусевицком, - вспоминал позднее Бургин, - вы ощущали себя совершенно легко и свободно <…>. Покидая Париж, я уносил с собой замечательные воспоминания о нескольких часах, проведенных с исключительно сердечным человеком, человеком, который был, как принято говорить, важной персоной" .
В апреле 1923 Пьера Монтё сказал Бургину, что покидает Бостон. На вопрос, кто будет его приемником, дирижер ответил уклончиво: музыкант, которого Вы встречали год назад в Париже... Бургин без труда сделал соответствующее умозаключение. Летом в Париже состоялись его новые встречи с будущим музыкальным директором БСО.
Кусевицкий относился к Бургину с неизменным уважением, ценил в нем не только великолепного скрипача, лидера оркестра, но и музыканта широкого кругозора. Как солист Бургин появлялся в программах БСО с концертами Бетховена, Брамса, Сибелиуса, играл – вместе с концертмейстером группы виолончелей Жаном Бедетти (Jean Bedetti) – Двойной концерт Брамса. Многократно выступал и как камерный исполнитель. За три с лишним десятилетия работы работы в БСО Бургиным не был однако записал под управлением Кусевицкого ни один скрипичный концерт. Записаны лишь Второй, Четвертый и Пятый Бранденбургские концерты Баха.
В октябре 1934 Кусевицкий назначил Бургина дирижером-ассистентом БСО, настаивал, чтобы он дирижировал не менее трех недель каждого сезона. писал, что "... его ощутимый прогресс в дирижировании признан всеми" . В программах Бургина часто звучали произведения советских авторов – Вторая симфония Рейнгольда Глиэра, Восьмая Николая Мясковского, Симфонию ор. 11 Юрия Шапорина (1887-1966), Первая и Пятая симфонии Дмитрия Шостаковича.
Современники вспоминали Бургина как “...человека острого аналитического ума, живую, сердечную личность, богатую знаниями – музыкальными и всяческими другими“, , как “заядлого игрока“ и “человеке, интересующимся политикой»“ . Не послужило ли последнее – в добавок к его русскому происхождению – причиной того, что во времена сенатора Маккарти и «погони за ведьмами» за Бургин считался одним из участников так называемой антиамериканской деятельности и за ним была установлена слежка? Перу дочери Ричарда Бургина, профессору славистики Дайаны Бургин принадлежит интересная книга об отце, написанная стихами по-английски в "Онегинской строфе" .
Исполнение Бургиным прокофьевского концерта сделалось, по словам одного из рецензентов, ”..вехой артистической карьеры скрипача <…>, никогда прежде он не играл здесь с большей чуткостью понимания, с большей поэтичностью концепции, с большим контролем над самим собой и своим инструментом” .
"Телеграмма Кусевицкого об успехе Скрипичного концерта в Бостоне". – записывает Прокофьев в дневнике . Неделю спустя Наталия Кусевицкая присылает композитору рецензии. "Блестящие, - замечат он. – Вот и разбирайтесь в прихотливости успеха: в Лондоне ругали и издевались, в Бостоне, хотя скрипач был хуже, чрезвычайные похвалы" .
После выхода на пенсию в 1966 Бургин переехал на Флориду, где в Университете Телахасси продолжал педагогическую деятельность, которой активно занимался еще в Бостоне.

В начале 1926 о возможности дебюта с БСО снова просила Кусевицкого Лия Любошиц. Выступления скрипачки под его управлением с Первым концертом Прокофьева состоялось 14-15 декабря 1928 . То было единственное ее появление в регулярных программах бостонцев.
Позднее Первый концерт Прокофьева будет неоднократно играть под управлением Кусевицкого Исаак Стерн (9-10 января и 1-2 апреля 1948, Бостон; 31 июля 1948, Тэнглвуд). Многократное обращение дирижера к концерту во многом способствовало закреплению этого произведения в репертуаре скрипачей.

“Днем был Цедербаум <…>, не вынесший характер Наталии Константиновны и после ссоры вернувшийся в Европу”, - записывает Прокофьев 1 января 1925 . Встреча эта скорее огорчила, чем обрадовала его. Именно Цедербаум вел по поручению Кусевицкого переговоры с менеджером Бостонского оркестра Уильямом Бренненом. Они затянутся на несколько лет и так и не приведут к положительному результату.


C. С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
19 января 1925, Варшава

Пользуюсь длинными губами, чтобы поцеловать Вам ручку из Варшавы. 3-ий концерт здесь встретили очень ладно и завтра даю recital. А когда же Вы мне напишете, мой каменный друг?! Нежновзмашистого маэстро обнимаю, Вам же стелюсь под стопки из великой Польши.
С.П.
Почтовая открытка с видом
Замковой площади в Варшаве. АК-БК
Послана в Бостон.
Публикуется впервые

После концерта, данного в Берлине, где Прокофьев рад был встретиться с Петром Сувчинским, он приехал 15 января 1925 в Варшаву. Третий фортепианный концерт прозвучал здесь в его исполнении в тот же вечер под управлением возглавлявшего Варшавскую филармонию Грегожа Фительберга (Fitelberg) (1879-1953). Как и Кусевицкий, работавший с дирижером в первые послереволюционные годы в Большом театре в Москве, Прокофьев был хорошо знаком с дирижером по России. ”Фитель старался и вызубрил недурно”, - записал он после единственной репетиции с оркестром . А после концерта добавил: ”...большой успех. <…> По мнению всех, мой успех был больше успеха Стравинского, который был здесь в начале сезона со своим Концертом” .
Пять дней спустя состоялся и сольный концерт Прокофьева в Варшавской Филармонии. Его музыку знали уже здесь по выступлениям пианистов Артура Рубинштейна, Александра Боровского и Николая Орлова (1892-1964). Месяц спустя Жозеф Сигети с большим успехом сыграет в Варшаве под управлением Фительберга Первый скрипичный концерт. ”Кто бы мог подумать, что Варшава оказалась «моей»?”, - заметит, узнав об этом, композитор .

В дни пребывания в Польше Прокофьев встречался с известным русским литературным критиком, в прошлом – руководителем литературного отдела журнала "Мир искусства" Дмитрием Владимировичем Философовым (1872-1940). В Варшаве он издавал русскую газету ”За свободу!”. Год назад, когда в апреле 1924 с шестью концертами в Варшаве и Лодзи выступал Кусевицкий, Философов написал рецензию на один из его концертов. И хотя, он, по собственному признанию, "...в музыке ничего не понимал или, вернее, почти ничего", ему удалось достаточно четко определить смысл творческой миссии дирижёра. "Сергей Кусевицкий, - писал он, - своей убедительной, талантливой пропагандой русской музыки совершает громадное культурное дело, и имя его останется, конечно, в истории русской музыки". И прозорливо добавлял: "Может быть, в этом рассеянии русской подлинной культуры <...> по всему земному шару есть нечто провиденциальное" .

Хозяйка дома, в котором останавливался Прокофьев в Варшаве, представительница местного отделения фирмы ”Плейель”, просила его оставить автограф в своем альбоме. Открыв альбом, композитор увидел в нем автограф Стравинского. Гордый недавними пианистическими дебютами, он обвел карандашом пальцы своей руки. Прокофьев замечает: ”...я приписал внизу: «Когда я к сорока годам немного подучусь играть на фаготе, я вам нарисую мои легкие»” .



C. С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
10 февраля 1925, Bellevue

Дорогая Наталия Константиновна,
Очень рад был получить Ваше письмо от 7 января и благодарю Вас за него. Вы долго собирались его написать, зато написали довольно ласково. Я в восторге, что Вы взяли в Ваши руки мое менеджерское дело: это значит, что у меня будет хороший контракт. Я по своей спине знаю, как дивно Вы тогуетесь.
С нетерпением жду вестей про исполнение Скрипичного концерта. Смотрели ли Вы как издана партитура? По-моему очень хорошо. Но только вот что скверно: издательство совершенно прекратило меня печатать, выпустило на днях 5-ю сонату (22 страницы) и теперь больше ничего нет в работе – кроме нескольких паршивых старых романсов, которые лениво перепечатываются наново. А между тем у меня ждут очереди: 1/”Классическая симфония”, 2/клавир 2-го концерта, 3/ партитура 2-го концерта, 4/симфоническая сюита из “Трех Апельсинов”, 5/ Квинтет, - а через несколько месяцев: 6/ Вторая симфония и 7/ оркестровая сюита из “Огненного Ангела”.
Когда я говорю об этом Эбергу, он отвечает, что ему нужны деньги на содержание магазина и что у него ни гроша нет на печатание моих сочинений, он итак еще никак не расплатится за партитуру 3-го концерта, коорая печатается с 1923 года. А когда я пишу об этом Вам, Вы не благоволите даже отвечать на этот вопрос. Это очень обидно и неприятно. Даже у Мясковского Универсальное Издательство сейчас гравирует две больших симфонических вещи, сонату и кучу романсов . Я же все бегаю к Эбергу, глажу его по лысине – и возвращаюсь домой ни с чем. Очень прошу вас ответьте мне: когда и какие мои вещи Вы будуту печатать? А то с Вашим отъездом в Америку получилась какая-то игра в прятки: идешь к Эбергу – Эберг валит на Вас; пишешь Вам – Вы отмалчиваетесь, очевидно считая, что этими делами надлежит ведать Эбергу. А я сижу на рукописях и высчитываю, сколько пудов их накопилось.
Над симфонией работаю, и она движется вперед, но не скрою – cознание, что мои сочинения не печатаются, действует на меня деморализующe и расхолаживает работу.
Премьеру “Апельсинов” опять отложили – на 14 марта . Monteux едет кажется в Москву и будет играть там “Весну” и Сюиту из “Шута” . Эберто скрылся, оставил дефицит в 1,800,000 фр[анков]. Но т[ак] к[ак] он имеет еще контракт в Chapms-Elysées на 10 лет, то образовалась новая компания, которая согласна заплатить его долги, c тем, чтобы получить его контракт и устроить в Chapms-Elysées мюзик-холл. Очень большой успех в Париже имеет Кошиц: пела 8 раз в симфонических и попала в Opéra. Бальмонт по-прежнему неудержим в своем творчестве и создал Шаховской второго бэбса – мальчика или девочку, это выяснится в мае. Пташка и Святослав в добром здравии и шлют Вам тысячу приветов. А когда прикажете ждать Вас в Париже? Я уже соскучился о Вас и о маэстро, хотя последний совсем забыл меня, школы для тромбонов не прислал и про Сюиту из “Апельсинов” ни слова не ответил. Должно быть уже очень большой у него успех!
Ручки Ваши целую и прошу не сердиться, что свирепствую в этом письме. Но во-первых, худосочный “Гутхейль“ ведет себя со мною в самом деле неприлично, а во-вторых, если в Ваш лавровый суп подсыпать немножко перцу, то это супа не испортит.
Любящий Вас
СПрокофьев
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

Как говорилось уже, переговоры о новом менеджементе для Прокофьева зашли в тупик. Не помогла делу и Наталия Константиновна Кусевицкая. В строках письма («...по своей спине знаю...») прочитывается намек Прокофьева на беспрестанную торговлю, которую он вынужден был вести с РМИ.

Вопреки постоянным сетованиям Прокофьева музыка его с каждым годом занимает в планах все более прочное место в планах издательств Кусевицкого. В 1924 были опубликованы партитура и оркестровые голоса Первого скрипичного концерта op.19, Симфоническая сюита в 12 частях из балета "Сказка про шута, семерых шутов перешутившего" ор. 21-bis, оркестровые голоса Третьего фортепианного концерта ор.26. В 1925 вышли в свет авторское переложение для двух фортепиано Второго фортепианного концерта ор.16 (вторая редакция), партитура "Семеро их" ор.30 , Пять мелодий для скрипки и фортепиано ор.35-bis, Пятая фортепианная соната ор.38 , второе издание Пяти стихотворений А.Ахматовой для голоса с фортепиано ор.27.

К сказанному выше о творческих контактах Прокофьева с Ниной Кошиц добавим, что чрезвычайно требовательный к исполнителям и их репертуару, композитор не всегда оставался удовлетворен выступлениями певицы. Укоряя ее за то, что она ”поет пошлятинку”, он констатировал вместе с тем, что Кошиц ”...теперь знаменита, как в Москве, и разбогатела” . ”Кошиц, набитый зал, приподнятое настроение, цветы, - помечает Прокофьев в дневнике в феврале 1925. – «Есть иные планеты» - врет [что. – В.Ю.] первый раз. Вообще очень хорошо, но «Планеты» растянула, и надо их больше рассказывать и меньше петь» .
В том же месяце композитор слушает в Opéra “Бориса Годунова” с Кошиц в партии Марины Мнишек. ”Ужасный спектакль, - пишет он. – Как не стыдно в Париже иметь такое учреждение! <…> Сама Кошиц тоже неважна: партия для нее низка, да и растолстела больно Нина Павловна! Но вообще у нее во Франции и соседних странах большие успехи” .

Иронический тон слов Прокофьева о Бальмонте объясняется некоторым отчуждением от его поэзии, которое композитор ощущал в то время. Еще в конце 1922 он писал: ”...я люблю Бальмонта за изумительные переводы («Семеро их», «Малайские заклинания»); за ошеломлящие мистические картины («Столбы», «Есть иные планеты») наконец, за музыку слова, с которою не сравнится никто (Маяковский музыкален, но в другой плоскости, относясь к Бальмонту как ударный инструмент к струнному” . Бальмонт, заметим, высоко ценил гений Прокофьева, еще в 1917 называл его ”солнечным богаче” и ”Любимцем богов”. Теперь же, после посещения в 1925 в Париже поэтического вечера Бальмонта, Прокофьев, всегда выступавший в защиту поэта, поддерживавший его, как и Кусевицкий, морально и материально, замечает: ”...Бальмонт как-то отошел и чужд.<…> Раздражали сапфиры, имзумруды, от которых он никак не отделается” . И не случайно в этой связи, что Пять стихотворений для голоса и фортепиано ор. 36 (1921) становятся последним сочинением Прокофьева на стихи поэта.


C. С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
6 марта 1925, Bellevue

Дорогой Сергей Александрович,
Сообщаю тебе, что сегодня наконец закончил оркестровку первой части симфонии. Вышло 98 страниц, густо записанных сверху донизу, - оттого так долго и провозился. Завтра начну оркестровку вариаций, но уже теперь ясно, что для Бостона симфония в этом сезоне не поспеет – поспеет лишь к твоим парижским концертам. Не сыграешь ли ты в Бостоне, вместо нее, Сюиту из “Шута”? Эрнест Александрович говорил, что у тебя есть материал.
Ты мне до сих пор ни слова не ответил про Сюиту из “Трех Апельсинов“. Ее уже не раз предлагали мне исполнить в Париже, но, не имея от тебя ответа, я не говорил ни да ни нет. Разумеется, мне хотелось бы, чтобы она шла у тебя, но если ты не будешь ее играть, то лучше пусть ее сыграет кто-нибудь, чем никто. Очень прошу тебя, не откладывая, написать мне только одно слово: да, будешь играть ее в Париже, или нет, не будешь, чтобы мне знать, как быть.
В Кельне уже идут оркестровые репетиции моей оперы, и на днях мы с Пташкой туда уезжаем. Оба мы шлем тебе и Натальи Константиновне наши самые сердечные груссы и ждем с нетерпением Вашего возвращения. Мы соскучились по Вас.
Крепко целую тебя.
Любящий тебя
СПрокофьев.
Эберг чуть-чуть смилостивился и дал приказ возобновить работу над изданием “Классической симфонии“. Не есть ли это доброе влияние Наталии Костантиновны?!
Машинопись с подписью от руки. АК-БК
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые


Мировая премьера Второй симфонии Прокофьева будет проведена Кусевицким в Париже 6 июня 1925 . Сюита из балета “Шут” прозвучит впервые также под его управлением в Париже 3 июня 1926, а 27 ноября она будет впервые представлена им в Америке в концерте БСО в Нью-Йорке.
Партитура и оркестровые голоса “Классической симфонии” Прокофьева ор. 25 будут опубликованы РМИ в 1926 . В 1931 в РМИ выйдет в свет авторское переложение симфонии для фортепиано в две руки.


С.С.Прокофьев - Н.К.Кусевицкой
16 марта 1925, Кельн

Сердечный привет из Кельна от Пташки и меня. Только что были даны “Апельсины“, очень хорошо и с любовью; в целом – более художественно, чем в Чикаго.
Ручки целую. Мастера обнимаю
Ваш
СПркфв
Почтовая открытка с видом
Рейна и Кельнского собора. АК-БК
Послана в Бостон.
Публикуется впервые


Прокофьевы приехали в Кельн 9 марта 1925. Молодой дирижер Ойген Сенкар (Eugen Szenkar) (1891-1977), увлеченный музыкой оперы “Любовь к трем апельсинам“, берет на репетициях непривычные для композитора темпы. Прокофьев не настаивает на их изменении. “...мой принцип вообще не вмешиваться в толкование артиста, если оно делается сознательно и продуманно“, - пишет он . Соображение это характерно для исполнительской эстетики Прокофьева, прямо противоположной взглядам на исполнительство Стравинского с его представлением об исполнительстве как информации слушателя о партитуре.
Премьера “Апельсинов“ в Кельнской опере (14 марта 1925) прошла с большим успехом и сделалась первой театральной постановкой прокофьевской музыки в Германии, которая последовала вслед за его первым (в январе 1925) пианистическим выступлением в Берлине. Композитор остался удовлетворен продуманной режиссурой, живым сценическим поведением хора (режиссер - Ганс Штробах) (Stohbach) и декорациями кельнской постановки “Апельсинов“ – менее пышными, более схематичными, чем у Бориса Анисфельда в Чикаго. “...рейнцы отличились и поставили здорово, - писал он, - и дирижер и режиссер работали с большой любовью и очень талантливо“ .


С.С.Прокофьев - Н.К.Кусевицкой
25 марта 1925, Монте-Карло

Дорогая Наталия Константиновна,
Ваше письмо от 22 февраля и инструментационные книги получил, за кои чувствительно благодарю Вас . В них довольно много интересного, хотя и нет тех всяческих изумительностей, которые Сер[гей] Ал[ександрович] нашел в книге Мийо. Однако я никак не ожидал, что поиски причинят Вам столько хлопот, иначе конечно не приставал бы.
От Brennan’a до сих пор ни слова. Вы мне не написали, передали ли ему мое длинное английское письмо, посланное aux bons soins de Сер[гея] Ал[ександровича]. Поцелуйте С[ергея] А[лександровича] и поблагодарите его очень за пять симфонических, которые он мне сулит. Я 3-й концерт играю теперь совсем бойко, а 2-й дозубрю летом.
Сегодня играл тут 3-й под управлением 80-летнего Jehi... (неразборчиво - В.Ю.) и в высочайшем присутствии Принца Рулеточного, который затем представлялся и которого оказывается надо называть “монсиньором“, т[о] е[сть] так же, как настоятеля монастыря в Ettal’e .
Вчера был на новой опере Равеля “L’enfant et les sortilèges” . Дивно оркестровано, придумано много очаровательных трюков, хотя к[а]к часто у Равеля, музыка не слишком субстанциональна.
Еще играл мне Дукельский свой балет который пойдет у Дягилева. Очень здорово! Хорошие темы, хороший дух и хорошо разработано. Пожалуй Р[оссийскому] М[узыкальном]у Издательству придется принять его на свое лоно, потому что это по-видимому настоящий композитор. Услышите весною.
Через 2 дня возвращаемся в Париж и я снова засяду за оркестровку вариаций Симфонии. 1-ая часть уже расписывается на голоса.
Успех “Трех Апельсинов” увеличивается, т[ак] к[ак] все берлинские рецензенты, приехавшие в Кельн, дали отличнную критику, требуя постановку этой оперы в Берлине.
За январский реситаль берлинская критика обиделась не серьезно: реситаль начался с опозданием на час, так как меня забижала менеджерша в смокинге, но ввиду того, что моя программа длится час, а немцы приучены к трехчасовым клавирабендам, то в общем я кончил все-таки раньше, чем они привыкли.
Ручки Ваши целую сверху и снизу, а мастера – в черепную коробку. Самый сердечный привет от Пташки скот дaзюр.
Ваш СПрокофьев

Рукопись. АК-БК
Письмо написано на бланке
“Grand Hotel National, Monte-Carlo”.
Две копии: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 7 и 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

С интересом наблюдал Прокофьев в Монте-Карло посетителей игорного дома, которых воспринимал сквозь призму романа Достоевского ”Игрок”, положенного им в основу своей одноименной оперы. “…вечером сидели в вестибюле казино и глядели на публику, выходившую и выбегавшую из игорного зала, угадывая по лицам: выиграл или проиграл, - записывает композитор. - Впечатление тяжелое: многие выходили в трансе, шаркая ногами, ничего не видя; ужасные старухи” .

К творчеству Равеля Прокофьев и Кусевицкий относились с одинаковым пиететом, подчеркивая как его самобытность, так и глубокое воздействие, оказанное на композитора традициями русской классической музыки.
Кусевицкий сделался "крестным отцом" выполненной Равелем по его заказу оркестровой версии цикла Мусоргского с выставки". В сознании дирижера давно уже жила идея оркестровки "Картинок", фортепианный оригинал которого вобрал в себя, по его убеждению, широкий спектр оркестровых красок. Характерно, что много лет спустя одной из самых существенных сторон дарования композитора Геннадий Рождественский назовет "...концентрацию воображения, концентрацию фантазии" .
Мысль поручить оркестровку "Картинок" Равелю оказалась поистине счастливой. Страстный поклонник русской музыки, Равель призывал своих французских коллег, следуя опыту русских композиторов, высвободиться из-под власти захлестнувшего Европу культа Вагнера. Суждение его об отдельных авторах были при этом достаточно необычными. Если в партитурах Бородина, Римского-Корсакова и прежде всего Мусоргского его восхищали спонтанность музыкального развития, навеянная Востоком оркестровая красочность, то Чайковского он считал менее русским композитором, а потому менее интересным для Запада.
Гением Мусоргского Равель был покорен еще в1908, когда услышал представленного Парижу Дягилевым "Бориса Годунова". Нереализованным остался его замысел оркестровать "Женитьбу" Мусоргского (1911), два года спустя вместе со Стравинским работал он над "Хованщиной" для дягилевской постановки оперы, целью которой была попытка возвратить завершенную Римским-Корсаковым оперу к ее подлинной авторской версии.
Большую симпатию ощущал Кусевицкий не только к музыке Равеля, но и к его личности, находил немало общего в его и своей художественных натурах. В особенности привлекали его открытость Равеля к музыкальным культурам иных стран – России, Испании, и отсутствие какого бы то ни была шовинизма в отношении к иностранным музыкантам, всегдашняя его готовность прийти на помощь молодым, никому неизвестным композиторам.
Равель с готовностью принял предложение оркестровать "Картинки с выставки". "Я провел у него целый день, - читал Кусевицкий в письме Цедербаума, - мы вместе смотрели «Картинки» <…>. Он нашел, что многое будет чрезвычайно занятно в оркестре (например, в «Самуил Гольденберг и Шмуль» он даже чуть не наизусть назвал кое-какие инструменты). <…> Чем больше я его наблюдал, тем больше он привлекает к себе. Редко я встречал такого простого, скромного артиста - без малейшей рисовки; мы провели с ним в беседе около 6 часов (он не хотел отпускать меня), и он ни разу ничего не говорил о себе.. " .
Получив от Цедербаума экземпляр "Картинок с выставки" в редакции Римского-Корсакова, Равель выразил неудовлетворение. Он просил достать для него оригинальную версию фортепианного цикла Мусоргского. Однако раздобыть ее в Париже не удалось, и Равелю ничего не оставалось, как удовольствоваться присланным ему экземляром .
Не все номера фортепианного цикла Мусоргского Равель находил равноценными. Так, слабым называл он "Старый замок”. (“Il Vecchio castello"), "Богатырские ворота" представлялись ему наименее интересной пьесой потому, быть может, что в ней больше, чем в какой-нибудь другой части цикла Мусоргского, оркестровые краски "зашифрованы" в самой фортепианной фактуре. Изменения, внесенные Равелем в текст Мусоргского, оказались минимальными.
В РМИ с нетерпением ожидали партитуру Равеля. Чтобы выиграть время композитор посылал ее в издательство по частям. "Я наконец завершил «Богатырские ворота в Киеве», - писал Кусевицкому он в мае 1922. - Я начал с конца, потому что это была наименее интересная пьеса для оркестровки. Но Вы бы не поверили, как много времени требует такая простая вещь. Остальное пойдет значительно быстрее" .
Равелевская оркестровка "Картинок с выставки" не была первой. Геннадий Рождественский упоминал о наличии семи различных версий . Ни одна из них не утвердилась однако в концертном репертуаре. Иная судьба ожидала партитуру Равеля.

Осуществленная Кусевицким в Париже премьера "Картинок с выставки" Мусоргского-Равеля (19 октября 1922) вызвала огромный интерес у публики и музыкантов. Некоторые номера пришлось бисировать. В парижских концертах дирижера "Картинки" прозвучали шесть раз. Ни одно другое сочинение не повторялось им в 20-е годы так часто.
Реакция музыкантов на появление "Картинок с выставки" была не однозначной. Прокофьев трижды слушал их в "Концертах Кусевицкого". Он очень любил "Картинки", не раз включал их в свои пианистические программы, играл их, в частности, в Париже 27 октября 1922 - всего через несколько дней после осуществленной Кусевицким премьеры их оркестровой версии, еще раньше записал, как говорилось уже, фрагменты "Картинок" в компании Duo-Art. Не все нравилось Прокофьеву в оркестровой партитуре. "Равель достиг большего, чем «фортепианная вещь, переложенная для оркестра», - писал он, - но все же не достиг «вещи, сочиненной для оркестра». <…> Не удались: первая Променада и Замок, несмотря на перец в виде соло саксофона, приписанный к последнему. Недурно, но все же на фортепиано лучше Цыплята и Иудеи. Отлично вышли Быдло (соло тубы), Тюильри (деревянные духовые) и Избушка. Пышно и даже слишком «всурьёз» Киевские ворота. Сделать хорошо эти «Ворота», вероятно, вовсе нельзя, и Равель выжал лучшее" .
Через два года Прокофьев напишет: “...он юлою вился, инструментуя «Картинки» Мусоргского, и стараясь создавать что-то в оркестровке – иногда срывался, но иногда достигал изумительныъх звучностей... ” . В 1938 в отклике на кончину Равеля Прокофьев тем не менее напишет о "Картинках с выставки" как о "...превосходной оркестровой транскрипции" .
Более критично отнесся к партитуре Равеля Борис Шлецер, вообще не относивший цикл Мусоргского к произведениям особенно значительным. "Пока она довольствовалась скромной фортепианной звучностью, пьеса эта пленяла своими своеобразными характеристивами, непосредственностью своей, удачными выдумками- писал он. - Теперь же, в пышных одеяниях своих она лишилась этой милой непосредственности; форма ее оказалась растянутой, изобилующей повторениями; обнаружились общие места, готовые формулы псевдорусского стиля (богатырские ворота, например) " . После вторичного прослушивания "Картинок" критик утвердился в своем суждении, заявив, что "...мы имеем тут дело с пестро раскрашенным рисунком, увеличенным до размеров фрески" .
Любопытно, что отрицательное отношение к партитуре Равеля разделял и Дмитрий Шостакович – об этом поведал в воспоминаниях о нем Борис Тищенко . Еще более негативно отзывался о партитуре Равеля Святослав Рихтер, многократно игравший "Картинки" и сделавший их великолепную грамзапись. “Не признаю и ненавижу это сочинение в оркестровом варианте...”, - говорил он .
Близкими к шлецеровским окажутся после премьеры "Картинок с выставки" в Бостоне (7-8 ноября 1924) выводы одного из самых проницательных бостонских критиков Генри Тэйлора Паркера (Henry Taylor Parker) (1867-1934), выступавшего под псевдонимом H.T.P. “Когда Римский отретушировал партитуру «Бориса», - напишет он, - Равель укорял его: ревизор уплотнил и размягчил музыку. Оркеструя «Картинки с выставки», Равель сам не избежал того же“ .
Публикация партитуры "Картинок с выставки" в инструментовке Равеля сделалась заметным событием в истории РМИ. Партитура вышла в свет только в 1929 - по окончании семилетнего периода, на протяжении которого за Кусевицким сохранялось право эксклюзивного исполнения партитуры. Долгие годы он пользовалася автографом партитуры, в которой имется несколько карандашных исправлений Равеля, а также множество его собственных дирижерских пометок, внесенных привычным для него синим карандашом .
За годы работы Кусевицкого в БСО «Картинки с выставки» прозвучит под его управлением более 60 раз. В 1930 БСО и Кусевицкий осуществят грамзапись "Картинок с выставки" .

Впечатления Прокофьева от услышанной в Монте-Карло оперы Равеля ”Дитя и волшебство” оказались противоречивыми. Он писал о неровности музыки: ”...с одной стороны, масса блеска, веселости, элегантности, мастерства и совершенно ошеломляющая оркестровка, с другой – целые куски бесцветного, водянистого, вчерашнего, никому не нужного.. ” .

Работая за пределами России, РМИ уже в 20-е г.г. столкнулось с проблемой молодых авторов. В 30-е проблема эта сделалась поистине критической. Отрезанные от родины, русские композиторы оказались на сломе стилевых тенденций европейской музыки. В большинстве своем они приехали в эмиграцию уже сложившимися художниками. Отрекаться от вскормивших их традиций русской классической музыки, точно также, как ассимилироваться в чужой музыке или впитывать тенденции модернизма они были не способны, да и не хотели этого. Достаточно красноречивы здесь примеры Метнера и Гречанинова. Неуклонно множившаяся с годами слава Стравинского и Прокофьева не способна была изменить общей картины русской музыки в диаспоре. Два ее гиганта так и оставались в ней блистательными исключениями.
Драматизм ситуации окрашивался в трагические тона из-за отсутствия достойной смены старшему композиторскому поколению. В России только в последние десятилетия начали выстраивать единую панораму развития отечественной музыки ХХ века. В диаспоре Леонид Сабанеев грезил о грядущем слиянии русской музыки в России и вне ее. Единой оставалась всегда русская музыка и для Кусевицкого. Как издатель и как дирижер пропагандировал он новые сочинения вне зависимости от того, где жили и творили их авторы. Вовсе не в консервации былых традиций видело свою миссию РМИ. Судьба издательства определялась однако прежде всего логикой существования русских композиторов вне родины. Стремление открыть и поддержать молодых композиторов всегда было приоритетом для Кусевицкого, Эберга и, позднее, и Пайчадзе. Первым и наиболее одаренным из всех новых в диаспоре авторов РМИ оказался Владимир Дукельский (1903 -1969).
Встреча в Монте-Карло с Дукельским произвела на Прокофьева наибольшее впечатление, хотя он встречался здесь также с Сергеем Дягилевым, Борисом Кохно, Александром Черепниным. Если еще осенью 1924 после встречи с Дукельским Прокофьев писал о его балете в письме к Петру Сувчинскому: “...я не рашаюсь судить, открыл ли Дягилев на горизонте новую звезду или же звезда окажется керосиновым фонарем, как в свое время обласканные Черепнин и Штейнберг“ , то теперь сомнения его растворяются. “...это был вечер, который, вероятно, случается нечасто: т[о] е[сть] когда перед глазами встает настоящий большой композитор, - записывает Прокофьев в дневнике о встрече с Дукельским в Монте-Карло. - Я думаю, я не ошибаюсь“ . В тот же день, снова обращаясь к Сувчинскому, подчеркивает: “Дукельский написал отличный балет: хороший материал, хороший дух и хорошо сделано. Кажется, перед нами настоящий композитор“ .

В том же году балет этот был поставлен в труппе Сергея Дягилева (хореография Леонида Мясина, декорации и костюмы Жоржа Брака). Прокофьев сделается близким другом Дукельского, которому будет неоднократно оказывать большую творческую поддержку.
На Кусевицкого музыка Дукельского не произвела поначалу сильного впечатления. После первого ознакомления с “Зефиром и Флорой“ - Прокофьев играл дирижеру фрагменты балета - он заметил, что в нем явно ощутимо воздействие Прокофьева. Мнение это было полностью поддержано затем Петром Сувчинским. Но когда сам Дукельский познакомил Кусевицкого в июле 1925 со своими сочинениями, дирижер пришел в восторге и тотчас же сказал, что будет печатать их в РМИ.
Ученик Глиэра и Яворского по Киевской консерватории, Дукельский покинул Россию в один год с Кусевицким, попал сначала в Константинополь, затем два года провел в Америке и появился в Париже только в 1924-м. Живя попеременно в Париже и Лондоне, он переселился в 1929 в Америку. Честь «открытия» Дукельского принадлежала Сергею Дягилеву, в труппе которого состоялась в 1925 премьера балета “Зефир и Флора”. Поставленный Леонидом Мясиным и декорированный Жоржем Браком, спектакль призван был явить миру новую звезду русской музыки.
В том же году Прокофьев привел Дукельского в РМИ. Он не только продвигнал музыку своего младшего коллеги, не только помогал ему профессионально – в оркестровке сочинений, в вылавливании ошибок, за которые приходилось немало краснеть автору, но и по-отечески опекал его в житейском плане. “Племянником“ ласково будет называть Дукельского Гавриил Пайчадзе. Бабушка композитора была грузинкой и, быть может, еще и поэтому Пайчадзе особенно симпатизировал ему.

История знакомства Кусевицкого с Дукельским весьма характерна для тактики его как издателя. "Слонимский представил нас, - вспоминал композитор, - и Кусевицкий сказал безо всякой преамбулы: «Я пропустил Ваш балет, но уже знаю о нем от Сережи Прокофьева и нашего друга Николаса [Слонимского. – В.Ю.]. Я хотел бы получить Ваш балет и как дирижер, и как издатель, и я хочу, чтобы Вы написали для меня симфонию. <…> Прежде чем я смог заикнуться о благодарности, Кусевицкий пожал мне руку и заключил: «Я должен уходить. Если у Вас есть время завтра, зайдите в дом 22 по улице Анжу и повидайте мистера Эберга, директора моего издательства. Я уверен, что мы согласимся относительно условий». <…>
На следующий день я получил чек на 6.000 франков за «Зефира» от очень любезного Эберга, который сказал мне, что Кусевицкий желает подписать со мной пожизненный контракт, согласно которому он обязуется издавать все, что я буду писать..." .
К cожалению, подобная оперативность Кусевицкого расходилась, зачастую с реальными финансовыми возможностми издательства. В июле 1925 в дневнике Прокофьева появляется запись: ”...наше издательство приняло в свое лоно Дукельского, частью из-за моих интриг, частью из-за того, что Дягилев дал его балет, а теперь вдруг решило не печатать «Зефира»: и успех был не так велик, и многие ругают, да и денег у издательства не хватает” .
Прокофьев удержал вскипавшего злостью Дукельского от ухода из РМИ и убедил его переговорить с Кусевицким. При новой встрече с Кусевицким и Эбергом Дукельский получил заверение, что сочинения его будут печататься РМИ. В 1926 вышел из печати клавир "Зефира и Флоры", хотя и после публикации его Пайчадзе сетовал: "«Зефир», вероятно, будет тяжелой вещью, так как он написан не для широкой публики" . Исполнение Кусевицким в Бостоне Сюиты из балета "Зефир и Флора" сделалось ее мировой премьерой (29-30 апреля 1927).
В 1927 РМИ выпустило в свет Три романса Дукельского на слова Ипполита Богдановича. Четыре года спустя на стихи того же поэта композитор напишет Дуэт для для женского хора и камерного оркестра "Душенька", который также будет издан в РМИ. Год спустя из печати появилась исполненная в Концертах Кусевицкого Соната Дукельского для фортепиано и оркестра. Речь о ней пойдет в комментариях к письму С.С.Прокофьева к Н.К.Кусевицкой от 31 января 1928.

Как и прежде, публикации новых сочинений Прокофьева в РМИ словно бы анонсируются парижскими концертными премьерами Кусевицкого. Следующей после “Семеро их“ мировой прокофьевской премьерой дирижера сделалось исполнение Второй симфонии ор.40.
Прокофьев впервые играет Кусевицкому новую симфонию 17 мая, играет, по собственным его словам, "...очень коряво и мимо" . Музыка производит на него исключительно сильное впечатление, но представляется столь сложной, что возникает мысль, не лучше ли исполнить ее все-таки не в Париже, а в следующем сезоне Бостоне? Однако Прокофьев настаивает на Париже – ему важно предстать перед французами с новой вещью.
Кусевицкий соглашается. Ему удается выхлопотать две дополнительные оркестровые репетиции. "Симфония идет – ура! - восклицает Прокофьев. – Четыре добавочных контрабаса, итого четырнадцать. Я объясняю Кусевицкому разницу между вещью, посвященную потом, и специально написанной «для»" . Имелось, вероятно, в виду особое внимание, которое в разработке первой части симфонии уделено контрабасам. То был, как пишет исследователь творчества композитора Дэвид Найс (Nice), "...первый из нескoльких «реверансов» Прокофьева по отношению к Кусевицкому-контрабасисту" . Еще одним явится во второй части сюиты “Поручик Киже“ знаменитое solo контрабаса “Стонет сизый голубочек”.
31 мая Кусевицкий снова слушает партитуру в исполнении автора. На следующий день начинаются репетиции. "Оркестр читал недурно и относится к Симфонии и ко мне довольно мило. По просьбе Кусевицкого начал я, а он следил по партитуре и знакомился с вещью", - записывает композитор после первой репетиции . Один день работа шла только со струнной группой оркестра, другой - только с духовой, и всякий раз Кусевицкий уступал первую половину репетиции автору. 2 июня симфония впервые была проиграна всем оркестром. И у дирижера, и у композитора оставались сомнения относительно темпов. К тому же репетиции снова приходили в фойе Grand Opéra, отвратная акустика которого усиливала волнение Прокофьева. "Нет, теперь я не скоро примусь за такую громоздкую вещь", - замечает он .
На премьере Второй симфонии (6 июня 1925, Grand Opéra), помимо Владимира Дукельского, Николая Обухова и Петра Сувчинского, посетивших также генеральную репетицию, присутствовали Игорь Стравинский, Николай Черепнин, Вальтер Нувель, Александр Бенуа, Александр Гречанинов, находившийся недолго в Париже Максимилиан Штейнберг, из дирижеров – Эмиль Купер, Алберт Коутс, Грегож Фительберг.
Премьера не принесла удовлетворения Прокофьеву. "... когда послушал, то сам не разобрал, что за штуковина вышла, и, смущенный, замолчал, пока не улеглось, - признавался он. - Да и у всех других ничего кроме недоумения симфония не вызвала: так намудрил, что и сам, слушая, не всюду до сути добрался" .
Мясковский не без основания писал Прокофьеву, что новая его партитура "...по концепционному захвату <…>, очевидно, гораздо больше, нежели привычные и излюбленные публикой стороны Вашего дарования" , что слушателей отпугнул от нее "...ее н е о б ы ч а й н о суровый общий тон..." .
Несколько по-иному формулировал свою позицию один из парижских критиков. “Богатая музыкальная натура композитора умирает, - писал он, - будучи не в состоянии найти должную форму для того, чтобы ограничить свою чрезмерную избыточность, обратив ее в ценности искусства . Так или иначе, Париж, как и предполагал Мясковский, не принял симфонию, которая, по его словам, "... оказалась не по французским зубам (или желудкам?)" .
Позднее Прокофьев вспомнит: "Это был, может быть, единственный случай, когда у меня начала закрадываться мысль: а не суждено ли мне сойти на второстепеную роль" . Вместе с тем уже вскоре после премьеры он писал: "Все же где-то в глубине души есть надежда, что через несколько лет вдруг выяснится, что симфония вовсе порядочная и даже стройная вещь" .
Среди немногих музыкантов, которые поверили в симфонию, сотворенную "из стали и железа", были Петр Сувчинский и Кусевицкий. "Что симфония – суровая, - словно парировал реплику Мясковского Сувчинский, - это меня очень радует. Что-то уж очень развеселились и разнежились французы. Теперь именно нужна суровость, стальная, серая - не надрыв и не изнеженность..." .
Вера Кусевицкого в партитуру не гарантировала однако ему успеха ее исполнительского воплощения. "Я между прочим далеко не уверен, что Куся был на высоте", - писал Мясковский . А познакомившись с присланными ему Прокофьевым основными темами симфонии, повторил: "...я совершенно сомневаюсь в исполнении: т а к у ю с и м ф о н и ю Кусевицкий не мог хорошо играть" . Да и сам Прокофьев заметит в дневнике: "Кусевицкий брал нахрапом и размахом, но партитуры не знал, и потому вышло сумбурно в деталях, но общий профиль был недурен" , год спустя напишет, что "...настоящее исполнение еще не пришло" , еще через год - что "Вторая симфония <…> еще не дождалась хорошего исполнения" .
Что же сделало Вторую симфонию столь непривычной для такого адепта музыки Прокофьева, как Кусевицкий? Было тому несколько причин. Главная из них заключалась, надо думать, в том, что Кусевицкий, исполнявший Вторую симфонию непосредственно после ее сочинения, не имел достаточного времени для вживания в столь непривычную стилистику партитуры. Симфония, как и двумя годами позднее Сюита из балета “Стальной скок“, оставалась для него олицетворением обостренного урбанизма Прокофьева, представлялась очень неровной. Ему нравились в симфонии вариации второй части, главная и заключительная партии первой части, но функция побочной партии не была понята им. "...Куськин «по-дружески» рекомендовал мне вовсе выбросить ее из симфонии", - делился Прокофьев с Мясковским .
Вторая симфония так и не появлялась больше в программах Кусевицкого. В принадлежавшей Кусевицкому партитуре Второй симфонии нет никаких его ремарок . Играть ее в Бостоне не посетовал бы ему тогда, впрочем, и Прокофьев. Когда в 1926 в Нью-Йорке Вальтер Дамрош попросил у композитора какую-нибудь новинку, он хотел было предложить ему Вторую симфонию, но потом решил: “Дамрош ее, конечно, провалит, да и рано подносить такую штуковину Америке“ .
Не обрела симфония успеха и у французского дирижёра, активного пропагандиста современной музыки Вальтера Страрама [Straram] (1876-1933) , дважды исполнившего ее в Париже (6 мая 1926 и 16 февраля 1928). “Не очень талантливый, но аккуратный“, - лаконично отзывался о нем Прокофьев. По его словам, дирижер "...вызубрил много лучше Куси", но при этом "...общая линия была все-таки стройнее у последнего" . Как о партитуре "...очень трудной и для дирижера, и для оркестра" отзовется о Второй симфонии исполнявший ее в 1928 в Ленинграде и в 1934 1935 в Москве Александр Васильевич Гаук (Gauk) (1893-1963) . На повторное обращение к ней дирижер не решится. В дальнейшем дирижер к ней не обращался.

За отсутствием Второй симфонии Прокофьева в дискографии как Кусевицкого, так и других названных выше дирижеров, можно только гадать о причинах ее "закрытости" для них. Ключ к пониманию симфонии и, отчасти, неуспеха в ней Кусевицкого видится в том толковании – и словесном, и музыкальном – которое она обрела у Геннадия Рождественского. Именно ему суждено будет вернуть ее через много лет из забытья.
Знакомившийся с симфонией на значительном временнóм отдалении, Рождественский услышал и раскрыл в ней симбиоз урбанизма с "миром зла" русской сказки. "Черное и белое, кипящее и ледяное, жестокое и ласковое; середины нет", - напишет он об этой музыке . Слушая осуществленную дирижером запись симфонии , разделяешь "ощущение исчезновения времени", которое сам он испытал при первом знакомстве с партитурой. "У меня осталось впечатление, - вспоминал он, - что вся симфония состоит из двух музыкальных фраз. Первая часть – одна фраза, вторая часть – другая фраза... "
Монолитность первой части симфонии подчеркивается в трактовке Рождественского предельным эмоциональным сближением главной и побочной партий. Главная – огненный земной шар со всею нечистью мира, словно вовлеченной в поганый пляс; змеи, жабы, сотни ведьм, каждая из которых страшнее Бабы-Яги, тысячи Кащеев, кикиморы, рожи, скелеты. Побочная – та же скверна, разве что увиденная с высоты полета на сказочном ковре-самолете. Контрастность симфонии предстает в масштабе значительно укрупненном, когда объектами противопоставления дирижер делает поистине ураганный шквал, охвативший всю первую часть, и горделивую, пленяющую неспешностью лирику второй части.
Можно предположить, что побочная партия первой части симфонии потому и казалась Кусевицкому неудавшейся, что он пытался в своей интерпретации сделать ее контрастной главной партии. Точно так, по крайней мере, трактована первая часть в записи Второй симфонии, сделанной французским дирижером Шарлем Брюком .

Успех или неуспех исполнения сочинений Прокофьева другими дирижерами, удача или неудача собственных интерпретаций никогда не влияли на судьбу их публикации в РМИ. И даже когда новые сочинения Прокофьева вовсе не исполнялись Кусевицким, он непременно включал их в издательские планы. Изданы были в 1927 партитура и оркестровые голоса не исполненной Кусевицким оркестровой версии Квинтета (См. ниже комментаритии к письму С.С.Прокофьева к Н.К.Кусевицкой от 10 октября 1925). Еще в мае 1924 дирижер слышал в Париже Еврейскую увертюру Прокофьева для инструментального секстета. Сделанная Прокофьевым через десять лет оркестровая партитура не появилась в его программах. Однако партитура ее будет в 1935 издана в "А.Гутхейле".
Такова была стратегия Кусевицкого-издателя. Еще один пример тому – публикация Второй симфонии Прокофьева. Решение об ее издании принято было Кусевицкми еще в 1924. Однако публикация существенно задерживалась. Пайчадзе не раз высказывал сомнения относительно целесообразности ее издания, сетовал, что такие "крутые" по музыке сочинения, как эта симфония, как оперы "Огненный ангел" и "Игрок", слишком дорого обходятся издательству, что их очень непросто пристроить к исполнению и призывал композитора, шутя, оставить оперы и симфонии и сочинить несколько легких фортепианных пьес.. "Эту нашу дочку трудно сватать, - писал он о Второй симфонии. - Все женихи бегают от нее, говорят, характер тяжелый. Мы ее давали уже, кажется, всем дирижерам здешним. В руках мнут, а замуж не берут" .
Кусевицкий полагал поначалу, что следует напечатать только партитуру симфонии, а оркестровые голоса переписывать от руки по мере поступления запросов от оркестров и дирижеров. В конце концов решено было опубликовать и партитуру, и оркестровые голоса Второй симфонии . "Лежит корректура 2-й симфонии, напечатанию которой я так удивился... ", - записал Прокофьев в дневнике в августе 1927 . И хотя композитор существенно задерживал корректуру, партитура и оркестровые голоса симфонии вышли в свет в конце 1928 .
Тогда же Пайчадзе выслал партитуру и оркестровые голоса Кусевицкому, но еще и в 1929 он будет уговаривать дирижера включить ее в репертуар. Когда Второй симфонией Прокофьева заинтересуется Леопольд Стоковский (Stokowski) (1882-1977), который возглавлял в ту пору Филадельфйский оркестр, Кусевицкий предложит ему, чтобы она прозвучала в один и тот же день в Филадельфии и Бостоне. Переговоры между дирижерами велись около года, но в итоге симфония оказалась сыгранной одним Стоковским. Впервые в Бостоне Вторая симфония Прокофьева прозвучит только 15 марта 1968 под управлением Эриха Лайнсдорфа. Он же, двумя годами ранее (4 февраля 1966), осуществит бостонскую премьеру несыгранной Кусевицким Третьей симфонии композитора.

С.С.Прокофьев – Н.Л.Слонимскому
23 июня 1925, без указания места [Париж]

Многоуважаемый г[осподин] Слонимский,
Э.А.Эберг и я очень просим Вас доставить оркестровый материал моей 2-й симфонии от Кусевицких в магазин 22 rue d’Anjon. Я уже говорил об этом Наталие Константиновне, но она не знала, где находится этот материал.
Уважающий Вас
СПрокофьев
Рукопись. АК-БК
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 11.
Послано в Париж.
Публикуется впервые


С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
2 сентября 1925, Bourron–Marlotte, Seine et Marne

Дорогая Наталия Константиновна,
Я получил от Б.В.Асафьева (Игоря Глебова) несколько писем, в которых он изъявляет желание написать книгу обо мне. Разумеется ему хотелось бы сначала заручиться согласием издательства, а затем уже приниматься за работу. Излишне говорить, что для меня появление этой книги было бы очень важным событием, т[ак] к[ак] Асафьев в настоящий момент безусловно самый значительный музыкальный писатель в России, его последние книги (о Скрябине, Чайковском и др[угие]) все распроданы. Мне хотелось просить Вас обсудить вопрос об издании этой книги с Сергеем Александровичем и с Эрнестом Александровичем до Вашего отъезда, дабы я мог в связи с Вашим решением ответить Асафьеву.
До сих пор я не получил дат моих бостонских выступлений, нет у меня и никакого официального приглашения от Бостонской Симфонии, которое мне нужно иметь для получения визы. Что касается дат, то согласно указания Сергея Александровича, я оставил для Америки январь и февраль. Мое турне с Концертгебау в Голландии кончается 21 декабря, а концерты в Германии начинаются во второй половине марта, но мне важно как можно скорее знать более точно даты, когда я должен быть в Америке и когда смогу выехать обратно. Очень прошу Вас сообщить мне их, если Вы знаете, то теперь, а если нет, то немедленно по Вашем приезде в Бостон.
Жена и я шлем Вам и Сергею Александровичу наши сердечные приветствия. Надеемся, что Вы здоровы и хорошо отдохнули к предстоящему сезону.
Ваш
СПрокофьев
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые


С.С.Прокофьев –С.А. и Н.К.Кусевицким
15 сентября 1925, [Bourron –Marlotte, Seine et Marne]

Souhaitons bon voyage beaux succes.
Prokofieff.

Пожелания приятного путешествия и замечательного успеха.
Прокофьев.

Телеграмма. АК-БК.
В оригинале по-французски.
Послана в Шербург на борт корабля
“Левиафан” (“Liviapham”).
Публикуется впервые

Находясь летом 1925 в Bourron – Marlotte, Seine et Marne, Прокофьев сочинил значительную часть балета “Стальной скок“. Внимательно читал он в эти недели роман Леонида Леонова Барсуки – “очень наваристая вещь“, - писал он о нем. Илья Григорьевич Эренбург (1891-1967) не выказал особого энтузиазма к идее Дягилева привлечь его к работе над либретто балета и вместо него привлечен был художник Московского камерного театра Георгий Богданович Якулов (1884-1928). “Я был удовлетворен двусмысленностью сюжета: не разберешь, в пользу ли большевиков он или против них, т[о] е[сть] как раз то, что требуется“, - записал Прокофьев .
Комично прокомментировано Прокофьевым в одном из писем небольшое происшествие, случившееся с ним с в августе 1925: “...я сел на стул, который уже был занят осою, и она меня укусила. В результате я временно лишен возможности пользоваться стульями <…> Вечная история с насекомыми!“ .
Гастроли Прокофьева в Америке состоятся в январе-феврале 1926. Однако еще до 15 сентября 1925 - дня отплытия в Кусевицких из Парижа в Америку - состоялась новая встреча Прокофьева с Сергеем Александровичем. “Причины, - записал композитор, - издание книги Асафьева и мои жалобы на медлительность, с которой издательство (богодельня) печатает мои сочинения. Кусевицкие были скорее милы, насчет книги Асафьева сразу решили положительно, но насчет сочинений сказали, что издательство не может печатать выше своих средств и если я такой плодовитый композитор, то мне нужно двух или трех издателей“ .
Еще один эпитет, которым Прокофьев наградил РМИ - “богодельня“ – ничего однако не изменил: точка зрения Кусевицких смыкалась с ранее высказанной композитору Эбергом. Что же до книги Асафьева о Прокофьеве, то вопрос этот целесообразно рассматривать в свете отношения РМИ к книжным изданиям в целом.
Как и в прежние годы, издательство не проявляло к ним особенного интереса. Публикация в 1913 книги Н.А.Римского-Корсакова "Основы оркестровки", вышедшей на русском, французском, немецком и английском языках, приветствовалось прессой как "... крупная, европейская заслугя Российского музыкального издательства . Тем не менее возникавшие было впоследствии интересные книжные проекты рушились один за другим.
Не было издано капитальное исследование Георгия Конюса по метро-тектонизму. Кусевицкий встречался с Конюсом по его просьбе в 1923 году в Париже. Публиковать его работы по метро-тектонизму ни он, ни позднее Пайчадзе не решились. Возможно, повлияло на него отрицательное суждение Прокофьева. «Пока дело шло о планировке песенной формы этюдов Шопена и романсов Чайковского, все обстояло благополучно, - отметил композитор, говоря о теории Конюса, - но когда он (то есть Конюс) взялся за Дебюсси, то сразу опростоволосился, что я и доказал математически на одном собрании у Кусевицкого...» .
Не будет опубликована завершенная в декабре 1938 Мишелем Кальвокоресси книга о Мусоргском, над которой он трудился много лет. После издания первой книги о композиторе ему удалось с большим трудом получить из России новые материалы о жизни и творчестве композитора, что привело к многочисленным изменениям в рукописи. Передав рукопись Пайчадзе, Кальвокоресси писал Кусевицкому: ”Надеюсь, что будет возможным издать ее в 1939 к 100-летию со дня рождения Мусоргского” . Несмотря на обещание Кусевицкого, издана книга так и не была.
Не досчиталось русское музыкознание и нескольких интереснейших книг о Стравинском и Прокофьеве. Опубликовав в 20-е г.г. несколько статей о творчестве Стравинского, Артур Лурье, работал над монографией о композиторе. "Не знаете ли Вы, когда она будет готова? - спрашивает Эберг у Кусевицкого. - Нужно было бы быстро сделать перевод на английский язык и на этом языке эту книгу выпустить в первую голову. Хорошо бы её выпустить к 1 января 1925 и к приезду Стравинского в Америку пустить её там в продажу" . Три месяца спустя Эберг пишет: "Книгу о Стравинском он [Лурье. –В.Ю.] ещё не кончил. Перевод [ на этот раз французский. – В.Ю.] будет делать Кальвокоресси, с которым я уже переговорил. Это дело нелёгкое" . В начале 1926 Пайчадзе сообщает: “Лурье закончил свою книгу о Стравинском“, и напоминает: с покойным Эбергом они “...покончили на том, чтобы Лурье сделал немецкий перевод, который издательство приобретет у него как подлинник, уплатив за перевод, а русский текст будет считаться переводом. Таким образом мне предстоит вскоре уплатить за этот перевод, т[ак] к[ак] он уже делается“ .
Среди исследователей творчества Стравинского укрепилось мнение, что книга Лурье так и не была завершена. Скажем осторожнее: судьба книги – по крайней мере, завершённых ее глав – остается загадкой. По убеждению Лурье, очевидному уже из его статей, сила музыки Стравинского заключена в том, что она сделалась “сверхнациональной, общечеловеческой“ , и именно поэтому благодаря Стравинскому “...впервые русская музыка теряет свое «провинциальное». «экзотическое» значение“ и “оказывается «во главе угла», становится водительницей всемирного музыкального искусства“ .
В 1925 Сергей Прокофьев обратился к Эбергу с идеей издания книги Бориса Асафьева о Стравинском. Незадолго до этого композитор пришел в бешенство, просмотрев рукопись одной из книг о нем, предложенных РМИ. Зная об этом, Эберг ответил Прокофьеву, что книга о Стравинском может быть принята к печати не иначе как с его ободрения. Тем не менее без такового РМИ выпустило в 1931 книгу о Стравинском немецкого музыковеда Герберта Флайшера . Стравинский писал после ознакомления с ней о ”полном непонимании [aвтором. – В.Ю.] моих замыслов” . Этот печальный опыт не подогрел у руководителей РМИ энтузиазма относительно книжных изданий.
Одновременно с замыслом книги о Стравинском в сознании Асафьева зрел и план книги о Прокофьеве. "Мне будет чрезвычайно приятно, если ты напишешь книгу обо мне, - писал ему Прокофьев, - и я уверен, что мое издательство с удовольствием ее напечатает. И даже, вероятно, с переводом на иностанные языки. Но мне не очень удобно предлагать книгу о себе, поэтому я поручил Сувчинскому, который сейчас здесь, поговорить об этом с Кусевицким и Эбергом, ссылаясь якобы на то, что ты писал ему, Сувчинскому, об этом. Ты же с твоей стороны напиши непосредственно Эрнесту Александровичу Эбергу, не откладывая в долгий ящик, пока Кусевицкий в Париже, ибо в конце концов последнее слово за ними" .
Сколько-нибудь определенного обещания не получили от Кусевицких ни Прокофьев, ни Асафьев. Впрочем, и сам Асафьев, хотя и сообщал в 1926 Мясковскому: "О Сереже пишу для Ausland" , хотя много и долго раздумывал о книге, пришел в конце концов к выводу, что "... на самом деле мне трудно писать о нем" , что "...само это явление - Прокофьев - во всей своей ясности и простоте так сложно и необъятно, что не поддается формулировке в книге для Запада... " .
Отказ Асафьева от замысла книги о Прокофьеве тем более досаден, что точка зрения критика несомненно получила бы благоприятный отклик прежде всего в самой России. "Прокофьев – сильный и мужественный, светлый и радостный художник-исполнитель и композитор, - писал Асафьев. - В нем сочетались как раз те качества, которых подчас не достает нашей музыкальной действительности и при всех ее хороших задатках и предпосылках" .
Однако есть все основания полагать, что отказ Асафьева от завершения почти что написанной книги связан был с его опасениями, суть которых становится ясной из адресованного Прокофьеву письма Михаила Друскина. "Не знаю, известно ли Вам, как сурово относится наше государство к связи его граждан с враждебными ему или эмигрантскими кругами, - писал он, находясь в 1930 году Берлине и имея поручение от Асафьева прояснить ситуацию с книгой. - В этом отношении, особенно в настоящее время, необходимо быть крайне осторожным. Поэтому Б[орис] В[асильевич] очень просит Вас узнать в известных кругах о степени «лояльности» издат[ельства] Кусевицкого. <…>
Еще одна просьба Б[ориса] В[асильевича] – книга обязательно должна быть сначала издана на [одном из] иностранных языков и лишь затем возможен ее «перевод» на русский. Это совершенно обязательно, ибо печатание русских рукописей заграницей (как это имело место у писатенлей Пильняка и Замятина) приводит к очень трудным и неприятным осложнениям» .
Изданный в 1927 в Ленинграде очерка о Прокофьеве вовсе не был той книгой, которую замышлял он для РМИ - о намерении издать очерк в серии "Современные композиторы" Асафьев писал Прокофьеву еще в 1925.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
22 сентября 1925, Bourron –Marlotte

Дорогой Сергей Александрович,
Разрешение на исполнение Квинтета от Романова получено и ноты в переписке (партитура и голоса с дублюрами). В первых числах октября будет готово и тогда я тебе немедленно вышлю прямо в Бостон. Состав такой: гобой, кларнет, 6 скрипок, 4 альта и 2 баса; всего 14 человек. Жду от тебя бостонские даты, а также официальное приглашение – для визы. Обнимаю тебя и целую у Н[аталии] К[онстантиновны] ручки. Сердечный привет тебе от Л[ины] И[вановны].
Твой
СПрокофьев
Почтовая карточка
с видом Bourron –Marlotte. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послана в Бостон.
Публикуется впервые

С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
10 октября 1925, Марлотт

Дорогая Наталия Константиновна,
Благодарю Вас за телеграмму с датами. Итак: от 29 января до 15 февраля. Мой менеджер Хенсель вдруг проснулся и предложил мне 5 реситалей в западных штатах, около Сан-Франциско. Гонорар не очень важный: 1500 за все 5, из каковой суммы половина уйдет на дорогу и проценты, но на бедность и это хватит. Вероятно турне это состоится перед бостонским. Надеюсь, Сергей Александрович против этого ничего иметь не будет, т[ак] к[ак] после бостонского турне будет поздновать: 23 февраля меня все-таки хочет ангажировать Казелла , а затем уже скоро пора будет и в Европу.
На мой запрос Асафьев ответил, что книгу обо мне он хочет сделать в 6-8 печатных листов (лист 40,000 букв). Что касается цены, то в России ему платили по 90 рублей за лист, но т[ак] к[ак] в данном случае он продает на все страны, то он хотел бы получить по 100 рублей. Эрнест Александрович говорит, что это очень дорого для парижских цен, но ведь жизнь в России и все цены гораздо дороже, чем во Франции. Во всяком случае Асафьев известен как человек очень благородный, и едва ли он станет запрашивать [много. – В.Ю.], тем более, что я предупредил его об ограниченности средств нашего Издательства. Очень прошу Вас написать мне Ваше решение, ибо Э[рнест] А[лександрович] говорит, что он не имеет права устанавливать размеры гонораров, и кроме того, по его словам, у него нет денег, чтобы заплатить гонорар. Если Вам не трудно, то ответьте поскорее, т[ак] к[ак] Асафьев давно стремится начать работу.
Дней пять тому назад я отправил Сергею Александровичу Квинтет, партитуру и голоса, заказною бандеролью, на адрес Бостонской Сифмонии. Романов, давая разрешение на исполнение, просил поместить в программе, что этот Квинтет будет дан им как балет под названием “Трапеция”, “The Trapeze”.
На днях я играл Дягилеву мой новый балет, написанный по его заказу, и Дягилев остался им чрезвычайно доволен. Через 2-3 месяца начнутся репетиции. Из Кельна пишут, что “Апельсины“ будут возобновлены на этот сезон и что кроме того они поставят “Шута“.
Сергей Александрович перед отъездом обещал, что он попытается устроить мне в Бостоне реситаль, и просил меня напомнить ему об этом. Если ему удобно подумать о реситале среди всех дел, то я буду очень благодарен за это.
Пташка и я шлем обоим [Вам. – В.Ю.] наши лучшие приветствия, я же целую Ваши ручки.
Искренне преданный Вам
СПрокофьев
Т[ак] к[ак] я не знаю моего зимнего адреса, то пишите мне не адрес Издательства.
Машинопис с подписью от руки. – АК-БК
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

Копии упомянутой Прокофьевым телеграммы от Наталии Кусевицкой в Архиве Кусевицкого не обнаружено.

Предлагаемую Прокофьевым версию Квинтета для камерного оркестра Кусевицкий исполнять не стал. Отказался от нее, вероятно, и сам Прокофьев, в списке сочинений которого она не числится.

Говоря о своем новом балете для Дягилева, Прокофьев имеет в виду ”Стальной и (первоначальное название - ”Урсиньоль”). В процессе работы над клавиром композитор посылал Дягилеву отдельные сцены балета.

Летом 1925 Прокофьев писал Борису Кохно, прося его, чтобы Дягилев не привозил в этом сезоне в Кельн свою постановку ”Шута”. ”...если войти в положение Кельнской оперы, то разумеется им не весело будет готовить постановку к декабрю под угрозой, что Сергей Павлович может приехать и дать его в ноябре!” . При встрече с Прокофьевым в Кельне 31 октября 1925 Сенкар подтвердит намерение театра ставить ”Шута” и скажет также о планах постановки ”Огненного ангела”. Поставленными окажутся однако только ”Апельсины”.



С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
30 октября 1925, Париж

Уважаемая Наталия Константиновна,
До сих пор не получил контракта. Если он почему-то еще не послан, то пришлите телеграфный ангажемент, т[ак] к[ак] я должен достать американскую визу в течение ноября, в декабре я буду в разъездах и попаду прямо с поезда на пароход.
“Классическая симфония” прошла через все корректуры и поступила в печать. Через 2 недели партитура и материал будут высланы Сергею Александровичу.
Жена и я шлем Вам и маэстро наше сердечное приветствие.
Целую Ваши ручки.
Ваш СПрокофьев
Рукопись с подписью от руки. АК-БК.
Письмо вложено в фирменный конверт
“Victoria Palace Hotel, Paris“
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые


Американскую визу Прокофьев получил 19 ноября 1925. С 9 по 22 декабря он гастролировал по Голландии, выступив с Третьим фортепианным концертом в Амстердаме, Гааге и Роттердаме в сопровождении оркестра Концертгебау ("...какой оркестр! Один из лучших в Европе", - записывает он ), а также, заменив заболевшую Лину Прокофьеву, которая должна была петь в одном из концертов, сыграл свою Вторую сонату.

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
2 января 1926, без места написания [Нью-Йорк]

Дорогой Сергей Александрович,
Вчера мы благополучно добрались до Нью-Йорка и шлем тебе и Наталие Константиновне наши лучшие пожелания к Новому Году. Я был глубоко потрясен, когда, во время моего голландского турне, узнал о кончине Эрнеста Александровича. Не могу тебе выразить, насколько это меня огорчило: он всегда так дружески ко мне относился и так любил издательство. По дороге из Голландии в Америку я провел несколько часов в Париже, видел Конюса и Пайчадзе. Они вручили мне голоса ”Классической симфонии”, каковые я привезу с собой. Т[ак] к[ак] ты приезжаешь в Нью-Йорк вероятно 6 или 7-го, то, к сожалению, я тебя вероятно не увижу, ибо 5-го мы уезжаем в Западные Штаты (St. Paul, Portland etc.) на 5 реситалей. Поэтому я оставляю для передачи тебе материал ”Классической”, а также партитуру и материал 3-го концерта )играно по ним 4 раза). Парититура ”Классической” еще не вышла, но я месяц тому назад передал Эр[несту] Александровичу, рукописную партитуру для пересылки тебе. Не знаю, сделал ли он это, но во всяком случае, уезжая в Америку, я сказал Пайчадзе, чтобы он выяснил, была ли эта партитура тебе послана и, если нет, то чтобы немедленно бы разыскал ее и выслал.
Теперь вот какое дело: общество Pro Arte, которое устроило мне и жене эти 5 реситалей на Западе, хочет, чтобы мы выступили у них в Нью-Йорке 26-го января в закрытом концерте на частной квартире, без критиков. Я им ответил, что без твоего разрешения я их приглашения принять не могу. Поэтому очень прошу тебя немедленно телеграфировать мне, можно ли мне играть у них или нельзя. Платят они немного, так что в финансовом отношении это выступление не играет большой роли, и, если мы выступили бы у них, то исключительно в благодарность за турне по Западным Штатам. В случае [если. - В.Ю.] ты разрешишь мне играть, и этот концерт состоится, я выехал бы в Бостон вечером, в день концерта, то есть 26-го.
Затем крепко обнимаю тебя и прошу тебя поцеловать ручку у Наталии Константиновны. Жена шлет сердечный привет Вам обоим. Очень рад, что скоро увижу вас в Бостоне и еще раз благодарю, что выудил меня в Америку. Искренне твой
СПрокофьев
Я имею для тебя письмо от Вебера, которое пошлю отдельно, заказным, т[ак] к[ак] Вебер просил, чтобы я отправил его непременно заказным.
Рукопись. АК-БК.
Письмо написано на бланке
“Great Northern Hotel, New York”
Ошибочно датировно 2 января 1925
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

23 декабря 1925 Сергей и Лина Прокофьевы отплыли из Гавра на пароходе французской линии “De Grasse” в Америку, 1 января 1926 приплыли в Нью-Йорк и пробыли в Америке до 6 марта.
В последние два года жизни директора РМИ Эрнеста Эберга в издательство пришли новые люди и среди них упомянутые в письме Прокофьева Фёдор (Фридрих) Владимирович Вебер и Гавриил Григорьевич Пайчадзе. Работая в берлинской конторе РМИ, Вебер быстро входит в сношения с многими оперными театрами и концертными бюро. "Фёдор Владимирович работает с большим интересом, успешно справляется и изучает дело" - писал Эберг ; "...в лице Вебера я встретил талантливого помощника..." . Вебер и впредь будет исполнять в Берлине роль посредника между издательством и авторами, с одной стороны, и дирижерами Германии и стран Восточной Еврорпы, с другой – в частности, между Стравинским и Клемперером, Стравинским и Фуртвенглером, Прокофьевым и Бруно Вальтером.
Трудился в РМИ также Юлий Конюс. Изобретенная им новая машина для гравировки нот обеспечила лучшее качество печати и вдвое сократила время гравера. Машины его образца будут приобретены издательствами М.Беляева, Циммермана, "Макс Эшиг", "Салабер" и другими (Max Eschig, Salaber).
Особенно радовала Эберга работа Пайчадзе, который заведовал в РМИ перепиской с авторами. Пайчадзе "... оказывает колоссальные услуги издательству, - писал он. - Вам следует обратить внимание на этого человека, он обладает всеми данными сделаться впоследствии моим заместителем" . Слова эти окажутся, увы, пророческими.
15 декабря 1925 за завтраком со Стравинским в одном из парижских ресторанов Эбергу сделалось плохо. Два дня спустя во время операции была обнаружена запущенная форма гнойного аппендецита. Эберг умер в тот же день - не выдержало сердце. Смерть его - как и гибель пять лет назад директора РМИ Струве при аварии лифта - "...была для нас большим ударом", - признавалась Наталия Кусевицкая .
“Я очень огорчен, - записывает Прокофьев. - Он (Эберг. – В.Ю.) относился ко мне по-дружески и был трогателен в своем увлечении издательством и преданности ему. Как отзовется его смерть на издательстве? <…> трудно сказать, лучше или хуже пойдут после него дела" .
Как мы уже знаем, отношения Эберга и Прокофьева были на самом деле много более прохладными. Крутой характер композитора доставлял немало хлопот руководству издательства - первому его директору Николаю Струве, затем Эрнесту Эбергу и Гавриилу Пайчадзе. Композитор часто бывал неудовлетворен качеством издания своих сочинений. Нотные обложки по-прежнему казались ему чрезмерно тусклыми, и он просил проследить за их качеством Петра Сувчинского. "Цингель прислал с Вашего одобрения обложку к Маршу и Скерцо из «Трех апельсинов», - писал он ему. - По моему крайнему рассуждению, она такая же негодная, как и все предыдущие, но раз Вы одобрили, то я тоже пропустил. Из Вашего письма я заключил, что Вы во что бы то ни стало решили быть изысканным с тупицей Цингелем, и потому я так до гроба и буду завертываться в безобразные обшлепки" .
Год спустя композитор написал приведенное выше исполненное гнева письмо Эрику Цингелю (см. письмо от 25 мая 1922), а Сувчинскому сетовал, что издатели "...опять обложат мои сочинения черт зает как" . Еще через год об обложке к своим "Пяти стихотворениям К.Бальмонта" уже известное нам письмо от 26 апреля 1923 года, Эбергу.
Требовательность Прокофьева казалась Эбергу излишней, а граничащая с сарказмом ирония ударяла по его самолюбию. “С Прокофьевым дела обстоят неважно, - писал директор РМИ в 1922. - Он хороший господин, но только туповатый и своих ошибок не признает“ . Эберг постоянно укорял композитора в корыстолюбии. “Пересылаю Вам письмо от Прокофьева, - пишет он Кусевицкому год спустя. – Все торгуется“ .
Сочиняя с поражавшей окружающих интенсивностью, Прокофьев был убежден, что работа его должна быть соразмерно оцениваться, что он должен своевременно получить за нее соответствующее материальное возмещение. Композитор никогда не стеснялся напоминать об этом и Кусевицкому, и директорам РМИ, спорил из-за процентов, настаивал на выплате всех причитавшихся ему гонораров в долларах. "Контракта он всё не подписывает, а новые вещи требует печатать. Но я всё же когда-нибудь заставлю подписать контракт, а пока не подпишет, я нового ничего в печать не дам" . Эберг так и сделал: 28 ноября 1924 он cообщил Прокофьеву, что в виду неподписанного им контракта все работы по печати его сочинений приостанавливаются. В тот же день сообщил он об этом и Кусевицкому.
Раздражала Эберга и медлительность работы Прокофьева над корректурами своих произведений. Прокофьев "...меня замучил, - не унимался директор РМИ. - Мне кажется, он будет делать свои корректуры шестьсот лет и его оркестровые материалы никогда не выйдут. Он не только исправляет без конца ошибки, но меняет свои сочинения" .
Медлительность Прокофьева объяснялась однако не только интенсивностью его гастрольных графиков, но и тем, что корректура всегда была для него процессом строжайшего пересмотра написанного. К примеру, готовя к печати ”Скифскую сюиту”, композитор заметил, что, наряду с эпизодами, которые по-прежнему удовлетворяют его, сама фактура партитуры представляется ему крайне грубой. ”...я особенно мучительно чувствовал это во время медлительной корректуры, когда такты все одного и того же аккомпанемента тянулись через десятки страниц” .
Более всего волновало Прокофьева отставание издательства от темпов его творчества. Композитор по-отечески опекал каждое из своих творений, пристально следил за тем, чтобы, как сам он выражался, ни одно из них не "засиделось в девках". Отсутствие у РМИ достаточных оборотных средств то и дело приводило однако к задержкам публикаций. Прокофьев признавал поначалу, что "...Гутхейля все же надо простить, ибо он работат вовсю и печатает меня безостановочно" . Однако с чем большей интенсивностью работал композитор, тем больший протест вызывали в нем любые промедления издательства.
Новым директором РМИ был назначен Гавриил (Габриэл) Григорьевич Пайчадзе (1883-1976) . Интереснейшая фигура российской культурной эмиграции, давний друг Кусевицкого, высоко интеллигентный и широко образованный человек, глубоко чувствовавший и тонко понимавший музыку, Пайчадзе обладал незаурядным умом, хорошо зная издательское дело, сознавал всю сложность функционирования РМИ вне пределов России. На протяжении двух десятилетий стоял Пайчадзе во главе издательства, пользуясь полным доверием Кусевицких.
Тесные контакты связывали его едва ли не со всеми крупнейшими музыкантами ХХ столетия. Пайчадзе отличался редким умением улаживать сложные ситуации, то и дело возникавшие во взаимоотношениях РМИ с композиторами, издателями, меценатами, концертными менеджерами. Искусно распутал Пайчадзе в 1927 сложный клубок правовых взаимоотношений между Стравинским и пятью его издателями (Юргенсоном, "Шоттом", "Честером", "Плейелем" и "Форбергом" (Schott, Chester, Pleyel, Forberg) вокруг перепечатки в 1919 издательством Chester его “Жар птицы“. В том же 1927 уладил конфликтные взаимоотношения между Дягилевым, Кокто и финансировавшей постановку оперы Стравинского “Царь Эдип” меценаткой Винареттой Полиньяк. А год спустя, после появления оркестровой версии "Картинок с выставки" Мусоргского, выполненной Равелем, тяжбу относительно прав на издание партитуры между РМИ и Издательством Бесселя. "Наиболее искусным дипломатом среди всех, кто пытался вести дела Стравинского", - назовет Пайчадзе Вера Стравинская .
Прекрасно разбираясь в политике, международных отношениях, Пайчадзе предвидел еще в 1931 “...неизбежный и, по-видимому, скорый приход к власти националистов (Гитлер) “ . О сталинской России он писал в 1937 как о стране, которая “... несомненно находится в состоянии массового психоза и управляется человеком, страдающим манией преследования“ , не раз выражал убеждение, что заигрывая с демократическим блоком, Сталин ведет за спиной тайные переговоры с Гитлером. Не менее прозорливо его суждение о России после окончания войны. "После того, как миллионы русских солдат побывали на Западе и увидели там такую жизнь, о которой они и не подозревали, - писал он Кусевицкому, - у московского правительства как будто появилось опасение этого контакта и оно всячески стремится от него отгородиться" . Письмо это датировано концом 1945 - Берлинская стена ещё не была воздвигнута...
Уезжая в 1924 в Америку, Кусевицкие не пригласили с собой Пайчадзе, хотя супруга его, Вера Пайчадзе, намекала об этом в одном из писем к Наталии Кусевицкой . По всей видимости, хозяевам РМИ важно было сохранить для него надежного и доверенного человека в Европе. Забегая вперед, скажем, что хотя Пайчадзе сполна обладал трезвостью суждений, которой так недоставало Эбергу (не случайно, афоризмом его сделается фраза: "Недостаточно напечатать вещь, надо, чтобы ее еще купили" ), вывести издательство из кризиса ему так и не удастся. Сказались прежде всего резкое обострение экономической и политической ситуации Европы, а затем вторая мировая война. Письма Пайчадзе к Кусевицким - летопись культурной и политической жизни Европы 20-40-х г.г..

Упомянутое Прокофьевым письмо Федора Вебера к Сергею Кусевицкому в архиве последнего не обнаружено.

О концертом обществе Pro Arte см. в письме С.С.Прокофьева к С.А.Кусевицкому от 5 января 1926


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
5 января 1926, Нью-Йорк

Дорогой Сергей Александрович,
Благодарю тебя за телеграмму и разрешение . Сегодня я вручил ноты (партитуру и голоса 3-го концерта и голоса “Классической“) швейцару артистического подъезда а Карнеги, под расписку. Он дожен передать их тебе 7-го .
Крепко обнимаю. Если тебе надо будет что-нибудь сообщить мне, то пиши на Haensel’я 33 West 42, - он мне перешлет.
Твой СПрокофьев
Жена шлет сердечный привет тебе и Наталие Константиновне.
Рукопись. АК-БК.
Письмо написано на бланке
“Great Northern Hotel, New York”.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

Копии телеграммы Сергея Кусевицкого в архиве его не обнаружено. Речь в ней шла о разрешении Прокофьеву выступить в Нью-Йорке в концерте общества Pro Arte.
7 и 9 января 1926 состоялись очередные концерты Бостонского оркестра в Нью-Йорке. Любопытно, что традиция передачи нот через сотрудников Carnegie Hall, работающих в конторке артистического подъезда на 56 улице Нью-Йорка, сохраняется по сей день.


С.С.Прокофьев - С.А.Кусевицкому
15 января 1926, Портланд, Орегон

Дорогой Сергей Александрович,
Только что Haensel протелеграфировал мне сюда телеграмму Brennan’a с вопросом, где партитура “Класс[ической] симфонии”. Я ответил Brennan’у телеграммой, что покидая Париж, дал распоряжение выслать партитуру прямо в Бостон.
На всякий случай восстанавливаю в твоей памяти: я отдал рукописную партитуру “Классической симфонии“ Эрн[есту] Александровичу 5-го декабря с просьбой отослать ее в Бостон. По-видимому он этого не сделал. 23-го декабря, уезжая в Америку, я просил Пайчадзе справиться в книгах издательства, была ли послана тебе эта партитура, г если нет, то немедленно разыскать ее ( в издательстве или на квартире Э[рнеста] А[лександровича]) и отправить тебе. Печатная партитура должна была быть готова со дня на день, и Пайчадзе обещал выслать ее тебе немедленно по выходе, независимо от посылки рокописной.
Поэтому мне кажется, тебе надо подождать этой партитуры до последнего момента или запроситть Пайчадзе телеграммой, когда она была выслана. Если же теперь лна все-таки не поспеет, то отложить исполнение до одного из следующих концертов, т[ак] к[ак] партитура так или иначе должна прийти в ближайшие дни.
Крепко обниаю тебя, целую ручки у Натальи Константиновны. 26-го вечером выедем из Нью-Йорка в Бостон.
Твой СПрокофьев.
Адрес:c/o Haensel & Jones, 38 West 42 St. New York City
Рукопись. АК-БК.
Письмо написано на бланке гостиницы
“ «The Portland» Portland, Oregon”
Ошибочно датировано 15 января 1925.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

Надежды Прокофьева на то, что Кусевицкий будет пропагандировать в Америке его музыку, оправдались с лихвой. Композитор регулярно получал известия об успехе исполнения своих сочинений БСО. В программах трех первых сезонов Кусевицкого впервые исполнялись, правда, лишь Первый скрипичный концерт Прокофьева и Сюита из оперы “Любовь к трем апельсинам“. “Скифская сюита”, Третий фортепианный концерт и “Семеро их“ уже звучали здесь прежде. “Кусевицкий <…> намерен был действовать в Новом мире с большей осторожностью, чем в Париже“, - пишет автор книги о Прокофьеве Дэвид Найс .
Кусевицким руководило однако не столько осторожность, сколько убеждение, не раз высказывавшееся и самим Прокофьевым, что Америка не готова к восприятию его новейшей музыки. С каждым годом сочинения композитора все чаще и чаще появляются на афишах БСО. Критика констатирует, что именно благодаря Кусевицкому “...Прокофьев сделался фаворитом публики симфонических концертов, любимейшим из новейших современных композиторов“ . Уже к 1925-1926, как признает Дэвид Найс, “...Кусевицкий со своим оркестром достигает того, что сам Прокофьев только еще пытается достичь в своих недавних американских концертах“ .

Начиная с 1926 Прокофьев пятикратно выступал с БСО во время своих гастролей по Америке. Как и предполагалось, первое из этих турне включало в себя концерты композитора на Западе Америки (Денвер, Портланд, Сан-Франциско, Канзас сити), которые состоялось до его концертов с Кусевицким. Затем, в Нью-Йорке, Прокофьев, помимо концерта в Pro Arte, наиграл восемь рулонов записей для фирмы Duo Art, встречался c множеством музыкантов, в том числе с Сергеем Рахманиновым, Александром Ильичем Зилоти (1863-1945) и Леопольдом Ауэром, Артуро Тосканини, Отто Клемперером и Вильгельмом Фуртвенглером, Альфредо Казеллой, Джозефом Сигети и Вальтером Гизекингом. В Чикаго он познакомился с Джоном Олденом Карпентером, которого выделял среди других американских композиторов, в Сен Поле - с руководством ангажировавшего его общества Pro Musica.
В Бостон Сергей и Лина Прокофьевы приехали 27 января. Играть под управлением Кусевицкого предстояло Третий фортепианный концерт. “Куся встретил меня очень нежно, Наталия Константиновна тоже явилась не первую репетицию и была чрезвычайно мила, а то летом наши отношения были скорее прохладные. Оркестр прочел Концерт разумеется хорошо, я тоже получил комплименты за мою игру“ .
Прокофьев рад был встрече с своим соучеником по Петербургской консерватории Ричардом Бургиным. Первое из выступлений состоялось днем 29 января. “Зал весь распродан. <…> Я не волновался. <…> Кусевицкий отметил улучшение в моей игре. Он был вообще очень мил, вывел меня на эстраду, как бы представляя публике, затем аплодировал после каждого номера и в конце; оркестр тоже; вызовов пять – по мнению Кусевицкого, это самый большой успех солиста за сезон“ .
Бостонские рецензенты больше внимание уделили Прокофьеву-пианисту. “Как пианист этот сдержанный молодой русский не выставляет напоказ свою технику. Он играет более как композитор и музыкант чем как виртуоз, что тем не менее свидетельствует о том, что технические трудности не существуют для него“, - подчеркивал один из критиков . “Прокофьев играл в самой благородной манере как виртуоз, который не думает в первую очередь о технике и не пытается поразить ею слушателей... “, - точнее выражал ту же мысль другой .
Что же до оценок музыки нового концерта, то не отличались восторженностью, они констатировали самостоятельность музыкального мышления композитора. “Очевидно, что существуют два Прокофьева, - писал критик, - один – автор роскошно варварской «Скифской сюиты», другой – автор Третьего фортепианного концерта, партитуры сравнительно более академической, но без следа академической строгости и монотонности. Музыка свежа и индивидуальна. Никто не найдет в ней воздейстивия какой бы то ни было школы или какого бы то ни было отдельного композитора прошлого или настоящего“ .
Исполнение бостонцами "Классической симфонии" оказалось отложенным - но не до одного из последующих концертов, как полагал Прокофьев, а до следующего сезона.
О Нью-Йорке – не забыт был, вероятно, неуспех здесь три года назад оперы "Любовь к трем апельсинам" - Прокофьев писал как о"...самом отвратительном городе для артиста: обожравшимся, слышавшим всех лучших артистов, придирчивым, в новой музыке почти ничего не понимающим и в то же время решающим судьбу артиста для Америки..." .
Рецензии Нью-Йоркских концертов оказалась разноречивыми. "Если хорошие, то с оглядкой, если плохие, то в наглом тоне, - отметил Прокофьев.- <…> Как я рад, что не завишу от этих отбросов, как, к соджалению многие зависят: через три недели я уезжаю, а если вернусь, то вернусь по приглашению дирижеров, которые сделают эти приглашения не на основании критики <…>, а на основании того признания, которое дает ине Европа" .

Кусевицкие, жившие на окраине Бостона в очень уютном, по-русски обставленном особняке, не раз в эти дни принимали Прокофьевых. “У них русский повар, вкусный завтрак и вкусное вино, которое, несмотря на prohibishion (запрет. – англ.) они получают из Канады“, - замечает композитор .
Музыканты намечают вместе купюры в готовившейся Кусевицким к исполнению Третьей симфонии Скрябина (среди нот Кусевицкого, хранящихся в Бостонской публичной библиотеке, и сегодня можно видеть партитуру симфонии с этими купюрами), живо обсуждают насущные проблемы – издательские дела, менеджемент Прокофьева. По размышлении Прокофьев решает остаться у Хенселя. Личные встречи с ним – в мае 1925 в Париже и теперь в Нью-Йорке - произвели на него очень благоприятное впечатление – тем более, что Хенсель не требовал возвращения долгов.
Прокофьев вновь просил Кусевицкого исполнить Пятую симфонию Мясковского, с Наталией Константиновной говорил об издании книги Асафьева. Симфония осталась однако не исполненной, книга, как мы уже знаем – не только не изданной, но и не написанной.


С.С.Прокофьев – Н.Л.Слонимскому
14 февраля 1926, Нью-Йорк

Дорогой Николай Леонидович,
Очень прошу Вас ловко выкрасть у Кусевицких номер "Последних новостей" от 15 января*: я читаю роман – и у меня не хватает этого номера.
Жму Вашу честную руку.
Ваш СПрокофьев

* и привезти его в Providence
Рукопись. АК-БК.
Письмо написано на бланке
“ Hotel Laurеlton. New York”
Две копии: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8 и 11.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые.

В Провиденсе 16 февраля 1926 состоялось седьмое, последнее, выступление Прокофьева с БСО и Кусевицким . ”Это было, пожалуй, лучшее исполнение из семи”, - записал Прокофьев .

Кусевицкий познакомился со Слонимским в Париже в 1921. Многое связывало двух музыкантов - уважение к Рейнгольду Глиэру, у которого оба они брали в разное время уроки композиции, увлечение Скрябиным, пристрастие к творчеству современных композиторов. Всестороннее знание музыки, свободное владение роялем и прекрасное ориентирование в партитурах, знание французского и немецкого языков делали Слонимского одинаково ценным для дирижера и как репетитора-пианиста, и как личного секретаря. Эти обязанности он исполнял в Париже до своего отъезда в 1923 в Америку. После переезда в Бостон Кусевицкого и его конфликта с Цедербаумом Слонимский был заинтересован вернуться к Кусевицкому, о чем не раз просил его в начале 1925 в письмах из Рочестера, где он работал пианистом-аккомпаниатором в Истмэнской музыкальной школе. Он писал об усиленных занятиях английским языком,и уроках дирижирования у Альберта Коутса (Coates), подчеркивал, что жить в Бостоне означало бы для него находиться в центре умственной жизни страны, в атмосфере высокого искусства, что рад был бы выезжать вместе с Кусевицким на его концерты в Европу, спрашивал, возможно ли будет к скромному секретарскому жалованию добавить гонорары за игру на фортепиано и челесте в Бостонском оркестре.
Годы сотрудничества с Кусевицким не были однако простыми для Слонимского. В Берлине он не справился с партией фортепиано в “Прометее“ Скрябина и, как сам он вспоминал, бежал из концертного зала под дождем в лакированных ботинках. “Не будет ли мое присутствие в Барселоне неприятно Вам?“, - спрашивал он после этого Кусевицкого .
В Бостоне в 1927-33 Слонимский дирижировал созданным им камерным оркестром, пропагандируя творчество композиторов американского авангарда, музыка которых отсутствовала в репетуаре и самого Кусевицкого, и руководимиого им Бостонского оркестра – Чарлза Айвса, Хенри Коуэлла, Эдгара Вареза. Cам Слонимский объяснял причины своего конфликта с Кусевицким в 1927 нетерпимым для себя характером отношения дирижеров-примадонн к композиторам. “Я верю, что композитор должен настаивать на своем праве быть воспринятым дирижерами. И я убежден что обязанность дирижера - рассматривать каждую партитуру, которая попадает ему в руки” . Позднее он сформулирует причину конфликта более кратко: “Несоблюдение субординации” .
После смерти Кусевицкого Слонимский опубликовал небольшую статью о дирижере "Миссия Кусевицкого" , в которой, по его словам, ”примирился с ним посмертно” . В настоящее время в Нью-Йорке издается собрание музыкальных сочинений Слонимского в четырех томах.

Какой роман читал Прокофьев в газете "Последние новости" установить не удалось.

С.С.Прокофьев –С.А.Кусевицкому
14 февраля 1926, Нью-Йорк

Дорогой Сергей Александрович,
Шавич не будет играть “Классическую” 27-го, но если мой концерт 27-го будет иметь успех, то он сыграет ее позднее.
Если ты не предполагаешь исполнять ее в одном из ближайших концертов, то очень прошу тебя привезти партитуру в Providence: я хочу показать ее Клемпереру, для Германии и России.
Крепко обнимаю тебя, целую ручки у Наталии Константиновны. Пташка сердечно приветствует Вас обоих и благодарит Наталию Константиновну за присланный мерзавчик .
До скорого.
Твой
СПркфв
Рукопись. АК-БК.
Письмо написано на бланке
“ Hotel Laurleton. New York”
Послано в Бостон.
Публикуется впервые.

Русский дирижер Владимир Савич (Shavitch) (1888-1947), с 1914 живший в США, работал в оркестрах Сиракузы и Рочестера, регулярно выступал также в Европе. Под его управлением Прокофьев исполнял 27 февраля 1926 свой Третий фортепианный концерт. “Провинциальный дирижер с весьма скромным горизонтом“, - отзовется он о нем пзднее . 7 июня 1927 в Париже Савич дирижировал Сюиту из оперы “Любовь к трем апельсинам“, но Прокофьев не слышал исполнение, так как в этот же вечер состоялась премьера его балета “ Стальной скок“.

Отто Клемперер присутствовал на концерте Бостонского оркестра под управлением Кусевицкого в Carnegie Hall в Нью-Йорке 4 февраля 1926. В программе звучали “Ночь на Лысой горе“ Мусоргского, Третий фортепианный концерт Прокофьева с автором – солистом и Третья симфония (“Божественная поэма“) Скрябина. Поздравляя Прокофьева после концерта, Клемперер рассказывал о своих недавних гастролях в России. Месяц спустя, по возвращении в Нью-Йорк Прокофьев снова встретился с дирижером. “Вечером были у Клемперера, который тоже высказывал интерес к моим сочинениям и интересовался, может ли он получить для Америки или Германии мои премьеры, -записывает Прокофьев. – Именно премьеры, а не просто исполнение. С моей музыкой он довольно мало знаком и любит Стравинского“ .
Еще одна встреча с Клемперером состоялась 29 мая 1927 в парижском салоне принцессы Винаретты Полиньяк. Прокофьев помогал в тот вечер Стравинскиому в представлении его оперы “Царь Эдип“, играя ее по клавиру в четыре руки с автором. Сочинения Прокофьева отсутствуют в дискографии Отто Клемперера. Об исполнении им “Классической симфонии” никаких данных не найдено.

Под “мерзавчиком” имеется в виду подаренная Кусевицкими ”…бутылка настоящего португальского портвейна, что в «сухой» Америке подарок ценный“ .



С. С.Прокофьев –С.А.Кусевицкому
24 февраля 1926, Нью-Йорк

Громко кричим ура в честь дорогого доктора.
Прокофьевы.
Телеграмма. АК-БК.
Написана по-русски латиницей.
Послана в Провиденс
Публикуется впервые


В этот день Кусевицкому вручали степень доктора Браун университета в Провиденсе (Brown University, Providence. R.I. - Doctor of Mucic) - первого из американских университетов, удостоившего его подобной чести. Впоследствии Кусевицкий был удостоен званий доктора еще десятью американскими университетами и коллежами (в том числе Гарвардским, Йельским, Бостонским и Принстонским), а также Университетом Бразилии.
В 1926 Кусевицкий совсем не говорил еще по-английски и свою благодарность Браун университету решил выразить необычным образом - выступив в качестве контрабасиста. Давно уже не выступал он как контрабасист и не занимался регулярно на инструменте. Тем не менее исполнение им Largo Генделя и медленная часть собственного Концерта для контрабаса было встречено аудиторией точно с тем же восторгом, с таким же удивлением (разве такое возможно на контрабасе?), с какими принимались его концерты в начале века в России и Европе. Выступление в Браун университете сделалось для Кусевицкого как бы генеральной репетицией к его публичным концертам в Бостоне (24 октября 1927, Symphony Hall) и Нью-Йорке (23 октября 1928, Carnegie Hall).

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
6 марта 1926, борт корабля “Франция“

Дорогой Сергей Александрович,
Сели на “France“ и едем во France. “Классическую симфонию” оставил для передачи тебе у швейцара артистического подъезда Карнеги-холл. Клемперер предложил сыграть ее в Нью-Йорке в будущем сезоне, но я, вместо нее, предложил ему сюиту “Шут” . Материал 3-го концерта мне в Сиракузах вернуть не успели, т[ак] к[ак] я уехал сейчас же после концерта. Поэтому я сказал, чтобы они послали его тебе в Boston, вместе с чеком за прокат материала. Читал ли ты заметку в “Musical Courier” о нашем Нью-Йоркском концерте 4-го февраля? Там написали, что ты играл отрывки из “Апельсинов”, которые им понравились больше, чем мой Концерт. Сабанеевский случай!
Затем позволь еще раз поблагодарить тебя за мой приезд в Америку и крепко обнять. Жена приветствует Вас обоих. Я целую ручки Наталье Константиновне*. Porto выпили с причмокиванием .
Твой СПркфв
------------------------------
*Frau Doctor
Рукопись. АК-БК.
Письмо написано на бланке
“ Board s.s. « France». Transatlantic. French Line”
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые.


Под сабанеевским случаем имеется в виду известный инцидент, когда музыкальный критик Леонид Сабанеев опубликовал в газете ”Новости сезона” от 13 (26) декабря 1916 рецензию на концерт Кусевицкого в Москве 12 (25) декабря 1916, подвергнув резкой критике ”Скифскую сюиту” Прокофьева, которая не была сыграна в тот вечер.

В программе концерта БСО в Нью-Йорке 4 февраля 1926 из сочинений Прокофьева исполнялся, как уже говорилось, только Третий фортепианный концерт.

Покидая Америку, Прокофьев подсчитал: ”Чистый доход от этой поездки в Америку определился приблизительно в две тысячи долларов. Кроме того уплачено различных старых долгов приблизительно на тысячу долларов...” Еще более важен был для композитора успех моральный, дальнейшее внедрение своей музыки в Америку. 23 апреля 1926 БСО осуществит под управлением Кусевицкого американскую премьеру кантаты ”Семеро их”. Как и в Париже, она прозвучала дважды и в этот, и в следующий дни. ”Телеграмма от Кусевицкого о чрезвычайном успехе «Семеро их» в Америке. Ура, Америка!” – запишет композитор . В мае, приехав в Париж, Кусевицкий предскажет Прокофьеву ”...”триумфальное возвращение в Америку через сезон” .

Сразу же после возвращения из Америки состоялись концерты Прокофьевых в Германии и Италии. Многочисленные переезды не мешали композитору продолжать работать над заказанным ему Дягилевым балетом “Стальной скок”. В конце апреля в Париже Прокофьев знакомится с Гавриилом Пайчадзе, к которому сразу же чувствует симпатию. “С ним дело будет легче иметь, чем с покойным Эбергом... “, - отмечает он в дневнике .

13 мая 1926 в парижском доме Кусевицкого Прокофьев играл ему и гостившему во Франции Болеславу Яворскому свои новые сочинения – Пятую фортепианную сонату, ор. 38 и балет “Стальной скок”, ор.41. Балет поначалу понравился Кусевицкому, уже знакомому с новой прокофьевской стилистикой по его Второй симфонии. Год спустя вместе с Пайчадзе, Стравинским, Сувчинским и Дукельским Кусевицкий будет присутствовать на премьере балета (7 июня 1927, труппа Сергея Дягилева), которую проведет дирижер Роже Дезормьер.
Для предстоящего исполнения в Париже Сюиты из балета “Шут“ (3 июня 1926) Кусевицкий решил выбрать четыре фрагмента - не более 10 минут звучания. Фрагменты эти были отобраны вместе с Прокофьевым. “«Шут» сыгран хорошо, большой успех, я дважды встаю кланяться в ложе Кусевицких“, - записывает Прокофьев . На концерте присутствовали Стравинский, Рахманинов, Морис Равель, Мери Гарден. Всеобщее внимание привлек однако не “Шут“, музыка которого была знакома уже парижанам по дягилевской постановке, а премьера фрагментов из “Книги жизни“ жившего в Париже русского композитора-авангардиста Николая Обухова. “Это какая-то кошмарная оратория, где Иисус Христос, Иуда, Николай II и Николай Исступленный, последний и есть сам Обухов“, - замечает Прокофьев на репетициях, а после концерта приводит реплику Равеля, опекавшего Обухова: “C'est du génie et de la folie” (“Это гениально и безумно“ – франц.) .

В июле – августе 1926 Кусевицкие отдыхали в Швейцарии, Прокофьевы жили на даче в Саморо, близ Фонтебло. Композитор работал одновременно над балетом “Стальной скок“, оперой “Огненный ангел“, “Увертюру для 17“ и корректировал оркестровые голоса Марша и Скерцо из “Трех апельсинов“, которые выйдут из печати в РМИ в октябре 1926 .


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
7 сентября 1926, Фонтебло

Felicitations sinceres viendrons scir passerons nuit. Prokofieff

Лучшие пожелания и сердечный привет. Прокофьев

Телеграмма. АК-БК.
В оригинале по-французски.
Русский перевод вписан сверху рукой Прокофьева.
Послана в Париж.
Публикуется впервые

Телеграмма отправлена в ответ на письмо Наталии Кусевицкой к Лине Прокофьевой с приглашением приехать к ним завтра в Париж в связи с днем ее рождения и годовщиной бракосочетания с Сергеем Кусевицким. Сергей и Наталия Кусевицкие сочетались браком 9 сентября 1905 года в день рождения Наталии.
Письмо это в Архиве Кусевицкого не сохранилось. В дневнике композитора говорится, что в нем была, в частности, выражена надежда на то, что “С.С. забыл свои обиды и тоже приедет“ .

В парижском доме Кусевицких Прокофьевы встретили Гавриила Пайчадзе, Александра Боровского, Владимира Дукельского, Александра Тансмана, Аарона Копланда (Copland) (1900 –1990). “Мы застали огромный накрытый стол <…> Было мило и весело... “ .
Только на этих традиционных домашних вечерах, в дружеском кругу приглашенных гостей можно было услышать в те годы игру Кусевицкого на контрабасе. Он словно бы повторял ту "серенаду на котрабасе", с которой начинался его роман с Наталией...
"Это было нечто, чего я не могла забыть всю жизнь, - вспоминала жена музыкального критика Эрнеста Ньюмена Вера Ньюмен. - <…> Хотя я пишу эти строки в 1962, я все еще слышу звучание контрабаса Кусевицкого" .
Прокофьев впервые слушал Кусевицкого-контрабасиста. Несколько слов, записанные им в дневнике, длают о звучании его контрабаса лучшее представление, чем иные пространные рецензии. “...Кусевицкий прекрасно играл на контрабасе, - отметил Прокофьев и добавил с присущей ему образностью, - (звук насыщеный, толстый червь)“ .

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
18 ноября 1926, Париж

Дорогой Сергей Александрович,
Очень виноват перед тобой, что до сих пор не написал ни тебе, ни Наталии Константиновне. Между тем, после твоего отъезда мы неоднократно пользовались гостеприимством твоего особняка, заночевывая там в те дни, когда приезжали в Париж на поиски квартиры. Во время же окончательного переезда из деревни в город мы жили у тебя целых четыре дня пока не устроились в отеле. Ксюша была очень внимательна и даже после, когда мы были уже в отеле, мы несколько раз подкидывали ей Святослава, пока однажды он не разбил себе нос и Ксюша в ужасе не отказалась от дальнейшей ответственности.
Твой дом приходили осматривать для найма довольно часто, хвалили его чистоту и художественность, но жаловались, что нет на чем сидеть. Что касается наших поисков квартиры, то мы так-таки ничего хорошего не нашли, и потому, временно отказавшись от немеблированной квартиры, въехали теперь в меблированную: нечто вроде забавной мансарды с террасой на крышу. Все эти поиски и прозябание в отеле очень мешали моей работе, и хотя в партитуре “Огн[енного] Ангела” я сейчас на четвертой сотне страниц, все же конца еще далеко не видно.
Позволь поблагодарить тебя за частые исполнения Сюиты “Шут“ и за намерение исполнить Сюиту из “Апельсинов“ и “Классическую симфонию“. В этом году ты кажется решил доконать Америку моими опусами. Гавриил Григорьевич мне передал твою телеграмму об успехе. Я получил также программы и рецензии, посланные Слонимским, но мне показалось, что пресса была скорее сдержанна – впрочем, для Америки и на том спасибо.
“Апельсины“ были благополучно поставлены в Берлине и уже прошли там пять раз. Дирижер Блех вызубрил музыку чрезвычайно добросовестно, но от этой добросовестности меня тошнило: все было слишком медленно и скучно. В общем итальянскую сказку поставили на немецкий лад, но, говорят, именно благодаря этому был успех, а если бы поставили в итальянской манере, то берлинцы этого не оценили бы. Теперь “Апельсины“ приняты для Харькова, Киева и Одессы. Дирижировать будет Малько и постановка будет одна на все три города: в течение сезона они меняются труппами.
Мои переговоры с Россией продолжаются и я уже имею разрешение на получение проходного свидетельства: документа, которым я буду пользоваться только на время пребывания в СССР, по выезде же я могу снова сделаться подданным доктора Нансена . Персимфанс устраивает пять симфонических концертов из моих сочинений, и вообще все шло бы очень хорошо, если бы не страшная грызня между отдельными концертными учреждениями Москвы и Ленинграда. Сначала меня пригласила Ленинградская филармония, учреждение государственное, потом воскрес временно закрывавшийся Росфил, учреждение акционерное, но меня предупредели что это акционерное учреждение должно слопать филармонию в Ленинграде, хотя она и государственная; далее, другое государственное учреждение, более высокого полета – Главнаука, прислало мне циркуляр, что ни с кем, кроме Росфила или Персимфанса, я не имею права подписывать соглашение, а частным образом мне сообщили, что и сама Главнаука в ближайшее время подлежит расформированию. Вот и разберитесь во всей этой чертовщине!
Твоя нотная лавочка продолжает процветать. Новый помощник Гавриила Григорьевича Рабенек – очень сиимпатичный господин. Но Издательство по-прежнему не желает меня печатать, видимо, собирается превратить это в исторический анекдот. В свое время я расшиб себе лоб, пока уговорил Издательство напечатать “Классическую симфонию“ и Сюиту из “Апельсинов“, а теперь оно делает на них деньги. Тоже самое повторяется и с новыми моими вещами теперь.
Пташка и я шлем тебе и Наталии Константиновне наш самый сердечный привет. На днях Пташка напишет отдельно Наталии Константиновне. Мне было бы очень приятно, если бы ты как-нибудь собрался диктнуть Слонимскому мне письмо и рассказал бы мне о своих триумфах. Ведь ты когда-то говорил, что на деловые письма отвечаешь с математической аккуратностью – ну вот, может быть наскребешь несколько минут и на письмо неделовое.
Целую тебя
Любящий тебя
СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые


Поиск новой парижской квартиры Прокофьевы начали сразу же после того, как проводили 15 сентября Кусевицких в Бостон. Продолжая жить в Фонтебло, они регулярно наезжали для этого в Парижи останавливались в доме Кусевицкого, оставляя Святослава на попечение их горничной Ксюши. Найденная Прокофьевыми квартира, в которую они переехали 13 ноября, находилась в доме 18 по улице Тройон (Troyon) - “...на самом верху, мансардная, шесть маленьких комнат... Дом был хороший, но улица дрянь: дома свиданий и по вечерам девицы хватают за руки“ . Прокофьевы прожили в ней до отъезда 13 января 1927 в первую гастрольную поездку по СССР. Вскоре после возвращения в Париж поселились в квартире в доме 5 по улице Frémiet.

Кусевицкие, эмигрировав из России и приехав в Париж, рентовали здесь поначалу небольшие меблированные аппартменты на Avenue de la Bourdonnais, которые располагались в нескольких минутах хотьбы от Quai d"Orsay и Триумфальной арки. Мемориальая доска на стене этого дома напоминала, что в нем жил одно время драматург Эдмон Ростан (Rostand).
Окончательно обосновавшись во французской столице, Кусевицкие приобрели квартиру в доме 8 на недавно застроенной улице Советника Колиньона (Rue du Conseiller Colignon). Они любили свою парижскую квартиру. Несхожим было убранство различных ее комнат. В столовой, где нередко принималиcь гости, стояли большой обеденный стол, диван и два кресла. На столе - много дорогого хрусталя, серебра, и, как правило, живые цветы. В салоне на полу лежал большой ковер, на окнах висели черные с цветами занавески, на тумбах стояли большие фарфоровые вазы, на полках вдоль стен - множество книг и нот, со стены над камином на гостей смотрел "Кусевицкий с контрабасом" – холста художника и друга Кусевицких Василия Ивановича Шухаева (1887-1973). Картину эту можно видеть сегодня в Доме-музее Кусевицкого в Тэнглвуде (Массачусетс).
Рабочий кабинет Кусевицкого предусматривал максимальные удобства для занятий и отличался скромностью обстановки: письменный стол, небольшой круглый столик, мебель, обитая черной материей, гордо возвышающийся контрабас Амати. В спальне дирижера стояли кровать, комод и туалетный столик, висел маленький бухарский ковер. Спальня Наталии была обставлена английской мебелью. В спальне его стояли кровать, комод и туалетный столик; на стене висел маленький бухарский ковер. Большой ковер лежал на полу обставленной английской мебелью спальни Наталии.
Еще до завершения “Концертов Кусевицкого“ в Париже, квартира его будет сдаваться. "Ваш особняк, - сообщит ему в 1929 управляющий домом Иван Фидлер, - я сдал Ку, китайскому генералу, вождю южных армий, кажется обобравшему китайскую гробницу. Плата: 10.000 франков в месяц. Ваше сравнение моих действий с большевистскими безусловно сходится в одном - я строго исполняю функции ГПУ к проживающим в Вашем доме экзотическим народностям, не позволяя им поступать с Вашим особняком так, как Ку распорядился с китайской гробницей..." . C начала 1934 в доме Кусевицких жил владелец бензиновых заводов Жилабер, контракт с которым многократно продлевался.
Все хлопоты по недвижимости Кусевицких (помимо парижского дома, они владели поместьем в Медоне и, после его продажи в 1938, домом в Шарпиньи [Charpignat], Бурже) осуществлял Гавриил Пайчадзе.. "Если позволено мне будет высказать свои скромные пожелания, - писал он Кусевицкому, - то я обращаюсь к тебе с всеподданнейшей просьбой больше никаких новых владений не покупать... " .
После окончания войны, в 1948, дом Кусевицкого в Шарпиньи намеревался приобрести Шарль Мюнш (Mühch) (1891-1968). Он вел переговоры с Пайчадзе, но сделка так и не состоялась. Весной 1950 Пайчадзе упаковал и отправил вещи Кусевицкого из Шарпиньи в Бостон. В числе их были ящик с книгами и партитурами и несколько картин. Продать Шарпиньи, оцененное в семь миллинов франков, удалось только осенью 1950. Кусевицкому оставалось жить полгода...

С 7 по 10 октября 1926 Прокофьев побывал в Берлине на последних репетициях и на премьере “Апельсинов“ в Staatsoper - режиссер Холи [Holy], дирижер Лео Блех (1871-1958). Постановка не удовлетворила его ни сценически, ни музыкально. “...разница между Блехом и Холи следующая, - пишет он, - когда я выражаю мои пожелания первому, он отвечат: «Теперь уже ничего нельзя сделать». Но затем незаметно делает; второй же, когда я ему даю советы, неизменно восклицает: «Я сам всегда это думал!» Но затем все остается, как было“ .
Вместе с Федором Вебером Прокофьев встречался в Берлине с Бруно Вальтером, который намеревался ставить “Апельсины“ в берлинской Städtische Oper. В ноябре 1926 Вальтер дирижировал в Лондоне Сюиту из “Апельсинов“, но постановка оперы под его управлением так и не состоится.

Партитура “Огненного ангела“ будет завершена Прокофьевым в 1927.
Сюита из балета “Шут“ впервые в Бостоне исполнялась Кусевицким 8-9 октября 1926, была повторена 15 ноября, а 27 ноября прозвучала в концерте БСО в Нью-Йорке. Американскую премьеру Сюиты из оперы “Любовь к трем апельсинам“ Кусевицкий осуществил 12-13 ноября 1926, сыграл ее 25 ноября в Нью-Йорке и повторил в Бостоне 8 февраля 1927. “Классическую симфонию“ исполнил 28-29 января 1927 в Бостоне, 1-2, 3 и 5 февраля в Нью-Йорке и 18 апреля снова в Бостоне.

Поясняя слова Прокофьева о “сдержанности американской прессы“, приведем некоторые из отзывов наиболее влиятельных бостонских критиков. Один из них писал после первого исполнения Сюиты “Шут“ о “…превосходной, соответствующей современным требованиям легкой музыке, полной ритмической энергии, презабавно оркестрованной, неожиданно простой, поскольку возможно судить после первого знакомства с ней, для знаменитого модерниста“ . Более взыскательный Хенри Тэйлор Паркер сетовал: “Возможно Прокофьев заблуждался, когда верил, что фрагменты этой музыки способны представить гротесковое действо и пышные декорации“ .
Сюита из “Апельсинов“ была встречена единодушнее. Тот же Паркер разразился на этот раз филиппикой по адресу композитора. ”По милости Кусевицкого мы, постоянные посетители Symphony Hall, начинаем понимать, что существует много разных Прокофьевых, - писал он. - Есть варварский и могущественный Прокофьев «Скифской сюиты» и поистине элегантный Прокофьев Второго фортепианного концерта; нервный, капризный Прокофьев Скрипичного концерта; истинно русский Прокофьев «Шута», переполненный народным юмором и весельем балагана. Теперь, в Сюите из «Любви к трем апельсинам», Прокофьев оперный и гротескный, то радостный, то насмешливый, сопровождающий каждый поворот завидным размахом” .
Cловно в унисон ему Филип Хэйл (Philip Hale) (1854–1934) восклицал: “Удивительный человек этот Сергей Прокофьев, по нашему мнению самый оригинальный, одаренный наиболее богатым воображением и наиболее технически оснащенный из всех ныне пишущих музыку. Знакомство с каждым его сочинением умножает наше восхищение им“ .
Впрочем, и на этот раз не обошлось без упреков – в том, в частности, что “Апельсинов“ напоминают собой сказочные страницы Римского-Корсакова, Scherzo отсвечивается музыкой Штрауса, а Марш представляется сочиненным “русским Джоном Сузой“ (Sousa) .
После исполнения “Классической симфонии“ констатировалось, что "...аплодисменты отличались такой теплотой, будто это была Сюита Баха" . Говоря о моцартовской идиоме симфонии, один из критиков подчеркнул: “Только придирчивый критик заметит, что Моцарт писал «Моцарта» лучше, чем делает это Прокофьев, и что Прокофьев пишет «Прокофьева» намного лучше, чем «Моцарта»“ .

Николай Малько исполнял сочинения Прокофьева еще в 1914, когда возглавлял в Петрограде “Симфонические концерты ИРМО“. Вплоть до своей эмиграции на Запад (1928) он оставался один из активнейших в СССР пропагандистов творчества композитора. Под управлением Малько выступит Прокофьев во время своего первого гастрольного турне по СССР в 1927.

Артур (Артемий) Львович Рабенек (1900-1952) пришел в РМИ в 1926 и занял вскоре позицию заместителя директора издательства. а позднее, после его продажи, перейдет в издательство "Бузи и Хоукс".


С.С.Прокофьев – Н.Л.Слонимскому
6 декабря 1926, Париж

Многоуважаемый Николай Леонидович,
Получил Ваше письмо, а также несколько пакетов с рецензиями, за пересылку которых очень благодарю. Надеюсь, что вы будете высылать их и впередь. Тон, который приняли бостонские газетчики после исполнения Сюиты из “Трех Апельсинов“, действительно ремаркабелен. “Мог ли мечтать о таком счастии бедный гадкий утенок!“ В противовес Бостону, Лондон держится стойко: недавно та же Сюита была исполнена Бруно Вальтером, в ответ на что посыпались старые жалобы на недостаток мелодии, отсутствие глубины и на то, что трубы заменяют партию первых скрипок. Впрочем, в Лондоне нет Сергея Александровича, который так настойчиво вбивал бы гвозди в тягучие мозги англичан...
В Москву мы собирается двигаться числа 10-го января. Охотно буду посылать Вам всякие материалы для американской прессы. Уже и сейчас можете сообщить, что Москва объявила по поводу моего приезда пять симфонических фестивалей из моих сочиений. Вы просили меня достать в Москве какие-то ноты для бостонской библиотеки. Будьте добры сообщить в точности, что именно требуется и какими суммами надо располагать.
Крепко жму Вашу руку. Прошу Вас очень приветствовать от меня Наталию Константиновну и Сергея Александровича.
Ваш СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 10.
Послано в Бостон.
Сергей Прокофьев:
«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!»,
«Советская музыка, 1991, № 5. С. С. 79-80.


О рецензиях на исполнение в Бостоне Сюиты из оперы “Любовь к трем апельсинам” см. выше комментарии к письму С.С.Прокофьева к С.А.Кусевицкому от 18 ноября 1926.


Л.И.Прокофьева – Н.К.Кусевицкой
31 декабря 1926, Париж

Дорогая Наталия Константиновна,
Прошу Вас и Сергея Александровича принять наши сердечные поздравления к Святкам и к Новому году.
Надеюсь, что у Вас все благополучно и успехи Сергея Александровича возрастают с каждым днем.
Мы сейчас готовимся в путь. Собираемся выехать числе 13-го, т[ак] к[ак] по дороге у нас будет еще концерт в Риге.
Немеблированной квартиры нам найти не удалось. Мы прожили два месяца в меблированной и теперь предстоит уложить все наши пожитки в сундуки и ящики, которые мы оставим у Pleyel .
Святослав растет и его vocabuluire (словарь. – франц.) увеличивается на русском и французском языках, Он очень полюбил Вашу ферму, перетаскивает из одной комнаты в другую, а хозяйку фермы брал с собой в постель, несмотря на то, что она деревянная и жесткая.
Я довольно часто вижусь с Верой Васильевной Пайчадзе – она очень мила .
Сережа учится править автомобилем в той же школе, где учился Стравинский, и на днях будет держать экзамен. Мы его дразним, что он провалится также, как в свое время провалился Тансман. Я тоже буду учиться, но отложила это на после возвращения из Москвы, когда будет больше свободного времени и погода будет теплее. Сейчас здесь стоят морозы, которые приготавливают нас к Московским климатам.
Ваши поручения, которые Вы мне дали для Москвы, у меня записаны, и если будет возможно, постараюсь их исполнить.
Мне тоже предложили петь в Москве в Ассоциации Современной Музыки Liederabend из Сережиных романсов, но я не знаю, принимать ли мне, ввиду предстоящих утомлений, непривычного климата, а главное, сильных эмоций.
Крепко Вас целую и шлю сердечные пожелания в Новом Году. Мы оба приветствуем Сергея Александровича, а Сережа целует Ваши ручки.
Искренне Вам преданная
Лина Прокофьева
Рукопись. АК-БК
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 19. Л. 3.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

Прокофьев не считал Александра Тансмана заслуживающим внимания композитором и изменно подшучивал над Кусевицким, исполнявшим его сочинения. По мнению Прокофьева, Кусевицкий отлично понимал, что "Танцман в лучшем случае звезда второй величины, но Танцман во всю кадит Кусевицкому, Кусевицкий наслаждается и в благодарность время от времени поигрывает Танцмана" .


Л.И. и С.С.Прокофьевы – С.А. и Н.К.Кусевицким
18 января 1927, Рига

Отбывая в Евразию, шлем сердечный привет.
Л.и С.Прокофьевы
Почтовая карточка с видом Риги- АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 8.
Послана в Бостон.
Публикуется впервые.

Первая гастрольная поездка Прокофьева в СССР продолжалась с 18 января по 23 марта 1927. Концерт Прокофьевых в Риге состоялся 17 января в здании Оперного театра. Лина Прокофьева пела два цикла его романсов, сам Прокофьев играл, наряду с серией своих мелких пьес, Пятую сонату, которую ему предстояло исполнять в России.
Сомнений в связи с этой поездкой было у Прокофьева немало: за девять лет, которые прошли со времени его отъезда из России, во многом изменился он сам, еще больше изменений произошло в самой России и далеко не все из них были ясны для композитора. “В каком положении вопрос о свободе моего въезда, пребывания и выезда? - вопрошает он Болеслава Яворского за полгода до начала гастролей в СССР. - Приглашает ли меня Москва, черт возьми, или не приглашает? Гонорар питерский хорош или нехорош? И все эти рубли, которые мне заплатят, можно ли их увезти с собой в том или ином удобоменяемом виде, или же лучше зарыть а кубышке под каким-нибудь мостом, например, Кузнецким? “ . В ночь перед выездом в Москву из Риги, где были его концерты на пути в Россию, Прокофьев записывает: “А не плюнуть ли на все это и остаться здесь? Неизвестно, вернешься ли оттуда или не отпустят... “ .

О своих многочисленных выступлениях в Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове и Одессе и о множесте встреч с музыкантами Прокофьев подробно рассказывает в Дневнике. В концерте Ассоциации Современной Музыки (АСМ) в Москве Лина Прокофьева не пела.
Находясь в Москве, Прокофьев пытался выкупить и сделать собственностью РМИ права на некоторые свои сочинения, которые принадлежали ранее Борису Юргенсону и были переданы им затем лейпцигскому издателю Роберту Форбергу. Авторский гонорар от продажи собственных сочинений за пределами России он готов был при этом поделить поровну с Юргенсоном. Как всякому советскому издателю, Юргенсон у запрещено было однако торговать авторскими правами. Характерно, что если находясь в Москве в 1927 , Прокофьев был озабочен укреплением своих авторских прав вне России, то в 1933, думая о возвращении на родину, станет хлопотать в "Международной книге" за проникновение туда своих сочинений, опубликованных "А.Гутхейлем" и РМИ.


Российское музыкальное издательство – С.С. Прокофьеву
2 марта 1927, б.м. [Париж]

Lifar fait appel. Edit Musikverlag.

Лифарь подает апелляцию. Российское музыкальное издательство

Телеграмма. Оригинал по-французски. Убрать сноску РГАЛИ, ф. 1929, оп. 2, ед. хр. 527, л. 8. Послана в Москву.



С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
29 марта 1927, Париж

Дорогая Наталия Константиновна,
Вот мы и снова в Париже. Поездкой в Эсэсэсэрию очень довольны: принимали нас ласково, власти были корректны, уезжали с сожалением. Всех концертов 23, в том числе в Харькове, Киеве, Одессе. Прессу я Вам своевременно посылал. Видел в Мариинском “Апельсины“, очень весело поставлено, в июне их привезут в Париж, уже подписана командировка. Но Большой театр собирается поставить их еще шикарней, и теперь идет бой, кому из двух театров поехать в Париж. Вас и Сергея Александровича часто вспоминали; поклоны от Цейтлина, Табакова и многих других. Библиотека Сергея Александровича цела и не разрозненна. Проходил я мимо Вашего бывшего особняка: здорово красив домишечка! Касательно Ваших поручений Пташка беседовала с Рыбниковой и Гришиным – она Вам напишет подробности, но результатов положительных не было.
Гавр[иил] Григорьевич говорил мне, как много играл меня Сергей Александрович в этом сезоне. Я тронут и изумлен, и на такое количество исполнений никогда не рассчитывал!
Через неделю отправляюсь на несколько дней в Монте Карло, где Дягилев начинает репетиции моего нового балета, премьера которого назначена на 29 мая в Париже. Стравинский заканчивает двухактную оперу на латинском языке – “Эдип“, работает с Кокто. “Игрок“ и “Шут“ пойдут в будущем сезоне в Мариинском театре, я выцарапал партитуру “Игрока“ и буду переделывать. Очень зовут меня в будущем году снова в СССР и уже предлагают контракты. Я во всяком случае хочу поехать на “Игрока“. Боровский в Москве, приехал в день нашего отъезда, Его дебют сопровождался большим успехом. Метнер проходит вяло, публику нагоняют. Слышал VIII симфонию Мясковского – очень хорошая вещь.
Ждем Вас в Париж. Целую Ваши ручки и крепко обнимаю дорого мастера. Пташка сердечно кланяется Вам обоим. Святослав цветет, отсутствие родителей кажется пошло ему на пользу. По просьбе Слонимского я велел отправить ему из Москвы два экземпляра “Семеро их“ для библиотеки. Получили ли? Я заплатил за это около 12 р[ублей]] = 6 долларов; пусть стребует с библиотеки.
Искренне Ваш СПркфв
Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон
Сергей Прокофьев:
“ «Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!» “,
«Советская музыка, 1991, № 5. С. 80.


Постановку оперы “Любовь к трем апельсинам“ в Мариинском театре в Ленинграде (премьера – 18 февраля 1926) осуществили Владимир Александрович Дранишников (1893-1939) и режиссер Сергей Эрнестович Радлов (1892-1958). С дирижером Прокофьев, как мы уже знаем, учился вместе в консерватории. На выпускном экзамене Прокофьева Дранишников играл партию второго рояля в Первом фортепианном концерте. С режиссером композитор будет впоследствии работать над сценарием балета “Ромео и Джульетта“, для постановки в его театре-студии напишет в 1938 Музыку к спектаклю “Гамлет“ для малого симфонического оркестра ор. 77.
Кусевицкий также хорошо знал многих участников постановок “Трех апельсинов“ в Мариинском театре и, годом позднее в Большом театре в Москве - режиссер Алексеем Денисовичем Диким (1889-1945), премьера - 19 мая 1927. Некоторые из них были участниками его “Концертов С.Кусевицкого“ в дореволюционной России. В Мариинском - певшие, соответственно, партии Леандра, Труффальдино и Фаты-Морганы Гуальтьер Антонович Боссе (1877-1953), Иван Васильевич Ершов (1867-1943) и Валентина Константиновна Павловская (1888-1947). В Большом - дирижер Николай Семенович Голованов (1891-1953) и певшая партию Нинетты Антонина Васильевна Нежданова (1873-1950); исполнявшая партию Клариче Надежда Андреевна Обухова (1886-1961) пела Полину в поставленной Кусевицким в Большом театре в 1920 “Пиковой даме“.
Бой между Мариинским и Большим театрами закончился на этот раз мирно – ни один из них в Париж не поехал.

Особняк в Глазовском переулке близ Смоленского бульвара, выстроенный архитектором Львом Кекушевым в 1898-99 годах, Смоленского бульвара и Глазовского переулка, выстроенный архитектoром Павлом Малиновским, отличается причудливым разностильем своего интерьера. О нем не раз писали как о “шикарном и довольно безвкусном“ . В 1910 особняк был приобретен отцом Наталии Кусевицкой крупным российским купцом-чаеторговцем Константином Капитоновичем Ушковым у известной московской меценатки Маргариты Кирилловны Морозовой и позднее подарен им дочери. После большевистского переворота в нем было помещено общежитие сотрудников III Интернационала, что давало возможность содержать его в идеальном порядке. Над фасадом развивался красный флаг.

Упомянутого С.С.Прокофьевым письма Л.И.Прокофьевой к Н.К.Кусевицкой не сохранилось. Трудно поэтому судить, в чем заключались просьбы последней, хотя упоминание имен Любови Рыбниковой и Федора Гришина не оставляет сомнений, что часть их касалась дел РМИ.
Самое активное участие в организации концертов, циклов и гастрольных турне принимала Наталия Кусевицкая. "Все дела мне больше всего приходилось вести с Наталией Кусевицкой, а не с
Еще 2 августа 1926 в письме к Прокофьеву его приглашал приехать в Ленинград директор Ленинградской хоровой капеллы Михаил Георгиевич Климов (1881-1937). В 1927 получил от него приглашение и Кусевицкий. Оно было переслано ему его братом, жившим в Ленинграде. Кусевицкий в СССР не поехал, о чем не раз сожалел впоследствии. Дирижеру так и не удастся побывать на родине, хотя после войны он будет хлопототать о гастролях БСО в СССР, которые состоятся только в 1956, уже после его смерти.

Можно тем не менее без труда представить себе, с каким интересом читал Кусевицкий в 1927 рецензии на концерты Прокофьева в России. Как радовали его в письмах Прокофьева сообщения о лучших русских оркестрах – Персимфансе, которым руководил концертмейстер московского Оркестра Кусевицкого Лев Цейтлин; Ленинградском филармоническом, образованном из того самого Государственного симфонического оркестра, во главе которого ор стоял в 1917-1920 в Петрограде. С каким теплом воспринял он переданные ему приветствия от Льва Цейтлина, прославленного первого трубача бышего его оркестра Михаила Иннокентьевича Табакова (1877-1956) и многих других московских музыкантов.

При всей неожиданности Персимфанса (Первого симфонического ансамбля) как оркестра без дирижера, в десятилетней деятельности (1922-1932) вне сомнения сказались идеи, высказанные Кусевицким еще в 1905 в статье "Музыкальные илоты" . Он восставал в ней против изнуряющей, далекой от истинного творчества работе оркестровых музыкантов. Этим же руководствовался создатель Персимфанса Лев Цейтлин. "Долгие годы оркестровой работы показали ему во весь рост все те условия, которые превращали оркестрового музыканта в механическую часть большого инструмента - оркестра, которые убивали в оркестранте инициативу, которые делали для него ненужным знакомство с исполняемым произведением в целом, которые, наконец, превращали оркестр фактически в инструмент, «на котором играли дирижеры»" .
Всегдашнее чувство недоверия оркестровых музыкантов к дирижерам, эмиграция из России лучших дирижеров – Сергея Рахманинова, Сергея Кусевицого, позднее Эмиля Купера и Николая Малько, нежелание бывших артистов Оркестра Кусевицкого играть под чьим другим руководством - все это создавало реальные предпосылки для возникновения Персимфанса. В лице Цейтлина группа многоопытных, высоко профессиональных инструменталистов обрела великолепного лидера – человека широкой эрудиции, замечательного скрипача-солиста и ансамблиста, музыканта с "острым ощущением духа времени" , "живым, созидательным умом новатора, «вперед смотрящего»". При этом Цейтлин не раз повторял, что Персимфанс выступает не против дирижеров вообще, а против плохих дирижеров, ставит своей задачей раскрепостить музыкантов, утвердить творческий характер их работы. Деятельность Персимфанса связывали порой с большевистскими идеями коллективного труда. Сомнительно, чтобы создатели Персимфанса руководствовались социальными идеями. Они лишь воспользовались тем, что Новая Экономическая Политика (НЭП) советского руководства допустила на короткое время частную инициативу в организации концертной деятельности.
Воздействие Кусевицкого давало себя знать в репертуарных приоритетах Персимфанса. Он дебютировал в 1922, как и одиннадцать лет назад Оркестр Кусевицкого, с бетховенской программой, сохранял, подобно ему, приверженность к концертам-монографиям, включал в свои программы сочинения Стравинского, Прокофьева, Мясковского - вопреки скептическим голосам критиков относительно самой возможности исполнения современной музыки без дирижера. Именно Персимфанс осуществил первое в Москве исполнение "Скифской сюиты" Прокофьева (14 декабря 1925), премьера которой объявлялась в свое время объявлена Кусевицким, но так и не состоялась. Именно по приглашению Персимфанса приехал Прокофьев в 1927 на гастроли в СССР. После выступления с оркестром композитор говорил, что он "...в высшей степени честно и точно выполняет все ноты и оттенки, указанные композитором" .

Кусевицкий узнал о существовании Персимфанса из писем московских друзей и из газет. С интересом прочитал он в парижской русской прессе статью о Персимфансе Виктора Вальтера. Он разделял доводы критика о том, что трактовка музыкального произведения не может быть коллективной, что "...Цейтлин - <...> не только талантливый скрипач, но <...> артист, обладающий дирижерскими данными, не только музыкальными, но и психическими, то есть умением повелевать", что "...он и есть душа Персимфанса, или, иначе говоря, этот оркестр без дирижера имеет тайного дирижера" .
На вопрос парижского журналиста, не смущают ли его опыты Персимфанса, Кусевицкий отвечал, что они только облегчают работу дирижерам, так как приучают оркестровых музыкантов к внутренней дисциплине. "Ибо все равно без нас, дирижеров, не обойтись, если хотят не механического, а одухотворенного исполнения . Признавая, что, работая без дирижера, оркестр может достигнуть, хотя и ценой гораздо больших усилий и большего количества репетиций, хорошей согласованности в игре, Кусевицкий подчеркнет однако главное: "...здесь нет индивидуального творчества, нет руководящего одухотворяющего начала" .
Таким образом мнение Кусевицкого, которому не довелось слышать игру Персимфанса, полностью совпало и с мнением, высказанным в Москве Прокофьевым, и с с парадоксальным комплиментом выступавшего с оркестром пианиста Эгона Петри: "Каждому дирижеру я желаю такого замечательно выученного оркестра, как Ваш, но и Вам также желаю г е н и а л ь н о г о дирижера" .

Сюита из балета “Шут“ впервые в Бостоне исполнялась Кусевицким 8-9 октября 1926, была повторена 15 ноября, а 27 ноября прозвучала в концерте БСО в Нью-Йорке. Американскую премьеру Сюиты из оперы “Любовь к трем апельсинам“ Кусевицкий осуществил 12-13 ноября 1926, сыграл ее 25 ноября в Нью-Йорке и повторил в Бостоне 8 февраля 1927. “Классическую симфонию“ исполнил 28-29 января 1927 в Бостоне, 1-2, 3 и 5 февраля в Нью-Йорке и 18 апреля снова в Бостоне.

В Монте-Карло Прокофьев пробыл с 8 до 11 апреля. Он встретился там с Дягилевым и Стравинским, посетил репетицию возобновлявшейся к 20-летию дягилевского балета “Жар-птицы“ с декорациями Натальи Гончаровой, обсуждал с Леонидом Мясиным, который ставил балет “Стальной скок“, детали его сюжета. Первоначально сюжет этот сочинен был художником и автором сценической конструкции спектакля Георгием Якуловым. Уступчивость Прокофьева объяснялась его убеждением – по крайней мере в 20-е г.г. – в незначительности сюжета для балета. Подробнее речь об этом пойдет ниже в комментариях к письму С.С.Прокофьева к С.А.Кусевицкому от 11 октября 1930.

К опере Стравинского “Царь Эдип“, либретто к которой писал на основе трагедии Софокла Жан Кокто (Jean Cocteau) (1889-1963), самое непосредственное отношение будет иметь Кусевицкий. В 1927 РМИ опубликует партитуру, оркестровые голоса и авторский клавир оперы. 24-25 февраля 1928 БСО под управлением Кусевицкого осуществит в Бостоне концертную премьеру “Эдипа“ в США и повторит ее 8 марта в Нью-Йорке. 29-30 марта 1940 “Эдип“ прозвучит в Бостоне под управлением самого Стравинского. 12-13 марта 1948 Кусевицкий вновь включит оперу в свои бостонские программы и исполнит ее также 5 августа того же года на музыкальном фестивале в Тэнглвуде.

Партитура сочинявшейся в 1915-1916 и незавершенной оперы "Игрок" ор. 24 оставалась при отъезде Прокофьева из России в 1918 в Петрограде. Решение о новой редакции оперы было принято Прокофьевым еще в 1922. “По имеющемуся у меня клавиру наметил ряд очень существенных переделок в опере и хотел бы этим заняться“, - писал тогда композитор . Приняться за дело он сумел однако только после того, как обрел в Ленинграде отсутствовшую у него партитуру оперы.

С пианистом Александром Кирилловичем Боровским (1889-1968) были хорошо знакомы еще в России и Прокофьев, и Кусевицкий. Двумя годами раньше Прокофьева закончил он Петербургскую консерваторию (1912) по классу Анны Николаевны Есиповой (1851-1914). К "5+" Боровского на экзаменах Прокофьев относился не без ревности, сам получив только "5". Прокофьев высоко ценил талант Боровского, позднее, в Париже, часто будет посещать концерты пианиста, восхищаться его исполнением Чайковского и Скрябина. Наряду с обширным классическим репертуаром, Боровский исполнял немало новой музыки, одним из первых обратится он позднее к "Двадцати взглядам на младенца Иисуса" Оливье Мессиана. Давний поклонник творчества Прокофьева, Боровский еще в 1916 играл его Scherzo a moll (1912), сделался одним из лучших интерпретаторов его Третьего фортепианного концерта. Прокофьев приветствовул обращение пианиста к современной музыке. В меньшей степени устраивало композитора, как играет Боровский его сочинения.
В “Концертах С.Кусевицкого“ в Москве Боровский играл сольные сочинения Скрябина (14 октября 1915), позднее под управлением дирижера исполнял Пятый концерт Бетховена (11 февраля 1919), “Пляску смерти” (“Totentanz”) Листа (16 января 1920), Фортепианный концерт Скрябина (21 апреля 1920).
Дружба Прокофьева и Кусевицкого с Боровским продолжалась и после эмиграции пианиста из России (1920). Он быстро завоевал авторитет в музыкальных кругах Европы. Уже в сезоне 1921/22 пианист выступил в 42 концертах, многократно гастролировал Боровский в крупнейших музыкальных центрах Европы и Южной Америки, в 1931 стал единственным иностранцем, приглашенным в «Universal Edition» для редактирования фортепианных сочинений Моцарта.
Боровский участвовал в парижских концертах Кусевицкого, сыграв Первый фортепианный концерт Чайковского (29 апреля 1921) и сольную партию рояля в “Прометее” Скрябина (6 мая 1921), а с сезона 1924-25 – в концертах только что возглавленного Кусевицким БСО. Большое значение имело для него приглашение Кусевицкого на Баховский фестиваль в Бостоне, где он принял участие в исполнении Пятого Бранденбургского концерта и сыграл четыре прелюдии и фуги из «Хорошо темперированного клавира» И.С. Баха (27 и 28 марта 1931).
Четыре раза гастролировал Боровский в СССР (1927, 1932, в сезоне 1934/35 и летом 1936). О его исполнении в Москве 25 марта 1927 сюиты из балета «Петрушка» рецензент писал: «Что касается сюиты Стравинского, то она звучит у А. Боровского так, как она не звучала ни у кого из игравших ее до него в Москве пианистов» .
Однако и в 1935 пианист сетовал, что для него все еще «закрыты две самые важные страны, а именно Англия и Соединенные Штаты» . Кусевицкий заручился согласием английского дирижера Адриана Боулта (Boult) (1889-1983) пригласить Боровского в концерты Оркестра Би-Би-Си, неоднократно хлопотал о его сольных выступлениях в Нью-Йорке. 28 марта 1941 после 10-летнего отсутствия на нью-йоркской афише Боровский с большим успехом выступил в Карнеги-Холл.
С Бостонским оркестром под управлением Кусевицкого Боровский появлялся неоднократно и позднее, исполнял Первый концерт Чайковского (2 и 3 января 1942, Бостон; 10 января, Нью-Йорк), Третий концерт Прокофьева (26 и 27 февраля 1943, Бостон; 13 марта, Нью-Йорк), фортепианные концерты Баха ре минор и фа минор (4 августа 1945, Тэнглвуд) и Пятый концерт Бетховена (14 и 15 декабря 1945, Бостон; 16 февраля 1946, Нью-Йорк).
Характерно, что после фестиваля в Танглвуде в 1945, где кроме Боровского участвовали пианисты Александр Браиловский и Робер Казадезюс, Артур Лурье писал: «На первое место среди выступавших здесь пианистов нужно поставить Боровского...»
Хотя Кусевицкий так много сделал для американской карьеры Боровского, она начала парадоксальным образом налаживаться в канун ухода дирижера с поста музыкального директора БСО: с успехом прошедший в ноябре 1948 сольный концерт в Нью-Йорке, выступления в 1950 с оркестрами Чикаго, Бостона, Денвера, Далласа, Питсбурга, контракт на грамзаписи с фирмой “Decca”. Многочисленные письма Боровского к Кусевицкому содержат интересные отклики пианиста на выступления Тосканини, Фуртвенглера, Рафаэля Кубелика (Kubelik) (1914-1996), Владимира Горовица.

Монументальная Восьмая симфония сочинялась Мясковским в 1924-1925. Премьера ее была осуществлена в Москве 23 мая 1926 Константином Сараджевым. Прокофьев присутствовал в 1927 на репетициях очередного исполнения симфонии под управлением Николая Малько. “…[cимфония. – В.Ю.] показалась мне очень интересной… <…> Но все же есть четырехтакты с секвенциями и перестановками голосов из баса вверх и сверху в бас. Есть и чрезмерная растяжка, особенно в заключение анданте...“ .

В своем парижском сезоне 1927 Кусевицкий исполняет еще одно новое сочинение Прокофьева - Увертюру для камерного оркестра ор. 42 (28 мая). Оказавшись в начале программы, она прозвучала подобно своеобразной ”фестивальной фанфаре” . Написанная для 17 музыкантов, музыка (сам композитор называл ее то "американской", то "небоскребной" ), Увертюра не обрела должной звучности в Театре Елисейских Полей (Theatre des Champs-Élysés), где проводились с этого года "Концерты Кусевицкого". Повторилась ситуация, имевшая место на премьерном исполнении Увертюры ансамблем артистов Персимфанса в Большом зале консерватории в Москве (7 февраля 1927). "Увертюра была задумана для Эолианского зала на двести пятьдесят человек и, разумеется, в зале в десять раз большем она растворяется в бедности", - записал тогда Прокофьев. . Тем не менее композитор подчеркнул, что "...мою Увертюру Кусевицкий сыграл лучше, чем она была сыграна в СССР и успех был больше, как у публики, так и у прессы" .
И снова, как это не раз бывало и прежде, дирижерская и издательская деятельность Кусевицкого оказываются тесно связанными. Еще до исполнения Увертюры он советовал Прокофьеву написать новую ее версию, адресоваванную симфоническому оркестру. Парижская премьера окончательно убедила композитора последовать совету дирижера. Когда встал вопрос о публикации Увертюры, Кусевицкий предпочел издать именно эту, вторую ее версию, вышедшую под опусом 42-bis (1930, РМИ).


С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
29 ноября 1927, Париж

Дорогая Наталия Константиновна,
Спасибо большое за присылку программ бостонского исполнения “Стального скока”, а также за один пакет с рецензиями. Неужели “Скок” имел такой малый успех, что Сергей Александрович его больше нигде не играл? В Чикаго он играл ведь “Классическую”. Но в чем же дело? Неужто американцы не раскусили до-мажорной музыки и не поняли ни одной мелодии? Или жe эта вещь просто не годится для концертного исполнения?
Я всю осень проработал над переделкой “Игрока”. Переработал его очень основательно, в некоторых местах не оставил камня на камне, и кроме того все переинструментовал. Теперь я, слава Богу, кончил III акт и остался один только IV, за который я примусь, как только мы вернемся из Лондона, куда мы с Пташкой на днях уезжаем на неделю для двух радио-концертов, а также наигрывать на Дуо-Арт. Пойдет ли “Игрок“ этой весною в Мариинском, еще не выяснено, но во всяком случае я так сосредоточился на работе над ним, что страшно задержал корректуру 2-ой симфонии, и теперь совершенно очевидно, что симфония раньше мая из печати не выйдет.
Будет ли Сергей Александрович играть ее в Америке? Это я спрашиваю не для того, чтобы садиться ему на шею, а затем, чтобы знать, как нам распорядитиься с единственным пока рукописным материалом, который просит из Москвы Персимфанс. Если Сергей Александрович наверняка будет играть симфонию, то мы откажем Персимфансу, если же не будет, то очень прошу Вас написать мне о том, ибо Персимфанс ждет ответа для распределения своих программ. Поеду ли я в Россию, я пока еще не решил, но это скороее всего будет зависеть от постановки “Игрока” в Мариинском театре, так как мне хочется поехать в этот раз в качестве композитора, не умею.щего играть на фортепиано, а то в прошлый раз меня до того замотали, что я ничего не видал вокруг себя.
Затем мне еще хотелось бы спросить у Сергея Александровича, что он думает дать из моих новинок весною в Париже? Это опять-таки не для того, чтобы наседать на него, а чтобы иметь возможность исподволь подготовить материал, а то меня Гавриил Григорьевич до сих пор ругает за материал “Стального скока“, который пришлось гнать в три кнута и который поэтому ему вскочил вдвое дороже обыкновенного. Мне кажется, что весною в Париже лучше всего дать отрывки из “Огненного Ангела“ или из “Игрока“. В “Игроке“ будет четыре арии: Алексея, о добродетельном фатере (отце- нем.), ее когда-то уже пел под фортепиано Ершов (в старой редакции) , две арии Бабуленьки (меццо-сопрано) – одна до проигрыша, другая – после него, и ария Генерала (бас), который сошел с ума вследствие проигрыша Бабуленьке. Из “Огненного Ангела“ можно было бы дать какой-нибудь акт, например, где нет хора и где можно ограничить всего тремя персонажами: Ренатой (сопрано), Агриппой (тенор) и Рупрехтом (баритон).
Итак, дорогая Наталия Константиновна, жду от Вас длинного письма. Мы пока остаемся на той же квартире, так как хозяин ее завяз в Германии. Весь Париж разговаривает о концерте Сергея Александровича в пользу студентов: это был действительно феноменальный удар. Да здравствует Кусевицкий! Святослав цветет, а Пташка усиленно готовится к Лондону, где ее просили петь по-английски, а потому она зубрит английские тексты и проклтинает их сдавленную звучность во время пения. Мой Хенсель мне больше ничего не писал и, по-видимому, вполне удовлетворился тем, что предложил мне полтора концерта на этот сезон.
Мы оба крепко обнимаем Вас и Сергея Александровича и шлем Вам наилушие пожелания.
Целую Ваши ручки
Любящий Вас СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон
Сергей Прокофьев:
“ «Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!» “,
«Советская музыка, 1991, № 6. С. 87.


После осуществленной Кусевицким в Бостоне мировой премьеры Сюиты из балета Прокофьева “Стальной скок” (21-22 октября 1927) , рецензенты, как это случалось и ранее, укоряли композитора за то, что театральная музыка Прокофьева многое теряет, оказываясь на концертной эстраде вне конструктивистского декора дягилевских постановок..
Дело было однако не в американцах, упомянутых Прокофьевым в письме, а в самом Кусевицком. Хотя рецензент отмечал, что ”...исполнение «Стального скока» отличалось великолепием и блеском, которых и следовало ожидать от Кусевицкого в подобном произведении” , "большевистский" сюжет балета оказался не близок дирижеру, равно как и "диатоническая, на белых клавишах" музыка, "белая музыка к красному балету" . К тому же не принял Кусевицкий и компановку сюиты. "«Pas d’Acier» успеха не имел и не может иметь в таком виде, в каком его сделал Прокофьев, - писал он. - Последние четыре номера, обозначенные им, убивают друг друга. Это очень хорошо со сцены, и совершенно не соотвествует в концертном зале <…>. Я просматривал другие номера и нахожу, что можно выбрать таке, которые больше контрастируют, чем это сделал С[ергей] С[ергеевич]. Я, конечно, буду еще исполнять «Pas d’Acier» в Нью-Йорке, но сделаю сюиту из нее сам, совсем иначе" . Не надеясь однако, что дирижер вернется к этой партитуре, Пайчадзе просит вернуть ее в издательство, так как интерес к ней проявляет Москва. Собственной сюиты из "Стального скока" Кусевицкий не сделал и ограничится ее единственным исполнением.
Тем не менее в 1928 в РМИ будут изданы и сам балет, и авторское переложение его для фортепиано.

В Лондон Прокофьевы отправились 3 по декабря 1927 по приглашению радиокорпорации Би-би-си. Прокофьев исполнял в сольной программе Третью сонату, четыре пьесы из цикла “Мимолетности“ ор.22 и Скерцо из цикла Десять пьес для фортепиано ор.12, в симфонической, под управлением Эрнеста Ансерме – Второй фортепианный концерт (см. об этом ниже в письме С.С.Прокофьева к Н.К.Кусевицкой от 31 января 1928).

В сезоне 1928 года - последнем парижском сезоне Кусевицкого - из сочинений Прокофьева прозвучит только мировая премьера фрагментов оперы “Огненный ангел“ (см. об этом ниже в комментариях к письму Л.И.Прокофьевой к Н.К.Кусевицкой от 20 июня 1928).

Как солист-контрабасист Кусевицкий обрел в начале ХХ столетия поистине всеевропейскую славу. С обращением к дирижированию его выступления как солиста и ансамблиста на контрабасе свелись к минимуму. Эмигрировав в 1920 из России, он появлялся с контрабасом лишь в единичных концертах (особенный успех имели его гастроли в Италии в 1920). Тем с большим интересом ожидались концерты Кусевицкого в Америке, никогда не слышавшей его как контрабасиста .
Впервые в США Кусевицкий выступил как контрабасист в 1926 на церемонии вручения ему почетного степени доктора Браун университета в Провиденсе. Он совсем не говорил тогда по-английски и решил выразить свою благодарность университету с помощью контрабаса. Кусевицкий исполнил Largo Генделя и медленную часть собственного Концерта для контрабаса. Выступление это сделалось как бы генеральной репетицией к объявленным им в 1927-1928 публичным выступлениям.
Концерты Кусевицкого-контрабасиста в Бостоне (24 октября 1927, Symphony Hall) и Нью-Йорке (23 октября 1928, Carnegie Hall) были объявлены им как благотворительные в пользу русских студентов за рубежами России .
Рецензии явили собой гимн мастерству и изысканной музыкальности Кусевицкого. "Его тон, полный и благородный, изысканно прекрасен, как того требует музыка, нюансы звучания его инструмента бесконечны; оно сразу же привлекает ваше внимание, впечатляет и неотступно остается в вашей памяти, - напишет рецензент. - <…>. Его фразировка была музыкальной и выразительной. Без всякого намерения к эффектности игра его была эффектной. В его декламационных пассажах - сила и достоинство; в лирических эпизодах - распластанное и притягательное пение. Исполнение гения. И все это было выполнено с такой легкостью, так грациозно, без той надменности, которым отмечено исполнение многих певцов, скрипачей, пианистов" . В вину Кусевицкому вменялось лишь излишнее употребление glissandi (особенно в Менуэте Бетховена) .
Множество музыкантов собрал концерт Кусевицкого в Нью-Йорке . Среди них были Леопольд Годовский, Гарольд Бауэр, Павел Коханский, Рубин Гольдмарк, Иосиф Ахрон, Лия Любошиц (Leopold Godowsky, Harold Bauer, Paul Kochanski, Rubin Goldmark, Joseph Achron, Lea Luboshutz). Исполнительскому мастерству контрабасиста была отдана рецензентами дань в полной мере – в вину ему вменялось лишь излишнее употребление glissandi (особенно в Менуэте Бетховена) . Под сомнение ставилась художественная ценность прозвучавших произведений, контрабас и виоль д’aмур назывались “с трудом сопоставимыми инструментами” , а само выступление контрабасиста - самым странным концертом всего сезона.
Для самого Кусевицкого важен был однако прежде всего финансовый успех выступления. “Мой концерт на контрабасе дал блестящий сбор - -12,000 долларов сообщал он, - писал он после выступления в Бостоне. - Из этих денег часть досталась Русскому Комитету в Америке, 8,000 послали в Русский Комитет в Париже на помощь русским студентам. Успех был действительно сенсационный!” .
Многие русские газеты эмиграции опубликовали благодарственное письмо Кусевицкому от Председателя Российского земско-городского комитета Александра Коновалова. "Счастлив тот, кто в дни переживаемого нами лихолетья может следовать влечениям своего доброго сердца и приходить на помощь оторванным от родины обездоленным и нуждающимся соотечественникам, - писал он. - Ваш щедрый дар облегчит Комитету возможность помочь многим русским детям и юношам получитьобразование и подготовиться к достойному служению своей родине" .
Лишь малая часть репертуара Кусевицкого-контрабасиста зафиксирована в записи. В 1929 вместе с Пьером Любошицем он записал те же самые произведения: вторую часть (Andante) из своего Концерта для контрабаса , две свои пьесы – Грустную песню и Миниатюрный вальс , а также Колыбельную Густава Ласки , Менуэт Бетховена и Largo из Скрипичной сонаты Хенри Экклса (Eccles) (две последние – в собственной транскрипции). Слушая эти записи, oщущаешь высочайший эмоциональный тонус и полную внутреннюю раскованность исполнителя, свободу фразирования, которая не приносит однако в жертву целостность музыкальной формы. Завидная свобода владения инструментом и кристально чистая интонация заставляют нас забыть о величине контрабаса и его грифа, о больших расстояниях, которые преодолевают пальцы исполнителя. Бесконечное legato, редкостные для столь низкого по тесситуре инструмента красота звучания и нежность тембра (запись осуществлена Кусевицким на принадлежавшем ему контрабасе Амати) заставляют забыть, как короток контрабасовый смычок.
Что до сочинений Кусевицкого, то собственная его трактовка облагораживает их салонную стилистику, поднимает, по мнению некоторых критиков, их художественные достоинства едва ли не до уровня рахманиновских миниатюр.
Достoинства записей контрабасиста с лихвой перевешивают его склонность к замедленным темпам, преувеличенным замедлениям в концах музыкальных фраз, чрезмерно частому использованию приема glissаndo. Свойства эти являются в какой-то мере типичными для исполнительского стиля начала ХХ века. Что же тогда не устраивало в контрабасовых записях самого Кусевицкого? Прежде всего, думается, невозможность запечатлеть в них - даже и помощью самой совершенной звукозаписывающей техники - эмоциональное «излучение», магнетизм, обаяние сильной артистической личности. Кусевицкий - и с контрабасом, и с дирижёрской палочкой в руках - обладал таковым сполна.


С.А.Кусевицкий – С.С.Прокофьеву
14 декабря 1927, Бостон

Send Second symphony Russia. Will repeat Suite Scythian. Koussevitzky.

Посылай Вторую симфонию в Россию. Повторю “Скифскую сюиту“. Кусевицкий
РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 16. Л. 1.
Копия: АК-БК.
В оригинале по-английски
Послана в Париж.
Публикуется впервые.

Речь идет, вероятно, о предполагавшемся в России исполнении Второй симфонии, которое состоялось однако только в 1935 в Москве под управлением Александра Гаука.


С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
31 января 1928, Париж


Дорогая Наталья Константиновна,
Очень мы оба оценили Ваше ласковое письмо и стремительность ответа. Поджидал также обещанного письма от Бреннена, но оно видимо утонуло в Атлантическом океане или в его собственном бюро. Спасибо за статьи о Сергее Александровиче, которые мы прочли с большим удовольствием. Но Вы ошибаетесь, полагая, что кроме собственной прессы, я другими не интересуюсь – наоборот, я всегда стараюсь выеянуть из Гавриила Григорьевича все проникающие к нему сведения о концертах Сергея Александровича. Знаю от него также, что в первую половину сезона Сергей Александрович мало играл вещей собственного издания... Что это, неужели консервативные директора Бостонской симфонии доехали его в этом направлении? А Восьмая Мясковского? Ко мне ничего не просочилось об ее исполнении.
На днях мы проходили мимо Вашего особняка, где по-видимому все благополучно; по крайней мере Ириночка стояла у калитки с большим пальцем во рту. Но к сожалению перед Вашим домом выстроили махину, которая через все поле тянется до бульвара Эмиль Ожье. Пока нагородили уже три этажа и я не мог понять, будет ли продолжение вверх или начнут сажать крышу. Махина выстроена собственно против 10-го номера и против половины Вашего дома, но если смотреть из Ваших окон по диагонали влево, то там еще остается зеленое поле. Во всяком случе, надеюсь, что к Вашему возвращению постройка будет закончена и по утрам Вас не будут будить стукотанием молотков.
Поездкой в Лондон мы остались не слишком довольны: попали в злющий туман и Пташка, захрипев, не пела, а мне Ансерме аккомпанировал 2-ой концерт почти без подготовки и я сыграл его неважно. А кроме того, во время последней части произошло какое-то сцепление с другой студией и в результате под мою музыку кто-то громогласным голосом объявлял о завтрашней погоде. Зато обратно из Лондона мы летели на аэроплане – и это было восхитительно. Видели в Лондоне Дукельского, который однако не мог придти на первый концерт, так как в этот вечер купал девиц легкого поведения. Но он написал очень недурную симфонию, гораздо более яркую, чем соната с оркестром. Симфония хорошо сделана и не осоьбенно длинна (15-20 минут). Теперь он ее оркеструет и я обещал ему по мере возможности мои указания, так как оркестровка – слабая его часть. Были мы в гостях у мадам Ньюман, пользуясь тем, что сам в это время уезжал в Оксфорд. Мадам Ньюман нас угощала чаем и граммофоном, а я, найдя у нее цыганские романсы, разорвал их пополам. Вернувшийся на другой день Ньюман одобрил мой акт – так что, как видите, у нас с ним нашлась наконец точка мирного сотруднничества.
Я сейчас заканчиваю переделку “Игрока”, которая превратилась в полное пересочинение. Есть надежда он в апреле уже пойдет в Мариинском театре, и тогда мы поедем с Пташкой на постановку. Но от всех российских концертов я отказался, ибо на “Игрока” у меня уходит весь день – а нельзя сочинять и как следует упражняться на рояле одновременно. Нельзя было и показаться в Россию с прошлогодней программой. Очень приятно слышать, что Сергей Александрович собирается играть в Париже отрывки из “Игрока” или из “Огненного Ангела”. Конечно я понимаю, что ему трудно из Бостона решать, каковы будут отрывки и что именно из них играть, но с другой стороны, по его возвращении в Париж успеем ли мы приготовить оркестровый материал, особенно если я задержусь в СССР. Ко мне обратилась ITHMA, крупная венская агентура, возившая этой осенью Дягилева, с предложением устройства моих концертов в центральной Европе на будущий сезон. Я запросил с них по 400 долларов за концерт (в прошлом году они устроили Стравинскому четыре концерта по 400 долларов) и они ответили, что цена эта приемлема, но дабы они могли начать работать, я должен им сообщить, в какой период будущего сезона буду свободен, а этого я разумеется не могу сделать, пока не буду знать про Америку. Ради Бога не думайте, что я пишу Вам для того, чтобы провоцировать Вас на предмет Бреннена! Ведь ITHMA мне пока ничего не гарантировала и может быть они поговорят-поговорят, а в конце концов ничего не сделают. Но с другой стороны Вы поймете, что мне хочется знать, налаживается ли на будущий сезон Америка и притом налаживается ли она роскошно или тоще, кроме того в какой части сезона, в первой, во второй или посередине. Сообразно с тем я буду действовать в Европе.
В Париже начал свои концерты Страрам. В первом же концерте он играл “Скифскую сюиту” – аккуратно, но бледно. Народу на первом концерте было много, хотя большинство фаверников . Пресса у него тоже хорошая: очевидно он как-нибудь с нею поладил. А все-таки в концерте было скучно. Видал в этом концерте молодого композитора Набокова, “Оду“ которого на текст Ломоносова Дягилев ставит балетно. Относительно напечатания этой “Оды“ Набоков вел переговоры с Гавриилом Григорьевичем, но потом вдруг продал ее какому-то французскому издателю. Хотя про Набокова рассказывали, что и в частной жизни он Дягилевского склонения, но он на-днях женился и теперь обещает к нам привести и “Оду“, и жену. А неужели Тансман все-таки имел успех в Америке? Ведь он – креатура Сергея Александровича. Вот уж по истине размахнулся Сергей Александрович и создал никому не нужный предмет! Верно ли, что Кошиц, едва приехав в Америку, сразу попала в Бостон? Как это могло случиться? Я видел в газетах программу ее нью-йоркского реситаля – ведь это непроходимая пошлость.
Целую Ваши ручки. Обнимаю Сернгея Александровича. Пташка обнимает Вас обоих. Святослав шлет почтительнейший првет.
Любящий Вас
СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые.


Копии упоминаемого письма Наталии Кусевицкой в Архиве Кусевицкого не обнаружено.

О Восьмой симфонии Мясковского см. ниже в комментарих к письму С.С.Прокофьева к Н.К.Кусевицкой от 19 марта 1928.

Желая представить в своих концертах Дукельского как пианиста, Кусевицкий заказал ему новое произведение. Жорж Орик придумал для него термин "пижама- концерт". Как писал Дукельский, термин этот "...подразумевал произведение, состряпанное композитором для самого себя, как правило, с привлекательной, удобной, максимально легкой фортепианной партией. Это и было в точности, что я написал - но совесть теребила меня, и я переименовал произведение в сонату для фортепиано и оркестра единственную из когда-либо написанных)" .
Премьера четырехчастной Сонаты состоялась в Париже на дневном концерте 11 июня 1927. Дукельский хотел было уклониться от участия в ней. В программах, написанных, вероятно заранее, рукой Кусевицкого, значилось уже имя другого пианиста. Не без нажима со стороны дирижера композитор согласился все-таки самостоятельно представить Сонату. Только что приехав из Лондона, он появился на эстраде в полосатых брюках, модных в то время в Англии. Прокофьев не одобрял ослепительных костюмов и экстравагантных галстуков Дукельского, его цилиндров и неизменных белых перчаток, его привычек ловеласа, прожигателя жизни. После премьеры Сонаты он записал в дневнике: "Дукельский мил, но на фортепиано выглядело лучше. Туалет Дукельского. За штанами не видно музыки. Успех средний" . С мнением Прокофьева оказались в целом солидарны парижские критики.
В 1928 Дукельский намеревался написать для Кусевицкого Концерт для контрабаса, принялся было за работу, сочинил десяток первых страниц. Увидев эти эскизы, Прокофьев подверг их критике, назвал музыку неисполнимой. К тому же Кусевицкий давно уже не выступал как контрабасист. Композитор уничтожил рукопись и более к своему замыслу не возвращался.

Известный Английский музыковед и музыкальный критик, автор множества книг Эрнест Ньюмен был обозревателем газеты “The Sunday Times” (1920–1958), выступал в “The Guardian”, “The Glasgow Herald” и других английских газетах. Он многократно писал о концертах Кусевицкого в Великобритании, высоко оценивал интерпретаци дирижером раннеклассической музыки, приветствовал его исполнение "Героической" симфонии Бетховена, подчеркивал его стремление не превращать симфонию в "мумию забальзамированного классика", добиться, чтобы современная аудитория оказалась в такой же степени захвачена музыкой, как были захвачены ею современники Бетховена . По словам Ньюмена, "Героическая" у Кусевицкого - "... музыка, какой ощущал ее, сочиняя партитуру, сам Бетховен" .
В 1924 после исполнения в Лондоне Девятой симфонии Бетховена Сергеем Кусевицким и, через несколько дней, Феликсом Вейнгартнером разверннулась дискуссия об их интерпретациях. Ньюмен писао о принципиально различных подходах дирижеров к партитуре: объективном у Вейнгартнера, давшего слушателям Бетховена как такового, без каких бы то ни было собственных "комментариев", и субъективном у Кусевицкого, который явил Бетховена, воспринятого и пережитого сознанием современного человека. “Для тех, кто верит в туманную и, возможно, мифическую вещь, которую они называют классической традицией (не имея возможности строго определить это понятие) прочтение Вейнгартнера было без сомнения идеальным, - разъяснял сущность этой дискуссии Ньюмен. - Другим наплевать на традиции, они верят, что великое произведение есть именно то, что может сделать из него великий исполнитель, что существует столько Гамлетов, сколько гениальных актеров, которые воссоздают его образ. Для них исполнение Кусевицкого смелó вейнгартнеровское за борт; оно заключало в себе вдвое больше огня и втрое больше красок. <…> Никто из слышавших это Scherzo у Кусевицкого, никогда не забудет ту энергию, которую он внес в эту музыку" .
Уточняя свою мысль несколько дней спустя, Ньюмен подчеркивал, что Кусевицкий "... видит симфонию во многом точно такой, какой она виделась самому классику. Но так как классик ощущал себя романтиком, подлинная классичность исполнения по контрасту с мнимой классичностью немецкой традиции, делает Девятую симфонию в 1924 тем самым, чем она была в 1824: произведением современным, насыщенным романтизмом - живым, а не бальзамированным романтизмом традиции. Пропустите через классическое волокно электрический ток и вы получите романтические свет и тепло, которые сам классик признал бы своими" .
Не менее острая дискуссия развернулась в первом американском сезоне вокруг исполнения Кусевицким “Неоконченной симфонии“ Шуберта. (26–27 декабря 1924, Бостон; 1 января 1925, Нью-Йорк). Бостонские критики напишут, что “...в первой части была осознана новая глубина чувств“ , “In the first movement were perceived new depths…“, подчеркнут, что ”...оказались захвачены”, что ”никогда ранее не слышали такого Шуберта . “We were «thrilled» <…> Never before had we heard such Schubert.” Некоторые американские критики обвинят дирижера в излишней драматизации музыки, в том, что “...изменил темпы там, где в этом не было необходимости, продлил такты и паузы таким образом, что они вдвое или втрое превзошли расчеты композитора“ , что привнесение в симфонию неистовых динамических контрастов побуждает проверить, не написано ли имя ее автора как ”Франц Петр Ильич Шуберт” .
Находившийся в то время в Америке Ньюмен подчеркнет, что ”Кусевицкий <…> делает симфонию более современной, возвращая ее ко времени ее создания, - писал он. – Весь вопрос в том «Что что такое классик?» Кусевицкий дает на него кажущийся парадоксальным, но абсолютно правильный ответ: «Романтик. Ни один классик не был классиком для самого себя. Классиком он является только для нас..»” .
Особое внимание уделял Ньюмен способности Кусевицкого проникнуть в характер и стиль музыки различных композиторских школ. Хотя в трактовку Интродукции и рондо Элгара для струнного квартета со струнным оркестром дирижер вносил, по мнению критика, непривычный для композитора оттенок славянской чувствительности, ему удалось воплотить волнующий пафос этой музыки.
Не проходило мимо внимания критика и магнетическое воздействие Кусевицкого на оркестр. “Оркестр Би-Би-Си далек еще пока от Бостонского как по качеству составляющих его музыкантов, так и в смысле исполнительского стиля, - писал Ньюмен после концертов дирижера на музыкальном Фестивале Би-би-си в 1933. - Однако под управлением Кусевицкого он показал нам богатые возможности, скрытые в нем. Во всей своей истории оркестр никогда не играл столь блистательно как в продолжении этой недели“ .
Жена Эрнеста Ньюмена Вера Ньюмен, автор воспоминаний о муже , была другом семьи Кусевицких и, приезжая в Париж, останавливалась в их доме.

(Перенесено в основной текст из сноски) Речь идет, вероятно, о цыганских романсах, которые издавало для поддержки своего финансового положения РМИ, за что Прокофьев не раз укорял Кусевицкого.

Имя Стравинского возникает в письмах Прокофьева то и дело, по самым разным поводам, но всегда с подсознательным, быть может, стремлением, ни на йоту не отстать от него – будь то творчество, концертные гастроли или умение водить автомобиль...

Обескураженный бесконечными задержками постановки в России "Игрока", Прокофьев был очень заинтересован постановкой "Стального скока", сюита из которого уже трижды исполнялась в концертном зале. “....скажи Радлову, - писал Асафьев жене после посещения Парижа, - что <…> я горячо рекомендую «Стальной скок» Прокофьева. Это глубоко и по существу советская вещь. Если еще инсценировать «Скифскую сюиту» в один вечер со «Стальным скоком», то получится настоящий к р е п к и й спектакль. Скажи, что я ахнул, познакомившись с музыкой «Стального скока»“ .
От парижской премьеры в труппе Дягилева ожидали скандала. "Дягилев даже жаждал его, - напишет позднее Серж Лифарь (1905-1986), - но на премьере, на которую съехались как бы два Парижа – и «белый», и «красный», было тихо и вяло. Новый балет просто мало понравился" . Интерес Прокофьева к московской постановке "Стального скока" обострится позднее еще и тем, что поставить его в Большом театре вызовется Мейерхольд, который предложит новую, не сходную с дягилевской, трактовку балета. "Ввиду того, что валютные условия в СССР сейчас действительно тяжелые, а главное, ввиду характера «Стального скока» я и издательство решили для этой вещи сделать исключение и соаласиться на червонцах", - напишет Прокофьев .

Вальтер Страрам организовал в 1926 в Париже свой оркестр и основал "Концерты Страрама" (1926-34), в которых часто звучали произведения современных (главным образом французских) композиторов. Страрам был первым исполнителем "Болеро" Мориса Равеля (1928). Исполнял "Скифскую сюиту" и, как упоминалось уже, Вторую симфонию Прокофьева.

Если в 20-е г.г. РМИ выдвинуло Владимира Дукельского, то в 30-е среди "молодых" оказались Николай Набоков, Николай Березовский, Николай Лопатников, Юлиан Крейн, Никита Магалов. Американский композитор русского происхождения Набоков Николай (Николас) Дмитриевич (1903-1978) родился в семье камергера Дмитрия Дмитриевича Набокова, член Государственной Думы Владимир Дмитриевич Набоков приходился ему дядей, а его сын, писатель Владимир Владимирович Набоков – кузеном. Композитор начал свое музыкальное образование в России у Владимира Ребикова и совершенствовал его в Берлине под руководством Ферруччо Бузони. В Париж он перебрался в 1923. Год спустя Кусевицкий уехал в Америку и Прокофьев познакомил его с Набоковым только в 1928.
От «Оды» Набокова Прокофьев не был в восторге. Услышав ее в 1929 в Париже под управлением Эрнеста Ансерме, он записал в дневнике: "Звучит средне, виноваты и оркестровка, и акустика, и плохая певица, и малая численность хора. Есть милые номера, но много скучного. Надо давать не полностью" . Кусевицкий отозвался об "Оде", как о музыке чрезмерно русской для бостонцев и посоветовал композитору написать произведение для одного оркестра без солистов. Так родилась его Лирическая симфония (Symphony Lirique) для струнных и ударных. “Симфония имела невиданный успех. Поздравляю, Кусевицкий“, - телеграфировал дирижер автору после ее американской премьеры (31 октября и 1 ноября 1930, Бостон) .
Работая с октября 1945 он в Германии как консультант по вопросам кино, музыки и театра для американских военных властей в Европе и советник по Советскому Союзу, Набоков помогает обнаружить под руинами разбомбленного здания РМИ ящики с уцелевшими партитурами, оркестровыми голосами и документами издательства.
В 1947 Набоков участвует в подготовке к открытию в Вашингтоне русского канала ”Голоса Америки”. Вещание на нем началось 17 февраля, а 15 июля в эфире звучала радиопередача о Сергее Кусевицком, текст которой написал Набоков. В 50-е г.г. Набоков будет тесно связан с работой Конгресса за свободу культуры и сделается генеральным секретарем интернационального конгресса композиторов ”Музыка ХХ века”, вчисле членов которого были Чарлз Айвз, Самюэль Барбер, Бенджамин Бриттен. Эйтор Вилла-Лобос, Дариус Мийо, Артур Онеггер, Игорь Стравинский.
В перерыве между работой в Берлине и на радиостанции ”Голос Америки” композитор заканчивал по заказу Фонда Кусевицкого Элегию для голоса и оркестра “Возвращение Пушкина”. В своих мемуарах он рассказал, что долгие годы мучила его ностальгия по России и изжил он ее только после войны, когда сделался свидетелем трагедии многих тысяч русских, которые имели решимость и мужество бежать из-под советского гнета и, оказавшись в лагерях для перемещенных лиц (DP), были насильственно возвращены на родину, где их ждали лагеря ничуть не лучше Дахау или Освенцима .
Мировую премьеру Элегии Кусевицкий осуществил 2 и 3 января 1948 в Бостоне. Сольная сопрановая партия исполнялась Мариной Кошиц – дочерью Нины Кошиц. Элегия Набокова прозвучала также в концерте БСО в Нью-Йорке (17 января).
Нежданным сюрпризом сделались бы для Кусевицкого строки из письма обласканного им «Ники» Набокова к Игорю Стравинскому. ”Итак, приехал я сюда в “землю Кусявицкую” Бостон сегодня утром. Увы, мой самолет отчего-то просидел на нью-йоркском аэродроме битых два часа, в результате чего я опоздал на репетицию. Я вошел к мэтру в комнату, где под аккомпанемент стозадой Нины Кошиц ее дочка сверлила воздух Письмом Татьяны, а краснощекий патриарх, мотая головой, махал руками и приговаривал (мне), как из суфлерской будки: “Какая дивная музыка... ”.
После окончания всех фермат, и всех ritenuto, и всех “русских душ”, вложенных этим трио в бедного Чайковского, трио повернулось ко мне и мэтр сказал, вернее изрек: “Вещь Ваша удалась, но только кроме первой части!! Ее надо было написать на 3/4, а не на 3/2 (sic!), тогда было бы и легче дирижировать и было бы музыкально правильнее!”. (Я не спорил, но думаю, что я все-таки прав.) Потом все трио сказало, что все звучит великолепно и так “по-русски, откуда это у Вас?..” (мне безумно захотелось в сортир). <…> Завтра я услышу мою вещь на репетиции и уже в носу чувствую запах “а ля рюсс” (пахнет надушенными грибами и еврейскими подмышками)” .
Сочиняя Элегию, Набоков стремился, по его словам, избежать романтизации пушкинского текста. “Мне приходилось умерять собственную композиторскую изобретательность, чтобы эмоциональный поток пушкинского стиха не вышел из берегов“ , - напишет он позднее. Вероятно поэтому, предложенная Кусевицким и Кошиц интерпретация оказалась столь противоречащей замыслу композитора, что, впрочем, никак не опрадывает его выпадов против Кусевицкого. Поистине, неблагодарность людская не знает границ.
Не свидетельствует об утонченной интеллигентности Набокова и строки из другого его письма к Стравинскому: “Прежде всего расскажу Вам как К1+К2+К3 исполнили мою Элегию. Все, так сказать, прошло чин-чином — после третьей репетиции оркестр научил К. дирижировать (оркестр ведь прекрасный!), но все же первая часть звучала тускло и ритмически не соответствовала партитуре. <…> Понравилась публике вещь, или нет — не знаю. Тут ведь всему аплодируют довольно дружно и опрятно. К. выходил кланяться три раза (в галошах и не глаженном синем костюме — нарочно!). К1 восторгался, К2 тоже, К3 рыдала всеми 100 задами и аршинной п....й от сентиментального восторга...” .
Не подозревая, каких удостоен он комплиментов, Кусевицкий пригласил в 1949 Набокова в Тэнглвуд прочитать лекции о стиле в музыке, написал «Нике» рекомендацию для получения Фулбрайтовской премии, которая дала ему возможность работать над сравнительным исследованием грегорианского хорала и русского-славянского церковного пения, а в 1950 сделал своим ассистентом по подготовке международного музыкального фестиваля в Иерусалиме, который планировался на 1953...
В РМИ изданы были партитуры и оркестровые голоса балета Набокова «Жизнь Полишинеля» и, отдельно, танцев из этого балета, его Лирической симфонии, Фортепианного концерта, партитура кантаты для сопрано, баса и девяти ударных инструментов «Collectionneur d’echos» («Собиратель эхо»), Вторая фортепианная соната, несколько фортепианных пьес, «Четыре романса на стихи Пушкина для голоса и фортепиано». В прокат издательством предлагались оркестровые голоса симфонической поэмы «Последний цветок», элегии «Возвращение Пушкина», «Оды» для двух голосов, большого хора и оркестра, увертюры «Le Fian-cé», кантат «Collectionneur d’ Ecchos» и «Job» («Работа»).
"Композиторы нашего издательства разделяются на законных и незаконных детей Кусевицкого, - писал Прокофьев. - Законные – это те, которые приняты с одобрения Стравинского или моего. Таковы Дукельский, Набоков. Незаконные – это те, которых Кусевицкий принимает по собственному вдохновению. Такие обычно оказываются вторым сортом и через несколько лет отдыхают, например: Фогель, Федоров, теперь Виноградова... " .
В воспоминаниях Николая Набокова “Старые друзья и новая музыка” (Nicolas Nabokov. “Old Friends and New Music”, London: Hamish Hamilton, 1951) Кусевицкому посвящена отдельная глава. В сокращенном варианте она была опубликована в журнале “The Atlantic Monthly”, February 1951.


Н.К. Кусевицкая – С.С. Прокофьеву
6 марта 1928, Бостон

Дорогой Сергей Сергеевич!
Спасибо за Ваше большое и обстоятельное письмо, хотя Вы его и очень долго писали, но все-же в конце концов написали...
Начну с вопроса организации Вашего турне в Америке на будущий год. Наш Brennan как всегда юлит и от него ничего толком не добюешься, одно ясно, что письма он Вам не писал как обещал; сейчас ведем переговоры с другим manager, так как на нашего старого дуреня плохая надежда. По всей вероятности будет Bogue-Laberge, с ним приятнее всего работать, кроме того он имеет связь с Pro Musica, кот[орая] очень расширила свою деятельность камерных вечеров в провинциях. Он также был manager Ravel’a.
Я Вам задержала ответ, так как хотелось написать только определенное, а кроме того сейчас не могу также сказать, какой период надо оставить для Америки. Потерпите еще недели две, тогда все будет яснее... На днях будем в New York’е и поговорим с Judson о Вашем пребывании в Philadelphia и Cincinnati.
Ravel имел огромный успех, почва была в особенности подготовлена прекрасным исполнением Boston Symphony Daphnis et Chloé Он даже получил лишние ангажементы благодаря этому исполнению, как например, Chicago.
Недавно пела в Бостоне Нина Кошиц, имела большой успех; все восхищены ее голосом, - встретили ее с насмешкой за ее неимоверную толщину, но голос покорил критику.
Танцман так-таки имел успех, но больше всего потому, что он креатура Кусевицкого; так и в критиках его отметили, но все–же для Сергея Александровича совсе не бесполезно, если он будет большое количество таких композиторов выводить в люди, - а потому на будущий год он только пригласит самых отборных.

Рукопись письма не имеет окончания.
РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 16. Л. 9.
Копи.я. Машинопись. АК-БК
Послано в Бостон Париж.
Публикуется впервые

В Нью-Йорке Кусевицкие были в марте 1928 в связи с очередными концертами Бостонского оркестра в Carnegie Hall. 8 марта прозвучали Concerto Grosso No.5 in D Major Генделя и – в концертном исполнении - опера Стравинского “Царь Эдип “,10 марта – Концертная симфония для оркестра и фортепиано Уильяма Уолтона, “Скифская сюита“ Прокофьева и Шестая симфония Чайковского. Сочинения Стравинского и Уильяма Уолтона (Walton) (1902-1983) звучали впервые в Нью-Йорке.

Творчество Равеля высоко ценилось как Кусевицким, так и Прокофьевым. Как очевидно из сказанного выше, живя в Париже, музыканты не раз встречались друг с другом. Напомним, что Равель присутствовал на осуществленных Кусевицким премьерах кантаты Прокофьева "Семеро их" и Сюиты из его балета “Шут“ , присутствовал также на приеме, данном 18 июня 1924 министром народного образования и изящных искусств Франции по случаю присуждения Кусевицкому ордена Почетного Легиона.

Хотя личное знакомство Прокофьева с Равелем состоялось только в 1920, он был знаком с музыкой композитора еще с октября 1907. На одном из “Вечеров современной музыки” он услышал тогда его вокальный цикл «Естественные истории». В аллегоричности сочиненного им через семь лет “Гадкого утенка“, в остроте музыкального выражнения прозаического текста справедливо усматривалось воздействие Равеля .
В Париже музыканты не раз встречались – на дягилевских премьерах и на премьерах музыки Прокофьева в "Концертах Кусевицкого". На втором исполнении "Скифской сюиты" (24 ноября 1921) Равель сидел рядом с матерью Прокофьева и воскликнул после исполнения “Vive la Russie”. Встречались музыканты и в Сен-Жан де Люз близ Сибура, где летом 1930 проводил лето Прокофьев. Называя Равеля мэтром французской музыки , самым крупным после Дебюсси композитором Франции, Прокофьев принимал однако не все его сочинения и далеко не все в каждом из них конкретно.
Выше речь уже шла об отношении Прокофьева к оркестровке Равелем "Картинок с выставки" и о его впечатлениях от оперы "Дитя и волшебство" (см. комментарии к письму С.С.Прокофьева к Н.К.Кусевицкой от 25 марта 1925). "Испанскую рапсодию" Равеля Прокофьев называл чудом мастерства и оркестровой звучности" , восхищался его знаменитой "Паваной на смерть инфанты", о Леворучном фортепианном концерте отзывался, что он "...написан, может быть, и добросовестно, но без искры" . Писал даже Прокофьев, что сочинения Равеля конца 20-х г.г ничего не прибавляют к сказанному им ранее.

В “Концертах С.Кусевицкого” в России сам Кусевицкий к музыке Равеля не обращался. Сочинения его звучали лишь дважды в московских “Симфонических утрах по общедоступным ценам“ в 1914 и 1915 под управлением Николая Малько и Александра Орлова. Многократное исполнение Кусевицким в Париже и за рубежами Франции "Картинок с выставки" Мусоргского в оркестровке Равеля побудило его обратиться к сочинениям самого композитора. В своих парижских концертов дирижером были исполнены "Шехеразада" (10 ноября 1921), "Вальс" (La Valse) (24 ноября 1921, 4 мая 1922, 11 октября 1923, 30 мая 1925), Alborada del Gracioza (11 октября 1923), Вторая сюита из балета "Дафнис и Хлоя" (12 июня 1926, 24 мая 1928) и "Матушка-гусыня" (24 мая 1928). В Лондоне Кусевицкий дирижировал "Вальс" (25 мая 1922).
В программы своего первого американского сезона Кусевицкий включил Первую сюиту из балета "Дафнис и Хлоя" [Daphnis et Chloé] (5-6 декабря 1924 ), "Вальс" (в двух парах бостонских концертов (19-20 декабря 1924 и 3-4 апреля 1925, Бостон; 3 января 1925, Нью-Йорк). Во втором сезоне были исполнены Вторая сюита из балета "Дафнис и Хлоя" (4-5 декабря 1925; 26-27 февраля 1926, Бостон и 9 января 1926, Нью-Йорк) и Сюита из балета "Матушка Гусыня" (26-27 марта 1926, Бостон). Особенно часто повторялись дирижером Вторая сюита из балета "Дафнис и Хлоя" и "Вальс".
Равель высоко ценил Кусевицкого, писал о нем, как об "...артисте, которому так много обязана современная музыка" . Это не исключало, впрочем, критических замечаний композитора относительно трактовок дирижером некоторых его сочинений.
Последними сделались встречи музыкантов во время гастрольного турне Равеля по Америке в 1928. В памяти композитора оно запечатлелось сплошной вереницей симфонических и камерных концертов, встреч с музыкантами, приемов и раутов. 7 января 1928 БСО исполнил сочинения Равеля в Carnegie Hall. "Личный мой самый большой успех – исполнение «Daphnis et Chloé», - писал Кусевицкий. - Фестиваль, который я устроил в честь Равеля в Нью-Йорке, был из ряда самых блестящих. Целое отделение посвятил я его музыке: Alborado del Graziozo, Ma Mère l'Oye, Daphnis et Chloé. И когда Равель вышел на эстраду, вся публика приветствовала его стоя и устроила грандиозную овацию" . О том же писал из Нью-Йорка и сам композитор: "Я должен был появиться на сцене: 3.500 слушателей устроили мне необыкновенную стоячую овацию, увенчавшуюся свистом" .
13 и 14 января в Бостоне Равель дирижировал свои сочинения – “Гробницу Куперена”, Испанскую рапсодию, вокально-симфонический триптих “Шехеразада” (солистка – Лиса Рома), Вальс и оркестрованные им Два танца (Сарабанда и Танец) Дебюсси. (“Le tombeau de Couperin Suite, Rapsodie espagnole, вокально-симфонический триптих Shéhérazade (soloist- Lisa Roma), La Valse and оркестрованные им Два танца (Sarabande et Dance) Дебюсси). "Я нахожу, что он отлично дирижирует свои произведения", - заметил Кусевицкий .
Прием бостонской публики Равель назвал "незабываемым" . "Прошу Вас, - писал он фаготисту БCO Боазу Пиллеру (Boaz Piller), - сказать Вашим коллегам, как счастлив я был слышать свои произведения в исполнении такого совершенного оркестра, который, верно говоря, является самым лучшим во всем мире, и который глубоко тронул меня своим стремлением точно воплотить дух моих сочинений" .
В Кэмбридже в честь Равеля был дан торжественный прием, на котором присутствовали ведущие профессора Гарвардского университета. Фотография, опубликованная в парижской газете "Comoedia", запечатлела его с Кусевицким, Эдвардом Барлингеймом Хиллом и Уолтером Спалдингом (Edward Burlingame Hill, Walter Spalding).
Активный интерес к творчеству Равеля Кусевицкий сохранял и в более поздние годы. Не всегда удавалось ему сделаться в Америке первым исполнителем его сочинений. Узнав, что вскоре после американского турне Равелем написан балет "Болеро" (“Boléro”), Кусевицкий пытался добиться его концертного исполнения. Никто не мог исполнять балет "Болеро" до истечения эксклюзивных прав заказавшей его Иды Рубинштейн. Вопреки обещанию, данному ею Пайчадзе, право первого американского исполнения "Болеро", она передала позднее Артуру Тосканини (14 ноября 1929). В Бостоне под управлением Кусевицкого оно прозвучало впервые 6 декабря того же года.
В сентябре 1929 к 50-летию Бостонского оркестра Кусевицкий заказал Равелю симфоническую поэму или фортепианный концерт, который композитор сам бы и исполнил. Равель остановился на фортепианном концерте, но с сочинением его медлил. С самого начала было договорено, что его мировая премьера должна состояться в Бостоне. Однако Фортепианный концерт in G-Major соль мажор был завершен Равелем лишь в 1931 и никак не мог уже войти в программы юбилейного сезона оркестра.
Борьба за право американской премьеры разгорелась на этот раз между Бостоном и Филадельфией. И хотя Кусевицкий и Стоковский согласились решить спор миром и провести премьеру в один и тот же день в ноябре 1932. После того, как Стоковский неожиданно объявил премьеру на 22 апреля, пианист Бостонского оркестра Санрома (Jesús María Sanromá) (1902-1984) быстро выучил новый концерт и Кусесвицкий также поставил его в программу бостонцев 22-23 апреля. "Сегодня днем доктор Кусевицкий и Бостонский оркестр, мистер Стоковский и Филадельфийский оркестр, мистер Санрома в Бостоне и мистер Левин в Филадельфии испоняют в "первые разы" (!) в Америке новый Фортепианный концерт Равеля, - писал Паркер. - В Симфонии холле и Академии музыки это второй номер программы. Первый номер программы бостонского дирижера – Концерт для оркестра Мартелли, сравнительно короткий; филадельфийского -Четверая симфония Сибелиуса, сочинение ощутимо более длинное. Кусевицкий и Санрома (1902-1984) начнут первые такты Концерта Равеля на десять или пятнадцать минут раньше, чем Стоковский и (Сильвэйн - В.Ю.)Левин. Они закончат последние такты, когда филадельфийцы будут еще "мешкаться" со средней частью. Таким образом, в Бостоне Концерт Равеля будет услышан в первый раз в Америке..." .
Запись Болеро была сделана Кусевицким с Бостонским оркестром в 1930 году вскоре после первых записей, осуществленных в Париже под управлением П.Коппола и самого Равеля с Орк. Ламуре и почти одновременно с записью Менгельберга с оркестром Соncertgebouw.
Одновременно с Фортепианным концертом соль мажор Равель сочинял еще один – ре мажорный (in D major), заказанный ему потерявшим на войне правую руку пианистом Паулем Витгенштейном и получивший известность как Леворучный. Премьера концерта состоялась в 27 ноября 1931 в Вене, а 9-10 ноября 1934 в Бостоне и 17 ноября в Нью-Йорке Витгенштейн и Кусевицкий впервые представили его Америке
Кусевицкий знал о роковой болезни Равеля, страдавшего опухолью мозга. "Третьего дня я видел в концерте Равеля, - писал Пайчадзе в декабре 1936. - Его вид произвел на меня очень тяжелое впечатление. Одряхлевший вид, бессмысленный взгляд и какая-то застывшая, ничего не выражающая улыбка. Очевидно он безнадежно конченный человек" . Сознание не оставляло композитора, но он почти полностью потерял речь, не мог вспомнить начертание букв и "...внезапно оказался заключенным в темницу полного одиночества" .
В октябре 1937 Кусевицкий получил письмо от Эдуарда Равеля - брата композитора. Он писал, что Равель будет счастлив, если дирижер возьмет на себя миссию... первым познакомить американцев с Леворучным концертом. Об исполнении концерта в Бостоне три года назад Витгенштейном композитор не знал (не помнил?). "Морис Равель думает, что из всех великих дирижеров именно Вы - единственный, кто может с Вашим уникальным оркестром и таким исполнителем, как Феврие, придать этому сложному произведению тот масштаб и то толкование, которые ему необходимы..." , - читал далее Кусевицкий. О Жаке Феврие (Jacques Février) (1900-1979) в письме говорилось как "...большом друге и ближайшем соратнике" Равеля, который "...с ним работал лично и предпочел его другим большим французским пианистам за его исключительные данные, огромный талант и глубокую музыкальную культуру" .
Об успехе исполнения Леворучного концерта в Париже Кусевицкий уже знал из письма русской виолончелисти Раи Гарбузовой (1909-1997). "В смысле формы и оркестровки, а также в смысле эмоциональном, мощности и мелодичности Равель достиг в этом Концерте своих наибольших высот, - писала она .- <…> Концерт этот играл первоклассно известный французский пианист, мой знакомый Жак Феврие; он личный друг Равеля и успел воспользоваться детальными указаниями самого Равеля, когда тот еще был здоров. Бедняга присутствовал сегодня в концерте, и когда публика его вызывала, плакал, закрывши лицо руками. Писать он музыки больше не может и говорит, что еще никогда у него не было так много музыки в голове, как теперь. Какая страшная трагедия! Успех этот Концерт имел оглушительный" .
Кусевицкий незмедлительно телеграфировал Эдуарду Равелю: "Если Жак Феврие сумел бы немедленно приехать в Америку, мы смогли бы исполнить Концерт Равеля в Бостоне 12 и 13 ноября и в Нью-Йорке 20 ноября" . Давно уже композитор прекратил всякую переписку. Тем большим удивлением для Кусевицкого сделалась пришедшая на следующий телеграмма: "Oчень рад Вашему решению. Спасибо. Равель" .
12 и 13 ноября 1937 Леворучный концерт Равеля вновь прозвучал в Бостоне и был исполнен бостонцами, Феврие и Кусевицким в Нью-Йорке (20 ноября). Жить Равелю оставалось чуть более месяца. Узнав о кончине композитора, Кусевицкий отправил во Францию телеграмму соболезнования, которая была опубликована в "Фигаро" и других газетах. "Со смертью Равеля уходит наиболее блистательный и многокрасочный период оркестроволй музыки. Эта потеря невосполнима. Я слишком глубоко потрясен, чтобы быть в состоянии выразить свои чувства сколько-нибудь объективно потом учто я потерял огромного личного друга. Сергей Кусевицкий" .
Памяти композитора дирижер посвятил две программы (18 и 19 января 1938) , повторенные затем в Нью-Йорке (11 и 12 февраля). Пресса отметила, что бостонцы - единственный оркестр, почтивший память композитора.
В дискографии Кусевицкого представлены многие произведения Равеля, к некоторым из которых он обращался по несколько раз. Трижды - в 1929, 1946 и 1948 - записана Вторая сюита из балета "Дафнис и Хлоя", дважды - в 1930 и 1948 – "Болеро", дважды - в 1930 и 1948 - "Матушка гусыня", по одному разу "Картинки с выставки" (Tableaux d'une exposition) Мусоргского-Равеля (1930), Сарабанда Дебюсси-Равеля (1930), "Вальс" (1931), "Павана на смерть инфанты" (1947) и Испанская рапсодия (1948).

О Нине Кошиц см. выше в комментариях к письму С.С.Прокофьева к С.А.Кусевицкому от 2 января 1922. В дополнение к сказанному, отметим, что после эмиграции из России певица, помимо участия в концертах, активно записывалась на пластинки, позднее преподавала в Голливуде.
Сделанные ею в разные годы грамзаписи собраны на двух компактдисках. На первом, выпущенном в 1993 году - романсы Мусоргского, Чайковского, Римского-Корсакова, Гречанинова, Варламова, Рахманинова, Аренского, Мартини, Понсе, Равеля и Шопена, арии из опер «Садко» Римского-Корсакова, «Демон» Рубинштейна, «Добрыня Никитич» Гречанинова, «Сорочинская ярмарка» Мусоргского, «Пиковая дама» Чайковского и «Князь Игорь» Бородина . Во второй включены записи певицы на фирме Victor recordings в 1928-29 и 1940 г.г - романсы, песни и арии из опер Бородина, Римского-Корсакова, Равеля, Понсе, Мартини, Шопена, Гречанинова, Рахманинова, Аренского и Чайковского
Менее известна работа Нины Кошиц в кино. И хотя она не принесла ей славы «русских голливудцев» Акима Тамирова (1899–1972), Григория Ратова (1897–1960) или Аллы Назимовой (наст. имя и фамилия Мириам Эдес Аделаида Левентон, 1879 –1945), не говоря уже о собственной славе как певицы, она сделалась существенной частью второй половины ее творческой деятельности, сблизила ее с выдающимися русскими кинематографистами в диаспоре.
Кошиц сыграла в двух фильмах Александра Александровича Волкова (1885-1942). В одном из них - «Тайны Востока» (“Geheimnisse des Orients”, 1928, Германия – Франция) - роль Фатьмы, жены Султана; среди актеров, снимавшихся в этом фильме были бывший актер Художественного театра Николай Федорович Колин (1878-1973) и Александр Николаевич Вертинский (1889-1957). В другом - «Казанова» (”The Loves of Casanova”, Франция, 1927-29) - в роли графини Воронцовой Нина Кошиц выступала партнершей игравшего Казанову Ивана Мозжухина (1889-1939). Рубен Мамулян (1897-1987) пригласил певицу как солистку хора в свой фильм «Мы снова живы» (“We Live Again“, США, 1934) по роману Льва Толстого «Воскресенье». Роль Катюши Масловой исполняла в нем русская актриса Анна Стен (1908-1993), которую прочили во «вторую Грету Гарбо». В фильме снималась также бывшая актриса Московского камерного театра Зоя Владимировна Карабанова (1900-1960). В фильме Григория Ратова “Жена, муж и друг“ (“Wife, Husband and Friend”, США, 1939) голос Нины Кошиц также звучит за кадром. С этой же целью приглашалась она американскими режиссерами Эллиотом Нагентом (Elliot Nugent, 1896-1980) - “Enter Madame”, США, 1934) и Эдмундом Гоулдингом (Edmund Goulding, 1891-1959), «Острие бритвы» (“The Razor's Edge“, США, 1946) по Сомерсету Моэму, где она пела романс «Ночь была так темна»).
Роль цыганской певицы Нина Кошиц исполняла в фильме Дугласа Сирка (Douglas Sirk, 1900-1987) «Летний шторм» (“Summer Storm”) по А.Чехову (США, 1944). В двух фильмах – «Алжир» (“Algiers”) Джона Кромвелла (John Cromwell, США, 1938), и “Our Hearts Were Young and Gay” Левиса Аллена (Lewis Allen, 1905-2000, CША, 1944), а также в телефильме «История Нины Кошиц» (“The Koshetz Story”, CША, 1957) из телевизионного сериала "Telephone Time" – она играла саму себя.
Нина Кошиц снималась также в фильмах «Погоня» (“The Chase“, США, 1946) Артура Риплия (Arthur Ripley, 1897-1961), «Этот маленький мир» (“It's a Small World”, США, 1950) Уильяма Кастла (William Castle, истинная фамилия Schloss, 1914-1977), «Капитан-пират» (“Captain Pirate”, США, 1952) Ральфа Мёрфи (Ralph Murphy, 1895-1967), «Горячая кровь» (“Hot Blod”, США, 1956) Николаса Рэя (Nicholas Ray, 1911-1979).


С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
19 марта 1928, Париж

Дорогая Наталия Константиновна!
Очень обрадовался, получив Ваше письмо, но радость длилась пока я не открыл конверта, - внутреннее же содержание скорей разочаровывающего характера. Боюсь, что этой весной Вы похороните мое американское турне с той же любовью, с которой похоронили прошлой весной, или же оно будет крайне худосочным. Ведь в самом деле, если пришлось обратиться к Bogue-Laberge за то, что он имеет связи с Pro Musica (с которой я и без него имею связи), то значит дело обстоит слабо, ибо Pro Musica способна платить не больше 300-350 долларов за концерт, а если из этой суммы вычесть проценты менаджеру и расходы по переездам и гостиницам, то останется долларов сто пятьдесят на круг, из-за которых не стоит нестись за океан, ибо даже здесь я отказываю ангажементы менее 300 долларов.
“Игрока” я, слава Богу, закончил и очень доволен моей переделкой, которая по существу превратилась в полное пересочинение. Из Мариинского театра мне телеграфировали, что вопрос с постановкой решен и спешно выполняются формальности. Но с этит фомальностями (вероятно, разрешение на перевод гонорара и проката заграницу) по-видимому, произошла задержка, так как до сих пор Вебер не телеграфирует о подписании контракта м начинаю бояться, что постановка с весны будет переложена на осень, хотя в прошлом году премьера “Апельсинов” в Большом театре состоялась 20 мая, причес репетиции начались в конце марта. Таким образом я сижу пока в неведении, едем ли мы в Россию на апрель-май или нет.
Венскому агентству я предложил для устройства концертов в будущем сезоне октябрь и апрель. Ноябрь и декабрь буду беречь для России, а январь-февраль – для Америки.
Извините, что пишу Вам только о моих делах, но хотелось поскорее отправить это письмо. Поблагодарите Вашу секретаршу, которая не прислала мне ни одной рецензии, ни про меня, ни про Восьмую Мясковского. Или же Сергей Александрович не играл ни того, нит другого, а больше увлекался Сибелиусом?
Целую Ваши ручки, крепко обнимаю маэстро, Пташка и Святослав шлют сердечный привет
Любящий Вас,
СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые


В 1928 Пайчадзе сообщал: "Прокофьев закончил «Игрока», и я жду теперь контракта из Мариинского театра, где он должен пойти" . Называя свою работу на д партитурой полным пересочинением оперы, Прокофьев писал Мясковскому:. “В общем мы можем пожать друг другу рукиВы – с высоты двух симфоний, а я – с высоты «Игрока» (730 страниц партитуры плюс коавир)“ .
К концу 1927 “Игрок“ в Ленинграде все еще поставлен не был. “В театре настроение подавленное от музыкально-редакционных шагов Дирекции, - писал Асафьев. – «Игрок» снят. Автора надули“ . Год спустя, гостя у Прокофьева в Савойе, Асафьев пишет в Ленинград жене: “Повидай Дранишникова, Шкафера или Рапопорта, но сперва Дранишникова и скажи ему, что мне необходимо с к о р е е знать, кто же по их мнению и по мнению дирекции ставит «Игрока»? Мейерхольд в Париже и забрасывает Прокофьева письмами, высказывая опять громадный интерес к «Игроку», но из писем его все-таки н и к а к не вычитать, к о г д а он собирется ставить“ .
Прокофьев не понимает, можно ли полагаться на уверения Мейерхольда, бомбардирует его вопросами. "Когда ставим «Игрока»?" . "...что творится с Игроком.... На какой месяц виды на премьеру?" . "Репетиции у них [в Брюссельской опере. – В.Ю.] идут полным ходом. Спрашивают они также, идут ли репетиции в Ленинграде, на что я, вероятно, должен буду отвечать: не знаю, ни один чорт мне об этом не пишет" . "Обидно, что родные вороны проворонили премьеру", - пишет он незадолго до брюссельской премьеры . Он готов был уже одно время передать постановку режиссеру Сергею Радлову, но после брюссельской премьеры снова пишет Мейерхольду: "«Игрок» все еще ждет настоящей постановики - твоей" .

Гастроли Прокофьева в США состоятся только в 1930. Однако сетования Прокофьева на невнимание к нему Кусевицкого не соответствуют действительности. Еще совсем недавно сам композитор писал ему: "Ты кажется решил доконать Америку моими опусами", , а в дневнике записал : ”...меня еще Нью-Йорк покусывает, но Америка быстро мне сдается. Тем хуже для кусачей” . И рецензии присылались Прокофьеву из Бостона достаточно регулярно. Прочитав в декабре 1926 очередную порцию рецензий, композитор заметил: "Мог ли мечтать о таком счастии бедный «гадкий утенок!»" .
Одну только “Классическую симфонию“ Кусевицкий исполняет в 1927 12 раз и по 13 раз – в 1928 и 1932.
Одну только “Классическую симфонию“ Кусевицкий исполняет в 1927 12 раз и по 13 раз – в 1928 и 1932. Осенью 1929, за несколько месяцев до очередных американских гастролей Прокофьева, Кусевицкий просит Осипа Габриловича, Фрица Рейнера, Николая Соколова и других американских дирижеров включить в планы будущего сезона Четвертый фортепианный концерт Прокофьева, а Леопольда Стоковского - организовать выступление композитора с Филадельфийским оркестром. “Наша обязанность сделать все, что в наших силах, - пишет он, - потому что Прокофьев - один из самых блистательных талантов нашей эпохи“ .

Американскую премьеру Восьмой симфонии Мясковского (30 ноября 1928, Бостон) проведет с БСО не Кусевицкий, а его ассистент Ричард Бургин.

Ироничная реплика Прокофьева об увлечении Кусевицкого Сибелиусом не случайна. Выше говорилось уже о том, что музыкальные симпатии композитора и дирижера далеко не всегда совпадали. Сибелиус – еще один и, быть может, наиболее характерный пример.
Сочинения Сибелиуса не были в центре внимания Кусевицкого ни в России (некоторые из них появлялись изредка лишь в программах Александра Орлова), ни в Париже. С годами отношение его к музыке композитора кардинально изменилось. В Америке он сделался активным пропагандистом творчества Сибелиуса, исполнил в Бостоне едва ли не все его оркестровые произведения, продирижировал в рамках организованного им здесь в сезоне 1932/33 фестиваля Сибелиуса все семь симфоний и симфоническую поэму “Тапиола“, в Лондоне на фестивалях Оркестра Би-би-си исполнял Седьмую (1933) и Вторую (1935) симфонии композитора. 20 сентября 1935 в Хельсингфорсе Кусевицкий дирижировал в концертах, посвященных 70-летию Сибелиуса и посетил композитора в его вилле Айнола.
Особенно восторгался Кусевицкий поздними симфониями композитора, Седьмую считал “наиболее совершенным синтезом симфонической формы“, подчеркивал, что вопреки своей одночастности, она - вовсе не симфоническая поэма, а на самом деле симфония, “впечатляюще и таинственно выстроенное единство всех структурных идей, на протяжении столетий способствовавших формированию жанра симфонии“ .
“Большинство интерпретаций музыки Сибелиуса заставляют нас думать о нем как о человеке непреклонном, едва ли не жестоком, непочтительным в своем безразличии к общепринятым концепциям красоты в музыке, - писал, музыкальный обозреватель лондонской газеты “The Guardian” Невилл Кардус.- Кусевицкий показал нам Сибелиуса, который, при всей независимости своей точки зрения, с неизменной тщательностью заботился о красоте музыкальной звучности и ритма, музыкальной выразительности речи“ .
В дискографии Кусевицкого запечатлены исполнения Первой, Второй, Четвертой, Пятой и Седьмой симфоний Сибелиуса, симфонических поэм “Туонельский лебедь“ ор.22 №3, “Финляндия“ ор.26, “Дочь Похьолы“ ор. 49 и “Тапиола“ ор.112, а также “Грустный вальс“ ор. 44.

Негативное мнение Прокофьева о музыке Сибелиуса сложилось у него еще в 1907 после прослушивания 3 ноября в Петербурге в “Концерте А.Зилоти“ под управлением автора его Третью симфонию - “...не очень мне понравившуюся“, как напишет лн позднее в своей “Автобиографии“ . И это вовсе не было следованием советам Николая Андреевича Римского-Корсакова, вопрошавшего его на уроке инструментовки: “Да зачем же вы учитесь у Сибелиуса?“ . Много лет спустя Прокофьев напишет: “Спал на 2-й симфонии Сибелиуса“ .
Прокофьев редко высказывался о Сибелиусе, который оставался для него, вероятно, неким подобием финского Глазунова. “Третьестепенный хлам, - сказал он о музыке Сибелиуса, отвечая на вопрос интервьера. - <…> в Англии и в Америке, где пьют воду с сиропом, а не из-под крана, - его любят. С точки зрения тезники, Сибелиус весьма незрел. Старые леди любят его за сентиментальные нотки, а также за то, что он в изобилии использует красочный северный фольклор. Полагаю, что мы доживем до того дня, когда мода на Сибелиуса пройдет и лет через восемь о нем вообще забудут!“ .
Интервью дано было Прокофьевым в 1937. Вместо восьми лет, минуло с той поры семьдесят, но Сибелиуса не забыли...

С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
24 марта 1928, [Париж]

Дорогая Наталия Константиновна,
По случаю Х-летия смерти Дебюсси редакция Chantecler’a обратилась к ряду музыкантов с просьбой написать что-нибудь. Я для этого использовал Ваш анекдот, который и прилагаю.
Крепко целую ручки,
СП.
Рукопись. АК-БК
Две копии: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 7 и 9.
Послано в Бостон
Публикуется впервые

Еще один пример расхождения музыкальных симпатий Прокофьева и Кусевицкого – музыка Клода Дебюсси. Прокофьев впервые познакомился с ней, вероятно, в петербургском кружке "Вечера современной музыки", в концертах которого принимал участие с 1908. Отношение его к творчеству французского композитора всегда оставалось двойственным. "Хотя музыку Дебюсси и любят русские музыканты, но я не думаю, что она оказала на них сильное воздействие", - утверждал он в 1918 .
Прокофьеву, которого причисляли к ультрасовременным композиторам, автору партитур, насыщенных стихийным динамизмом, несокрушимостью воли и стальным ритмом, не могла быть особенно близка размагниченность музыки Дебюсси. "Оригинален, но водянист", - отзывается он о нем . При этом, как справедливо указывал Израиль Владимирович Нестьев (1911- 1993) “…молодой Прокофьев, бесспорно, был многим обязан своему современнику Клоду Дебюсси” - в особенности Дебюсси «Эстампов», «Детского уголка» и «Образов», Дебюсси ”...открывший дорогу более позднему, постимпрессионистскому и отчасти неоклассическому стилю” .
Услышав в 1919 в Нью-Йорке оперу "Пелеас и Мелисанда", Прокофьев заметил: "«Пелеас» совершенно очаровал меня магической силой своей мечтательности и поэзии. Он опутывает, как сеткой, и уносит куда-то. Хороша ли музыка? Может быть хороша. В ней есть обаяние недосказанности..." . Не уставал восторгаться он колористическим мастерством Дебюсси, любил слушать его "Послеполуденный отдых фавна". Фортепианных сочинений Дебюсси в репертуаре Прокофьева-пианиста не было. Лишь Скрипичную сонату играл он в ансамбле со скрипачом Робером Сетансом (Soëtans) (1897 -?) во время совместных гастролей по Испании в 1935.
Получив предложение почтить память Дебюсси, Прокофьев предпочел панегирику жанр полуанекдотического эссе. В нем рассказывается о забавном эпизоде пребывания Дебюсси в 1913 в Москве, где он остановился в московском особняке Кусевицкого. "У Кусевицких в Москве есть два очаровательных бульдога, у которых глаза как у лягушки, - писал композитор дочери , - и маленькая птичка, которая поет почти также хорошо, как мисс Тэйт" . Большой любитель собак, Дебюсси тотчас же подружился с бульдогами. Неожиданно для самого себя ему удалось подружиться и с птичкой.
"В те времена Дебюсси страдал бессоницей и во время долгих ночей без сна он часто выходил из своей комнаты и прогуливался в большой гостииной, - читаем мы в эссе Прокофьева. - Тогда в гостиной стояла клетка с дроздом и Дебюсси, однажды увидев его, решил развлечься. Чтобы убить время, он стал насвистывавть сочиненную им мелодию, которой пытался обучить птицу. Это ему удалось, причем так хорошо, что даже после отъезда Дебюсси из Москвы дрозд продолжал насвистывать эту мелодию каждому, кто был согласен ее слушать. Таким образом дрозд оказался в центре внимания московского музыкального мира".
В конце своего эссе Прокофьев добавил: "Некоторое время спустя в Москву приехал один высокопоставленный представитель ("haut personnage") из Петербургской консерватории, который также остановился в доме у Кусевицкого. За вечерним чаем гость никак не отреагировал ни на рассказ хозяев об успехах Клода Дебюсси, ни на пение самой птицы. Однако следующей ночью в салоне были услышаны шум его шагов и его отчаянные попытки научить дрозда свистеть другую, им сочиненную мелодию. Увы, попытки оказались тщетными..." .
В вырезке из журнала "Chantecler", которая хранится в московском архиве Прокофьева, рядом со словами "haut personnage" собственной его рукой вписано: "Глазунов" . Иронический тон этого эссе становится понятным, если вспомнить, что во время исполнения выпускником Петербургской консерватории Сергеем Прокофьевым своего Первого фортепианного концерта директор ее Глазунов демонстративно покинул концертный зал...

Отношение Кусевицкого к творчеству Дебюсси было совершенно иным. Дирижеру, c его обостренным ощущением оркестрового колорита, композитор был несомненно близок как непровзойденный мастер звуковой живописи. Если произведения Равеля появились в программах Кусевицкого только в Париже, то сочинения Дебюсси вошли в них еще в России. Они
прельстили дирижера вольностью "дыхания" музыки, высвобожденностью ритмической стихия из уз метра, кадейдоскопичностью тончайших настроений и флюидных красок. Артур Лурье писал что "...мир этой хрупкой и утонченно-изысканной музыкальной живописи, погруженной в атмосферу легкого опьянения, и дурманности, естественно отвечал нервным и вкусовым ощущениям Кусевицкого. Это был контакт редко достижимый между автором и исполнителем" .
В репертуаре Кусевицкого были в России симфоническая прелюдия "Послеполуденный отдых фавна" ("L'après midi d'un faune"), "Море", лирическая поэма "Дева-Избранница" ("La Damoiselle Elué"), Маленькая сюита, Rondes de Printemps (Images pour orchestre, No.3), Deux proses lyriques, дирижировал он также Речитатив и арию Лии из оратории "Блудный сын" ("L'enfant prodigue") с Антониной Неждановой-солисткой. "Иберия", Маленькая сюита, Марш-экоссез (Marce Ecossaise) и Речитатив и ария Лии из "Блудного сына" звучали в программах Николая Малько, "Море" – в программах Александра Орлова.
Встречи Кусевицкого с Дебюсси в 1913 в Москве и Петербурге оказались, к сожалению, последними. Ко времени появления дирижера в 1920 в Париже композитора не было уже в живых. В парижских "Концертах Кусевицкого" дважды прозвучали под его управлением "Ноктюрны" - два "Ноктюрна" ("Облака" и "Празднества" ["Nuages", "Fêtes"]), - 10 ноября 1921 и все три, включая "Сирены" [“Sirenes”] – 29 мая 1924), дважды - "Море" (25 октября 1923 и 6 июня 1925), а также премьера двух миниатюр Дебюсси, оркестрованных Равелем - "Сарабанды" и "Танца" (10 мая 1923). Два "Ноктюрна" ( 2 февраля 1921) и "Послеполуденный отдых фавна" (10 и 16 декабря 1923). исполнялись дирижером в Лондоне. В 1924 на одном из парижских "Концертов Кусевицкого" гостем его ложи была приглашенная им вдова Дебюсси Эмма Дебюсси.
В Америке в 1929 Кусевицкий активно включится в международную кампанию по сбору средств для возведения в Париже памятника Дебюсси. Со специальным воззванием обратится он к посетителям Symphony Hall, в фоей которого будет установлен ящик для пожертвований. Всего в США будет собрано около 35.000 долларов. Но главной контрибуцией Кусевицкого сделалются, конечно, его интерпртеции произведений композитора, ставших постоянным компонентом программ Бостонского оркестра.
В записи Кусевицким Прелюдии "Послеполуденный отдых фавна" (1944) запечатлена одна из лучших его интерпретаций . В ней ощущаешь, кажется, каждую тончайшую нить, из которых соткана музыкальная картина Дебюсси. Широта спектра восозданных Кусевицким тембров и красок - от дымчатой флейты и чувственного гобоя до страстного унисона струнных, редкая рельефность динамики способствуют тому, что музыка живет, дышит, распускается, подобно диковинному в своей красоте цветку.
Среди наиболее ценных сокровищ, которые хранил Кусевицкий долгие годы в своей библиотеке, были партитуры Дебюсси с собственноручными пометками композитора.


Л.И.Прокофьева – Н.К.Кусевицкой
20 июля 1928, Vetraz

Дорогая Наталия Константиновна,
Вы, вероятно, уже собираетесь уезжать из Vittel, а от нас все еще не было вестей. Мы только сейчас немного устроились тут на даче, куда приехали 12-го. Из Парижа так долго не выезжали из-за укладки, кот[орую] мне пришлось делать самойследовательно очень медленно. Вдобавок не было прислуги. На последние два дня я с отчаяния вызвала Ксюшу. Она Вам расскажет, что у нас делалось. Кроме того наш сундук, оставленный у Вас, прибыл с целым семейством чемоданов и пакетов – это дополнит мое объяснение.
Сережа приехал сюда на автомобиле со своим новым секретарем, а я с молодой англичанкой днем позже выехали поездом в тот день, когда началась тропическая жара. Святослав прекрасно перенес переезд и восторгался, что наконец он едет на туф-туф.
Здесь тоже в начале пришлось очень трудно, т[ак] к[ак] прислуги перед отъездом не нашли, а тут нам не достали femme de ménage (домоуправительницу – фр.), как обещали, да еще без газа! Только сейчас явилась деревенская баба, но на днях обещают настоящую bonne (няню – фр.). Все вместе взяьле и сверх этого мое переутомление объяснят Вам мое молчание.
В доме оказалось больше удобств, че думалось, но явились и непредвиденные недостатки. Но самое главное, конечно, что воздух чудный, вид красивый, сад очень большой и Сережа уже усердно стал работать.
К сожалению, в Швейцарию пропуск не дают, хотя мы в 8 километрах от Женевы. Придется добывать визы.
Как прошло Ваше пребывание в Vittel? Удалось ли Вам сверх курса отдохнуть или Вы (одно слово неразборчиво) для этой цели приезд в Comblo?
Крепко Вас и Сергея Александровича целую.
Любящая Вас
Пташка Прокофьева

Муж Пташки целует Ваши ручки и справляется у мастера, когда надо готовиться к ледяному походу.

Рукопись. АК-БК.
Последняя фраза приписана рукой С.Прокофьева.
Послано в Vittel
Публикуется впервые

Дача (шато) в Vetraz в Савойе, на которую Прокофьевы переехали 12-13 июля 1928, располагалась вблизи Vittel, где отдыхали Кусевицкие. “Мне нравится наш château. Пташку раздражают хозяева, «коровница»“, - записал Прокофьев .
Кусевицкий завершил недавно свой последний парижский сезон. В его заключительной программе (14 июня 1928, зал Pleyel) нашли отражение главные идеи всех восьми лет “Концертов Кусевицкого“ во французской столице. Наряду с впервые исполнявшейся в Париже Сюитой из оперы Римского-Корсакова “Псковитянка” и “Картинками с выставки” Мусоргского в оркестровке Равеля, она включала в себя мировые мировые премьеры второго акта оперы Прокофьева “Огненный ангел“ и Первой симфонии Дукельского.

Опера "Огненный ангел", сочиненная в 1922-1923 и оркестрованная им в 1927-ом, вобрала в себя многолетние искания Прокофьева в области оперной драматургии. Ратуя в ней за очищение человеческого сознания от бесовщины, утверждая, что не существует ни духов, ни ведьм, ни колдовства, Прокофьев напрямую следовал идеям "Христианской науки", в которые крепко уверовал в те годы.
Двадцать семь лет прожил Кусевицкий в Бостоне, где зародилось и получило широкое развитие религиозное движение "Христианская наука". Четверть века едва ли не ежедневно работал с БСО в Symphony Hall, через дорогу от которого расположена сегодня главная церковь "Христианской науки". Нет никаких свидетельств его причастности к деятельности этой церкви. Однако не мог он, всего себя отдаваший служению Музыке, не разделять многих из ее постулатов, таких, к примеру, как: "Я – проявление жизни, то есть духовной силы", "Индивидуальность дана мне для создания Красоты".
"Огненный ангел" оказался близким Кусевицкому по разным причинам. "Я никогда не был отзывчив к Церкви, а также богословские институты каких бы то ни было религий были для меня чужды, - недвусмысленно выражал он свое религиозное кредо. - Я человек глубоко верующий (это показалось бы очень странным многим людям, окружающим меня, которые думают, что я атеист), но церковь никогда не была мне близка" .
Как музыканта, "Огненный ангел" прельщал Кусевицкого своей экспрессией, трагическим накалом эмоций, гуманистическим пафосом антидемонизма. Как дирижера - активной ролью, которая отведена в партитуре оркестру. Еще в апреле 1925 Наталия Кусевицкая высказала идею концертного исполнения фрагментов оперы. Композитор поначалу возражал. Он надеялся еще тогда на сценическое воплощение "Ангела". Однако после крушения оперного предприятия Жака Эберто, после того, как в осенью 1927, отчаявшись дождаться так и не изданной РМИ партитуры, отказался от намерения поставить "Ангела" в Берлине Бруно Вальтер, отношение Прокофьева к идее показа фрагментарного показа оперы меняется. Но теперь колеблется Кусевицкий. "Что касается произведений Прокофьева, - писал он, - я не буду исполнять оперные отрывки. Пускай сочиняет для концертного исполнения; при всей с моей любви к Сергею не хочу это делать. Моя цель играть новые вещи, чтобы их и в других учреждениях исполняли, но сыграть раз, чтобы нигде не играли, не стоит" . К тому же после недавнего успеха проведенной Кусевицким в Бостоне и Нью-Йорке американской премьеры оперы Стравинского "Царь Эдип" (24 февраля и 8 марта 1928) он мечтал включить ее в программы предстоящего парижского сезона, справедливо полагая, что "...это произведение даже выигрывает в концертном исполнении"
Поскольку исполнение это не состоялось (выяснилось, что в те же дни "Эдипа" будет дирижировать в Париже сам автор), решено было представить парижанам второй акт оперы Прокофьева "Огненный ангел" , исключив мз него только сцену с Глоком и сцене спиритического сеанса. Репетиции как-то сразу заладились. Кусевицкий ощутил, что партитура написана, как говорил сам композитор, "большими линиями" . Певцы отлично разучили свои партии, в партии Ренаты выступала Нина Кошиц - еще осенью 1920 композитор играл ей первый акт "Огненного ангела", музыка которого глубоко впечатлила певицу.
К новой опере, как и к другим прокофьевским премьерам, оказалось привлечено внимание культурного Парижа. На генеральной репетиции присутствовали, среди других, Альбер Руссель и Франсуа Пуленк, на премьере - Наталья Гончарова и Михаил Ларионов, Николай Обухов, Владимир Дукельский, Александр Боровский, из дирижеров – Леопольд Стоковский и Томас Бичем. По словам Кусевицкого, опера, даже и в отрывках, "...воспламенила аудиторию" . Прокофьев записывает: "«Огненный ангел» проходит хорошо. Успех большой <…> У ложи страшная толкотня. Все поздравляют чрезвычайно горячо" . Впрочем, присутствовавшие также на премьере Сергей Дягилев и Петр Сувчинский музыку не приняли.
Из нескольких рецензий, опубликованных парижскими газетами, наиболее обстоятельная принадлежала Борису Шлецеру. Он чутко подметил внутреннее борение Прокофьева между драматическими эффектами сцены и собственно музыкальными ценностями. Словно предвидя, что на музыкальном материале “Огненного ангела” композитор создаст вскоре Третью симфонию , критик писал: “...моментами кажется, что звук вот-вот вырвется из-под гнета театрального динамизма и заговорит самостоятельно; намечаются даже в оркестре зачатки симфонического развития: голосовые партии приобретают свободный лирический характер” .
Исполнение Кусевицким фрагментов "Огненного ангела" так и осталось единственным, которое суждено было услышать Прокофьеву. Польза его для композитора была однако несомненна: после премьеры им были внесены в партитуру существенные изменения. Не довелось Прокофьеву также увидеть опубликованной партитуру "Огненного ангела". На издание ее Кусевицкий и Пайчадзе не решились – не было достаточных средств, не было уверенности, что затраты эти окупятся.
В 1927 в "А.Гутхейле" вышел из печати авторский клавир "Ангела". Подобно Стравинскому, Прокофьев был убежден, что фортепианные переложения симфоний, опер и балетов должен делать сам автор, ”...работая над ними любовно и в то же время имея полную свободу манипуляций”. ”Мои клавиры скрипичного концерта и «Шута» довольно дрянные, - отмечал он, - но в «Апельсинах» и особенно в «Огненном .ангеле» наклевываются некоторые достижения” .

О Первой симфонии Владимира Дукельского Кусевицкий узнал еще в феврале 1928 из письма Гавриила Пайчадзе. "Дукельский на нашем парижском горизонте совсем не появляется, - писал он Наталии Кусевицкой. - Слышал от Прокофьева, что тот написал симфонию, которую проигрывал Прокофьеву. Музыкальное содержание Прокофьев очень одобряет, но оркестрована, по его мнению, слабо. Наверное Дукельский будет просить Сергея Александровича сыграть ее в Париже" .
Считая Симфонию большим успехом Дукельского, Прокофьев оркестровал ее первую часть . После парижской мировой премьеры, Кусевицкий исполнит симфонию также в Бостоне (15-16 марта 1929).

С 1926 секретарем Прокофьева работал пианист и композитор Георгий Николаевич Горчаков (Поп-Горчаков) (1903-1997), сменивший Лабунского, а впоследствии многие годы проживший в Тунисе. Известны письма Прокофьева к Горчакову , а также интервью с ним о композиторе . Горчакова, в свою очередь, заменил летом 1928 литератор, внук композитора Цезаря Пуни Михаил Федорович Астров, который. оставался секретарем Прокофьева вплоть до 1934 и написал позднее краткие воспоминания о композиторе (1953). ”У Прокофьева была своеобразная манера писать оркестровые партитуры, - читаем мы в них. – Моя задача заключалась в «переводе» его конспектов, которые непосвященный едва ли смог бы разобрать” .
С середины 30-х г.г. Астров работал в РМИ, отличался каллиграфическим почерком. Во время второй мировой войны он героически сражался в рядах французской армии, после войны – с собственным недугом (манией преследования), преодолев который, переехал в 1955 в Америку. Пайчадзе характеризовал его как “лучшего копииста в Париже, а в Нью-Йорке таковые ценятся на вес золота“ .

В июле – начале августа 1928 Прокофьев оркестровал Увертюру ор. 42 и корректировал оркестровые голоса Второй симфонии, которые будут в том же году изданы РМИ вместе с партитурой симфонии .

В сентябре 1928 в командировку в Париж приезжали из Москвы Борис Асафьев и Павел Ламм, которым Прокофьевы пытались добыть швейцарские визы.

В конце августа-начале сентября 1927 у Прокофьевых в St.Palаis-sur-Mer близ Royan гостил Гавриил Пайчадзе. Участвуя в молодые годы в состязаниях по гребле, он и полтора десятилетия спустя сохранял свою спортивную форму. Пайчадзе рассказал Прокофьеву, что вместе с Кусевицким шагал в это лето по горам близ Combloux и что поход их не обошелся без приключений: заблудившись, они едва не завязли в болоте.
Это однако не останавливает Прокофьева. Вместе с Кусевицким и Пайчадзе совершает он в августе 1928 пятидневный поход. Поход удался на славу: они поднимаются в горы (Шамоникс), ночуют в маленьких деревнях, а однажды просто на стоге сена, наслаждаются красотами природы и бесподобной свежестью воздуха. По словам Кусевицкого, от намеченного заранее маршрута отклонялись лишь "...в виду недостатка питательных пунктов и удобных ночлегов" . Маэстро лукавил. Из дневника Прокофьева мы узнаем иное. "10 августа. В шесть часов выходим. Кусевицкий болен. Идем медленно. <…> Решаем изменить маршрут. Кусевицкий возвращается <…> Мы с Пайчадзе доходим до верха. <…> Кусевицкий еле дошел до шале. Я тоже кислый. Отдыхаем. В четыре часа всем лучше. Спуск в St. Nicolas" .
Особое удовольствие доставляло Кусевицкому и Прокофьеву сохранять свое инкогнито, хотя удавалось им это не всегда. В одной из живописных деревень два именитых путешественника были неожиданно распознаны отдыхавшей здесь компанией молодых польских музыкантов, которые устроила им при расставании шумные проводы.
Поход укрепил дружеские отношения Прокофьева и с Пайчадзе. В октябре 1930 на даче под Парижем будут они ходить вместе по грибы, устраивать любительские киносъемки, в которых Пайчадзе станет изображать индуса в чалме, общий их друг Борис Самойленко – злоумышленника, Прокофьев – сыщика.


Л.И.Прокофьева – Н.К.Кусевицкой
17 августа 1928, Vetraz

Дорогая Наталия Константиновна,
Доехали благополучно. Долго пришлось спускать до Sallaue, т[ак] к[ак] что-то случилось с тормозами. Внизу нам это сразу поправили, но затем мы попали в грозу и ливень, что заставило нас замедлить шаг. Дома же из-за грозы не горело электричество.
Теперь уже все вошло в колею. С[ергей] С[ергеевич] с утра работает. [Одно слово неразборчиво] c baby бегают по саду. Мне снова стало лучше и я даже взялась за пение, за хозяйство и проч[ее].
С большим удовольствие вспоминаем дни, проведенные у Вас. Вы так были милы ко мне и набаловали моих детей.
Очень интересуюсь, что у Вас нового Должно быть есть рояль, и Сергей Александрович сел за работу. Приехал ли К.? Что вышло с Ниной? Как удались снимки – пришлете? Были ли письма для нас, а то их продолжали препровождать уже когда не следовало.
Крепко Вас и Сергея Александровича целую и сердечно благодарю за все, мне было так хорошо у Вас.
Любящая Вас Лина Прокофьева.
По вечерам играем в Rаmmy.

Подмастерье благодарит мастера за замечательную прогулку.

Рукопись. АК-БК.
Последняя фраза приписана рукой С.Прокофьева.
Послано в Vittel
Публикуется впервые

В тот год Прокофьев приобрел собственный автомобиль – старый, то и дело ломавшийся Ballot. Как напишет осенью того же года посетивший Прокофьева вместе с Асафьевым Павел Ламм, поездка по горам Швейцарии "...с автомобилем нашим пошли всякие приключения: лопались шины, перегорали скорости и.т.д. Волею судеб мне пришлось познакомиться с устройством автомобиля и с техникой его починки, что мы и выполняли блестяще с Серг[еем] Серг[еевичем]" .

Л.И.Прокофьева – Н.К.Кусевицкой
14 сентября 1928, Vetraz

Дорогая, милая Наталия Константиновна,
Нам обоим так обидно, что в этот год не придется присутствовать на Вашем торжестве. Как раз в саду зацвели гладиолусы, и это меня заставляет еще больше вспоминать Вас и Ваш юбилейный день.
Также часто вспоминаем Вас и Сергея Александровича в беседах с Б.В.Асафьевым, который гостит у нас уже неделю. Ламм до сих пор еще не был у нас паспорт для продления. По этой же причине он не сумеет попасть в Париж до Вашего отъезда.
Погода у нас пока держится и долджно быть останется ло конца месяца, хотя теперь у нас высох источник и мы сидим без воды, как Вы в начале.
Делали мы экскурсию в Genêve на пароходе из Evian и на Lac d’Annecy (озеро д’Аннес [Таллуар] - фр.). Проезжали мимо деревни, где жил Стравинский. Чудное место выбрал.
Воображаю, как Вы заняты перед отъездом. Надеюсь. Что Вы оба здоровы.
Еще раз Вас и Сергея Александровича поздравляю, обнимаю и желаю счастливого пути. Возвращайтесь скорей – I’ll have something to show you. ( Мне есть что показать Вам – англ.) До будущего года!
Любящая Вас Пташка Прокофьева.

При сем снимки позора нашей машины. Как насчет тех, которые Вы снимали в наш последний приезд? Не пришлете-ли?

Рукопись. АК-БК.
Послано в Париж
Публикуется впервые

Еще в дореволюционной России, даже и при при наличии малого количества специальных музыкальных журналов, концертная и театральная жизнь регулярно отслеживалась в ежедневной периодической. Сохраняя высокий профессионализм, лучшие из музыкальных критиков отлично сознавали, что адресуются к широкой читательской аудитории. Просветительские цели Кусевицкого- дирижера и издателя, находили, таким образом, поддержку критики как бы a prioiri.
Строгость требований, которые предъявляла русская критика к исполнительскому искусству, исходила из двух предпосылок. Прежде всего оно всегда квалифицировалось ею как подлинное творчество. Не в меньшей мере диктовалась эта строгость высочайшим мастерством корифеев русской оперы, балета и концертной эстрады.
Русский период творчества Кусевицкого пришелся на время стремительной смены поколений в русской музыке. Римский-Корсаков скончался за год до дебюта дирижера в России, годом спустя этого дебюта ушел из жизни Балакирев. Активно творили Танеев и Глазунов, начинал свой творческий путь Рахманинов. В центре общественного внимания оказывались поочередно фигуры Скрябина, Стравинского и Прокофьева. Блестящими критиками нового поколения зарекомендовали себя Вячеслав Каратыгин, Николай Мясковский и Борис Асафьев.
Первые печатные выступления Асафьева совпали с последним периодом "Концертов С.Кусевицкого" в Москве и Петрограде. Непосредственных откликов на выступления дирижера у Асафьева немного. Тем не менее Кусевицкий и его "Концерты" во многом помогли критику распознать секреты исполнительского искусства, сформулировать свой идеал музыканта-исполнителя.
Определив уже в ранних статьях сущность музыки как неразрывное единство композиторского творчества, исполнительского прочтения и слушательского восприятия, Асафьев сделает позднее это трединство основой своей интонационной теории. Наиболее четкое выражение теория Асафьева получит в книге "Музыкальная форма как процесс" (1930).

Прокофьев высоко ценил Бориса Асафьева, с которым был знаком с консерваторских лет в Петербурге. "...самый влиятельный из музыкальных писателей в СССР и, если так можно выразмтьмя, носитель мнения и вкуса лучших из теперешних российских (не эмигрантских) музыкантов",- характеризовал Прокофьев Асафьева в 1928 .
Переписка Прокофьева с Асафьевым охватывает период с 1909 по 1945. В годы эмиграции письма Асафьева были для Прокофьева одним из основных источников информации о новинках музыкальной жизни на родине. Письма Прокофьева к Асафьеву (из 99 писем опубликовано 60 ) – живой хроникой собственного творчества и новостей музыкальной Европы.
В 1927, вскоре после возвращения Прокофьева из первого турне по СССР, во время которого он неоднократно общался с Борисом Асафьевым, он пригласил критика посетить его в Париже.
После печальных событий 1948, которым предшествовала встреча Асафьева с Ждановым (критик «консультировал» его в канун позорного Постановления ЦК ВКП (б) об опере В.Мурадели "Великая дружба"), в пору, когда критик мучительно переживал трагедию своего предательства, Прокофьев посетил тяжело заболевшего друга друга и нашел в себе силы простить его слабоволие. Менее, чем через год Асафьев умер, покаявшись перед смертью духовнику.

С Павлом Александровичем Ламмом (1882-1951), как и с Асафьевым, Прокофьева связывали многолетняя дружба. Четверть века длилась переписка между ними. Немец по происхождению, человек непростой судьбы, Ламм был выслан в 1914 из Москвы, после революции возглавлял Музсектор Госиздата, отсидел по ложному обвинению в тюрьме, профессорствовал в Московской консерватории, на протяжении долгих лет регулярно устраивал в своей квартире музыкальные “среды” с широко известными восьмиручиями – исполнением сделанныи им фортепианных (в восемь рук) переложений множества симфонических произведений русских композиторов.
Командировка в Париж была получена Ламмом в 1928 вскоре после постановки в Ленинградском Малом оперном театре восстановленной им совместно с Асафьевым оригинальной версии оперы Мусоргского “Борис Годунов” и в связи с подготовкой им полного собрания сочинений Мусоргского. В Швейцарии Ламм встречался со своим братом Владимиром, который эмигрировал из России вс 1918.
Ламм сотрудничал с Прокофьевым после его возвращения на родину, составляя партитуры по испещренным авторской разметкой клавирам - те самые функции, которые прежде были обязанностью его секретарей Горчакова и Астрова. То были партитуры балетов "Ромео и Джульетта" и "Золушка", опер "Семен Котко" и "Обручение в монастыре", Второго скрипичного концерта, "Пети и Волка", музыки к "Гамлету", “Оды на окончание войны” и многих других сочинений Прокофьева. Многочисленные указания композитора в его письмах к Ламму - как сам он называл их "меморандумы" – могли бы стать блистательным учебником музыкального правописания докомпьютерной эры. О том, насколько строги были его требования к оформлению своих партитур, свидетельствуют следующие строки:
"Сел за просмотр партитуры «Джульетты» - и огорчился. Хотя «сомнительных» нот меньше, но все же много, а это означает, что я должен внимательно просматривать все ноты – работа огромная, на которую я не рассчитывал: вместо того, чтобы делать общий обзор страницв с тем, чтобы улучшить и отделать оркестровку, я должен, как нянька, подтирать грязного младенца. <…> Но самое ужасное, это масса оттенков, акцентов, лиг, точек, которые Вы пропускаете. <…> Надеюсь, что в свое время к Мусоргскому Вы отнеслись не с такою грациозной небрежностью.. " .

Сезон Бостонского оркестра 1928-29 ооткрывался 5 октября. Хотя парижские Концерты Кусевицкого завершились в 1928, он и в последующие годы – до 1939 включительно - будет регулярно приезжать летом в Европу.

В написанной по-английски фразе Лина Прокофьева имеет, вероятно, в виду свою беременность – второй сын Прокофьевых Олег родился 14 декабря 1928

Имется в виду снимки автомобиля Прокофьевых, который вывозит на себе лошадь, неоднократно публиковались.


С. С.Прокофьев, П.А.Ламм, Б.В.Асафьев, Л.И.Прокофьева –С.А.Кусевицкому
29 сен[тября] 1928, Лугано

Объезжаем Швейцарию и шлем лучшие приветы.
СПркфв

Очень сожалею, что не смог встретиться с Вами, опоздав с визой. Шлю Вам и Наталии Константиновне мой искренний привет.
П.Ламм

Присоединяюсь к сожалению, высказанному П.А.Ламмом. Очень хотел и надеялся встретиться. Шлю сердечные пожелания всего доброго.
Б.Асафьев.
Вообразите - и я тут.
Л.П[рокофьева]

Почтовая открытка. АК-БК.
Послана в Бостон
Публикуется впервые


C.C.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
15 октября 1928, Париж

Дорогая Наталия Константиновна,

Получил от Лабержа письмо с предложением условий в двух вариантах, но по- моему оба варианта разбойные, В одном он считает, что я должен истратить три тысячи долларов на организацию, а затем платить ему двадцать процентов с гонораров; в другом он берет организацию на свой счет, но желает иметь сорок процентов с гонораров. Мне кажется, это совершенная ерунда: ведь если Сергей Александрович говорил мне, что я могу иметь около пятнадцати симфонических помимо Лабержа, то деятельность последнего начнется только только после этих пятнадцати концертов. Между тем Лаберж мне ничего н обещает; несомненно лишь одно – это то, что он хочет слизнуть большую часть того, что я смогу получить за эти пятнадцать симфонических.
Не понравилось мне и то, что он, уезжая из Парижа в июне, обещал прислать мне тотчас же условия из Нью-Йорка, но обещания не сдержал и написал мне лишь теперь, прося ответить каблеграммой, так как уже поздно, то есть торопя и не давая раздумывать. Отвечать каблеграммой я конечно не буду, а письменно пошл. Ему некоторые рассуждения о невыгодности для меня обоих вариантов и попрошу его войти в контакт с Вами и Сергеем Александровичам.
Прилагаю Вам копию условий Лабержа и очень прошу позаботиться о моей участи. Пожалуйста, возьмите это дело в свои руки, я же разумеется последую Вашим советам. А то если я начру отсюда переписку с Лабержем, то она продлится всю зиму и чего доброго ни к чему не приведет. И вообще какая польза от Лабержа при таких условиях? По моему выгоднее просто поехать без всякого менаджера на пятнадцать симфонических, чем например с гонорара в пятьсот долларов платить Лабержу сто долларов в качестве двадцати процентов, еще сто в погашение “организации” и еще около пятидесяти в погашение газетной рекламы; остается двести пятьдесят, из которых надо вычесть все расходы по переезду и прожитию на двоих. Что же я вывезу из Америки? Симфонические коонцерты, как наолаженные, до появления Лабержа на сцену, следовало бы выделить особо: пусть он например получит с них десять процентов за установление дат, гонораров и маршрута. А затем уже начнется его деятельность по предложенному им варианту № 1. Только в Париже он мне говорил, что будет взымать в свою пользу пятнадцать процнтов, а не дывдцать; кроме того, не слишком ли много две тысячи за организацию и тысяча за шазетную рекламу?
Мы недавно вернулись в Париж, старую квартиру потеряли, а новой еще не нашли. В сентябре с Пташкой, Асафьевым и Ламмом ездили в Chamonix, поднимались по проволоке в Plampras, ночевали там, а затем мужчины, оставив Пташку в шале, лазили на Sel de Brévént, откуда я показывал им дорогу, пройденную с Сергеем Александровичем. На обратном пути мы осматривали (одно слово неразборчиво. – В.Ю.), которые совершенно ошеломляюще интересны. Очень жадь, что мы с Сергеем Александровичем тогда не пошли в это ущелье. В конце сентября мы в той же компании ездили в течение пяти дней по Швейцарии: обогнули Женевское озеро, Тунское и Бриецкое, перевалили через Фурку и Сен-Готард, побывали в Лугано и по Ронской долине вернулись обратно. И автомобиль, и Пташка довольно благополучно вышли из этих испыьаний, а Ламм и Асафьев были в чрезвычайном восторге от поездки. У Асафьева не было визы, и его перевозили через границу ночью на мотоциклете.
Переезд с дачи в Париж Пташка сделала тоже в автомобиле (вот сумасшедшая!). Впрочем поездку она перенесла хорошо, но в Париже по случаю автомобильной выставки все отели были набиты. Мы было сунулись к Вам, но Ксюша нас не пустила, так как у нас не было письма от Фидлера. Лишь к вечеру мы попали в маленький отель около аorte d’ Auteuil. Сейчас ищем квартиру, а потому если Вы подарите нас письмом, то направляйте его пока на издательство. Постановка “Игрока”, а в связи с этим и моя поездка в Россию, состоится вероятно в конце декабря или в январе. Третью симфонию заканчиваю на днях.
Пташка и я крепко обнимаем Вас обоих. Надеемся, что Вы доехали хорошо, и что для нового сезона Сергей Александрович зарядился здоровьем, как Лейденская банка электричеством.
Целую Ваши ручки.
Любящий Вас
СПркфв.
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

Говоря о восторженных впечатлениях Асафьева и Ламма, Прокофьев не преувеличивал. Хотя Асафьев еще в молодости многокртно бывал в Европе, поездка 1928 глубоко запечатлелась в его сознании. "Сергей Сергеевич <…> встретил меня там [в Швейцарии- В.Ю.], обласкал и совершил со мной сказочные, до сих пор неизгладимые автомобильные прогулки. Мы побывали в леднике около Монблана, пересекли Сен-Готард и спустились оттуда к итальянским озерам, в мое любимое Лугано", - вспоминал Асафьев впоследствии .
Подобно Асафьеву, Ламм был тронут теплым приемом Прокофьева и восхищен автомобильными поездками по Швейцарии. “Моя поездка с Прокофьевым на Монблан < ..> останется на всю жизнь как воспоминание о нечто совершенно исключительном по красоте и силе впечатления“, - писал он .

Вскоре Прокофьевы поселятся в доме 1 по улице Obligado, Paris, XVI. Одним из существенных неудобств парижской жизни Прокофьева были постоянные хлопоты о квартире. Собственного дома он, в отличие от Кусевицкого, не покупал – не чувствуя, возможно, достаточно стабильным свое материальное положение и склоняясь, кроме того, к жизни на протяжении многих месяцев вне суеты Парижа, что обеспечивало ему лучшие условия для творчества.

3 ноября 1928 Прокофьев записывает: “Окончил 3-ю симфонию. Днем пошел в издательство и сообщил эту печальную новость Пайчадзе: иначе говоря – пятьдесят тысяч франков на гравировку” . Партитура Третьей симфонии ор. 44 будет издана РМИ в 1931 .

С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
14 ноября 1928, Париж

Дорогая Наталия Константиновна,
Извините, что надоедаю Вам письмами о моих американских концертах, но раз уж я начал Вас информировать, то продолжаю делать это в точности. К тому же Вы ведь не отвечаете на мои письма, следовательно в крайнем случе можете их не читать.
Я получил ответ от Лабержа, в котором он сообщает, что приложит все усилия, дабы переговорить о моих делах с Сергеем Александровичем. Кроме того он прилагает копию с головомойки, полученной им от С[ергея] А[лександровича] и с собственного пространного ответа на эту головомойку (поцелуйте от меня Маэстро, за то, что он так здорово цапнул Лабержа). Сегодня пришло еще письмо от Хенселя. Оказывается Бреннен справлялся у него, с ним ли он должен вести переговоры относительно моего приезда в будущем году – и Хенсель теперь спрашивает у меня, остается ли он моим менеджером или же я ухожу к кому-гибудь другому. В этом отношении надо отдать справедливость Хенселю, что он обнаруживает большую выдержку и ведет себя очень прилично. Я пока не буду ему отвечать и дождусь Ваших директив, но все-таки надо что-нибудь решить, а то через месяц я предполагаю отправиться в Россию до вевраля и это может прервать переговоры.
Я пока смотрю на дело так: по словам С[ергея] А[лександровича] я все равно могу иметь около пятнадцати симфонических, кроме того я вероятно получу Про-Музыку, так как в обмен устраиваю Шмитсу поездку в Россию; таким образом, если дело ограничится эими концертами, то есть ли смысл вообще уходить от Хенселя? Лаберж на организацию требует три тысячи долларов, и следовательно то, что очистится от первых десяти концертов, которые он мне достанет поверх предыдущих, уйдет на покрытие этой свммы. Отсюда Лаберж мне только в том случае интересен, если он устроит двадцать концертов сверх пятнадцати симфонических и, скажем, пяти концертов с Про-Музыкой. Итого сорок концертов, на которые он едва ли способен.
Надеюсь, что Вы найдете мои рассуждения неосновательными, чем очень обрадуете меня. Во всяком случае, Вам с высокой Бостонской горы виднее. Целую Ваши ручки и обнимаю маэстро.
Любящий Вас
СПркфв.

Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые


Очередные гастроли Прокофьев в Америку состоятся в сезоне 1929-1930 и продлятся три месяца. Выступления его со Вторым фортепианным концертом ор. 16 вместе с БСО и Кусевицким состоятся 31 декабря -1 января (Бостон) и 7 – 8 февраля (Нью-Йорк).

Пианист Робер Шмитс (Schmitz) (1889-1942) был основателем общества “Pro Musica”. В сотрудничестве с этим обществоом Прокофьев был тем более заинтересован, что оно имело свои отделения в Ст.Пол, Денвере, Портланде, Сан Франциско и Кэнзасе.

С.А.Кусевицкий – С.С.Прокофьеву
27 ноября 1928

Rompez negotiations avec Laberge. Lettre suit. Koussevitzky

Прекращайте переговоры с Лаберже. Письмо последует.
Кусевицкий
Телеграмма.
Оригинал по-французски.
РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр.16, л. 3.
Копия: АК-БК.
Послана в Париж
Публикуется впервые


С.А.Кусевицкий – С.С.Прокофьеву
28 ноября 1928, Бостон

Les beaux esprits se reucoutreut. Аussi notre opinion rester chez Häenshel. Koussevitzky

Бодрый дух снова достигнут. Наше мнение таково же: оставаться с Хенселем.

Телеграмма.
Оригинал по-французски.
РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев)
опись 5, ед. хр.16, л. 3.
Копия - АК-БК.
Послана в Париж
Публикуется впервые


С.С.Прокофьев – Н.К.Кусевицкой
26 декабря 1928, Париж

Дорогая Наталия Константиновна,
Получил обе Ваши телеграммы, одну без шуточки. Дргую с шуточкой, а также длинное письмо. В общем все корнчилось тем, что я у разбитого корыта, того самого, которое Сергей Александрович обливает помоями пять лет подряд. Но делать нечего, постараюсь бодро похлебать из него – и уже вступил в переговоры с Хенселем. Очень благодарю Сергея Александровича за письма, написанные дирижерам. Будем надеяться, что они сумеют разбудить этих глухих тетерь.
Моя поездка в СССР отложилась, т[ак] к[ак] не было уверенности в том, что я получу разрешение на превращение червонцев в иностранную валюту. Обещают достать это разрешение в течение яеваря, тогда я поеду в феврале или марте. Пока же я почти закончил новый балет для Дягилева и теперь оркеструю его. Балет выходит простой, ясный, мелодичный - словом, для Бруклина.
14 декабря Пташка произвела на свет второго сына, нареченного Олегом. Все прошло как нельзя лучше, и послезавтра я перевезу ее из клиники домой. Мы оба шлем Вам самые сердечные пожелания к Новому Году. Обнимаю Сергея Александровича и Ваши ручки целую.
Любящий Вас
СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр.9.
Послано в Бостон.
Опубликовано: Сергей Прокофьев:
“«Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!» “,
“Советская музыка“, 1991, №6. С. 87.
«Советская музыка», 1991, № 4. С. 55.

Копии “длинного письма“ от Н.К.Кусевицкой в Архиве Кусевицкого не обнаружено.

Вторая поездка Прокофьева в СССР состоится в ноябре 1929.

Речь идет о балете “Блудный сын» ор. 46. “На написание балета для тебя я смотрю, как всегда, с большим интересом, - писал Прокофьев Дягилеву, - но валять сплеча не хочу, а для того, чтобы сочинить как следует, едва ли хватит времени“ . Предложенный им вариант приспособления для сцены только что написанных двух фортепианных пьес “Вещи в себе“ ор. 45, которым он придавал “…гораздо большее значение, чем композиторы обыкновенно придают случайным фортепианным пьесам, между делом настроченным“ , не нашла одобрения со стороны импрессарио. Не был и возобновлен “Шут“, что также предлагал Дягилеву Прокофьев. Новый балет был тем не менее написан Прокофьевым.



Л. И. Прокофьева – Н.К.Кусевицкой
26 февраля 1929, Париж

Дорогая Наталия Константиновна,
Извините, пожалуйста, что раньше не написала, но верьте или нет, это первое письмо, в котором я описываю ”братика“ (так называет его Святослав). Ожидала его, начиная от 20-го ноября, а родился он только 14 декабря, в той же клинике и комнате, что Святослав, но по иному. Первый раз меня усыпили и Святослава взяли щипцами, а этот раз мы с ”братиком“ во всю работали “au naturel”. Пролежала в клинике две недели, потом дома несколько дней, затем сильно простудилась. Долгое время была без прислуги и бонны, теперь наконец вопрос налажен и у меня две симпатичные датчанки.
”Братик” весил 7 ½ фунтов при рождении и с самого начала был очень миленький, улыбнулся первый раз в шесть недель, а теперь стал даже смеяться и очень любит, чтоб на него обращали внимание. Кормить его мне почти не удалось, и он получает то же сухое молоко “Dryco”, что Святослав. Прибавляет весу очень хорошо – на прошлой неделе 555 грамм. Святослав к нему относится как добрый старший брат.
Я скоро расчитываю вернуться к моим занятиям пением. К сожалению Pro Musica упоминает об ангажементах только для С[ергея] С[ергеевича] и пока ни слова о моем участии.
С[ергей] С[ергеевич] очень огорчен Вашим гневом и для смягчения его посылает Вам новый potiens (пасьянс – фр.) . Он закончил балет для Дягилева, который так понравился Дягилеву, что тот хочет возобновить “Шута“ и тогда устроить целый вечер Прокофьева. Другой вечер из его сочинений предлагал устроить Cortot c Оrchestre de Paris, но он хочет, чтоб С[ергей] С[ергеевич] дирижировал, а потому этот вопрос решили отложить до осени, т[ак] к[ак] С[ергей] С[ергеевич] хочет заняться дирижерством в течение лета. Пока же Оrchestre Symphonique de Paris исполняет главным образом Стравинского под управлением его друга Ansermet. Их концерты происходят два раза в неделю при сравнительно пустом зале и сравнительно холодном отношении к Ansermet. Глядя на этого профессора математики мы с нетерпением ждем нашего Бостонского мастера.
Зал Pleyel после пожара переделан и выглядит как зубная лечебница; кресла с метеллической отделкой, а стены выкрашены белой и серой масляной краской как W.C. в хорошем Office Building.
Недавно приезжали Набоковы на исполнение “Оды“, которая имела успех, хотя Набоков жаловался на Ansermet – мало репетиций, мало хористов и неважные певцы.
Мы оба (т.е. Святослав и я) креко Вас, дорогая Наталия Константиновна и Сергей Александрович, целуем. С[ергей] С[ергеевич] не знает, может ли он поцеловать Вам ручки (хотя бы в перчатках), во всяком случае он в восторге от той энергии, с которой Сергей Александрович обратился ко всем американским дирижерам.
Любящая Вас,
Пташка Прокофьева
Рукопись. АК-БК.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые


Если многолетние творческие контакты Кусевицкого со Стравинским оставались по преимуществу чисто деловыми , то сотрудничество его с Прокофьевым переросло в подлинную дружбу. В Париже Прокофьев посещает многие концерты и репетиции Кусевицкого – и не только тогда, когда исполняются собственные его сочинения, слушает, в частности, проведенную дирижером премьеру Фортепианного концерта Стравинского (22 мая 1924) и монографическую программу из сочинений композитора, включавшую “Петрушку“, “Весну священную“ и впервые в Париже исполненный “Рэггтайм“ (13 июня 1925), присутствует на премьерах сочинений французских (Фортепианный концерта Артура Онеггера, 23 мая 1925; Сюита Фа мажор Альбера Русселя и “Карнавал в Эксе“ Дариуса Мийо, 21 мая 1927; Фортепианный концерт Русселя, 7 июня 1928) и русских (Соната для фортепиано с оркестром Владимира Дукельского, 11 июня 1927; Скерцо Николая Лопатникова, 24 мая 1928) композиторов. Вместе с дирижером присутствует также на премьерах дягилевских сезонов, часто бывает у Кусевицких на различных приемах и семейных вечерах, встречается с ними в домах других музыкантов. Уделявший всегда большое внимание собственной одежде, Кусевицкий помогает даже Прокофьеву выбрать себе по моде новое пальто.
“Дом Н.К. и С.А. Кусевицких, декорированный Натальей Гончаровой, на улице Советника Колиньона, не был характерным парижским салоном: здесь жили только музыкой и безостановочной музыкальной работой, - напишет позднее Владимир Дукельский. - Маститые мэтры сменялись зелеными юношами, вооруженными партитурами и робкой, давно лелеемой надеждой на признание. Все, не лишенное достоинств, признавалось или, по меньшей мере, внимательно рассматривалось и обсуждалось” .
Среди посетителей регулярных вечеров в доме Кусевицких бывали многие музыканты и художники - русские, фрацузские, наезжавшие в Париж со всего света. Из композиторов чаще других появлялись Алберт Руссель, Альфредо Казелла, Александр Тансман, Игорь Стравинский, Сергей Прокофьев, Артур Лурье, Артур Рубинштейн. Приходили Сергей Дягилев (несмотря на неровно складывавшиеся отошения с Кусевицким), Луи Лалуа, редактор журнала "La Revue Musicale" Анри Прюньер. Деловые вопросы живо перемежались в разговорах с обсуждением парижских культурных событий. ”Фразы на итальянском, польском и английском прорезали воздух подобно искрам”, - вспоминала супруга молодого тогда русского музыканта Николая Березовского .
Гостей встречали здесь радушно, хлебосольно, по-семейному тепло. Как было это когда-то в Берлине и как позднее будет в Бостоне, Наталия Кусевицкая умела сохранить в Париже атмосферу русского дома. Она и сама любила вкусную пищу, в особенности русскую. Приглашая супругов Пайчадзе приехать в гости в Пломбьер для обсуждения дел по издательству, просила привезти из Парижа черный хлеб, копченую колбасу, укроп, воблу и, как писал Гавриил Григорьевич, "...прочие канцелярские принадлежности, по-видимому, требующиеся для предстоящей конференции. Судя по этому списку, конференция эта должна носить чрезвычайно серьезный характер" .
Каждый год 8 сентября Кусевицкие праздновали день рождения Наталии. За праздничным столом собирались наиболее близкие друзья. В 1926 приглашены были Сергей и Лина Прокофьевы, Боровский, Дукельский, Тансман с женой, Аарон Копланд, Гавриил Пайчадзе. "Было очень мило и весело, - писал Прокофьев, - <…> Затем Кусевицкий прекрасно играл на контрабасе <…> В два часа ночи гости разошлись..." .
Когда гастрольные маршруты надолго разводили музыкантов, Прокофьев пользовался каждым случаем, чтобы написать Кусевицким несколько строк. Нередко Наталия Кусевицкая принимала Прокофьевых и в отсутствии самого Кусевицкого. "Вечером были Прокофьевы, - писала она мужу в 1923, - и засиделись очень долго, сейчас первый час ночи <…> Говорили много о делах издательских" .

В 1921 Кусевицкий привлекает Прокофьева к своей полемике с критиком Борисом Шлецером. Высоко ценивший Кусевицкого, Шлецер писал однако о лимитированности его дирижерского дарования, о недоступности ему стихии трагизма и созерцательности. В статье о музыкальной критике, опубликованной вскоре, Кусевицкий из всех русских критиков особо выделил имя Каратыгина, даже не упомянув имени Шлецера. Критик разразился газетным фельетоном, в котором подчеркнул, что Каратыгин – вовсе не единственный в России достойный критик и что дирижер руководствуется личными соображениями. Кусевицкий был взбешен. В черновике ответа Шлецеру он писал, что Каратыгин - “один из ничтожного числа настоящих критиков, работавших в ежедневной печати“, что и разделяя мнение Шлецера о Сабанееве, Оссовском и А.Н.Римском-Корскове, утверждает, что “эти лица не составляют и двух процентов среди массы невежественных и глупых людей, в руках которых находилась и находится музыкальная критика“ . Был ли этот ответ Кусевицкого напечатан в парижской прессе, установить не удалось.

Готовясь в 1923 к постановке в Grand Opéra "Хованщины" Мусоргского, Кусевицкий интересуется, в каком виде опера эта шла десять лет назад у Дягилева. Справки у импрессанрио наводит по его просьбе Прокофьев, детально информирует его затем обо всех сделанных тогда в партитуре купюрах и вставках.
В Бостоне в 1926 Прокофьев намечает вместе с Кусевицким купюры для предстоящего дирижеру исполнения Третьей симфонии Скрябина. Год спустя Кусевицкий с жадностью внимает рассказам Прокофьева, только что возвратившегося из первой концертной поездки по СССР. Летом 1929 успели друзья побывать даже вместе в цирке – "укротители львов и стрельба человеком из пушки..." .

Старший сын Прокофьева - Святослав Сергеевич Прокофьев (род. в 1924) – архитектор, автор воспоминаний “О моих родителях (Беседа с Н.Савкиной)“ . Младший сын композитора - Олег Святославович Прокофьев (1928-1998) был талантливым художником и поэтом. Родившись в Париже, он вырос и получил образование как художник в Москве. После эмиграции в Англию экспонировал свои картины и скульптуры на многих выставках, публиковал стихи, многое сделал для увековечивания творческого наследия своего отца. Автор воспоминаний “Мой отец, его музыка и я“ .

В предстоящем американском турне Сергея Прокофьева Лина Прокофьева будет выступать в концертах, организованных обществом Pro Musica.

Гнев Наталии Кусевицкой вызван был, вероятно, резким тоном письма С.С.Прокофьева к ней от 26 декабря 1928.

О 1929-1933 г.г. не раз писали как о периоде спада творческой активности Прокофьева, мотивируя эту точку зрения тем, что большинство вышедших из-под его пера партитур являли собой переделки старых произведений – прежде всего третья редакция Симфониетты, Четвертая симфония на сходном музыкальном материале с балетом “Блудный сын“, Симфоническая сюита из оперы “Игрок“. Тем не менее именно в это пятилетие композитор создает Четвертую симфонию, Четвертый и Пятый фортепианные концерты и Первый квартет, Соната для двух скрипок.
О Четвертом и Пятом концертах речь будет еще идти ниже. О Сонате для двух скрипок Кусевицкий писал: “Я нахожу это произведение совершенно гениальным. Оно меня глубоко тронуло и поразило: за последние годы такой проникновенной и чистой музыки не было написано“ .

Летом 1929 Прокофьев напряженно работал над окончанием новой редакции оперы “Игрок“. Занятия его дирижированием ограничатся краткими консультациями с Кусевицком перед премьерой балета “Блудный сын“ (см. об этом ниже в комментарих к письму Л.И.Прокофьевой к Н.К.Кусевицкой от 31 марта 1929.)

С швейцарским дирижером Эрнестом Ансерме (Ansermet) (1883-1969) Прокофьев был знаком уже в 1920, не раз выступал под его управлением, передал ему в 1921 ведение своего балета “Сказка про шута, семерых шутов перешутившего“ в труппе Дягилева после проведенных им самим премьерных спектаклей. Ансерме дирижировал балет “Блудный сын“ на гастролях дягилевской труппы в 1929 в Берлине. Лина Прокофьева называла дирижера среди близких друзей дома. Тем не менее отношение Прокофьева к Ансерме невольно окрашивалось сознанием того, что дирижер был, по меткому выражению Ролана-Мануэля, “инженером музыки Стравинского“.
Кусевицкому импонировало в творчестве Ансерме многолетнее служение идеалам современной музыки, значительный вклад дирижера в искусство оркестрового исполнительства. Летом 1932 при встрече с Ансерме обсуждался проект приглашения его на гастроли в Бостон, который однако так и не был реализован. “…хочу выразить свое самое глубокое восхищение выдающимся дирижером, который, создав такой восхитительный инструмент как его Оркестр, на протяжении последней четверти века исполнял произведения высокой ценности и который служил делу Музыкального искусства с энтузиазмом и усердием”, - писал Кусевицкий, приветствуя Ансерме в канун его 50-летия и 25-летнего юбилия Оркестра Романской Швейцарии .

Французский пианист Альфред Корто (Cortot) (1877-1962), как и скрипач Жак Тибо (Thibaut) (1880-1953), преподавал во второй парижской консерватории – Ecole Normale de Musique. Это, как писал Прокофьев, “…очень серьезное учреждение <…> Они также организуют у себя нечто вроде художественного центра, где дирижеры могли бы знакомиться с вновь появляющимися партитурами“ . Состоялись ли выступления Прокофьева с Оркестром de Paris, которые предполагал устроить Корто, установить не удалось.

Концертный зал Плейель (La Salle Pleyel) был открыт в Париже в 1838 Камиллом Плейелем на la rue Rochechouart и назван им именем своего отца, французского пианиста и педагога Игнаца Иосифа Плейеля (1757-1831). Зал на 550 мест использовался как для камерных, так и для симфонических концертов. В нем выступали Шопен, Дебюсси, Сен-Санс и многие гастролировавшие в Париже музыканты. Завершившаяся в 1927 капитальная перестройка значительно увеличила размер зала (3000 мест) и усовершенствовала его акустику. С 1928 в зале Плейель проходят постоянные репетиции и концерты Оркестра de Paris (l’Orchestre Symphonique de Paris). Вторичная реконструкция зала была завершена в 1981.

Почти словесно совпадают характеристики Линой Ивановной и Сергеем Сергеевичем Прокофьевыми “Оды“ Николая Набокова (см. выше комментарии к письму С.С. Прокофьев к Н.К.Кусевицкой от 31 января 1928). В целом отношение Прокофьева к творчеству Набокову оставалось настороженно-недоверчивым. В 1927 он писал, что хотя сам мало знаком с сочинениями композитора, но “...судя по отзывам, музыка его довольно легковесна“ . В Симфонии Набокова, три года спустя, он ощутил “...большой прогресс после «Оды»“ . Однако еще через год писал об Увертюре Набокова как о “...живой, в меру лирической, но не очень самостоятельной“ .

Л.И.Прокофьева – Н.К.Кусевицкой
31 марта [1929], Монте-Карло

Дорогая Наталия Константиновна,
Шлем Вам сердечный привет из солнечного Монте-Карло, куда приехали на автомобиле к началу репетиций “Притчи о блудном сыне“ (новый балет С[ергея] С[ергеевича]). Скоро вернемся в Париж, а затем в конце месяца поедем в Bruxelles на “Игрока“.
Целую Вас и Сергея Александровича. Читаем в газетах о его успехах.
Любящая Вас Л. П[рокофьева]

Почтовая открытка
с видом Монте-Карло. АК-БК.
Послана в Бостон.
Публикуется впервые

Весной 1929 года одна за другой следовали три прокофьевские премьеры: 29 апреля, как говорилось уже, в брюссельском Théâtre Royal de la Monnaie - оперы “Игрок“, 17 мая в Париже - Третьей симфонии (Оркестр De Paris, дирижер Пьер Монтё), 21 мая в Париже - балета “Блудный сын” (Театр Сары Бернар, труппа Сергея Дягилева, дирижер – автор). Кусевицкий присутствует на обеих парижских премьерах. Прослушав Третью симфонию, он заявляет Прокофьеву: “Это лучшая симфония со времени Шестой Чайковского” .
На премьеру “Игрока“ приехали из Парижа Сергей Дягилев, Вальтер Нувель (1871-1949), Игорь Маркевич (1912-1983), Гавриил Пайчадзе. Внешне премьера прошла с успехом. Однако Прокофьев, как и прежде, сожалеет, что постановка оперы так и не состоялась в Ленинграде и сетует в письме к Всеволоду Мейерхольду: “Обидно, что родные вороны проворонили премьеру. Да и Мейерхольд, видно, не очень защищал «Игрока»!“ . Возвратившись в ноябре того же года Брюссель и вторично побывав на спектакле Théâtre de la Monnaie, композитор пишет ему же: “«Игрок» все еще ждет настоящей постановки - твоей“ .

Резкое недоудовлетворение Прокофьева вызвали и репетиции “Блудного сына“ . Хореография Джорджа Баланчина (Баланчивадзе) (1904-1983) не отвечала, по его мнению, характеру музыки и изобиловала натурализмом. За плечами знаменитого в будущем балетмейстера, который оказал огромное влияние на балетный театр ХХ столетия, было уже несколько поставленных в дягилевской труппе балетов. Импрессарио пытался защитить избранное Баланчиным решение, на что Прокофьев отвечал: “Я не пишу музыку на Баланчивадзе, а Баланчивадзе ставит танцы на мою музыку“ . Много лет спустя Баланчин скажет: “Прокофьев был страшно отсталый человек. Прокофьев в танцах ничего не понимал. <…> Ему хореография была совершенно не важна. <…> Дягилев, конечно, на Прокофьева наорал, что он ничего не понимает в балете, что он совершенный дурак. И Прокофьеву пришлось смириться, потому что командовал парадом Дягилев“ .

17 мая, в день премьеры своей Третьей симфонии и за четыре дня до премьеры балета “Блудный сын“ Прокофьев познакомил с ним Кусевицкого. ”...я играл по клавиру, а он следил по партитуре, - записывает композитор. <…> Что касается музыки, то она чрезвычайно понравилась. Кусевицкий сказал, что это одна из лучших моих вещей и большой прыжок вперед в смысле техники“ .
В тот же день Прокофьев, которому предстояло дирижировать премьерой балета, просил Кусевицкого дать ему урок дирижирования, так и оставшийся единственным. Особенно беспокоил его четвертый номер балета, написанный в размере 5/4. “Кусевицкий посоветовал дирижировать его короткими и точными тычками, а главное – хорошенько выучить его самому, лучше наизусть,- пишет композитор. - <…> Советовал не очень размахивать, но быть точным и острым в ударе“ .
На ближайшей же репетиции Прокофьев воспользовался советами Кусевицкого, а на генеральной Кусевицкий хвалил его дирижирование, сетуя вместе с тем на плохую игру оркестра. В вечер премьеры “Блудного Дягилев представил Парижу также “Байку про Лису“ Стравинского (хореографическая редакция Сержа Лифаря), “Половецкие пляски“ Бородина и балет Жоржа Орика (Auric) (1899-1983) “Докучные“. “Мы оба дирижировали, - писал Прокофьев, имея в виду Стравинского и себя. – Парад был страшнейший и успех большой“ . Среди присутствовавших в зале - Рахманинов, Стравинский, Сувчинский. Один из спектаклей посетила Марина Цветаева. “Я смотрела дягилевскую труппу: в «Блудном сыне» Прокофье¬ва телодвижения напоминают стихи (они сходны с моими стихами): плащ превращаетя в гребца“,— писала она .
Несмотря на триумф Лифаря, танцевавшего главного героя балета (“...публика буквально неистовствовала, многие в зале плакали, но никто не знал, что я играл себя, играл свою жизнь“, - напишет он позднее ), несмотря на успех балета и у публики, и прессы (“...давно моя вещь не была так единогласно принята всеми партиями, как этот балет“ ), Прокофьев остался неудовлетворен постановкой,
После премьеры “Блудного сына” у Кусевицких состоялся импровизированный ужин. ”Это гениальная вещь, какие два удара – симфония [Третья. – В.Ю.] и это!”, - воскликнул Кусевицкий . Он выразил сожаление, что Прокофьев продирижировал только один спектакль, передав руководство оркестра Роже Дезормьеру (Dèsormiére) (1898-1963).
Конец файла ЮЛЯ
Премьера балета “Блудный сын“ завершила собой блистательную череду спектаклей антрепризы Сергея Дягилева. Два месяца спустя после премьеры балета “Блудный сын“ в Венеции неожиданно скончался Дягилев. Прокофьев тяжело переживал смерть импрессарио - в особенности в связи с расхождениями с ним в последние месяцы, вызванными постановкой “Блудного сына“ и поддержкой Дягилевым Кохно в его притязаниях к РМИ. “В деловом отношении эта кончина, казалось, не ударяла по мне. <…> Но Дягилев – как гениальный руководитель, но Дягилев – как замечательно интересная личность, как «вещь» (Стравинский когда-то про Шаляпина: «Мне он нравится как «вещь!») – вот где я чувствую потерю“ .

С “Блудным сыном” оказались связаны два неприятных для РМИ инцидента. В 1929 году вышел в свет авторский клавир балета. Его либреттист Борис Кохно, не найдя своего имени на обложке, подал судебный иск против издательства. Он требовал конфискации издания. Кусевицкий и Пайчадзе усматривали в этом интригу Дягилева. К тому же мнению склонялся Прокофьев. Взяв на себя миссию защитника РМИ, Пайчадзе утверждал в суде, что, во-первых, свое либретто Кохно представил композитору после того, как партитура “Блудного сына” была завершена им, а во-вторых, истинным “либреттистом“ балета следует считать не Кохно, а... священное писание. Суд отказал Кохно в иске. В 1930 РМИ выпустило также партитуру и авторское переложение для фортепиано скомпанованной Прокофьевым Сюиты из балета “Блудный сын” ор. 46-bis.
Другой, куда более серьезный для РМИ инцидент случится позднее. С тревогой будет писать в 1933 Пайчадзе о том, что в Германии "...влияние националистических идей, по-видимому, отразится сильно и на наших интересах" . Отрицательно на положении РМИ скажется также активная антифашистская позиция Кусевицкого. 14 мая 1930 он отменил предстоявшие ему выступления в миланском театре La Scala в знак протеста против того, что в Болонье был избит Артуро Тосканини, отказавшийся исполнить фашистский гимн. В открытом письме в прессу Кусевицкий заявил, что Тосканини принадлежит вовсе не одной только Италии, а всему миру. После прихода к власти Гитлера Кусевицкий вместе с Артуро Тосканини, Вальтером Дамрошем, Артуром Бодански м (Bodansky) (1877-1939), Осипом Габриловичем и Гарольдом Бауэром подписал опубликованное в прессе 22 марта 1933 открытое письмо канцлеру Германии с протестом против преследований в этой стране музыкантов-евреев. Одновременно они направили в Берлин письмо с запрещением использоваения их записей в передачах немецких радиостанций.
В том же году Пайчадзе становится известно, что Стравинский и Прокофьев занесены в Германии в черный список не подлежащих исполнению "евреев и культур-большевиков". "Стравинский на черной доске, как еврей, он в комическом бешенстве", - иронизирует Прокофьев . "Германия для нас все еще никак не существует, - пишет Пайчадзе Кусевицкому. - <…> Хочу предложить на Ваше рассмотрение и одобрение идею переименования нашей старой фирмы «Гутхейль» в «Гутхейль Гитлер»" .
В 1935 в Германии была опубликована книга "Musikalisches Juden A.B.C.". В список евреев-музыкантов попали Сергей Рахманинов, Николай Лопатников и Гавриил Пайчадзе, хотя Кусевицкий не попал. "Сергею Васильевичу я уже послал компатриотическое приветствие, - напишет Пайчадзе. - К сожалению, забыл поздравить его с прошедшим Йом-Кипуром. Воображаю, как он обрадуется" .
Поскольку Пайчадзе значился в названной книге как "еврейский Gascheftführer" издательства, все изданные в РМИ сочинения не допускались до исполнения в германских театрах. Чудом удастся лишь подписать контракты на постановку балетов Стравинского "Поцелуй феи" в 1936 в Берлине и "Игра в карты" в 1937 в Дрездене. "Почти полная потеря такого важного для нас рынка, как Германия, - признает Пайчадзе, - сильно дает себя чувствовать... " . Ситуация в Германии действовала отрицательно и на положение РМИ в целом. "Становится все труднее и труднее манипулировать, чтобы быть в порядке перед немецкими властями и в то же время сохранить возможность свободного распоряжения нашими средствами вне Германии" .
После принятия в Германии 14 июня 1938 закона об обязательной регистрации всех еврейских фирм Пайчадзе получит от Федора Вебера так называемый опросный лист немецких властей, целью которого было установление еврейского происхождения работников торговых фирм. Интересам дела не поможет даже вступление Вебера в нацистскую партию, в попытках стабилизировать ситуацию РМИ. Пайчадзе напишет Наталии Кусевицкой, что отвечая на опросный лист, не может утверждать, будто в руководстве РМИ нет евреев - сам Кусевицкий никогда не простил бы ему этого, да и найдется немало желающих сообщить кому следует об еврейском происхождении основателя и владельца издательства. Не мог Пайчадзе и дать сведения о РМИ как еврейской фирме, так как это означило бы невозможность дальнейшего существования издательства - тем более в ситуации, когда Кусевицкие не получили еще американского гражданства. Кроме того это было бы равносильно смертному приговору Веберу, который при отсутствии в стране директора фирмы Пайчадзе не счел своим долгом информировать немецкие власти о ее еврейской природе.
В письме к Наталии Кусевицкой Пайчадзе предложит следующее: "Выход Сергея Александровича из дела и номинальная передача им своего участия третьему лицу по его выбору, хотя бы мне. Я указываю Вам на себя лишь потому, что передача участия долголетнему сотруднику, ведущему дело, наиболее правдоподобна и наиболее защитима от придирок властей. <…> Лицо, которому он [Кусевицкий. – В.Ю.] передаст свое участие в деле, конечно, должно дать ему контр-документ, устанавливающий фиктивный характер и безденежность передачи и обязательство вернуть безвозмездно это участие ему или Вам по первому его или Вашему требованию" .
Неделю спустя Пайчадзе подтвердит свое предложение: "Очень печально писать Вам обо всем этом. Один раз наше издательство уже было захлестнуто волной большевизма и теперь внось подвергается удару такой же большевистской стихии. Оно перенесло первое испытание, перенесет, Бог даст, и второе" .
Кусевицкий сразу телеграфирует ответ: "Твое письмо получил сегодня. Немедленно проделаны все формальности для передачи полномочий на твое имя...." . РМИ оказалось спасенным, хотя финансовое его положение оставалось катастрофическим.

Продолжая пропагандировать творчество молодых композиторов российской диспоры, Прокофьев и Кусевицкий не приветствовали измену Владимира Дукельского серьезным музыкальным жанрам и его обращение после переезда в 1929 в США к сочинению песен и мюзиклов. Особенно непримирим был Прокофьев. “Трогательная история о молодых девушках, занимающихся проституцией чтобы прокормить свою мать, известная с давних пор, - писал он Дукельскому. – Во времена Карамзина над нею даже плакали. Но постепенно сообразили, что если молодой девушке самой нравится ложиться на спинку, то она рада прикрыться благовидным предлогом; а если не нравится, то найдет и другой способ для прокормления мамаши” .
Дукельский утверждал в ответ, что ”...опереточная музыка настолько в ином плане, что не может оказать никакого влияния на его серьезную музыку” , что, впрочем, никак Прокофьева не убедило. ”Очень было приятно <…> узнать о Вашей activité как на музыкальном поприще, так и в смысле подрабатывания передком”, - напишет он Дукельскому пять лет спустя . Но при всем том Прокофьев продолжал по-отечески тепло относиться к Диме, как именовал он Дукельского, и постоянно заботиться о его сочинениях.
После возвращения в США Дукельский писал н Наталии Кусевицкой: "Мечтаю сыграть Сергею Александровичу Вторую симфонию. Исключительно важно мне, чтобы Первая была им исполнена в Нью-Йорке" . Не менее важно было композитору, покорив Кусевицкого своей новой партитурой, одолжить у него денег, в которых он крайне нуждался в ту пору. Симфония понравилась Кусевицкому, он назвал ее "...в десять раз лучшей, чем Первая" ("...ten times better than the First."), обещал исполнить в Бостоне и Нью-Йорке, а Наталия вручила композитору чек со словами: "Благодари свою симфонию за эти деньги" .
Премьеру Второй симфонии Дукельского Кусевицкий с успехом провел в Бостоне (25 апреля 1930). В Нью-Йорке однако, как и Первую, бостонцы играть не стали. Вторая симфония, как и Первая, была изданы РМИ. Еще до того, как она вышла из печати, по настоянию Прокофьева в издательстве было изготовлено несколько копий с рукописной партитуры и разослано дирижерам для ознакомления. Нескольким дирижерам рекомендовал ее сам Прокофьев.
"Проездом через Берлин, ходил специально по Вашим делам к главному дирижеру Рундфунка (Радио – нем.) – к Зейдлеру-Винклеру, - читал в его письме Дукельский в ноябре 1930. - Он ознакомился с партитурой II симфонии и окончательно принял ее к исполнению во второй половине нынешнего сезона. Забрав от Зейлдера-Винклера Вашу партитуру в Варшаву, я всячески доказывал Фительбергу, что Вы лучший польский композитор. Он тоже обещал исполнить Вашу симфонию в варшавской филармонии во второй половине сезона... " .
В феврале 1931 Прокофьев пишет Дукельскому о Пьере Монтё, сменившем недавно Эрнеста Ансерме на посту главного дирижера Оркестра Романской Швейцарии. "Монте видел партитуру Вашей Второй, но сейчас он уехал в Голландию, а оттуда в Рим – я никак не могу добиться, будет ли он ее играть. Надеюсь, что да, потому что я начинял его старательно" . Эту же симфонию рекомендует он для исполнения на Интернациональном музыкальном фестивале в Оксфорде.
Осенью 1931 Дукельский приезжал в Бостон чтобы познакомить Кусевицкого с только что сочиненной им "Эпитафией" для сопрано, смешанного хора и оркестра, которая посвящалась памяти Cергея Дягилева. По словам Прокофьева, Кусевицкий отзывался о новой партитуре "...с милой поощрительностью" . Сам Кусевицкий писал: "Это лучшее произведение Дукельского, и я хочу его исполнить в этом сезоне, в нем заметен большой прогресс в смысле самого творчества и инструментовки" .
Более близкое знакомство с партитурой укрепило дирижера в его мнении. Он тотчас же принимает решение издать и исполнить партитуру, высылает ее Пайчадзе с просьбой срочно изготовить рукописный комплект оркестровых партий, а в ноябре просит композитора прислать ему для переписки хоровые партии. "Санрома говорит мне, что Кусевицкий в самом деле в восторге от твоего сочинения" - сообщал автору в процессе репетиций Слонимский . Премьера "Эпитафии" состоялась в Бостоне 15 апреля 1932. Солировала обладательница широкого диапазона и редкой продвижности сопрано Адель Албертс.
Вопреки скептицизму Пайчадзе относительно рентабильности издания хоровых произведений ("Относительно «Эпитафии» мой энтузиазм ниже нуля по Фаренгейту", - признавался он Дукельскому ), партитура "Эпитафии" была все-таки опубликована РМИ.
Николай Слонимский писал , что о Дукельском, что "...из общего потока композиторов он выделялся напускной независимостью и даже не упрашивал Кусевицкого сыграть свои сочинения. У того это вызвало удивление и возбудило интерес" . . не настаивал на том, чтобы Кусевицкий играл его музыку - отношение, вызывающее удивление у Кусевицкого и обострявшее его интерес" Возможно, так было позднее, когда под именем Вернер Дюк композитор завоевал в Америке широкую популярность как автор мюзиклов и песен (в том числе - "Рискуя любовью", "Осень в Нью-Йорке" и "Весна в Париже"). Но поначалу, кровно заинтересованный в утверждении репутации и публикации своих сочинений, Дукельский атаковал Кусевицкого и Пайчадзе с поистине прокофьевской энергией.
Не раз сетовал он на медлительность РМИ и невнимание к его творчеству. И когда Пайчадзе сослался на нерадивую работу переводчика либретто оперы Дукельского "Барышня-крестьянка", композитор отвечал: "Если рассуждать по-пайчадзовски, то моя «барышня» и через сто лет не выйдет (ни в свет, ни замуж)..." . Прокофьеву опера эта показалась "музыкой на четверку" , издавать ее РМИ не стало, а в 1957 композитор снова обратившись к опере, "порядком ее переработал и удлинил" .
Отвечая на упреки Дукельского, Кусевицкий напишет: "Никакого существенного изменения в моем отношении в Вам не произошло. А если и произошло изменение, то с Вашей стороны. Интерес к Вашим произведениям я совершенно не потерял, если Вам это кажется, то только потому, что мне чрезвычайно трудно следить за тем, что Вы делаете и что у Вас есть, когда Вы не только не приносите Ваших произведений, но и сами не показываетесь вот уже полтора года, что, мой дорогой друг, я нахожу весьма глупым, так как, я думаю, в Америке да и на всем свете Вы не найдете семьи, которая так по-дружески относилась бы к Вам, как моя" .
Пайчадзе справедливо укорял Дукельского в лености, подтрунивал над его нескончаемыми амурными историями. "Издание Ваших вариаций и «Весны» тормозится по Вашей же вине, - писал он, – не отвечаете на мою просьбу вернуть их манускрипты с выправлениями ошибок" . И еще, полгода спустя: "Плохо сделали Вы корректуру «Весны» и «Темы с вариациями». Одно несчастье иметь таких беспечных композиторов. Вы, наверное, когда изволили делать корректуру, занимались попутно тем, что гладили круглые места какой-нибудь полной американки. (Не этим ли объясняется запоздалое посвящение «Весны» некоей Mademoiselle?). Очень было бы желательно, чтобы Вы занимались корректурой в свободное от других занятий время. Во всяком случае, я снимаю с себя ответственность. Если «Весна» 1931 года выйдет поздней осенью 1935-го..." .

Как человек, Дукельский отличался "... своеобразной аффектацией независимости" , прямотой и резкостью суждений - касалось ли это его политических воззрений , оценок сочинений своих коллег или собственных взаимоотношений с издательством. В 1933 он прислал Пайчадзе письмо с требованием, чтобы РМИ взяло на себя обязательство публикации всех его произведений. Обычно предельно сдержанный, Пайчадзе не оставлял однако подобных наскоков без ответа. Он отправляет композитору одновременно два письма – одно резкое, второе – дружеское. "Мы, может быть, делаем, с Вашей точки зрения, недостаточно, но мы делаем все, что в наших возможностях, и я надеюсь, что Вы отдаете себе отчет в том, что наше издательство принесло Вам пока больше пользы, чем извлекло таковой из Вас...", -пишет он . И добавляет: "Не связывая себя, в отношении наших композиторов, мы считаем, что и последние свободны издаваться у нас или там, где они считают для себя более удобным" .
Никакого извинения, на которое рассчитывал Пайчадзе, он от Дукельского не получил и весной 1935 выслал композитору его партитуры. "О возврате симфоний, на которые Издательство произвело уже расходы, сообщу при разговоре с Наталией и Сергеем Кусевицкими", - сообщает он ему . В том же марте в Париже была совершена попытка ограбить магазин. К счастью, сейф с деньгами и ноты остались нетронутыми - воришки оказались неопытными. "Лишнее доказательство того, насколько упал интерес к музыке в настоящее время, - сетовал Пайчадзе. - Что им, мерзавцам, стоило хоть из любезностии уважения к искусству утащить немного нот. Вы только представьте себе, какой это был бы замечательный эффект и как мы могли бы его использовать, заявив всей прессе, что воры взломали наш магазин и унесли произведения, скажем, Дукельского. Какая замечательная реклама для молодого имени!"
Получив от Пайчадзе свои партитуры, Индюк, как в шутку называли Дукельского друзья, показал свой характер и заключил контракт с издательством ”Alpresson Inc.” С РМИ он однако окончательно не порвал. Ознакомившись в 1938 с присланным Дукельским Концертом для фортепиано, сопрано и оркестра "Dédicaces", Пайчадзе был удивлен наличием в партитуре нового инструмента – наждачной бумаги. "Скоро оркестрам придется вообще обращаться за инструментами в москательные и посудные лавочки", - иронизирует он .
Кусевицкому Концерт показался интересным и он провел его мировую премьеру (16 декабря 1938, Бостон; солисты - Джезус Мария Санрома и Маргарет Портер). Вскоре пришло письмо от Джорджа Баланчина. "...было бы крайне желательно, чтобы Вы в наступающих Ваших Нью-Йоркских концертах в январе показали Дукельского как серьезного композитора", - писал он . "Исполнение <…> в Нью-Йорке было мною задумано с первой же репетиции в Бостоне, - отвечал Кусевицкий. - Но Дукельскому я об этом не говорил. <…> Теперь же могу сказать с уверенностью, что «Дедикас» поставлю в программу..." . "Dédicaces" сделалалась первой партитурой Дукельского, представленной Кусевицким Нью-Йорку (7 января 1939, солисты – те же ка - Маргарет Портер), что было особенно важно для Дукельского, которого знали здесь больше как бродвейского автора.
Несмотря на то, что после этих премьер Кусевицкий писал о "Dédicaces", как о "...музыке в «экспериментальной стадии»" и выражал сомнение, что сочинение удержится в репертуаре, партитура была принята к изданию и опубликована РМИ. Помимо названных сочинений Дукельского изданы были также Две его фортепианные пьесы и та самая "Весна 1931", которую упоминал в письме к нему Пайчадзе, Пять романсов на стихи Пушкина.
В 40-е г.г. Кусевицкий сохранял интерес к музыке Дукельского, рекомендовал даже его сочинения другим дирижерам, в частности, Леопольду Стоковскому. Под управлением Ричарда Бургина прозвучал у бостонцев Скрипичный концерт Дукельского, идею написать который подал композитору Яша Хейфец (18 марта 1943, Кембридж; 19 и 20 марта, Бостон, солистка - Рут Поссельт). Мировая премьера Виолончельного концерта осуществлена была Григорием Павловичем Пятигорским (1903-1976)под управлением самого Кусевицкого (4 и 5 января 1946, Бостон) и повторена позднее в Нью-Йорке (9 января).
Пропаганда Кусевицким сочинений Дукельского никогда не встречала единодушного сочувствия музыкантов. Если адептом композитора выступал поначалу Прокофьев, то Стравинский о отзывался нем ”…довольно сдержанно: мило, ловко, но без физиономии” . Если Андре Шарль Мессаже (Messager) (1853-1929) в начале 30-х годов писал, что "...музыка Дукельского является наиболее характерным из всего сделанного русскими композиторами после Стравинского" , то весьма иронически относился к нему Эллиот Картер (Carter) (род. 1908), “Dedicaces” называл “несамостоятельным сочинением” (”inferior work”) . Услышав у Кусевицкого Виолончельный концерт Дукельского, Адриан Боулт назовет его "неблагодарным сочинением" . "Совсем плохо, - запишет в 1958 году после ознакомления с концертом Артур Лурье. - Какие-то «жесты», ничем или мало чем обусловленные" .
Не оставалась неизменной и сама музыка Дукельского. Еще в 1930 году Прокофьев записал в дневнике: “Дукельский как-то иссох. Я боялся, что оперетки испошлят его; он, видимо, и сам того боялся – и ударился в другой порок, в сухость. Точь в точь Рахманинов, который впал в сухость, когда его задразнили доступностью его лирики” .
О том же писал он и самому Дукельскому – да еще в более разких тонах. "Когда подумаешь, сколько Вы обещали лет 6 тому назад икакой из Вас выработался сухарь, то оторопь берет: не музыка, а какое-то толченое стекло" . Но при этом, неизменно сохраняя дружескую привязанность к молодому коллеге. Это подчеркнул в одном из писем к Дукельскому Гавриил Пайчадзе. “Oтносительно Прокофьева Ваши сомнения совершенно излишни. Его отношение к Вам неизменно дружественное и Вы по-прежнему находитесь под его патронажем здесь. Он человек на редкость верный и забота его о других композиторах, которым он симпатизирует, поистине уникальна. Я очень ценю в нем это редкое в наши дни качество“.
Под впечатлением от одного из выступлений Прокофьева со своим Третьим фортепианным концертом (18 февраля 1930 в Филадельфии под управлением Альфреда Герца) Дукельский написал стихотворение, которое так и назвал - «Третий концерт Прокофьева»:


Когда-то слыл чурбанным скифом,
Когда-то белым негром слыл —
Он — шахматист, он — крокодил,
Он и во фраке смотрит мифом.

Уклюжая неловкость рук,
Сурово пухнущие губы
И рядом — золотые трубы
Под фортепьянный сухостук.

Внимайте: клавиши клекочут,
А пальцы цепкие клюют
Гармоний девственный уют;
В них барабан прорваться хочет,

Он, гневным громом зол и черн,
Готовит гибельный удар, хоть
Все застилает мягкий бархат
Брюхатых лакомок валторн.

О, треугольник шустрый!
Где ты? Литавры выгнали тебя,
И, резвость резкую любя,
Забили градом кастаньеты,

Захрюкал немощно фагот,
Потом зацвел, горяч и липок,
Тягучий мед несчетных скрипок,
И контрабасов клейкий пот

Полился яростным потоком;
Внезапно, радостен и чист,
Всех выгнал флейт победный свист.
Как птицы, вырвавшись из окон,
Они приветствуют весну,
Конец концерта, тишину.

Памяти Прокофьева Дукельский посвятит книгу своих стихов “Страдания немолодого Вертера“, вторая книга стихов. Мюнхен, 1952.

Кусевицкий с годами, похоже, охладел к музыке Дукельского. Третья симфония, которую он, просил написать и посвятить памяти Наталии Кусевицкой, была сочинена композитором вопреки даже тому, что он не получил официального заказа от Фонда Кусевицкого. Слонимский считал Третью симфонию ”...без сомнения лучшим симфоническим сочинением” Дукельского . "В ней есть поэзия, безмятежность, юмор с оттенком гротескаю Формальная симметрия структуры здесь и там приятно оживлена ассиметричными музыкальными фразами, ее тональное строение умно расцвечивается атональными тематическими мотивами... "
Партитура Третьей симфонии была издана РМИ, но сыграна бостонцами симфония так и не была. “Имя Кусевицкого блистает своим отсутствием среди имен дирижеров, принимающих твою симфонию к исполнению“, - сетовал Слонимский . Не исполнял Кусевицкий также и “Оду млечному пути", которую Дукельский посвятил Ольге Наумовой. Сочинение было представлено публике Леонардом Бернстайном и лишь некоторое время спустя Дукельский узнал, что Сергей и Ольга присутствовали в зале, но не зашли за кулисы...
Дукельский ощущал, конечно, падение интереса к своим сочинениям со стороны Кусевицкого. Это определило, надо думать, сдержанность тона в рассказе о Кусевицком в его книге “Паспорт в Париж”, за что его справедливо критиковал Пайчадзе . Однако еще за десятилетие до того, как вышла в свет эта книга, Дукельский высоко оценивал миссию дирижера. “«Ты, вот, напиши, а я сыграю», - это бесхитростное предложение толкало многих и не только общепризнанных композиторов на радость работы, - вспоминал композитор. - Как и что писалось — вопрос другой, но слово свое Кусевицкий всегда сдерживал: написанное исполнялось с энтузиазмом, любовью и энергией поистине неиссякаемой. <…> Все это преподносилось в Париже без малейшего компромисса, без оглядки на прихотливую и ограниченную парижскую моду, без удобных “коньков” дирижерской практики - не редчайшее ли это мужество?“ .

Николай Львович Лопатников (1903-1976), как и Николай Набоков, был ровесником Дукельского. Он учился в Петербургской консерватории, позднее в Хельсинки и Германии, среди его учителей по композиции был американский композитор Эрнст Тох (Ernst Toch, 1887-1964). Одновременно получил образование инженера и оставался в Германии до 1933. После нескольких лет жизни в Лондоне (1933-1939) переехал в США, преподавал композицию в Карнеги институте в Питсбурге. В числе многих сочинений Лопатникова четыре симфонии. Уже по внешнему виду его партитур, подобных по своей каллиграфической ясности партитурам Хиндемита, можно судить об упорядоченности его натуры и приверженности к неоклассицисткой стилистике. Николай Мясковский писал о “размахе, определенности намерений” композитора, о его “хлесткости и тепераменте“ .
Кусевицкий познакомился с Лопатниковым в 1927 в Берлине где дирижеру рекомендовал молодого композитора его учитель Эрнст Тох (Ernst Toch), чьи сочинения не раз исполнялись уже бостонцами. Исполнительские контакты с композитором сложились у Кусевицкого успешнее издательских. Опубликованными в РМИ были в 1928 году только Сонатина для фортепиано ор.7, о которой как о ”довольно интересной” отозвался Прокофьев , Дуэт для скрипки и виолончели ор.8, Соната для скрипки, фортепианно и маленького барабана (militare) ор. 9, Интродукция и Скерцо для оркестра ор.10, Соната для виолончели и фортепиано ор. 11, Два иронических танца ор.13, в прокат предлагадлись оркестровые голоса Интродукции и Скерцо. Другие сочинения композитор издавал сначала в Германии у Schott’a, позднее, в Америке, в Leeds Corporation и в Associated Music Publishers.
Кусевицким осуществлены были в Бостоне мировые премьеры сочиненнного Лопатниковым по его заказу Скерцо ор. 10 (27-28 апреля 1928), Второй симфонии ор.24 (22-23 декабря 1939), Скрипичного концерта ор. 26 (17-18 апреля 1942, солист – Ричард Бургин), Концертино для оркестра ор. 30, написанного по заказу Фонда Кусевицкого (2-3 марта 1945). Скерцо прозвучало также в одной из парижских программ дирижера (24 мая 1928). Композитор был более чем удовлетворен интерпретациями Кусевицкого. “Ваше исполнение моей Симфонии представляется мне верхом того, о чем может мечтать каждый композитор, - писал он, - и возможность наблюдать, как Вы творите – так как другого слова чем «творите» я употребить не могу – произвела на меня неизгладимое впечатление“ . БСО под управлением Бургина исполнил также Симфониетту Лопатникова ор. 27 (6-7 ноября 1942).

К последнему протеже Дягилева Игорю Борисовичу Маркевичу, именно ему во многом обязанному своей карьерой, Прокофьев относился достаточно сдержанно. “Оду“ Маркевича он называл партитурой, сделанной “...по штампам, хотя и наипозднейшего образца“ . О сочиненном для Дягилева, но не поставленном из-за преждевременной смерти импрессарио балете “Ребус“ писал как о музыке, в которой “...удачные моменты продолжают тонуть в волнах бекмессеровщины, столь свойственной и многим вещам Хиндемита“ . “Маркевич строит свою музыку по линии Хиндемита, - утверждал он. - У него в Париже есть кружок поклонников, выдвигающих его, пожалуй, несколько преждевременно. Недавно его попробовали толкнуть в Германию, но кажется там предпочитают Хиндемита в оригинале“ .
В дальнейшем Маркевич, живший с 1930 в Италии, предпочел карьеру дирижера, возглавлял и работал главным приглашенным дирижером в Стокгольмском (1952-55), Монреальском (1956-160) симфонических оркестрах, Гаванском филармоническом (1957-58), Оркестре Концертов Ламуре в Париже (1957-161), Оркестром Испанского радио и телевиденияthe (1965-69), окестрах Монте-Карло (1967) Академии Санта-Цецилия в Риме (1967-72),. интенсивно гастролировал, неоднокртано приезжал в СССР как с концертами, так и с дирижерскими мастерклассами. В репертуаре Маркевича было много современной музыки в том числе русской, в частности, Стравинского и Прокофьева.
Памяти Дягилева был посвящен выпущенный Маркевичем диск с записями (Igor Markevich Conducts Homage To Diaghilev) (1997), в который включил записанную с Philharmonia Orchestra сочинения, которые звучали в спектаклях дягилевского балета – от “Приглашения к танцу“ Вебера до “Дафниса и Хлои“ Равеля.
Среди осуществленных Маркевичем прокофьевских записей – “Скифская сюита“, “Классическая симфония“, Сюита из оперы “Любовь к трем апельсинам“, Сюита из балета “Стальной скок “.

В программах Кусевицкого прозвучала американская премьера музыки балета Маркевича “Ребус“ (6 апреля 1933, Нью-Йорк; 21-22 апреля, Бостон); исполнены была также Интродукция и гимн (15-16 декабря 1933, Бостон). С БСО состоялся в 1955 американский дебют Маркевича.

В конце 90-х г.г. в печать просочились сведения о так и не завершившемся и поныне следствии по делу о похищении и убийстве в 1978 экс-премьер-министра Италии христианского демократа Альдо Моро. С минимальным перевесом победивший на парламентских выборах коммунистов. Одна из версий следствия, гласящая о причастности к убийству Игоря Маркевича, о том, что Моро содержался в римском дворце жены дирижера княгини Топазии Каэтани и что именно Маркевич принимал участие в допросах премьер-министра, основывается на антифашистких убеждениях дирижера, в прошлом - участника движения Сопротивления, о его причастности к итальянской террористической организации "Красные бригады" . Впрочем, многие близко знавшие Маркевича, категорически возражают. "Я готова кричать во все горло: «Не верю!», - пишет известнпая итальянская балерина Карла Фраччи. - Я не верю, что он мог быть таким! Хотя надо сказать, что это был человек непростой, разносторонний. Но не настолько же, чтобы подкладывать бомбы! Ни одной минуты я не верю в то, что он был заодно с террористами! Хотя он был загадочен... Да, он был способен на плохие поступки... И все же..." . О похищении экс-премьера Италии Альдо Моро рассказывает фильм итальянского режиссера Марко Беллоккьо "Здравствуй, ночь"(2003).


С.C.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
14 сентября 1929, Château de la Flécherè, Culoz (Ain)

Дорогой Сергей Александрович,
Время пролетело так быстро, что вот уже на носу твой отъезд в докторскую страну, а нам так и не удалось повидаться. Теперь значит - до приятной встречи в городе Бостоне!
Гавриил Григорьевич обрадовал меня сообщением, что ты собираешься играть Третью симфонию в начале сезона. Спешу отправить ему пар¬титуру первых двух частей, остальные же гравер вернет через две недели, и тогда мы их тебе дошлем. Только не поступай со мной как с Дукельским и верни симфонию поскорее, дабы я мог заняться корректурой и дабы ее можно было испол¬нять в Европе.
Я просил Гавриила Григорьевича переговорить с тобой, как нам быть с теми американскими оркестрами, которые подписывают контракт при условии, чтобы я привез материалы. Чикаго, например, пригласило меня на три выступления, но не желало даже слышать что-нибудь про материалы: или я привожу их с собой задаром, или они меня не приглашают вовсе. Т[ак] к]ак] все переговоры велись телеграммами, то очень трудно было договориться. В конце концов я согласился, но написал Стоку, прося его включить в программу только те вещи, которые еще не поступили на склад к Максвеллу (чтобы не подрывать авторитета последнего). К таким вещам относятся Первый и Второй [фортепианные. – В.Ю.] концерты, “Стальной Скок” и новинки вроде Симфониетты, Увертюры для семнадцати инструментов, ныне переделанной для полного оркестра, и Дивертисмента, ес¬ли я успею его докончить.
Родзинский в Лос-Анжелесе и Соколов в Кливленде предложили сделать всю программу из моих сочинений. Родзинский по-видимому сам будет доставать материалы, но Соколов поставил в контракт параграф, чтобы я призез их с собой. По-видимому, от фестивальной программы в Кливленде приходится отказаться; во-первых потому, что Соколов будет отсутствовать и хочет, чтобы я дирижировал всем концертом, а в проме¬жутке играл под управлением его помощника - но это сверх моих сил! А во-вторых, если я заплачу за восемь материалов, то это слишком тяжело ляжет на мой гонорар. Пайчадзе не соглашается давать мне материалы даром, а милостиво уступает за пол цены, но и это выйдет почти 200 долларов.
Все это очень досадно, т[ак] к]ак] одной рукой ты мне устраиваешь турне по Америке, а другой – через посредство Издательства - заставляешь виться ужом перед американскими оркестрами, дабы как-нибудь вывернуться из сложностей с оркестровыми материалами. В Кливеленде и Чи¬каго мне, например, пришлось предложить сравни¬тельно мало интересный Первый концерт, материал которого я могу привезти с собой, но это совсем не будет содействовать моему художественному успеху. Я говорил Гавриилу Григорьевичу, что для авторскаго исполнения должно быть сделано исключение и что последнее не составляет прецеден¬та для других исполнителей, но он иного мнения.
Извини, пожалуйста, что пристаю к тебе со всякими техническими делами. Крепко целую тебя, желаю агреабельнаго переезда, блистательных успехов в этом сезоне, и еще раз благо¬дарю тебя за твои заботы о моем турне. На всякий случай для твоего сведения прилагаю список концертов, контракты на которые уже подписаны. Наталие Константиновне крепко целую ручки.
Любящий тебя
СПркфв

Как ты решил с симфониями Мясковского? Не играны в Америке 9-ая и 10-ая.

КОНЦЕРТЫ ПРОКОФЬЕВА В АМЕРИКЕ
5 января , Нью Йорк, Pго Musica - реситаль с участием Кошиц
9 января, 11 января, Кливленд - с оркестром.
23 января Велслей - реситаль с участием Лины Ивановны.
31 января, I февраля - Бостон
4, 7, 8 февраля, Нью-Йорк - с Бостонским оркестром.
13, 14 февраля, Лос Анжелес - с оркестром, вся программа из моих сочинений.
18 февраля, Сан Франциско - с оркестром
25, 28 февраля, 1 марта, Чикаго – с оркестром
Между 10 и 17 марта - два реситаля в Гаване.

В Чикаго предлагали еще реситаль с участием Лины Ивановны, за 900 долларов, но Чикагская Симфония не позволяет сделать его раньше, как через 30 дней после моего выступления у них, то есть 31 марта, но я должен быть уже 2-3 апреля в Брюсселе для моих фестивалей. Поэтому я предложил Хенселю попросить у Чикагской Симфонии разрешение дать этотъ реситаль не через 30 дней, а через 20 после их концертов. Не знаю, согласятся ли они. В общем, мне остается относительно еще не заполненной вторая половина января и начало марта. Наоборот, февраль расписан по дням из-за поездки в Калифорнию. Pго Musica пока не блеснула: только один концерт в Нью Йорке. А на каких роялях я буду играть в Америке?

Машинопись с подписью от руки.
Две фразы о Мясковском
дописаны от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Париж.
Публикуется впервые


На лето 1929 Прокофьевы сняли старинный замок на берегу Роны в восьми часах езды от Парижа. И хотя Лина Прокофьева была поначалу “...в ужасе от снятого замка“ , самому Прокофьеву нравилось, что он так импозантен. Они прожили здесь до осени.

Под “докторской страной” Прокофьев подразумевает Америку, где вслед за Броунским университетом (Провиденс, Род-Айленд) (Brown University, Providence, R.I..), удостоившим Кусевицкого степенью доктора (Doctor of Music, 1926), аналогичные степени, как говорилось уже выше, были пожалованы ему еще десятью американскими университетами и коллежами Гарвардским университетом (Doctor of Laws, 1929) и, год спустя, Университетом Рочестера (Doctor of Music, 1930). Позднее Кусевицкий сделается доктором Ратгерс и Йельского университетов (1937, 1938), Академии музыки в Филадельфии (1940), Бостонского и Принстонского университетов (1945 и 1947).

В словах о Владимире Дукельском читается, вероятно, досада за задержку исполнения Кусевицким его Второй симфонии, высоко оцененной Прокофьевым. Досаду Прокофьева вызывало также то, что ни Первая, ни Вторая симфонии Дукельского не прозвучали в концертах бостонцев в Нью-Йорке. Обе симфонии были изданы Кусевицким в РМИ.
Гастроли Прокофьева в 1930 в США начались 6 января (не 5 января, как предполагалось раньше) совместным концертом композитора и Нины Кошиц, организованным Pго Musica в Нью-Йорском Town Hall. Среди прозвучавшего в программе – “Наваждение“, “Вещи в себе“, Марш из “Апельсинов“, а также русские песни “...когда-то гармонизованные мною <…>, выкопанные Кошиц (я совсем забыл о них)“ . “Зал так себе и публики на три четверти (мне показалось, что наполовину), - записывает Прокофьев. - Играл я, слегка рассердившись на Нью-Йорк за невнимание, и потому не волновался“ . Ознакомившись через несколько дней с рецензиями, композитор замечает: “...полуинтеллигентные кретины, важно восседающие в больших газетах большого города, со снисходительной небрежностью рассуждают о сочинениях, в которых ничего не понимают“ .

Американская карьера польского дирижера Артура Родзинского (Rodzinski) (1892-1958) начиналась в должности ассистента Леопольда Стоковского в Филадельфийском оркестре (1926-1929), после чего он был главным дирижером Лос-Анжелесского (1929-1933) и Кливлендского (1933-1943) оркестров, ассистентом Артуро Тосканини в Симфорническом оркестре NBC (1937), и музыкальным директором Нью-Йоркского филармонического (1943-1947). Один из наиболее активных в Америке пропагандистов советской музыки, Родзинский первым в США исполнил оперу Дмитрия Шостаковича “Леди Макбет Мценского узда” (1935, Кливленд, в концертной форме, затем в Metropolitan Opera в Нью-Йорке), не раз дирижировал симфонии Николая Мясковского, в частности Шестую, одним из первых в Америке (вслед за Кусевицким) сыграет Пятую симфонию Прокофьева.
”Родзинский несмотря на незадачу фестиваля, мне понравился, - напишет Прокофьев после встречи с ним в Лос-Анжелесе, – приятный Дон Кихот, сражающийся с ветряными мельницами в лице здешних дам-патронесс” . Обещанная композитору монографичекая программа (фестиваль) оказажется однако невозможной. ”Родзинский столько наиграл здесь новой музыки, что его попросили хоть временно образумиться. Поэтому «Скифская сюита» - в одном из следующих концертов”, - заметит Прокофьев . Он выступил в Лос-Анжелесе со своим Третьим фортепианным концертом (13-14 февраля 1930). !9 февраля состоялся также камерный концерт из сочинений Прокофьева.
О сотрудничестве Кусевицкого с Артуром Родзинским, о его поддержке Кусевицким Родзинского в 1948 в период его конфликта с руководством Чикагского оркестра подробно рассказано в воспоминаниях Галины Родзинской, жены дирижера .

Русский дирижер Николай Григорьевич Соколов (Nikolai Sokoloff) (1886-1965) был привезен в Америку ребенком, музыкальную карьеру начинал как скрипач БСО, в 1918 возглавил только что организованный Кливлендский симфонический оркестр и оставался его музыкальным директором вплоть до 1933. О своей работе в Америке написал интересные, до сих пор неопубликованные воспоминания .
Прокофьев дирижировал в Кливленде 9 и 11 января 1930 Сюитой из балета “Стальной скок“ и играл Первый фортепианный концерт под управлением не Соколова, а Рудольфа Рингволла (Ringwall) (1891-1978) – дирижера, по его словам, “…посредственного, но внимательного, благожелательного” . По первой своей музыкальной профессии скрипач, Рингволл играл в 1926-1945 в Кливлендском оркестре и при четырех музыкальных директорах - Николае Соколове, Артуре Родзинском, Эрихе Лайнсдорфе и Джордже Сэлле (Erich Leinsdorf, George Szell) – работал в этом коллективе сначала как ассистент дирижера (с сезона 1926-1927), затем, с 1934 по 1956, как второй дирижер (Associate Conductor).

Американского дирижера немецкого происхождения Фредерика Стока (Stock) (1872-1942), который около сорока лет (1905-1942) возглавлявлял Чикагский симфонический оркестр, Прокофьев не раз упоминал как дирижера, в чьих программах часто звучат сочинения современных русских композиторов. “...нигде произведения советских композиторов не исполняются так часто и в таком большом количестве, как именно в концертах Чикагского оркестра, - напишет он в 1933. – В репертуаре Ф.Стока – все ситмфонии Мясковского (некоторые из них исполнялись по нескольку раз), многие симфонии Шостаоквича, Мосолова, Глиэра, Прокофьева и других советских композиторов“ .
Свой Первый и Второй фортепианные концерты композитор играл в Чикаго под управлением не Стока (заболевшего), а Эрика ДеЛамартера (De Lamarter) – ”человека музыкального, но машущего как вареная муха” .
Сезон БСО 1929-1930 года не отличался особыми событиями, однако составившие его 24 недели вместили в себя осуществленные Кусевицким мировые премьеры вторых симфоний Арнольда Бакса (13-14 декабря) и Владимира Дукельского (16-17 апреля), пять программ проведенного им брамсовского фестиваля (март), исполнение дирижером сочинений американских композиторов Эрнеста Блоха (Bloch) (1880-1959), Самюэля Гарднера (Gardner) (1891-1984), Луиса Грюэнберга (Gruenberg) (1884-1964), Вернера Джостена (Josten) (1885-1963), Чарлза Мартина Лоэффлера, (Loeffler) (1861-1935), Уолтера Пистонa (Piston) (1894-1976), Блэра Фэйрчайльда (Fairchild) (1877-1933), Эдварда Бурлингейма Хилла (Hill) (1872-1960), Джоджа Чадвика (Chadwick) (1854-1931), Хенри Эйхейма (Eichheim) (1870-1942), многие из которых звучали впервые, а также выступления со своими произведениями Александра Глазунова (17-18 января) и Сергея Прокофьева (31 января – 1 февраля). 10 концертов сыграл БСО под управлением Кусевицкого в Нью-Йорке. Вторично в Бостоне выступил Кусевицкий и как контрабасист, исполнив свой Концерт для контрабаса, собственные аранжировки Концерта Моцарта для фагота и “Кол-Нидре“ Бруха (22 октября, Symphony Hall).

Американское турне Прокофьева 1930 оказалось богатым на встречи с многими из своих российских коллег и друзей: в Нью-Йорке – с Александром Зилоти, Владимиром Дукельским, дирижером Александром Петровичем Аслановым (1874-1960 ), художниками Сергеем Юрьевичем Судейкиным (1882-1946) и Савелием Абрамовичем Сориным (1878-1953), в Бостоне – с концертмейстером БСО Ричардом Бургиным и снова с Дукельским, в Филадельфии – с дирижером Александром Смолленсом (1889-1972), в Лос-Анжелесе – с дирижером Модестом Исааковичем Альтшулером (1873-1963), в Сан-Франциско – со скрипачом, учеником Ауэра в Петербургской консерватории, а ныне концертмейстером (1925-1931) здешнего оркестра Михаилом Борисовичем Пиастро (1891-1970), в Чикаго – с Сергеем Васильевичем Рахманиновым и художником Борисом Израилевичем Анисфельдом (1878-1973), писавшим декорации к чикагской премьере “Апельсинов”.

В приведенное в данном письме расписание американского турне Прокофьева были внесены некоторые изменения. Впечатления от Калифорнии (Лос-Анжелес и Сан-Франциско) сложились у Прокофьева весьма двойственные: “Край солнца, нефти, апельсинов и кинематографических звезд“ .


С.C.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
19 сентября 1929, Château de la Flécherè, Culoz (Ain)
Дорогой Сергей Александрович,
Получил от гравера партитуру третьей части III симфонии и переслал ее Гавриилу Григорьевичу для немедленной отправки тебе вместе с недостающими оркестровыми голосами. Таким образом ты будешь иметь материал всей симфонии и партитуру первых трех частей, и, если захочешь, сможешь тепeрь же начать учить их с оркестром.
Партитуру четвертой части я дошлю тебе через две недели. Она как раз самая легкая, и для дирижера, и для оркестра. Кроме того, ты ее знаешь по исполнению второго акта “Огненного Ангела“ в Париже, из которого она составлена почти целиком. Между прочим в объяснительной заметке к программе не следует напирать, что симфония сделана из оперы, а надо говорить, что и симфония, и опера сделаны из того же материала, что большая разница. Вообще лучше, чтобы за¬метка о симфонии была краткою, на манер той, которая появилась после парижского исполнения, и копию которой я на всякий случай прилагаю.
Крепко обнимаю тебя. Наталие Константи¬новне целую ручки.
Твой СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Послано в Париж
Публикуется впервые

Как станет очевидно из дальнейших писем, Третья симфония Прокофьева так и не будет исполнена Кусевицким. О нежелательности акцентирования внимания критики и слушателей на сходности музыкального материала двух своих различных сочинений Прокофьев снова напишет Кусевицкому, имея в виду Четвертую симфонию и балет “Блудный сын“ (см. ниже письмо от 11 октября 1930).

С. С. Прокофьев — С. А. Кусевицкому
25 ноября 1929, Париж

Дорогой Сергей Александрович,
Пишу тебе, только что возвратясь из России, где провел три недели. Конечно, я полон самых разнообраз¬ных эмоций. Жизнь там стала тяжелее, чем во время моей предыдущей поездки, но все же делается много интересного. Отношение ко мне было чрезвычайно предупредительное, так что весной я вновь собираюсь поехать и даже с Пташкой. Концертов не давал — еще побаливали руки после автомобильной катастрофы, но руководил возобновлением “Трех апельсинов“ в Большом театре, первые спектакли которых прошли при полных сборах, и дирижировал несколькими номе¬рами в концертах из моих сочинений для радио. Радио теперь играет большую просветительную роль, что становится вполне понятным, если вообразить все те медвежьи углы, куда оно разбрызгивает новинки, которые там иначе не могли бы и сниться. Это радио расположилось в новом огромном здании на Тверской и в нем сидят довольно культурные люди, с которыми можно работать. Между прочим, они просили меня быть их постоянным советчиком по части заграничного ре¬пертуара.
В этом же концерте состоялось 1-е исполнение моей Симфониетты, которую я за лето пересочинил совершенно наново. Получилась легко воспринимаемая вещь типа “Классической симфонии”. Мне кажется, было бы очень хорошо, если бы ты поставил ее в программу тех концертов, в которых я буду участво¬вать. Материал я привезу с собой. Третью же симфо¬нию, я надеюсь, ты сыграешь еще до моего приезда.
Вернувшись в Париж, нашел контракт от бостон¬ских Trustees (Совета директоров БСО – англ.) с “заказом“ мне Четвертой симфонии. Спешу поблагодарить тебя за него, так как вижу в этом твою заботу. Но добрые американцы чего-то напутали. Ведь насколько я помню, мы говорили с тобою так: я, тронутый многолетним вниманием Бостон¬ского оркестра, придерживаю на год премьеру этой симфонии — для их юбилия, а они, придя в восторг от симфонии, покупают у меня за 1000 долларов ру¬копись для своей библиотеки. Они же напутали и прислали мне контракт на заказ. Но за 1000 долла¬ров можно заказать симфонию Лазарю или Тансману, а мне принимать такой заказ неудобно. Прокофьеву за заказ симфонии или просто за право заявлять, что “мы ему заказали”, платят 3 или 5 тысяч. Поэтому я считаю, что лучше всего вернуться к первоначальной формуле, то есть что я им по-барски предоставляю право первого исполнения, а они по-барски покупают у меня манускрипт. Во всяком случае, я конечно сделаю так, как ты мне посоветуешь — лучше всего поговорить об этом при свидании. Пока же я отвечать им не буду, а ты намекни, что я нахожусь в России, куда кор¬респонденция не пересылается.
Теперь разреши побеспокоить тебя по другому во¬просу: на каком рояле я буду играть в Америке? Поговорил ли ты с Мэссон и Хамлиным? Ведь это может прибавить крупную сумму к моим гонорарам. Очень прошу разрешить вопрос и написать об этом Хэнселю.
В общем, теперь, по возвращении из России, я во всю готовлюсь к американскому турне, и Пташка тоже, так как она выступает в большинстве из моих реситалей. Крепко обнимаю тебя и целую ручки Наталие Кон¬стантиновне. Очень буду рад увидеть Вас обоих.
Любящий тебя
С.Пркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон.
Опубликовано:
Сергей Прокофьев:
“Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!”,
“Советская музыка”, 1991, № 6. С. 88.
Чем менее продолжительными оказывались поездки Прокофьева в СССР (на этот раз пребывание его на родине ограничилось тремя неделями - с 30 октября по 19 ноября), тем более становились они насыщенными впечатлениями и встречами. В Москве композитор тесно общался с Николаем Мясковским, Владимиром Держановским и Всеволодом Мейерхольдом, изъявившим желание ставить балет “Стальной скок”, беседовал с Болеславом Яворским, Леонидом Алексеевичем Половинкиным (1894-1949), Львом Николаевичем Обориным (1907-1974), чьи опыты в композиции он поддерживал, ведущими музыкантами Персимфанса Львом Цейтлиным и Константином Георгиевичем Мострасом (1886-1965), у Павла Ламма виделся с Виссарионом Шебалиным и Константином Сараджевым, вне сферы музыки встречался с Владимиром Владимировичем Маяковским (1893-1930), Борисом Леонидовичем Пастернаком (1890-1960), Юрием Карловичем Олешей (1899-1960). В Ленинграде, куда Прокофьев выезжал дважды, он впервые слушал поставленного в Мариинском театре оригинального “Бориса Годунова” Мусоргского, встречался с Александром Оссовским, Борисом Асафьевым, высоко ценимым им Гавриилом Николаевичем Поповым (1904-1972), Владимиром Дранишниковым, Сергеем Радловым, с многими консерваторскими друзями.
В октябре 1929 Прокофьев вместе с семьей возвращался на автомобиле в Париж. На полном ходу неожиданно отлетело колесо и машина перевернулась. Святослав Прокофьев вылетел в окно. Чудом все остались живы, отделавшись сильными ушибами. Любовь Сергея Сергеевича к автомобилю тем не менее не ослабла. Впрочем, вскоре старенький “Балло“ был заменен на хотя иподержанный, но находившийся в хорошем состоянии “Шевроле“.
Впечатления от возобновленных в Большом театре “Трех апельсинов“ сложились у Прокофьева двойственные. “Очень неустроенный и распущенный театр“, - записывает он в Дневнике. – <…> Много выдумки, хотя многое накатано наспех <…> Хор не играет“ (режиссура Алексея Дикого), декорации Исаака Моисеевича Рабиновича (1894-1961) при всей сценической яркости излишне громоздки, что растягивает время антрактов, дирижер Василий Васильевич Небольсин (1989-1959)- “так себе, неясный взмах“, <…> “Принц мудрит с Принцем, а надо делать его просто, задорно, весело, иногда акварельно-лирично“ .
Итожа свои впечатления от нового посещения СССР, Прокофьев писал: “Цель поездки достигнута: я ясно и определенно укрепился“ .

Упомянутая Прокофьевым радиостудия находилась в те годы в Москве в здании Центрального телеграфа на улице Горького (ныне Тверская улица). В радиоконцерте 17 ноября под управлением Прокофьева исполнялись три фрагмента из оперы “Любовь к трем апельсинам“ и, под управлением Константина Сараджева, Симфониетта и Скрипичный концерт. “В его музыке – яркий эмоциональный, жизнеутверждающий тон, - говорил во вступительном слове к концерту Всеволод Мейерхольд. - В ней нет слезливой чувствительности, больной чувственности, мелкого смешка обывателя. Лирика его крепка, мужественна – это не замкнутый мир, не мечта, оторванная от действительности. Он идет от полноты охвата жизни человека“ .

Слова Прокофьева о значении радио для музыкального просветительства были исключительно созвучны мыслям Кусевицкого. Еще до его приезда в Бостон, в октябре 1917, БСО первым из американских оркестров начал сотрудничать с индустрией грамзаписи, осуществив под управлением Карла Мука записи произведений Бетховена, Берлиоза, Вагнера, Вольфа-Феррари и Чайковского . С сезона 1925/26 года БСО под управлением Кусевицкого сделался в Америке также и пионером выступлений в эфире - регулярные трансляции радиостанцией WNAC субботних концертов оркестра из Symphony Hall стали традицией. В многих интервью Кусевицкий подчеркивал огромную привелегию, которую симфоническая музыка получила благодаря трансляции концертов на многомиллионную аудиторию. Дирижера не пугало, что радио уменьшит аудиторию его концертов. “…кто привык посещать концерты, не перестанет их посещать, - утверждал он, - радиопередача их не заменит, а из миллионов радиослушателей будет постепенно образовываться кадр моих посетителей“ . Кусевицкий подчеркивал он также, что радио во много раз увеличивает ответственность исполнителей.
Первая редакция Симфониетты ор. 5 сочинена была Прокофьевым еще в 1909; вторая — в 1914. К 1929 относится ее третья редакция, которой был присвоен ор. 48. 18 ноября 1929, пять дней спустя после радиоконцерта, о котором шла речь выше, Сараджев осуществит концертную премьеру Симфониетты в Москве. В Париже она прозвучала впервые 23 января 1932 .
Кусевицкому Симфониетта не представлялась значительным сочинением. Не желая более включать в программы БСО различные сюиты Прокофьева, укоряя его в том, что он “...в своем [американском.- В.Ю.] турне делает глупости: дает программы из незначительных вещей и составляет впечатление о себе совсем не то, какое следовало бы“ , Кусевицкий не стал дирижировать Симфониетту.

Заказ Прокофьеву на сочинение Четвертой симфонии был сделан в связи с его 50-летним юбилеем БСО. По условиям контракта с ним, как и с другими композиторами, получившими в связи с юбилеем заказы на новые произведения, их рукописи должны были остаться в собственности БСО. О Четвертой симфонии Прокофьева см. ниже в письме С.С.Прокофьева к С.А.Кусевицкому от 11 октября 1930 и в комментариях к нему.

Румынский композитор Филип Лазар (Filip Lazar) (1894-1936) с 1915 жил в Париже, был одним из основателей здешнего Общества современной музыки “Тритон” (1928) и его регулярных концертов. В парижских концертах Кусевицкого прозвучали Скерцо “Цыгане” (4 июня 1927) и “Музыка для оркестра“ (31 мая 1928). Хотя Прокофьев присутствовал на обоих парижских концертах, где исполнялись сочинения Лазара (“Цыгане” прозвучали в одной программе с его “Классической симфонией“), он не удостоил их внимания ни в своем Дневнике, ни в письмах к Николаю Мясковскому, вмещавших, как правило, отчет о наиболее значимых музыкальных премьерах.
В Бостоне Кусевицкий осуществил мировые премьеры Скерцо “Цыгане” (29-30 октября 1926), “Музыки для оркестра“ (23-24 марта 1928), Cоncerto Grosso No.1 (21-22 февраля 1930) и Третьего фортепианного концерта (8-9 марта 1935, солист – автор). Две партитуры Лазара прозвучали также в концертах БСО в Нью-Йорке - “Музыка для оркестра“ (14 апреля 1928)и Cоncerto Grosso No.1 (8 марта 1930).

Л.И.Прокофьева – Н.К.Куcевицкой
10 декабря [1929], Париж

Дорогая Наталия Константиновна,
Только что задержали себе каюту на “Berengaria”, выходящей из Cherbourg 24 декабря и приходящей в Нью-Йорк, кажется, 30-го.
Где Вы будете встречать Новый Год – случайно не в Нью-Йорке ли? Тогда дайте знать через Haensel and Jones.
На днях состоялся мой парижский дебют – я выступала в American Women’s Club, волновалась, но спела удачно и получила несколько предложений, в том числе в Америке.
Целую Вас и Сергея Александровича.
Любящая Вас
Пташка
Рукопись. АК-БК.
Год установлен по почтовому штемпелю
Послано в Бостон
Публикуется впервые

Трансатлантические пароходные линии дарили людям в 30-х г.г. куда больше возможностей для общения, чем современные авиакомпании. Почти в каждой поездке из Европы в Америку или из Америки в Европу и Прокофьев, и Кусевицкий встречали многих коллег-музыкантов. И не только их. К примеру, летом 1929 на пути из Нью-Йорка в Париж Кусевицкий познакомился с героем первой мировой войны, командующим американского экспедиционного корпуса генералом Джоном Першингом (John J. Pershing) (1860 –1948). Вопреки тому, что, казалось, мало общего могло быть между музыкантом и профессиональным военным, пацифистом и противником всяческих пацифистских организаций, убежденным, что все они финансируются русскими большевиками, вопреки полной несхожести их взглядов на мир, собеседникам оказалось интересно беседовать друг с другом. Из уст Першинга особенно интересным было для Кусевицкого слушать о памятных ему годах русско-японской войны, участником которой был генерал - сначала как военный атташе США в Токио, а затем как амерканский наблюдатель в Манчьжурии. На пороге своего 70-летия Першинг работал над мемуарами "Мой опыт в мировой войне" ("My Experiences in the World War"). Изданные в 1931, они будут удостоены в 1932 Пулитцеровской премии за исторические исследования (Pulitzer Prize for History).
В декабре 1929 на “Беренгарии” вместе с Прокофьевыми плыли в Америку Сергей Рахманинов, пианист Александр Браиловский, скрипачи Миша Эльман (1891-1967) и Яша Бродский (1907-1997). "Пароход называют boite à musique, - записывает Прокофьев. - <…> [Рахманинов. – В.Ю.] показывается мало, гуляет по пустынным палубам. Скучает. Видя, что я любезен, приглашает на вечер к себе. Захожу почти каждый вечер, раскладываем пасьянсы (трогательная идиллия)" .
31 декабря, с опозданием на сутки, “Беренгария” причалила к Нью-Йоркскому порту. Новый год Прокофьевы встречали в шумной толпе на улицах Нью-Йорка. Кусевицкие оставались в Бостоне.
В концерте Прокофьева 6 января в Нью-Йорке впервые прозвучали "Вещи в себе" ор.45. Композитор придавал большое значение этим двум фортепианным пьесам, в которых пытался "...углубиться в музыку и в самого себя, мало интересуясь облечь содержание в форму, с размаху лезущую в сознание слушателя. <…> К сожалению, название, по-видимому, вызвало ошибочное впечатление, что это абстракция и чистая игра в звуки. Прочтя название и увидя местами сложное изложение, иные поленились добраться до самой музыки. Между тем один и тот же композитор может думать то сложно, то просто" . Последнее утверждение Прокофьева можно отнести не только к "Вещам в себе", но и к таким, говоря его же словами, сложным симфоническим опусам, как Вторая симфония.
13 января Прокофьевы встретились с Кусевицкими в Нью-Йорке. Дирижер только что провел очередные концерты БСО в Carnegie Hall (9 и 11 января), в программах которых прозвучали, в частности, Болеро Мориса Равеля и Вторая симфония Арнольда Бакса. В разговоре с Кусевицким Прокофьев сказал ему, как важно было бы для него, если бы бостонцы дали в свой следующий приезд в Нью-Йорк концерт только из его сочинений.
О парижском дебюте Лины Прокофьевой Прокофьев писал: "К выступлению она старательно готовилась и еще более старательно волновалась, так что в последние дни со страха совсем потеряла голос, и думали, что не будет петь. Но пела, и притом довольно мило, с успехом. У нее приятный голос" .

С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
15 января 1930, Нью-Йорк

Восстанавливая наш разговор в Savoy-Plaza, мне хочется еще раз попросить тебя постараться дать в Нью-Йорке всю программу из моих сочинений. Это особенно важно pour me poser bien ā New York (чтобы хорошо меня представить в Нью-Йорке. – франц.), где так трудно завоевать положение. Ведь если ты уделяешь столько места Глазунову, то - чорт возьми – можно было бы хоть капельку подумать и обо мне!
Бостонский оркестр почти целый год (да, 11 месяцев) ничего моего не играл, и если после этого он отделы¬вается одним 2-ым концертом (или вместе с какой-нибудь старой вещью), то это будет просто обидно! Я понимаю, что тебе очень трудно из-за программы для провинциальной поездки, но уж пожалуйста
пона¬тужься, прошу тебя. Для меня это важно.
Обнимаю, а Наталие Константиновне целую ручки.
Твой С. Прокофьев
Рукопись. – АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон
Опубликовано:
Сергей Прокофьев:
“Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!”,
“Советская музыка”, 1991, № 6. С. 88.

C.А.Кусевицкий – С.С.Прокофьеву
17 января 1930, Бостон
Дорогой Сережа,
я получил твое письмо и так как у меня «вакэйшн» (каникулы – англ.), то я могу ответить тебе немедленно.
Прежде всего я должен тебе разъяснить, что совер¬шенно невозможно сравнивать приглашение Глазунова и приглашение твое. На протяжении пяти лет, что я в Аме¬рике, я по крайней мере провел — и это на самый худой конец — 50 исполнений твоих сочинений, тогда как исполнений Глазунова было всего 2, ровно пять лет тому назад. Кроме того Глазунов приглашен как (остав¬лено место для вписки нескольких слов по-английски, вероятно: guest conductor – приглашенный дирижер— В.Ю.) только в Бостон, а так как он композитор, то он играет свои собственные сочинения. Не надо также забывать, что Глазунов первый раз в Америке и вероят¬но последний. Вся Америка, куда только Глазунов ни при¬езжал, оказала ему самое большое внимание, потому что имя Глазунова, как композитора, как музыкального деятеля, как директора Петербургской консерватории, ученики которого рассеяны по всему свету — и в том чис¬ле ты,— всем здесь известно и все стараются под¬держать старика.
Вот почему и Бостон тоже пригласил Глазунова и дает ему возможность продирижировать свои сочинения в те¬чение всего вечера, так как он другими и не дирижирует.
Почему ты претендуешь, чтобы я тебя теперь пригла¬сил в Нью-Йорк, когда я все время это делаю. Ты бы сам об этом подумал и не портил бы сам себе.
Не надо было соглашаться, черт возьми, при таких условиях и обстоятельствах выступать в Нью-Йорке.
Я должен тебе сказать, что несмотря на всю мою пропаганду за эти пять лет, твое имя не настолько по¬пулярно, как Бах, Бетховен и Брамс, чтобы я возил свой оркестр в Нью-Йорк давать фестиваль Прокофьева. Из этого не следует, что фестиваль дают только в честь покойников — я надеюсь дожить до момента, когда будет и в твою честь фестиваль, но до этого надо еще подождать и не давать исполнять пустопорожние, милые безделушки; как твоя Симфониетта.
Ты должен понять, что я стою во главе организации, за которую несу ответственность, и что я должен быть осторожен в своих симпатиях. Ты не можешь пожало¬ваться, что я был осторожен к тебе: в то время, как другие учреждения не сыграли ни одной ноты из твоих произведений, даже твои друзья, как Сток и др[угие], я за эти годы всюду исполнял твои произведения.
Короче говоря, я устрою такую программу, которая будет соответствовать не
(на этом копия письма обрывается).


Копия. Машинопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 16. Л. 5.
Послано в Нью-Йорк
Публикуется впервые

В 1924-1929 из сочинений Прокофьева Кусевицким были исполнены “Скифская сюита“, “Классическая симфония“, “Семеро их“, Первый скрипичный и Третий фортепианный концерты, сюиты из оперы “Любовь к трем апельсинам“ и из балетов “Шут“ и “Стальной скок“,
Осенью 1929 СНЯТЬ _ ЭТО ПОВТОР, за несколько месяцев до очередных американских гастролей Прокофьева, Кусевицкий просит Осипа Габриловича, Николая Соколова и Фрица Рейнера (Reiner), возглавлявших, соответственно, оркестры Детройта, Кливленда и Цинциннати, а также нескольких других американских дирижеров включить в планы будущего сезона Четвертый фортепианный концерт Прокофьева, который намеревался писать композитор. Одновременно он обращается к Леопольду Стоковскому с просьбой организовать выступление композитора с Филадельфийским оркестром. “Наша обязанность сделать все, что в наших силах, - пишет он, - потому что Прокофьев - один из самых блистательных талантов нашей эпохи“ .
Как раз в это время отношения Прокофьева и Кусевицкого оказываются - единственный раз за долгие годы - на грани конфликта. В рамках американского турне композитора планировалось его выступление в Бостоне и Нью-Йорке со Вторым фортепианным концертом. Композитор хотел однако, чтобы творчество его было представлено полнее, мечтал об исполнении бостонцами Третьей симфонии и о монографической программе в дни выступлений оркестра в Нью-Йорке, что и вызвало возражения Кусевицкого.
Монографическую прокофьевскую программу БСО сыграет впервые только 25-26 марта 1938 в Бостоне, но под управлением не Кусевицкого, а самого Прокофьева. В нее войдут Сюита из балета “Шут“, Первый фортепианный концерт (автор-солист, дирижер Ричард Бургин), “Петя и Волк“ и Вторая сюита из балета “Ромео и Джульетта“.

Отношения Сергея Прокофьева с Александром Глазуновым сложились достаточно сложно. Именно Глазунов, к которому был привезен в 1904 в Петербург 13-летний Прокофьев своей матерью, предсказал ему блестящее будущее. Еще будучи студентом, Прокофьев многократно обращался к Глазунову как директору Петербургской консерватории с просьбами прослушать то или иное свое сочинение. Глазунов похвально отзывался о выступлениях Прокофьева-пианиста, удостоил его на экзамене оценкой “5+“, внимательно отнесся к его первым опусам, способствовал в 1908 черновому проигрыванию ранней симфонии Прокофьева Придворным оркестром и специально пришел на него. Однако всякий раз знакомясь с его музыкой, он что-то одобрял, а что-то и критиковал. По словам Прокофьева, “...многое казалось мутным, или дерзким, или непонятным для стареющего уха Глазунова“ . В 1911 году на просьбу Прокофьева включить его сочинения в программу ученического концерта Глазунов отвечал, что сочинения Прокофьева “...по своему направлению резко расходятся с консерваторскими понятиями; их можно играть на каких угодно концертах, но не на консерваторских“ . Широко известен также факт ухода Глазунова в 1916 в Петрограде с первого исполнения Прокофьевым-дирижером своей “Скифской сюиты“.
Играя в консерватории Вторую фортепианную сонату Глазунова, принимая отдельные его сочинения, к примеру, Шестую симфонию, Прокофьев относился весьма критически к его творчеству в целом, называл его консервативным. При этом он не только не скрывал своих взглядов, но, как справедливо отмечал Израиль Нестьев, “...не раз фрондировал против директора консерватории“ . В эмиграции состоялось несколько встреч. Прокофьева с Глазуновым. После возвращения последнего из поездки в США Прокофьев писал: "Глазунова встретили в Америке со снисходительным уважением" . В словах этих проглядывало скорее собственное его почтительно-холодное отношение к композитору.

Не было однозначным отношение к Глазунову и у Кусевицкого. Еще в начале 1909, до окончательного возвращения в Россию из Германии, где он осваивал профессию дирижера, Кусевицкий встретился в Петербурге с Глазуновым. Композитор горячо поддержал его идею созданию в российской столице под эгидой Императорского Музыкального общества постоянного симфонического оркестра, свободного от обязанностей играть спектакли в Мариинском театре. Полную ответственность за новый коллектив - как художественную, так и материальную - взял на себя на один сезон Кусевицкий, а Глазунов вошел в состав комиссии для изыскания средств для дальнейшего существования оркестра. Первый сезон оркестра прошел успешно, критика приветствовала 28 проведенных им концертов. Однако в следующем сезоне из-за отсутствия средств он был расформирован.
Первым в России собственно симфоническим оркестром, свободным от участия в работе оперного театра, сделается Оркестр Кусевицкого, образованный им в Москве в 1911. Кусевицкий не раз приглашал Глазунова дирижировать своими сочинениями. Приезжая в Москву, композитор останавливался в доме Кусевицких, о чем, как мы уже знаем, Прокофьеву расскажет впоследствии в эссе "Дебюсси в Москве" (см. выше комментарии к письму С.С. Прокофьева к Н.К.Кусевицкой от 24 марта 1928).
Многократно включал Кусевицкий симфонии Глазунова и в собственные программы – особенно успешно интерпретировал он Седьмую и Восьмую, впервые представленную им столь целостно по форме и эмоциональному наполнению, что критика отказалась от привычных упреков в громоздкости и тяжеловесности этой партитуры. При всем этом отношения Кусевицкого и Глазунова не переросли в интенсивное творческое сотрудничество, как это случилось у дирижера с Рахманиновым и Скрябиным, Стравинским и Прокофьевым.
В Европе из всех произведений Глазунова в концертах Кусевицкого лишь в 1921 по одному разу в Париже (6 мая) и Лондоне (10 июня) был исполнен Скрипичный концерт (солист - Павел Коханский). В обеих столицах прозвучала также в том же году обработанная композитором народная песня "Эй, ухнем!" (22 апреля и 8 декабря, Париж; 27 мая, Лондон)
В Бостоне (27-28 февраля 1925 и 21-22 февраля 1936) и в Нью-Йорке (14 марта 1925) БСО и Кусевицкий исполнили Восьмую симфонию Глазунова. По одному разу в программах дирижера появились также сюита "Из средних веков" (16-17 апреля 1926), Скрипичный концерт (18-19 марта 1927, солист Ричард Бургин) и симфоническая поэма "Стенька Разин" (21-22 октября 1938). Под управлением ученика Кусевицкого, бразильского дирижера Элеазара де Карвальо (Eleazar de Carvalho) (1912-1996) прозвучала Четвертая симфония Глазунова (4-5 февраля 1949).
Горячо приветствовал Кусевицкий в 1930 году приезд Глазунова на гастроли в Америку. В Бостоне под управлением композитора были исполнены Шестая симфония, Скрипичный концерт (солист Бенно Рабинов) (Rabinof) (1910-1975) и симфоническая поэма "Стенька Разин" (17-18 января). "Вероятно, американцам не совсем понятно то особое чувство глубокой радости, которое мы, русские, испытываем при встрече с Глазуновым, так как они не знают, что с именем и личностью Александра Константиновича связана почти вся наша музыкальная культура", - писал Кусевицкий .

Поездкой в Америку Глазунов остался удовлетворен. "Последнее троекратное выступление мое в Бостоне прошло весьма успешно, - рассказывал он. - Оркестр изумительный, и я для одной и той же программы имел четыре репетиции. Оркестранты все время при моем появлении вставали... Кусевицкий был исключительно любезен, но не пришел ни на репетиции, ни на концерт, сказавшись нервно больным" .

Когда в 1936 Кусевицкий узнает о смерти Глазунова, он направит телеграмму в публиковавшее его сочинения Издательство Беляева в Париж: "Глубоко скорблю о кончине незабвенного Александра Константиновича Глазунова - бессмертного русского композитора и большого русского человека" .

Кусевицкому казалось порой, что Прокофьев непомерно высокого мнения о себе и своей музыке. На реплику Рахманинова: "Слыхали ли Вы [Первый. – В.Ю.] Квартет Прокофьева? Сегодня прочел в «Последних новостях» не более, не менее, что «...со времен Бетховена так красиво и умно для квартета не писали»... " , он отвечал: "Я тоже читал заметку о Прокофьеве и на редкость веселился. Думаю, что Прокофьеву самому было бы «конфузно» ее читать (а впрочем, кто знает: молодежь так влюблена в себя, что даже быть наряду с Бетховеном им кажется оскорбительным..." .
По просьбе Прокофьева 25 июля 1931 Пайчадзе выслал Кусевицкому партитуру Andante из Квартета, переложенного композитором для струнного оркестра. Дирижер не включил это Andante в свой репертуар.

Удрученный недавней изменой издательству со стороны Игоря Стравинского, Кусевицкий, напишет Пайчадзе: "Мы ни от Стравинского, ни от Прокофьева ничего не ждем: мы знаем, что это черствые эгоисты, которые только думают о себе и связаны с людьми посколько это им выгодно. Поверьте, если завтра какой-нибудь издатель предложит Прокофьеву более выгодные условия, чем Вы ему даете, он не задумается и уйдет" .
В отношении Прокофьева слова эти были явно не справедливы. Понимая, что письмо Кусевицкого написано под влиянием момента, Пайчадзе подчеркнет в своем ответе, что с Прокофьевым "...у нас отношения самые лучшие", что "Прокофьев очень старается для нашей молодежи" .
Прокофьев не знал, конечно, содержания письма Кусевицкого к Пайчадзе. Но и резкий ответ дирижера на собственную его просьбу вызвал его негодование. ”Очень взбесило меня письмо Кусевицкого, - писал композитор. – При свидании он говорил, что хотел устроить всю программу из моих сочинений, только едва ли успеет все срепетировать. Я сдуру и по простоте написал ему, прося все-таки постараться – и получил в ответ по носу” .
К счастью благоразумие давних друзей возобладало над эмоциями. "С Кусевицким решил быть милым и при случае мягко сказать, что он не к месту принял свой тон в письме, - записал Прокофьев. – На самом деле все даже оказалось проще. Наталия Константиновна выехала с автомобилем встречать нас на станцию – любезность, которую от нее не часто дождешься. Сам Кусевицкий лежал в постели с жаром, и я постарался культивировать в себе жалость, чтобы окончательно смягчить себя" . Искра, грозившая конфликтом, была погашена.
В окончательном виде программа БСО с участием Прокофьева в Бостоне (31 января и 1 февраля 1930) выглядела следующим образом: Маленькая ночная серенада Моцарта К 525, "Скифская сюита" Прокофьева, после антракта – его Второй фортепианный концерт а (впервые в США, солист - автор), Три танца из балета "Треуголка" де Фальи. В Нью-Йорке 7 февраля эта программа была повторена, 8 февраля – при неизменном втором отделении концерта в первом прозвучали увертюра Уильяма Уолтона “Портсмут-поинт” (”Postmouth Point”) и Вторая симфония Арнольда Бакса. Второй концерт Прокофьев сыграл также с бостонцами в Бруклине (6 февраля). Сетуя, что не прозвучали его новые сочинения, Прокофьев писал: "Кусевицкий все-таки просолил мою Третью симфонию. <…> Вот тебе и «лучшая симфония после 6-ой Чайковского», как выразился Кусевицкий, услышав ее в Париже" .


Вычеркнуть. Перенесено ниже
Л.И. и С.С.Прокофьевы – Н.К. и С.А.Кусевицким
Без даты [между12 и 14 февраля 1930], Лос-Анжелес

Сердечный привет из Los Angeles’a.
Л[ина] и С[ергей] П[рокофьевы].
Почтовая открытка. АК-БК.
Датируется согласно расписанию
концертного турне Прокофьев в США.
Послана в Бостон
Публикуется впервые


Л.И. и С.С.Прокофьевы – Н.К. и С.А.Кусевицким
Без даты [28 января 1930], Нью-Йорк

Arriving tonight 9.55. Greetings, Prokofieffs
Приезжаем сегодня вечером 9.55. С приветом, Прокофьевы
Телеграмма. АК-БК.
Датируется согласно расписанию
концертного турне Прокофьева
Послана в Бостон
Публикуется впервые

Как и шесть дней назад, когда Прокофьевы приезжали в Бостон для того, чтобы выступить с концертом в колледже небольшого городка Веллсли в Массачуссетсе Веллсли колледж , они снова останавились в доме дирижера. “Живут Кусевицкие за Бостоном, совсем в деревне, вокруг снег и деревья. Дом огромный, деревянный”, - записывает Прокофьев . Сам Кусевицкий напишет в одном из писем: “Стоит очень холодная зима, и мы чувствуем себя как в Росчсии: глубокий снег и трескучие морозы – конечно, трескучие с точки зрения Бостона, так как шесть градусов ниже нуля здесь считается морозом «крещенским»... “ .
Как было это и в Париже, все в бостонском доме Кусевицких – внешность хозяйки его Наталии Константиновны, убранство, изысканные угощения - живо напоминало посетителям былые времена. "Все изменилось, но Вас я нашла вчера как зеркало всего милого дорогого прошлого", - напишет в 1938 жена камер-юнкера высочайшего двора, княгиня Стефания Долгорукова (Витгенштейн, урожд Радзвилл) (1877- ?), не раз бывавшая в Москве в доме Ушковых и знавшая Наталию с ее юных лет .

С.С. и Л.И.Прокофьевы — Н.К. Кусевицкой
10 февраля 1930, без места
Дорогая Наталия Константиновна,
Расставаясь, Вы обещали спросить Максвела о гонорарах за прокат оперных материалов. Т[ак] к[ак] этот вопрос очень важен для моих оперных переговоров, то позвольте дать Вам небольшое письменное пояснение.
По уговору с Издательством, я заключаю с театром самостоятельный контракт, а Издательство самостоятельно сдает материал в прокат. По установленной традиции автор имеет 10% со сбора или сумму приблизительно соответствующую этим %%. Издательство же (так было в Германии, Бельгии и СССР) сдает материал в прокат на целый сезон, не интересуясь, сколько спектаклей будет в течение этого сезона.
Что мне хочется знать, это сумма, которую Издательство намерено назначить за годовой прокат для 1) Метрополитена, 2)Американской оперной компании, 3)Чикагской оперы и 4)Сан-Франциской оперы.
Очень прошу Вас написать мне ответ в Чикаго, Congress Hotel, где я буду с 24 по 28 февраля и где я м[ожет] б[ыть] буду разговаривать с Чикагской оперой.
Напомните Максвелу, что за три года своего царствования он ничегосеньки не сделал для постановки моих опер. Поэтому теперь, когда у меня кое-что начинает наклевываться, он должен быть приличным и покладистым, идти мне навстречу, а не ставить палки в колеса. Этого по крайней мере требует приличие.
Целую Ваши ручки и извиняюсь за беспокойство. (Одно слово неразборчиво) мастера крепко обнимаю и еще раз благодарю за чудное исполнение моей скифской старушки.
Ваш СПркфв

Крепко целую Вас и Сергея Александровича, а также Ольгу Александровну.
Ваша Пташка
Рукопись. АК-БК.
Написано на пути
из Нью-Йорка в Лос Анжелес
на бланке”Southern Pacific Line. Sunset Limited”.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон
Публикуется впервые

Речь идет о переговорах, которые вела с Прокофьевым Меtropolitan Opera о постановке “Огненного ангела”. Прокофьев встречался в Нью-Йорке с главным дирижером театра Туллио Серафином (Serafin) (1878-1968), он был в восторге от пересказанного ему композитором сюжета оперы. Одновременно велись переговоры и с директором Американской оперной компании Артуром Розингом (Rosing) о постановке “Ангела”. в случае, если он не будет принят в Меtropolitan, или, если дело там сладится, о постановке “Игрока” или “Трех апельсинов”. Позднее, в марте 1930, усомнившись в финансовых возможностях Американской оперной компании, Прокофьев будет играть “Игрока“ Серафину. “Рулетку я врал неимоверно, но он остался ею очень доволен... “ .

Л.И. и С.С.Прокофьевы – Н.К. и С.А.Кусевицким
Без даты [между12 и 14 февраля 1930], Лос-Анжелес

Сердечный привет из Los Angeles’a.
Л[ина] и С[ергей] П[рокофьевы].
Почтовая открытка отеля “Biltmore”, Los Angeles.
АК-БК. Датируется согласно расписанию
концертного турне Прокофьева по США.
Послана в Бостон
Публикуется впервые

С.С. Прокофьев — Н.К. Кусевицкой
23 февраля 1930, Чикаго

Дорогая Наталия Константиновна,
Спешу поблагодарить Вас за Ваше милое письмо, а Доктора за его правильное обращение к Максвелу. Как раз я это и хотел. Жаль только, что последний ответил так глупо. Никого он на место не сажает, а просто напросто сам не знает, что по контракту я имею право выговаривать свою долю самостоятельно. И своего права я такому типу, как Максвел, конечно, не уступлю. (Веберу в свое время я с удовольствием дал carte-blanche). Максвел же Стравинскому за “Свадебку” выговорил около 200 дол[ларов], а сбор оказался в 15 или 20 тысяч, и следовательно Страв[инский] имел право по крайней мере на 750 или 1000 дол[ларов].
Путешествуя через все оркестры, я с ужасом вижу, какое озлобление во всех без исключения (подчеркнуто C.C. Прокофьевым. – В.Ю.) поселяет Максвел. Вы помните, какая неприяная переписка из-за нотных материалов была у меня с Чикагским оркестром – и приехал я сюда, в Чикаго, с осадком на душе. На всякий случай заговорил с ними по-человечески, и что ж? – они обрадовались, сказали, что очень хотят играть наши издания и готовы платить за прокат, но при условии не иметь дела “с этим наглецом“.
Филармония в Los Angeles спросила у Максвела, почему он требует так дорого (50 дол[ларов] с исполнения), когда они хотят взять вещь в турне? Он ответил: “Потому что мне дорого стоит содержать людей проверяющих, сколько раз Вы сыграете партитуру“. “Вы понимате, - объяснил мне menager Филармонии Smith, - что после таких insults (выпадов, оскорблений – англ.) мы избегаем иметь дело с ним“. Между тем, конечно, при многократных исполнениях надо делать скидку, таков по крайней мере обычай нашего Издательства в Европе.
Но довольно об этом враге человечества!
Haensel пишет, что “Leviaphan” отменен, и потому я выеду на два дня позднее (28 марта), попаду в Брюссель лишь на генер[альную] репетицию. Вследствие этого очень прошу Вас распорядиться выслать теперь же 3-ю симфонию в Париж –Пайчадзе, а я напишу ему, чтобы он переправил ее в Брюссель.
Целую Ваши ручки и обнимаю доктора. Привет государственному секретарю, но я еще не получил статьи Дука.
Ваш С.Пркфв.
Пташку посеял в Калифорнии (съели кошки).
Рукопись. Написано на бланке
Congress Hotel and Annex. Chicago
АК-БК. Копия: РГАЛИ, фонд 1929
(С.С.Прокофьев), опись 5, ед. хр. 9.
Посланo в Бостон.
Публикуется впервые.
Речь идет об организованной Лигой композиторов постановке “Свадебки” Стравинского в Metropolitan Opera (премьера - 25 апреля 1929), которую осуществили русская артистка балета Елизавета Юльевна Андерсон-Иванцова (1890-1973), дирижер Леопольд Стоковский и художник Сергей Судейкин.
Прокофьевы выехали в Европу 28 марта 1930 на пароходе “Ile de France”(см. ниже письмо С.С.Прокофьева к С.А.Кусевицкому от 18 марта 1930).

“Генеральным секретарем“ Прокофьев называет племянницу Кусевицкого Ольгу Александровну Наумову, которая работала с 1929 его секретарем. (см. о ней выше в комментариях к письму С.С.Прокофьева к С.А.Кусевицкому от 22 июня 1924).
Лина Прокофьева была приглашена на пять дней своими американскими друзьями в Санта-Барбару (Калифорния) после чего присоединилась к Прокофьеву в Чикаго.

С.С. Прокофьев — Н.К. Кусевицкой
28 февраля 1930, без места [Чикаго]

Дорогая Наталия Константиновна,
Посылаю Вам бостонские фото. По-моему мы с Вами замечательно разговариваем.
Отослали ли Вы 3-ю симфонию, партитуру и материал? Пожалуйста, это очень спешно! Мне помнится, Вы говорили, что одной партии не хватаем или ее вклиили в партитуру? Так пожалуйста известите об этом Пайчадзе, чтобы он восстановил ее, а то на репетиции произойдет недоразумение. Я ведь попаду в Брюссель прямо на генеральную.
Целую ручки. Доктора обнимаю.
Ваш С.Пркфв

4-го будем в Нью-Йорке – до 7-го, а затем Havana.
Рукопись. АК-БК.
Написано на бланке
Congress Hotel and Annex. Chicago
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Посланo в Бостон.
Публикуется впервые.

В американском турне 1930 Прокофьев выступил в 12 симфонических и 11 камерных концертах. Несмотря на крушение планов оперных постановок в целом впечатления его от Америки оказались на этот раз во многом более позитивными. Из Кливленда он пишет: "...очень приличный и многочисленный оркестр; конечно, среди музыкантов есть русские" . Из Детройта сообщает: "Всюду отлично встречают. Америка выросла за эти 4 года или же просто выучила мое имя" . В "Автобиографии" подчеркнет впоследствии, что "...Америка за 12 лет, прошедших со времени моего первого приезда, развивалась в музыкальном отношении, заведя, кстати, своих новаторствующих композиторов. Сыграло роль и признание меня в Европе. <…> Во всяком случае турне почти полностью прошло приятно, без мелких раздражений, свойственных предыдущим поездкам" .

По приезде в Париж 4 апреля 1930 Прокофьев тотчас же отправится в Брюссель. 5 и 6 апреля здесь состоятся концерты из его произведений под управлением Эрнеста Ансерме: Третья симфония, Третий фортепианный концерт (солист-автор), Дивертисмент и четыре фрагмента из балета “Шут“. 8 апреля Прокофьев сыграл сольную программу из своих сочинений.

С.С. Прокофьев — С.А. Кусевицкому
18 марта 1930, Нью-Йорк

Дорогой Сергей Александрович,
вчера я был у Энгеля, чтобы окончательно догово¬риться о заказе на квартет. Пользуясь случаем, я спросил его, взял ли бы он представительство нашего изда¬тельства. При этом я объяснил, что задаю вопрос в частном порядке, лично от себя, так как путешествуя по разным городам Америки, убедился, какой вред поли¬тика Максвела причиняет моим сочинениям. Энгель, не задумываясь, ответил: “Взял бы с удовольствием, и на lосаtion (размещение, здесь - сдача на прокат - англ.), и на продажу”. Он окончательно оста¬ется у Ширмера.
Его ответ меня чрезвычайно обрадовал. Мне кажет¬ся, не надо пропустить случая, чтобы представителем нашего издательства стал настоящий джентельмен вместо какого-то шута, рассорившегося со всеми ор¬кестрами. Уверяю тебя, мне было чрезвычайно не¬приятно, когда в одном оркестре сказали, что “Кусевицкий нарочно посадил такого цербера, чтобы никто не играл его изданий и чтобы он оставался единствен¬ным благодетелем своих композиторов”. Я знаю, что это неправда и что наоборот ты сам устроил мне выступления со всеми оркестрами — но такая уж слава идет про Максвела.
Gatti Саsazza сказал, что ему не подходит сюжет «Ог¬ненного Ангела» и что он предпочитает сюжет «Игрока». Поэтому «Ангел» пошел к чорту, а завтра Серафин пригласил меня сыграть ему «Игрока». «Огненного Ан¬гела» же хочет взять Розинг для Аmerican Орега Соmраnу. Сведения Максвела об их финансовых возможностях оказались не точны: на них обратил внимание Хувер, они достали деньги и выходят теперь в люди.
Был я на двух репетициях Тосканини. Очень инте¬ресно: он ломал палочки и кричал «vergognа!» (по¬зор!). Со мною был мил и сразу сказал, что сыграет Симфониетту в будущем сезоне. Но пока «Симфонини соберется сыграть тосканьетту», ты непременно исполни ее в Бостоне, как обещал: пора убедиться, что это настоящая хорошая вещь.
Сегодня Стоковский вдруг пригласил нас в ложу и к себе завтракать («чтобы посмотреть новую квар¬тиру»). В ложу мы не пойдем за отъездом, а завтра¬кать — завтракали. Музыкальные разговоры тоже были: он сыграет через три недели Увертюру ор. 42 в Филадельфии и Нью-Йорке. Так как ты ею не интересу¬ешься, то пусть играет, а то Увертюра засиделась в девках.
19-го еду в Монреаль, затем в Чикаго, где два концерта с Пташкой, 26-го мы снова в N[ew] Y[ork], а 28-го в 5 часов дня уезжаем на “Ile de France”.
Крепко целуем Вас обоих. Спасибо за все заботы.
Твой С. Пркфв
Рукопись. АК-БК.
Написано на бланке
“Manger Hotels. New York City.
Great Northern Hotel”
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон.
Опубликовано: Сергей Прокофьев:
“Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!”,
“Советская музыка”, 1991, № 6. С. С. 88-89.

В 1924 по инициативе американской пианистки и известной покровительницы музыкального, прежде всего камерно-инструментального, искусства Елизабет Кулидж (Elizabeth Sprague Coolidge ) (1864-1953) и на ее средства в Библиотеке Конгресса в Вашингтоне был выстроен превосходный концертный зал на 500 мест (Coolidge Auditorium) и учреждены регулярные камерные концерты, которые проводятся и поныне. Тогда же Кулидж организовала свой Фонд (Elizabeth Sprague Coolidge Foundation in the Library of Congress). По заказам этого фонда было написано множество партитур, среди которых "Мадaгаскарские песни" (Chanson madécasses) Мориса Равеля (1926), Третий квартет Бела Бартока (1927), Третий (1927) и Четвертый (1936) квартеты Арнольда Шенберга, "Аполлон Мусагет" Игоря Стравинского (1928), Квартет Антона Веберна (1937-1938), Первый квартет Бенджамина Бриттена (1941).

Американский музыковед Карл Энгель (Carl Engel) (1883-1944) пользовался в США большим авторитетом, возглавлял музыкальный отдел Библиоте¬ки Конгресса (1922-34), будучи одновременно с этим главным редактором журнала ”The Musical Quarterly” (1929-42) и президентом издательства “Ширмер“ (“Schirmer, Inc.“) (1929-32). В конце 1928 Энгель обратился к Прокофьеву с вопросом, нет ли у него нового произведения для камерного оркестра, которое должно быть прислано до 1 июля 1929, чтобы быть включенным в программу одного из пяти концертов очередного фестиваля камерной музыки в Библиотеке Конгресса в октябре под управлением Леопольда Стоковского (Stokowski) (1882—1978) .
”Уважаемый господин Энгель, - отвечал Прокофьев. – Благодарю Вас за Ваше любезное письмо от 14 декабря. Все мои камерные сочинения были уже исполнены в Америке. Сожалею, что я не смогу завершить до 1 июля новое произведение для камерного оркестра. Желаю успеха в Ваших концертных планах. Уважающим Вас Сергей Прокофьев” .
В феврале 1930 Энгель телеграфирует находившемуся на гастролях в Америке Прокофьеву, прося cрочно подтвердить принятие заказа Фонда Кулидж - на этот раз на сочинение струнного квартета – и встретиться в Лос Анжелесе с самой Элизабет Кулидж . Хотя Прокофьев останавливался в Лос Анжелесе в том же самом отеле Билтмор, в котором жила Кулидж, повидаться с ней он не смог, так как уже на следующий день, 20 февраля января уехал в Чикаго. Именно этим днем датировано его ответное письмо Энгелю. Он выражает в нем согласие с условиями заказа ($1.000) , шлет затем Энгелю приветствие с борта корабля ”Ile de France”, на котором возвращается в Европу .
Вскоре композитор принимается за сочинение Первого квартета ор. 50, в сентябре играет его на фортепиано посетившему его в Париже Энгелю, который, как пишет композитор, заявляет, что это “...лучшее сочинение из всех, написанных когда-либо для Библиотеки Конгресса“ . В ноябре 1930 Прокофьев телеграфирует Энгелю: “Вышлю Квартет до 15 января. Прокофьев“ . С присущей ему точностью 15 января 1931 телеграфирует:
“ Квартет выслан заказной бандеролью“ .
В этом же месяце, воспользовавшись своими концертами в Лондоне, Прокофьев встречается по совету Энгеля с испанским скрипачом Антони Броза (Brosa) (1894-1979), чей квартет должен будет представлять премьеру его нового сочинения. и благодарит Энгеля за данный ему совет . Премьера Первого квартета состоялась в Библиотеке Конгресса 25 апреля 1931.

Сообщая о ненависти всех американских оркестров к «наглецу Максвелу» за непомерно высокие цены, которые он, как представитель РМИ, требует за прокат нот¬ного материала, Прокофьев неоднократно подчеркивал, что это идет в ущерб руководимых Кусевицким издательств и не соответствует интересам русской музыки. Вопрос о наиболее выгодном партнере РМИ, который представлял бы его интересы за океаном, оставался нерешенным многие годы – еще со времен Эрнеста Эберга. К выводу о необходимости поиска нового предлставителя РМИ пришел вскоре после назначения директором издательства и Гавриил Пайчадзе. В 1926 он писал, что “...мы теряли и продолжаем терять реально и много“ . Уже тогда, по его словам, интерес к РМИ проявляла американская фирма “Ширмер“.
Прокофьев был, конечно, не прав, говоря о цербере и посадившим его на этот пост Кусевицком. Не раз выражал Кусевицкий неудовлетворение как работой Ширмера, так и тактикой представлявшей РМИ в США после его смерти компании Galaxy. Цены за прокат нотных материалов РМИ по-прежнему оставались непомерно высокими. С негодованием писал Кусевицкий в 1932, что за исполнение БСО “Скифской Сюиты“ Galaxy потребовала с БСО $125, при том, что за прокат материала симфонии Сибелиуса другое издательство взяло всего $ 60. “«Картинки с выставки» мы сыграем в этом сезоне раз 14, - напишет он в 1934. – Но, конечно, мы не можем и не будем платить за каждое исполнение $50, которые «Галакси» требует. <….>. Это меня ставит в самое неловкое положение... “ .
Как музыкальный директор БСО и, одновременно, владелец двух издательств, при исполнении бостонцами сочинений, изданных в РМИ или “А.Гутхейле“, Кусевицкий действительно оказывался в этически уязвимой ситуации. "...мое положение в этом отношении довольно щепетильное, - писал он, - так как, если я буду играть произведения нашего издательства (конечно, кое-что я буду играть), то меня могут упрекнуть, что я стараюсь дать доход учреждению, мне принадлежащему" .
Пайчадзе то и дело напоминал Кусевицкому о возможности исполнения одного или другого произведения, изданного РМИ – или потому, что оно не звучало еще в Америке или в связи с тем, что близились к концу эксклюзивные права его первого исполнителя. Случались, впрочем, сезоны, когда и без напоминаний Пайчадзе Кусевицкий дирижировал много "своей" музыки – к примеру, сезон 1926-1927, в концертах которого прозвучали "Картинки с выставки" Мусоргского-Равеля, "Поэма экстаза" Скрябина, "Весна священная" Стравинского, “Классическая симфония” (дважды) и "Семеро их" Прокофьева, сюиты из его балета "Сказка о шуте" и оперы "Любовь к трем апельсинам", сюита из балета Дукельского "Зефир и Флора".

В 1935, пять лет спустя комментируемого письма Прокофьева, Пайчадзе специально приедет по просьбе Кусевицкого в Америку для окончательного решения вопроса о новом партнере для РМИ. В итоге множества встреч и переговоров он придет к выводу о несоответствии интересов РМИ и самого крупного в США издательства “Ширмер“. Среди приоритетов последнего не было ни работы с новой музыкой – главного смысла деятельности РМИ, ни проката нотных материалов, имевшего для РМИ коммерческий интерес. В то же время более детальное ознакомление с "Галакси" приведет Пайчадзе к выводу, что эта корпорация работает намного более серьезно, чем представлялось ему ранее. Доводы эти были приняты Кусевицким. “Ширмер“ не внушал ему особого доверия, Карл Энгель “...производил впечатление совершенно раскисшего человека“ .
Решено было сохранить "Галакси" американским представителем РМИ. При этом стороны согласились более чутко реагировать на требования рынка при определении прокатных цен на нотные материалы. Кто мог предположить в то время, что когда начнется война, "Галакси" поведет себя в отношении РМИ далеко не лучшим образом, не выплачивая на протяжении нескольких лет издательству деньги за прокат его нотных материалов? “Не могу себе простить, что в 1935 году я был их адвокатом“, - посетует в 1945 Пайчадзе .

Всевластным директором Metropolitan Opera долгие годы (1908-1935) оставался знаменитый оперный импрессарио Джулио Гатти-Казацца (Giulio Gatti-Саsazza) (1869-1940). Приехав в Америку после десяти лет руководства театром La Scala в Милане (1898-1908), он буквально переродил Metropolitan Opera. Именно ему принадлежала заслуга приглашения в Америку Артуро Тосканини, Федора Шаляпина, Энрико Карузо, Беньямино Джильи и многих других именитых музыкантов, постановщиков и художников, которые принесли нью-йоркской оперной сцене всемирную славу. К творчеству Сергея Прокофьева Гатти-Казацца однако особого интереса не выказал. Ознакомившись с либретто “Игрока“, он заявил, что не понимает, как можно сделать на его основе оперу.
Когда в январе 1930 Metropolitan Opera вселила в Прокофьева надежду на постановку “Огненного ангела”, он радовался, что у этого театра произошло “перерождение сердца“ . Возвратившись в Нью-Йорк в марте после гастролей в Калифорнии, записал: “Мои радости «перерождению сердца» у Metropolitan Opera оказались преждевременными: перерождение пока неполное“ . Ни “Огненный ангел”, ни “Игрок“ в Metropolitan так и не были поставлены.
Не более утешительными оказались надежды на Американскую оперную компанию, привлекавшую поначалу Прокофьева намерениями показать его оперы по всей Америке. Лопнули также прогнозы композитора и на Чикагскую оперу. “... она сейчас в таких руках, что на нее надежды плохи, - пишет он. – Построили новый театр, с хорошнй акустикой, но вульгарной отделкой. Все жалеют о старом“ .

Еще 5 февраля 1926 в Нью-Йорке на приеме у фабриканта роялей Фредерика Стейнвея (1860-1927) познакомился Прокофьев с Артуро Тосканини (1867-1957). "Я мало с ним смог поговорить, - записал тогда композитор, - но с Кусевицким они условились сообщать друг другу об интересных новинках и в качестве первой из них Кусевицкий рекомедовал ему «Классическую симфонию», которую Тосканини и обещал сыграть в мае в Милане" . Симфония прозвучала однако под управлением Тосканини только весной 1929.
Узнав об успехе этого исполнения, Прокофьев решил посетить в Нью-Йорке одну из репетиций дирижера, что дало ему повод для сравнения Тосканини с Кусевицким. “Дело в том, как безоглядно отдает он себя той вещи, которой дирижирует, - пишет Прокофьев о Тосканини. – Даже взмах у него гораздо менее плстичный, чем у Кусевицкого. Но наш Куся все время позирует и думает о себе и публике. Тосканини же забывает всё и вся и с головой уходит в исполняемую вещь. И как он знает партитуру!“ .
В отличие от Кусевицкого, Тосканини никак нельзя было причислить к поклонникам музыки Прокофьева. Как писал автор одной из книг о дирижере, “..некоторые из ранних сочинений Прокофьева и Шостаковича он способен был принять, но большинство более поздних оставляли его равнодушным“ . И даже продирижировав в 1942 Седьмую (“Ленинградскую“) симфонию Шостаковича, Тосканини говорил впоследствии: “Я спрашиваю себя, неужели я дирижировал эту музыку? Неужели я потратил две недели, чтобы запомнить эту симфонию? Немыслимо! Я был дураком!“ . Симфониетта Прокофьева не была исполнена ни Тосканини, ни Кусевицким.

31-м Президентом США был избран в ноябре 1928 Герберт Гувер (Hoover) (1874 -1964). Отвечая на вопрос анкеты журнала "Musical America" о том, кого Вы предпочли бы видеть Президентом США, Кусевицкий говорил в сентябре 1928: "Мистера Гувера" и пояснял: "Как все русские люди, я испытываю к нему большую симпатию и глубоко благодарен ему. Потому что его воля и его энергия спасли миллионы жизней в России в течение страшных лет лишений и голода - 1921 и 1922. Можно без труда вообразить, что человек, сделавший столько добра по отношению к иностранному государству, принесет величайшее благополучие собственной стране" . Увы, через несколько месяцев после вступления Гувера на пост Президента Америки страну охватила величайшая депрессия...
Оценка Кусевицким деятельности Гувера предшествовала по времени тем проявлениям его внешней политики, которые никак не могли вызвать симпатии музыканта – в частности, стремлению столкнуть агрессивные круги Германии и Японии с Советской Россией и посещению в 1938 году Германии для встречи с Гитлером.

Леопольд Стоковский возглавлявший в 1912-1936 Филадельфийский оркестр, часто исполнял произведения Прокофьева, в частности, ”Скифскую сюиту” (20-21 февраля 1925, 26-27 ноября 1926), фрагменты из ”Трех апельсинов” (многократно). Он осуществил американские премьеры Второй симфонии (11-12 октября 1929) и балета ”Cтальной скок”, прозвучавшего сначала в Филадельфии (10-11 апреля 1931), а затем поставленного с участием Филадельфийского оркестра в Нью-Йорке в Metropolitan Opera (21 - 22 апреля 1931). Дирижировал Стоковский также Третью симфонию (9 января 1932, Филадельфия), симфоническую сказку ”Петю и Волк” (28 марта 1940), ораторию «Александр «Невский» (1942, Симфонический оркестр NBC, солистка – Дженни Турель [Tourel] [1910-1973]).
Радовал Прокофьева также устойчивый интерес Стоковского к симфониям Николая Мясковского. После исполнения в Нью-Йорке его Пятой симфонии (5 января 1926), нотным материалом которой Прокофьев снабдил дирижера (а до того он сыграл ее в Филадельфии - 2 и 4 января), он писал Мясковскому: . ”Исполнение Вашей симфонии было п р е в о с х о д н о . <…> Стоковский был на высоте, дирижировал наизусть... ” . 26-27 ноября того же года Стоковский провел в Филадельфии американскую премьеру Шестой симфонии Мясковского, 4-5 апреля 1930 дирижировал его Десятую симфонию.
Точно также, как и с Тосканини, Кусевицкий регулярно обменивался со Стоковским, начиная с 1925, информацией о новинках современного репертуара. Именно Кусевицкий рекомендовал Стоковскому исполнить новые сочинения Прокофьева и Дукельского. В 1925 Стоковский уступил Кусевицкому право первого исполнения Concerto Grosso Эрнеста Блоха. О переговорах между дирижерами относительно первого в США исполнения Второй симфонии Прокофьева и Фортепианного концерта in G-Major Равеля речь шла выше (см. комментарии к письму С.С.Прокофьева к Н.К.Кусевицкой от 25 марта 1925).
Предлагая Стоковскому в 1928 идею обменных гастролей в Филадельфии и Бостоне, Кусевицкий словно запамятовал, что его контракт с БСО запрещал ему в течение активного концертного сезона дирижировать другими американскими оркестрами. Стоковскому также невозможно было выступать во главе БСО, не вошедшего еще к тому времени в музыкальный профсоюз. Реализованной оказалась однако идея обменных гастролей возглавляемых дирижерами Бостонского и Филадельфийского оркестров. Концерт филадельфийцев в Бостоне в 1936 имел огромный успех. После нескольких «бисов», Стоковский обратился к публике, сказав, как высоко ценит он искусство Кусевицкого и БСО – оркестра, ”...у которого я так многому научился, впервые приехав в США” .
Кусевицкий ревниво отстаивал каждую возможность осуществить премьеру нового произведения – Прокофьева в особенности. ”Стоковский выезжает в Европу на неделю раньше меня, - писал он Гавриилу Пайчадзе в 1931, - и если у Вас есть что-нибудь новое интересное, скажем, Сюита из «Блудного сына» Прокофьева, то пожалуйста не давайте ему первого исполнения” . Дирижер не знал, вероятно, что премьера Сюиты из балета ”Блудный сын” ор. 46-bis была уже к тому времени представлена парижанам самим Прокофьевым (7 марта 1931). Сюита эта не вошла в репертуар ни Кусевицкого, ни Стоковского.
С БСО в период работы в нем Кусевицкого Стоковский не выступил ни разу, как и возглавлявший БСО до Кусевицкого Пьер Монтё.


С.С. и Л.И.Прокофьевы — Н.К. и С.А.Кусевицким
Без даты и места (между 7 и 15 марта 1930, Гавана)

Тропический привет из страны сигар и кокосов шлют в холодный Бостон Лина & Сергей Прокофьевы.
Почтовая карточка. АК-БК.
Датирована днями пребывания
Прокофьевых на Кубе
Послана в Бостон
Публикуется впервые

В Гаване состоялись два концерта Прокофьева – 10 и 13 марта 1930 - один из них с участием Лины Ивановной. Открытием для композитора стало наличие в столице Кубы регулярной концертной жизни. “...оказывается музыку делают и на Кубе, притом в отличном зале, наполненном довольно серьезными людьми“, – писал он в одном из писем . “В музыкальном отношении есть интересные группировки, жаждущие современности и издающие неплохие журналы... “, - сообщает в другом . Корреспонденту журнала “Musicalia” Прокофьев дал интервью, перепечатанное затем газетой “Boston Evening Transcript” . И все-таки, по словам композитора, “...целый концерт из моих сочинений – пилюля слишком тяжелая для начинающей публики Гаваны“ .
На одном из выступлений Прокофьева присутствовал испанский поэт Федерико Гарсия Лорка, с которым рад был познакомиться композитор.

С.С. и Л.И.Прокофьевы — Н.К. и С.А.Кусевицким
2 апреля 1930, борт парохода “Ile de France”

Дорогая Наталия Константиновна,
Плывем на Вашем пароходе – покачивает и кроме того заговаривает своими разговорами Mrs. Гречанинова.
После Гаваны Сережа поехал в Montreal, а я в Chicago, где у нас было два концерта два дня подряд: 23-го в, 24-го. Принимали нас хорошо и не только Сережу, но и меня, о чем свидетельствует прилагаемая критика.
Целую Вас и Сергея Александровича. Будем с удовольствием ожидать Вас в Париже.
Ваша Лина Прокофьева

Дорогая Наталия Константиновна,
Во-первых, шлю Вам и Серг[ею] Ал[ександровичу] оканский привет, а во-вторых, беспокоюсь, получил ли Серг[ей] Ал[ександрович] мое письмо, в котором я сообщал о том, что я в частном порядке спросил у Энгеля (который окончательно обосновался у Ширмера), заинтересовало ли бы его взять представительство нашего издательства, на что тот ответил: да
(подчеркнуто С.С. Прокофьевым. – В.Ю.), и для продажи, и для проката. Так как этот вопрос живо меня волнует, то я надеюсь, что С[ергей] А[лександрович] догадается написать мне две строчки на пароход, но видимо доктору не до пациентов.
Перед отъездом из Чикаго Сток пригласил меня к себе и сказал, что в будущем сезоне будет исполнять по крайней мере четыре моих партитуры, из которых одну возьмет в турне. Кроме того он будет играть одну из симфоний Дукельского и просил показать ему симфонию Набокова, про которую я ему напел. Я спросил: «Но как же быть с материалами, если Вы не хотите платить за их наем?». Сток ответил: «Это неверно, мы охотно заплатим, но мы отказываемся иметь дело с этим невоспитанным настройщиком» (оказывается Максвел по профессии – настройщик). Сообщаю Вам об этом, дабы Вы лишний раз видели, что мои утверждения не голословны и что Максвел есть жернов на шее издательства и композиторов.
Целую Ваши ручки, обнимаю маэстро.
Ваш СПркфв
Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 19. Л.Л. 5-6.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые


В Монреале у Прокофьева состоялся единственный концерт в Университете музыки. Композитор останавливался у супругов-меломанов Фортье (Fortier), с которыми его познакомил муж певицы Веры Янакопулос (1892-1955) Алексей Федорович Сталь - адвокат, член Временного правительства Александра Керенского. В доме Фортье останавливались и многие другие выступавшие в Монреале музыканты. “Спал я в постели Метнера, но ничего не снилось”, - иронизирует Прокофьев .

В Архиве Кусевицкого рецензии на выступления Прокофьевых в Чикаго, приложенные к данному письму, не сохранились


С.С Прокофьев — Н.Л.Слонимскому
2 сентября 1930, Villa Stevens,
La Naze, par Valmondois, Seine-et-Oise, France

Многоуважаемый Николай Леонидович,
Конечно, никакой транскрипции Увертюры на еврейские темы я не делал, и не понимаю, что за тупые люди нужным ее переоркестровывать, когда она задумана была для секстета и не нуждается ни в какой переделке. Если у Вас будет под рукой граммофонная пластинка, то пришлите, но специально покупать не стоит.
Партитуру “Классической симфонии“ Бостонская библиотека (если речь идет о большой Бостонской библиотеке) получить может. Для этого надобно им написать в парижское отделение нашего издательства и дать официальное обязательство, что партитура не будет выдаваться на руки ни для исполнения, ни для списыванимя. Цена партитуры, кажется, 75 долларов. Что касается моей манускриптной страницы, то, коли это опять-таки “настоящая“ Бостонская библиотека, я конечно с удовольствием дам им, если они ко мне за этим обратятся.
Шлю Вам привет и лучшие пожелания и благодарю Вас за память.
Ваш
СПркфв
Машинопись с подписью от руки.
Коллекция Николая Слонимского. БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 11.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

Любопытно, что негативная реакция Прокофьева на появление сделанной кем-то (и записанной на пластинки) транскрипции Увертюры Прокофьева на еврейские темы для кларнета, фортепиано и струнного квартета ор.34 не помешала ему самому сделать четыре года спустя оркестровую версию своей Увертюры, которой он присвоил ор. 34-bis. Обе партитуры, как говорилось уже, были опубликованы издательством ”А.Гутхейль” – соответственно, в 1922 и 1935.
Любопытно также, что стимулом для сочинения композитором Увертюры на еврейские темы послужила его встреча в Нью-Йорке с кларнетистом Семеном Андреевичем Бейлисоном (в Америке он писал свою фамилию как Bellison) (1883-1953) – одним из множества талантливых русских музыкантов, которые, эмигрировав в Америку, оказали огромной воздействие на становление и развитие американской музыкальной культуры в самых различных ее областях.
Игре на кларнете Бейлинсон начал учиться у своего отца, также кларнетиста, в 11 лет был замечен директором Московской консеватории Василием Ильичем Сафоновым (1852-1918) и стал ее студентом по классу профессора Йозефа (Иосифа Францевича) Фридриха (Joseph Friedrich) (1853-1916). После окончания с отличием консерватории играл партию первого кларнета в ведущих оркестрах Москвы и Петербурга, преподавал и много выступал как камерный исполнитель.
У Кусевицкого Бейлинсон проработал недолго. В один из свободных вечеров первого волжского турне Кусевицкого музыкантами был разыгран "капустник", в котором в пародийной форме они представили порядки оркестра и даже самого Кусевицкого. "Душой" представления был Семен Бейлинсон. По возвращении оркестра в Москву администрация "Концертов С.Кусевицкого" расторгла с кларнетистом контракт и выплатила ему неустойку. Дирижер был нетерпим к критике в свой адрес - пусть даже в юмористической форме. Впрочем, это не помешало музыкантам встречаться через много лет в Америке – в частности, в 1950 в Тэнглвуде, где Беллисон проводил мастер-класс со студентами-кларнетистами.
В 1918 Бейлинсон организовал секстет «Зимро», с которым гастролировал по России, Китаю, Индии, Японии, США и Канаде, собирая средства для строительства консерватории в Иерусалиме. В 1920-1948 был первым кларнетистом Оркестра Нью-Йоркской филармонии, одновременно широко выступая как солист и камерный исполнитель и ведя собственную частную студию. Он явился автором более ста транскрипций и переложений для кларнета, а свой педагогический метод обобщил в Школе для кларнета . Им написана также книга о жизни оркестровых музыкантов в дореволюционной России под названием «Живоглот» ("Jivoglot") ("Eat 'em Alive").
Бейлинсона справедливо называли “...обладателем огромных запасов всевозможных сведений по части музыкального мира...” . Поскольку Прокофьев не был знаком с еврейским музыкальным фольклором, Бейлинсон предоставил ему свою нотную записную книжку с несколькими национальными мелодиями.
Весь архив Семена Бейлисона и ансамбля Зимро хранится в Библиотеке Академии музыки имени Рубина в Иерусалиме.

Бостонская публичная библиотека – одна из крупнейших в Америке – сделалась местом хранения части Архива Кусевицкого, а именно – принадлежавших ему личных вещей, фотографий и, главное, всей его музыкальной библиотеки. Здесь можно знакомиться с тщательно размеченными дирижером партитурами исполнявшихся им произведений. Среди них и партитуры сочинений Прокофьева – “Скифская сюита“, Вторая симфония, Сюита из балета “Шут“, Второй скрипичный концерт (с дарственной надписью Кусевицкому от Яши Хейфеца), “Петя и волк“, “Поручик Киже“, Вторая сюита из балета “Ромео и Джульетта“, Пятая симфония.

С.С Прокофьев — С.А. Кусевицкому
11 октября 1930, Париж

Дорогой Сергей Александрович,
Сообщаю тебе некоторые данные про IV симфонию, как материал для программной заметки. Симфония начата в 1929 году, закончена 23 июня 1930. В неко¬торых местах этой симфонии я использовал тот же музыкальный материал, который входит в балет “Блуд¬ный сын“. Из этого не следует заключать, что симфо-ния написана на материале балета “Блуд¬ный сын“ или “Блуд¬ный сын“ на материале из симфонии, но просто я имел возможность в симфонии развить симфониче¬ски то, что балетная форма не позволяла. Прецедент встречается у Бетховена с его балетом “Прометей” и его III симфонией.
Важно сказать это в программе с возможной точ¬ностью, так как неосторожное слово в программной заметке может дать повод для разных непонятных рассуждений в прессе после исполнения.
Мы оба шлем сердечные приветы Наталие Константи¬новне, а тебе пожелания всяческих успехов. Передай также пожалуйста привет твоей племяннице и попроси ее прислать мне программу и прессу после симфонии.
Обнимаю.
Твой С. Пркфв.
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Послано в Бостон.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Опубликовано: Сергей Прокофьев:
“Спасибо маэстре: не посрамил земли скифской!”,
“Советская музыка”, 1991, № 6. С. 89.

Хотя последствия кризиса 1929 года и депрессии были ощущимы в Бостоне точно также, как и во всей Америке, руководству оркестра удалось в 1930 найти необходимые средства для проведения 50-летнего юбилия коллектива. Памяти основателя БСО Генри Ли Хиггинсона (Henry Lee Hiigginson) (1834-1919) - героя Гражданской войны и путешественника, банкира и бизнесмена, музыканта и филантропа - посвящался проведённый Кусевицким Баховский фестиваль (24-29 марта 1931). В пяти программах фестиваля прозвучали Месса b moll, Третья оркестровая сюита, Второй и Пятый Бранденбургские концерты, несколько кантат, Фортепианный концерт d moll, Концерт для двух скрипок, сочинения для органа, чембало
По инициативе Кусевицкого заказы на создание специальных произведений к юбилею БСО получили десять крупнейших композиторов Европы и Америки. Так появились на свет "Симфония псалмов" Игоря Стравинского, Концертная музыка для струнныхи духовых инструментов Пауля Хиндемита, Третья симфония Альбера Русселя, Первая Артура Онеггера, Четвертая Сергея Прокофьева, Концертная симфония для оркестра и фортепиано Флорана Шмитта, Вторая симфония Ховарда Хэнсона и "Ода" Эдварда Барлингэйма Хилла. Почти все они прозвучали впервые под управлением Кусевицкого в юбилейном сезоне оркестра. "Симфоническая Ода" Аарона Копланда и Фортепианный концерт Мориса Равеля, незавершенные авторами ко времени, были исполнены позднее.
Юбилейный сезон БСО ни у кого не оставил сомнений в блистательных итогах первых нескольких лет работы Кусевицкогокак его музыкального директора. Упадок деятельности оркестра в первой половине 20-х г.г. не раз вызывал сожаления в музыкальных кругах Америки. Изменить ситуацию оказались не способны предшественники Кусевицкого Анри Рабо (Rabaud} (1873-1949) и Пьер Монтё (Monteux) (1875-1964). Кусевицкий сотворил чудо, в возможность которого многие уже перестали верить. Американский композитор и музыкальный критик Димс Тэйлор (Taylor) (1885-1966) писал в 1931, что "...Бостон вернул свое прежнее место под солнцем как один из лучших оркестров мира" .

Строки комментируемого письма Прокофьева, начиная со слов: “Симфония начата в 1929 году” и кончая словами: “...у Бетховена с его балетом «Прометей» и его III симфонией“ будут процитированы в программке концерта в БСО 14 ноября 1930, в котором состоится мировая премьера Четвертой симфонии.

Работая над “Блудным сыном“, как и прежде, при обсуждении с Леонидом Мясиным либретто “Стального скока“, Прокофьев не придавал большого значения сюжетной канве балета. Это, возможно помогало композитору мыслить одновременно о “Блудном сыне“, ор. 46 и о Четвертой симфония, ор. 47, более того – сразу же намечать контуры Симфонической сюиты из балета “Блудный сын“, ор. 46-bis, в которую включены и номера, не вошедшие в симфонию. “Сюжет мы наметили с Лифарем лишь приблизительно, - писал он. – Установили основное настроение, как мягко-лирическое, и разметив номера с точки зрения хореографической и музыкальной. Таким образом балет сидел на крепком скелете, а как мы завяжем и развяжем сюжет, т[о] е[сть] кто кого полюбит и кто покинет – это в конце концов не так важно“ .

Премьера балета “Блудный сын“ состоялась, как говорилось выше, 21 мая 1929 в труппе Сергея Дягилева. Партитуру Четвертой симфонии Кусевицкий получил от Пайчадзе в августе 1930 в Париже. Мировую премьеру ее он осуществил в Бостоне 14-15 ноября 1930. “Если Вы опять не освирепеете на меня, - писал Прокофьев Дукельскому незадолго до премьеры, - то пожалуйста напишите мне, как пройдет у Куси моя IV. Я просил секретаршу последнего прислать мне прессу, но во-первых неизвестно, пришлет ли она, а во-вторых ведь самое интересное это общая атмосфера вокруг исполнения. Ваше мнение я тоже хочу знать” .
Два месяца спустя Прокофьев Мясковскому: “IV симфонию играл Кусевицкий в Бостоне в ноябре, а Монтё в Париже 18 декабря, в концерте из моих сочинений. И там, и там она была встречена скорее сдержанно: по-видимому, публике полюбилось получать по физиономии; когда же композитор идет вглубь, то она теряет из виду его движение“ . На это письмо Мясковский отвечал, что “...публика действительно любит, чтобы ее, если и не били, то, во всяком случае поджаривали“ .
Премьерные исполнения Четвертой симфонии Прокофьева так и остались единственными - и в программах самого Кусевицкого, и - вплоть до начала 70-х годов - в программах Бостонского оркестра.

7 марта 1931 в Париже Прокофьев впервые дижирижировал Симфоническую сюиту из балета “Блудный сын“ ор. 46-bis, которую Кусевицкий не стал включать в свой репертуар.


С.С. Прокофьев – Н.Л.Слонимскому
28 мая 1931, Париж

Мноуваж[аемый] Н[иколай] Л[еонидович]

Спасибо за билеты. В воскр[есенье] уезжаю на неделю в Биарриц, поэтому не уверен, вернусь ли к 6-му. Но в таком случае приду наверное на второй концерт. Набокову билет передам.
Ваша статья мне понравилась, хотя жаль, что Вы умолчали о последнем периоде, который я все-таки считаю наиболее значительным. Кроме того, он является лучшим примирением разногласий предыдущих периодов. Между прочим в нем нет «абсолютного преобладания» тактов на 4/4, за которое Вы меня укусили по пути. Более мелкие поправки: «Семеро их» – аккадийская, а не вавилонская надпись, т[o] е[сть] более древняя; в списке дисков можно прибавить отрывки из «Шута» и сюиту из «Апельсинов», интегрально наигранную Пулетом.
Т[ак] к[ак] Вы не просите вернуть корректуру статьи, то я сохраняю ее себе на память. Если же я неверно понял Вас, то дайте мне знать не позднее субботы.
Жму Вашу руку и желаю успеха в концертах.
Ваш СПРКФВ
Копия. Машинопись с подписью от руки.
РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр.11, л. 6.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

Сергей Прокофьев упоминает здесь композитора Николая Набокова.

Речь идет, по всей вероятности, о статье Николая Слонимского “Side-Glances at Prokofiev now Returned”, опубликованной в газете “Boston Transcript”, January 30 , 1930. Статья эта вошла в кн.: Nicolas Slonimsky. Writings on Music. Vol. One. Early Articles for the “Boston Evening Transcript”. New York: Routledge, 2004. P.P. 85-88.

Гастон Пуле (Poulet) (1892-1974) – французский скрипач, дирижер и педагог, по окончании Парижской консерватории получил первый приз скрипичного конкурса (1910), после чего по приглашению Э.Изаи с успехом дебютировал в Брюсселе. Успешная сольная карьера поставила его имя в один ряд с именами Л.Капе и Ж.Тибо. Первый исполнитель Скрипичной сонаты К.Дебюсси (в ансамбле с автором, 5 мая 1917). В составе возглавленного им Квартета Пуле широко гастролировал по Европе. С середине 20-х г.г. с одобрения А.Тосканини начинает дирижерскую деятельность. Большую популярность приобретают организованные им еженедельные «Концерты Пуле», проводившиеся в Париже в Зале Плейель и в Театре Сары Бернар (1926-32). Создал симфонический оркестр в Бордо и возглавлял консерваторию в Бордо, дирижировал Концертами Колонна в Париже, Лондонским симфоническим оркестром, выступал и записывался с многими выдающимися солистами, включая Й.Менухина и К.Ферра. Активный участик музыкальных фестивалей в Безансоне. Отец скрипача Жерара Пуле.



С.С.Прокофьев – Н.К. и С.А.Кусевицким
Без даты и места [декабрь 1931]

Лучшие пожелания к Новому году от Прокофьевых.
Новогодняя почтовая открытка с текстом:
“With every Good Wish for a Mery Christmas
and a Happy New Year”.
АК-БК.
Копия – РГАЛИ
Ф. 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 1, ед. хр. 16. Л. 7.
Отправлена в Бостон.
Публикуется впервые

Новый, 1932, год Прокофьевы встречали в доме своих парижских друзей Бориса Николаевича и Фатьмы Ханум Самойленко. Приглашены были также знакомые Самойленко супруги Тестенауэры и супруги Вера Васильевна и Гавриил Григорьевич Пайчадзе.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
12 февраля 1932, Париж.

Дорогой Сергей Александрович,
Гавриил Григорьевич передал мне твое намерение пригласить меня на пять выступлений с Бостонским оркестром, за что спешу тебя сердечно поблагодарить. Мой новый концерт подвигается, он будет состоять из пяти коротких частей, из которых музыка для трех уже сочинена, а для остальных намечена. Я еще не решил, будет ли он называться концертом, или, для разнообразия - "Музыкой для фортепиано с оркестром".
Гавр[иил] Григ[орьевич] сообщил, что ты хочешь иметь первое исполнение для Бостона и Нью-Йорка. Этот вполне понятно, и я рад, что в этом отношении старая традиция будет со¬хранена. Но Гавр[иил] Григ[орьевич] прибавил, что ты желаешь для Бостона не только американскую премьеру, но вообще ми¬ровую. Это для меня зарез, т[ак] к[ак] во-первых, осенью я должен был играть его всюду в Европе, а во-вторых, если я явлюсь в Бостон, не поиграв его предварительно в европейских городах, то конечно буду исполнять без достаточной уверенности и в десять раз хуже, чем с предварительным европейским опытом. Не надо забывать, что в Америке со¬всем другие требования к исполнителю, и если я буду ковы¬рять, то это не только погубит новое сочинение, но и повредят моему пианистическому престижу.
Вот почему я прошу тебя не настаивать на world première, а дать хорошенько выиграться во время европейских выступлений и явиться в Бостон в полной форме. Заметь, что и в Европе я не хочу начинать с Парижа, а сыграю сначала в каком-нибудь второстепенном городе. Крепко обнимаю тебя и еще раз благодарю за столь важное для меня приглашение. Целую ручки Наталии Константиновне. Л[ина] И[вановна] шлет сердечные приветствия Вам обоим.
Твой
СПркфв
Машинопись с подписью от руки.
АК-БК.
Отправлено в Бостон.
Публикуется впервые

Данное письмо – отличный образец дипломатии Прокофьева, что подтверждает ответное письмо Кусевицкого от 28 февраля 1932.

Приглашению Прокофьева в Америку предшествовала на этот раз интенсивная переписка Гавриила Пайчадзе с Сергеем Кусевицким. 26 октября 1931 Пайчадзе писал, что Прокофьев сообщил о встрече с Прокофьевым, который рассказал ему о полученном от Фитцхью Хенселя предложении приехать в 1933 в Америку и о своем опасении, что без выступлений с БСО гастроли его окажутся худосочными. ”Он собирался написать Вам чтобы спросить Вас, может ли он питать какие-нибудь надежды на Бостон, но я, учитывая холодок в отношениях последнего времени, сказал ему, что лучше я напишу Вам об этом... ” .
В ответ Кусевицкий писал: ”Что касается Прокофьева, то я думаю, что он преувеличивает, что без Бостонской базы не сможет осуществить своей поездки в Америку. Может быть Хенсель ему достанет такое количество концертов, что он обойдется и без Бостона” .
Всегда руководствовавшийся прежде всего интересами РМИ Гавриил Пайчадзе парировал: ”Ваша последняя фраза, касающаяся Прокофьева, дышит непримиримостью. Жестокая фраза и полная едкой иронии. Я все-таки ему ее не передам так, как Вы написали. Зачем вносить излилшнее озлоюбление в его отношение к нам особенно в тот момент, когда наши отношения со Стравинским так шатки” .
”Вы совершенно правильно поняли мою фразу относительно Прокофьева, - читал Пайчадзе в следующем письме Кусевицкого. – Но я сменю гнев на милость, и если у Прокофьева будет новый Концерт, то конечно я его приглашу сыграть” .
”Получение Вашего последнего письма <…> как раз почти совпало с его [Прокофьева. – В.Ю.] разговором со мной, - отвечал Пайчадзе, - в котором он рассказал мне о своем намерении писать теперь новую вещь для рояля и оркестра, которая задумана им не столько как концерт, сколько как сюита для фортепиано и оркестра очень концертантного характера... ” .
В следующем письме Пайчадзе добавил: ”Я передал Прокофьеву то, что Вы мне писали и могу засвидетельствовать, что он был чрезвычайно обрадован Вашим сообщением. В этом году он здесь в Европе заметно более на виду” . ”...я провел в Берлине один день и был на концерте Прокофьева, который прошел в распроданном зале и с громадным успехом, - писал Пайчадзе две недели спустя. – Он играл Третий концерт с филармоническим оркестром под дирижерством Оскара Фрида” .
Выше говорилось о дипломатичности Прокофьева, но Пайчадзе мог преподать уроки дипломатии кому угодно!

От первоначального названия Музыка для фортепиано с оркестром Прокофьев отказался, согласившись с доводами Мясковского. ”Я только в полном на Вас негодовании, - писал Мясковский, - что это за кшенекьянство и хиндемитчина называть свое новое сочинение «Музыка для фортепиано с оркестром»! Разве у Вас есть опасение, что Вашу «Музыку» примут за какой-нибудь индустриальный шум? «Се лев, а не собака»?! <…> Никогда не думал, что Вы пойдете по одной жердочке с туповатыми немцами! “ .


С.А.Кусевиций – С.С.Прокофьеву
28 февраля 1932, Бостон

Дорогой Сережа,
Рад был получить твое письмо. Относительно мировой премьеры твоего нового произведения, я вполне понимаю твои соображения и поэтому не настаиваю. Для нас важнее чтобы вещь была хорошо исполнена.
Сердечный привет Лине Ивановне и тебе от Наталии Константиновны и меня.
Кусевицкий
Копия. Машинопись. АК-БК.
Отправлено в Париж.
Публикуется впервые


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
19 марта 1932, Париж.

Дорогой Сергей Александрович,
Спешу поблагодарить тебя за твое согласие не настаивать на "мировой" премьере моего нового концерта для Бостона. Я продолжаю работать над ним и надеюсь, что месяца через два он будет готов.
До меня дошли несколько рецензий из различных городов Америки, свидетельствующие о многократном исполнении тобою "Классической Симфонии", что доставило мне большое удовольствие.
Лина Ивановна просит передать наилучший привет Наталии Константиновне и тебе, я же целую Наталии Константиновне ручки, а тебя обнимаю.
Твой
СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Отправлено в Бостон.
Публикуется впервые

Сочинявшийся Прокофьевым параллельно с Четвертым (леворучным) фортепианным концертом Пятый фортепианный ор. 55 был завершен 24 июня 1932, о чем – соответствующая запись в его дневнике .
В 1933 партитура Пятого фортепианного концерта и его авторское переложение для двух фортепиано будут изданы в РМИ. Годом ранее в РМИ были изданы Соната для двух скрипок, авторский клавир балета “На Днепре”, Первый струнный квартет и две Сонатины для фортепиано.

Наиболее ответственные из многих исполнений БСО и Кусевицким "Классической симфонии" в сезоне 1931-1932 состоялись в Нью-Йорке (5 февраля) и Бостоне (12, 13 и 15 февраля, 8 марта). Никакие другие сочинения Прокофьева в программах оркестра в этом сезоне не звучали.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому

8 ноября 1932, Париж

Brennan propose conditions impossibles. Priere intervenir. Prokofiev

Предложенные Бренненом условия неприемлемы. Умоляю вмешаться. Прокофьев
Телеграмма. АК-БК.
Оригинал по-английски.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послана в Бостон
Публикуется впервые

“Получил телеграмму от Прокофьева: он жалуется, что ему невероятно мало предложили за его выступления с Бостонским оркестром, - делился Кусевицкий с Пайчадзе. – Тогда я обратился к Бреннену и к моему большому удивлению.узнал, что Прокофьеву за пять выступлений предложили 2.000 долларов. Передайте Сергею, что это баснословная сумма по теперешним временам. Я думал, что ему заплатят меньше“ .


С.А. Кусевицкий - С.Прокофьеву
6 декабря 1932, Бостон

Two thousands five appearances. Highest fee can be offered this season. Communicate acceptance. Brennan heard nothing your manager. Koussevitsky

Пять выступлений за две тысячи – наибольший гонорар, который может быть предложен в этом сезоне. Сообщи согласие. Бреннен не имеет никаких сведений от твоего менеджера. Кусевицкий
Телеграмма
РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев],
опись 5, ед. хр. 16, л. 6.
Копия - АК-БК.
Оригинал по-английски.
Послана в Париж
Публикуется впервые

“Если выделить в сторону одноручный Четвертый, то со времени сочинения Третьего прошло более 10 лет, создались новые концепции того, как обращаться с этой формой, пришли в голову кое-какие приемы, - вспоминал Прокофьев. - <…> Концерт в начале не хотел делать трудным и даже предполагал назвать его «музыкой для фортепиано с оркестром»,<…>. Но кончилось тем, что вещь все-таки оказалась сложной, явление, фатально преследовавшее меня в целом ряде опусов этого периода” .
Мировую премьеру Пятого фортепианного концерта Прокофьев осуществил 31 октября 1932 в Берлине с Оркестром Берлинской филармонии под управлением Вильгельма Фуртвенглера. ”Успех у публики был очень большой и достаточно избалованный в этом отношении Фуртвенглер был настолько им доволен, что тут же сказал Прокофьеву о своем желании играть с ним в будущем”, - сообщал Кусевицкому Пайчадзе .
На пути в СССР Прокофьев играл Пятый фортепианный концерт в Варшаве, 25 ноября в Большом театре в Москве под управлением Николая Голованова.. В программе исполнялись также Симфоническая сюита из оперы “Игрок“, “Классическая симфония“ и, под управлением автора, Сюита из балета “Стальной скок“. “Концерт проходит очень корректно, но я не уверен, что все слышно. Требование бисов. <…> Говорят, на концерте были Бубнов, Ворошилов, и еще в ложе правительства мелькнули усы Сталина“ . Затем Пятый концерт игрался Прокофьевым в Ленинграде с Владимиром Дранишниковым (1 декабря).

В Париже между приездом из СССР, где Прокофьев находился с 21 ноября 1932, и отплытием в Америку композитор оставался всего десять дней – с 8 по 17 декабря 1932. 10 декабря здесь состоялась парижская премьера Пятого фортепианного концерта. Прокофьев играл его в сопровождении оркестра под управлением Альберта Вольфа (Wolff) (1884-1970). Премьера прошла успешно. "Народу много и чрезвычайно горячий прием, особенно после Пятого концерта, - записывает Прокофьев, - для последнего до сих пор самый горячий. Стравинский присутствовал, очень хвалил новый Концерт, также Симфониетту и Скрипичный концерт : бог Меркурий сделался ангелочком" .

В Америку Прокофьев отправился на этот раз один. Ему предстояло играть Третий и Пятый фортепианные концерты. “«Европа», небольшой, но приятный пароход, каюта внизу, - записывает Прокофьев. – Бруно Вальтер с женой. Смотрю на пароход как на санаторий” . В Нью-Йорке он будет дирижировать Симфоническая сюита из оперы “Игрок“, которые он исполнял уже в Германии. Через год с небольшим Прокофьев будет играть в Лондоне с Оркестром Би-би-си под управлением Бруно Вальтера Пятый фортепианный концерт (31 января 1934).


С.А. Кусевицкий - С.С. Прокофьеву
20 декабря 1932, Бостон

Дорогой Сережа,
Наталия Константиновна и я ждем с нетерпением твоего приезда в Бостон и просим обязательно остановиться у нас. В субботу, 24-го, Дрелька зажигает елку и непременно желает твое присутствие. Мы все к нему присоединяемся и будем очень рады, если в субботу вечером ты будешь с нами.
Сердечно обнимаю,
Кусевицкий
Машинопись.
РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 16. Л. 7.
Копия: АК-БК.
Послано в Нью-Йорк
Публикуется впервые

В Нью-Йорк Прокофьев прибыл, как уже сказано, 22 декабря 1932.

Дрелька – любимая собака Кусевицких. Еще в России Кусевицкий имел бульдога по имени Дролли. Отдыхая летом 1917 в подмосковном имении Акатьево, он ежедневно совершал дальние прогулки в сопровождении Дролли и его щенков, которым были даны имена Диез, Бемоль и Кварта.

С.С.Прокофьев –С.А.Кусевицкому
23 декабря 1932, Нью-Йорк

Many thanks for invitation. Arriving south station Saturday eight thirty p.m. Prokofiev.

Благодарю за приглашение. Прибываю на южный вокзал в субботу в восемь тридцать вечера. Прокофьев.

Телеграмма. Оригинал по-английски.
АК-БК. Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послана в Бостон
Публикуется впервые

Партитуру Пятого фортепианного концерта Прокофьева Пайчадзе обещал прислать Кусевицкому по возвращению композитора из России. Однако случилось так, что одна из двух рукописных партитур, переданная Пайчадзе дирижеру Альберту Вольфу, пропала, в результате чего Кусевицкий получил партитуру Пятого концерта из рук самого композитора после его приезда в Америку, за восемь дней до выступления с Прокофьевым.

Премьера в США Пятого фортепианного концерта состоялась в Бостоне 30-31 декабря 1932. "Должен Вам сказать, что Прокофьев имел здесь исключительный успех как у публики, так и у прессы. Играет он свой концерт замечательно, а главное, музыка замечательная – вторая, третья и четвертая части и кода пятой части совершенно гениальны; все музыканты и оркестр в самом большом восторге от Концерта", - сообщал Кусевицкий Пайчадзе .
По приглашению Кусевицких Прокофьев остановливался в их доме - и до Нью-Йорка, и по возвращении в Бостон, где состоялся камерный концерт из его произведений. "Прокофьев жил с нами на протяжении десяти дней и мы его полюбили, как никогда, - писал дирижер, словно признавая неправоту недавнего своего гнева на композитора. - Он был такой милый, в нем многое переменилось с тех пор, как он был здесь три года тому назад, - стал гораздо мягче и проще, и мне кажется, что это обстоятельство отражается и в его позднейшем творчестве, которое тоже стало проще и глубже; в нем появился глубокий лиризм, местами доходящий до подлинного трагизма..." .
Гавриил Пайчадзе искренне радовался этому письму, сознавая, что есть в примирении музыкантов доля его, как он выражался, «маленькой политики»...
В программе камерного концерта Прокофьева среди прочего исполнялась его Соната для двух скрипок-solo. “Я нахожу это произведение совершенно гениальным, - делился Кусевицкий с Пайчадзе, - оно меня глубоко тронуло и поразило: за последние годы такой проникновенной и чистой музыки не было написано. Это свидетельствует, что Прокофьев и его творчество развиваются как надлежит развиваться композитору, принадлежащему к большой расе” .

В письме к Борису Асафьеву Прокофьев заметил: "Бостонский оркестр проаккомпанировали мне Пятый концерт с исключительным блеском: это было лучшее исполнение; публика и пресса тоже приняли горячо" . 5 и 7 января 1933 на очередных гастролях БСО Кусевицкий и Прокофьев представили Пятый фортепианный концерт Нью-Йорку.


С.А.Кусевицкий, Н.К.Кусевицкая, С.С.Прокофьев, О.А.Наумова, В.Дукельский, Олин Даунс – Л.И.Прокофьевой
31 декабря 1932, Бостон

Наилучшие пожелания в Новом году. Концерт прошел блестяще. С любовью,
Сергей и Наталия, Сергей, Ольга, Дима, Дролька, Даунс

Wishing happiest New Year. Concerto went splendidly. Love.
Serge and Natalie, Serge, Olga, Dima, Drolka, Downes

Черновик телеграммы. Оригинал по-английски.
АК-БК. Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 16. Л. 8
Послана в Париж.
Публикуется впервые

Новый, 1933, год Сергей Прокофьев встречал вместе с Кусевицкими в их бостонском доме. В этот вечер состоялся второй из пары концертов БСО, в котором композитор исполнял под управлением Кусевицкого свой Третий фортепианный концерт. В программе звучали также Две прелюдии Баха в оркестровке Риккардо Пик-Манджиагалли (Pick-Mangiagalli) (1882-1949), Третья симфония Брамса и Испанское каприччио Николая Римского-Корсакова.


С.С.Прокофьев – О.А.Наумовой
5 февраля 1934, Париж

Дорогая Ольга Александровна,
Перед отъездом в Америку Вы прислали мне открытку, обещая по приезде в Бостон отправить мне ненужные Сергею Александровичу партитуры, для того, чтобы я мог отвезти их в Москву, для молодежи, очень нуждающейся в заграничной литературе; но по-видимому с милой небрежностью забыли об этом, т[ак] к[ак] я до сих пор жду понапрасну.
Очень прошу Вас заняться этим вопросом и прислать их мне с обратной почтой, т[ак] к[ак] в половине марта я думаю вновь отправиться в СССР и хотел бы их захватить. На этот раз Вы не сможете отговариваться отсутствием нот, т[ак] [как] я сам в прошлом году видел в рабочей комнате Сергея Александровича целую гору, про которую он говорил: “Я не успеваю даже взглянуть на них“. А между тем там было много интересной, не только оркестровой, но и камерной музыки.
Жму Вашу руку и очень прошу Вас сделать на этот раз маленькое усилие, тем более, что просьба эта не личного характера, а в интересах композиторской молодежи, которой так важно и полезно ознакомиться с техникой иностранных авторов.
Передайте самый сердечный привет тете и дяде.
Ваш
СПркфв
Машинопись с подписью от руки. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 10.
Послано в Бостон.
Публикуется впервые

Регулярно приезжая в СССР, Прокофьев выполнял своеобразную просветительскую миссию: советских музыкантов он знакомил с новинками твоорчества зарубежных композиторов, зарубежных – с наиболее талантливыми работами своих коллег в России. К примеру, находясь с 14 апреля по 6 июня 1933 в очередных гастролях по СССР, Прокофьев привез с собой новые сочинения Игоря Стравинского, Мориса Равеля, Аарона Копланда, Уолтера Пистона, Эдварда Бурлингейма Хилла, Витторио Риети (Rieti) (1898-1994), Артура Онеггера, Дариуса Мийо, Пьера-Октава Ферру (Ferroud) (1900-1936), Юджина Гуссенса (Goossens) (1893-1962) и других авторов.
Находясь в Ленинграде, Прокофьев встречается на этот раз с Борисом Асафьевым, Юрием Шапориным, Всеволодом Мейерхольдом, Сергеем Радловым, смотрит в Мариинском театре "Спящую красавицу" Чайковского и "Пламя Парижа" Бориса Асафьева - "Танцуют поразительно: Уланова, Чабукиани. Держись, Лифарь! Перепрыгнут" .
9 апреля Прокофьев участвует в концерте из своих камерных сочинений, исполняя Вторую сонату, 21 апреля играет Третий фортепианный концерт под управлением Владимира Дранишникова, который дирижирует в той же программе его Третью симфонию и "Скифскую сюиту". Характерен диалог, зафиксированный крайне не удовлетворенным на репетициях Прокофьевым с инспектором оркестра:
"Я: Точно коровы тянут в гору воз с навозом. Он: Наш оркестр первый в СССР. Я: Быть первым в СССР не дает права играть хуже, чем ща нраницей" . На концерте однако Третья симфония имеет неожиданный успех, после чего автор ее исполняет на "бис" свою Токкату.
В Москве Прокофьев встречается с Николаем Мясковским, Рейнгольдом Глиэром, Анатолием Николаевичем Александровым (1888-1982), Дмитрием Шостаковичем, Павлом Ламмом, Александром Гольденвейзером, Николаем Головановым, с режиссером Александром Яковлевичем Таировым (1885-1950), к спектаклю которого "Египетские ночи" композитор напишет год спустя музыку, с художником Петром Петровичем Кончаловским (1876-1956) – автором одного из лучших его портретов (1934), передает на Радио диски с запиями БСО и Кусевицким "Классической симфонии", присутствует на съемках фильма Александра Михайловича Файнциммера (1906-1982) "Поручик Киже" со своей музыкой, в Большом театре на "Евгении Онегине" с декорациями Исаака Рабиновича и на "Лебедином озере" с Мариной Тимофеевной Семеновой (род. 1908) в партии Одетты-Одиллии,. и на юбилиях Леонида Витальевича Собинова (1872-1934) и Антонины Васильевны Неждановой (1873-1950) - на последнем приветствует певицу вместе с группой композиторов - членов Союза Советских композиторов, на концерте лауретов Первого Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей, среди которых был будущий первый исполнитель его Восьмой фортепианной сонаты Эмиль Григорьевич Гилельс (1916-1985).
Несколько раз выступает Прокофьев в Москве с исполнением своих сочинений как пианист, 27 апреля и 7 мая играет Третий фортепианный концерт в программе из своих сочинений под управлением Константина Сараджева ("Оркестр не лучше ленинградского, но больше старается, хотя презирает Сараджева" ).
Посещают Прокофьевы также Баку, Батуми, Тбилиси, Ереван (в двух последних выступает в концертах), путешествуют по Военно-Грузинской дороге. Из музыкантов особенно отмечает в Ереване знакомого ему еще по посещению Ленинграда в 1927 композитора и теоретика музыки Христофора Степановича Кушнарева (1890-1960), а в Тбилиси главного дирижера Грузинского театра оперы и балета Евгения Семеновича Микеладзе (1903-1937), которому суждено будет стать жертвой сталинского террора.

По просьбе руководства Московской консерватории Прокофьев занимается с молодыми композиторами, завершившими обучение в ней. "Занятия с учениками и некоторые их неловкие попытки написать что-либо современное, - записывает он . Встречи с впечатлениями еще более укрепляют желание Прокофьева познакомить их с новинками западной музыки.

Кусевицкий регулярно получал новые сочинения от многочисленных издательств Европы и Америки – едва ли не все современные композиторы мечтали услышать свои сочинения исполненными БСО. В числе партитур, посланных Прокофьеву Ольгой Наумовой (написанный ее рукой список сохранился в Архиве Кусевицкого) входили: Виолончельный концерт Жака Ибера (Ibert) (1890-1962), “Die Flöte von Sanssouci” Пауля Граэнера (Paul Graener) (1872-1944), Дивертисмент Макса Траппа (Trapp) (1887- 1971), Свободные вариации и финал (Variation libres et Finale) Габриэля Пьерне (Pierné) (1863-1937), Поэма Риккардо Пик-Манджигалли (Mangiagalli) (1882-1949), Октет Игоря Стравинского, Драматическая интерлюдия Пьеро Коппола (Coppola) (1888-1971), “Journal de Bord” Жана Краза (Jean Cras) (1879-1932). Многие из этих партитур принадлежали перу композиторов явно не первого ряда, что отчасти оправдывает Кусевицкого, не находившего времени знакомиться с ними.
Каждый приезд в СССР расширял спектр впечатлений Прокофьева. В 1934 он совершил пароходную поездку по пяти рекам из Москвы в Уфу, был даже на "Евгении Онегине" в Казанском оперном театре. Предполагавшася поездка на месяц на Алтай не состоялась. В 1935 композитор дал семь концертов на Урале.

Окончательное возвращение Прокофьева в СССР в 1936 cделалось шагом абсолютно естественным для эволюции его как художника и человека. “Что за упадочническая идея писать монументальную вещь на умрающий Петербург! - выговаривал Прокофьев Владимиру Дукельскому еще в 1932 году, узнав о его намерении сочинять ораторию “Конец Санкт-Петербурга“. - Тут все-таки печать, которую накладывает на Вас общение с усыхающей эмиграцией, этой веткой, оторванной от ствола, которая в своем увядании мечтает о прошлых пышных веснах. Уж если писать, то «Ленинград» или «Днепрострой»“ .
Аргументы о том, что причиной его возвращения было нежелание оставаться в Париже на положении "второго" русского композитора после Игоря Стравинского, явно несерьезны для мастера класса Прокофьева. После отхода Стравинского от неоклассицизма Прокофьев как русский композитор оставался в Париже практически вне конкуренции. Кроме всего прочего соображения о нежелательной для Прокофьева конкуренции со Стравинским явно подогревались советской прессой. “Сильна держава Стравинского и плохо уживаются два медведя в одной парижской берлоге“, - писал, к примеру, в 1937 журнал “Жизнь искусства“ .

Говоря об антрепризе Сергея Дягилева, исследователи склонны полагать,что после 1917 она "...оставаясь русской, не стала русско-эмигрантской", что "...подобно, например, Прокофьеву, Дягилев, нося в себе образ России, не тяготел к тому ностальгическому ее образу, который складывался в искусстве русской эмиграции: для Прокофьева и Дягилева Россия не кончилась в 1917 году, и они готовы принять новый ее облик" . Слова эти вполне могли бы быть сказаны и о Кусевицком – за исключением разве что утверждения (далеко, впрочем, не бесспорного и относительно Прокофьева и Дягилева) о готовности принять новый облик России.
Подобно Прокофьеву, Сергей Кусевицкий никогда не оставался безучастным ко всему, что доходило до него с родины. В конце 20-х г.г., в пору жесточайшего голода в СССР он обращается с воззванием к французским музыкантам, призывая их прийти на помощь своим коллегам в России, которые страдают от голода и холода. "Отдавая минимальную часть Ваших доходов - один-два франка в месяц, - - пишет он, - каждый из Вас может способствовать тому, чтобы вырвать из нищеты тысячи собратьев" .
Сохраняя живой интерес к Советской России, Кусевицкий жаждал познакомиться с новинками русской музыки из метрополии, испытывал острую потребность творческого общения с коллегами-соотечественниками, с русской слушательской аудиторией. "О, если б Вы знали, - признавался он, - как в душе живет потребность иметь русскую аудиторию, которая чутко воспринимала бы передаваемое ей в музыке. Не думайте, что мы, живущие вдали от Родины, наслаждаемся только радостями окружающей нас славы и благополучия. Вы не знаете, как часто мысленно мы с вами" .

Не раз о гастролях в СССР задумывался и Кусевицкий. Еще в 1926 ему писал из Москвы брат Адольф , что, согласно газетным сообщениям, один из руководителей Российской филармонии (Росфила) Борис Борисович Красин (1884-1936) заключил договор "...со всеми русскими корифеями за рубежом в том числе с Кусевицким", что уже выступает в России певец Дмитрий Алексеевич Смирнов (1882-1944), который пел в "Концертах С.Кусевицкого" в 1918 в Москве партию Фауста в "Осуждении Фауста" Берлиоза, и что там ждут также приезда Федора Ивановича Шаляпина (1873-1938) .
В том же 1926, в один год с Прокофьевым, Кусевицкий, как говорилось уже выше, получил приглашение приехать на гастроли в Ленинград. Оно исходило от директора Ленинградской хоровой капеллы Михаила Георгиевича Климова (1881-1937). Он был тем более рад этому приглашению, что не имел подобного от директора Лениградской филармонии Александра Оссовского, Симфоническим оркестром которой сделался тот самый Государственным симфоническим оркестром, главным дирижером которого Кусевицкий был в 1917-1920.
Размышляя о поездке на родину, Кусевицкий был прежде всего озабочен, каким предстанет он перед русскими слушателями. "Я думаю, что мое искусство как никогда раньше было бы понято молодой русской аудиторией, потому что оно зиждется теперь на большем покое и внутреннем созерцании" . Особые надежды на регулярные культурные контакты с Россией питал Кусевицкий после установления 16 ноября 1933 дипломатических отношений между США и СССР и как будет видно из дальнейших писем, немало сделает - в особенности в годы второй мировой войны и после ее окончания - для укрепления этих контактов, будет настойчиво хлопотать о возможности выступлений в России БСО. С новой силой слухи о грядущем приезде в СССР Кусевицкого возобновятся весной 1945 года. И тем не менее гастроли дирижера на родине, как и выступления Шаляпина, так и не состоялись.
В своем отношении к Советской России Кусевицкий и Прокофьев в то же время во многом не сходились. В те самые годы, когда многократно гастролировавший на родине композитор подчеркивал расцвет музыкальной культуры России, дирижер поставил свою подпись под воззванием журнала "Борьба за Россию" к американскому народу (1930). Журнал этот издавался в Париже и в подзаголовке его значилось: "Близится утро, но еще ночь". Среди подписавших воззвание были Иван Алексеевич Бунин (1870-1953), Сергей Рахманинов, Александр Иванович Куприн (1870-1938), Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865-1941), Зинаида Николаевна Гиппиус (1869-1945), Владимир Владимирович Набоков (1899-1977), Николай Онуфриевич Лосский (1970-1965), Владимир Николаевич Ильин (1890-1974).
В том, что говорил и писал Кусевицкий о России, было немало общего с самыми смелыми и резкими суждениями критиков советского режима. Он сознавал, что "...потеряв надежду на успех мировой революции с помощью одной только политической пропаганды, большевики обратились к более макиавелиевскому средству - пропаганде экономической. Блaгодаря тому, что в их распоряжении находятся 120.000.000 людей, которых они превратили в рабов, которых под страхом неслыханного террора они заставляют работать почти что даром, они выбрасывают на мировой рынок товары по ценам, с которыми не одно другое государство не способно конкурировать" .
Этим объяснялась активность Кусевицкого в деле помощи русским беженцам, которых более чем через десять лет после окончания первой мировой войны насчитывалось в разных странах 2,5 миллиона. В январе 1930 в Carnegie Hall в Нью Йорке Кусевицкий дирижировал концерт БСО, весь сбор с которого пошел в фонд созданного в 1928 Общества помощи русским беженцам (American Society for the Relief of Russian Exiles). Звучали сочинения Мусоргского, Римского-Корсакова, Чайковского, Стравинского и Прокофьева. Сергей Рахманинов, участия которого в концерте Кусевицкий так хотел, выступал в этот вечер в другом, ранее запланированном концерте.

Трудно сказать однозначно, одобрял ли Кусевицкий возвращение в СССР Прокофьева. Сведения о реалиях советской действительности, о сталинском терроре доходили до него из разных источников еще в конце 20-х г.г.. Особенно болезненным подтверждением этого террора сделалась для него судьба художника Василия Ивановича Шухаева (Schukhaeff) (1887-1973), с которым и он, и Прокофьев были очень дружны в Париже.
Тесно привязанный к музыке, имевший многих друзей среди музыкантов, художник написал Париже портрет Сергея Прокофьева (1932), Игоря Стравинского (1934), Фёдора Шаляпина (1934), портреты Лины Прокофьевой, Николая Слонимского, двойной портрет пианиста Александра Боровского и виолончелиста Евсея Белоусова (1881-1945). Через много лет в Тбилиси создаст он портреты Генриха Нейгауза (1888-1964) и Святослава Рихтера (1915-1997).
Любопытны краткие суждения Шухаева о внешности запечатлённых им моделей. "Меня заинтересовала его голова, - писал художник.о Прокофьеве. - Он похож на белого негра" . Голове композитора с его высоким лбом мудреца явно тесно в раме портрета художника (те же соображения высказаны в воспоминаниях Святослава Прокофьева ). О другой своей модели Шухаев замечает: "...нос Стравинского, острый кaк нож" . Добавить к этим словам можно было бы лишь одно: не только нос, но и язык...
В 1934 Шухаев написал портрет Кусевицкого - "Портрет с контрабасом", а также картину "Контрабас Амати" - своеобразное alter ego музыканта в первый период его творчества. Перед возвращением в СССР (не без воздействия, вероятно, Прокофьева, с которым, близко подружившись, он почти одновременно вернулся на родину) Шухаев распродавал в Париже свое имущество. Кусевицкий купил у него "Контрабас Амати" за 7.000 франков. "Не знаю, удастся ли ещё сюда приехать", - провидчески писал художник в те недели Наталии Кусевицкой . В 1937 в Москве Шухаев и его жена были арестованы и провели десять лет в Магаданской ссылке.

Об очередных американских гастролях Сергей Прокофьев задумывался еще в конце 1933. “Прокофьев говорил мне, что без поддержки Вашего оркестра и еще какого-нибудь другого солидного предприятия он ехать в Америку не решился бы и просил меня спросить Вас, как Вы к этому относитесь…“, - читал Кусевицкий в одном из писем Гавриила Пайчадзе .
“Прокофьеву скажите, чтобы он не беспокоился, - отвечал дирижер в начале 1934, - играть его я в этом году буду – во-первых, «Семеро их», а затем Третью симфонию, а может быть и Сюиту из «Шута». Что же касается его приезда в Америку в будущем сезоне, то я ему ни в коем случае не советую: слишком рано, он только что был в прошлом году и гораздо выгоднее обождать еще один год. Мы во всяком случае пригласить его в будущем сезоне не можем“ .
Осуществленными оказались исполнения кантаты “Семеро их“ (13-14 апреля 1934) и Сюиты из “Шута“ (3-4 января 1935, Бостон, 4 февраля, Нью-Йорк). В конце 1934 снова по просьбе Сергея Прокофьева Гавриил Пайчадзе спрашивает Сергея Кусевицкого о возможности выступлений композитора в Бостоне в сезоне 1935-1936. Ответ его опять оказывается мало утешительным.
“Что касается Прокофьева, - пишет он, - мы его три раза приглашали для новых его произведений и сейчас не такое время, чтобы можно было бы рассчитывать на то, что мы делали для него раньше. Если он приедет в Америку, мы его пригласим, также как Стравинского, на одну пару концертов с тем, чтобы он сыграл свой Третий концерт, который со времени его исполнения несколько лет тому назад не был повторен“ .
Пайчадзе недоумевает. “Правильно ли я понял Вас, - вопрошает он, - что Вы предпочитаете, чтобы Прокофьев сыграл с Вами свой Третий концерт, а не новый Четвертый, первое исполнение которого в Америке он хотел резервировать Вам для Бостона и Нью-Йорка?“ .
“На счет Прокофьева Вы поняли правильно, - отвечает Кусевицкий, - мы его пригласим для выступления в Бостоне (только), и это не два, а одно выступление, так как пятница-суббота у нас сходят за один концерт. Мы попросим его повторить Третий концерт, а первое исполнение Четвертого уступаем кому угодно“ .
Четвертый фортепианный концерт Прокофьева так и остался несыгранным БСО и Кусевицким.

После возвращения Сергея Прокофьева в СССР Кусевицкий и Пайчадзе надеялись поначалу на сохранение делового сотрудничества с композитором. "Пребывание в России ему на пользу, - писал в 1936 Гавриил Пайчадзе. – Думаю, что там он вновь найдет твердую почву для своего творчества и сойдет с того распутья, на котором находится последнее время. Связь его с нами не нарушается, хотя известную часть своей продукции он должен будет давать Госиздату" .
Надежды Пайчадзе оказываются однако призрачными. Контакты Кусевицкого с Прокофьевым сводятся к минимуму. Вместо былых подробных, полных юмора посланий от композитора приходят из Москвы редкие суховато-деловитые письма или открытки, а потом переписка и вовсе обрывается. Чрезвычайная «разряженность» дальнейшей переписки Прокофьева и Кусевицкого не требует особых объяснений. Сделавшись полноправным членом советского общества, композитор на себе испытал весь спектр того бесправия, которое органически включало в себя запреты на свободу передвижения и переписки с Западом. “От Прокофьева сведения очень скудны, да это и не удивительно, - читал Кусевицкий в декабре 1937 в одном из писем Пайчадзе. - Очевидно и ему лучше избегать излишней корреспонденции с заграницей. <…> очень волнуюсь за Прокофьева. В настоящий момент там ничто не может гарантировать личную безопасность“ .

Последними изданными Кусевицким произведениями Сергея Прокофьева были написанная им уже в Москве Симфоническая сюита в семи частях из музыки к спектаклю Египетские ночи ор. 61 (1934, “А.Гутхейль”), партитура оркестровой версии Увертюры на еврейские темы для симфонического оркестра op.34-bis (1935, "А.Гутхейль"), Три пьесы для фортепиано ор. 59 и Три пьесы для фортепиано "Мысли" ор. 62 (1935, РМИ) , оркестровые голоса Увертюры на еврейские темы для симфонического оркестра op.34-bis, партитура Симфонической сюиты в пяти частях из музыки к кинофильму "Поручик Киже" ор. 60 (1936, "А.Гутхейль") , партитура Второго скрипичного концерта ор.63 (1937, "А.Гутхейль"), партитура Русской увертюры ор. 72 и Две песни для голоса с фортепиано из музыки к кинофильму "Поручик Киже" ("Стонет сизый голубочек" и "Тройка") ор. 60-bis (1938, РМИ) , Гавот № 8 из музыки к спекталю "Гамлет", авторское переложение для фортепиано ор. 77-bis (1939, "А.Гутхейль"). Гамлетовский вопрос "быть или не быть" Прокофьеву автором выпестовавшего его РМИ оказалмся счерпанным.
Музыка Прокофьева сохраняется однако в программах БСО: в 1934 Кусевицкий дирижирует "Семеро их" (13-14 апреля, Бостон), в 1935 – Сюиту из балета "Шут", в 1936 снова звучит под его управлением "Классическая симфония" (3-4 января, 4 февраля, Бостон; 9 января, Нью-Йорк) премьеры новых сочинений композитора продолжают украшать его афишу.

Последние гастрольные поездки композитора Сергея Прокофьева по Америке состоялись в сезонах 1936-1937 и 1937-1938. В первой из них, как и предполагалось, композитор играл свой Третий фортепианный концерт (5-6 февраля, Бостон). В той же программе Кусевицкий дирижировал "Скифскую сюиту" и Сюиту из "Апельсинов". "Скифская сюита" прозвучала также в программе БСО в Нью-Йорке (13 марта).
После концерта 6 февраля 1937 в артистическую комнату Symphony Hall чтобы познакомиться с композитором и дирижером зашли три представителя “Прокофьевского общества" во главе с его президентом Меррелом Кондитом (Merrell E. Condit). Общество это было. созданано в одном из старейших американских учебных заведений – основанном в 1769 Дартмоут колледже (Dartmouth College) (Ганновер, штат Нью Хэмпшир). В послеконцертной суете Прокофьев не придал этому визиту особого значения, но вскоре получил письмо от Кондита. “В тот вечер, 6 февраля я воспринял Ваше объяснение как добродушную шутку, - отвечал ему Прокофьев, - но после получения Вашего письма я вынужден был признать существование Прокофьевского общества как непреложный факт и прошу Вас принять мою сердечную благодарность за оказанную мне честь“ . Он обещал прислать Прокофьевскому обществу свои произведения и их записи на пластинки.
Год спустя композитор согласился участвовать в авторском камерном концерте, который Общество взялось организовать в дни его предполагавшегося приезда в Америку в сезоне 1938-1939, подчеркнув, что не потребует за это никакого вознаграждения . Однако в следующем письме писал: “Я отложил свой американский тур до следующего сезона, что повлечет за собой необходимость отложить мой визит в Дартмоут колледж, что в другом случае я сделал бы большим удовольствием“ .
"Скифская сюита" исполнялась БСО и Кусевицким в Нью-Йорке 13 марта 1937, америкканская премьера "Русской увертюры" была сыграна ими в Бостоне 15-16 октября 1937 и после этого в программы оркестра не включалась.
Наиболее урожайным на прокофьевскую музыку стал для БСО сезон 1937-1938. Под управлением Сергея Кусевицкого и самого Прокофьева звучит целая серия премьер. C Симфонической сюитой из музыки к кинофильму "Поручик Киже" Кусевицкий познакомился летом 1936 года в Париже. Тогда же присутствовал он на одном из исполнений Второго скрипичного концерта ор. 63 Робером Сетансом, который осуществил 1 декабря 1935 его мировую премьеру в Мадриде под управлением испанского дирижера и композитора Энрико Фернандеса Арбоса (Arbos) (1863-1939).
"Не хотите ли Вы иметь первое исполнение этой вещи к началу второй половины сезона, - писал Сергею Кусевицкому Гавриил Пайчадзе. – Исполнение это можно было бы тоже приурочить к приезду Прокофьева в Бостон. До получения от Вас известий на этот счет я пока не буду предлагать эту вещь никому" .
Тем же летом, приехав на гастроли в Москву, с Сергеем Прокофьевым встречается Ричард Бургин и выражает желание первым представить Америке его Второй скрипичный концерт. Сообщая об этом Кусевицкому, Пайчадзе добавляет, что Прокофьеву "...было бы очень приятно, чтобы первое исполнение этого концерта было сделано Вами, особенно если бы Вы могли дать его и в Нью-Йорке в то время, когда он будет там" . В ответ дирижер тотчас же телеграфирует: "Резервируйте пожалуйста премьеру Скрипичного концерта Прокофьева и вышлите скрипичную партию. «Киже» исполнить не смогу. С приветом, С[ергей] К[усевицкий." .
Прошло несколько месяцев. После исполнения "Поручика Киже" в Париже самим Прокофьевым (20 февраля 1937), имевшего успех у публики и прессы, Пайчадзе пишет Кусевицкому: "Сюита эта сделана замечательно ловко и с большим юмором. В первой части поразительно передана атмосфера Петербурга павловской эпохи. Так и чувствуешь, что все маршируют по морозу под гвардейские флейты. Во второй части чувствительный романс «Стонет сизый голубочек» преподнесен только так, как это умеет делать Прокофьев - и трогательно, и с легкой насмешкой. Дальше – Тройка – на редкость лиха и пьяна <…> В последней части замечательно ловко сплетены две темы. Теме «Стонет сизый голубочек» аккомпанирует тема Киже и очень здорово все попадает на место..." .
Маневр Гавриила Пайчадзе достигает цели - пересмотрев свое решение, Кусевицкий просит выслать ему партитуру "Поручика Киже". Спешно переписываются оркестровые голоса и в середине марта Пайчадзе отправляет их в Бостон. Получив партитуру, дирижер находит в ней некий для себя сюрприз – тема песни "Стонет сизый голубочек" поручена Прокофьевым контрабасу-solo - новый, куда более глубокий, чем в первой части Второй симфонии, реверанс композитора? Сюита исполняется бостонцами в Кембридже (14 октября 1937 ), затем, одновременно с американской премьерой "Русской увертюры", в Бостоне (15 и 16 октября) и, наконец, в Нью-Йорке (20 ноября).
"«Поручик Киже» и «Русская увертюра» имели огромный успех, - пишет Кусевицкий вскоре. - Я уже успел сыграть «Киже» шесть раз и намерен в этом сезоне исполнить раз восемнадцать. Надо сказать, что успех он имеет заслуженный: это действительно замечательная вещь" . Два дня спустя после концерта в Нью-Йорке Сюита "Поручика Киже" записывается бостонцами на пластинку .
Судя по принадлежавшему Кусевицкому экземпляру партитуры "Поручика Киже", из двух авторских версий он использовал ту, что исполняется без участия певца . Рукой дирижера в ней помечен хронометраж каждой части: первая - 4’20”, вторая - 4’20”, третья – 3’50”, четвертая – 2’17”, пятая – 5’20”.


В 1938 интерес к постановке "Поручика Киже" на балетной сцене проявлял Джордж Баланчин. "Думаю часто о наших разговорах в связи с совместной работой в будущем, - писал он Кусевицкому. - Хотелось бы также поставить «Киже» Прокофьева; не откажите в любезности сообщить, от кого зависит разрешение на исполнение этой вещи для балета" .
По совету Кусевицкого в сезоне 1940-1941 предполагалась также постановка спектакля на музыку "Киже" труппой "Русского балета Монте-Карло". Кусевицкий вел переговоры с ее руководителем Сержем Денэмом (Сергеем Докучаевым) (Serge Denham) и директорами (Trustees) Беркширского музыкального центра о показе этого спектакля в Тэнглвуде, но постановка так и не было реализована. Премьера балета “Русский солдат“ на музыку “Поручика Киже“ состоялась 23 января 1942 в Нью-Йорке. Ставившие его балетмейстер Михаил Михайлович Фокин (1880-1942) и художник Мстислав Валерианович Добужинский (1875-1958) многократно слушали пластинки, наигранные БСО и Кусевицким.

Рукописную партитуру Второго скрипичного концерта Прокофьева Сергей Кусевицкий получил от Гавриила Пайчадзе еще до ее выхода в свет. Вместе с партитурой в Бостон были высланы 1 декабря 1936 и все оркестровые партии. “Прокофьева мы ждем с часа на час, так как он уже в Америке и на этой неделе играет с нами, - писал дирижер. – С его Скрипичным концертом произошла заминка. Бургину некогда его учить. Кроме того хотелось бы дать первое исполнение в Америке одному из больших артистов. И вот что случилось. Только что был и играл здесь Хейфец, который очень заинтересовался Концертом, и я передал ему партитуру. Вероятно, Хейфец и даст первое американское исполнение, только не знаю, в этом ли сезоне. Во всяком случае я должен Хейфеца увидеть в скором времени, и если Концерт ему понравится, надо [его] ему оставить – ведь введя Концерт в свой репертуар, он сыграет его раз 50 по всему свету“ .
Контекст этого письма не оставляет сомнений в том, что инициатором приглашения Яши Хейфеца (1899-1987) был Кусевицкий. Как о “...величайшем в мире скрипаче, каких может быть никогда не было и не будет“, как о своем большом друге и “сердечном прекрасном товарище“ отзывался он о Хейфеце .
Американская премьера Второго скрипичного концерта, которую провели Яша Хейфец и Сергей Кусевицкий (17-18 декабря 1937, Бостон), имела равный успех у публики и у критики. В письме одного из артистов Бостонского симфонического оркестра Боаза Пиллера (Boaz Piller) к Прокофьеву читаем: “Примите мои искреннейшие поздравленич. Концерт был принят с огромным энтузиазмом оркестром и слушателями концертов в пятницу и субботу. Конечно, он был отрепетирован с величайшей старательностью Кусевицким и Хейфецем. Вы должны знать, что репетиция состоялась для Вашего концерта 16 декабря, продолжавшпася четыре с половиной часа, была длиннейшей в истории Бостонского оркестра. Но она пошла на пользу и, как я уже сказал, результатом ее сделалось великолепное исполнение» .
Рецензенты подчеркивали, что Прокофьев блистательно сохранил в партитуре равновесие между солирующим инструментом и оркестром, что музыку отличают “...возвышенность эмоций и чувство юмора, благодаря которому в медленной части концерта сентиментальная интерлюдия облекается в современное музыкальное высказывание“ .
В реальном воплощении музыки заслуга сохранения подобного баланса принадлежала, конечно, Кусевицкому. Сознавая это, Хейфец написал на титульном листе принадлежавшей дирижеру партитуры: “На память о первом исполнении этого Концерта в Соединенных Штатах 17 и 18 декабря 1939. Яша Хейфец“ .
20 декабря 1939 осуществлена была запись Второго концерта на пластинки . “Наигранные нами с Хейфецем пластинки Второго скрипичного концерта Прокофьева совершенно замечательно звучат, - писал Кусевицкий Гавриилу Пайчадзе. - И я могу сказать со спокойной совестью, что эти пластинки останутся по своему творчеству и по исполнению памятником технического совершенства нашей эпохи“ . А несколько дней спустя, в письме к Хейфецу, подчеркивал: “Я считаю, что абсолютно совершенен Концерт Прокофьева – необыкновенная ясность, чистота; последняя же часть вышла какой-то кованной, а за нее я больше всего боялся“ .
Солидарен с Кусевицким в оценке этой записи был и Сергей Прокофьев, высоко ценивший искусство Хейфеца, первая встреча с которым состоялась еще 13 февраля 1917 в Петербурге на концерте, оказавшимся последним выступлением скрипача в России перед эмиграцией в Америку . “Я привез несколько новых пластинок Я.Хейфеца, совершенно изумительно наигравшего мой Второй скрипичный концерт, - напишет он по возвращении в 1938 из Америки. – Хейфец проявил также большое мастерство в переложении фортепианных произведений для скрипки“ .
Композитор имел, вероятно, в виду транскрипции Яши Хейфеца двух пьес – “Прогулка“ и Марш – из фортепианного цикла 12 легких пьес для фортепиано ор. 65, которые, в отличие от общеизвестных Марша из оперы “Любовь к трем апельсинам“, Гавота из “Классической симфонии“, “Масок“ из балета “Ромео и Джульетта“, долгое время не числились в списках транскрипций скрипача. Двумя месяцами ранее цитированной статьи в “Известиях“, находясь в Америке, Прокофьев писал Хейфецу: “Дорогой Jascha, когда вы будете в Париже у моего издателя, попросите, чтобы он показал Вам партитуру и клавир «Стального скока». Там есть «Танец Матроса и Работницы», который, мне кажется, хорошо выйдет для скрипки. Во всяком случае мне давно хотелось его переложить“ .
14 февраля (десятью днями ранее письма Прокофьева к Хейфецу) Сергей Кусевицкий писал Гавриилу Пайчадзе о своем разговоре с Хейфецем при недавней встрече в Нью-Йорке: “Он на днях выезжает в Париж и зайдет к тебе. Ты ведь знаешь его: это замечательный артист, милейший человек. Он будет с тобой говорить по поводу произведений, переделанных им для скрипки, главным образом, произведений Прокофьева, принадлежащих нашему издательству. Конечно, речь пойдет об их издании у нас. Это очень интересно. <…> прошу тебя оказать ему внимание, не только потому, что он величайший в мире скрипач, каких может быть никогда не было и не будет, но и потому, что он мой большой друг и сердечный прекрасный товарищ. Если ты поведешь его позавтракать и угостишь водочкой, он это очень оценит... “ .
Письмо это писалось Кусевицким после встречи в Нью-Йорке с Сергеем Прокофьевым, и речь в нем шла, вероятно, о хейфецевских транскрипциях Марша из оперы “Любовь к трем апельсинам“, Гавота из “Классической симфонии“ и “Масок“ из балета “Ромео и Джульетта“. Транскрипции двух пьес Прокофьева из ор. 65 были Хейфецем, возможно, и сделаны уже к тому времени, но изданные в 1936 в Музгизе, пьесы эти были вне юрисдикции РМИ.
Месяц спустя пришло ответное письмо от Гавриила Пайчадзе. “ С Хейфецем я здесь встречался, - сообщал он. – Очень приятный человек. Один раз я пригласил его завтракать со мной, а второй раз он меня. По делам, касающися нашего издательства, я с ним договорился... “ .
Были ли изданы РМИ какие-либо транскрипции Яши Хейфеца установить не удалось. Что же касается скрипичных транскрипций фрагментов из балета Сергея Прокофьева “Стальной скок“, то они не были сделаны ни Хейфецем, ни самим Прокофьевым.
Яша Хейфец и Сергей Кусевицкий не раз еще исполняли вместе Второй концерт Прокофьева - в двух парах концертов в Бостоне (9-10 февраля 1940; 1-2 апреля 1948), в Нью-Йорке (17 февраля 1940) и на двух фестивалях в Тэнглвуде (3 августа 1948 и 28 июля 1949). Помимо названной студийной записи сохранились также две трансляционные, сделанные Кусевицким, Хейфецем и Лос-Анжелесским филармоническим оркестром в Holliwood Bowl, соответственно, 1 и 2 апреля 1949 года . 24 февраля 1959 Хейфец вторично запишет Второй концерт Прокофьева с БСО под управлением Шарля Мюнша .

Г.Г.Пайчадзе – С.С.Прокофьеву
24 октября 1934, Париж

Многоуважаемый Сергей Сергеевич,

Во время наших недавних личных переговоров Вы возбудили вопрос о возможности напечатания в СССР некоторых Ваших произведений, входящих в состав нашего каталога.
Так как в силу заключенных между нами договоров Вы уступили нам исключительное право издания этих произведений на все страны и так как, следовательно, разрешение вами всякого другого издания, кроме нашего, было бы связано с Вашей личной ответственностью перед нами, Вы обратились к нам с просьбой дать вам на то наше согласие и сообщили нам свои соображения, в силу которых напечатание в СССР некоторых из ваших произведений Вам представляется весьма желательным.
Мы вообще принципиально не склонны уступать принадлежащие нам права, хотя бы временно и частично и обычно неизменно отклоняли до сих пор все аналогичные предложения. Однако в данном случае, принимая в соображение исключительность положения и не видя пока возможности удовлетворить существующий в СССР спрос на Ваши произведения, мы готовы сделать исключение из нашего общего правила.
Настоящим письмом мы предоставляет Вам право войти в соглашение с соответствующими учреждениями и в СССР о напечатании там перечисленных ниже Ваших произведений, входящих в состав нашего каталога, на следующих условиях:
1. Разрешение будет Вами дано на одно и единственное издание определенного количества Ваших произведений, а именно:
Опус 25 Гавот для ф-п в 2 руки 5000 экземпляров
Опус 21 Сказки старой бабушки тоже 2000 “””””””
Опус 32 4 танца тоже 5000 “””””””
Опус 33 Марш тоже 5000 “””””””

2. Вы позаботитесь о твердых гарантиях в том, что указанные издания не будут выпущены заграницу. В частности. На каждои экземпляредолжно быть напечатано на видном месте6 Настоящее издание предназначено для продажив пределах СССР и не может быть вывезено заграницу».
3. Учреждение, с которым Вы договоритесь о напечатании этих произведений, обяжется уплачивать нам 5 процентов с цены каталога каждого проданного экземпляра. Рассчет по этой тантьеме может производиться дважды в год со взносом причисляющихся нам сумм Международной книге в Москве за наш счет в советских рублях.
Просим порядка ради подтвердить нам Ваше согласие с нашими условиями
Г.Пайчадзе

Машинопись с подписью от руки.
РГАЛИ ф.1929 (С..С.Прокофьев),
опись 2, ед. хр. 458, л. 1
Послано в Москву
Публикуется впервые


Г.Г.Пайчадзе – С.С.Прокофьеву
14 февраля 1936, Париж

Многоуважаемый Сергей Сергеевич,
Ссылаясь на мое письмо от 24 октября 1934 г. и на наш последний с Вами разговор, настоящим подтверждаю Вам, что мы согласны распространить условия нашего письма также и на следующие Ваши произведения:
Ор. 16 ……………………………….. тираж 2 000 экз.
Ор. 33-бис Скерцо ………………….…………5000 экз
Ор.52 ………………………………. тираж по 5000 экз
2 русских песни ……………………….тираж 5000 экз.

Кроме того мы не возражаем против появлении я в Госиздате СССР четырехручного переложения Вашей Третьей симфонии ор.44, эскиза «Осеннее» ор. 8 для оркестра и Увертюры ор. 42 в обеих редакциях.

С совершенным к вам уважением,
Г.Пайчадзе
Машинопись с подписью от руки.
РГАЛИ ф.1929 (С..С.Прокофьев),
опись 2, ед. хр. 458, л. 2
Послано в Москву
Публикуется впервые



В.Н.Цедербаум – С.С.Прокофьеву
4 июля 1936, Париж

Глубокоуважаемый С[ергей] С[сергеевич],
Я узнал Ваш моск[овский] адрес от Рабенека и позволяю себе обратиться к Вам по следующ вопросу. Предварительно я писал о нем Пайчадзе, но не получил от него никакого ответа, хотя он сейчас находится в отпуску и мог бы своевременно ответить мне
Обществo “S-te [Societe] des Films Albatros” начинает снимать в конце августа – начале сент[ября] больш[ой] фильм по сценарию, инспирированному пьесой “На дне” М.Горького. Первый набросок сценария был сделан Е.И.Замятиным и одобрен был секретаршей Ал[ексея] М[аксимовича] М.Е.Будберг (покойный Ал[ексей] М[аксимович] выразил т свое удовлетворение по поводу того, что сценарий делает Замятин). Сценарий этот будет обработан французским сценаристом Charles Spаak (лучшим во Франции), а постановка поручена Жану Ренуару, имя кот[орого] хорошо известно в Москве.
Ренуар и, конечно, многие другие очень желали бы чтобы музыку для этого фильма написали Вы и просили меня об этом Вам написать.
Прежде, чем говорить об условиях, я хотел бы выяснить принципиальные вопросы:
1. Возможно ли это для Вас
2. Могли ли бы Вы (если сценарий Вам понравится, само собой разумеется) подготовить работу в августе, с тем, чтобы в сентябре или октябре ее закончить и чтобы она была здесь зарегистрирована после окончания в первой половине ноября.
Я могу уже сейчас сказать Вам, что в качестве главных исполнителей намечаются Pierre Blanchar (Пепел), Jules Berry (Барон), Larguey (Лука), Lerigan (Костылев), Valentine Тessier (Василиса), Florelle (Надя) и Danielle Darrieux (Наташа).
Я был бы Вам чрезвычайно признателен, если бы Вы могли мне написать по этому поводу возможно скорее.
Прошу Вас передать мой искренний привет Лине Ивановне и желаю Вам всего наилучшего.
Искренне преданный Вам В.Цедербаум.
Вы можете писать мне по адресу:
“S te anon. Des Films Albatros”. 7 avenue Vion-Whitcomb Paris 16 (для меня)
Рукопись
РГАЛИ, ф. 1929 (С.С.Прокофьев), опись 2, ед. хр. 497.
Послано в Москву.
Публикуется впервые



Рабенек, Артур (Артемий) Львович (1900-1952) – долголетний сотрудник РМИ, с 1926 - заместитель директора РМИ.

Е.Будберг – ошибка В.Цедербаума в инициалах. Имеется в виду Мария Игнатьевна Закревская (впоследствии Бенкендорф-Будберг) – в 20–30-е г.г. секретарь М.Горького и его муза. Ей писатель посвятил свой роман-эпопею «Жизнь Клима Самгина». В получившем широкую известность романе Нины Берберовой «Железная женщина» (1978-1980; Нью-Йорк: “Russica”,1981) Будберг представлена двойным агентом, работавшим в НКВД и служившим в английской и немецкой разведках. По версии Н.Берберовой, Будберг передала материалы личного архива М.Горького И.В.Сталину и по его заданию убила писателя. Ответом Берберовой сделалась книга дочери М.И.Будберг Тани Александер (род. в 1915) «Эстонское детство. Воспоминания», изданной в Англии в 1987 и переизданной в России (Москва: «Русский путь», 1999), в которой предпринята попытка реабилитировать имя матери. Т.Александер явилась консультантом книги: А.М. Горький и М.И. Будберг. Переписка. 1920–1936 гг. – «Архив А.М. Горького». Т. XVI – Моска: ИМЛИ РАН, 2001.
Фильм Жана Ренуара (1994-1979) «На дне» («Les Bas-Fonds») был выпущен в 1936 году французскими и русскими кинематографистами.
Сценарий фильма «На дне» был написан совместно Жаном Ренуаром, бельгийским сценаристом Чарлзом Спааком (Charles Spaak, 1903-1975), русским писателем Евгением Ивановичем Замятиным (1884-1937) и родившимся в России Жаком Компанизом (Jacques Companeez, 1906-1956)
В нем участвовали многие известные актеры: Барон - Луи Жуве (1887-1951), Пепел - Жан Габен (1904-1976; с этого фильма началась его долголетнее творческое сотрудничество с Ренуаром), Костылев- Владимир Соколов (1889-1962)
Недавно фильм выпущен в формате DVD вместе с одноименным фильмом, снятым в 1957 году японским кинорежиссером Акира Куросавой (1910-1998).


С.С.Прокофьев – В.Н.Цедербауму
Без даты (июль 1936), Тарусса

“Zederbaum Albatros 7 Vionwhitcomb Paris. Telegraphier duree musique cachet maximum. Prokofiev Tarussa.

Телеграфируйте протяженность музыки и максимальную оплату. Прокофьев Тарусса

Черновик телеграммы, направленной в Париж.
Написан по-французски рукой С.С.Прокофьева
на письме В.Н.Цедербаума от 4 июля 1936
РГАЛИ, ф. 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 2, ед. хр. 497.
Публикуется впервые

Прокофьев музыку к этому фильму Ренуара не писал. Автором ее стал много писавший для кино французский композитор Жан Винер (Jean Wiener, 1896-1982).
Как известно, Прокофьев – автор музыки к восьми кинофильмам – «Поручик Киже» (1933), «Пиковая дама» (1938, на экраны не вышел), «Александр Невский» (1938), «Лермонтов» (1941), «Тоня» (1942), «Котовский» (1942), «Партизаны в степях Украины» (1944) и «Иван Грозный» (1942). Любопытно, что предложение Цедербаума поступило к композитору менее, чем за год до работы над музыкой к первому из этих филомов. Уже тогда Прокофьев высказывал готовность работать в кино. «Я думаю, что музыка может и должна играть в кино важнейшую роль, - говорил он, отвеча на вопросы прижской газеты “Pour Vous”. - <...> Прежде всего режиссер должен ясно осознать, что представляет собой музыка, как таковая, и к тому же совершенно необходим тесный контакт между композитором и постановщиком. Вот возможный вариант работы: сначала точно захронометрировать продолжительность сцен, диалогов и т.д.; только затем к своей работе может приступить композитор, а затем и постановщик, строго соблюдая установленный хронометраж, чтобы кадры соответствовали музыке. <...> мне кажется, кинематограф может предложить композитору интересные формы сотрудничества, однако при том условии, что егоне будут рассматривать в качестве музыканта, которому заказывают музыку на час, а потом, в последний момент, обращаются к нему с просьбой вырезать здесь три минуты и добавить десяит минут чуть дальше» .
Точно так будет протекать в будущем совместная работа Прокофьева с Сергеем Эйзенштейном. Отсутствие живого контакта с постановщиком кинофильма «На дне» Жаном Ренуаром и уверенности в общности позиций с режиссером и послужили, надо думать, причиной отказа композитора от предложения Цедербаума. Автором музки к кинофильму стал много писавший для кино французский композитор Жан Винер (Jean Wiener, 1896-1982).





С.С.Прокофьев - Н.Л. Слонимскому
29 марта 1937, Москва

Многоуваж Н[иколай] Л[еонидович],
Благодарю Вас за программы и вырезки, очень прошу присылать и впредь. Об исполнении Скифской сюиты в Нью Йорке я узнал, например, только от Вас. Бостонский оркестр обещать играть в апреле мою Русскую увертюру ор. 72, - буду очень благодарен, если пришлете критику и программы, как бостонские, так и нью-йоркские.
При сем некоторый материал для Вашей книги, то есть все, что было под рукой. Для 2-го издания я подберу Вам дополн[ительный] материал Постараюсь также повлиять на Мяск[овского], чтоб он прислал Вам даты своих соч[инений]: человек он аккуратный, но его трудно раскачать
Жму вашу руку.

Ваш …
Рукопись. Черновик
РГАЛИ, ф. 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 2, ед. хр. 273
Послано в Бостон
Публикуется впервые


С.С.Прокофьев - “Хенсель и Джонс“
Без даты и места [начало 1938]

<Внимание абзацным отступам!>
абзац <…> The program for Boston will be as follows:
1/ “Chout”, op. 21 bis
Danse des femmes des Bouffons
Le Bouffon travesti en jeune femme
L’Arrivee du marchand
5me entr’acte et enterrement de la chevre
Danse finale
2./ First Piano Concerto, op. 10
Intermission
3./ ” Peter and the Wolf, .op. 67 (A musical tale for children)
4. / “Romeo and Juliet,”, Second Suite, op. 64, ter.
Montagues and Capulets
Juliet, the Maiden
Friar Laurence
Dance
The Parting of Romeo and Juliet
Dance of the West Indian'Slave Girls
Romeo by Juliet’s Grave
абзац “Chout” comprises 12 numbers of which I will play five. Having no score at hand, I give these titles by heart and am probably making some mistakes. They should be verified in Boston accordingly to the score, and if there would be any doubt, the Boston management should question me.
абзац I believe, Boston Symphony possesses the material of “Chout” In the negative, they can get it from Galaxy. I have the other three materials which I will bring with me. Or I: can send them to Boston as soon as I know that they will not be needed elsewhere before Boston. "Peter and the Wolf" requires a reader who reads the text between the music. I talked this matter over wit} Koussevitzky who has somebody in view for the purpose. Dukelsky, whose telephons is Col. 5-6185 or whom you may reach via Mme. Prokofieff, has a piano score which he can lend to this reader for study. If he will hot, I can send my copy which I should prefer to keep otherwise. <…>"
абзац <…> Программа для Бостона будет таковой:
1/ “Шут”, ор 21-bis
Танец шутиных жен
Шут, переодетый молодухой
Приез купца
Пятый антракт и похороны козлухи
Заключительный танец
2/ Первый фортепианнвый концерт, ор.10
Перерыв
3/ “Петя и волк“, ор. 67 (Музыкальная сказка для детей)
4/ Вторая сюита из балета “Ромео и Джульетта“, ор. 64-ter
“Монтекки и Капулетти“
“Джульетта-девочка“
“Патеро Лоренцо“
“Танец“
“Встреча Ромео и Джульетты перед разлукой“
“Танец антильских девушек“
“Ромео у могилы Джульетты“.
Сюита из “Шута“ включает в себя 12 номеров, из которых я буду исполнять пять. Не имея на руках партитуры я даю эти названия по памяти и возможно не без ошибок. Они должны будут быть проверены по партитуре в Бостоне, и, если будут какие-либо сомнения, руководство Бостонского оркестра обратится ко мне.
Я надеюсь, что Бостонский оркестр имеет оркестровые партии Шута. В противном случае их можно достать в “Галакси”. Oркестровые материалы трех других произведений находятся в моих руках и я привезу их с собой. Или я могу выслать их в Бостон как только мне станет известно, что они не нужны нигде кроме Бостона. В партитуре “Петя и волк“ имеется партия чтеца, читающего текст между музыкальными номерами. Я обсуждал данный вопрос с Кусевицким, который имеет кого-то для этого на примете. Дукельский, чей телефон 5-6183, или кого Вы застанете через миссис Прокофьеву, имеет фортепианный клавир, который он может дать чтецу для изучения. Если он не даст, я могу выслать свою копию, которую предпочитаю в другом случае держать при себе. <…> ”.
Обратный перевод с английского
по фрагменту, цитированному в письме
Haensel and Jones к менеджеру БСО
Джорджу Джадду
от 21 февраля 1938, Нью-Йорк. АК-БК.
Послано в Нью-Йорк.
Публикуется впервые
Речь идет о программах выступления Сергея Прокофьева-дирижера в концертах БСО 25-26 марта 1938, подтверждения которых ожидали его менеджеры.

В январе 1938 перед приездом в Америку Прокофьев гастролировал в Париже, Праге и Лондоне. Гавриил Пайчадзе встречался с композитором в Париже и договорился об издании “Русской увертюры“ ор. 72, незадолго до того переоркестрованной им. “Видел я три дня назад Прокофьева, - сообщал директор РМИ Сергею Кусевицкому. - Говорил я с ним мало, да и чувствую, что лучше его ни о чем не расспрашивать. Сказать правду он не может, а заставлять его кривить душой не хочется. Спросил его только, правда ли то, что говорят о Шухаеве. Это оказалось почти правдой. Он сослан вместе с женой в Сибирь, а не в Соловки “ .

От Гавриила Пайчадзе и Владимира Цедербаума узнал Кусевицкий об окончании Сергеем Прокофьевым балета “Ромео и Джульетта“ и о скомпанованных им двух Сюитах из балета, об исполнении Второй сюиты в Париже под управлением автора, наконец, о том, что обе Сюиты будут опубликованы в Музгизе. В марте 1938 Прокофьев прибыл в Бостон, где провел вместе с Бостонским оркестром американские премьеры Симфонической сказки “Петя и Волк“ и Второй сюиты из балета “Ромео и Джульетта“ (25-26 марта, Бостон). В той же программе он продирижировал Сюиту из балета “Шут“ и, исполнил под управлением Ричарда Бургина (впервые в Бостоне) свой Первый фортепианный концерт.
Молодой Леонард Бернстайн писал в рецензиях на эти концерты о неровности прокофьевской музыки. Истинным шедевром воспринял он сказку ”Петя и Волк” , Сюиту из балета “Шут“ назвал “отлично написанным сочинением с безудержным добродушием.“ , Сюиту из балета “Ромео и Джульетта“ счел чрезмерно растянутой, писал о недостаточном внутреннем единстве Второго скрипичного концерта, о том, что музыка Первого фортепианного концерта посредственна, подобна студенческому сочинению .
Неизвестно, прочитал ли Прокофьев написанное Бернстайном. Если бы прочитал, немало удивился бы эволюции музыкальных вкусов за четверть века, прошедших со времени премьеры Первого фортепианного. Как вспоминал Владимир Дукельский, музыка эта прозвана была тогда “по черепу”. “Веселая, размашистая тема, которой концерт открывался, именно так действовала на ошеломленного слушателя: бьют палкой по голове, хоть караул кричи“ .

На обратном пути в Париже Сергей Прокофьев рассказывал Гавриилу Пайчадзе, что рад был новой встрече с Кусевицкими, что обоих их нашел в блестящем виде. По возвращении в Москву он писал, что из всей его поездки “...в художественном отношении наиболее интересными были концерты в Лондоне и Бостоне“ . “Публика очень веселилась, - добавлял он об исполнении в Бостоне “Пети и Волка“. – Чтец, ведущий программу, обратился к слушателям со словами: «Мои дорогие дети», хотя в зале сидели серьезные, взрослые люди... “ .
Не веселились однако критики. В одном из интервью Прокофьев имел неосторожность сказать, что представляет американцам детскую сказочку потому, что они до сих пор не принимают его серьезную музыку. Это вызвало в его адрес несколько резких выпадов прессы.
Невесело было в то время и на душе самого Сергея Прокофьева. Владимир Дукельский писал об в своих воспоминаниях о композиторе об их совместном посещении в Нью-Йорке знаменитого магазина игрушек Мэйси: “С[ергей] С[ергеевич] резвился как ребенок, широко улыбаясь: он обожал всевозможные технические новинки и чудеса игрушечной механики. Внезапно он повернулся ко мне, исследовав великолепный детский самолет, и, моргнув предательски мокрыми ресницами, спросил нарочито грубовато: «Ты знаешь, Дима, я только что сообразил, что в твои края я вернусь не скоро... Не думаешь ли ты, что тебе было бы неплохо съездить в Россию?» - «Нет, не думаю!», - ответил я, храбро улыбаясь, чтобы замаскировать беспокойное предчувствие. Прокофьева я больше не видел“ .

В программах Сергея Кусевицкого Вторая сюита из “Ромео и Джульетта“ появилась впервые весной 1938 (31 марта, Нью-Йорк). Хотя дирижер не имел возможности познакомиться с полной партитурой балета и знал только две сделанные композитором оркестровые сюиты из его музыки, он сразу же распознал в “Ромео и Джульетте“ этапную работу композитора. В письме Гавриила Пайчадзе читал он о “Ромео“ как о музыке “...простой, свежей, насыщенной мелодией“ ; в рецензии Леонарда Бернстайна на американскую премьеру Сюиты из балета, проведенную самим Сергеем Прокофьевым, нашел сетования на “...неспособность композитора сочинять истинно трагическую музыку“ . Сам же он услышал в “Ромео“ “...более глубокого Прокофьева и гораздо более интересного музыкально“, чем в “Поручике Киже“, который написан “...в легком настроении, развлекает и звучит блестяще, почему и имеет большой успех у публики“ .
Первую сюиту из “Ромео“ Кусевицкий не исполнял. В принадлежавшей ему партитуре сюиты нет никаких дирижерских ремарок . В партитуре Второй сюиты сохранилась сделанная рукой дирижера пометка, согласно которой им выпускались V и VI номера . Дирижер Кусевицкий разделял мнение Бернстайна о некоторой затянутости Второй сюиты и советовал делать аналогичные купюры своим коллегам, в частности, Артуру Родзинскому. Единственная грамзапись Кусевицким Второй сюиты содержит следующие номера – “Монтекки и Капулетти“, “Джульетта-девочка“, “Танец“ и “Ромео на могиле Джульетты“ .
Год спустя Кусевицкий исполнил и симфоническую сказку ”Петя и Волк” (1 февраля, Бостон, 8 февраля 1939, Нью-Йорк). Две эти партитуры сделались вскоре наиболее часто звучащими в программах бостонцев из всех других прокофьевских. “Я два раза исполнил «Петю», - писал Кусевицкий, - и это имело такой сенсационный успех на нашем бенефисе в Бостоне и в Нью-Йорке, что я получил целый ряд запросов повторить его в Бостоне, Нью-Йорке, Кембридже, Нью-Хэйвене и Провиденсе. Все эти исполнения даны будут на протяжениии одного месяца.... “ .
Через неделю после американской премьеры “Пети и Волка“ дирижер обратился с письмом к Уолту Диснею (Disney) (1901-1966). “На протяжении многих лет я следил я с пристальным интересом и восхищением за Вашей замечательной работой, - писал он, - но сегодня хочу поздравить Вас с Вашим последним шедевром – «Белоснежкой», которая является, как мне предстaвляется, пределом возможного в киноискусстве. <…> Одновременно мне хотелось бы обратить Ваше внимание на музыкальную композиицию «Петя и Волк», представленную недавно в наших бостонских концертах композитором Сергеем Прокофьевым. Я бы назвал ее «музыкальной иллюстрацией» волшебной сказки. Повествование очаровательно и музыка настолько изобразительна, что так и напрашивается быть адаптированной и воссозданной «Уолтом Диснеем». Я убежден, что совместные усилия двух таких продуктивных художников, как Вы и Сергей Прокофьев, добавит новый шедевр к Вашим несравненным экранным постановкам“ .
Поскольку Сергей Прокофьев жил в те дни в бостонском доме Кусевицкого, есть все основания предполагать, что он был в курсе содержания этого письма. Ответ на него пришел не сразу и подписан был не самим Диснеем, а одним из сотрудников корпорации ”Walt Disney Productions”. “После бостонских исполнений этого произведения, - говорилось в нем, - мы получили много писем с аналогичным предложением, и в нашем исследовательском досье имеется уже отчет относительно возможности экранизации этого повествования.. Надеемся, что через некоторое время мы сумеем найти путь для удовлетворения желаний многих поклонников музыки Прокофьева“ .
В июне 1938 Сергей Кусевицкий лично познакомился с кинорежиссером на торжественной процедуре в Йельском университете – обоим им вручали докторские дипломы. Надо полагать, тема прокофьевского фильма не была обойдена в их разговоре. Год спустя РМИ заключило контракт с корпорацией ”Walt Disney Productions” на использование в одном из ее фильмов музыки ”Весны священной” Игоря Стравинского. Идея фильма “Петя и Волк“ так и не претворялась в жизнь. ”Надеюсь, - писал Кусевицкий в 1941 году в калифорнийскую контору фирмы Columbia Management, - Вы сумеете довести до конца соглашение с Диснеем относительно мультипликационного фильма «Петя и Волк», который должен иметь большой успех” . Фильм “Петя и Волк“ был выпущен Диснеем на экраны только 15 августа 1946. Как и предполагал Кусевицкий, он получил широкую известность в Америке и за ее пределами.
Сделался Сергей Кусевицкий также «крестным отцом» детской книжки ”Прокофьев. Петя и Волк”. Опубликованная по его совету известным американским издателем Альфредом Кнопфом (именно он издавал в 1931 книгк Артура Лурье о Кусевицком) и иллюстрированная чудесными рисунками Уоррена Чаппелла, она содержала портреты всех героев сказки и символизирующие каждого из них музыкальные темы. ”Впитывая оркестровое повестование, «Петя и Волк» обладает очарованием и простотой всех волшебных сказок, - писал Кусевицкий в маленьком предисловии к книге. – Обращенная в основном к детям, она обладает универсальной привлекательностью. Энтузиастические аплодисменты, с которыми широкая публика приветствовала мои исполнения с Бостонским оркестром этой необыкновенно трогательной сказки, были паразительными. Растущий интерес взрослых слушателей к «Пете и Волку» особенно знаменателен для меня“ .
“Петя и Волк“ снова прозвучит под управлением Сергея Кусевицкого на летнем фестивале в Тэнглвуде (1950). В качестве чтеца приглашена будет Элеонора Рузвельт - см. об этом ниже, в комментариях к недатированному письму Л.И.Прокофьевой к С.А.Кусевицкому (конец 1940-начало 1941).

Сергей Прокофьев подарил Сергею Кусевицкому рукописную партитуру Второй сюиты из “Poмео“. Собственностью РМИ сделались рукописная партитура и оркестровые голоса ”Пети и Волка”, которые были куплены Кусевицким у композитора. Право на публикацию обеих партитур оставалось за московским издательством Музгиз. Функцию его американского представительства и право проката партитур и нотного материала симфоническим оркестрам приняло на себя – вероятнее всего, без официального оформления условий – РМИ. Кусевицкий охотно предоставлял эти ноты многим американским оркестрам и дирижерам. Встреча Прокофьева и Кусевицким в 1938 в Бостоне оказалась последней.

В январе 1939 года Сергей Кусевицкий прочитал в одном из американских журналов об окончании композитором Сергеем Прокофьевым Виолончельного концерта ор. 58. По его просьбе Гавриил Пайчадзе запросил композитора, возможно ли будет издать концерт в РМИ или, в случае издания в СССР, сможет ли РМИ представлять его в Америке. Композитор ответил, что работает над клавиром и обещал выслать партитуру сразу же по завершении работы. Пайчадзе знал, что в начале этого года Прокофьеву было отказано в выезде за границу. “Можно ожидать, что ему будет запрещено печататься в заграничных изданиях, как это запрещено всем советским композиторам... “, - сетовал он .
Сергей Кусевицкий, со своей стороны, жаждал как можно скорее получить Виолончельный концерт и передать его для первого исполнения своему давнему, еще по России, другу Григорию Пятигорскому. “Прошу сделать копию с манускрипта и послать Пятигорскому немедленно, чтобы он успел выучить его до момента выхода в печать, - писал он Пайчадзе. – <…> Я хотел бы, чтоб Пятигорский имел исключительное право исполнения Виолончельного концерта Прокофьева на протяжении одного года, и если этот концерт ему понравится, то он гарантирует ряд исполнений“ .
Прямых контактов с Сергеем Прокофьевым не было ни у Сергея Кусевицкого, ни у Гавриила Пайчадзе. “Мне приходится писать ему стороной и обиняком и вообще избегать по возможности подчеркивать его связь с нами“, - сообщал Пайчадзе Кусевицкому . Именно поэтому только в феврале 1939 года узнал дирижер, что мировая премьера Виолончельного концерта осуществлена была еще 26 ноября 1938 в Москве виолончелистом Львом Владимировичем Березовским (1898-1960) и дирижером Александром Шамильевичем Мелик-Пашаевым (1905-1964).
Гавриил Пайчадзе обратил внимание Сергея Кусевицкого на неловкость ситуации, напомнив ему, что когда два года назад Григорий Пятигорский просил Сергея Прокофьева сочинить для него концерт, композитор предложил ему заказать новое сочинение и тем самым получить право его эксклюзивного исполнения. “Пятигорский от этого уклонился, а теперь, когда Прокофьев все-таки сочинил концерт, выходит что он желает получить это исключительное право бесплатно, да еще согласен гарантировать какое-то количество исполнений, если концерт ему понравится, - писал Пайчадзе. - Такая постановка вопроса представляется мне несколько обидной для композитора прокофьевского ранга, и я боюсь, что Прокофьев именно так к этому отнесется. При всей нашей общей симпатии к Грише Пятигорскому, - заключал он, - мы должны заботиться и о том, чтобы не оказаться в фальшивом положении в отношении Прокофьева“ .
Заключение директора РМИ не было однако бесспорным. Он не знал – и Сергей Кусевицкий написал ему об этом в ответном письме – что при следующей встрече с Прокофьевым, когда Пятигорский повторил свою просьбу, композитор ответил, что “...пишет только для советских виртуозов“ . Виолончелист же заметил, что все равно играть концерт будет.
“Наконец получил Концерт Прокофьева <…>, - сообщал Кусевицкому Григорий Пятигорский. – Концерт превосходный, и мне доставит громадное удовольствие работать над ним. Партитуры я еще не видел, но уверен, что Концерт оркестрован с обычным прокофьевским мастерством. Партия виолончели неудобная и трудная, но я надеюсь эти трудности с успехом преодолеть. Где и когда будет первое исполнение этого Концерта?! Не имея от Вас директив, я, конечно, в Европе ни одному оркестру в программу Прокофьева не давал. Идеально может быть только одно – и это Бостонский оркестр!!!“ .
Право на первое американское исполнение Виолончельного концерта Сергей Прокофьев уступил Сергею Кусевицкому. В выборе солиста сомнений у дирижера не было. “Намереваюсь исполнить Виолончельный концерт Прокофьева в конце ноября, - телеграфировал он Гавриилу Пайчадзе. – Найди возможность выслать специальной оказией в Бостон партитуру и оркестровые голоса“ .
Хотя копию партитуры Виолончельного концерта композитор оставил при последнем посещении Парижа в РМИ, выполнить просьбу Сергея Кусевицкого было почти невозможно. Шла вторая мировая война. Париж жил под угрозой гитлеровского нашествия. Все работы РМИ по гравировке нот пришлось приостановить. Несмотря на все это Гавриил Пайчадзе пытался подготовил комплект оркестровых голосов чтобы выслать их вместе с партитурой в Бостон. Кусевицкий получил их однако с опозданием и американская премьера Виолончельного концерта состоялась только весной следующего года (8-9 марта 1940, Бостон; 14 марта, Нью-Йорк). Первая публикация клавира Виолончельного концерта была осуществлена лишь в 1951 издательством Anglo-Soviet Music.
Мнение о музыке Виолончельного концерта было у Сергея Кусевицкого, по всей вероятности, не столь восторженным, как у Григория Пятигорского. В сентябре 1948 года дирижер снова получит партитуру Концерта. Награвироваванная РМИ с целью проката оркестрам, она останется теперь в собственности лондонского издательства “Бузи энд Хоукс“ (Boosey and Hawkes). Предназначалась партитура для Пятигорского, который взялся отредактировать сольную виолончельную партию. Два месяца спустя Ольга Наумова напишет, что ”... после внимательного ознакомления с Виолончельным концертом Прокофьева Кусевицкий не намерен возвращаться к нему” . Премьерные исполнения его так и остались для Кусевицкого дирижера единственными. Позднее Прокофьев попросит прислать ему остававшуюся в издательстве партитуру Виолончельного концерта.

С.С. Прокофьев – Н. Л.Слонимскому

9 февраля 1939, [Москва]

Dear Mr. Slonimsky

I expected to come to the United States around this time, but inas- much (???) my tour is postponed next season. I send you the informations you wanted about my composirtions – for the next edition of your book. Unfortunately, I could not give you some of dates (1th concerto, “Ugly Duckling,” Classical Symph[ony], 3 and 5 symph[ony]) as I have no material at hand, but I hope to be able to do this later.
With kind regards’
Sincerely yours
[SPrkfv]


Абзац Дорогой мр. Слонимский,

Абзац Я намеревался приехать в Соединенные Штаты примерно в это время, но мой тур отложен на следующий сезон. Я посылаю информацию, которую Вы запрашивали о моих сочинениях для следующего издания Вашей книги. К сожалению, я не могу дать Вам некоторые датировки (Первого концерта, “Гадкого утенка”, “Классической” симф[онии], 3 и 5 симф[оний]), так как у меня нет на руках материалов, но я надеюсь, что смогу [что смогу? – Ю.П.] сделать это позднее.
Абзац С наилучшими пожеланиями,
Абзац Искренне Ваш
Абзац [С.Пркфв]

Рукопись. Черновик. РГАЛИ, ф. 1929, оп. 2, ед. хр. 273. Оригинал по-английски. {СНЯТЬ СНОСКУ!} Послано в Бостон. Публикуется впервые


С.С.Прокофьев - “Хенселю и Джонсу“
3 июля 1939, Нью-Йорк

Boston Symphony engagement firm. Desirable finish tour Pasific coast firat half march id necessary.

Приглашение Бостонского оркестра подтверждено. Гастроли желательно завершить на Тихоокеанском побережьи в первой половине марта.
Телеграмма.
Оригинал по-английски.
Цит. по телеграмме
“Haensel and Jones” к
С.С. Прокофьеву от 5 июля 1939.
Послана в Нью-Йорк.
Публикуется впервые


“Хенсель и Джонс“ - С.С.Прокофьеву
5 июля 1939, Нью-Йорк

Dear Mr. Prokofieff,
This is acknowledge receipt of your cable of July 3rd which reads as follows: «Boston Symphony engagement firm. Desirable finish tour Pasific coast firat half march id necessary.»
As we have received no particulars to date about your appearance with the Boston Symphony next season, we have written to the Manager of the Orchestra accordingly and hope to receive this information from him.
Haensel & Jones.
Managers of Musical Artists.


Уважаемый мистер Прокофьев,

Настоящим подтверждаем получение Вашей телеграммы от 3-го июля следующего содержания:
“Приглашение Бостонского оркестра подтверждено. Гастроли желательно завершить на Тихоокесанком побережьи в первой половине марта“.
Поскольку мы до сих пор не получили конкретных сведений о Ваших выступлениях с Бостонским оркестром в следующем сезоне, мы написали менеджеру оркестра и надеемся получить эту информацию о него.
Хенсель и Джонс
Телеграмма.
Оригинал по-английски.
АК-БК.
Послана в Нью-Йорк Москву.
Публикуется впервые

С.С.Прокофьев – М.Ф. Астрову
8 июля 1939, Москва

Сher Monsieur Astroff,

Je suis content d'apprendre la possibilité d'un engagement à Boston. Trèes important de savoir la date exacte aussitot que possible. Elle devrait être avant le 15 Fevrier ou tout de suite apres New York, c'est a dire apres le 25 Février. Cette date décidera du bateau par lequel je devrai faire la traversee et par conséquent, des dates pour 1'Europe. <…>
Serge Prokofieff.

Дорогой мистер Астров,

Рад был узнать о возможности приглашения в Бостон. Мне было бы очень важно как можно скорее знать точную дату. Она должна быть до 15 февраля или сразу же после Нью-Йорка , то есть 25 февраля. От этого будет зависеть каким пароходом сумею я вернуться в Европу <…>
Сергей Прокофьев
Машинописная копия с подписью от руки.
Оригинал по-франузски. – АК-БК.
Местонахождение адресата неизвестно.
Публикуется впервые

После запрета Сергею Прокофьеву выехать в начале 1939 в концертное турне по Европе сомнительно было, что разрешены будут предстоявшие ему гастроли в Америку. В мае композитор писал Гавриилу Пайчадзе, что в сезоне 1939-1940 надеется все-таки приехать в Америку и на январь 1940 имеет приглашение от Нью-Йоркской филармонии, что намерен дирижировать, помимо собственных сочинений – в частности, Третьей симфонии, и сюит из балетов “Шут“ и “Ромео и Джульетта“, также произведения Николая Мясковского (Четырнадцатую симфонию) и Дмитрия Шостаковича.
Абзац!“Прокофьев приглашен выступить с нами в этом сезоне в Бостоне, - напишет Сергей Кусевицкий Эфраиму Готлибу в начале октября, - но кто возмется предвидеть, что может случиться между теперь и потом – мы надеемся на лучшее“ . Однако, как говорилось уже, гастроли композитора так и не состоятся.
Лишь отдельные скупые сведения получал теперь Кусевицкий из косвенных источников о жизни и творчестве Прокофьева, рад был известию об успехе в июне 1940 года московской премьеры его новой оперы “Семен Котко“.

Ф.В. Вебер – С.С. Прокофьеву
28 сентября 1939, Берлин

Многоуваж[аемый] С[ергей] С[ергеевич],
Давно Вам не писал и давно не имел от Вас никаких известий. Не знаю, находитесь ли вы сейчас в Москве и не знаю правилен ли этот Ваш адрес. Во всяком случае надеюсь, что это письмо застанет вас в Москве.
Абзац! Как Вы поживаете и Ваша семья? Какие новые произведения написали? Понятно, если мы так долго не видимся и не переписываемся, хочется поставить еще много вопросов.
Вчера в здешней народной опере (Volksoper Kraftdurch Freunde) состоялась премьера Вашего балета “Шут”. Успех был грандиозный как у публики так и, кажется, у прессы. Посылаю Вам первую критику, которая только что вышла. Музыкально было очень приемлемо и сценически очень мило. Завтра идет во второй раз. В октябре идет 4 раза. Нам гарантировали 10 спектаклей, но я думаю, что пойдет гораздо больше. Контракт подписан до июня 1940.
Сейчас я стараюсь помножить в Германии “Игрока” и “Любовь к трем апельсинам”. Очень интересуется этими операми Гос[ударственная] опера в Штутгарте.<…>

Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929, оп. 2, ед. хр. 392. Послано в Музыкальное издательство, в Берлин. Москву

В последующих строках письма Вебер жалуется на прерванность всяческих связей с Парижем, издательством Сергея Кусевицкого, Гавриилом Пайчадзе, а также на отсутствие нотных материалов РМИ, которыми он мог бы снабжать немецкие театры и исполнителей, пишет , что в берлинской конторе РМИ он остался один – все остальные призваны на фронт.


С.С. Прокофьев – Ф.В. Веберу

29 октября 1939, [Москва]

Мноуваж[аемый] Фед[ор] Вл[адимирович],
Ваше письмо от 28 сентября я получил с некот[орым] запозд[анием]. С большим интересом прочитал о премьере моего ”Шута” в Берлине, Буду очень благодарен, если пришлете (закажите) рецензии. Вообще, поскольку моя музыка вновь начала исполняться в Герм[ании], я хотел бы, чтобы Вы подписали меня на газет[ные] вырезки и пересылали их сюда по мере накопл[ения] заказн[ыми] письмами.
Относительно возможности торговли нотами с СССР я думаю Вам лучше всего обратиться непосредств[енно] в Межд[ународную] книгу Кузн[ецом] мост[у] 18. Оркестров[ые] материалы моих сочинений, находившиеся в Мед[ународной] книге, переданы, согласно указания директора издательства, в Союз композиторов.
С пожеланиями всего наилучшего.
Уважающий Вас
[Прокофьев]

Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929, оп. 2, ед. хр. 392. Черновик, написанный карандашом на письме Ф. Вебера к С.С.Прокофьеву от 28 сентября 29 октября 1939. РГАЛИ, ф. 1929, оп. 2, ед. хр. 392. Послано в РМИ в Берлин.


Л.И.Прокофьева – С.А.Кусевицкому
Без даты и места (конец 1940 - начало 1941, Москва)

Дорогой Сергей Александрович,
Шлю Вам наилучшие пожелания в Новом году. Вспоминаю Вас и былые годы с нежностью. Надеюсь еще раз услышать Ваше детище Бостонский оркестр. Вы не приедете сюда?
Best love. (С любовью – англ.)
Пташка.
Наш гений немного спятил – Вы, вероятно, cлыхали – говорят, в его годы случается, а у него представляете...
Почтовая открытка. АК-БК.
Послана в Бостон.
Датируется годом начала романа
С.С.Прокофьева и М.А.Мендeльсон.
Публикуется впервые.

Еще в 1938, в санатории в Кисловодске, где отдыхали Сергей и Лина Прокофьевы, композитор познакомился с 23-летней третьекурсницей Московского Литературного института Мирой Александровной Мендельсон, которая была почти на четверть века младше его. Сильнейшее чувство полностью захватило их обоих. Как пишет автор одной из последних в России книг о Сергее Прокофьеве Марина Нестьева, "...композитор ощущал, что уже несколько лет каждый, он и его первая жена, вели свое, независимое от другого существование, что личная его жизнь уже давно «пустыня»" .
Как вспоминал сын композитора Святослав Прокофьев, "...летом 1940 года мы снимали часть дачи на Николиной Горе <…> На даче отец почти не бывал, мама тоже. <…> Родители были в городе; видимо, там они переживали свою драму. <…> Окончательно отец ушел из дому в начале 1941 года . Это было тяжело. Мама лежала в беспамятстве, он подошел к ней, встал на колени, они попрощались. Я проводил его до двери, последние его слова были: «Когда-нибудь ты меня поймешь. <…>
Домой отец зашел еще пару раз, это было до войны. Зашел, как водится, на детей посмотреть, взять что-то из нужных ему вещей. Мама очень волновалась и готовилась к этим встречам, внешне тогда все выглядело чуть ли не так, как прежде, но ни к чему не привело — он не вернулся" . На протяжении всех военных лет Прокофьев помогал материально своим детям.
Мира Мендельсон – автор стихотворных текстов в опере Прокофьева "Обручение в монастыре" ор. 86, сюжет которой ("Дуэнья" Ричарда Шеридана) был именно ею был подсказан композитору, а также соавтор либретто опер "Война и мир" ор. 91 и "Повесть о настоящем человеке" ор. 117.
Для Лины Ивановны уход Прокофьева сделался огромной личной драмой. Однако в послевоенные годы она нашла в себе силы душевно оправиться и продолжала даже (насколько было это возможно в московских условиях) вести светский образ жизни. "Отец, уйдя к Мендельсон, перестал поддерживать контакты с иностранцами, а мама продолжала. Это ее и погубило", - рассказывал Святослав Прокофьев . 20 февраля 1948 Лина Ивановна была арестована по стандартному для тех лет обвинению в шпионаже и измене родине и приговорена к двадцати годам строгих лагерей.

В феврале 1941 года в связи с его 50-летием Сергея Прокофьева два американских университета даровали ему почетные степени. Согласно традиции, для получения дипломов требовалось его личное присутствие. Композитору направлены были официальные письма, но никакого ответа на них не последовало. “Я боюсь, что он не приедет, и ему придется ждать получения почетных степеней до своего 60-летия“ - писал Сергею Кусевицкому Эфраим Готлиб .
Две недели спустя Готлиб сообщил ему, что получил еще одно письмо от Прокофьева, который надеется все-таки в апреле приехать в Америку и отметить здесь свое 50-летие . На просьбу Готлиба возглавить комитет по проведению этого юбилия Кусевицкий ответил отказом. “Я думаю, - писал он, - что в ситуации Прокофьева упоминание моего имени может быть только во вред ему“ .


А.А.Громыко – С.А.Кусевицкому
8 ноября 1941, Вашингтон

It is regretted that it would not be safe to depend on Serge Prokoffiev’s coming to the United States due to war situation. Andrey Gromyko, Charge d’affairs.

Из-за военной ситуации ехать Сергею Прокофьеву в Соединенные Штаты Америки было бы, к сожалению, не безопасным.
Андрей Громыко, Поверенный в делах [СССР в США. – В.Ю.]

Телеграмма.
Оригинал по-английски.
РГАЛИ, ф. 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед. хр. 9.
Послана в Бостон.
Публикуется впервые


Вторая мировая война еще более разделила Сергея Прокофьева и Сергея Кусевицкого. Теперь жили они не только в разных странах, но в разных мирах. Россия сначала активно готовилась к завоевательной войне в Европе, скрывая свои намерения под маской миротворчества, а в 1941 оказалась ввергнутой в войну, совсем не ею инициированной. Америка всеми силами пыталась сохранить нейтралитет и не ввязываться в военную бойню европейцев..
Первыми творческими откликами Прокофьева а военные события стали его Симфонический марш для большого оркестра ор.88 (1941), Семь массовых песен для голоса и фортепиано ор.89 (1941-1942) и Симфоническая сюита “1941 год” ор.90 (1941). Эвакуировавшись в 1941 из Москвы на Северный Кавказ, в Нальчик, Прокофьев перехал в ноябре в Тбилиси, в июне 1942 в Алма-Ату, где снимался кинофильм Сергея Михайловича Эйзенштейна (1898-1948) “Иван Грозный“, для которого композитор писал музыку, в июне 1943 – в Пермь, где вместе с эвакуированным из Ленинграда коллективом Театра имени С.М.Кирова отрабатывались им детали балета “Золушка“. В Москву композитор возвратился в октябре 1943.
Война изменила многие творческие планы Прокофьева. Начатые в 1939 Седьмая и Восьмая фортепианные сонаты ор.83 и 84 будут окончены, соответственно, только в 1942 и 1944. В том же 1944 будет дописан начатый в 1940 балет “Золушка“ ор.87. Опера “Обручение в монастыре“ ор.86, завершенная и уже показанная в мае-начале июня 1941 Театру имени К.С.Станиславского в Москве, окажется поставленной лишь в 1946 в Театре оперы и балета имени С.М.Кирова в Ленинграде.
Однако война не изменила привычной для композитора интенсивности творчества. Среди многих сочинений, над которыми Сергей Прокофьев работал в годы войны, наиболее значительными стали Пятая симфония ор. 100 (1944), опера “Война и мир“ ор. 91 (завершена в 1952), балет “Золушка“ ор.87, Второй квартет ор.92 (1941) и Соната для флейты и фортепиано ор.94 (1943), известная также в транскрипции Давида Федоровича Ойстраха (1908-1974) как Вторая скрипичная соната ор. 94-bis.

Не менее интенсивно трудился в эти годы и Сергей Кусевицкий, что намного меньше известно нашим читателям. Задолго до нападения Гитлера на СССР, занял он откровенно антивоенную позицию, что входило в открытую конфронтацию с политикой нейтралитета официальной Америки.
Дирижер оставался на посту музыкального директора БСО, окрепла всегда присущая ему убежденность во всемогуществe культуры, еще Еще активнее сделалась его музыкально-общественная деятельность. Кусевицкого. В 1939 в Бостоне он принял участие в организации Ассоциации помощи семьям мобилизованных на фронт музыкантов Франции. Начатая им в 1941 кампания сбора средств в помощь воющей Великобритании (British War Relief) дала в результате $10.000, за что он получил благодарность от Президента British War Relief Уинтропа Элдрича (Wintrop W. Aldrich ) .

Но особенно много сделал, конечно, Сергей Кусевицкий в военные годы для России. Подобно Сергею Рахманинову в Нью-Йорке, Николаю Малько в Чикаго, он всемерно способствовал в Бостоне сбору средств для помощи Советскому Союзу в его борьбе с гитлеризмом (Russian War Relirf). Существенную материальную поддержку оказывал Кусевицкий Американо-русскому комитету медицинской помощи СССР (American-Russian Committee for Medical Aid to the USSR”), вице-председателем которого был хорошо знакомый ему скрипач Ефрем Александрович Цимбалист (Zimbalist) (1889-1985), а среди членов - художник Савелий Сорин, скульпторы Александр Порфирьевич Архипенко (1887-1964) и Сергей Тимофеевич Коненков (1874-1971), архиепископ Алеутский и Северо-Американский Макарий. Неоднократно выступал Кусевицкий на разного рода собраниях и митингах музыкантов, стремясь вовлечь их в деятельность Russian War Relief по сбору средств для России, активную роль в котором играли Чарли (Чарльз Спенсер) Чаплин (1889-1977), режиссер театра и кино Джордж Орсон Уэллс (1915-1985) и художник Рокуэлл Кент (1882-1971) (Charles Spencer Сhaplin, George Orson Welles, Rockwell Kent) призывал Цимбалиста объединить усилия Американо-русского комитета медицинской помощи СССР с деятельностью Russian War Relief.
Весной 1942 БСО выступал приехал в Вашингтоне для выступления под управлением Кусевицкого в специальном концерте в Фонд помощи России. "... страстно жажду, чтобы эта манифестация способствовала единству и силе двух великих стран, вовлеченных в борьбу за свободу", - писал он Послу СССР в США Максиму Максимовичу Литвинову (настоящие имя и фамилия — Макс Валлах) (1876-1951) .
День 31 марта 1942 оказался одним из самых длинных и насыщенных дней во всей творческой карьере Сергея Кусевицкого. Начался он с завтрака в Белом Доме в интимном кругу Президента США Франклина Делано Рузвельта (Roosevelt) (1882 - 1945). Знакомство Кусевицкого с Рузвельтом восходило еще к 1929, когда они встретились на очередном выпускном акте Гарвардского университета. В своем поздравлении Рузвельту по случаю избрания его в 1932 Президентом США Кусевицкий выражал надежду что "...Бог поможет Вам вывести Вашу страну из сложного положения, которое удручает мир, на путь процветания и счастья" .
Активный сторонник политики Рузвельта, при котором были установлены дипломатические отношения между США и СССР и который внес огромный вклад в создание и укрепление антигитлеровской коалиции, Кусевицкий сделается позднее вице-президентом комитета "Независимые избиратели от искусства и науки за Рузвельта" (Independent Voters' Committee of the Arts and Science for Roosevelt.) "Мир может спокойно смотреть вперед с надеждой и уверенностью в победе и мире", - напишет он в ноябре 1944 года, поздравляя Рузвельта с избраннием Президентом США на четвертый срок . Рузвельт сердечно поблагодарит его в ответном письме и пригласит на прием в Белый Дом 12 января 1945 по случаю инагуарации. БСО окажется однако в эти дни на гастролях в Нью-Йорке и, не сумев приехать в Вашингтон, Кусевицкий пришлет в Белый Дом букет красных роз, за что первая леди, общественный и политический деятель, публицист и дипломат Элеонора Рузвельт (1884-1962) поблагодарит его телеграммой . В апреле 1945 в Филадельфии, Бруклине и Нью-Йорке Кусевицкий даст с бостонцами концерты памяти Рузвельта.

С Элеонорой Рузвельт Кусевицкий останется в переписке и после кончины Президента. 11 августа 1950 в Тэнглвуде, как упоминалось уже выше, состоится очередное исполнение БСО и Кусевицким "Пети и волка" Прокофьева. В роли чтеца выступит Элеонора Рузвельт. Ассистент Сергея Кусевицкого в Тэнглвуде, а впоследствии декан Берширсакого музыкального центра, многолетний (на протяжении трех с лишнем десятилетий) пианист-аккомпаниатор Григория Пятигорского Ральф Берковиц (Ralph Berkowitz) (род. 1910) репетировал с Элеонорой Рузвельт на ее ферме Hyde Park (N.Y.). Единственная репетиция с оркестром и Кусевицким состоялась утром в день концерта (11 августа). Критика отметит, что не обладая профессиональным актерским лоском, она производила впечатление "...бабушки, которая читает маленькую шутливую сказку своим внукам" . Хотя к тому времени “Петя и Волк“ был уже записан бостонцами на пластинки с участием Ричарда Хэйла (Richard Hale) , с концерта в Тэнглвуде сделана была вторая, на этот раз трансляционная, запись . Одну половину своего гонорара за исполнение и сделанную несколькими часами ранее грамзапись "Пети и Волка" Элеонора Рузвельт передаст в фонд Беркширского музыкального центра, другую - в фонд одной из школ.
Вероятно, именно запись Кусевицкого и Элеоноры Рузвельт положила начало традиции привлечения к исполнению прокофьевской сказки не только знаменитых актеров театра и кино, но и видных политических деятелей. Достаточно вспомнить записи с участием Жерара Филиппа, сравнительно недавно выпущенную в свет запись с участием Софи Лорен, Михаила Сергеевича Горбачева и Билла Клинтона . Равно как и традиции передачи гонораров за участие в исполнение сказки в различные благотворительные фонды.

...На завтраке в Белом Доме 31 марта 1942 Сергей Кусевицкий говорил с Президентом США Франклином Делано Рузвельтом о насущной важности государственной опеки культуры, о необходимости создания в США министерства искусств – тема , которую впоследствии будет он затрагивать и в беседе с президентом США Гарри Труменом (Truman) (1884-1972). “Вы, мистер Президент, спасли Америку, Вы спасаете сейчас мир. Спасите искусство!“, - сказал Кусевицкий в то утро Рузвельту .
Непосредственно перед вечерним концертом БСО, по предложению Кусевицкого в доме Максима Литвинова состоялся камерный концерт из произведений советских композиторов. Артисты оркестра вызвались играть бесплатно.
Вечером выступление бостонцев прошло с огромным успехом, превратившись в событие не только музыкального, но и политического свойства. Впервые официально в Америке торжественно зазвучал гимн СССР “Интернационал”, вслед за которым был исполнен также американский гимн “Звезно-полосатое знамя“ (“Star Spangled Banner“). Далеко не все из 4000 слушателей, заполнивших Constitution Hall, были однако в восторге, когда звучание "Интернационала" заставило их подняться со своих мест и стоя слушать его.
После концерта состоялся прием в посольстве СССР. "Вашингтонцы продолжают бояться и не доверяют большевикам несмотря на искреннюю симпатию к русскому народу и восхищение перед героизмом России", - записала сопровождавшая Кусевицкого Ольга Наумова .

Широко известна история пересылки за океан партитуры Седьмой (“Ленинградской”) симфонии Дмитрия Шостаковича и борьбы между Артуро Тосканини, Леопольдом Стоковским и Сергеем Кусевицким за право первого ее исполнения в США. Известен и блистательный успех первого концертного исполнения симфонии, которое было осуществлено БСО под управлением Кусевицкого в рамках летнего музыкального фестиваля в Тэнглвуде (14 августа 1942) и превратилось в манифестацию поддержки Советской России и открытия второго фронта.
Менее известно, что в годы войны Сергеем Кусевицким были проведены также премьеры нескольких значительных сочинений американской музыки – в том числе, 3 марта 1944, Второй симфонии одного из самых талантливых композиторов США Самюэля Барбера [Barber] (1910-1981). Сочинялась она урывками в годы службы Барбера в действующей американской армии.
4 января 1943 Сергей Кусевицкий дирижировал на специальном концерте-митинге в Бостоне (Special Gift Meeting of the Greater Boston United War Rilief), в программе которого прозвучали, в частности, "Классическая симфония" Прокофьева и Увертюра Чайковского "1812 год".
Доводилось выступать Кусевицкому в годы войны не только во главе БСО. 6 мая 1941 он дирижировал сводным оркестром военной базы Кэмп Эдвардс (Camp Edwards). Зал армейского клуба (Recreation Hall) не смог вместить всех желавших услышать концерт. Были настежь распахнуты все окна и толпа народа плотной стеной окружила здание. Звучание военного оркестра преобразилось, исполнение Увертюры к опере Вебера "Оберон" и затем Марша Джона Сузы (1854-1932) было встречено овацией. В июне 1942 по просьбе адмирала Трэйна (C.R.Train) дирижер принял участие в концерте в пользу воющей России на Левинсон стадионе (Lewinson Stadium) в Нью-Йорке.
В одном из писем Сергей Кусевицкий признался, что хотя ему и не довелось испытать в военные годы, подобно россиянам или жителям Европы, физические страдания, "...но моральных, душевных было сколько угодно и настолько тяжелых, что хватит на три жизни" . Не раз выражал он непоколебимую уверенность в грядущей победе России над гитлеровскими захватчиками, убежденность в важности прочного союза между– СССР и США, делал, быть может, больше всех из выдающихся деятелей русской эмиграции для строительства культурных мостов между двумя великими державами.
Успехи СССР на фронтах вселяли в Кусевицкого оптимизм. "Обрадован великим наступлением России, - писал он в 1942 Максиму Литвинову - Пусть это станет свершением всех ожиданий и надежд. Сердечные приветы. Сергей Кусевицкий" . “К России обращены сердца американского народа, - телеграфировал год спустя в ТАСС. – Два могущественных союзника движутся к неизменной победе и великому часу освобождения и триумфа“ .
Подобные послания не были для Сергея Кусевицкого единичными. Примерно то же писал он, отвечая на просьбу ТАСС прокомментировать двухлетнюю годовщину со дня нападения Германии на СССР , приветствуя 25-летие Красной Армии . В 1944 в телеграмме к годовщине Красной Армии Кусевицкий писал: "Нет силы на земле, которая остановит Ваш победоносный марш..." .
Вместе с оптимизмом успехи Красной Армии вселяли в Сергея Кусевицкого, как и в многих других русских интеллигентов за рубежом, эйфорию, граничившую с ослеплением. Он, так хорошо знакомый с истинной сущностью революцинных пребразований на родине, писал в телеграмме в Советское посольство в Вашинтон по случаю 25-летия Октябрьской революции о своем "...безграничном восхищении великолепными достижениями советских республик за последние четверть века, которые продемонстрировали всему миру доблестный дух и величие русского народа" . Он, так хорошо знавший об империи Гулаг, писал о "...великолепных достижениях лидеров Советского государства, которые решили гигантскую задачу - овладели огнем революции и выковали нацию огромной силы и изумительными темпами перестроили жизнь" .
Сергей Кусевицкий был искренне убежден в то время - и отнюдь не только в телеграммах в ТАСС или в письмах в Советское посольство в Вашингтоне - что годовщина Октябрьской революции - "...на самом деле дата, которую следует помнить и отмечать, потому что она знаменует собой возрождение сильной и свободной нации" .
А когда война завершится, он напишет: "Великое счастье, что война кончилась. Хотя миру нанесены глубокие раны, которые не скоро заживут, все же сознание, что прекратилось избиение и истязание народов, облегчает наше бытие" .

Музыка Сергея Прокофьева продолжала часто звучать в программах БСО и в военные годы. В 1941 Сергей Кусевицкий дирижирует ”Поручика Киже” и Вторую сюиту из балета “Ромео и Джульетта“, в 1942 - “Классическую симфонию“, ”Поручика Киже” и “Скифскую сюиту“, которая звучит также под управлением Ричарда Бургина, в 1943 - “Классическую симфонию“ и Третий фортепианный концерт (солист - Александр Боровский), в 1944 - снова “Классическую симфонию“.
В эти же годы Кусевицкий настойчиво хлопотал о приезде Прокофьева композитора в Америку. “Буду очень признателен услышать от Вас окончательное решение относительно русского композитора и пианиста Сергея Прокофьева, - писал он осенью 1941 советскому послу в Вашингтоне Константину Александровичу Уманскому (1902-1945). - Мне необходимо знать, могут ли быть анонсированы его концертные выступления в нынешнем сезоне“ .
Уманский был однако – чего, вероятно, не знал Кусевицкий, переведен недавно на работу в центральный аппарат Наркомата Иностранных дел в Москву. Новым советский послом назначен был и только что приступил к своим обязанностям Максим Литвинов. Выдающийся дипломат, он много сделал для признания СССР Англией и Америкой, для вступления СССР в Лигу Наций. С успехом осуществлявляя в Европе официально прокламируюмую Сталиным политику "Народного фронта против Гитлера", он оставался до1939 Наркомом иностранных дел СССР. В период переговоров советского руководства Вячеслава Михайловича Молотова с Иоахимом Риббентропом (1893-1946) он оказался, как еврей, персоной чрезвычайно нежелательной, был освобожден от должности и выведен из ЦК ВКП (б). Однако уже через несколько месяцев после нападения Гитлера на СССР Сталин, нуждавшийся в поддержке Америки, вовратил Литвинова из небытия и назначил Чрезвычайным и полномочным послом СССР в США. То было одно из немногих исключений в бескомпромиссной сталинской политике внутреннего террора,что делало его судьбу поистине фантастической для советских условий. Литвинов пользовался огромным уважением и авторитетом в официальных кругах Америки.
Перенос абзаца (он был в тексте чуть ниже). Будучи послом в Вашингтоне, Литвинов спобствовал контактам американских и советских музыкантов, летом 1942 года присутствовал в Тэнглвуде на исторической американской премьере Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича и оставнавливался в доме Кусевицких “Серенак” .
Сменой администрации в советском посольстве в Вашингтоне объясняется то, что комментируемое ответное письмо Кусевицкому пришло от работавшего тогда в нем Андрея Андреевича Громыко (1909-1989). В 1943 он сменит Максима Литвинова на посту Чрезвычайного и полномочного посла СССР в США, в 1946-1949 будет советским представителнм в Совете Безопасности ООН, а затем, на протяжении четверти века (1957-1985), Министром иностранных дел СССР.
Перенос абзаца (он был в тексте чуть ниже). Громыко Н неоднократно слушал концерты Бостонского оркестра в Вашингтоне. и Громыко. После одного из них, в январе 1945, на ужин в доме Андрея Андреевича и его супруги Лидии Дмитриевны были приглашены Кусевицкий, Ольга Наумова и Ричард Бургин.
Весной 1944 Сергей Кусевицкий предпримет еще одну попытку пригласить Сергея Прокофьева в Америку. Он снова напишет в Вашингтон, обращаясь на этот раз к Владимиру Ивановичу Базыкину (1908-1965), который работал в посольстве СССР еще с 1940. ”Не думаете ли Вы, - писал он, - Кусевицкий, - что было бы возможно отложить исполнение 2-го концерта Прокофьева на будущий сезон и в случае, если Сергей Сергеевич мог бы приехать в Америку, пригласить его самого выступить в своем концерте. Он ведь замечательный пианист, и его выступление было бы настоящим триумфом для русского музыкального искусства в этой стране” .
Сергей Кусевицкий поддерживал регулярную переписку с Максимом Литвиновым, Андреем Громыко и Владимиром Базыкиным. Громыко Н неоднократно слушал концерты Бостонского оркестра в Вашингтоне. и Громыко. После одного из них, в январе 1945, на ужин в доме Андрея Андреевича и его супруги Лидии Дмитриевны были приглашены Кусевицкий, Ольга Наумова и Ричард Бургин. Будучи послом в Вашингтоне, Литвинов спобствовал контактам американских и советских музыкантов, летом 1942 года присутствовал в Тэнглвуде на исторической американской премьере Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича и оставнавливался в доме Кусевицких “Серенак”.

Любопытной фигурой была жена Литвинова Айви. Английская еврейка и подданная Великобритании, она прекрасно рисовала, писала романы, в которых соседствовали фантастика, криминальное начало и секс. Женщина несомненно небесталанная, но достаточно сумасбродная, она имела в Берлине любовника, участвовала в ночных оргиях, а в конце 50-х г.г., под свои 60 лет, с упоением вкушала плоды с древа лесбиянства, причем все это сама же затем не без охоты описала...
Сергею Кусевицкому, впрочем, одинаково мало известно было как о природе сексуальных отклонений вообще , так и о личной жизни Айви, в частности. Разве что догадывался он о некоторой странности этой женщины, получив от нее однажды письмо с просьбой прислать свой автограф для коллекции, которую она собирает потому, что во всяком автографе, если его перевернуть вверх ногами, можно увидеть человеческие лица....
На присланном Кусевицкому карандашном портрете Максима Литвинова рукой его супруги Айви была сделана надпись: "Доктору Сергею Кусевицкому с благодарностью за Вашу работу для RWR". [Russian War Relief. – В.Ю.] .

Контакты с посольством СССР в Вашингтоне важны были Сергею Кусевицкому для поддержания связи с советскими музыкантами. “Пожалуйста, дорогой Владимир Иванович, держите меня в контакте с музыкальной жизнью России и новыми произведениями советских композиторов”, - писал он в 1943 Базыкину . По просьбе Базыкина (он вторично приедет в Вашингтон – на этот раз в должности советника советского посольства - в 1948 после нескольких лет работы в МИД в Москве) Кусевицкий посылал краткие приветствия в канун 25-летия Красной Армии. Через Базыкина получал письма от своей сестры Анны Бах, от Рейнгольда Глиэра и других советских композиторов, от дирижера Василия Небольсина, контрабасиста Иосифа Гертовича, список театров, оркестров и музыкальных учреждений СССР, ноты Второй симфонии Рейнгольда Глиэра и Первой симфонии Тихона Хренникова, так им и не сыгранных, партитуру Восьмой симфонии Дмитрия Шостаковича. На ее американскую премьеру (21 апреля 1944) Базыкин специально придет в Бостон, а затем будет благодарить Кусевицкого за оказанное ему гостепреимство и прекрасное исполнение симфонии и звучавшего в той же программе в исполнении Уильяма Капелла (Capell) (1922-1953) Фортепианного концерта Хачатуряна.

В хлопотах о Сергее Прокофьеве Сергей Кусевицкий пытался использовать также свое положение как Председателя Музыкального комитета Национального Совета Американо-Советской дружбы (Music Committee of National Council American-Soviet Friendship) и как директора Фонда Кусевицкого, учрежденного им в память о скончавшейся в январе 1942 Наталии Кусевицкой. Об этом речь пойдет в комментариях к последующим письмам.


С.С.Прокофьев – С.А.Кусевицкому
20 октября 1943, Москва

Дорогой Сергей Александрович,
Пользуюсь случаем, чтобы от души тебя приветствовать и выразить радость, что ты по прежнему бодр и деятелен и плодотворен в работе. Нас всех очень обрадовало, что стал во главе музыкальной секции Национального Совета Американо-Советской дружбы, и мы ждем живого артистического общения от этого начинания.
Очень приятно, что ты предполагаешь исполнить с Горовицем мой 2-й концерт. Партитура его переписывается и будет тебе отправлена на-днях. Со своей стороны прошу тебя сообщить, есть ли у тебя партитура моего Виолончельного концерта: после отсылки рукописи в издательство у меня не осталось дубликата, и мы здесь уже в течение нескольких лет не можем исполнить этот концерт.
Шлю тебе самые теплые пожелания.
Твой
СПркфв
Рукопись. Копия. АК-БК.
Две копии: РГАЛИ фонд 1929 (С.С.Прокофьев)
опись 2, ед. хр. 214; опись. 5, ед. хр. 9.
Послано в Бостон.
Черновик рукописи – РГАЛИ фонд 1929 (С.С.Прокофьев)
опись 1, ед. хр. 587.
Опубликовано: Сергей Кусевицкий:
“…Приобщение человека к вселенским ценностям”.
Материалы к творческой биографии
“Советская музыка”, 1975 № 1. С.С. 98-99.


Национальный Совет Американо-Советской дружбы (The National Council of American-Soviet Friendship, NCASF) сделался последователем созданного в 1941 Национального Совета Взаимоотношений с Россией (National Council on Soviet Relations, NCSR), вобравшего в себя, в свою очередь, представителей различных движений 30-х г.г., которые еще с 1929 группировались вокруг объединения “Друзья Советского Союза“ (Friends of the Soviet Union) и выступали за сближение с Россией. Основной идеей всей деятельности Национального Совета Американо-Советской дружбы было убеждение в том, что народы двух великих держав должны объединиться в борьбе с фашизмом.

Укреплению авторитета Национального Совета Американо-Советской дружбы способствовал с успехом проведенный им в 1942, в еазгар войны, Конгресс Американо-Советской дружбы. Симпатии многих американцев были в то время на стороне воюющего с гитлеровцами русского народа. Существенной частью программы Совета сделалось расширение культурных и образовательных контактов между двумя странами.
В 1943 году была создана Музыкальная секция Совета (Music Committee), в работе которой участвовали многие выдающиеся музыканты Америки - в том числе композиторы Аарон Копланд, Рой Харрис (1898-1979), Леонард Бернстайн, Марк Блицстайн, Эли Сигмейтер (1909- 1991) , дирижеры Дмитрий Митропулос (1896-1960), Фриц Рaйнер и Андре Костеланец (1901-1980), певица Лили Понс (1898-1976), кларнетист Бенни Гудмeн (1909-1986) (Aaron Copland, Benny Goodman, Roy Harris, Leonard Bernstein, Mark Blitzstein Elie Siegmeister, Dimitri Mitropoulus, Fritz Reiner, Andrе Kostelanetz, Lily Pons, Benny Goodman). Возглавил Музыкальную секцию Сергей Кусевицкий. "Послевоенный мир, - скажет он позднее, - не может существовать без дружбы двух великих стран, обширных по территории, богатых своими сокровищами, молодых по духу" . Проблемы расширения культурных связей между США и СССР были исключительно близки Кусевицкому, этим целям служила по сути дела вся его творческая деятельность в Бостоне.
Среди множества различных мероприятий, организованных Музыкальной секцией Совета, были концерт БСО в Нью-Йоркском Carnegie Hall, посвященный 10-й годовщине установления дипломатических отношений США и СССР (20 ноября 1943) - под управлением Кусевицкого в тот день прозвучали “Классическая симфония” Сергея Прокофьева, Фортепианный концерт Арама Хачатуряна (солист – Уильям Капелл) и Пятая симфония Дмитрия Шостаковича; концерт Оркестра Нью-Йоркской филармонии во главе с Бернстайном и с участием русского хора под управлением Лэна Адомяна (Lan Adomian) (1905-1979) в пользу сирот Сталинграда (апрель 1944); конференция в Нью-Йорке по культурному сотрудничеству между США и СССР (18 ноября 1945) с участием представителей литературного и театрального мира Америки, представителя Госдепартамента США Чарлза Чайльда (Charles L. Child) и Генерального консула СССР в Нью-Йорке Павла Михайлова . "Послевоенный мир не может существовать без дружбы двух великих стран, обширных потерритории, богатых своими сокровищами, молодых по духу", - говорилось в одном из документов конференции .

Сергей Прокофьев не только приветствовал деятельность Сергея Кусевицкого как председателя Музыкальной секции Совета , но выполняя в начале 1941 в России обязанности президента музыкальной секции ВОКС, занимался по сути дела теми же проблемами, что и Кусевицкий в Америке. "Музыкальная секция нашего Общества и Союз Советских композиторов, - писал он в Лигу американских композиторов в Нью-Йорк, – посылают Вам комплект новых музыкальных произведений. Мы надеямся, что они вызовут инитерес у американских композиторов. Мы будем признательны, если Вы пришлете нам несколько новых произведений американских композиторов, к примеру, последнюю симфонию Роя Харриса, новые сочинения У. Риггера, Р.Сэшнса, А.Копланда, Е.Робинсона, М.Блицстайна и так далее, чтобы мы могли познакомить с ними советскую аудиторию" .
Наряду с Прокофьевым, работу Кусевицкого в Музыкальной секции Совета приветствовали и многие другие советские музыканты. "В настоящее время, когда наш народ ведет священную войну против нацистских орд, наша музыка продолжает цвести и развиваться", - писал, обращаясь к Кусевицкому, Дмитрий Шостакович .
Забегая вперед, скажем, что когда в феврале 1946 музыкальная секция отпочковалась от Национального Совета Американо-Советской дружбы и утвердилась как Американо-Советское музыкальное общество (American-Soviet Music Society), Кусевицкий возглавил и его. К активным членам бывшей музыкальной секции присоединились пианист, композитор и музыковед Хенри Кауэлл (Henry Cowell) (1897-1965), дирижер и композитор Мортон Гоулд (Morton Gould) (1913-1996), музыкальный критик Олин Даунс (Olin Downes), глава музыкального отдела Нью-Йоркской публичной библиотеки Глэдис Элизабет Чэмберлэйн (Gladys Elizabeth Chamberlain) (1890-1978). Национальное правление (The National Advisory Board) Общества включало в себя 35 человек. Обществом регулярно издавался информационный бюллетень.
Среди мероприятий, прошедших в 1946 под эгидой Американо-Советского музыкального общества в Нью-Йорке были выступление пианиста Александра Браиловского с программой из произведений советских (Фортепианное трио Дмитрия Шостаковича и Соната Виссариона Шебалина для скрипки и альта) и американских композиторов (9 мая, в первую годовщину победы над гитлеровцами), камерный концерт советской и американской музыки (27 мая, Times Hall), прием в честь посетивших Америку советских писателей (6 июня), среди которых был Илья Григорьевич Эренбург.
Именно с Эренбургом были направлены в Москву пять американских народных песен. Согласно договоренности с Союзом композиторов СССР, на основе одной-двух из них кто-то из советских композиторов должен был написать сочинения для небольших камерных ансамблей. Первоначально предполагалось, что за сочинение примется Лев Константинович Книппер (1898-1974), но из-за его болезни работа была поручена Александру Васильевичу Мосолову (1900-1973) и Моисею (Мечиславу) Самуиловичу Вайнбергу (1919-1996). Из Москвы были уже присланы в США русские народные песни, Куинси Портер (Quincy Porter) (1897-1966) и Баррелл Филлипс (Burrill Phillips) (1907-1988) начали работать над основанными на них партитурами. Премьеры всех новых сочинений предполагалось провести в декабре 1947 одновременно по обе стороны океана.
Как глава Американо-Советского музыкального общества, Сергей Кусевицкий активно хлопотал в те годы об организации гастролей БСО в СССР и о приглашении на гастроли в Америку Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, дирижера Евгения Мравинского и скрипача Давида Ойстраха. Ответы на многочисленные его обращения как от советских, так и от американских официальных лиц или не приходили вовсе, или были одинаково формальными.
В архиве Сергея Кусевицкого сохранились и ответы самих музыкантов. "Спасибо за Ваш интерес, - телеграфировал ему в январе 1946 Ойстрах. - . Рад буду приехать при первой же возможности. Приветствую Вас, Давид Ойстрах» . “Пожалуйста, передайте мою искреннюю благодарность Сергею Кусевицкому и директорам [БСО. – В.Ю.] за приглашение дирижировать знаменитым Бостонским оркестром, - телеграфировал Евгений Мравинский президенту БСО Генри Каботу (Henry B.Cabot) (1894 -1974). - В виду моей занятости в эти сроки в работе Комитета по делам искусств прошу Вас для обсуждения вопроса о моих гастролях обратиться к Председателю этого комитета Михаилу Храпченко . Примите мои извинения за запоздалый ответ. Неблагоприятные обстоятельства не позволили мне сделать это во-время. С лучшими пожеланиями, Евгений Мравинский“ .
В мае 1946 Кабот писал Храпченко: “Сожалеем, что не можем более ждать ответа относительно Мравинского и вынуждены просить другого дирижера принять наше приглашение на две недели будущего сезона. Мы приглашаем Мравинского выступить с нашим оркестром в продолжении двух недель сезона 1947-1948. Надеемся на Ваше одобрение“ .
В мае 1946 Самюэль Барбер и Леонард Бернстайн посетили первый музыкальный фестиваль "Пражская весна", где встретились с Евгением Мравинским, Давидом Ойстрахом и Львом Обориным. "Я находился в Париже, когда представители Америки и России Джеймс Бёрнз и Молотов сидели в Люксембургском дворце, не в состоянии обрести в своих переговорах общность интересов или методологии, - говорил затем Бернстайн. - Днем спустя, я сидел за столом в Праге напротив двух известных советских музыкантов – пианиста Оборина и скрипача Ойстраха. Не возникало никаких вопросов относительно наших интересах или методологии - взаимопонимание присутствовало здесь с первого же момента. Если бы возможно было воплотить это взаимопонимание в терминах далеко идущей реальности, мир сделал бы еще один шаг вперед" .
Самюэль Барбер после пребывания на "Пражской весне" писал о советских музыкантах: "Конечно, они все находятся под строгим контролем правительства и не могут передвигаться без его разрешения. <...> Мы обменялись водкой и вернулись обратно к нашим разделенныс мирам...» .
Пройдет еще один год, и в виду так и не решенного вопроса, в марте 1947 Кусевицкий обратится к Андрею Громыко: “Директора Бостонского оркестра торопят меня с ответом относительно возможности закрепления приглашения Мравинского как приглашенного дирижера на одну или дву недели будущего сезона. В связи с тем, что работа над нашими планами завершается, буду Вам очень признателен за ответ“ . Увы, американский дебют Давида Ойстраха состоится только в конце 1955, первые выступления в США Заслуженного коллектива республики Симфонического оркестра Ленинградской филармонии под управдлением его главного дирижера Евгения Мравинского – в конце 1962. Ни Сергея Кусевицкого, ни Сергея Прокофьева не будет уже в живых...

Всю тщетность своих усилий как главы Американо-Советского музыкального общества Сергей Кусевицкий осознал уже осенью 1946, когда по инициативе общества за океан приехали первые после окончания войны советские артисты - сопрано Зоя Михайловна Гайдай (1902-1965) и бас Иван Сергеевич Паторжинский (1896-1960). После пяти недель концертов певцов в Канаде должны намечены были гастроли по США, открыть которые должно было их выступление 5 октября в Нью-Йоркском Carnegie Hall. Однако как только Гайдай и Паторжинский пересекли американскую границу, Министерство Юстиции США объявило, что как иностранные агенты, они должны зарегистрироваться, в противном случае каждому из них грозит штраф в тысячу долларов или два года тюремного заключения. Регистрироваться артисты, естественно, отказались, и несмотря на опубликованные во всех крупных газетах Америки письма протеста (среди подписавших их были Сергей Кусевицкий, Аарон Копланд, Ховард Хэнсон), после единственного концерта в Нью-Йоркском Тown Hall Паторжинский и Гайдай вынуждены были покинуть США.
Холодная война между недавними странами-союзниками вступала в начальную свою стадию. Уже в 1946 Национальный Совет Американо-Советской дружбы и Американо-Советское музыкальное общество попали в сферу расследования антиамериканской деятельности. Год спустя начались печально знаменитые слушания об антиамериканской подрывной деятельности. Многолетний директор Национального Совета (1945-81) Ричард Морфорд (Reverend Richard Morford) провел три месяца в тюрьме (1950).
Согласно утверждению Марка Блицстайна, осознание Сергеем Кусевицким невозможности дальнейшей деятельности Американо-Советского музыкального общества вынудило его уйти с поста его председателя . После нескольких концертов, организованных Обществом осенью 1947 под эгидой Аарона Копланда, оно и в самом деле вынуждено было свернуть работу, ограничившись музыкальными вечерами в частных домах своих спонсоров. В последнем публичном концерте Общества (5 декабря 1947, Times Hall) звучала музыка Аарона Копланда, Лео Смита, Дмитрия Кабалевского и Александра Мосолова. Впервые в США исполненный в тот день Секстет Мосолова оказался единственным произведением, написанным в соответствии с соглашением между Обществом и Союзом композиторов СССР. Так и не прозвучали сочиненные в результате того же соглашения сочинения на русские темы Куинси Портера и Баррелла Филлипса.
Архивные материалы эпохи сенатора МакКарти и начавшейся по его инициативе "охотой на ведьм" до сих пор остаются в США закрытыми. Есть однако все основания полагать, что Кусевицкий, подобно многим деятелям американской науки и культуры – Альберту Эйнштейну, Томасу Манну, Артуру Миллеру, Лилан Хелман, Франку Ллойду Райту, Аарону Копланду, Леонарду Бернстайну, Фрэнку Синатре, Полю Робсону (Albert Einstein, Thomas Mann, Arthur Miller, Lillian Hellmann, Frank Lloyd Write, Aaron Copland, Leonard Bernstein, Frank Sinatra, Paul Robeson) - находился в те годы под "колпаком" Федерального бюро расследований. И хотя в год смерти Кусевицкого (1951) Верховный суд США постановил, что включение Национального Совета Американо-Советской дружбы в список подрывных организаций было незаконным, обвинения в их адрес в антиамериканской деятельности продолжались.
Характерно в этой связи, что в ноябре 1953 года, когда Аарону Копланду понадобился заграничный паспорт, Ольга Кусевицкая направила подробное письмо - вероятно, в ФБР (адрес на сохранившейся копии письма отсутствует). Она напишет о лойяльности к идеалам американской демократии как самого знаменитого композитора, так и тех американских музыкальных и общественных организаций, в работу которых он был вовлечен - Беркширского музыкального центра, Фонда Кусевицкого, музыкальной секции Национального Совета Американо-Советской дружбы, В письме подчеркивалось, что возглавлявший эти организации Сергей Кусевицкий "...до самой своей смерти в 1951 году продолжал выражать свою неприязнь к коммунистичекому руководству России, в то же время глубоко любил Россию и ее народ и надеялся на приход времени, когда он восторжествует над своими угнетателями и присоединятся к другим свободолюбивым народам свободного мира" .

В 1945-51 в программах БСО из сочинений Сергея Прокофьева звучали"Скифская сюита", "Классическая" и Пятая симфонии (о ней ниже в комментариях к письму С. А. Кусевицкого к С.С.Прокофьеву от 15
ноября 1945), "Петя и волк", сюиты из балетов "Шут" и "Ромео и Джульетта", Первый (Исаак Стерн) и Второй (Яша Хейфец) скрипичные концерты. Помимо самого Кусевицкого дирижировали Леонард Бернстайн, Ричард Бургин и Шарль Мюнш.

Один из крупнейших пианистов современнности Владимир Самойлович Горовиц (Horowitz) (1904 -1989) еще до эмиграции из России (1925) включил в свой репертуар сочинения Сергея Прокофьева: вместе с Натаном Мильштейном он впервые представил России Первый скрипичный концерт композитора (21 октября 1923, Москва). Из сочинений Прокофьева в репертуаре Горовица были также Третья, Шестая, Седьмая, Восьмая сонаты (ор.ор. 28, 82, 83, 84), "Наваждение" (Suggestion Diabolique) из Четырех пьес для фортепиано ор. 4, Токката ор. 11, шестая и восьмая пьесы из цикла "Мимолетности" (Visions Fugitives ) ор. 22, Три пьесы – Интермеццо, Гавот и Медленный вальс (Valse Lente) из балета "Золушка" ор. 95.

Прокофьев неоднократно слушал концерты Горовица. После одного из них, 6 июня 1930 в Париже, записал: "Горовиц – исключительно талантлив, но не исключительно умен. Поэтому была опасность, что с американскими успехами он остановится в росте. Но нет: в сонате Листа поразительная нежность. В программе – целая группа моих сочинений, в том числе «Наваждение», про исполнение которого мне в Америке прожужжали уши: без педали, пружинисто, невероятно. Сыграл он хорошо, но не пружинисто и с педалью, а глиссандо в конце не блестяще: болел ноготь, как он объяснил после концерта" .
Намерение Сергея Кусевицкого исполнить с Владимиром Горовицем Второй фортепианный концерт Сергея Прокофьева осталось не реализованным. Война чрезвычайно осложнила контакты с Москвой. Когда Кусевицкий получил подтверждние из советского посольства, что обещанная композитором партитура Второго фортепианного концерта прибыла в Вашингтон, сезон БСО 1943-1944 перевалил уже за середину. Анонсированное в нем выступление Горовица состоялось 3-4 марта 1944 с Третьим концертом Рахманинова и посвящалось памяти скончавшегося год назад композитора.

О Виолончельном концерте Сергея Прокофьева см. выше в комментариях к письму С. С. Прокофьева к О. А. Наумовой от 5 февраля 1934.



С.А. Кусевицкий, Эдвин Смит (Edwin S. Smith) – С.С.Прокофьеву
21 марта 1945, Нью-Йорк

First performance [in] America your Eight Sonata greeted with admiration and enthusiasm as played by Vladimir Horowitz at concert Soviet Consulate with Consul-General Kisselev as host and held in cooperation with Musicians Committee of National Council American-Soviet Friendship. Distinguished audience of American composers and musical artists were present. First public performance of Sonata by Horowitz will be [in] Newark, New Jersey on March 25, followed by a performance in New York on April 23. Sincere congratulations to you on a great musical accomplishment. Serge Koussevitzky, Chairman Musicians Committee, Еdwin S.Smith, Executive Director National Council American-Soviet Friendship.

Первое исполнение в Америке Вашей Восьмой сонаты встречено с восхищением и энтузиазмом. Играл ее Владимир Горовиц на концерте в советском консульстве, устроенном Генеральным консулом Кисилевым совместно с музыкальной секцией Национального совета Американо-Советской дружбы. Присутствовали выдающиеся аимериканские композиторы и исполнители. Первое публичное исполниние сонаты Горовицем состоится 25 марта в Нью-Арке (штат Нью-Джерси), 23 апреля она будет исполнена в Нью-Йорке. Искренно поздравляем Вас с великолепным музыкальным достижением.
Сергей Кусевицкий, председатель музыкальной секции комитета,
Эдвин Смит, директор Национального совета Американо-Советской дружбы.

Телеграмма. Оригинал по-английски
РГАЛИ, ф. 1929 (С.С.Прокофьев), опись 2, ед. хр. 433.
Направлена в Москву
Две копии: РГАЛИ, ф. 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 1, ед. хр. 587. Л.Л. 3-5; опись 2, ед. хр. 433.
В одной из копий дата получения телеграммы - 28 марта 1945
Опубликована: Сергей Кусевицкий:
“…Приобщение человека к вселенским ценностям”.
Материалы к творческой биографии.
“Советская музыка”, 1975 № 1. С. 103


Владимир Горовиц осуществил американские премьеры Шестой ор. 82 (1942), Седьмой ор. 83 (1944) и Восьмой ор. 84 (1945) фортепианных сонат Прокофьева – последние две впервые прозвучали в Генеральном Консульстве СССР в Нью-Йорке. По воспоминаниям пианиста, на премьерах Седьмой и Восьмой сонат, которые проходили в дни победного шествия Красной Армии, освобождавшей от гитлеровских захватчиков страны Восточной Европы, присутствовали Аарон Копланд, Самюэль Барбер, Артуро Тосканини, Бруно Вальтер, Леопольд Стоковский, Леонард Бернстайн.

Характерна скорость внедрения в музыкальную жизнь США новых произведений Прокофьева. Мировую премьеру Седьмой сонаты Святослав Рихтер осуществил в Москве 18 января 1943, а в марте 1944 Горовиц играл ее в разных городах США. Восьмая соната была впервые сыграна в Москве 30 декабря 1944 Эмилем Гилельсом, а в марте 1945 она уже исполнялась Владимиром Горовицем в Нью-Йорке.
Записав в 1945 Седьмую сонату , Горовиц послал запись Прокофьеву. Автор прислал ему в знак благодарности ноты Седьмой сонаты, написав на них: “Удивительному пианисту. От композитора” . Два года спустя Горовиц записал также Токкату Прокофьева ор. 11 .
О глубочайшем уважении Горовица к творчеству Прокофьева свидетельствует, в частности, следующее его письмо:
"Дорогой Сергей Сергеевич!
Спасибо за присланные ноты Вашей Седьмой сонаты. Я с радостью могу сообщить Вам, что я выучил Седьмую сонату в три недели и недавно, как Вы наверное уже знаете, я ее сыграл в советском консульстве, где присутствовали все критики и все "знаменитости" музыкального мира Нью-Йорка. Соната имела гро¬мадный успех, и я должен был повторить последнюю часть. Я играю эту сонату сейчас на всех концертах моего турнэ. Только что я играл ее в Savannah, Atlanta (Georgia) -представьте себе, соната имела самый большой успех из всей программы!
Я надеюсь, что скоро родится соната № 8! Пожалуйста!
Я также хочу надеяться, что Вам бы понравилось и мое исполнение Ваших Шестой и Седьмой сонат. Я с большим нетерпе¬нием ожидаю также, что Вы сочините новый (подчеркнуто В. С. Горовицем. – В.Ю.) фортепианный концерт с оркестром. Я буду играть Ваш Второй (g moll), как только Вы пришлете мне оркестровку и фортепианную партию в новой редакции.
Примите мою глубокую благодарность и поздравление за Шестую и Седьмую сонаты. Я думаю, что Шестая и Седьмая сонаты безусловно одни из самых значительных и выдающихся сочинений всей нашей русской фортепианной литературы. Я получил на один день клавир «Войны и мира». Я в абсолютном восторге от либретто и музыки.
Надеюсь, что это письмо найдет Вас в добром здоровье и что я скоро, как только будет физическая возможность, увижу Вас в Союзе.
Сердечный привет. Искренне преданный Вам
Вл. Горовиц

P.S. Olin Downes - главный критик «New York Times» - по моему указанию всегда пишет во всех программах моих концертов «analytical notes». Для этого я ему предварительно играю у себя дома и объясняю каждое новое сочинение, так что критик имеет время воспринять и «понять» новую музы¬ку заблаговременно. Это очень важно здесь, в Америке, ибо и критики и публика нуждаются в «школьных» объяснениях.
Вл. Горовиц" .

O.А. Наумова – Э. Смиту
26 марта 1945, Бостон

Dear Mr. Smith:
Dr. Koussevitzky was very glad to learn that you had sent a cablegram to Serge Prokofieff under his and your signatures in behalf of the National Council of American-Soviet Friendship. Indeed, he fully approves the text of this cable and is delighted that this was done so promptly.
Sincerely yours,
Olga Naoumoff

Уважаемый мистер Смит,
Доктор Кусевицкий рад был узнать, что Вы послали телеграмму Сергею Прокофьеву за его и Вашей подписями от имени Национального совета Американо-Советской дружбы. Он полностью одобряет текст этой телеграммы и очень доволен, что она была послана так быстро.
Искренне Ваша,
Ольга Наумова
Машинописная копия.
Оригинал по-английски. АК-БК.
Послано в Нью-Йорк.
Публикуется впервые

С.А.Кусевицкий – С.С.Прокофьеву
28 марта 1945, Бостон

Dear Sergei Sergeevich:
It gives me great pleasure to inform you that the Board of Directors of the Koussevitzky Music Foundation have voted to ask you to accept a commission for a composition for symphony orchestra. The award is for $1,000.00, to be paid upon completion manuscript.
In connection with such grants the Foundation customarily asks that the composition be inscribed, "For the Koussevitzky Music Foundation, Dedicated to the memory of Natalia Koussevitzky", and that the manuscript after it is no longer needed for publication purposes, be deposited with the Foundation. The composer, however, retains all rights to composition.
It will give us pleasure to have you participate in this memorial and I hope that you will let me have a reply as early as possible. Sincerely yours, Serge Koussevitzky

Дорогой Сергей Сергеевич!
Мне доставляет большое удовольствие сообщить тебе, что правле¬ние Музыкального Фонда Кусевицкого решило просить тебя принять заказ на создание композиции для симфонического оркестра.
Премия размером в 1.000 долларов будет выплачена по заверше¬нию партитуры.
В связи с подобными ой субсидиями ей Фонд обычно просит, чтобы композиция содержала посвящение: “Музыкальному фонду Кусевицкого. Посвящается памяти Наталии Кусевицкой” и чтобы рукопись после ее публикации была передана в Фонд. Композитор, однако, сохраняет за собой все права на сочинение.
Нам доставит огромную радость твое участие в этом мемориале, и я надеюсь, что ты позволишь мне получить твой пришлешь свой ответ как можно скорее2.
Искренне твой,
Сергей Кусевицкий
Машинопись с подписью от руки.
Оригинал по-английски.
РГАЛИ, ф. 1929 (С.С.Прокофьев), опись 1, ед. хр. 587.
Послано в Москву.
Опубликовано: Сергей Кусевицкий:
“…Приобщение человека к вселенским ценностям”.
Материалы к творческой биографии.
“Советская музыка”, 1975 № 1. С. 104.

С.А.Кусевицкий – С.С.Прокофьеву
14 мая 1945, Бостон

Happy to inform you [ that] Koussevitzky Music Foundation has voted to ask you to accept a commission to write for the Foundation a composition for symphony orchestra. The composer will retain all rights to the composition. Confirming letter sent through kindness of Evgeny Kisselev [the] former council general New York City. Will appreciate early reply. Serge Koussevitzky.

Счастлив сообщить тебе, [что] Музыкальный фонд Кусевицкого проголосовал просить тебя принять заказ на сочинение для Фонда композиции для симфонического оркестра. За композитором сохраняются все авторские права на композицию. Подтверждающее письмо послано благодаря любезности Евгения Кисилева - бывшего генерального консула в Нью-Йорке. Буду благодарен за скорейший ответ. Сергей Кусевицкий
Телеграмма. Получена 14 мая,
передана адресату 25 июля 1945.
Оригинал по-английски.
РГАЛИ, ф. 1929 (С.С.Прокофьев), опись 1, ед. хр. 587. Л. 2.
Послана в Москву.
Опубликовано:
Сергей Кусевицкий: “…Приобщение человека
к вселенским ценностям”.
Материалы к творческой биографии.
“Советская музыка”, 1975 № 1. С. 105.

4 июля 1940 с Наталией Кусевицкой случился удар - парализовало левую сторону. В последующие месяцы здоровье ее улучшалось, к осени она поднялась с постели, но еще в конце октября "...оставалась в деревне под постоянным наблюдением врача" . Под деревней имелся в виду недавно приобретенное Кусевицкими имение в Тэнглвуде. В ноябре того же года Наталия она пишет брату Михаилу (Мике), что постепенно поправляется, выходит из дома, радуется окружавшей Тэнглвуд природе. "Имение прекрасное и досталось за очень дешево с домом и всей обстановкой" . Рука Наталии так однако и не приходит в норму. "Моя бедная Наталия Константиновна почти все в таком же состоянии: день лучше, день хуже, - пишет Сергей Кусевицкий в начале декабря. – Мое единственное утешение, это работа и те радость, сила и смысл, которые она дает" .
В сентябре 1941 с Наталией случился второй удар, оправиться от которого ей уже было не суждено. Она скончалась 11 января 1942. Смерть Наталии сделалась для Кусевицкого огромной, невосполнимой потерей. Тридцать шесть лет было прожито вместе - годы взаимной любви и общего служения делу просветительства, культуры, музыки. И если и образовывались порой в их отношениях трещины, то они умели преодолевать их. Даже такие, которые остаются непреодолимыми для множества супружеских пар – имею в виду роман Сергея Кусевицкого с Ольгой Наумовой в начале 30-х г.г. Теперь, когда Кусевицкий остался в один, собственная жизнь представлялась ему законченной., Ничто, казалось, не могло быть для него более желанным, чем молчание, которое отвечало его состоянию оцепениния, ощущению, будто приостановило свой бег само время.
Телеграммы и письма соболезнования по случаю смерти Наталии были приносили в дом Кусевицкого охапками - от семьи Рахманинова, Александра Гречанинова, Артура Лурье, Дариюса Мийо, Бенджамина Бриттена, Эрнста Кшенека, Аарона Копланда, Бруно Вальтера, Отто Клемперера, Николая Малько, Григория Пятигорского, Владимира Бакалейникова (1885-1953), Раи Гарбузовой и многих других музыкантов. "Много раз за эти последние несколько дней я с благодарностью размышлял о том, что ничто не способно отнять у нас утешение музыкой, - писал Кусевицкому Копланд. - Несомненно, эта мысль должна поддерживать Вас сейчас. <...> Мы - счастливые люди, потому что ощущение личной утраты может быть облегчено для нас новым посвящением нашему искусству. Я убежден, что это именно то, чего Она бы желала. Именно то, чего я желаю Вам." .
Мысли Копланда соответствовали тому, к чему инстинктивно тянулась душа самого Кусевицкого, о чем говорил он с Ольгой Наумовой. В записной книжке Кусевицкого сохранилась оборванная на полуслове и дописанная затем рукой Ольги запись: "При жизни она хотела, чтоб я служил только искусству, уходя сама на последний план <...> Я должен найти в себе силы сам осуществить то, что она хотела и чему посвятила всю свою жизнь. Я должен остаток моей жизни посвятить исключительно искусству...." .
Леонард Бернстайн подарил Кусевицкому и Ольге Наумовой сочиненную им на смерть Наталии фортепианную пьесу Lento simplice, на автографе которой написал: “Ольге Наумовой и Сергею Кусевицкому в память о великой и благородной женщине с глубочайшим соболезнованием и с любовью. Леонард Бернстайн. 14 января 1942” .
Возвращение к работе оказалось спасительным для Кусевицкого. “После ухода Наталии Константиновны у меня осталось одно – мое искусство и музыкально-просветительная работа, которая как никогда заполняет мою жизнь; ей я стремлюсь посвятить все силы, продолжая тем самым путь, пройденный столько лет вместе” .
Концерты БСО 16-17 января прошли под управлением Ричарда Бургина. Они открывались посвященным памяти Наталии Кусевицкой исполнением струнной группой оркестра Andante funebre из Третьего квартета Чайковского. В двух последующих программах оркестра (23-24 и 30-31 января) также дирижировал Бургин. 6-7 февраля Кусевицкий впервые после смерти Наталии появился перед аудиторией бостонского Symphony Hall. 13-14 февраля он провел очередные гастроли БСО в Нью-Йоркском Carnegie Hall. Первая из двух программ завершалась Шестой симфонией Чайковского. "Весь город говорит о чуде твоих двух последних концертов, - писал ему Александр Боровский после выступлений БСО в Нью-Йорке в феврале 1942. - Мы все счастливы, что ты опять дирижируешь..." .
Небольшую книгу о Наталии Кусевицкой предполагал в 1947 году написать Артур Лурье. Сюжет, предложенный Кусевицким,формулировался как "жизнь через искусство" . Замысел остался не осуществленным.

На протяжении всей жизни Сергей Кусевицкий многократно подчеркивал, что истинным создателем музыкального искусства является композитор. Собственная его миссия или, говоря его словами, "центральная линия" всего творчества как дирижёра, издателя, музыкально-общественного деятеля, виделась ему в сохранении великого достояния классической музыки, во всесторонней поддержке современных композиторов, в донесении до широкой публики лучших произведений современной музыки.
<Абзац!> "Центральной линии" подчинил Кусевицкий и деятельность учрежденого им в 1942 в память Наталии Кусевицкой музыкального фонда. Хотя в основу его положены были те же принципы, которыми руководствовался Кусевицкий, основывая учреждая в 1909 РМИ и открывая свои московские концерты, хотя с тех пор прошло три с лишним десятилетия, многие из этих принципов все еще оставались непривычными. "Этот Фонд необычен, потому что никто из его директоров не принадлежит к миллионерам, - говорил Кусевицкий в одном из интервью. - Но для музыкальных кругов неизмеримой выгодой будет иметь в своем руководстве одних только музыкантов" . Среди первых директоров Фонда Кусевицкого были, помимо его основателя, Аарон Копланд, Ховард Хэнсон, Григорий Пятигорский и Ричард Бургин. Позднее в их числе – Ольга Кусевицкая, Уильям Шумен, Леонард Бернстайн, Питер Меннин (Mennin) (1923-1983), Лукас Фосс (Foss, истинная фамилия - Fuchs) (1922-2009) Гантер Шуллер (Schuller) (род. 1925).
Кусевицкий сразу же отверг предложения некоторых из директоров Фонда о том, чтобы он единолично отбирал композиторов, достойных грантов. Вопреки хорошо памятным ему разногласиям между членами Совета РМИ, так тормозивших работу издательства в начале его истории, Кусевицкий остался приверженцем коллегиальности управления.
Трудно переоценить значение Фонда Кусевицкого для развития современной, в особенности американской музыки. Уже при жизни Кусевицкого, то есть менее, чем за десять первых лет существования Фонда (1942-1951), по заказам его было написано более 50 крупных произведений. Среди их авторов – американцы Самюэль Барбер, Леонард Бернстайн, Аарон Копланд, Уолтер Пистон, Рэндалл Томпсон, Рой Харрис, Ховард Хэнсон, Уильям Шумен.
Деятельность Фонда Кусевицкого приобрела поистине международный характер задолго до того, как в 1949 году под эгидой ЮНЕСКО был создан Международный музыкальный Совет (ММС) и в рамках его – Международный музыкальный фонд. Среди композиторов, удостоенных грантов Фонда Кусевицкого - Бела Барток, Бенджамин Бриттен, Эйтор Вилла-Лобос, Луиджи Даллапиккола, Жак Ибер, Франческо Малипьеро, Богуслав Мартин, Оливье Мессиан, Дариюс Мийо, Артюр Онеггер, Игорь Стравинский, Уильям Уолтон, Арнольд Шёнберг. “Ода” («Элегическая песнь в трех частях») Игоря Стравинского (1943), Концерт для оркестра Бела Бартока (1943), опера “Питер Граймс“ Бенджамина Бриттена (1945), “Уцелевший из Варша¬вы“ Арнольда Шёнберга (1947) – лишь некоторые из множества партитур, которые появились на свет благодаря Фонду Кусевицкого.
Фонд ежегодно рассылал списки партитур, сочиненных по его заказу, ведущим американским дирижерам и оркестрам. Рассылались также письма выдающимся инструменталистам-солистам с предложением заказывать композиторам новые инструментальные сочинения, гранты на которые Фонд возьмет на себя. Активно поддерживались Фондом Кусевицкого концертные организации в США и в Европе, которые проводили концерты современной музыки. Постоянная материальная поддежка оказывалась также Фондом молодым музыкантам для пребывания в Беркширском музыкальном центре.
Ральф Воан-Уильямс (Ralph Vaughan Williams) (1872-1958) отзывался о Кусевицком как о "...великом музыканте и великом благодетеле музыкантов" . И даже Стравинский, не слишком высоко це¬нивший музыкальные и дирижерские способности Сергея Кусевицкого (хотя и доверявший ему в разные годы премьеры своих сочинений), писал: " ...он был чрезвычайно щедрым че¬ловеком и, как ни один другой дирижер, помогал композиторам в материальном отно¬шении" .

Лето 1944 Сергей Прокофьев провел в Доме творчества композиторов в Иванове. В июне радовался он очарованию среднерусской природы, свежему воздуху, подчеркивал также немаловажное для того времени обстоятельство, что "...кормят замечательно – свежо, вкусно, обильно" , 1945 начался с проведенной Прокофьевым в Москве премьеры Пятой симфонии (13 января, последнее дирижерское выступление композитора). Тяжелейший гипертонический криз свалил Прокофьева в феврале, падение на улице вызвало сотрясение мозга, на несколько месяцев оказался он прикованным к постели. Только к лету, оправившись от болезни и прослушав осуществленное под управлением Самуила Абрамовича Самосуда (1884-1964) концертное исполнение оперы "Война и мир" (7 июня), Прокофьев снова уехал в Иваново, где провел более двух месяцев. "Час или полтора в день работаю, набросал «Оду на окончание войны» и первые две части 6-й симфонии", - сообщал он в августе .
"Ода на окончание войны" для восьми арф, четырех фортепиано, оркестра и ударных инструментов ор. 105 прозвучит впервые под управлением Самосуда 12 ноября 1945. Шестая симфония ор. 111 будет завершена Прокофьевым в 1947, премьеры ее в Ленинграде (11 октября) и Москве (25 декабря 1947) проведет Евгений Мравинский. Ей будут предшествовать премьеры балета "Золушка" ор. 87 - 21 ноября 1945, Большой театр, постановщик Ростислав Владимирович Захаров (1907-1984), дирижер Юрий Федорович Файер (1890-1971, в центральной партии – Галина Сергеевна Уланова (1909/10-1998); оперы “Война и мир“ (12 июня 1946, Ленинградский Малый оперный театр) ор. 91 в постановке Бориса Александровича Покровского (род. 1912) и под управлением Самосуда; Первой скрипичной сонаты ор. 80 (23 октября 1946) в исполнении Давида Федоровича Ойстраха и Льва Оборина; оперы “Дуэнья“ (“Обручение в монастыре“) ор. 86 в Ленинградском театре оперы и балета имени С.М.Кирова (3 ноября 1946) в постановке Ильи Юрьевича Шлепянова (1900-1951) и под управлением Бориса Эммануиловича Хайкина (1904-1978).

Знавший в былые годы о каждом новом произведении Сергея Прокофьева еще в стадии его работы над ними, Сергей Кусевицкий остается теперь почти полностью оторванным от композитора. Довольствоваться приходится лишь отрывочными сведениями о его жизни и творчестве. Приветы от Прокофьева после телефонных разговоров с ним передает Кусевицкому их общий знакомый Эфраим Готлиб.
Узнав весной 1945 о болезни и затруднительном материальном положении Прокофьева, Кусевицкий выступил инициатором заказа композитору от Фонда Кусевицкого. В ответ на обращения к композитору летом 1945 он получил из Москвы телеграмму от Григория Михайловича Шнеерсона (1901-1982), возглавлявшего в те годы музыкальную секцию ВОКСа.
<Абзац!> “Сергей Прокофьев, который только что вернулся из санатория, просит передать Вам свою благодарность за привет и предложение написать пьесу в память Наталии Кусевицкой. После падения в январе 1946 года он серьезно заболел и в течение пяти месяцев ничего не пишет. Сейчас он уехал на все лето в Дом отдыха композиторов. После того, как врачи разрешат ему писать, он будет работать над Шестой симфонией и Девятой сонатой для ф[орте]п[иано]. <...> Просит передать Вам сердечный привет. Его 5-ая симфония посылается Хэлен Блэк. Ответственный секретарь Музыкальной секции ВОКС Шнеерсон“ .
В телеграмме говорилось также, что партитура Пятой симфонии Сергея Прокофьева послана им в Америку и что он приступает к работе над Шестой симфонией и Девятой фортепианной сонатой.

Никакого произведении для Фонда Кусевицкого Прокофьевым так и не было написано. Первым советским композитором, удостоенным гранта Фонда Кусевицкого за Третью симфонию (“Eschatophony”, 1966), сделался в 1967 Валентин Васильевич Сильвестров (род. 1937).

С.С.Прокофьев – С.А. Кусевицкому
б ноября 1945, Москва

Happy you conducting American premiere my Fifth Symphony. Work very close to my heart. Sending sincerely friendly greetings you and all members of your magnificent orchestra. Serge Prokofiev.

Счастлив, что ты дирижируешь американскую премьеру моей Пятой симфонии. Это сочинение очень близко моему сердцу. Посылаю сердечные дружеские приветы тебе и артистам твоего великолепного оркестра.
Сергей Прокофьев
Телеграмма.
Оригинал по-английски.
АК-БК.
РГАЛИ фонд 1929 (С.С.Прокофьев)
опись 5 ед. хр. 9.
Публикуется впервые

С.А.Кусевицкий – С.С.Прокофьеву
15 ноября 1945, [Бостон]

First American performance your Fifth Symphony in Boston real musical event triumph for you stop repeating three times in New York next week and broadcasting Saturday evening November 17th stop Boston Symphony Orchestra and myself happy sending heartiest congratulations. Regards Serge Koussevitzky.

Первое американское исполнение твоей симфонии в Бостоне стало подлинным музыкальным событием, твоим триумфом. Симфония будет трижды повторяться в течение недели в Нью-Йорке и передаваться по радио в субботу вечером 17 ноября. Бостонский сим¬фонический оркестр и лично я счастливы передать тебе самые сердеч¬ные поздравления.
С уважением,
Сергей Кусевицкий
Телеграмма. Оригинал по-английски.
РГАЛИ фонд 1929 (С.С.Прокофьев)
опись 1, ед. хр. 587. Л. 6.
Послана в Москву.
Опубликована: Сергей Кусевицкий:
“…Приобщение человека к вселенским ценностям”.
Материалы к творческой биографии.
“Советская музыка”, 1975 № 1. С. 105.

Аналогичная телеграмма была переслана Сергею Прокофьеву четырьмя днями ранее (11 ноября 1945) из Советского посольства в Вашингтоне с пометкой «Срочно» (РГАЛИ, ф. 1929 [С.С.Прокофьев]), опись 1, ед. хр. 587).

Еще в октябре 1944 года, узнав о завершении Прокофьевым Пятой симфонии, Сергей Кусевицкий тотчас же наводит справки, каким образом мог бы он соединиться с Прокофьевым по телеграфу, чтобы попросить его о присылке партитуры и о возможности ее первого исполнения в Америке. В письме в Leeds Music Corporation, выполнявшую роль посредника между советскими композиторами и Америкой, Кусевицкий просит прислать ему партитуру и оркестровые партии симфонии. “Я намерен проиграть симфонию Прокофьева и начать работать над ней как только возможно скорее... “, - подчеркивает он .
После ознакомления с симфонией дирижер фиксирует словами записывает: музыка ”...принадлежит к вечным красотам” .
Мировую премьеру Пятой симфонии ор. 100 осуществил в Москве сам Прокофьев (13 января 1945). В дни, когда Кусевицкий репетировал симфонию с БСО, пришла телеграмма Прокофьева от 6 ноября 1945. Кусевицкий зачитал ее на одной из репетиций артистам БСО. Первое исполнение Пятой симфонии Прокофьева в США состоялась под управлением Кусевицкого в Бостоне 9-10 ноября 1945. Оно завершило собой длинный список проведенных дирижером прокофьевских премьер, начало которому положено было французскими премьерами “Скифской сюиты” (29 апреля 1921) и Третьего фортепианного концерта (20 апреля 1922).
Американскмая пресса подчеркивала, что появление в программах БСО ”военной” симфонии Прокофьева полностью ”...отвечает планам Кусевицкого широко отметить в этом сезоне победу союзников в завершившейся войне с фашизмом” . ”Не часто случается, что с первого прослушивания думаешь о композиции как о шедевре, но это как раз тот случай”, - писал бостонский критик .
19 ноября 1945 года портрет Прокофьева работы Эрнста Бэйкера (Ernest Hamlin Baker) был помещен на обложке журнала “Time”. В редакционной статье о Прокофьеве он был назван «величайшим из ныне живущих русских музыкантов» (“Russia's greatest living musician”). Сообщая о мировой премьере симфонии в Москве под управлением автора и американской премьере, проведенной в Бостоне Кусевицким, журнал писал, что дирижер назвал ее появление «величайшим музыкальным событием за многие, многие годы, величайшим со времен Брамса и Чайковского». Новая партитура, по его словам, «...великолепна». «Прокофьев – величайший музыкант сегодня! Никто не в способен писать с таким техническим совершенством, с такой инструментовкой. И постоянно – прекрасный мелодизм!» .
К 20-м числам ноября 1945 года относится недатированная телеграмма директора Американо-русской музыкальной корпорации Хэлен Блэк (Helen Black) в ВОКС. «Получили статью Прокофьева для “Мodern Music”. Ввиду огромного интереса сейчас к Пятой симфонии Прокофьева прошу разрешить предложить ее (статью. – В.Ю.) в “Нью-Йорк Таймс”, который напечатал бы скорее. Если там не примут, пошлем в журнал. «Тайм магазин» напечатал сегодня фотографию Прокофьева на обложке и статью о нем. “Ньюcуик” напечатала статью с фотографией. Хэлен Блэк» .


С.А.Кусевицкий - Хэлен Блэк
28 ноября 1945, [Бостон]

<…> I hope you will see Serge Prokofieff and try to express my admiration for his Fifth Symphony. Indeed, I find it difficult to say what a profound artistic satisfaction it was for me to bring to life this great masterpiece <вдохнуть жизнь в этот великий шедевр>. It was a real triumph for him, for the music of Soviet Russia and musical Art at large. I am repeating the Fifth Symphony a number of times next month during the Orchestra’s Western trip, and am recording it for RCA Victor Co. in February. As I told you Prokofieff has a standing invitation to come to Boston at any time.

<…> Я надеюсь, что Вы повидаете Прокофьева и постараетесь выразить ему мое восхищение его Пятой симфонией. Мне действительно трудно сказать, каким огромным артистическим удовлетворением было для меня дать жизнь этому величайшему шедевру. Это был его настоящий триумф, триумф музыки Советской России и музыкального искусства в целом.
Я неоднократно повторяю Пятую симфонию в следующем месяце во время гастролей [Бостонского. – В.Ю.] оркестра на Западе и записываю ее на пластинки в феврале в фирме RCA-Victor. Как я уже говорил Вам, Прокофьев имеет постоянное приглашение приехать в Бостон в любое время.
Фрагмент копии письма, переданного С.Прокофьеву.
Оригинал по-английски.
В левом верхнем углу на первой странице письма
неизвестной рукой помечено: “Копия – С.С. Прокофьеву”.
РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев), опись 1, ед. хр. 587. Л. 7.
Послано в Нью-Йорк.
Опубликовано: Сергей Кусевицкий: “…Приобщение человека к вселенским ценностям”. Материалы к творческой биографии. Вступительная статья, публикация и комментарии В.Юзефовича. “Советская музыка”, 1975 № 1. С. 106.


В декабре 1945 года уезжала в командировку в Москву директор Американо-русской музыкальной корпорации Хэлен Блэк (Helen Black). В письме к ней Сергей Кусевицкий передает приглашение Сергею Прокофьеву приехать с концертами в Бостон в любое удобное для него время.

В программах бостонцев Пятая симфония звучит в 1945 году еще 8 раз – в том числе в Питсбурге, Чикаго, Энн-Арборе, Рочестере, в 1946 – 5 раз: снова в Бостоне и Нью-Йорке, затем в Вашингтоне и Филадельфии. Итожа минувший сезон, Дирижер Кусевицкий записывает: "Как всегда было много новых произведений, но конечно, Прокофьев доминировал весь сезон" .
Характерно впечатление английского дирижера Адриана Боулта, который присутствовал на одном из исполнений симфонии бостонцами в Нью-Йорке. "Это произведение большой важности, - писал он, - но я был озабочен, что с первого же прослушивания оно показалось мне таким легким и бесспорным " .
Дирижировал Пятую симфонию Кусевицким и позднее - в 1948 год дважды в Бостоне и один раз в Нью-Йорке, в 1949 и 1950 годах по одному разу в Тэнглвуде. Здесь, начиная с 1939 года, без сочинений Прокофьева не проходил ни один почти музыкальный фестиваль, звучали ”Петя и Волк”, ”Классическая симфония”, ”Поручик Киже”, Первый (Исаак Стерн) и Второй (Яша Хейфец) скрипичные концерты.
Пятая симфония Прокофьева входила в одну из многократно сыгранных Кусевицким программ в дни его выступлений феврале-марте 1950 в Израиле во главе оркестра Израильской филармонии. Включил он ее и в программы первых гастролей Оркестра Израильской филармонии в США (январь 1951), которые он подготовил и провел. Последним публичным выступлением дирижера стало выступление во главе Израильского оркестра в Сан-Франциско. Наряду с другими сочинениями, в тот вечер также звучала Пятая симфония Прокофьева.


С.А. Кусевицкий – С.С.Прокофьеву
3 января 1946, Бостон

On New Year Eve am sending you my hearts wishes and gratitude for the beauty inspiration of your music. Serge Koussevitzky.

В канун Нового года шлю тебе мои сердечные пожелания и благодарность за красоту и вдохновенность твоей музыки. Сергей Кусевицкий
Телеграмма.
РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись1, ед. хр. 587, л. 8
В оригинале по-английски.
Послана в Москву
Публикуется впервые

Хелен Блэк регулярно информировала ВОКС о поступавших на имя Сергея Прокофьева гонорарах. В телеграмме от 11 декабря 1946 она писала: «Поступления для Прокофьева за первую половину 1946 года: за издание – 625 дол. и 44 цента, за пластинки – 1562 дол. 40 центов, за исполнение - 2063 дол 80 центов. Расходы на перепечатку его музыкальных произведений – 495 дол. 92 цента, комиссионные – 637 дол. 75 центов. Блэк» .

Узнав о завершении Прокофьевым в феврале 1947 года Шестой симфонии, Кусевицкий тотчас же начинает хлопоты о получении права на проведение ее американской премьеры. В ответ на посланный по его просьбе запрос в Москву, ВОКС телеграфировал в мае: «Прокофьев воздерживается от обещаний премьеры Шестой симфонии до исполнения в Москве. Первую скрипичную сонату просит передать Сигети. Преслит Розенцвейг» .
ВОКС, в свою очередь, интересовался продвижением прокофьевских сочинений в Америке. Еще в 1945 году в советской прессе сообщалось о намерении театра Метрополитэен опера поставить оперу Прокофьева «Война и мир» . Два года спустя Хелен Блэк писала в ВОКС: «Мет[рополитэн опера] сняла постановку “Войны и мира». <…> Мне передавали, что кое-кто из директоров считает, что эта опера слишком сильно «прославляет русский народ». Слышала я это из нескольких источников…» .
Интересовался состоянием своих дел и сам Сергей Прокофьев. Вопросы о ситуации с РМИ задавал он вписьмах к Гавриилу Пайчадзе и Петру Сувчинскому. «Вообще мне хотелось бы знать, как существует это издательство, - пишет он Сувчинскому, - кого издает, интересуется ли советской музыкой, кто там директором?» .


С.А.Кусевицкий – С.С.Прокофьеву
27 мая 1947, Бостон

Дорогой Сережа!
Посылаю тебе альбом твоей гениальной (подчеркнуто С.А.Кусевицким. – В.Ю.) Пятой симфонии, наигранной Бостонским оркестром под моим управлением. Надеюсь, что тебе понравится.
Твой Второй квартет также имеет огромный успех.
От всей души желаю тебе много здоровья и радости в твоей работе.
С горячим приветом,
Твой Сергей Кусевицкий.
Рукопись. На бланке
"Бостонский симфонический оркестр.
Сергей Кусевицкий. Дирижер"
Послано в Москву.
Дата получения «21 июн.» вписана рукой С. Прокофьева.
РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев), опись 1, ед. хр. 587, л. 9.
Опубликовано: Сергей Кусевицкий:
“…Приобщение человека к вселенским ценностям”.
Материалы к творческой биографии.
“Советская музыка”, 1975 № 1. С. 109.

Как и предполагалось, 6-7 февраля 1946 года Пятая симфония Прокофьева была записана бостонцами под управлением Сергея Кусевицкого на пластинки .

Не без ревности узнавал Кусевицкий об исполнении "Оды на окончание войны" Прокофьева Филадельфийским оркестром под управлнием Юджина Орманди, о заказе, сделанном композитору Фондом Кулидж при Библиотеке Конгресса на "... сочинение примерной протяженности в 25 минут для камерного оркестра из 25 исполнителей" , премьеру которого должны были осуществить летом 1947 на музыкальном фестивале в Тэнглвуде артисты БСО.
Хотя первый заказ Фонда Кулидж увенчался сочинением Прокофьевым Первого квартета ор. 50 (1930), на этот раз композитор вынужден был ответить Фонду Кулидж, как и Фонду Кусевицкого, отказом. В письме Гарольду Спиваку (Harold Spivacke) (1904-1977), который долгие годы заведовал музыкальным отделом Библиотеки Конгресса (1937-1972), Прокофьев писал, что “...с большим удовольствием вспоминает прежнюю свою работу для Библиотеки Конгресса”, но новый заказ “…принять к сожалению, не может .

Весной 1947 года в Бостоне с успехом прошла премьера кинофильма "Иван Грозный" Сергея Михайловича Эйзенштейна (1898-1948), музыка к которому написал Сергей Прокофьев. 14 апреля по инициативе бостонской прессы был организован сеанс прямой телефонной связи между Бостоном и Москвой. Сергей Кусевицкий рад был возможности поговорить с композитором. Поговорить удалось однако только с Эйзенштейном, который рассказал ему, что после длительной болезни Прокофьев почти безвыездно живет на своей подмосковной даче на Николиной горе.
В том же году Кусевицкий пытался получить партитуру кантаты Прокофьева "Баллада о мальчике, оставшимся неизвестным" , радовался привету от Прокофьева и его поздравлению с женитьбой на Ольге Наумовой, которые передает ему после телефонного разговора с композитором Эфраим Готлиб..


С.С.Прокофьев - Г.Г. Пайчадзе
6-14 июля 1947, Николина Гора

Многоуважаемый Гавриил Григорьевич,
Чрезвычайно был рад получить Ваше интересное письмо от 29 мая; получил также дополнение к нему от 10 июня. Сведения Парижского Радио о переделках, сделанных мною в виолончельном концерте не точны. Т[о] е]сть] я их сделал, но перед посылкой в гравировку. Однако, поскольку возникли такие разговоры, я хочу воспользоваться ими и м[ожет] б[ыть] действительно кое-что переделать. Дело в том, что я не раз слышал из разных мест, что виолончельный концерт длинен и слишком сложен, и вот я хочу посмотреть, нельзя ли сделать его короче и проще. Поэтому: 1) всё-таки постарайтесь мне прислать (через ВОКС) партитуру – переписав её или сняв оттиск с корректуры; то или другое прошу сделать за мой счёт. 2) Голоса мы спишем здесь, а клавир, хоть плохой, здесь найдётся. 3) В Москве есть отличный молодой виолончелист, который выучил концерт, и в начале сезона мог бы сыграть с оркестром. 4) Послушав, окончательно решу, надо ли внести в него переделки, и тогда извещу Вас. Я вообще переделываю сейчас ряд моих старых вещей. 4-ю симфонию я не только переделал, а начисто пересочинил. Теперь буду переинструментовывать её.
Искренно сочувствую издательству в его потерях, понесённых от бомбардировок. Каков труд восстановить все эти доски! Если, кстати, будете восстанавливать «Еврейскую увертюру», известите предварительно меня, т. к. в ней есть поправки (небольшие), я Вам сообщу их.
Судя по колоссальности восстановительной работы, едва ли Вы склонны перепечатывать мои новые сочинения, изданные Музгизом. ВОКС выбрал своим представителем в Париже «Chant du Monde». «Chant du Monde» намерен перепечатать некоторые мои вещи, но, по условию, он должен получать на каждый опус моё согласие. ВОКС не возражает, чтобы я такие согласия на другие мои сочинения давал издательству Кусевицкого. Поэтому, если издательство Кусевицкого интересуется чем-нибудь, сделайте заявку в ВОКС. А ВОКС снесётся со мною.
Шлю сердечный привет Вам и Вере Васильевне. Относительно постарения, то как будто рановато, и Ваши слова я оцениваю больше как кокетство.
Ваш [С. Прокофьев]

14 июл. 1947
Получаете ли Вы вырезки из французских газет о моих сочинениях? Если нет, могу ли я просить Вас подписаться на них, только уговоритесь, что нужны одни статьи. А всякие объявления о концертах присылать не надо. Когда их соберётся некоторое количество, прошу Вас переслать через ВОКС или через Посольство.
[л. 2 об.:]
Благодарю Вас за то, что Вы выдавали ежемесячное пособие Ольге Владиславовне. Я слышал, что она больна и вообще состарилась. Если можно, прошу Вас увеличить выдачу. В какой мере – это Вам виднее, т. к. я не знаю парижских цен.
Сердечный привет
Ваш [С. Прокофьев]

Рукопись. РГАЛИ, ф. 1929, оп. 3, ед. хр. 115, л. 18-19-19-об. Машинописная копия, с рукописным добавлением от 14 июля 1947. РГАЛИ, фонд 1929, оп. 3, ед. хр. 81, л.л. 2-2 оборот. Послано в Париж дипломатической почтой. Копия документа любезно предоставлена мне И.Вишневецким. Публикуется впервые

Упомянутых Сергеем Прокофьевым писем Гавриила Пайчадзе от 29 мая и 10 июня 1947 года обнаружить не удалось.

Выше рассказывалось о судьбе Виолончельного концерта Прокофьева. Первый исполнитель его в США Г. Григорий Пятигорский имел восторженное мнение о концерте, которое не разделял дирижировавший премьеру Сергей Кусевицкий. После премьерных исполнений (8-9 марта 1940, Бостон; 14 марта, Нью-Йорк) дирижер не возвращался более к этому сочинению. Награвироваванную РМИ с целью проката оркестрам партитуру Виолончельного концерта Прокофьев оставил при своем последнем посещении Парижа у Гавриила Пайчадзе в РМИ. Опубликована она будет только в 1951 году и не РМИ, а издательством Anglo-Soviet Music.
В 1950-52 годах Прокофьев работал над Вторым виолончельным концертом. Существенную помощь в редактуре виолончельной партии оказывал ему живший в ту пору у него на даче на Николиной Горе Мстислав Ростропович (1927-2007). Его и имел в виду Прокофьев, говоря об «отличном молодом виолончелисте». Ему композитор и посвятил новую партитуру. «В течение длительного времени мне довелось работать совместно с Ростроповичем над моим виолончельным концертом, - напишет Прокофьев. – В этой работе он проявил себя как превосходный, вдумчивый, тонкий музыкант, в совершенстве знающий свой инструмент» .
Премьера ее в Москве (18 февраля 1952 года, Молодежный симфонический оркестр под управлением Святослава Рихтера, солист – Мстислав Росторопович) не принесла концерту успеха. После ряда переделок, купюр и облегчения оркестровки, которые были внесены Прокофьевым в партитуру после премьеры, он дал ей название Симфонии-концерта для виолончели с оркестром. Премьера ее осуществлена была Ростроповичем и пианистом Александром Дедюхиным 29 декабря 1956 года, а еще через четыре года, 18 марта 1960 года - с оркестром под управлением А.Стасевича.
Значение этого сочинения Симфонии-концерта для виолончели с оркестром Сергея Прокофьева – и по масштабности своей, и по той совершенно новой роли, которая отведена в нем солирующему инструменту, сопоставимо разве что со значением Первого скрипичного концерта Дмитрия Шостаковича. Он был написан уже к тому времени (1948), но прозвучит впервые только в 1955 году.

Вторая редакция «начисто пересочиненной» Прокофьевым Четвертой симфонии Прокофьева была завершена им в 7 сентября 1947 году. Замысел пересочинения Второй симфонии, которую из двухчастной Прокофьев он хотел превратить в трехчастную, осуществлен не был.

В упомянутых письмах к Прокофьеву Гавриил Пайчадзе поведал ему, вероятно, драматическую судьбу Российского музыкального издательства, с которым композитор был на протяжении многих лет так прочно связан. В декабре 1943 года в результате прямых попаданий бомб советских военных самолетов было полностью разрушено и до тла сгорело здание нотного склада РМИ Берлине, а в январе 1944 года - здание издательства Breitkopf в Лейпциге, в типографии которого печаталась продукция издательства. Пожар в Берлине был настолько сильным, что загорелось 12 зданий, окружавших издательство Breitkopf. "Проработав 21 год, приложив все силы, чтобы спасти это культурное начинание, я потерял его в одну секунду", - напишет живший поблизости директор Берлинского отделения РМИ Фридрих Вебер .
Издательство «А.Гутхель» лишилось в результате бомбежки основного запаса напечатанной музыки и всех гравировальных досок. "Если не считать сравнительно небольшого количества досок, что мы имеем в Париже, мы должны снова начинать работу этого издательства с нуля", - констатировал Пайчадзе . Продукции РМИ повезло чуть больше. Часть ее, которая находилась в здании издательства Breitkopf, постигла та же печальная участь, равно как и весь издательский архив. Однако о судьбе гравировальных досок, хранившихся в типографии Редера (Roeder's Printing House), известно было только, что до июля 1944 года они оставались целы. Работавший в то время в Германии в чине полковника американской армии композитор Николай Набоков не исключал, что гравировальные доски РМИ увезены из Лейпцига в качестве репарации в Россию.
Всего этого Прокофьев, вероятно, не знал. Во всяком случае в самом конце 1946 года, прося Петра Сувчинского выслать ему изданные у Кусевицкого партитуру и оркестровые голоса Виолончельного концерта, он писал: "Вообще, мне хотелось бы знать, как существует это издательство, кого издает, интересуется ли советской музыкой, кто там директором?" . Не исключено, что именнопо просьбе Сувчинского Пайчадзе написал упоминающееся здесь письмо Прокофьеву.
Пайчадзе тем более остро ощущал драматическую судьбу РМИ тем более остро, что именно теперь, на пороге победоносного окончания Россией войны, спрос на русскую музыку должен был неминуемо умножиться. "Мы могли бы иметь блистательный успех, если бы обладали достаточными запасами продукции, но ситуация прямо противоположна", - писал он в начале 1945 года Кусевицкому .

Сочинений Сергея Прокофьева в РМИ после войны не издавались. См. в приложении полный список изданий Кусевицким сочинений Прокофьева.

Вера Васильевна Пайчадзе – жена Гавриила.Пайчадзе. Сетования Пайчадзе на состояние своего здоровья тем более удивлили Прокофьева, что он знал Гавриила Григорьевича как человека физически очень сильного, спортивного. Загадочной остается судьба архива Пайчадзе. Как многолетний директор РМИ, он состоял в длительной и регулярной переписке с едва ли не всеми выдающимися русскими и зарубежеными композиторами и музыкантами-исполнителями первой половины ХХ века. Ждущие еще своей публикации многочисленные письма Пайчадзе к Сергею и Наталии Кусевицким полны интереснейшей информации о музыкальной жизни Парижа, Германии, Америки, замечательно написаны. Известны некоторые из его писем к Игорю Стравинскому и Сергею Прокофьеву. Но все это – лишь малая толика того богатейшего архива, о судьбе которого ничего не могли рассказать многие опрошенные мной «русские парижане».

Из письма Эфраима Готлиба от 18 октября 1947, которое Сергей Прокофьев получит только 23 января 1948, он узнает о большом успехе в Америке своей Пятой симфонии. “Как я сообщал Вам ранее, – писал Готлиб, – едва ли не каждый большой оркестр в Соединенных Штатах исполнял Вашу Пятую симфонию. Пластинки были записаны Родзинским с Нью-Йоркским филармоническим оркестром и также Кусевицким. Эти пластинки стали бестселлерами” .

Узнав в январе 1948 об окончании Прокофьевым Шестой симфонии, Сергей Кусевицкий возобновляет хлопоты о получении ее партитуры. Он обращается в Leeds Music Corporation с просьбой прислать ему партитуру как только она появится в Америке. Получил он ее однако уже после ухода в 1949 с поста музыкального директора БСО. Каково было его впечатление о музыке Шестой симфонии? Разделял ли он мнение о ней, высказанное десятилетие спустя Петром Сувчинским: “Какой однако ад должен был быть в уме, в душе и … в ушах Прокофьева, чтобы сочиненить 6-ую симфонию!“ Ответы на эти вопросы нам неизвестны.
В письме в менаджмент оркестра Кусевицкий просил, чтобы на новую партитуру было обращено внимание Шарля Мюнша. Однако новый музыкальный директор оркестра не намерен был исполнять симфонию и предложил продирижировать ее Кусевицкому . Реализовать это предложение дирижеру уже не успел...

Исключительно острой была реакция музыкантов Америки на пресловутое Постановление ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 об опере "Великая дружба". С резкой статьей выступил в газете "Новое русское слово" Артур Лурье. Еще в самом начале 30-х годов в книге о Сергее Кусевицком он писал, что социалистическая доктрина по-своему логична и последовательна, распространяя свое давление не только на область политики и социальной жизни, но и на сферу искусства. "Но тем самым, - подчеркивал он, - искусство, создаваемое уже не свободным художником, а по указке политических доктринеров, обрекается либо на уничтожение, либо к катастрофическому бессилию и прозябанию" .
Кусевицкий ощутил ростки тотального подчинения искусства идеологической доктрине уже в 1919-1920 годах, живя и работая в Советской России. Но и ему трудно было предположить, что крупнейшие русские композиторы во главе с Сергеем Прокофьевым, Дмитрием Шостаковичем и Арамом Хачатуряном будут в России преданы анафеме. "Последний приказ Ваших министров предать остракизму великих советских музыкантов является актом самым возмутительным и самым низким падением советской культуры, - писал он в набросках обращения к советскому руководству. - Этим неслыханным вмешательством в творчество музыкантов СССР теряет последних друзей." .
Программа концерта БСО под управлением Кусевицкого 5-6 марта 1948 включала “Скифскую сюиту“ Сергея Прокофьева, Виолончельный концерт Арама Хачатуряна (солист – Эдмунд Курц [Edmund Kurz]) и Пятую симфонию Дмитрия Шостаковича. Хотя и ранее Кусевицкий представлял слушателям программу из произведений этих трех композиторов , на сей раз демонстративный характер ее был очевиден.
“Ты прекрасно реагировал на то, что происходит в Москве с композиторами, поставив в программу трех гонимых, - писал Кусевицкому Пайчадзе. – Это лучший ответ на то, что происходит. …” . C горечью читал Кусевицкий приложенную к письму вырезку, в которой был приведен текст покаянного письма Прокофьева Союзу композиторов и Комитету по делам искусств.
“Скифская сюита” Прокофьева (17 и 20 марта 1948), Пятая симфония Шостаковича (17 марта 1948) и Виолончельный концерт Хачатуряна (20 марта) прозвучали также в дни ближайших гастролей оркестра в Нью-Йорке. 17 апреля здесь же Кусевицкий исполнил Сюиту из балета Прокофьева “Ромео и Джульетта“.
В речи на открытии Беркширского музыкального центра летом 1948, не называя конкретных имен, Кусевицкий снова резко критиковал тех, кто пытается учить русских композиторов, как им следует писать музыку.
“Травля Прокофьева в Советской России продолжается“, - сообщал ему Гавриил Пайчадзе в январе 1949 . - Советы советской прессы, что композитору полезно было бы пожить в дальней деревне, дабы лучше понять, как надо сочинять для народа, многим на Западе казались подготовкой к его ссылке.
Прокофьева однако Сталин не тронул. Арестована была, как говорилось уже, жена композитора - пусть и бывшая жена – Лина Прокофьева. Арестована по стандартному для тех лет обвинению в шпионаже и измене родине. Она сделалась такой же невинной жертвой террора, как сосланный (трижды!) сын поэтессы Анны Ахматовой (1889-1966) Лев Гумилев (1912–1992), как ближайшая к Борису Пастернаку женщина Ольга Ивинская (1913-1995). Истинная суть иезуитства Сталина заключалась в том, чтобы «приручить» советскую интеллигенцию. Приговоренная к двадцати годам строгих лагерей, Лина Ивановна была сослана в лагерь Aбезь, Коми АССР, близ Полярного круга.
“Место было гибельное: кругом тундра, морозы минус пятьдесят градусов держались по 10 месяцев в году, - вспоминала оказавшаяся в том же лагере писательница Евгения Александровна Таратута (1912-2005) - Никакой работы в таком климате выдумать было попросту невозможно, потому там и держали 6 тысяч человек, ставших после допросов инвалидами. <…> Одевали женщин по сезону: стеганые ватные штаны, валенки примерно 42 размера, бушлаты. На спине номер. <…> В условиях лагеря она постоянно была настроена на добро и красоту, любила и умела общаться с людьми. <…> Очень любила вспоминать Париж, свои путешествия с Сергеем Сергеевичем. Правда, так она его никогда не называла, а говорила всегда «Прокофьев». О разводе и о своем аресте тоже никогда не говорила, особенно о разводе – видно было, что это для нее слишком тяжело“ .
Лина Ивановна сохраняла в своей душе любовь к Прокофьеву. В одном из лагерных писем к сыну Святославу она писала в 1949: ” Папина болезнь меня очень огорчила, прада я это почему-то предчувствовала, часто видела его во сне, слышала его голос и т.д. – должно быть, он тоже меня вспоминал. Крепко его обними от меня, дай Бог, чтобы он вовремя успел дооркестровать «Каменный цветок» для Большого театра, но только не переутомился бы, чтобы не было ухудшения, ведь пережитое им не шутка” .
И снова из воспоминаний Евгении Таратуты: “При известии о смерти Сталина почти все заключенные безудержно рыдали. О смерти Прокофьева, умершего в один день со Сталиным, никто не знал, не знала об этом и Лина Ивановна. Уже летом <…> кто-то прибежал из библиотеки и сказал: вот сейчас по радио объявили, что в Аргентине состоялся концерт памяти композитора Прокофьева. Лина Ивановна заплакала и, ни слова не говоря, пошла прочь” .
Возвратившись в 1956 после восьми лет ссылки (последние два года ее перевели в лагерь в Потьме, Мордовская АССР, с более благоприятным климатом), Лина Ивановна была реабилитирована. Прокофьева к тому времени уже пять лет не было в живых. В 1974 Лина Ивановна уехала из СССР, жила в Париже и Лондоне. Ее усилиями в Лондоне был создан в 1989 Фонд Сергея Прокофьева. Уже после ее смерти согласно с ее замыслом созданы были Архив Сергея Прокофьева в Голдсмитском колледже Лондонского университета и - на его основе – Асcoциация Сергея Прокофьева (президент – сэр Эдвард Даунс [Downes]), которая с 2001 издает журнал «Три апельсина» (редактор – Ноэль Манн [Noёlle Mann]).

Весной 1949 у Сергея Кусевицкого появилась было надежда на новую встречу с Прокофьевым. Гавриил Пайчадзе рассказывл в своем письме, что получил известие от матери Лины Ивановны – Ольги Владиславовны Кодиной, в котором она писала о предполагавшемся приезде Сергея Прокофьева и Дмитрия Шостаковича на Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры в защиту мира. “Я не знаю, сможет ли он повидать Сережу, - сетовал Пайчадзе, - так как думаю, что каждый советский делегат этого съезда будет окружен маленьким железным занавесом. <…> Я думаю, что в Париж его не пустят и из Америки прямо повезут обратно в рай“ .
В Америку Прокофьев однако поехать не смог – еще в конце января его постиг гипертоничекий криз. Несколько месяцев он был не в состоянии работать....
В 1950 Сергей Кусевицкий с интересом узнал из письма Петра Сувчинского, что Прокофьевым написана "...новая кантата на тему о всеобщем мире" . А затем в прессе появились сообщения об ухудшении здоровья Прокофьева композитора. Сведения, просачивавшиеся из-за железного занавеса, не всегда, правда, соответствовали действительности. Так, в конце 1950 Гавриил Пайчадзе писал Кусевицкому, что, если верить слухам, Прокофьев находится в сумасшедшем доме. Впрочем, слухи эти не были далеки от истины. Как непосредственное следствие Постановления 1948 года и разгромной критики оперы "Повесть о настоящем человеке" с Прокофьевым, по определению врача, " ...случился мозговой припадок, то есть инсульт, принявший форму какого-то почти безумия", - пишет в своих воспоминаниях близкая к Прокофьеву в те годы Ольга Павловна Ламм .

1951 начался для Сергея Кусевицкого в привычном для него напряженном творческом ритме. Новый год он встречал в Лос Анжелесе у в семье Пятигорских. Со 2 января открывались первые в Северной Америке гастроли Оркестра Израильской филармонии. Дважды приезжал, Кусевицкий в Израиль, репетируя и выступая с этим коллективом, готовя его к американскому дебюту. Гастроли оркестра включали в себя около 60 концертов в 38 крупнейших городах США и Канады. Кусевицкий вполне сознавал, сколь важно это турне – как для сбора средств, в которых оркестр так остро нуждался для дальнейшего творческого роста, так и для укрепления своего международного престижа. Вместе с Кусевицким гастроли израилетян проводили два его ученика - Леонард Бернстайн и Эдуард де Карвальо. В одной из программ Кусевицкого – об этом сказано было уже выше - снова звучала Пятая симфония Прокофьева.
В марте 1951 года, Кусевицкий сообщит президенту Американского фонда для израильских организаций (American Fund for Israel Institutions) об успехе гастролей Израильского оркестра в США, о том, что он вносит $10.000 на постройку Культурного центра в Тель-Авиве (Civic and Cultural Center) и намерен продолжать усилия по сбору средств для строительства этого культурного центра. Два года спустя в аннотации к своему концерту с оркестром Израильской филармонии, посвященному памяти Кусевицкого (31 октября 1953, Тель-Авив) Леонард Бернстайн напишет: "Мы не намерены сегодня чествовать Кусевицкого, он чествуется каждый раз, когда звучит этот замечательный оркестр, свидетельствуя об огромном вкладе, который Кусевицкий внес для славы этого оркестра" .

19 января 1951 Кусевицкий возвращается в Бостон. Затянувшаяся простуда заставляет его отменить свои гастроли в Англии. Врачи запрещают ему дирижировать в ближайшие шесть месяцев и рекомендуют переехать в Аризону, где он проводит почти весь апрель.
Кусевицкий озабочен реализацией основных своих планов. Один из них был связан с задуманным им музыкальным фестивалем в Израиле в честь 3.000-летнего юбилия Царя Давида. Среди музыкантов, которых предполагалось, по совету Кусевицкого пригласить на первый из фестивалей - Леонард Бернстайн, Томас Бичем, Адриан Боулт, Натан Мильштейн, Димитри Митропулос, Евгений Мравинский, Давид Ойстрах, Григорий Пятигорский, Артур Рубинштейн, Яша Хейфец.
Дариюса Мийо Кусевицкий просит сочинить для этого фестиваля большое новое произведение. Композитор соглашается и начинает работать над оперой "Давид", премьера которой состоится на фестивале в Иерусалиме в 1954. Увы, Кусевицкому не суждено будет услышать ее.
<Нужен пробел>
Беспокоили Сергея Кусевицкого также очередной сезон Беркширского музыкального центра и музыкальный фестиваль в Тэнглвуде. Еще в январе 1951 получил он письмо от Леонарда Бернстайна, в котором он писал о своем решении на год-два прервать дирижерскую деятельность чтобы полностью сосредоточиться на композиции. "Моя концертная жизнь, наконец, окончена...", - радовался дирижер в апреле, удалившись от суеты музыкального "света" в мексиканском городе Cuernavaca .
Пять программ предстояло провести в Тэнглвуде Мюншу, Кусевицкий намеревался продирижировать в трех программах (4, 9 и 12 августа) Шестую и Девятую симфонии Бетховена, Шестую симфонию Чайковского, Пятую Артюра Онеггера, Второй фортепианный концерт Сергея Прокофьева, Вторую симфонию Брамса или одну из двух симфонических поэм Рихарда Штрауса - "Тиль Уленшпигель" или "Смерть и просветление". Как оперный дирижер Кусевицкий должен был дебютировать в Америке с "Пиковой дамой" Чайковского. Начала занятий в его дирижерском классе с нетерпением ожидали три молодых музыканта, в числе которых был Лорин Маазель.
Кусевицкий просил посетившего его в Аризоне Бернстайна заменить его за пультом в случае, если к началу сезона в Тэнглвуде сам он будет себя чувствовать недостаточно хорошо. "Я убежден, Вам хорошо понятно, что если возникнет действительно критическая ситуация (не дай Бог!), то я буду тотчас же рядом с Вами, - писал ему месяц спустя Бернстайн из Мексики. - Вы можете верить мне в этом. Но пожалуйста, я умоляю Вас от всего сердца, по любым причинам менее существенным, чем критические, не просите меня вернуться этим летом" . Увы, Кусевицкий не прочитает этого письма – оно придет в Бостон уже после его смерти. Уединение же свое Бернстайн вынужден будет прервать, вызванный звонком Ольги Кусевицкой после того, как состояние Кусевицкого сделалось критическим.
Сухой климат Аризоны способствовал поначалу избавлению Кусевицкого от последствий болезни, но в мае состояние его вновь обострилось."Кусевицкий действительно болен, - писал Николай Слонимский, - что-то нехорошее в печени. Он мало кого видит, и слухи неопределенны..." .
5 июня 1951 Сергей Кусевицкий скончался. Некрологи появились на следуюший день во всех крупнейших газетах Америки и Европы. В Бостоне были отслужены молебны в русский ортодоксальный церкви и американской епископальной церквях, в последней под управлением Леонарда Бернстайна прозвучало Adagietto из Пятой симфонии Малера. Вопреки всем своим творческим планам он принял на себя все обязанности по проведению сезона а Тэнглвуде.
Еще в февральском выпуске журнала “The Atlantic Monthly” (возможно, он вышел с опозданием) Николай Набоков опубликовал большую статью о жизни и творчестве Кусевицкого . Посмертным примирением с Кусевицким называл Николай Слонимский свою статью о дирижере “Миссия Кусевицкого“ . Во втором томе сборника "Русская музыка", который Петр Сувчинский издаст в 1953 году в Париже, будет помещена его статья памяти дирижера .

…В древне-еврейском языке одним и тем же словом (“Менацеах”) обозначаются понятия "Дирижер" и "Победитель". Жизнь не раз пыталась выбить Кусевицкого из седла. Бежав из дома отца в Москву, он натолкнулся на невозможность учиться в консерватории. Успешно дебютировав как дирижер в Германии, он был в штыки встречен русской критикой. Выстроив такие уникальные для России культурные институции, как Российское музыкальное издательство, "Концерты С.Кусевицкого" и собственный оркестр, он стоял на грани потери всего этого - сначала под канонадой первой мировой войны, затем под вихрем русской революции. Эмигрировав из России, должен был он начинать свою творческую карьеру еда ли не с нуля. И тем не менее Кусевицкому удалось не только завершить все им начатое. Зарекомендовав себя еще в России пропагандистом новой русской музыки, он оставался таковым и в Париже, и в Бостоне. Знакомя русскую аудиторию с новинками французской музыки, он не изменил этому курсу, оказавшись во Франции, а позже, работая в Америке. Приметив нескольких одаренных молодых американских композиторов еще в Париже, сделал свои девизом в Бостоне неустанную пропаганду новой американской музыки. Последняя концертная программа Кусевицкого в 1951 точно также целиком состояла из сочинений русских композиторов, как его дирижерский дебют в Берлине в 1908 году. И даже затянувшаяся на много лет передача РМИ в собственность издательства Boosey and Hawkes завершилась в конце мая 1951, о чем Гавриил Пайчадзе сообщил Кусевицкому в своем последнем к нему письме, им, увы, уже не прочитанном .

О смерти Кусевицкого Сергей Прокофьев узнал из сообщений радио. Мстислав Ростропович вспоминал, что композитор высоко ценил запись бостонцев и многократно слушал присланную ему Кусевицким запись Пятой симфонии . Жить композитору оставалось менее двух лет....
Последние годы Прокофьева и в самом деле были трагическими. Потрясение 1948-го оказалось для него композитора губительным. От сильнейшего гипертонического криза, постигшего его в январе 1949, ему так и не удастся оправиться. И хотя в конце 1949 он писал, что “...здоровье мое почти пришло в порядок” , уже в феврале 1950 сетовал: “Сейчас меня временно уложили в постель по нездоровью....“ , в марте - апреле шесть недель пролежал в больнице после чего был отправлен в подмосковный санаторий Барвиха, а в апреле 1951 признавался: “Здоровье мое ведет себя прилично, но жить надо тихо и скромно. Работать можно, но по-маленечку“ .
Мучительным испытанием становилось для Прокофьева длительное пребывание в больницах, врачи резко ограничивали ему время для работы, а то и вовсе запрещали сочинять. Он редко покидал дом, единственным источником музыкальной информации сделались для него радио и грамзаписи, болезненно переживался им уход из жизни ближайших друзей: в 1948 году – Сергея Эйзенштейна, в 1949 – Бориса Асафьева, в 1950 - Николая Мясковского, в 1951 - Павла Ламма и Сергея Кусевицкого.
Сергей Прокофьев скончался 5 марта 1953 – по иронии судьбы в один день со Сталиным. Радио было слишком занято чтобы внятно сообщить о кончине гениального русского композитора. Некрологи в прессе запоздали на несколько дней. Москва заполнена была толпами народа, жаждущими проститься в Колонном зале Дома Союзов с “великим вождем и учителем”. Немногим удалось пробраться через центр города к Миусской улице, где в маленьком зале старого здания Союза композиторов состоялась гражданская панихида Прокофьева. Среди выступавших на ней был Дмитрий Шостакович. Музыка Баха звучала в исполнении Самуила Евгеньевича Фейнберга, Первую скрипичную сонату Прокофьева играл Давид Ойстрах...

Многолетнее творческое сотрудничество Сергея Прокофьева и Сергея Кусевицкого представляется диалогом двух сильных личностей, далеко не всегда склонных соглашаться друг с другом или уступавших один другому. Быстро разгадав в молодом Прокофьеве композитора, которому суждено стать надеждой русской музыки, Кусевицкий с завидной последовательностью пропагандировал его творчество в России, Франции и Америке. Пропагандировал задолго до того, как Прокофьев сделался общепризнанным классиком музыки ХХ века. Внедрял его музыку как издатель, впервые публиковавший множество произведений Прокофьева в принадлежавших ему Российском музыкальном издательстве и издательстве “А.Гухтейль”. Внедрял как дирижер, на протяжении почти трех десятилетий осуществлявший одну за другой премьеры его новых сочинений. Внедрял вопреки нередко резким нападкам на нее критики.
Прокофьев ценил в Кусевицком музыканта, центральной линией деятельности которого является творческая, материальная и моральная поддержка современных русских композиторов. Ценил в нем сочетание размаха истинно российского мецената-просветителя с подлинно американской деловитостью. Ценил и – резко наскакивал на возглавлявших в разные годы Российское музыкальное издательство Эрнеста Эберга и Гавриила Пайчадзе, то и дело торопил их, наскакивал и на самого Кусевицкого.
Понять композитора можно, конечно, если помнить, что исполнение и издание каждого из произведений были для него не только предметом творческого удовлетворения, но и источником средств к существованию. Иное дело, что чувство меры, так щедро отпущенное Прокофьеву-художнику, нередко изменяло ему как человеку. Ощущая это, Кусевицкий не оставался в долгу и умел поставить Прокофьева на место. Впрочем, известны ему были не все высказывания композитора. Чувство меры, отпущенное Прокофьеву как художнику, нередко изменяло ему как человеку. “Ни для кого не секрет, - писал он в 1924 году, - что на вкус Кусевицкого полагаться нельзя, однако в н ю х е е м у отказывать не приходится“ . Невозможно примириться с этими словами, как и его умозаключением, что Кусевицкий “...не пытается в е с т и музыку, как это во что бы то ни стало хочет Стравинский, он не пытается суммировать и подхлестывать всех ведущих ее, как Дягилев... “
Смысл всей творческой деятельности Сергея Кусевицкого в том-то и заключался, что он и сам “вел музыку“, открывая и представляя миру все новых и новых композиторов, и “подхлестывал всех ведущих ее“ – директоров РМИ, возглавляемые им оркестры, коллег-дирижеров, руководителей концертных организаций, аудиторию своих концертов. Нет более убедительного контрдовода прокофьевскому утверждению, как та завидная систематичность, с которой пропагандировал Кусевицкий – и как дирижер, и как издатель – творчество самого Прокофьева.
Не забудем, что композитор не был еще тогда классиком музыки ХХ века, которым почитается во всем мире сегодня. Не забудем и другое. При всех расхождениях вкусов и музыкальных приверженностей Прокофьева и Кусевицкого они сходились в широком толковании современности в музыке. "...слово «модерн» в музыке было пришпилено к поискам новых гармоний, а затем к поискам красивого в фальши и сложности, - записывает Прокофьев в 1929 году; - наиболее проницательные композиторы первые утомились этим и повернули к простоте, но не старой, а ища простоты новой <…>; композиторы же менее чуткие продолжали городить свои постройки и, уходя в тупик, думали, что открывают неведомые горизонты" . За семь лет до этого, отвечая на упрек Петра Сувчинского в увлечении символизмом, композитор писал, что "...взятый под моим углом Бальмонт, есть столб, стоящий вне времени. <…> Когда мне говорят, что «Огненный Ангел» и «Семеро их» есть неотдавание отчета о современности, то я отвечаю: не понимаю, что вы говорите, пойдемте к доктору, ибо у одного из нас атрофировалась какая-то очень важная клеточка в мозгу!" .
Под этими словами без раздумья подписался бы и Кусевицкий. В споре Прокофьева и Сувчинского он оставался на стороне композитора. Оставался именно потому, что не атрофировалась ни одна важная клеточка его сознания, отвечавшая за поиск и пропаганду новой музыки. Исполняя и издавая в 20-30-е годы ХХ века сочинения Прокофьева, отражавшие самые разные его приверженности – в том числе к лирике, романтизму, символизму, он выказывал широкое представление о современности в музыкальном искусств
При всем несходстве жизненных судеб и характеров двух музыкантов, их сближало непререкаемое стремление к самоутверждению, способность работать с поражавшей окружающих истовостью, умение отстаивать свои творческие принципы, общность понимания современности в музыке. Сближало – на протяжении почти четырех десятилетий! – и обоюдное тяготение друг к другу. Тяготение дирижера к одному из самых выдающихся композиторов ХХ столетия. Тяготение композитора к дирижеру, который сделал для его музыки больше, чем кто бы то ни был другой.
Завершая публикацию писем Прокофьева и Кусевицкого, нельзя не выразить глубокого сожаления, что до сих пор не выявлены, не собраны, не изданы и не прокомментированы все письма великого композитора. Прокофьев был связан дружбой и сотрудничеством с блистательной плиядой деятелей русской и мировой культуры ХХ века. Быть может, как никто другой из музыкантов, повторим мы здесь, склонен был он к эпистолярии. Как никто другой, был одарен литературно. Чтение писем композитора – занятие увлекательное, захватывающее далеко не для одних только специалистов. Сегодня, когда на Западе изданы тома писем Игоря Стравинского, Бэла Бартока, Яна Сибелиуса, Бенджамина Бриттена, когда не существует в России былых идеологических ограничений, настало время приступить к подготовке полного издания корреспонденции Сергея Прокофьева. Лучшим залогом успешного осуществления этого многосложного проекта стали бы кооперация специалистов и совместные усилия главных хранилищ корреспонденции композитора – Российского Государственного архива литературы и искусства и Музея музыкальной культуры им. М.И.Глинки в Москве, Архива Сергея Прокофьева в Лондоне и Библиотеки Конгресса в Вашингтоне.


Приложение 1. Недатированные письма.

Л.И. и C.C..Прокофьевы – Н.К. и С.А.Кусевицким
Без даты и места

Дорогие Наталия Константиновна и Сергей Александрович,
Самые лучшие пожедания вк Новому Году и сердечный привет шлют Вам
Прокофьевы
Рукопись. Написано Л.И.Прокофьевой. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед.хр. 19. Л. 1.
Послано в Бостон
Публикуется впервые

Л.И.Прокофьева –Н.К.Кусевицкой
Без даты , Les Pues (?) Parasolo, St. Maxiuer (?) Var.
Дорогая Наталия Константиновна,
Желаю Вам и Сергею Александровичу счастливого пути и успехов в Бостоне.
Очень жаль, что не удалось повидать Вас до отъезда
Целую Вас,
Лина Прокофьева
Сергея Сергеевич шлет привет Вам обоим.
Рукопись. АК-БК.
Копия: РГАЛИ, фонд 1929 (С.С.Прокофьев),
опись 5, ед.хр. 19. Л. 2.
Послано в Париж
Публикуется впервые


Приложение 1.
Исполнение сочинений Сергея Прокофьева
Сергеем Кусевицким и в “Концертах С.Кусевицкого”

“Концерты С.Кусевицкого” в России

Первый фортепианный концерт (16 февраля [1 марта] 1914, Москва, дебют Сергея Прокофьева в “Концертах С.Кусевицкого”, дирижер - Александр Орлов, солист - автор.
“Сны”, симфоническая картина (7 декабря 1915, Москва, дирижер – Грегож Фительберг), в том же месяце исполнение состоялось и в Петербурге

“Концерты Кусевицкого” в Париже

“Скифская сюита” (29 апреля, впервые в Париже; 24 ноября 1921; 17 мая 1923)
Третий фортепианный концерт (20 апреля 1922, впервые в Париже,солист – автор; 26 октября 1922, солист – автор)
Марш и Скерцо из оперы "Любовь к трем апельсина" (26 октября 1922)
“Классическая симфония” (10 мая 1923, (впервые в Париже; 4 июня 1927)
Первый скрипичный концерт (18 октября 1923, премьера, солист – Марсель Дарье)
Второй фортепианный концерт, вторая редакция (8 мая 1924, премьера, солист – автор)
“Семеро их” ( 29 мая 1924, премьера, исполнено дважды)
Вторая симфония (6 июня 1925, премьера)
Сюита из балета “Шут” (3 июня 1926)
Увертюра для камерного оркестра (28 мая 1927, премьера)
“Огненный ангел”, второй акт оперы (14 июня 1928, премьера, солисты - Г.Раиссов, ?.Браминов и Н.Кошиц)

Бостонский оркестр

“Классическая симфония” прозвучала под управлением Сергея Кусевицкого 12 раз – в 1927 году (в Бостоне, Нью-Йорке и на гастролях в других городах США), 13 раз – в 1928, 4 – в 1929, 13 – в 1932, 4 – в 1936, по 2 раза – в 1937, 1938 и 1939, 10 раз – в 1940, 7 – в 1942, 9 – в 1943, 4 – в 1944, 7 – в 1945, 1 – в 1946, 6 – в 1947, 5 – в 1948 году.
“Семеро их” исполнялись 8 раз (1926-1934)
Четвертая симфония – мировая премьера: 14-15 ноября 1930, Бостон.
Пятая симфония – американские премьеры: 9-10 ноября 1945, Бостон и 14 и 17 ноября 1945, Нью-Йорк. Повторные исполнения: еще 8 раз в 1945 году (в том числе в Питсбурге, Чикаго, Рочестере), 5 - в 1946 (снова в Бостоне и Нью-Йорке, затем в Вашингтоне и Филадельфии), 3 – в 1948 (в Бостоне и Нью-Йорке), в 1949 и 1950 годах по одному разу в Тэнглвуде. 6-7 февраля 1946 года симфония была записана бостонцами на пластинки.
Сюита из балета “Шут” - 10 раз - в 1926 году (в том числе в Бостоне, Нью-Йорке, Монреале и Питсбурге).
Третий фортепианный концерт - 9 раз с автором-солистом в 1926 -1937 и 4 раза с Александром Боровским в 1943.
Второй скрипичный концерт, представленный Сергеем Кусевицким впервые Америке, 4 раза – в 1937-1949, солист - Яша Хейфец.
Сюита “Поручик Киже” - 28 раз - в 1937– 1942.
“Петя и Волк” впервые в США продирижировал в концерте Бостонского оркестра сам автор (25-26 марта 1938), затем сказка исполнялась под управлением Сергея Кусевицкого 18 раз.
Сюита из балета “Ромео и Джульетта”, представленная в Америке впервые автором (25-26 марта 1938), прозвучала в концертах Сергея Кусевицкого 21 раз – в том числе 7 раз в Бостоне и 4 раза в Нью-Йорке.


Приложение 2.
Издания сочинений Сергея Прокофьева
в РМИ и в "А.Гутхейле" (снять сноску!)

1917 - Два стихотворения : "Есть другие планеты" (К.Бальмонт) и "Отчалила лодка" (А.Апухтин) для голоса с фортепиано, ор.9 - "А.Гутхейль"; "Гадкий утенок" по сказке Г.Х.Андерсена для голоса и фортепиано, ор.18 - "А.Гутхейль"; Двадцать фортепианных пьес "Мимолетности", ор. 22 - "А.Гутхейль"; Пять стихотворений для голоса с фортепиано: "Под крышей" (В.Горянский), "Серое платьице" (З.Гиппиус), "Доверься мне" (Б.Верин [Б.Башкиров], "В моем саду" (К.Бальмонт), "Кудесник" (Н.Агнивцев), ор. 23 - "А.Гутхейль"; Пять стихотворений А.Ахматовой для голоса с фортепиано: "Солнце комнату наполнило", "Настоящую нежность", "Память о солнце", "Здравствуй", "Сероглазый король", ор.27 - "А.Гутхейль"

1918 - Третья фортепианная соната, ор.28 - "А.Гутхейль"; Четвертая фортепианная соната, ор.29 - "А.Гутхейль"

1921 - Первый скрипичный концерт D Dur, op.19: авторское переложение для скрипки и фортепиано - "А.Гутхейль"

1922 - "Сказка про шута, семерых шутов перешутившего", балет, ор. 21: авторское переложение для фортепиано - "А.Гутхейль"; Четыре пьесы для фортепиано "Сказки старой бабушки", ор.31 - "А.Гутхейль"; Четыре пьесы для фортепиано: Танец, Менуэт, Гавот, Вальс, ор. 32 - "А.Гутхейль";"Любовь к трем апельсинам", опера, ор.33: авторское переложение для пения и фортепиано - "А.Гутхейль"; Симфоническая сюита из оперы "Любовь к трем апельсинам" в 6 частях, ор. 33-bis : партитура - "А.Гутхейль"; Марш и Скерцо из оперы "Любовь к трем апельсинам", концертная обработка автора для фортепиано, ор.33-ter -- "А.Гутхейль"; Увертюра на еврейские темы для кларнета, двух скрипок, альта, виолончели и фортепиано c moll, op.34: партитура -"А.Гутхейль"; Пять песен без слов для голоса с фортепиано, ор.35 - "А.Гутхейль";

1923 - Скифская сюита, ор. 20: партитура - "А.Гутхейль"; Третий фортепианный концерт C Dur, ор.26: партитура, и авторское переложение для двух фортепиано - "А.Гутхейль"; Баллада для виолончели и фортепиано op.15 - "А.Гутхейль" ; Пять стихотворений К.Бальмонта для голоса с фортепиано: "Заклинание воды и огня", "Голос птиц", "Бабочка", "Помни меня" , "Столбы", ор.36 - "А.Гутхейль"; Органная прелюдия и фуга (по Букстехуде), без опуса - "А.Гутхейль"; Вальсы Шуберта. Сюита для фортепиано в две руки, без опуса - - "А.Гутхейль" .

1924 - Первый скрипичный концерт D Dur, op.19: партитура и оркестровые голоса - "А.Гутхейль"; Симфоническая сюита в 12 частях из балета "Сказка про шута, семерых шутов перешутившего", ор. 21-bis: Третий фортепианный концерт C Dur, ор.26: оркестровые голоса - "А.Гутхейль"

1925 - Второй фортепианный концерт, ор.16 (вторая редакция): авторское переложение для двух фортепиано -"А.Гутхейль"; "Семеро их", кантата (К.Бальмонт), ор.30: партитура "А.Гутхейль" ; Пять мелодий для скрипки и фортепиано, ор.35-bis – РМИ; Пятая фортепианная соната C Dur, ор.38 - "А.Гутхейль"; Пять стихотворений А.Ахматовой для голоса с фортепиано: "Солнце комнату наполнило", "Настоящую нежность", "Память о солнце", "Здравствуй", "Сероглазый король", ор.27 – второе издание ,"А.Гутхейль"

1926 - "Классическая симфония", ор. 25: партитура и оркестровые голоса - РМИ ; Марш и Скерцо из оперы "Любовь к трем апельсинам", ор.33-bis: оркестровые голоса – РМИ

1927 - "Огненный ангел", опера, ор.37: авторское переложение для пения с фортепиано - "А.Гутхейль"; Квинтет для гобоя, кларнета, скрипки, альта и контрабаса, ор.39: партитура и голоса - "А.Гутхейль"; Сюита из балета "Стальной скок", op. 41-bis: партитура и авторское переложение для фортепиано- РМИ

1928 - Вторая симфония in d moll, ор.40: партитура и голоса – РМИ ; "Стальной скок", балет, ор.41: партитура и авторское переложение для фортепиано ; Две пьесы для фортепиано "Вещи в себе", ор.45 - РМИ

1929 - "Блудный сын", балет, ор.46: авторское переложение для фортепиано - РМИ

1930 - "Игрок", опера (вторая редакция) ор. 24: авторский клавир – РМИ; Увертюра для оркестра D dur (версия для симфонического состава), ор.42-bis: партитура - РМИ ; Дивертисмент для оркестра, ор.43: партитура и авторское переложение для фортепиано – РМИ; Симфоническая сюита из балета "Блудный сын" в 4 частях, ор.46- bis: партитура и авторское переложение для фортепиано – РМИ; Симфоническая сюита из балета "На Днепре" в 6 частях, ор.51-bis: авторское переложение для фортепиано – РМИ

1931 - "Классическая симфония", ор. 25: авторское переложение для фортепиано в две руки –РМИ; Третья симфония c moll, ор.44: партитура – РМИ ; Симфониетта, op.48: партитура, авторское переложение для фортепиано и оркестровые голоса - РМИ ; Шесть пьес для фортепиано: Интермеццо, Рондо, Этюд, Скерцино, Анданте, Скерцо, ор. 52 – РМИ;

1932 - Четыре портрета и развязка из оперы "Игрок", ор. 49: партитура ; Первый струнный квартет b moll, ор. 50: партитура – РМИ; "На Днепре", балет, ор. 51: авторское переложение для фортепиано - РМИ; Соната для двух скрипок C Dur, ор. 56 – РМИ; Две сонатины для фортепиано: e moll, and G Dur, op.54 – РМИ

1933 - "Семеро их", кантата (К.Бальмонт), ор.30: авторское переложение для фортепиано, солиста и хора (вторая редакция )– РМИ; Пятый фортепианный концерт G Dur, ор. 55: партитура и авторское переложение для двух фортепиано – РМИ

1934 - Симфоническая сюита в 7 частях из музыки к спектаклю "Египетские ночи", ор.61: партитура - "А.Гутхейль"

1935 - Увертюра на еврейские темы для симфонического оркестра c moll, op.34-bis: партитура - "А.Гутхейль"; Три пьесы для фортепиано: "Прогулка", "Пейзаж", "Пасторальная сонатина", ор. 59 – РМИ; Три пьесы для фортепиано "Мысли", ор. 62 – РМИ

1936 - Увертюра на еврейские темы для симфонического оркестра c moll, op.34-bis: оркестровые голоса - "А.Гутхейль"; Симфоническая сюита в 5 частях из музыки к кинофильму "Поручик Киже", ор. 60: партитура - ,"А.Гутхейль" . .

1937 - Второй скрипичный концерт g moll, ор.63: партитура - "А.Гутхейль"

1938 - Русская увертюра, ор. 72: партитура - "А.Гутхейль" ; Две песни для голоса с фортепиано из музыки к кинофильму "Поручик Киже": "Стонет сизый голубочек", "Тройка", ор. 60-bis- РМИ .

1939 - Гавот № 8 из музыки к спекталю "Гамлет", авторское переложение для фортепиано, ор. 77-bis - "А.Гутхейль"






******************************




















Опубликовано на Порталусе 30 сентября 2010 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?


КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА (нажмите для поиска): Переписка С.С.Прокофьева с С.А. и Н.К.Кусевицкими



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама