Рейтинг
Порталус

«Умной тишиной и покоем вечности веет от чуда»

Дата публикации: 13 декабря 2010
Публикатор: doroga
Рубрика: КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО Музейное искусство →
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1292269285


«Умной тишиной и покоем вечности веет от чуда»


Немного найдется на Земле таких мест, где застывшее в пространстве прошлое, оставаясь ощутимым и потому волнующим, готово ответить каждому, кто пытается найти ответы на самые главные вопросы жизни.
Остафьево, безусловно, обладает теми качествами, которые позволяют охарактеризовать его как «урочище культуры», т.е. такое место в ландшафтной оболочке земли, которое создается носителями культуры для своего обитания, следовательно, оно демонстрирует их (носителей культуры) представления и идеалы, которые не могут не воздействовать «…на всякого, кто обитает в нем или находится в нем» (1). Таким образом, можно говорить о своеобразном тексте, завещанном потомкам. Каждая историческая эпоха по-своему прочитывает этот текст, тем самым, влияя на него. Наша попытка прочтения обернулась догадкой о субъективной (личностной) сущности Остафьева.
Вероятно, вектор становления этого пространства был задан изначально, и поэтому прошумевшие над Остафьевом столетия оставили культурные напластования высочайшего качества, если можно так выразиться.
Освоение этой земли язычниками (известно, что на территории усадьбы находятся несколько курганов) дает возможность предположить, что тихая река Любуча, небо, деревья, камни были объектами поклонения и воспринимались как места обитания божества, т.е. одухотворялись. В усадьбе бьют ключи (один и вовсе рядом с домом). В мифологии ключ – место, охраняемое ангелом, у каждого ключа свой покровитель (3). Может быть, особая магия Остафьева замешена еще на языческой духовности?
Формирование здесь в 17 – 19 вв. дворянской усадьбы привело к преобразованию «дикой природы», т.к. пейзаж классической усадьбы нач. 19 века романтичен. И в то же время исследователи отмечают как особенность русского усадебного строительства «следование природе». Стремление расставить акценты, сделать пейзаж выразительнее, но сохранить Богом данную непостижимую красоту руководило архитекторами.
В первых документальных источниках, относящихся к 17 веку, Остафьево названо «пустошью села Никульского», расположенного приблизительно в полутора километрах от Остафьева. Следует думать, что Остафьево было ориентировано на Никульское, то есть на северо-запад, и река Любуча была естественной границей пустоши. Кто и когда увидел и прочитал это пространство иначе, сориентировав его на юг? Перегороженная двумя плотинами Любуча стала полноводным прудом, «зерцалом вод», а на правом ее берегу, высоком, как у всех русских рек, был возведен дом, въездной аллеей к которому стала одна из плотин, эта ось за домом была продолжена главной аллеей парка. Вероятно, к этому времени уже была проложена дорога от старого Серпуховского тракта, проходящего в 4-х километрах восточнее, и путешествующему по ней с правой стороны по ходу среди густого леса открывалась почти театральная сцена: широкий пруд, въездная липовая аллея, парящая над водой, и освещенный солнцем дом на противоположном берегу. Вряд ли мы узнаем имя этого талантливого архитектора, одно бесспорно, на опоэтизированную язычниками землю лег рукотворный планировочный крест. (Исследователи говорят о крестообразной планировке усадьбы). Крест – изоморфен мировому дереву, актуализирует «идею центра …, в котором происходят главные события и ритуалы … и откуда открыт доступ во все сферы мироздания. В горизонтальной проекции модели мира перекресток – место, где сходятся пути во все миры, решается судьба героя …» (4). И у основания «планировочного креста» крест православный ( в1781 году в Остафьеве была построена церковь Живоначальной Троицы).
В 1792 году усадьбу купил кн.А.И. Вяземский, и начинается заключительный этап формирования усадебного комплекса. Сохраняя главную планировочную ось и доставшуюся от прежнего владельца суконную фабрику, князь заново возводит главный усадебный дом, сносит или перемещает за пруд хозяйственные постройки. В этой, на первый взгляд, абсолютно практической деятельности видится понимание мира европейски образованным русским человеком 18 века. Семья, круг близких друзей, отрешенность от светской суеты, независимость представляются высшими ценностями. «Город выступал от лица нации и государства, усадьба – от имени «малой родины», родительского гнезда и крова»(5). Князь Андрей Иванович завершает длящееся несколько столетий обустройство этого пространства в форме дворянской усадьбы, формы, оказавшейся, как покажут последующие годы, в целом, для развития русской культуры совершенной. И все же частный пример Остафьева уникален. Оно является воплощенной мечтой о счастье. Князь строил Дом для любимой жены и детей. Строил сам, приобретя проект у какого-то талантливого архитектора (имя его вряд ли когда-нибудь станет известным). По ходу работы в проект вносились изменения, обусловленные требованием места и времени. «Архитектура без всяких претензий, но построенная заботливо, с художественным пристрастием, может породить красоту окружения, питающего душу. Напротив, даже из первоклассного проекта, выстроенного без любви и заботы, - никогда этого не возникнет» (6). Суть этого невозможно исчерпывающе выразить на языке слов и понятий, ибо язык урочища культуры – «это язык эмоций, переживаний, душевных движений»(7). Отрешенность от повседневной суеты, ощущение вечности, ее простоты и величия настигает нас в Остафьеве. «В чем же состоит процесс наделения постройки душой?
Одухотворенность может постепенно проникать в постройку по мере того, как оно обретает плоть, заимствуя ее у замысла, проекта, конструктивной схемы, строительного процесса и освоения» (8). В случае Остафьева это и первое, и второе, и третье, ибо здесь, если говорить об «освоении», происходил процесс самоосознания себя русским дворянством через формирование национальной культуры.
«Приютом спокойствия, трудов и вдохновенья», стало Остафьево для Николая Михайловича Карамзина на долгие годы, оно совпало с началом нового жизненного цикла и новой работы. В конце 1803 года он получил звание историографа, женился вторым браком на дочери кн.А.И.Вяземского, Екатерине Андреевне, и с мая по октябрь он с семьей перебирался в подмосковную, где хорошо писалось и думалось. Первые 8 томов его «Истории» написаны здесь. Остафьево, возможно, было тем камертоном, который помог найти «систему отсчета». Здесь, в Остафьеве, рождались «религиозно-нравственные суждения, постоянно сопровождающие рассказ в «Истории Государства Российского», мотивирующие, поясняющие, оценивающие и предсказывающие события с христианской точки зрения… «(9).
«Золотой век» Остафьева совпал с «золотым веком» русской литературы, вернее, был обусловлен им. Здесь в непринужденной «митьковской» обстановке на заседаниях московского отделения «Арзамаса» и в дружеских беседах формулировались основные эстетические принципы русской литературы, выведшие ее из прилежных учениц европейских литератур на высоты ими уже недосягаемые. В гостях у Петра Андреевича бывали А.С.Пушкин, В.Л.Пушкин, В.А.Жуковский, К.Н.Батюшков, В.К.Кюхельбекер и прочие, и прочие, и прочие…
Богатейшее эпистолярное наследие кн. П.А.Вяземского и его адресатов образовало знаменитый «Остафьевский архив», без которого невозможно сколько-нибудь серьезное изучение русской литературы 1-ой четверти 19 века.
Остафьево и само получило воплощение в литературном образе.

Кто может хладно, равнодушно
На дом родительский взглянуть?
В ком на привет его послушно
Живей не затрепещет грудь!

…………………………….
Ковчег минувшего, где ясно
Дни детства мирного прошли
И волны жизни безопасно
Над головой моей текли;

…………………………….

Где искры мысли, искры чувства
Впервые вспыхнули во мне
И девы звучного искусства
Мне улыбнулись в тайном сне;

……………………………..

Дом, юности моей преддверье,
Чем медленней надежд порыв,
Тем детства сердца суеверье
И давней памяти прилив

Меня к тебе уносит чаще;
Чем жизнь скупее на цветы,
Тем умилительней и слаще
Души обратные мечты.

……………………………….

Но неотъемлемый, душевный
Мой целый мир здесь погребен,
Волненьем жизни ежедневной
Не тронут он, не возмущен.

Призванью памяти покорный,
Он возникает предо мной
С своей красою благотворной,
С своей лазурною весной.

С дарами на запас богатый,
Которых жизнь не сберегла,
И с тем и теми, коих траты
Душа моя пережила.

Как часто в распре своевольной
С судьбою, жизнью и собой,
Чтоб обуздать раздор крамольный
И ропот немощи слепой,

Покинув света хаос бурный,
Вхожу в сей тихий саркофаг,
И мыслью вопрошаю урны,
Где пепел лет, друзей и благ.

Целебной скорбью, грустью нежной
Тогда очистясь, гаснет вдруг
Души то робкой, то мятежной
Обуревающий недуг.

Прольются умиленья слезы,
Смиряя смутный пыл в груди;
Так в воспаленном небе грозы
Разводят свежие дожди.

Сближая в мыслях с колыбелью
Гробницы ближних и друзей
Жизнь проясняется пред целью,
Которой не избегнуть ей.

Вчера. сегодня, завтра – звенья
Предвечной цепи бытия,
Которой в тьме недоуменья
Таятся чудные края.

( Кн. П.А. Вяземский, « Родительский дом», 1830 г.)

Перед нами не развернутая метафора, а чистой воды миф, так как «идейная образность субстанционально воплощена в самих вещах и от них неотделима…» (10). В книге «Диалектика мифа» (1927 г.) А.Ф. Лосев дал развернутое определение мифа как явления чудесного: «И вот, когда чувственная и пестро-случайная история личности, погруженной в относительное, полутемное, бессильное и болезненное существование, вдруг приходит к событию, в котором выявляется эта исконная и первичная, светлая предназначенность личности, вспоминается утерянное блаженное состояние и тем преодолевается томительная пустота и пестрый шум и гам эмпирии, - тогда это значит, что творится чудо. В чуде есть веяние вечного прошлого, поруганного и растленного, и вот возникающего вновь чистым и светлым видением. Уничтоженное и опозоренное, оно незримо таится в душе, и вот – просыпается как непорочная юность, как чистое утро бытия. Прошедшее – не погибло. Оно стоит незабываемой вечностью и родиной. В глубине памяти веков кроются корни настоящего и питаются ими. Вечное и родное, оно, это прошедшее, стоит где-то в груди и в сердце; и мы не в силах припомнить его, как будто какая-то мелодия или какая-то картина, виденная в детстве, которая вот-вот вспомнится, но никак не вспоминается. В чуде вдруг возникает это воспоминание, возрождается память веков и обнажается вечность прошедшего, неизбывная и всегдашняя. Умной тишиной и покоем вечности веет от чуда» (11).

Нет, не Помпея ты, моя святыня, нет,
Ты не развалина, не пепел древних лет,-
Ты все еще жива, и как во время оно:
Источником живым кипит благое лоно,
В которым утолял я жажду бытия.
Не изменилась ты…………………

…………………………………………………..


Задумчиво брожу предавшись всем мечтам;
И зыбко тень моя ложится по плитам,
И с нею прошлых лет и милых поколений
Из глубины ночной выглядывают тени.
Я вопрошаю их, прислушиваюсь к ним –
И в сердце отзыв есть приветам их родным.

(Кн. П.А.Вяземский «Приветствую тебя в минувшем молодея», Остафьево, 26 октября 1857 г.)


Восприятие нами Остафьева «зиждется на понимании художественно-географического образа как активного, агрессивного начала, которое по-своему преобразует структуры восприятия реального географического пространства» (12). Остафьево, прежде всего, неиссякаемый источник творческой (духовной) потенции, самодостаточной и самовоспроизводящейся, способной отвечать на вызовы времени «... и именно в этом смысле она обнаруживает свою жизнь через исходящую от нее энергию» (13). Безусловно, это не могло не повлиять на судьбы людей, связанных с этим местом духовно, так как:»На иной глубине реальности такого рода выступают как поле, где разыгрывается основная тема жизни и смерти, пути к обновлению и вечной жизни! От ответа на эти вопросы, от предлагаемых решений зависит не только то, каковою представляется истина, но и самоопределение человека по отношению к истине и, значит, его бытийственный вектор» (14).
Нигилизму эпохи базаровых кн.П.П.Вяземский (сын поэта) противопоставляет свой живой интерес к русскому народному искусству и древнерусской литературе. Остафьево при нем превращается в своеобразный музей (15). Всех мастей разночинцы «идут в народ» учить, Рюрикович Павел Вяземский идет к народу учиться, собирая и издавая древнерусские рукописи, изучая древнерусскую иконопись.
Граф С.Д.Шереметев, приобретя Остафьево в конце 19 в. у своего шурина, Петра Павловича Вяземского, и понимая его значимость для русской культуры, открывает здесь «первый в России музей, связанный с именем А.С.Пушкина» (16). Накануне грозного 1914 года Сергей Дмитриевич на собственные средства устанавливает в остафьевском парке памятники Жуковскому, Вяземскому, Пушкину, (памятник Карамзину был установлен 2-мя годами ранее). Россию зовут к топору, а Остафьево вновь обращает к истокам национальной культуры.
И революционный пожар угас перед дверьми остафьевского дома, более того, лишенному гражданских прав графу Павлу Сергеевичу Шереметеву (сыну Сергея Дмитриевича) местные крестьяне тайком приносили и оставляли на пороге пропитание для семьи. Он не покинул Россию после революции, став первым хранителем музея, и сполна разделил с Родиной ее судьбу: был изгнан из родного дома, считался неблагонадежным, чудом избежал ареста.
Как и лучшую часть русской интеллигенции в 30-е годы Остафьево репрессировали: закрыли музей, вывезли богатейшую библиотеку, многочисленные коллекции и пушкинские раритеты. Дом обобрали чужие, грубые люди, тем страшно его оскорбив. Думается, что нужно много любви и терпения, как при уходе за больным ребенком, чтобы залечить эту рану. (Но разве это разорение лишает Остафьево права быть памятником русской духовной культуры?)
Шереметевых в 30-е годы, конечно, из Остафьева выселили. Но в 1942 году единственный сын Павла Сергеевича, Василий Павлович, добровольцем уходит на фронт защищать Родину.
Современная история Остафьева противоречива, как и наша действительность. Вновь открыт музей, что, думается, является оптимально соответствующей этому месту формой существования. Но исключительность места выдвигает исключительные, особые требования – необходимость сохранять живыми традиции Дома или, по крайней мере, стараться не мешать, бездумно не внедряться в уникальную ауру урочища культуры, где обитает душа. Но… вопрос о возвращении экспонатов из других музеев так и не решен, коттеджами застроены охранные зоны, уничтожен старинный парк в Никульском, снесена половодьем добрая треть въездной аллеи (не открыли весной вовремя плотину), сдана в аренду Газпрому на 99 лет центральная часть остафьевского парка. Директор музея говорит о необходимости выхода на «европейский уровень», но существуют вещи непереводимые, творчество Пушкина, например. А новостроем, поредевшим старинным парком, и запущенным прудом никого в мире не удивишь. Руководители начавшейся реставрации ссылаются на первозданный проект, но в том-то все и дело, что Андрей Иванович строил Дом сам, легко отступая от проекта, руководствуясь любовью, собственным вкусом и требованиями места и времени.
Устоит ли Остафьево под напором и этой силы?















1. Буровский ,А.М. Петербург-урочище культуры. «Звезда», 2004, № 6, с.198.
2. Замятин, Д.Н. Власть пространства: от образов географического пространства к географическим образам. «Вопросы философии», 2001, № 9, с.151.
3. Мифологический словарь. М., 1991, с.44.
4. Мифологический словарь. М., 1991, с.662.
5. Евангулова, О.С. Художественная «вселенная» русской усадьбы. М.:Прогресс-Традиция, 2003,. с.49.
6. Дэй, К. Места, где обитает душа. М., «Ладья» Академия городской среды, 2000, с.187.
7. Буровский ,А.М. Петербург-урочище культуры. «Звезда», 2004, №6, с.200.
8. Дэй ,К. Места, где обитает душа. М., «Ладья» Академия городской среды, 2000, с. 146.
9. Непомнящий, В.С. Феномен Пушкина и исторический жребий России. К проблеме целостной концепции русской культуры. «Московский пушкинист», вып.3, М., «Наследие», 1996, с.22.
10. Лосев, А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., «Искусство», 1976, с.168.
11. Лосев, А.Ф. Диалектика мифа. «Философия. Мифология. Культура». М. Издательство политической литературы, 1991, с.156.
12. Замятин, Д.Н. Власть пространства: от образов географического пространства к географическим образам. «Вопросы философии», 2001 №9, с.151.
13. Денн, М. Имяславие и его философские пророки: от субститута глоссолалии к обоснованию временности. «Вопросы философии», 2002, №12, с.97.
14. Топоров, В.Н. Петербург и Петербургский текст русской литературы. «Миф. Ритуал. Символ. Образ». М., «Прогресс», 1995, с.259.
15. Квятковская,Н.К. Остафьево. «Советская Россия», 1990, с.108.
16. Там же, с.144.




Список иллюстраций:
1. Карамзинская аллея в остафьевском парке. Фотография 1907 г.
2. Главный усадебный дом. Колоннада. Фотография 1920-х гг.
3. Главный усадебный дом. Овальный зал. Фотография конца 19 в.
4. Главный усадебный дом. Карамзинская комната. Письменный стол А.С.Пушкина. Открытка 1907 г.












Опубликовано на Порталусе 13 декабря 2010 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама