Изд-во Академии наук СССР. М. -Л. 1947.

Рецензируемая книга входит в научно-популярную серию; очевидно, она имеет целью ознакомить читателя с биографией, трудом и значением труда древнего историка. Перечень глав названной книги укрепляет нас в этом предположении. Вполне поэтому было бы уместно предпослать этой книге указание на значение Геродота для советского читателя. В своё время известный русский исследователь и переводчик Геродота Ф. Г. Мищенко писал: "Ни один древнеэллинской писатель не близок нам в такой степени, как Геродот. Исследователя русской старины относятся к нему, как к первому по времени свидетелю о нашем юге и его обитателях, при том свидетелю вполне добросовестному и почти столь же достоверному"¹ .

Предпринимая новое исследование о Геродоте, С. Я. Лурье должен был бы указать на то, чем интересен древнегреческий историк для советского читателя. Геродот был свидетелем и историком освободительной войны греков против персов. Советский читатель был бы благодарен автору, если бы он показал своеобразие первой хорошо известной нам освободительной войны " обрисовал бы во весь рост её историка. Однако С. Я. Лурье ограничил свою задачу желанием "понять и представить мировоззрение человека, которому мы обязаны наиболее достоверным рассказом о греко-персидских войнах" (стр. 5).

Впрочем, и это желание похвально, если бы автор действительно руководствовался им. Содержание книги убеждает нас прежде всего в том, что С. Я. Лурье не столько стремился изложить взгляды Геродота, сколько пересмотреть существующие в русской литературе взгляды на Геродота. Так, на стр. 82 курсивом напечатано: "Мы убедились, что трафаретный образ Геродота не соответствует действительности". В другом месте автор даёт понять, что он выступает против "школьной традиции", представляющей греко-персидскую войну "как борьбу единого и монолитного демократического греческого народа против полчищ тупых варваров, пригнанных в Грецию бичами персидского деспота для того, чтобы обратить в рабство её свободолюбивых жителей" (стр. 32). Уже утрированная передача этой "школьной традиции" выражает недоверие к ней автора. Если "школьная традиция" греко-персидских войн обрисована автором полно и указан виновник её появления - Плутарх, - то такой характеристики "трафаретного образа" Геродота С. Я. Лурье не даёт, а главное, не указывает, по чьей вине распространилось несоответствующее действительности представление о Геродоте.

Восполним этот пробел ссылкой на некоторые историографические данные. Ещё 60 лет назад Ф. Г. Мищенко писал: "Для русской исторической науки первостепенную важность получает вопрос, снова поднятый в новом издании "отца истории", о степени достоверности его известий, равно как и его добросовестности; новая попытка решения старого вопроса имеет большое значение благодаря тому, что к делу привлекается английским ориенталистом Сейсом огромный запас научных сведений"² , - и далее: "Мы воспользовались случаем для того, чтобы ещё раз выставить перед русским читателем всю важность известий Геродота о нашем юге и вместе с тем показать Геркулесовы столпы, до каких доходит скептицизм английского ориенталиста"³ .

Ф. Г. Мищенко не мог предвидеть того, что западноевропейская буржуазная наука оставит далеко позади Сейса, который обвинял Геродота только в хвастовстве и плагиате. Ведь несколько позже Мейер стал доказывать, что Геродот тенденциозен⁴ и, как справедливо заметил Бузескул, исказил характер его труда⁵ . Дельбрюк, избрав мерой всех вещей прусский воинский устав, отверг все сведения Геродота о роли морально-политических факторов в греко-персидских войнах, а фашиствующие и фашистские "историки", как справедливо отмечает сам Лурье, желая унизить Геродота, подчеркивали близость его взглядов к взглядам... "еврея Гейне".

Этого, как оказано, не мог предвидеть Мищенко, так же как не мог он объяснить классовую сущность тех или иных буржуазных теорий. Но С. Я. Лурье должен был бы сказать советскому читателю, что так называемая "гиперкритика" служила в руках буржуазных учёных средством извращения научных представлений об истории, что с Геродотом, сторонником афинской демократии, прославляющим героизм в борьбе с захватчиками, у этих учёных были свои, особые счёты, ибо давно миновало то время, когда в борьбе против феодализма буржуазные идеологи рядились в одежды древних римлян и греков⁶ . И уже Бёк, напуганный призраком коммунизма, о появлении которого возвестил "Коммунистический манифест", поспешил отмежеваться от увлечения своих предшественников античной демократией⁷ . К сожалению, критического разбора буржуазной литературы мы не найдём у С. Я. Лурье. Да и как он мог его сделать, когда, как мы увидим дальше, по всем основным выводам своего сочинения он больше чем солидарен с Мейером, Якоби и другими представителями буржуазной историографии!

С. Я. Лурье вынужден признать заслугу Мищенко в анализе мировоззрения Геродота, говоря, что Мищенко даёт "единственный в мировой литературе связный очерк религиозно-нравственных воззрений Геродо-

¹ Мищенко Ф. "Не в меру строгий суд над Геродотом", стр. 1.

² Там же, стр. I, II.

³ Там же.

⁴ Meyer E. "Forschungen". Bd. II, S. 196.

⁵ Бузескул В. "Введение в историю Греции", стр. 80.

⁶ См. К. Маркс. "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта". Соч. Т. VIII.

⁷ "Encyklopadie und Methodologie der philologischen Wissenschaften".

та"⁸ . Но сделано это признание, видимо, с крайней неохотой и поэтому помещено в сноску. В дальнейшем, хотя С. Я. Лурье обещает следовать в этом вопросе Мищенко, он предпочитает целыми страницами цитировать Мейера, без смущения заявляя: "Я всецело стою в этом вопросе на его точке зрения и поэтому удовольствуюсь передачей слов Мейера"⁹ .

Между том известно, что взгляды Мищенко были восприняты Бузескулом и развиты им в известном труде "Введение в историю Греции". Бузескул продолжил начатую Мищенко борьбу с западноевропейскими сверхкритиками Геродота, смело выступив против корифея реакционной буржуазной науки Мейера, за которым ныне решил покорно следовать С. Я. Лурье. Надо прямо сказать, что Бузескул за 35 лет до выхода в свет книги С. Я. Лурье более отчётливо понимал реакционную сущность немецкой буржуазной историографии, которая способствовала появлению таких черт, как "открытое до цинизма попирание права... пренебрежительное отношение к другим нациям, как "вырождающимся" или как "варварам", как низшим расам"¹⁰ .

Мы не можем теперь принять безоговорочно характеристики Геродота, данной Мищенко. Мищенко не стоял на позициях диалектического материализма и не мог понять ми законов развития античного общества, ни классовых позиций Геродота. (Хотя лишь фактом признания того, что античная историография "никогда не поднималась до задачи выяснить тот порядок или закон, по которому следуют одна за другой группы общественных явлений¹¹ , и, следовательно, признанием существования исторических закономерностей Мищенко стоит на голову выше Мейера, отрицавшего наличие законов развития человеческого общества.) Но, раскрывая книгу С. Я. Лурье, мы надеялись на то, что, опираясь на достижения русской и особенно советской исторической науки, автор даст нам марксистский анализ эпохи греко-персидских войн и деятельности одного из ярких представителей этой эпохи. Однако этой надежды, как может убедиться читатель, автор не оправдал.

В общих оценках С. Я. Лурье высказывает немало похвальных слов по адресу Геродота. Но, выражаясь словами автора, на этой бочке мёду немало ложек дёгтя, немало едких, насмешливых оговорок, которые сеют сомнение в душе читателя и портят всё впечатление" (стр. 68).

Во-первых, С. Я. Лурье признаёт, что греко-персидские войны - это "героический подвиг, который мог быть совершён только при полном единодушии между различными группами греческого народа и при беззаветной преданности греческих вождей эллинскому делу" (стр. 3), но дальше, как было сказано выше, иронизирует по этому поводу и, наконец, утверждает, что "панэллинский патриотизм" - мертворождённое и, по существу, реакционное учение" (стр. 96). К слову сказать, имеющиеся в этом месте рассуждения о патриотизме свидетельствуют о том, что понятия автора в этом вопросе смутны.

Во-вторых, он развенчивает демократические воззрения Геродота, заявляя, что Геродот "не был энтузиастом демократии" (стр. 45). Обещая читателю в дальнейшем обстоятельно разобрать вопрос о политических взглядах Геродота, С. Я. Лурье фактически смазывает этот вопрос. Нельзя же считать, что характеристика политических взглядов Геродота может быть исчерпана словами: "Геродот повторял только то, что было неотъемлемой частью катехизиса демократии" (стр. 62).

В-третьих, Лурье посвятил целую главу, "История труда Геродота", доказательству того, что произведение древнего историка лишено единого плана и единой цели. Отсюда получился вывод, что в сочинении Геродота изложена "скорее история драки между двумя семействами, а не величайшего из бывших до тех пор столкновений мирового масштаба" (стр. 158).

В-четвёртых, С. Я. Лурье склонен полагать, что ряд сообщений Геродота имеет клеветнический характер (стр. 72), что Геродот приводит факты, поступая по принципу: "клевещи, клевещи, что-нибудь да останется" (стр. 73). Да и что можно спросить с такого исторического деятеля, каким обрисован Геродот у С. Я. Лурье? В самом деле: "Геродот был хорошим и честным патриотом родного государства - Галикарнасса" (стр. 96). Переселившись в Афины, он стал "хорошим и безукоризненным патриотом, но патриотом афинского союза" и даже "научился враждебно относиться к Спарте" (стр. 97). Побывал на острове Самосе - и "стал горячим поклонником Самоса" (стр. 94). Он, "несомненно, был в хороших отношениях с представителями персидской знати" (стр. 75). Удивительно ли после этого, что Геродот дал целый ряд историй "в тенденциозной дельфийской переработке, не брезгающей фальсификацией"?! Удивительно другое: как мог С. Я. Лурье допустить возможность для одного человека¹² быть одновременно "хорошим", "честным", "безукоризненным" патриотом нескольких государств, при там иногда находящихся во враждебных друг другу отношениях!

И, наконец, хотя мировоззрение Геродота С. Я. Лурье признаёт прогрессивным, но, судя по анализу, прогрессивность эта становится весьма сомнительной, так как Геродот, по словам С. Я. Лурье, вернулся к старому, первобытному взгляду, который давал "наиболее удовлетворительное объяснение подавляющему большинству фактов" (стр. 40 - 41).

Таковы наиболее важные выводы С. Я. Лурье. Они диаметрально противоположны тем, к которым пришли русские исследователи XIX - XX веков.

⁸ Лурье С. Указ. соч., стр. 41.

⁹ Там же, стр. 38.

¹⁰ Бузескул В. "Современная Германия и немецкая историческая наука XIX столетия", стр. 5. Птгр. 1915.

¹¹ Мищенко Ф. "Геродот и его место в древнеэллинской образованности", стр. 11.

¹² Эти слова повторяются дважды: на стр. 14 и 93.

Подходя к своему главному выводу, С. Я. Лурье скромно замечает: "Высказываемые мною здесь взгляды не представляют собой чего-либо нового или оригинального - эта общее место современной исторической науки" (стр. 96), но он забывает сказать, какой науки - советской или буржуазной.

Кому же обязан С. Я. Лурье своими выводами? Для выяснения этого вопроса достаточно и беглого просмотра книги. Вот наиболее часто встречающиеся фразы: "Как предположил Якоби" (стр. 15), "Якоби остроумно устанавливает" (стр. 27), "Как показал Якоби" (стр. 29), "Правильное объяснение этих фактов дал Эд. Мейер; я всецело стою в этом вопросе на его точке зрения и поэтому довольствуюсь передачей слов Мейера" (стр. 38), "Как справедливо заметил Мейер" (стр. 41), "Якоби справедливо замечает" (стр. 51), "В основных чертах это было уже отмечено Якоби" (стр. 62), "Несомненно, прав Эд. Мейер", "По справедливому замечанию Эд. Мейера" (стр. 73), "Как справедливо замечает Эд. Мейер" (стр. 76), "С этой характеристикой в отношении Геродота к другим греческим государствам, данной Эд. Мейером, нельзя не согласиться" (стр. 79), "Говорит Якоби", - далее следует цитата из Якоби, занимающая 2 страницы (!) (стр. 81), "Сагу... справедливо замечает по этому поводу" (стр. 87), "По справедливому замечанию Якоби", "Гораздо более прав Эренберг" (стр. 89), "Я согласен в этом с Эд. Мейером", "Как указал уже Сейс" (стр. 118), "Мы даём здесь краткое изложение его (Якоби. - Е. С. ) интересных выводов, основанных на тщательном анализе труда Геродота" (стр. 124).

Может быть, С. Я. Лурье поставил своей задачей ознакомить советского читателя со всеми существующими воззрениями на Геродота? Отнюдь нет. Это видно даже из приложенной к книге библиографии, где 53 иностранным работам противопоставлено 9 работ на русском языке (из них 2 принадлежат С. Я. Лурье). Как мог забыть проф. С. Я. Лурье статью акад. С. А. Жебелева об источниках по истории Греции, в которой наш видный советский учёный поддерживает взгляд Мищенко на Геродота? Почему оказались за пределами этой библиографии статья Мищенко в "Журнале министерства народного просвещения", в "Филологическом обозрении", посвященные Геродоту его специальные исследования - "К вопросу об этнографии и географии геродотовой Скифии", "Наш опыт по истории рационализма" и другие, работы М. Драгоманова и других? Нет сомнения, что если бы С. Я. Лурье поставил перед собой задачу представить действительно полную библиографию, то он, вероятно, значительно пополнил бы этот список.

Но С. Я. Лурье в ослеплении перед призрачным блеском иностранных авторитетов забывает даже хотя бы единожды сослаться на статью Мищенко "Не в меру строгий суд над Геродотом", с которой спорит. Зато он не забывает при всяком случае подчеркнуть несостоятельность тех или иных замечаний отечественных историков (стр. 19, 21, 48), при этом не удостаивая их анализом. Даже там, где заслуги, например, Мищенко общепризнанны и очевидны, С. Я. Лурье или заменяет его выводы выводами Мейера (см. выше) или признаёт эти заслуги так, что закрадывается сомнение в их ценности. Например, С. Я. Лурье замечает: "Не будучи специалистом в истории античного искусства, и не берусь судить, насколько глубока эта параллель (параллель, которую проводит Мищенко. - Е. С. ), на первый взгляд она во всяком случае кажется убедительной" (стр. 39).

Картина раболепия перед иностранщиной станет более ясной, если мы скажем, что все основные выводы С. Я. Лурье, как он сам признаёт в каждом отдельном случае, являются повторением того, что сказал Мейер или Якоби. И даже когда ему приходится заметить, что Геродот о Македонии знает немного, о македонском народе ничего, зато много знает о македонском царском доме (стр. 30), он спешит просветить читателя, что это замечание (доступное для всякого грамотного человека, так как есть русский перевод Геродота) мог сделать только Якоби. Создаётся впечатление, что С. Я. Лурье не читал, перед тем как написать свою книгу, труда Геродота, а воспользовался статьёй Якоби из немецкой энциклопедии и некоторыми другими статьями. Иначе зачем понадобилось бы привадить цитату из Якоби, занимающую почти целую страницу, в которой повествуется всего лишь о том, что Геродот жил в Афинах, что давным-давно было известно и без Якоби, или отвести целую главу пересказу взгляда Якоби на историю труда (опять-таки взгляду неновому!). Но если позволительно автору признаваться в своей беспомощности, то не следовало бы ему жертвовать иностранцам то, что давно сделано у нас. Например, он пишет, что Якоби остроумно установил дату окончания Геродотом своего труда (стр. 27), хотя она установлена ещё Мищенко, причём более точно и гораздо более остроумно¹³ ; или что время путешествий Геродота предположил Якоби, хотя достоверные даты путешествий Геродота уже указаны Мищенко.

Много можно было бы сделать ещё критических замечаний по поводу этой книги, но, пожалуй, и сказанного достаточно, чтобы спросить: следовало ля издавать в 1947 г. переложение работ Мейера, появившихся в 1899 г., и Якоби, напечатанных в 1913 г., хотя бы это переложение и было сделано таким знающим историком, как С. Я. Лурье?!

¹³ Мищенко Ф. "Не в меру строгий, суд над Геродотом", стр. XXII.