История русской армии и русского военного искусства не представляет непрерывной линии последовательного движения вперед. Прогресс перемежался иногда длительными периодами застоя, даже регресса, которые объясняются как общей отсталостью страны и упадком ее экономики, так и неспособностью правительства и высшей военной администрации.

Период глубокого упадка русская армия переживала при преемниках Петра I; при Петре III дело дошло даже до того, что стали формировать наемную армию из иностранцев, которая, правда, должна была иметь лишь подсобное значение в войне против Дании. Забитая и искалеченная Минихом и сворой насевших на нее наемных немецких генералов и офицеров, русская армия все же громила турок при Ставучанах, брала Данциг, разбивала шведов в Финляндии, а когда в елизаветинское время прусское влияние ослабло, она блестяще била немцев в кровавых сраженияхСемилетней войны. Но все это была лишь слабая часть тех ее возможностей, которые развертывались в период подъема национальной русской стратегии. Тогда армия показывала подлинные чудеса доблести, как она делала это под предводительством Румянцева, в блестящих победах Суворова, в труднейшей обстановке под руководством Кутузова.

В царствование Екатерины II армию возродила деятельность Суворова, Румянцева, Потемкина, Панина и их сотрудников, и можно без преувеличения сказать, что несмотря на многие свои организационные недостатки, на которые никогда не переставал жаловаться Суворов, это была самая победоносная из армий Европы того времени.

Позднее неудачные мероприятия Павла I вновь отбросили русскую армию и ее искусство далеко назад, пока, наконец, правительство Александра I под влиянием поражений в войнах с Францией не оказалось вынужденным отменить удушающие павловские уставы, и русская армия вновь показала чудеса храбрости и героизма в Отечественной войне с Наполеоном.

Ключом к этим победам русской армии была национальная стратегия, покоящаяся как на использовании опыта военного искусства и техники Запада, так и особенностей русского театра войны, свойств и качеств русского солдата и русского народа. Русская стратегия не могла быть явлением "вполне самобытным", изолированным от мировой военной культуры. Национальная стратегия так, как ее понимали ее творцы Петр I, Румянцев, Суворов, Кутузов и их ученики и приемники, - это военное искусство, полностью использовавшее все достижения военной техники и опыт других стран и народов, а также физические и моральные свойства и качества армии, которые в свою очередь являются качествами породившего ее народа. Вместе с тем эта стратегия являлась передовой и с успехом противопоставлялась стратегическим доктринам Запада.

Национальная стратегия народна. Ее творцы и герои становятся народными героями. Где как не в народных, не в солдатских массах так высоко и так верно были оценены гениальные полководцы Суворов и Кутузов, поднявшие на такую высоту победоносную русскую армию и русскую стратегию XVIII и начала XIX века? Только представитель национальной стратегии (Кутузов) мог успешно возглавить героическую борьбу русского народа в 1812 году. Между тем оба великих полководца встречали "критическое" отношение высших придворных, военных и военно-академических кругов.

Естественно, поэтому, что когда в октябре 1917 г. народ в России взял, власть в свои руки и начал готовиться к вооруженной борьбе с интервентами, создавать Красную Армию, его вожди стали на путь дальнейшего развития национальной стратегии. В годы гражданской войны

особыми путями национальной, народной стратегии шли вожди гражданской войны: Сталин, Фрунзе, Орджоникидзе, Ворошилов. В первый образец красноармейской книжки Ленин внес ряд руководящих воинских правил из суворовской "Науки побеждать".

В дни решающей борьбы с Германским фашизмом товарищ Сталин вновь указал на необходимость возможно шире развернуть и использовать русскую сметку и другие национальные качества красноармейца и командира. Сочетание партизанской войны в тылу с маневренной войной представляет собой новый и современный метод борьбы Красной Армии с врагом, уходящий своими истоками в общую историю развития русского военного искусства.

I

Было бы наверно сказать, что Суворов остался не оцененным военной историей: посвященная ему литература весьма значительна, хотя в большинстве своем далеко не полноценна.

Первые работы о Суворове появились еще при его жизни¹ . К самому началу XIX в. относится несколько посвященных Суворову русских и иностранных изданий, из которых до настоящего времени сохранил значение и ценность лишь известный труд Гильоманш-Дюбокажа² .

В России интерес к Суворову резко повысился в связи с войнами против Наполеона и с Отечественной войной 1812 года. В этот период появилось известное "Собрание писем и анекдотов" (П. Левшина (1809 г.), выдержавшее несколько изданий, и значительное количество статей, заметок и публикаций в периодических изданиях. В 1819 г. С. Глинка издал свой сборник (в 2 частях) "Жизнь Суворова, им самим описанная, или собрание писем и сочинений его", частично повторяющий издание Левшина. В 1827 г. появились известные и многократно переиздававшиеся "Анекдоты кн. Италийского, пр. Суворова-Рымникского", выпущенные Е. Фуксом, который до время итальянского и швейцарского походов 1799 г. состоял при Суворове и одновременно был секретным агентом полиции Павла I. Большой интерес представляют выпущенные тем же автором (в 1826 г.) "История Российско-австрийской кампании 1799 г." (3 тома) и "История генералиссимуса, Суворова", сопровожденные, публикацией документов.

Работы того времени, а также и более поздние³ являются ответом на спрос широких читательских кругов, носят популярный характер и принадлежат перу невоенных писателей. Это и понятно. В русской военной науке фигура Суворова была тогда заслонена тенью Наполеона. Генерал Жомини, крупный военный историк и теоретик, служивший ранее над знаменами Наполеона, будучи назначен Александром I на пост начальника Академии генерального штаба, ввел здесь настоящий культ Наполеона. Питомцы Академии воспитывались в, убеждении, что Наполеон дал непревзойденные и "веяные" образцы оперативного искусства, что опыт его войн - это не только великая, но и единственная школа побед.

Естественно, что при таком взгляде опыт Кутузова и Суворова никто не изучал, а их победы по прежнему стали объяснять "случаем", "удачей", "счастьем". Совсем забыть об этих славных страницах русской военной истории было, однако, невозможно, и отдельные военные историки, наконец, стали возвращаться к ним. Так, в 1852 г. ген. М. И. Богданович дал добросовестное описание "походов Румянцева, Потемкина и Суворова в Турции".

Крупным этапом суворовской историографии явилась, наконец, монументальная, построенная на изучении первоисточников работа Д. А. Милютина⁴ . Исследование сопровождено обширной публикацией документов. Стремясь к полной объективности, Милютин в своей оценке действий Суворова не всегда свободен, однако, от точек зрения "наполеонистской" (в широком смысле) литературы.

Далее интерес к Суворову быстро повышается, особенно после неудачной Крымской войны. Появляется ряд специальный военно-истерических исследований⁵ . Все

¹ "Geschichte des gegenwartigen Krieges zwischen Russland und der Ottomanischen Pforta". Teil 1 - 36. Frankfurt und Leipzig. 1771 - 1775; An thing "Versuch einer Kriegsgeschichte des Grafen A. Suworow-Rymnikski". Gotha. 1795 - 1799.

² Guillaumanches - Duboscage "Precis histiorique sur le feldmarechal comte Souvorov-Rymnikski, prince Italikski". Hambourg. 1808.

³ Напр. Полевой Н. "История генералиссимуса Суворова". 1843.

⁴ "История войны России с Францией в царствование имп. Павла I в 1799 г." (5 томов, 8 частей). СПБ. 1852 - 1853.

⁵ Сакович "Действия Суворова в Турции в 1773 г.". СПБ. 1853; его же "Исторический обзор деятельности Румянцева, Прозоровского, Суворова и Бринка в 1775 - 1786 гг."; Петров А. "Война России с Турцией и польскими конфедератами с 1769 по 1774 г.". СПБ. 1866; его же "Вторая турецкая война в царствование императрицы Екатерины II, 1787 - 1791 гг.". СПБ. 1880; Дубровин Н. "Суворов среди преобразователей екатерининской армии". СПБ. 1886; Орлов Н. "Штурм Измаила в 1790 г.". СПБ.

эти исследований дают великому полководцу достойную оценку.

В 1884 г. появилась первая, достаточно полно и добросовестно составленная А. Петрушевским биографии Суворова, позднее переизданная и доселе остающаяся, можно сказать, единственной, так как все позднейшие работы этого рода большей частью лишь передают ее материалы в сокращенном виде.

Знаменитая суворовская "Наука побеждать" уже рано начинает привлекать к себе внимание; на протяжение XIX-XX вв. ее много раз переиздавали, а видные военные историки и теоретики ее комментировали. Ярким поборником суворовских принципов выступил известный ген. М. И. Драгомиров; не мог не говорить о Суворове и другой виднейший военный историк и теоретик, ген. Леер.

Из юбилейных работ, выпущенных в 1900 г., надо указать сборник "Суворов в сообщениях профессоров Академии генерального штаба", в ряде очерков виднейших специалистов освещающий различные стороны и периоды военного творчества Суворова.

Нельзя, наконец, не отметить более новой иностранной литературы о Суворове. Среди этих работ надо прежде всего указать поздно опубликованный известный труд Клаузевица¹ , заключающий в себе описание и во многом неосновательную (проистекавшую из незнакомства с документальным материалом) критику действий Суворова в 1799 году. Не останавливаясь на довольно многочисленных австрийских изданиях, ставящих себе целью оправдать действия гофкригсрата² , отметим, что тем же целям служит и выпущенная в 1909 г. публикация бумаг ген. Края³ .

Из числа немецких исследований надо выделить объективно написанные труды Рединг-Биберегга, Биндер-Кригльштейна и Тило фон Трота⁴ , сумевших правильно понять причины побед Суворова и дать ему справедливую оценку.

Новая французская литература о Суворове не имеет в себе ничего оригинального; среди этих изданий может быть отмечен только двухтомный труд Эдуарда Гашо⁵ , интересный, однако, главным образом публикацией приложенных к нему неизвестных ранее документов из французских и итальянских архивов. Ничего значительного не находим и среди английских книг, посвященных; нашему вопросу и, как правило, дающих Суворову благожелательную оценку.

II

Согласно геральдическим записям и семейным преданиям, род Суворовых будто бы происходит от шведа, в первой четверти XVII в. перешедшего на службу московского государя.

Шведское происхождение Суворовых, однако, не только сомнительно, но и прямо недостоверно. Род Суворовых гораздо древнее, чем это считал великий фельдмаршал. Вотчинники Суворовы, среди которых, несомненно, есть его прямые предки, по сохранившимся актам, известны еще в XIV веке.

Более вероятно поэтому, что легендарный шведский выходец, предок Суворова, был русским, выселившимся на Русь из новгородской Карелии, которая в 1323 г. по Орешковскому миру была уступлена Швеции. Эти старшие Суворовы жили в Шелонской пятине и затем, возможно около 1347 г., перешли на службу великого князя московского Симеона Гордого⁶ .

1890; его же "Штурм Праги в 1794 г.". СПБ. 1894; его же "Суворов. Разбор военных действий Суворова в Италии в 1799 г.". СПБ. 1892; его же "Суворов на Треббии". СПБ. 1895; Масловский Д. "Записки по истерии военного искусства в Росши". СПБ. 1894; его же "Суворов" (русский биографический словарь) и др.

¹ Klausewitz K. "Die Feldzuge von 1799 in Italien und in der Schweiz". В. 1834. В русском переводе "1799 год". Воениздат. 1940.

² Разбор этих работ дан Зуевым Д. "Суворов в 1799 г. по австрийским военным источникам". СПБ. 1900.

³ "Briefe des Feldzeugmeisters Paul Freiherrn Kray de Krajona". 3 Folge. 6 Bd. Wien. 1909.

⁴ Reding-Biberegg R. "Der Zug Suworows durch die Schweiz 1799". Zurich. 1896; Binder-Krieglstein K. "Geist und Stoff im Kriege". Wien und Leipzig. 1896; Thilo von Troth "Suworow". "Preussische Jahrbucher". 79 Bd., I H. 1895.

⁵ Gachot B. "Souvorov en Italie". Paris. 1903.

⁶ Новгородские писцовые книги Шелопской пятины. Т. IV, Стр. 483 - 485, 532- 534. СПБ. 1886; Т. V, стр. 111 - 113. СПБ. 1905; "Родословный сборник". Т. II, стр. 439 - 440; "Российская родословная книга". Т. II, стр. 65; Петрушевский А. "Генералиссимус князь Суворов", стр. 1 - 2, 787. СПБ. 1900; Алексеев В. Письма и бумаги Суворова, Т. I, стр. 213 - 219. Птт. 1916. О русском происхождении родоначальников семьи говорит и самая фамилия; происходящая от прозвища "сувор" - чисто русского слова, равнозначащего "суровый", "суворый", последнее, произношение еще в недавнее время существовало в губерниях Олонецкой, Новгородской, Тверской. Липа с прозвищем "сувор" известны из различных русских родов.

Суворов начал свою службу в лейб-гвардии Семеновском полку в то тяжелое время, когда наводнявшие армию командиры-иностранцы старались сделать та солдата прекрасно обмундированный и четко марширующий автомат. Это была система, обессиливавшая армию, подавлявшая солдата и физически и морально. Вред, подобного воспитания уже скоро стал понятен лучшей части русского командования. "Люди отменно хороши, но (как) солдаты слабы, - писал генерал Ржевский, - чисто и прекрасно одеты, но везде стянуты и залажены, так что естественных нужд отправлять солдат не может: ни стоять, ни сидеть, ни ходить ему покойно нельзя"¹ .

"Чтобы в марше не гнуть колена, подвязывались лубки и, словом, так одевали, что ежели положить человека наземь, то никаким образом сам собою, без помощи другого встать не может"² , - вспоминает другой современник - генерал Хрущов.

Русская кавалерия имела в это время плохо выезженных лошадей, а всадники не умели держать равнения при быстром движении. На это не обращали внимания, но строго соблюдали тот пункт устава о конной экзерциции, который предусматривал, "чтобы кирасиры и карабинеры старались отращивать усы и их "вверх подчесывать и подчернивать". Солдаты, не имевшие усов, отправляясь на караул или в строй, должны были приклеивать накладные.

Стремление к показной красоте и блеску парадов затмевало собой все остальное. На боевую подготовку армии обращали мало внимания, и петровская система обучения "разным оборотам" постепенно вовсе вышла из употребления. "Словом, для виду войско было чрезвычайное и нельзя было быть иначе, ибо нерадивый и не имеющий желаемой фигуры был бит до смерти. И так тиранство достоинством, а щегольство фрунта - службою поставлялось"³ .

Императрица Елизавета сделала попытки вернуть армию к петровским порядкам, но ни она, ни ее окружение не имели для этого ни сил, ни способностей; они сумели внести лишь частичные улучшения.

Но все же в армии и среди лучших представителей общества жило сознание, что солдат - человек и защитник родины, а не добровольно продавшийся и купленный наемник. Так, сменивший Фермора в 1759 г. Салтыков проявлял большую заботу об армии и солдате, которого он противопоставил западноевропейскому. "Люди у нас не наемные"⁴ , - писал он Шувалову, доказывая недопустимость бесполезного риска. Талантливый русский генерал-фельдмаршал П. А. Румянцев в своем мемуаре 1777 г., подчеркивая специфические качества русской армии, указывал, что ей следует заимствовать из западноевропейского опыта лишь то, что "прилично", т. е. соответствует ее особенностям. Армию он в противоположность западным теоретикам рассматривал как производное от народа, находящееся в распоряжении государства, и считал необходимым "весьма уважать источник, который мы и поныне один к содержанию воинских сил имеем; я разумею народ, дающий для войска и людей и деньги"⁵ .

Сознание ценности солдата как боевой единицы и как личности было присуще многим военным современникам Суворова. "Солдаты такая драгоценность, - писал Потемкин после первой неудачи под Очаковом, - что ими нельзя бесполезно жертвовать... Ни за что, ни про что погублено столько драгоценного народа, что весь Очаков того не стоит".

После Семилетней войны на основе накопленного в ней опыта началась перестройка русской армии. Среди выдающихся военных администраторов этого времени особенно памятными остались Румянцев, Потемкин, Суворов, Панин, за которыми следовала целая плеяда их сподвижников и учеников.

Армия была численно увеличена. Полки приведены к численному единообразию. Перестроен Генеральный штаб. Упорядочены положение, права и обязанности командного состава. Введены новые кавалерийский и пехотный уставы. Линейный строй сохранен, но приведен к двум шеренгам (Суворов, впрочем, применяя в своих частях старый, более массивный, трехшереножный строй). Наряду с тем стали применять движение и наступление колоннами: зарождалась тактика глубокого строя. Переходной формой к последнему являлось действие "кареями" (каре) разной величины, до мелких батальонных и даже ротных включительно.

Были созданы егерский корпус и особые егерские команды, приспособленные для действия в рассыпном строю и быстрой меткой стрельбы. Значительно улучшена и усилена конница. В 70-х годах

¹ "Записка о русской армии". "Русский архив" за 1879 год. Т. I, стр. 360, 395.

² Хрущов А. "Размышление, в каком состоянии армия была в 1764 г.". Сборник Главного управления генерального штаба 1909 г., стр. 61.

³ Там же, стр. 62.

⁴ Сборник русского исторического общества. Т. IX, стр. 500.

⁵ "Мысль генерала-фельдмаршала графа П. А. Румянцева-Задунайского", поднесенная Екатерина II в мае 1777 года. Центральный военно-исторический архив. (ЦВИА), ВУА, д. N 177715. ч. 1-я, л. 2.

XVIII столетия была упразднена (впоследствии восстановленная) устарелая тяжелая кавалерия. Артиллерию сделали более подвижной и единообразной по калибрам. Ей придали пионеров (саперы), а ее работу увядали с действиями других родов оружия.

Большое внимание было обращено на воспитание и обучение войск, притом не только рядового, но и командного состава. Во главе армии появились талантливые генералы; среди них особенно выделялся П. А. Румянцев, которого Суворов не раз называл своим учителем.

Вместе с Суворовым из той же школы вышлю немало его военных современников. Многие из них служили позднее под начальством великого полководца. Вместе с его младшими учениками, среди которых он особенно выделял Багратиона и Кутузова, они составили плеяду "екатерининских орлов", которым русская военная история обязана многими блестящими страницами.

Как всякий гений, Суворов был явлением исключительным и, как сам он признавал, вполне "оригинальным" и своеобразным. Сын своего общества и своего времени, Суворов оформился и вырос в русской армии. Его принципы возникли из реальных условий армии и его собственной воинской "практики". В своих воззрениях на армию, в своих тактических и стратегических принципах он не выявил ничего такого, что не имел бы в той или иной мере аналогий в воззрениях его предшественников и современников. Но как в фокусе линзы отдельные лучи собираются в мощный световой пучок, так и Суворов с невиданной раньше силой и четкостью синтезировал, осознал и выразил то, что до него воспринималось лишь частично и незавершенно.

В лице Румянцева, следовавшего по пути, намеченному Петром I, Суворов имел замечательного предшественника, который установил и воплотил в жизнь ряд принципов национальной стратегии и тактики. Суворов завершил те же принципы, органически слил их в простую, ясную и целостную систему, вытекавшую из практики войны и служившую ее основанием.

Стратегия Суворова была национальной, так же как сам он был явлением глубоко национальным, и Энгельс совершенно правильно охарактеризовал этого "старика солдата" как "архирусского генерала"¹ .

III

В XVIII в. сыновей знатных дворянских семей нередко тотчас после рождения записывали в полки рядовыми.

Василий Иванович Суворов, не желая отдавать своего болезненного сына на военную службу, не сделал этого. Только, когда Александру Суворову исполнилось 12 лет, под давлением ген. Ганнибала отец зачислит его рядовым в лейб-гвардии Семеновский полк. Когда Суворов вступил на действительную службу, ему долго пришлось служить хотя и не рядовым, но в унтер-офицерских чинах² . Лишь в 1754 г. он был произведен в офицеры. Многие знатные сверстники далеко обогнали его по производству.

Суворов честно, "с фундамента", как требовал Петр I, учился солдатскому ремеслу и был образцовым солдатом. Не отказываясь от обычных привилегий, предоставлявшихся в полку дворянам, он тесно сблизился с солдатской массой, понял, почувствовал психологию солдата и полюбил его. Суворов видел глубокую шайку солдатской массы, неискоренимое товарищеское чувство взаимной поддержки, способность к самопожертвованию ради защиты родины или выручки товарищей, мужество, доходившее до пренебрежения собственной жизнью. Таков был и сам Суворов, не щадивший ни здоровья, ни жизни; и за время своей боевой деятельности он не раз получал тяжелые ранения.

Храбрость солдата и его непоколебимая воля к победе показали молодому Суворову вою нелепость тех принципов, которые насаждали в армии доктринеры, воспитанные на западной теории, возникшей из практики беспринципных наемных армий. Эти генералы, замкнувшиеся в линейной тактике, увлекаясь огнестрельным оружием, рассчитывали поразить противника силой огня развернутой линии, в которой каждый человек, вымуштрованный до совершенства, мог дать до пяти выстрелов в минуту, как это делали солдаты армии короля Фридриха II.

Уже Румянцев, видевший несовершенство линейной тактики и понимавший русского солдата, не отказываясь вовсе от линейного строя, стал наряду с тем применять рассыпные цепи стрелков, иногда компактные массы колонн, или систему "кареев", представлявшую нечто среднее между линейным и глубоким строем. Это был верный путь. Вступив на него, Суворов силой своего гениального ума "умел отбросить те колебания, которые еще были у Румянцева, и довести выводы до логического конца.

Социальное и национальное единообразие массы армии, рекрутировавшейся в

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. X, стр. 77.

² Этот ранний период военной службы Суворова хорошо иллюстрируется документами, опубликованными А. Геруа в его издании "Суворов-солдат".

основном из велико русского крестьянства¹ , создавало такую сплоченность, которую тем труднее было рассеять, чем сильнее оказывалась опасность. Отсюда Суворов сделал простой вывод: для того, чтобы побеждать, надо действовать сосредоточенно. Огонь пехоты и особенно артиллерии как будто ставил препятствия этому.

Но более внимательное изучение характера действия огня приводило к определенному заключению, что зоны огневой защиты того времени были крайне ограниченны. В 160 м от фронта противника располагалась полоса поражения картечью полевой артиллерии (шириной в 10 - 16 шагов); в 120 м - такая же полоса действия полковой артиллерии; последние 60 шагов перед атакуемым фронтом - зона реального действия оружейного огня² . Но пехота могла перебежать эту зону ее более чем в 20 секунд, а кавалерия - и того скорее. За это время каждый из атакуемых мог сделать не более двух выстрелов. В этих условиях при равных и даже меньших технических средствах, но при большей концентрированности сил вопрос решался мощностью натиска с применением холодного оружия - штыка. Исходя из моральных качеств своей армии, с одной стороны, из общего технического уровня вооружений - с другой, Суворов сделал единственно верный вывод о штыке как решающем оружии победы.

Роль штыка повышалась еще более от того, что снабжение боевыми припасами в походе было затруднено. Каждый стрелок имел при себе лишь 20 пуль, и по 30 пуль на ружье возилось в запасе. Нередко случалось, что уже в первых сравнениях пули оказывались израсходованными, а поручить пополнение не представлялось возможным. "Береги пулю на три дня, а иногда и на целую кампанию, как негде взять. Стреляй редко, да метко"³ , - требовал Суворов. Признавая решающее значение холодного оружия, он вместе с тем ценил и ружейный огонь, но применяя его ограниченно, избегая действия залпами, и настаивал на индивидуальной меткой стрельбе. "Мы стреляем цельно; у нас пропадает тридцатая пуля; а по полевой и полковой артиллерии "разве меньше десятого заряда".

"Штык, быстрота и внезапность суть вожди Россиян", "Пехотные огни открывают победу: штык скалывает буйно пролезших в каре; сабля и дротик победу и погоню до конца довершают", - говорил Суворов.

В основу тактики, знание, которой Суворов считал обязательным для каждого солдата, Суворов клал "три воинские искусства": первое - "глазомер", то есть уменье быстро и безошибочно определить, "как в лагере стать, как маршировать, где атаковать, гнать и бить". Второе - "быстрота: неприятель нас не обсчитает за 100 верст; а когда издалека - за двести, триста и больше: мы на него как снег на голову..." Третье - "натиск - атакуй холодным ружьем, коли пехота в штыки, конница тут и есть!.. Только везде строй! В окончательной победе кавалерии гони, руби! Конница займется, пехота не отстанет!".

Солдат, твердо зная, что да сражаются за Россию, должен быть осведомлен и о цели каждой отдельной операции. "Не довольно, чтобы одни главные начальники были извещены о плане действия. Необходимо и младшим начальникам иметь его в мыслях, чтобы вести войска согласно с ним. Мало того, даже батальонные, эскадронные, ротные командиры должны знать его; по той причине даже унтер-офицеры и рядовые. Каждый воин должен понимать свой маневр".

И командир и солдат, стремящиеся к победе и ясно понимающие свои оперативные задачи, получают право и обязанность в пределах строгой дисциплины проявлять личную инициативу "с разумом, искусством и под ответом".

Воспитанная на этих принципах, армия представляла собой живой, активный и целеустремленный организм, великолепно приспособленный к решительным действиям. Это была кардинальная противоположность прусской армии, образец бездушного, четко действовавшего и безынициативного боевого аппарата, слепо подчиненного воле командующего.

Рабата Суворова по воспитанию и обучению армии, его поразительное уменье в нужный момент вызвать величайшее напряжение ее сил и способностей остаются образцом, поучительным для всякого времени.

Суворов решение войны видел прежде всего в уничтожении живой силы противника. Это должно быть достигнуто немедленной и пассивной тактикой, а быстрым наступлением в решающем направлении, молниеносным ударом и неустанным преследованием разбитого врага. "Истинное правило военного искусства, - учил Суво-

¹ Сбор рекрут из невеликорусских губерний начался лишь с третьей четверти XVIII века. До этого времени местные формирования Украины, Приуралья и Сибири составляли "милиционные" войска, не сходившие в состав полевой армии.

² Цифры определены Суворовым в "Вахтпараде".

³ Суворов А. "Вахтпарад".

ров, - прямо напасть на противника с самой чувствительной для него стороны, а не сходиться, робко пробираясь окольными дорогами, через что самая атака делается многосложною, тогда как дело может быть решено только прямым смелым наступлением". Необходимо ни на мгновение не ослаблять и не задерживать последовательных ударов, вплоть до полного разгрома противника, так как только "быстрое, неослабное и безостановочное нанесение неприятелю удара за ударом, приводя его в замешательство, лишает его всей способов оправляться"¹ .

В случае неизбежности оборонительной тактики ей нельзя придавать характер пассивности; при первой возможности надо начать контрнаступление и развивать успех. Отступление Суворов вообще отрицал. "Слух, взоры и души своих воинов я предостерегал от всякого вида отступления", - говорил он. Как утверждает Драгомиров, Суворов считал, что обучать войска приемам отступления излишне, так как если бы такая несчастная необходимость явилась, то она была бы лучше осуществлена войсками, которые привыкли смотреть на отступление как на позор и крайнее унижение.

Важнейшее значение имеет быстрота наступления: "Неприятель думает, что мы за сто, за двести верст, а ты удвоив шаг богатырский нагрянь быстро, внезапно". Быстрота суворовских маршей поразительна. В 1769 г. 420-верстный переход от Минска к Лопшице (близ Бреста) сделан в 11 переходов - в среднем по 39 верст в сутки; в 1770 г., направляясь к Столовичам, Суворов проделал 300-верстный переход в 10 дней; в 1789 г., торопясь на соединение с частями принца Кобургского (Из Бырлада в Аджуд), русские прошли 50 верст в 28 часов ит. д.

"Естественно, что быстрые и далекие переходы, часто в неожиданных направлениях, были мыслимы лишь при реквизиционной системе продовольственного снабжения; при этом Суворов следил, чтобы квитанции не приобретали произвольного характера. "Обывателя не обижай, - учил он своих солдат, - он нас поит и кормит". Вместе с тем заботясь о бесперебойном снабжении армии, Суворов обращал большое внимание на организацию и правильное распределение магазинов, отрыв от которых его, однако, не задерживал. Заботу о правильном питании армии он считал одной из главных своих задач; при самых быстрых и неожиданных переходах войска, останавливавшиеся на отдых, "приходят к своим котлам, кушанье готово, вино - там ни одного усталого" (Из инструкции 1799 г.).

Основное условие успеха - максимальная сосредоточенность сил в точке удара. "Идешь бить неприятеля, умножай войска, опорожняй посты, снимай коммуникации". "Потребно... единодушное, совокупное и единовременное содействие... войск"; "лучше содержать соединенные войска, а не побочные другие какие-либо" (предпринимать операции. - Н . К. )² .

Необходимо, исходя из комплекса условий, определить центральную точку удара, притом так, чтобы не оставить противнику не только "золотого", но и никакого моста к отступлению. Мгновенный учет реальных условий, полная и верная ориентация, правильный вывод отсюда и есть то, что Суворов называет "глазомером". При наличии отдельных групп их бьют поодиночке превосходными силами (Рымник, Столовичи). Разбитого противника необходимо преследовать, полностью уничтожить или взять в плен.

Подобно Наполеону Суворов придавал огромное значение правильной оценке театра войны и противника, держась правила: не презирать никогда неприятеля, каков бы он ни был, стараться знать его оружие, и способ, как оным действует и сражается³ . Он очень внимательно производил рекогносцировки⁴ , но никогда не разрешал под предлогом неясности положения откладывать решительные действия.

Боевые построения суворовской армии были весьма разнообразны и представляли сложную, меняющуюся в зависимости от обстоятельств систему порядков, связывающих оба полюса: от линейного ordre de bataille XVIII века до наполеоновских построений типа Аустерлица. Лишенные порядки и притом в виде более массивного архаического трехшереножного строя, отмененного в то время румянцевским уставом, у Суворова нередки. "В двух шеренгах сила, - говорил Суворов, - в трех - полторы силы. Передняя рвет, вторая валит, третья довершает". Сталкиваясь с противником, обладавшим сильной конницей, Суворов пользовался необыкновенно гибкой, подвижной системой каре, вплоть до самых мелких - батальонных, даже ротных.

¹ ЦВИА, ВУА, N 2827, ч. 1-я, лл. 23 - 24.

² ЦВИА, ВУА, N 2827, ч. 1-я, л. 25. Клаузевиц "1789 год", стр. 288. М. 1938.

³ Глинка С. "Жизнь Суворова, им самим описанная". Ч. 2-я, стр. 253. М. 1819.

⁴ Орлов И. "Тактика Суворова". "Суворов в сообщениях профессоров Николаевской академии генерального штаба", стр. 245 - 247. СПБ. 1901.

Существует представление, что Суворов из опыта американской освободительной войны заимствовал стрелковые цепи (рассыпной строй). Это неверно. Рассыпным строем в виде передовых стрелковых цепей пользовались в русской армии задолго до американской войны. Еще в 1761 г. Румянцев применил, их под Кольбергом. В 1770 г. предназначенные для этого стрелки - были выделены в особые егерские батальоны; в то же время в каждом из суворовских полков имелись кроме того полковые стрелки. Стрелки играли крупную роль не только в начальных фазах сражения, но и в преследовании разбитого противника. Так, при Айроло Багратион, атаковав и отбросив неприятеля, отправил вслед ему "довольное число передовых стрелков егерей"¹ .

Лилейный строй сочетался с рассыпным, а радом с этим - также с типичным глубоким строем, введенным в практику задолго до французской решивший. Так, наступление колоннами было применено Суворовым еще в 1773 г. (второй поиск на Туртукай). Огромное значение имели резервы, которыми Суворов пользовался с необыкновенным искусством.

Диверсии и демонстрация как маневр самостоятельного значения, столь ценившийся полководцами XVIII в., Суворов называл "игрою юновоенных", но постоянно пользовался ими как методами дезориентации противника и, отвлечения его сил перед решающей атакой. В третьем варианте план наступления на Ривьеру прямо определяется: "...чтобы армия бесспрестанными демонстрациями и рекогносцировками вводила неприятеля в заблуждение". При Нови демонстративная фронтальная атака производилась с такой энергией, что командовавший ею ген. Край был убежден, что ему поручена решающая атака. Под Измаилом демонстрации, и притом очень дорого стоившие, осуществлялись казаками Орлова и Платова, под Прагой тем же целям служила колонна Буксгевдена и т. д.

Суворов с величайшей настойчивостью, ценой служебных осложнений и неприятностей добивался всю жизнь единства и независимости командования. "Одним топором не рубить вдвоем", "два хозяина в одном дому быть не могут", - говорил он еще в 1770 году. При веек усилиях он не мог, однако, получить хотя бы приблизительно такую свободу действий, как Наполеон или Фридрих. Даже последний, самый блестящий из суворовских походов по вине гофкригсрата, постоянно путавшего планы великого полководца, был завершен не так, как того хотел старый генералиссимус. Подобно Наполеону Суворов рассматривал план войны только как ориентирующую схему, которая заполняется конкретным содержанием в процессе развития войны. "Начало моих операций будет и должно зависеть единственно от обстоятельства, времени, назначение которому венский гофкригсрат делает по старинному навыку к таковым идеальным политическим выметкам. Беспрерывные от того последовавшие военные неудачи, помрачавшие славу австрийского оружия, не научили его еще тор неоспоримой истине, что от единого иногда мгновения разрешается жребий сражения", - писал Суворов в своей реляции от 27 августа 1799 г. из города Асти² .

Западные военные историки и теоретики долгое время считали Суворова человеком с огромными, но необработанными способностями. Так оценивали великого полководца Жомини, Дюма, Тьер, Штутергейм. Все они накопились под влиянием характеристики, данной Суворову Наполеоном. "Маршал! Суворов имел душу великого генерала, но не имел головы такового. Он был одарен сильной волей, большой деятельностью и непреклонной неустрашимостью, но он не обладал ни гением, ни знанием военного искусства... действовал без плана и расчета", - так отзывается Наполеон о деятельности Суворова в итальянском и швейцарском походах³ . Отзыв Наполеона объясняется просто незнакомством с действительным положением вещей и ролью гофкригсрата, связывавшего инициативу Суворова. Не были известны ему и действительные планы генералиссимуса.

Непонятным остался Суворов и для Клаузевица, который не мог не признавать Суворова замечательным полководцем, но находил, что это "ein roher Naturalist" (т. е., в сущности, повторял мнение Наполеона). От более точного определения Клаузевиц отказывался, так как не чувствовал себя достаточно вооруженным для более подробного изображения удивительной индивидуальности"⁴ Суворова.

Между тем к Суворову очень приложило то общее определение, которое Наполеон дает полководцу. "Военный человек, - говорит Наполеон, - должен иметь столько же характера, сколько и ума. Люди, имеющие много ума и мало характера, меньше всего пригодны к этой профессии. Лучше иметь больше характера и меньше ума... Полководцы, обладавшие большим умом и соответствующим ему характером, - это Цезарь, Ганнибал, Тюрени,

¹ ЦВИА, ВУА, N 2827, ч. 1-я, л. 28.

² Там же, лл. 23 - 24.

³ Correspondance de Napoleon. Vol. XXX (Precis des evenements militaires arrives pendant les six premiers mois de 1799).

⁴ Клаузевиц "1799 год", стр. 123. М. Воениздат.

принц Евгений и Фридрих"¹ . В этот ряд по справедливости и с большим основанием, чем Фридрих, должны быть вписаны также имена Суворова и самого Наполеона. Могущество воли Суворова было столь велико, оно так поражало, например, его французских противников во время итальянского и швейцарского походов, что даже и русские военные историки именно в непреклонности воли стали видеть характернейшую черту Суворова-полководца.

Но с оценкой этих историков нельзя согласиться; резкий перевес воли над разумом - это неизбежность ошибок, а ошибки - это поражения. Как же примирить это с тем, что Суворов, единственный из трех великих полководцев своего времени, не терпел непосредственных прямых поражений, тогда как Фридрих, например, в Семилетнюю войну из 16 крупных боев проиграл 8, а один кончил вничью (Цорндорф)? Не был свободен от ошибок и поражений Наполеон (опыт России).

Генерал Моро, непосредственно на себе испытавший силу полководческого гения Суворова в Италии, ставил его "наряду с Наполеоном", а Массена, разделивший ту же участь в Швейцарии, говорил, что "отдал бы все свои походы за один поход Суворова - швейцарский", - тот, который подвергался суровой критике даже со стороны русских военных историков. Если так отозвался о русском полководце встретившийся с ним на поле битвы выдающийся представитель новой, революционной западной стратегии, то и наиболее типичный представитель старой классической стратегии XVIII в. - Фридрих II - признал замечательными действия Суворова в Польше в 1771 году.

Если Наполеон смотрел на людей как шахматист на шахматные фигуры и как математик на величины, то Суворов был проще и человечнее. Рассказывают, что он, желая спасти Варшаву от мести солдат, помнивших, как падший четыре месяца назад предательски вырезали ночью мирно спавший русский гарнизон, Суворов приказал сломать мосты через Вислу. Цель была уже достигнута: Варшава, сдалась без всякого дальнейшего сопротивления.

Об атаке Праги Суворов писал: "Миролюбивые фельдмаршалы при начале польской кампании провели все время в заготовлении магазинов. Их план был сражаться три года... Какое кровопролитие! И кто мог поручиться за будущее!.. Одним ударом приобрел я митр и положил конец кровопролитию". В этом замечании, совершенно непонятном для западного генерала XVIII в., дается действительно правильное оправдание стратегии сокрушения: раз уж война неизбежна, но она должна быть быстрой и решительной. Иначе, конечно, и не может быть.

IV

Глубокое возмущение Суворова вызывали "армейские ослы", доктринерствующие генералы, "бедные академики", в изобилии водившиеся как в австрийской и прусской, так и в русской армиях, пытавшиеся по-своему истолковать причины постоянных побед великого полководца. Поскольку они видели, что действия Суворова не только не укладываются в рамки военной теории, но и противоречат ей, они искали объяснений неизменных удач Суворова в случае, в счастье. В этом сходились и русский "армейский осел" и император Франц, по поводу одного из рескриптов которого Суворов сказал: "Сегодня счастье, завтра счастье... Помилуй бог! Надо же когда-нибудь и -уменье".

Он был уверен, что человеческий ум должен подчинять себе обстоятельства. "Я был счастлив потому, что повелевал счастьем", - говорил в живце своей жизни Суворов, так же как позднее Наполеон сказал о себе: "Счастье потому служит великим людям, что великие люди подчиняют его себе".

Первым и необходимейшим условием овладения жизнью, обстоятельствами, счастьем является упорный, разумный труд, правильное и экономное расходование времена. Я всегда бью бережлив и трудолюбив с драгоценнейшим на землю сокровищем - с временем, как на обширном поле деятельности, так и в жизни уединения, которым всегда умел пользоваться", - писал Суворов 28 декабря 1794 г. графу Фабрициану, отбиравшему материалы к его биографии. Все свободное от войны и работы время Суворов посвящал изучению интересовавших его вопросов и чтению. Круг знаний Суворова непрерывно расширялся и выводил далеко за сферу собственно военных вопросов; он изучал географию, историю, в отличие от Наполеона живо интересовался философией. Суворов, частью уже в старческом возрасте, самостоятельно изучил языки французский, немецкий, итальянский, польский, турецкий, татарский и финский. В области военных знаний он был универсален. Все роды оружия были ему одинаково близких. За время своей службы он командовал самыми различными частями, производил топографические съемки, составлял планы укрепления границ и строил крепости, командовал флотом и непосредственно руководил санитарными мероприятиями, сражался на горах, на море, на равнине, побеждал в

¹ Наполеон "Избранные военные произведения", стр. 320. Воениздат. 1941.

войнах с регулярными армиями и с партизанами.

Всякому делу он предпосылал тщательное, все стороннее изучение и осмысление вопроса. В одном из своих приказов 1770 г. Суворов как бы в ответ тем, кто считал его обладателем "гениальной души, но не головы и знаний", говорит: "Хотя храбрость, бодрость и мужество всюду и при всех случаях потребны, токмо тщетны они, ежели не будут истекать из искусства". "Генералу необходимо образовать себя науками", - повторяет он в другом месте. "Надо бить умением, а не числом". От своих учеников и окружающих он требовал, чтобы они прежде всего учились.

"Непрестанная наука из чтениев, - говорил он, - сначала регулярство - курс марсов¹ , а для единственных шести ордеров баталия - старинный Вегеций. По русской войне мало описания, в прежнюю и последнюю турецкие войны с великим затвержением эволюциев, старинные же - какие случаются. Монтекукули очень древен и много отмен соображать с нынешними правилами турецкой войны. Карл Лотарингский, Бонде, Тюренн, маршал де Сакс, Виллар, - какие есть переводы читай. Старейшие же, возбуждающие к мужеству, суть: Троянская война, комментарии Кесаревы и Квинтус Куртиус. Для возвышения духа - старый Роллен".

Суворов был одним из лучших знатоков военной истории, а его отзывы о современных ему военных теориях большей частью насмешливы за необыкновенно метки. Он не находил в них ничего достойного серьезного внимания. Руководящие для второй половины и конца XVIII в. кабинетные теории Ллойда, Бюлова, Ласси, получившие столь широкое распространение на Западе и рисовавшиеся некоторым русским ив военных доктринеров замечательными достижениями, были ему совершенно чужды. Он, так же как позднее. Наполеон, смеялся над ними.

Прусские и австрийские теоретики, а за ними и их русские последователя, со своей стороны, не хотели и не могли признать Суворова. Они находили его тактику грубой, варварской, несовременной. Его стремление вперед, штыковые атаки сосредоточенными силами, его презрение к чисто кабинетной разработке планов казались им результатом недостатка знаний, ума, военной культуры.

Решительно отвергая кабинетные западные теории, отказываясь от всякого беспочвенного подражания, Суворов исходил только, из реальных условий своей армии. Поэтому все его построения были ясны, просты и целостны. А "простота, - как говорил Наполеон, - есть первое условие хорошего маневра"² . Вместе с том выработанные положения Суворов никогда не возводил в догму, не обращал в "вечную истину"; "обстоятельства меняются, - говорил он, - так же как меняется и оружие"³ . Но для своего времени, своей армии и своего оружия национальная стратегия Суворова была наиболее естественной, а потому и наилучшей.

О необыкновенно глубоком и тонком понимании Суворовым государственных интересов сохранилось немало рассказов. Оставшись правителем побежденной им Польши, он показал себя умным и гуманным политиком. В то время как Фридрих тотчас ввел в приобретенных землях суровый режим и жестокую экономическую эксплуатацию, Суворов начал с объявления полной амнистии.

Эта мягкость вызвала недовольство петербургского кабинета, но с ее помощью Суворов умиротворил несчастную страну, только что пережившую катастрофу. "Вас могут... утешить великодушие и умеренность победителей в отношении побежденных: если они будут всегда поступать таким образом, вы увидите, что наш народ, судя по его характеру, крепко привяжется к победителям!"⁴ , - писал комендант Варшавы Орловский пленному Костюшке. Вместе с тем Суворов не упускал русских интересов, настойчиво вмешиваясь в самые различные области политической, гражданской и церковной жизни Польши⁵ .

Огромный политический такт проявил Суворов в Италии, где о нем остались самые лучшие воспоминания; как твердый и опытный военный дипломат, действовал он в Крыму.

Суворов не выносил двора и придворных интриг. Он предпочел вовсе уклониться от политики и, заявив себя "чуждым иных дарованиев", кроме военных, ограничился деятельностью полководца.

Поскольку Суворов не участвовал в руководстве политикой, возможность полного проявления его стратегических, в широком смысле, дарований ограничивалась. Так было и во время замечательного итальянского похода, когда стратегические планы Суворова уродовала не военная коллегия, а еще более ненавистный ему гофкригсрат.

¹ Курс марсов - Gurnard "L'ecole de Mars ou Memoires instructifs sur toutes les parties qui component le corps militaire en France avec leur origines es les differentes maneuvres auxquelles elles sont employees". Paris. 1725.

² Наполеон "Избранные военные произведения", стр. 339.

³ ЦВИА, ВУА, д. 315, л. 1.

⁴ "Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских". Кн. 3-я, стр. 57. Смесь. 1866.

⁵ ЦВИА, ВУА, N 2731, ч. 1-я, лл. 36 - 37.

Только в области тактики оставался Суворов относительно свободным, хотя и тут самостоятельность доставалась ему ценой напряженной борьбы, служебных осложнений, переводов, даже лишения командования. Но тут он не уступал и не мог уступить; и именно в этой области его гениальные способности прожились с большей полнотой и яркостью.

Вне военной деятельности жизнь теряла для Суворова смысл и интерес. Суворов начинал томиться и страдать тотчас, как только оказывался лишенным своей боевой "практики".

Должно быть отмечено и замечательное чувство юмора, которое было присуще Суворову и так живо воспринималось его солдатами. Как справедливо отметил ген. А. Уэйвелл, качество это редко наблюдается у выдающихся полководцев. "Только один знаменитый полководец обладал чувством смежного - это русский генерал Суворов"¹ .

Суворов был глубоко религиозен и предан церковным обрядам, но проявлял в вопросах религии широту взгляда, необычную для его времени. Честь, долг, обязанность были для него твердыми и незыблемыми принципами.

Наполеон главной движущей силой человека признавал эгоизм, полагая, что управлять следует, с одной стороны, угрозой и страхом, а с другой, - удовлетворением корыстных я честолюбивых побуждений. Суворов же в себе и в каждом солдате, искал высших побуждений и прежде всего живой любви к родине, даже больше - к человечеству. "Как раб умираю за отечество, - писал он гр. Хвостову, - и как космополит за свет". Те же слова не раз повторял Суворов во время своей смертельной болезни² . Он, конечно, думал при этом о жертвах, которые сам он и его солдаты принесли в Италии и Швейцарии. Он хорошо видел, что собственно России эти жертвы были не нужны, и считал их жертвами во имя правопорядка, в справедливость которого он верил, во имя защиты малых народов, которые генерал Бонапарт фактически уже обратил тогда в данников буржуазной Франции.

V

Армии Пруссии, России, революционной I императорской Франции; Фридрих, Суворов, Наполеон - вот три определяющих явления в европейской истории войны и военного искусства второй половины XVIII и начала XIX века. Фридрих и Наполеон - люди разных эпох; когда старый король Пруссии кончал жизнь, будущий повелитель Европы был никому не известен и не вступал еще на путь своей сказочной карьеры. Суворов непосредственно связывает их обоих; в 29 лет он участвовал в разгроме Фридриха под Кунерсдорфом, а в 69 лет разбил лучших генералов армии, которая уже увенчала лаврами Бонапарта.

Хронологически связывая Фридриха и Наполеона, классическую "стратегию истощения", характерною для Фридриха и западного военного искусства XVIII в., и новую "стратегию сокрушения", под знаком которой развивалось военное искусство XIX и начала XX в., Суворов и его армия не были, однако, действительно посредствующем звеном между обеими доктринами - так как они развивались на Западе. Суворов представляя собой особую, национально-русскую ветвь военного искусства.

Вместе с тем хронологически Суворов, был предшественником Наполеона как первый великий полководец Европы, широко применявший стратегию истребления живой силы противника.

Своеобразие русской стратегии Суворова, корни которой идут к Румянцеву и далее, к Петру I, базой своей прежде всего имело своеобразие русской армии, выражало ее качества. Уже со времен Петра, являясь армией государственной и национальной, она по самой своей сущности радикально отличалась от наемной, беспринципной, навербованной из всякого сброда (так оценивал своих солдат и сам Фридрих II) королевской прусской армии в других войск западноевропейских монархий.

*

Суворов умер вскоре после того, как отзвуки славы его итальянского и швейцарского походов прокатились по миру. Нелепая и нежданная опала влила горечь в последние дни великого полководца и ускорила развязку. Виновный в ней император Павел наблюдал издалека за похоронами генералиссимуса. Он ее пожелал отметить приказом печатаное событие, и Суворов не был исключен из списков русской армии.

Так, даже формально он остался жить с ней, а его имя, овеянное славой, стало знаменем и символом победы для русских воинов, которых он воодушевлял перед сражениями простыми словами: "братцы, орлы... чудо-богатыри... вы русские!"

¹ "Генерал Уэйвелл об искусстве полководца". "Красная звезда" N 71 от 26 марта 1941 года.

² Глинка С. "Жизнь Суворова". Ч. 2-я, стр. 253.