Начало и середина 70-х годов XIX в. вошли в историю русского революционно- освободительного движения как время массового хождения передовой разночинной интеллигенции в народ. Ведущей идеей народникам служила "вера в особый уклад, в общинный строй русской жизни", а отсюда "вера в возможность крестьянской социалистической революции"¹ . В соответствии с этими теоретическими представлениями о русском крестьянине как "готовом социалисте" велась и практическая работа народников² . Они пытались поднять крестьянство на революцию, рассказывая мужику "о европейском устройстве и рабочих ассоциациях"³ , путем прямой пропаганды социалистических идей и призыва к социальному перевороту⁴ . "Хождение в народ" широко развернулось весной 1874 года. Оно охватило не менее 37 губерний России. Разночинная молодежь направлялась прежде всего в те районы, которые были некогда очагами крестьянских движений, - на Волгу и Дон, на Украину и Урал⁵ .

Как известно, это движение не принесло желанного успеха. Крестьянство 70-х годов XIX в. было далеко от политической жизни, имело царистские настроения и не поддержало народников, а правительство Александра II быстро предприняло карательные меры. Свыше тысячи человек было арестовано, и большинство из них предано суду. Некоторых участников движения охватило разочарование. Начался пересмотр тактики народниками, встал вопрос о концентрации сил народнического движения в единой организации, о выработке новой программы действий. В 1876 г. возникло тайное общество, принявшее наименование "Земля и воля". Его основателями были М. А. и О. А. Натансон, А. Д. Михайлов, А. Д. Оболешев, Г. В. Плеханов, О. В. Аптекман, Д. А. Лизогуб и другие. В своей практической работе землевольцы перешли от "бродячей" пропаганды к организации оседлых деревенских поселений. Они становились сельскими учителями, фельдшерами, агрономами и вели среди крестьянства революционную агитацию на местах. Однако опыт "поселений в народе" оказался столь же неудачным, как и "хождение в народ". В 1879 г. из-за тактических разногласий среди землевольцев произошел раскол на две самостоятельные организации: "Народную волю" и "Черный передел". Чернопередельцы (Г. В. Плеханов, М. Р. Попов, О. В. Аптекман, В. Н. Игнатов) стояли в основном на платформе "Земли и воли" и считали основой своей деятельности борьбу за экономические преобразования, за передел "черного богатства" - земли; народовольцы (А. И. Желябов, А. Д. Михайлов, В. Н. Фигнер, Н. И. Кибальчич) выступили за политическую борьбу с самодержавием, средством которой они избрали индивидуальный террор.

Массовый поход революционной молодежи в народ в начале и середине 70-х годов XIX в. представлял собой акт большой самоотверженности. Он вызывал сочувствие и восхищение у передовых кругов русского общества, побуждал к борьбе. Не случайно поэтому уже в конце 70-х годов появились воспоминания народников, в которых они рассказывали о своей деятельности. Значительная часть материалов мемуарного характера, посвященных народническому движению, была опубликована после Великого Октября. Ниже впервые публикуются отрывки из воспоминаний одной из участниц народнического движения, Розалии Марковны Боград-Плехановой, жены Г. В. Плеха-

¹ В. И. Ленин. ПСС. Т. 1, стр. 271.

² См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 9, стр. 179.

³ См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 1, стр. 288.

⁴ См. об этом И. Д. Ковальченко. В. И. Ленин об этапах революционного движения XIX в. в России. "Вопросы истории", 1960, N 4, стр. 71.

⁵ "История Коммунистической партии Советского Союза". Т. 1. М. 1964, стр. 57 - 58.

нова. В них как раз и повествуется о революционном народничестве, но уже второй половины 70-х годов XIX века.

Р. М. Боград родилась 3 мая (н. ст.) 1856 г. в селе Добренькое, Херсонского уезда⁶ , в семье земледельцев-колонистов. Вскоре ее родители переехали в Херсон. Начальное образование Р. М. Боград получила в частной школе, ас 12 лет училась в частной гимназии. В старших классах она увлекалась передовой русской и европейской литературой и позднее вспоминала, что особенно любила в то время стихотворение А. С. Пушкина "Пророк", романы И. С. Тургенева "Отцы и дети", "Накануне", драму Ф. Шиллера "Мария Стюарт", роман Ф. Шпильгагена "Один в поле не воин". В Херсоне начала 70-х годов действовали народнические кружки А. А. Франжоли и В. Р. Ланганса. У кружковцев гимназистки доставали запрещенную литературу, произведения революционеров-демократов. Р. М. Боград и ее сверстницы зачитывались статьями Д. И. Писарева и Н. А. Добролюбова, романом Н. Г. Чернышевского "Что делать?", романом Омулевского (И. В. Федорова) "Шаг за шагом" (о женской эмансипации), читали издававшиеся за границей "Исторические письма" П. Л. Лаврова и нелегальную народническую газету "Вперед".

Под влиянием этой литературы несколько выпускниц гимназии, в том числе и Р. М. Боград, стали мечтать о деятельности на благо народа. В 1874 г. Боград и три ее подруги приехали в Петербург, где поступили на Высшие женские медицинские курсы при Военно-медицинской академии. Они с увлечением занимались не только медициной, но и смежными дисциплинами, слушали лекции А. П. Бородина, С. П. Боткина и других видных ученых. Тем не менее вскоре занятия на курсах перестали быть главным делом Боград. Знакомство с революционерами, посещения открытых политических процессов, участие в студенческих сходках и изучение общественно-политической литературы быстро вытеснили все остальное. По своим убеждениям в первые годы жизни в Петербурге она была лавристкой.

Лавристы (последователи П. Л. Лаврова) полагали, что революционеры должны употребить все силы на длительную пропаганду в народных массах, которая только в далеком будущем приведет к революции. Они призывали интеллигенцию исполнить свой долг перед трудящимися классами, посвятив всю жизнь делу освобождения России от самодержавия. В отличие от них сторонники М. А. Бакунина, усилившиеся после 1876 г., считали возможным сразу начать подготовку общенародного восстания, опираясь в основном на крестьян. Бунтарское, бакунистское направление одно время имело немало сторонников среди части студенческой молодежи, которой не терпелось поскорее увидеть результаты революционной деятельности. В публикуемых ниже отрывках из воспоминаний Р. М. Боград-Плехановой рассказывается об ее участии в революционном движении второй половины 70-х годов, о поездке в Самарскую губернию с целью агитации среди крестьянства, о демонстрации молодежи в Одессе, о первых стачках, организованных землевольцами на предприятиях Петербурга.

Заслуженно большое место в мемуарах отведено Г. В. Плеханову. Советская библиография работ о Г. В. Плеханове насчитывает десятки монографий, статей, научных заметок. В основном эти труды посвящены идейному наследию известного деятеля международного и российского социалистического движения⁷ . Наша общественность чтит память Плеханова за тот вклад, который был им внесен в сокровищницу марксизма, в пропаганду и распространение его идей в России и во всем мире, не забывая о позднейших ошибках Г. В. Плеханова. Высокую оценку творчеству Плеханова давал

В. И. Ленин. Накануне первой мировой войны он писал в редакцию "Правды": "По поводу Плеханова... надо взять сразу такой тон, что крупный теоретик, с громадными заслугами в борьбе с оппортунизмом, Бернштейном, философами антимарксизма, - человек, ошибки коего в тактике 1903 - 1907 годов не помешали ему в лихолетье

⁶ В паспортах Р. М. Боград указано, что она родилась в г. Херсоне. Даты рождения в документах и в воспоминаниях различны: 1856, 1857, 1858 годы. В последнем, советском паспорте, выданном в 1933 г., указан как год рождения- 1856.

⁷ Жизненному пути и революционной деятельности Г. В. Плеханова был посвящен очерк В. Г. Чумаченко ("Вопросы истории", 1968, NN 5 - 7). В Польше недавно вышла книга З. Лукавского (Z. Lukawski. Jerzy Plechanow. Warszawa. 1970), который долго работал над фондами архива Дома Плеханова (Ленинград).

1908 - 1912 гг. воспевать "подполье" и разоблачать его врагов и противников"⁸ . Об отношении Владимира Ильича к Плеханову можно судить также по отзыву Н. К. Крупской: "Плеханов сыграл крупную роль в развитии Владимира Ильича, помог ему найти правильный революционный путь, и потому Плеханов был долгое время окружен для него ореолом, всякое самое незначительное расхождение с Плехановым он переживал крайне болезненно. И после раскола внимательно прислушивался к тому, что говорил Плеханов..."⁹ . В. И. Ленин ценил в Плеханове большую эрудицию, разносторонность его научных познаний и не случайно подчеркивал, что передовая великорусская культура прежде всего характеризуется именами Чернышевского и Плеханова¹⁰ .

Еще в 1874 г. Плеханов, будучи студентом Горного института, познакомился с бакунистами. В 1875 г. он установил тесные отношения с рабочими С. Халтуриным, П. Моисеенко и явился одним из создателей "Земли и воли", активно участвовал в петербургских стачках, руководил рабочими кружками в Петербурге, Ростове н/Д, Саратове, Киеве, Харькове, писал листовки и воззвания. Уже в то время он выделялся своими знаниями и публицистическим талантом. Статьи Плеханова в нелегальной печати сделали его признанным теоретиком революционного народничества. О том времени сохранились воспоминания самого Георгия Валентиновича "Русский рабочий в революционном движении"¹¹ . Но в них Плеханов пишет о своей деятельности лишь мимоходом. Поэтому мемуары Р. М. Боград-Плехановой, которая с весны 1879 г. стала женой Г. В. Плеханова, представляют несомненный интерес.

Публикуемая часть этих мемуаров доведена до января 1880 года. Как же сложилась жизнь их автора впоследствии? В начале 1880 г. Р. М. Плеханова (по паспорту - еще Боград, так как только в 1909 г. брак был официально оформлен), выехала к мужу в Швейцарию. 37 лет прожила она в эмиграции - Швейцарии, Франции, Италии, посвятив свою жизнь заботам о здоровье и благополучии мужа. Она рассматривала свою деятельность как революционный долг, ибо считала, что, переложив на свои плечи все бытовые и материальные заботы, тем самым освобождает время и силы Г. В. Плеханова для борьбы за их общие идеалы. В значительной степени благодаря этому Плеханов смог в течение многих лет, несмотря на тяжелую болезнь, вести активную жизнь политического деятеля и ученого. На руках Р. М. Плехановой были маленькие дети¹² , а материальная нужда, часто доходившая до нищеты, долгое время являлась постоянной спутницей ее семьи. В 1889 г. Р. М. Плеханова окончила медицинский факультет Женевского университета и в течение многих лет работала врачом. Она принимала активное участие в деятельности группы "Освобождение труда", являлась делегатом Лондонского конгресса II Интернационала от русских социал-демократов, старательно помогала мужу как секретарь (особенно в последние годы его жизни), вела его переписку, делала выписки из различных книг, писала под его диктовку и перебеляла рукописи.

В марте 1917 г. Г. В. и Р. М. Плехановы возвратились в Россию. После кончины мужа в мае 1918 г. Р. М. Плеханова вновь уехала за границу, где жили ее дочери. Она употребила много сил и энергии для того, чтобы собрать и перевезти в Париж архив и библиотеку Г. В. Плеханова, которые находились частично в Женеве, а частично в Сан-Ремо. На все предложения о продаже архива и библиотеки мужа, которые она получала от иностранных учреждений, а также от белоэмигрантских организаций, Р. М. Плеханова отвечала твердым отказом. В 1922 г. по решению Политбюро ЦК РКП(б), принятому по инициативе В. И. Ленина, за границу был послан Л. Г. Дейч для ведения переговоров о приобретении литературного наследия Плеханова. Семья последнего тотчас откликнулась на предложение Советского правительства и безвозмездно передала в СССР плехановские архив и библиотеку. Р. М. Плеханова впоследствии писала: "Мысль о переезде на любимую родину меня очень обрадовала,

⁸ В. И. Ленин. ПСС. Т. 48, стр. 296.

⁹ "Воспоминания о В. И. Ленине". Т. 1. М. 1968, стр. 608 - 609.

¹⁰ См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 24, стр. 129.

¹¹ См. Г. В. Плеханов. Соч. Т. 3. М. -Птгр. 1924, стр. 127 - 205.

¹² Две дочери умерли в детстве, Лидия Георгиевна поныне живет под Парижем, а Евгения Георгиевна скончалась в 1964 г. во Франции.

а интерес, принимаемый в архивном наследстве Плеханова Владимиром Ильичей, был мне гарантией, что это наследство не будет распылено и что ему будет предоставлено надлежащее хранилище"¹³ .

В 1929 г. в Ленинграде открылся Дом Плеханова - хранилище его архива и библиотеки как филиал Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова- Щедрина¹⁴ . Р. М. Плеханова стала его первой заведующей. В 30-е годы вышло в свет восемь сборников "Литературного наследия Г. В. Плеханова", одним из редакторов которых также была Р. М. Плеханова. Еще тогда она предприняла попытку написать воспоминания о жизни и деятельности мужа, продолжив свои записи 20-х годов¹⁵ . В 1939 г. она поехала в отпуск к дочерям в Париж. Начавшаяся вскоре вторая мировая война помешала ее возвращению на родину, а затем она тяжело заболела и в 1949 г. скончалась. Прах Р. М. Плехановой, согласно ее воле, был перевезен в Ленинград и погребен на Волковом кладбище, в могиле ее мужа. Во время пребывания в Париже в 40-е годы Р. М. Плеханова написала мемуары, названные ею "Моя жизнь". Рукописная их копия была привезена в Ленинград одновременно с ее прахом, а автограф любезно передан Дому Плеханова Лидией Георгиевной Плехановой-ле-Савуре в 1968 году.

В целом воспоминания Р. М. Плехановой доведены до II съезда РСДРП 1903 года. Общий их объем в переводе на машинопись - 430 страниц. Несмотря на то, что Р. М. Плехановой, когда она писала мемуары, было уже свыше 80 лет, она сохранила хорошую память, живость восприятия и наблюдательность. Следует учесть, что она большую часть своей жизни провела за границей, поэтому в мемуарах иногда встречаются нерусские обороты речи, а порою, что естественно, старомодные слова и выражения. К публикуемому ниже тексту нами даны примечания.

-----

¹³ Государственная публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина. Архив Дома Плеханова. Аи, 31, 29.

¹⁴ Ныне группа Отдела рукописей ГПБ.

¹⁵ "Периферийный кружок "Земли и воли" (Группа "Освобождение труда". Сборник 4. М. 1926, стр. 81 - 116); "Наша жизнь до эмиграции" (там же. Сборник 6. М. 1928, стр. 65 - 119).

Это было начало 1876 г., задолго до Казанской демонстрации¹ . О Георгии Валентиновиче Плеханове я впервые услышала от сестер Корниловых² . Разговор шел о рабочих кружках, работе среди них, арестах в их среде. Кто-то, принимавший участие в разговоре, сказал, что большой популярностью среди рабочих пользуется студент по имени "Жорж", рабочие его очень любят, хвалят и говорят о нем с гордостью: "Наш Жорж". Рассказ о студенте "Жорже" и его популярности в рабочей среде меня очень заинтересовал. Я сама очень увлекалась мыслью о работе среди городских рабочих, начала завязывать через друзей-лавристов связи в их среде, посещала некоторые тайные собрания, на которых выступали... Антон Таксис³ , Семеновский⁴ . Но встретить студента "Жоржа" мне не удалось до ноября 1877 года. Мельком я его видела в одной петербургской читальне, уже после Казанской демонстрации, когда имя его сделалось среди революционной молодежи очень популярным и видеть его можно [было] только тайком, так как он вел жизнь нелегальную и скрывался от полиции. В читальне сидевшая рядом со мной моя подруга Полляк⁵ шепнула мне: "Вот Плеханов". Я увидела молодого человека, среднего роста, стройного, с интеллигентным лицом, правильным профилем, с красивой шапкой зачесанных назад каштановых волос. Он быстро прошел, точно видение, но до сих пор предо мной стоит этот образ... Более внимательно я смогла разглядеть Георгия Валентиновича позже, приблизительно в ноябре-декабре 1877 года на вечеринке с "выпущенными", устроенной на студенческой квартире, на 7-й улице Песков.

В просторной уютной квартире устроилась студенческая коммуна. Коммунальные квартиры были тогда в обычае. Каждый член вносил, что мог, в общую кассу, бывали такие, что ничего внести не могли, но дух товарищества был таков, что неимущие чувствовали себя равными членами со всеми... Эту коммуну в шутку лаврист Гинсбург⁶ прозвал "коммуной 12 спящих дев". Но это напраслина. То были энергичные студентки-революционерки, имевшие большие связи в революционной среде, делавшие много в смысле пристанодержательства, собирания средств, укрытия революционеров и спасения их от гонения и т. д. Шел "процесс 193-х", процесс революционеров-пропагандистов, собранных во всех уголках России⁷ . Процесс этот длился четыре месяца: от октября 1877 до января 1878 года. Своим героическим поведением подсудимые вызвали среди нас, молодежи, большой энтузиазм. Речь Мышкина была у всех на устах⁸ . Встретить кого-нибудь из этих героев, повидать их было нашей мечтой. И вот мы узнаем, что судьи решили выпустить на время, пока закончится дополнительное следствие, некоторых привлекавшихся к суду революционеров. Не помню, по чьей инициативе, но милейшая коммуна решила устроить тайную вечеринку в честь "выпущенных". На эту вечеринку была приглашена и я со своей подругой Теофилией Васильевной Полляк...

Мне указывают на красивую, стройную женщину, танцующую кадриль. Кто это? Это Корба⁹ , привлекающаяся по большому процессу. Мы с товарками-счастливицами, которым удалось попасть на заседание процесса, говорили о геройском поведении подсудимых, о Мышкине... Входит в зал пара - мужчина, молодой, красивой, интеллигентной наружности, и женщина, среднего роста, с симпатичным лицом¹⁰ . Черты мужские мне знакомы, где-то видела их, но где? Женщину встречала на студенческих собраниях, но не была с ней знакома лично. Моя подруга Теофилия Васильевна подходит к ним, здоровается. "Это Плеханов, - говорит она мне. - Он нелегальный, скрывается от полиции. Он здесь долго не останется, забежал, чтобы встретиться с подсудимыми. Хочешь я тебя представлю? Он мне говорил о тебе, хочет с тобой познакомиться". Плеханов, герой Казанской демонстрации, тот самый "Жорж", в котором души не чают рабочие! Меня охватило такое волнение, что [я] отклонила предложение моей подруги, сказавши: "Нет, не теперь, в другой раз"... Появление Георгия Валентиновича вызвало интерес среди присутствующих на вечеринке революционеров. Его имя было очень популярно в среде революционной студенческой молодежи. На Казанской демонстрации я не была и узнала о ней после того, как она состоялась, но интерес к ней и ее участникам был среди нас большой. Хотя как лавристка я не сочувствовала демонстрациям и находила их преждевременными и напрасной тратой революционных сил, но отвага, храбрость участников этого первого, открытого протеста против безобразий царского режима говорили нашим молодым сердцам и вызывали в нас восторженные чувства.

Кружок лавристов, к которому я была близка по своим революционным симпатиям, относился к Плеханову как к бакунисту недружелюбно. "Бакунисты - народ легкомысленный, и от них надо быть подальше, подальше от уверения в том, что революция произойдет у нас скоро, через год, максимум два". Но, несмотря на отрицательное отношение моих близких товарищей по тогдашним моим взглядам и симпатиям, меня герой Казанской демонстрации очень заинтересовал, и я очень рада была случаю познакомиться с ним поближе. Этот случай представился относительно скоро. На той же улице, где помещалась коммуна "12 спящих дев", помещалась и наша скромная коммуна на 7-й улице Песков, в доме Николаева. Этот дом был сплошь заселен студентами, студенческими семьями. Наша коммуна, членами которой были Софья Николаевна Присецкая-Богомолец, Теофилия Васильевна Полляк, С. П. Чудновская¹¹ и я, занимала небольшую, но уютную квартиру...

В один прекрасный день к нам обращаются от имени Георгия Валентиновича Плеханова с вопросом, не сможем ли мы приютить у себя на некоторое время нелегального рабочего, бежавшего недавно из ссылки. Я с восторгом, сколько мне помнится, отозвалась на эту просьбу. Это даст мне возможность познакомиться с революционером-рабочим, осуществить мою мечту встретиться близко с героем Казанской демонстрации, расспросить его о многом, рассказать ему о впечатлениях, вынесенных мною из моих встреч, разговоров и работы в деревне. Я в это время начала колебаться между лавризмом и бакунизмом. Этим колебаниям в значительной степени способствовали

впечатления, свежевынесенные [мною] из пребывания в течение лета 1877 т. в Широком, в Самарской губернии, куда я отправилась, чтобы поработать в крестьянской среде... Это было в начале 77-го года, когда клич в "народ" имел для нас, революционно настроенной молодежи, значение нравственного призыва. Там, в "народе", мы измерим свои силы, увидим, на что мы способны, чему посвятить свою жизнь. О своем горячем стремлении стать в близкое отношение к крестьянской среде я не раз говорила с моей подругой Дорой Семенович. Она написала о моем стремлении поработать среди крестьян своему зятю, земскому врачу, служившему в селе Широком, Самарской губернии. Через некоторое время я получила от него приглашение приехать к ним и поработать в качестве фельдшерицы-добровольца под его руководством, на что я с радостью согласилась.

...В первый день приезда [в Широкое] я двинулась к земскому врачу, представилась ему и его жене. Врач давал мне работу на дому у крестьян, я исполняла также фельдшерскую работу во время приемов. Мое сближение с крестьянами шло быстро. Село было населено главным образом сектантами, молоканами¹² . Было несколько духоборов¹³ . Я присматривалась к их жизни и заметила разницу в материальном состоянии этих представителей разных сект. Молокане были зажиточные хозяева, имели прекрасные деревянные дома, часто двухэтажные, большие участки земли. Духоборы - бедные, занимались ремеслами, так как их маленькие земельные участки не давали им необходимых средств к существованию. Любознательность у крестьян была большая. Многие из них были грамотные, но читали главным образом евангелие, библию и не всегда понимали эту божественную литературу. Помню, как один молодой крестьянин обратился ко мне с просьбой объяснить ему, как понять евангельское изречение: "Твоя левая рука не должна ведать, что дает правая". Он не понимал иносказательного смысла этой параболы и был очень удивлен и благодарил за мое объяснение.

Я занималась с крестьянами, объясняла им некоторые законы физики, космографии, делилась с ними тем, что знала о небесных светилах. Любимым моим учеником был духобор, башмачник Федор, крестьянин лет 25 - 30 с серьезным, одухотворенным лицом. В селе он пользовался уважением как хороший, честный, с духовными запросами человек. У него я просиживала длинные вечера и беседовала с ним на разные научные темы. Интерес у него был громадный ко всем научным вопросам. Тут же сидела его молоденькая красавица жена, которая, видимо, гордилась своим мужем, его интересом, который он проявлял к науке. С Федором я читала Флеровского "Положение рабочего класса в России"¹⁴ , и он соглашался, что надо поднять уровень потребностей крестьян и рабочих, так как этот уровень слишком низок и это одна из причин их отсталости и бедности. Приглашенная в какой-то праздник в молоканскую семью, я им читала стихи Некрасова "Крестьяне на Руси". Сильное впечатление произвело на присутствующих женщин стихотворение о том, как слеза матери, огорченной тем, что к пище детей она не может прибавить соли по бедности, пополнила [ее] недостаток. Помню, что на их вопрос, как живется в больших городах, я им рассказывала о том, как правительство преследует, арестовывает, держит в тюрьмах людей, которые распространяют правду среди бедствующего народа и отдают свою жизнь на борьбу, чтобы вывести народ из бедственного состояния. "Да, - сказала мне хозяйка дома, - мы вас понимаем, и нас правительство преследует за веру, мы вас понимаем и сочувствуем вам". Я занималась с крестьянами, главным образом стараясь им дать общее образование, и вела очень осторожно социалистическую пропаганду. Несмотря на мою осторожность, мой квартирный хозяин, старшина села Широкого, пришел ко мне в комнату и предупредил меня, что мое присутствие в селе и занятия с крестьянами вызвали подозрение среди местной полиции и его призвали, чтобы расспросить обо мне, но мой хозяин успокоил начальство, и меня не трогали.

Село Широкое, благодаря [врачам-народницам] сестрам Семенович и врачу, который был известен своим радикальным образом мыслей, привлекало к себе много революционеров, которые задавались целью сблизиться с народом, пожить его интересами. Так, в мою бытность туда приехала революционерка-бакунистка Кутузова-Кафиеро¹⁵ , которая поселилась со мной рядом и с которой мы очень подружились, и Вера Николаевна Фигнер¹⁶ , которая тоже очень хотела устроиться у врача в качестве фельдшерицы. Но место фельдшерицы было уже занято мной, поэтому она осталась толь-

ко сутки и двинулась в Самару. Она была очень огорчена тем, что место фельдшерицы было уже занято, но отнеслась ко мне, своей сопернице, очень мило. Я ей предложила гостеприимство на время ее пребывания в селе. Вера Николаевна привезла с собою только что выпущенный роман Чернышевского "Пролог к прологу"¹⁷ . Надо было его прочесть в этот же день, так как на другой день он должен был быть ей возвращен. Мы читали его сообща в семье Семенович и просидели над ним целую ночь. Впечатление от этого произведения было потрясающее. С тех пор ушло 65 лет, но и теперь я вижу перед собой возбужденные лица читателей за чтением обожаемого автора... Несколько позже, по возвращении в Петербург, от друзей Александра Михайлова¹⁸и Георгия Валентиновича я узнала, что Вера Николаевна в эту эпоху своей жизни, то есть в 1877 г., работала как пропагандистка среди интеллигентной молодежи и пользовалась большим уважением и успехом в этой среде, в особенности среди военной молодежи...

В селе Широком я пробыла до осени, до начала занятий в Медицинской школе. Рассталась я с крестьянами чрезвычайно дружески. Многие из крестьян, которых я лечила, проводили меня до станции железной дороги, бабы нанесли подарков: яиц, живых кур, платков... С духобором Федором я обещала вести переписку, обещала высылать книги, газеты, что я и делала в течение всей зимы 77/78 года. В результате своего пребывания в селе Широком... я вынесла впечатление, что население села любознательно, но не революционно. Обо всем этом, о свежих впечатлениях, вынесенных за свое краткое, увы, слишком краткое пребывание и непосредственные сношения с крестьянами, я и хотела поговорить с Георгием Валентиновичем. От своих товарищей из кружка лавристов я слышала отзыв о нем как о смелом, энергичном молодом революционере, заблуждающемся, как все бунтари-бакунисты, верящие, что социальная революция произойдет у нас скоро, через десяток лет самое большее, что в экономической жизни нашего народа имеются основы для будущего социалистического строя, что община есть базис, из которого разовьется в будущем тот строй, к которому стремятся социальные ученые Запада, что наша страна, хотя и отстала во многих отношениях от Запада, имеет то преимущество перед гнилым Западом, что в ней нет капитализма и нет пролетариата в западном смысле этого слова, что наши рабочие недавно отошли от сохи и по своим симпатиям и всей своей психологией остаются крестьянами, которых легко поднять против помещиков, правительства, наложивших на них тяжелый гнет выкупных платежей, податей. Я ждала с нетерпением возможности потолковать с Георгием Валентиновичем обо всех этих вопросах, собиралась сообщить мои впечатления, выразить ему свои сомнения относительно восприимчивости к социалистической пропаганде в сектантской среде, и вообще о многом хотелось мне поговорить с героем Казанской демонстрации, с популярным в рабочей среде "Жоржем".

Наконец осуществилась моя мечта: в декабре 1877 г. явился в нашу студенческую коммуну, помещавшуюся в доме Николаева, на 7-й улице Песков, Георгий Валентинович... В этот первый вечер Георгий Валентинович засиделся за полночь, и мы вели беседу о работе в народе, я передала свои впечатления, свежевынесенные из недавнего пребывания в деревне, о работе среди молокан, моем близком знакомстве с духобором башмачником Федором, высказала свои сомнения относительно плодотворности социалистической пропаганды и в особенности агитации среди молокан и т. д. Георгий Валентинович не соглашался со мной, говорил с глубокой верой и большой убежденностью об идейной восприимчивости народа... ...Разговор с Георгием Валентиновичем произвел на меня сильное впечатление. Мои лавристские взгляды слегка поколебались в смысле внесения большей активности, большей революционности в работу среди народа. С народом надо говорить не о туманных пятнах, не развивать перед ним системы Лапласа¹⁹ , чем занимаются лавристы, [а] вести агитацию на почве его правительственных преследований. Георгий Валентинович произвел на меня сильное впечатление блеском своего ума, остроумием и убежденностью.

Скоро, в марте месяце, началась первая стачка на Новой бумагопрядильне на Обводном канале²⁰ . Эта стачка вызвала сильнейшее сочувствие и интерес в нашей студенческой среде... В стачке рабочих на Новой бумагопрядильне мы все видели протест униженных и оскорбленных против сильных мира сего, а социалистически настроенные элементы женских курсов видели в ней шаг к осуществлению наших

идеалов. Я, как и некоторые другие мои товарки, сильно увлекалась рабочим движением, обегала своих знакомых, доставала деньги на помощь рабочим-стачечникам. Это было в первых месяцах 1878 года. Тогда мы, женское студенчество и вообще студенчество, были охвачены еще другим стремлением альтруистического характера. Мы стремились к живому делу, [хотели] отдать ему своя силы. Война за освобождение братьев-славян была в полном разгаре²¹ . Еще в начале 1877 г., охваченная страстным желанием внести свою лепту в движение, охватившее русское общество всех слоев, до студенческой молодежи включительно, на наших женских медицинских курсах образовалась группа в 20 - 30 человек, которые подали заявление начальнице курсов о нашем желании поехать на театр военных действий в качестве фельдшериц или сестер милосердия. Ушел ряд месяцев, и мы не получали ответа. Мы очень волновались из-за этого, как нам казалось, невнимательного отношения к нашему заявлению. Закончив переходные экзамены на последний курс, я отправилась в начале июля 1878 г. к родителям, которые жили тогда на хуторе отца в Одесской области, вблизи города Овидиополь. Место это - Дальницкие хутора - помещалось между Черным морем, которое находилось на расстоянии двух-трех верст от хутора, и Днестром. Отправляясь к родным в Одесский округ, чтобы выждать время, когда получится извещение о выезде на место военных действий, я обратилась к своим друзьям-революционерам, чтобы узнать, нет ли у них каких-нибудь поручений на юг и за рекомендациями. Я получила от Александра Михайлова рекомендацию к Марусе Ковалевской²² , к барону Иксу²³ , известному меценату, революционно настроенному писателю, директору-редактору "Одесских новостей". Время было бурное, ожидался процесс Ивана Ковальского²⁴ , члена южного бунтарского кружка, оказавшего вооруженное сопротивление, когда к нему полиция явилась с целью обыска и ареста. Барон Икс был центром, вокруг которого ютилась революционная одесская молодежь. Его прекрасный особняк был предоставлен революционному кружку для вечеринок с революционной целью, тут же находился склад оружия, революционных книг, прокламаций. Наезжая из Дальницких хуторов в Одессу, я познакомилась с местным революционным миром, нашла старых приятельниц, сестер Ге, познакомилась с Чубаровым²⁵ и Давиденко²⁶ . Приятели сообщили мне о готовящейся демонстрации на площади перед зданием суда в случае, если вынесут Ковальскому смертный приговор. Я находилась в тревожном ожидании. Но до суда оставалось еще много времени. В особняке барона Икса состоялся литературно-музыкальный вечер с революционной целью. Главным организатором была Маруся Ковалевская. Посетителями вечера были главным образом молодежь. Тут я встретила своих соучениц по херсонской гимназии - сестер Ге, младшего сына священника деревни Ивановка, приятеля отца и друга нашей семьи... Не помню, на этом ли вечере или позже, я встретилась с молоденькой революционеркой Чернявской²⁷ , сыгравшей впоследствии крупную роль в нашем революционном движении и попавшей в политическую эмиграцию одновременно с нами, то есть мной и Георгием Валентиновичем, Дейчем, Засулич и др. Тут, на вечере, я была приглашена посетить женскую студенческую коммуну, в которой я встретилась и имела интересный и длинный разговор с Чернявской. Она была революционеркой с мистическим элементом, находилась под сильным влиянием Достоевского, с которым переписывалась о смысле жизни, о истине и т. д. Меня, признаюсь, поразило в революционерке увлечение автором "Дневника писателя" и "Бесов", которые мы рассматривали как злой пасквиль на революционеров. Но впечатление эта молодая искательница истины произвела на меня большое своей глубиной и искренностью.

Скоро после вечера у барона Икса я двинулась к себе домой, на Дальницкие хутора, куда должно было прийти мое назначение на театр военных действий. Но назначение запаздывало. Это дало мне возможность дотянуть до процесса над Иваном Ковальским. Маруся Ковалевская надеялась, что ей удастся попасть в зал суда и меня провести туда. К определенному часу я явилась за ней в особняк барона Икса. Мне заявили, что она очень скоро явится, и просили подождать в зале нижнего этажа, в котором я узнала бывший буфет. Я просидела с полчаса в ожидании и была свидетельницей прихода ряда молодых людей, которые заходили в соседнюю комнату и выходили оттуда вооруженными - кто с ружьем, кто с револьвером, кто с кастетом. Я услышала даже с того места, где ожидала Марусю, через незакрытую дверь, слова: "Мне револьвер", "Мне ружье". Мне живо помнится, что я была удивлена этой сце-

ной, которая показалась недостаточно конспиративной, легкомысленной. И молодые люди, выходившие из таинственной комнаты, имели вид детей, которым дали в руки опасную игрушку. Таково было мое впечатление, хотя сама я в это время была еще очень молода: мне шел 20-й год. Я находила членов южной организации плохими конспираторами. Поэтому я очень удивилась словам Маруси, когда мы с ней спустя некоторое время беседовали, направляясь на площадь, куда выходил фасад здания, где судился Ковальский: "К северянам я не имею большого доверия по части их конспиративности, они приезжают, знакомятся с единомышленниками, завязывают связи, записывают адреса, не уничтожают последние, а мы потом расплачиваемся, нас полиция арестовывает". Это ее замечание мне очень не понравилось, я запротестовала, заявила, что наши северные организации, как лавристов, так и бунтарей, имеют крупных организаторов и конспираторов и что упрек, выслушанный мною из ее уст, кажется мне несправедливым.

Мы пришли на площадь. Она была полна народу, главным образом молодежи, на вид студенческой. День близился к концу. Наступали сумерки. Маруся, сколько мне помнится, начала протискиваться через толпу, я осталась и скоро потеряла ее из виду. Больше я ее не встречала. В толпе слышится волнение, ждут окончания суда и приговора. Простояли мы долго. Наступила темнота. Вдруг раздается молодой, знакомый голос, громко, во всеуслышание, с волнением этот голос провозглашает: "Ковальскому - смертная казнь!" Этот голос и эти слова и теперь звучат в моих ушах, несмотря на ушедшие шестьдесят пять лет. Эту страшную весть сообщила недавняя моя знакомая Чернявская. Толпу охватило неописуемое волнение. Раздались крики из разных концов площади: "Долой суд! Убийцы! Долой самодержавие!" Площадь моментально была во власти полиции, жандармов, началась свалка, драка. Толпа, защищаясь, хлынула в соседние улицы. Людская волна понесла меня и выволокла в какой-то двор. Кто-то из толпы закрыл ворота. Толпа во дворе притихла. С площади доносились выстрелы, стоны, разрывавшие душу. Мы оставались взаперти долго - час-полтора. Наконец кто-то отпер ворота, и толпа разошлась. Я направилась к своим родственникам Моргулисам, где я всегда пользовалась гостеприимством во время моих кратких пребываний в Одессе, Путь мой шел через Приморский бульвар. Идя по бульвару, я увидела сидящую на скамейке молоденькую Гуковскую, а около нее группу молодых людей. Гуковская о чем-то горячо говорила. Когда я поравнялась с ораторшей и окружавшей ее группой гимназистов и студентов, я увидела среди них знакомых молодых людей, встреченных мною на вечере у барона Икса. Между ними был упомянутый выше сын нашего друга, священника. На вопрос, что они здесь делают, мне ответили, что они идут с демонстрации, что их, наверное, арестуют, а между тем при них имеется оружие: револьверы и прочее. Жалко это все бросить. "Вы здесь неизвестны, не рискуете. Не можете ли взять эти вещи с собой?" Я взяла протянутое мне оружие, а им посоветовала разойтись по домам, что они и сделали. По приходе на место моего пребывания я снесла в погреб оружие и спрятала его, зашла в свою комнату и, ничего не сказавши своим милым хозяевам, чтобы их не тревожить, ушла в свою комнату. На другой день, перед тем как вернуться на Дальницкие хутора, где находилась и, наверное, тревожилась моя мать, хотя она была далека от мысли, что я присутствовала на демонстрации, я отправилась к своим знакомым в студенческую коммуну, чтобы узнать, живы ли, здоровы ли они, вернулась ли наша милая и храбрая Чернявская. Квартира моих приятелей помещалась в нижнем этаже и выходила окнами на улицу. Когда я подошла к дому и намеревалась уже войти в подъезд, я заметила одну из жительниц коммуны. Она тихим шепотом осведомила меня, что на квартиру к ним нельзя, что к ним явилась полиция и оставила там засаду. Я ушла и направилась на заезжий двор, где договоренный мною крестьянин с подводой ждал меня, чтобы двинуться на хутор. По дороге я встретила Чубарова и Давиденко, с которыми я встретилась несколько дней перед этим и которые, особенно последний, произвели на меня впечатление симпатичных, преданных делу людей. "Как хорошо, что мы с вами, Розалия Марковна, встретились. Нам необходимо с вами переговорить по важному делу и, не зная вашего одесского адреса, не знали, как с вами встретиться. Мы с вами хотели поговорить по поводу Гуковской. Ее надо отсюда увезти. Мы уверены, что полиция ее разыскивает после демонстрации. Она не ночует дома, но она, наверное, попадется, а по ее следам и другие попадутся. Не можете ли вы нам помочь

в этом деле? Надо непременно, чтобы она скрылась, уехала отсюда". "Эту девочку надо спасти", - сказала я себе. Другого подходящего места, кроме Дальницких хуторов, я не вижу. Я дала им подробный адрес моего местожительства, то есть хутор моих родителей, указала заезжий двор, где она может найти подводу, просила товарищей, чтобы она о своем месте пребывания никому не говорила ни слова. И Чубаров и Давиденко уверяли меня, что Гуковская, несмотря на свою молодость, очень серьезна, понимает, что такое конспирация. Ждать молодую деятельницу я не могла: я уже просрочила время моего возвращения к родным. Вернувшись на хутор, я скрыла от матери, чтобы ее не тревожить, свое присутствие на демонстрации и попросила у нее позволения приютить у нас на хуторе сестру моей товарки по медицинским курсам. Мои родители были чрезвычайно гостеприимны, охотно принимали моих товарок, проявляли по отношению к ним радушие, гостеприимство, заботливость...

...Несколько дней спустя явилась она (Гуковская). На мой привет и вопрос, как она доехала, она огорошила меня заявлением далеко не конспиративного характера. Она, во- первых, по дороге старалась спропагандировать молодого крестьянина, который привез ее на хутор. "Он произвел на меня прекрасное впечатление, и я обещала с ним еще потолковать", - сказала она мне... Кроме того, денег, чтобы расплатиться с крестьянином за путь, сделанный из Одессы на хутор, у нее не оказалось, и она, чтобы не остаться в долгу, вынула свои серебряные часы и дала крестьянину в расплату за проезд. Я, несмотря на свои молодые годы, поняла всю неосторожность этого поведения, попросила ее быть поосторожнее; в ближайшую деревню, где жил симпатичный молодой крестьянин, не ходить и вообще помнить, что ее одесская полиция разыскивает... Она согласилась с этим и обещала вести себя осторожно. Мы с гостьей читали любимых тогдашней молодежью авторов: Чернышевского, Добролюбова. Я скоро убедилась в том, что моя новая приятельница мало знает, мало читала. Я старалась ей внушить, что революционер должен быть образован, читать, познакомиться с историческими событиями, изучить политическую экономию, социальные науки. Я тогда была рьяной лавристкой и проникновению знаний в революционную среду придавала первостепенное значение. Моя приятельница слушала меня с вниманием и решила последовать совету: серьезно поработать над своим развитием... "Я поеду с вами в Петербург, поступлю в высшее учебное заведение, может быть, на Бестужевские курсы, буду учиться. Вы правы: чтобы других учить, надо прежде всего самой подучиться".

Пробыла эта милая девочка у нас на Дальницких хуторах спокойно до моего отъезда. В конце июня я получила распоряжение выехать в Румынию, в столицу Бухарест, где мне назначат место службы. Я вынуждена была покинуть мою молодую приятельницу. У меня явилась мысль взять ее с собой в Румынию, а оттуда отправить в Швейцарию, где в это время находилась для лечения легких моя лучшая приятельница Теофилия Васильевна Полляк. Но для этого мне надо было достать паспорт на чужое имя. В то время это было легко сделать. Я сама два года спустя уехала за границу с паспортом своей родственницы. Но меня остановило тревожное время, связанное с демонстрацией перед судом после осуждения на смертную казнь И. Ковальского. Ее, вероятно, разыскивают, фотографии посланы на границы, думала я, и отказалась от этой мысли. Потом, когда я была в Румынии, я из писем сестер и впоследствии из их рассказов узнала, как легкомысленно моя гостья попала в руки одесской полиции... Несколько дней спустя после моего отъезда Гуковская заявила сестре, что она должна непременно съездить в Одессу повидать "Ганку" по неотложному делу, что она вернется на хутор, как только исполнит свою обязанность. Сестры ее всячески отговаривали от этого неосторожного шага, но ничего с ней поделать нельзя было. Она грозилась уйти пешком в Одессу. Сестра, убедившись, что никакие уговаривания не помогут, повезла ее в Одессу, довезла до указанного адреса, а сама вернулась домой.

Несколько дней спустя моя молодая, но твердая духом приятельница была арестована у той самой "Ганки", к которой она стремилась всей душой во время своего пребывания на хуторе... Позже, по возвращении из Румынии, я узнала, что Гуковская с другими участниками демонстрации перед судом, где вынесен был приговор Ковальскому, судилась по этому делу, что следственные власти и судьи допрашивали нашу молодую гостью, где она скрывалась в течение трех недель, обещали ей смягчить наказание, если она откроет место своего пристанища и назовет фамилии людей, давших ей приют, но она заявила, что этого сказать не может, и выдержала характер до

конца суда. Мне передавали, что она вела себя на суде гордо, смело, с большим тактом. Ввиду молодости Гуковская была осуждена на несколько лет ссылки. Царское правительство сосредоточило свой гнев на родителях малолетней революционерки. За неумение воспитать свою дочь в "здоровом" направлении родители тоже поплатились ссылкой. Девочка не выдержала ужасов ссылки и через несколько лет покончила самоубийством: она заболела психическим недугом...

Но... вернемся к рассказу о моих странствиях. Встретилась я с группой студенток медицинской школы на границе Бессарабии и Румынии, сколько мне помнится, в Галаце. Нас было человек шесть, среди них мне припоминаются Маркевич (в будущем Винцковская), Порожнякова, Константиновская и др. На границе нас румынские власти встретили с большим радушием, не смотрели наших паспортов, усадили нас в вагон первого класса, и мы приехали в столицу Румынии оживленные, сильно заинтересованные новой страной. Это было первое наше путешествие на Запад... Мы отправились в Медицинское управление. Начальник встретил нас очень ласково, заявил нам, что наши свежие, молодые силы нужны, так как медицинский персонал очень утомлен, нуждается в отдыхе после длительной, тяжелой работы... и посоветовал как можно скорее... отправиться на назначенные нам места. Мне начальник указал 147-й госпиталь в городе Бузео на расстоянии двух часов езды по железной дороге от Бухареста. Моей приятельнице Порожняковой достался госпиталь в Плоештах и т. д.

Я пробыла в Бузео два месяца, работала почти не покладаючи рук, исполняла, как умела, мои обязанности врача, больные были мною довольны, но я не получила того удовлетворения, какого ожидала; я была бы более удовлетворена, если бы отправилась, как мечтала, на театр военных действий, отдать всю себя на риск, жертву, вот о чем я мечтала...

(Окончание следует.)

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Первая в России социально-революционная демонстрация перед Казанским собором в Петербурге 6 декабря 1876 года. В ней участвовало несколько сот народников и примыкавших к ним рабочих. Речь перед собравшимися произнес Г. В. Плеханов. В ней он призывал к свержению царского самодержавия и провозглашал лозунг "Земля и воля крестьянину и рабочему!". Многие участники демонстрации были арестованы, а Плеханов, которому удалось скрыться от полиции, перешел на нелегальное положение.

² Корниловы Александра Ивановна (род. в 1853 г., сконч. после 1938 г.), Вера Ивановна (1848 - 1873 гг.) и Любовь Ивановна (1852 - 1892 гг.) - участницы движения революционного народничества. А. И. Корнилова входила в кружок "чайковцев", сблизилась с Софьей Перовской, вела пропаганду среди рабочих Петербурга, участвовала в организации побега П. Кропоткина, была арестована, сидела в разных тюрьмах, затем сослана. В. И. и Л. И. Корниловы - члены кружка "чайковцев"; были активными деятельницами "Красного Креста" для помощи политзаключенным.

³ Таксис Антон Феликсович (род, в 1852 г., дата смерти нам неизвестна) - видный петербургский лаврист, с 1874 г. жил на нелегальном положении, организовал побег из тюрьмы двух товарищей, вел революционную пропаганду среди рабочих Петербурга. С 1875 г. жил за границей, где принимал участие в издании журнала "Вперед". В 1877 и 1879 гг. нелегально приезжал в Россию. В 1881 - 1883 гг. снова жил в Париже, затем вернулся в Россию.

⁴ Семеновский (Семяновский) Александр Степанович (род. около 1854 г., сконч. после 1930 г.) - революционный народник, вел пропаганду среди петербургских студентов и на Украине, в 1876 - 1879 гг. жил в Петербурге под особым надзором полиции, продолжая революционную деятельность. В 1879 г. арестован и выслан.

⁵ Полляк Теофилия Васильевна (1855 - 1882 гг.), в 1878 - 1879 гг. примыкала к землевольческим кружкам, в 1879 г. за ней был установлен негласный надзор

полиции, в конце 1880 г. на короткое время была арестована, вскоре эмигрировала. Жила в Париже и Женеве в семье Плехановых.

⁶ Гинсбург (Гинзбург) Лев Савельевич (1851 - 1918 гг.) - один из видных петербургских лавристов, входил в кружок народников, придерживавшихся наиболее умеренных взглядов.

⁷ "Процесс 193-х" - наиболее крупный политический процесс в царской России над участниками "хождения в народ".

⁸ Мышкин Ипполит Никитич (1848 - 1885 гг.) - революционный народник. В 1874 г. пытался организовать освобождение Н. Г. Чернышевского из сибирской ссылки, но был арестован. Один из главных обвиняемых по "процессу 193-х". Приговорен к каторжным работам, пытался бежать с Карийской каторги и был переведен в Шлиссельбургскую крепость. Расстрелян за протест против тяжелого тюремного режима.

⁹ Корба Анна Павловна (1849 - 1939 гг.) - революционный народник, была близка к землевольцам, с 1879 г. - агент Исполнительного комитета "Народной воли". Участвовала в подготовке покушений на Александра II и в устройстве нелегальной типографии. В основном вела пропаганду в военных и студенческих кругах. В 1882 г. была арестована и приговорена к 20 годам каторги.

¹⁰ Речь идет о первой жене Г. В. Плеханова Наталии Александровне Смирновой (1852 - 1922 гг.), участнице народнического движения.

¹¹ Чудновская Софья Павловна в 1874 - 1875 гг. входила в народнические кружки, была под негласным надзором полиции.

¹² Молокане - христианская секта, критиковавшая догматы и обряды господствующей церкви. В мировоззрении молокан имелись черты социального протеста, за что они подвергались правительственным репрессиям. В среде молокан было сильно классовое расслоение.

¹³ Духоборы - христианская секта, отрицавшая церковные обряды, считавшая веру делом внутреннего убеждения. Духоборы не подчинялись властям, их утопический социальный идеал - коммуны, живущие на основах равенства в труде и распределении. На практике верхушка духоборческих общин эксплуатировала большинство единоверцев. В конце XIX в. 8 тыс. духоборов переселились в Канаду.

¹⁴ Книги В. В. Берви-Флеровского "Положение рабочего класса в России" и "Азбука социальных наук" в 70-х годах XIX в. оказали большое влияние на развитие демократического и революционного движения в России. Высокую оценку первой книге дал К. Маркс (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 16, стр. 427 - 428).

¹⁵ Кафиеро-Кутузова Олимпиада Евграфовна (1843 г., дата смерти нам неизвестна) - революционный народник, из дворян Тверской губернии, жена итальянского революционера-бакуниста К. Кафиеро. В 1875 - 1877 гг. жила среди русских крестьян в качестве учительницы и помощницы доктора и вела среди них революционную пропаганду. В 1877 г. была арестована, но через несколько месяцев выпущена. Весной 1878 г. путешествовала по Среднему Поволжью и вела революционную пропаганду, в 1879 г. была выслана из России, но в 1881 г. нелегально вернулась. Вскоре опять была арестована и отправлена в ссылку в Сибирь, откуда в 1883 г. бежала в Швейцарию.

¹⁶ Фигнер Вера Николаевна (1852 - 1942 гг.) - выдающийся деятель народнического движения, была близка к землевольцам, участвовала в деревенских поселениях, была членом Исполнительного комитета "Народной воли". В 1883 г. была арестована за участие в покушении на царя и приговорена к смертной казни, замененной бессрочной каторгой.

¹⁷ Роман Н. Г. Чернышевского "Пролог" написан им в сибирской ссылке. Первая его часть - "Пролог к прологу" - была опубликована в 1877 г. в Лондоне в издательстве "Вперед" и тайно переправлена в Россию.

¹⁸ Михайлов Александр Дмитриевич (1855 - 1884 гг.) - выдающийся деятель народнического движения, один из основателей "Земли и воли". В 1877 г. в Саратовской губернии вел пропаганду среди старообрядцев. В 1878 г. вернулся в Петербург, где ведал всеми организационными делами "Земли и воли", а затем "Народной воли". Подпольная кличка - "Дворник". В 1880 г. был арестован, присужден к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. Умер в Петропавловской крепости.

¹⁹ П. -С. Лаплас (1749 - 1827 гг.) - выдающийся французский астроном, математик и физик, по философским взглядам примыкал к материалистам.

²⁰ Стачка 2 тыс. рабочих на Новой бумагопрядильной и ткацкой фабрике в Петербурге по Обводному каналу (ныне фабрика имени Петра Анисимова) проходила с 27 февраля по 20 марта 1878 года. Рабочие протестовали против снижения расценок, против штрафов и грубого обращения администрации. Плеханов вел пропаганду среди них, был арестован, но выпущен, так как показал подложный паспорт на имя Александра Сергеевича Максимова-Дружбина. Почти все экономические требования рабочих были удовлетворены. Плеханов поместил без подписи в газете "Новости" корреспонденцию об этой стачке (см. Г. В. Плеханов. Соч. Т. 3, приложения).

²¹ Русско-турецкая война 1877 - 1878 гг. была вызвана международными противоречиями на Ближнем Востоке и подъемом национально-освободительного движения на Балканах. Русские солдаты проявили массовый героизм, а прогрессивные круги России всячески поддерживали эту войну, которая объективно способствовала освобождению балканских народов от турецкого ига.

²² Ковалевская Мария Павловна (1849 - 1889 гг.) - деятель революционного народничества, в 1874 г. входила в одесский революционный кружок, а в 1875 - 1876 гг. - в киевский кружок бунтарей. По приговору "процесса 193-х" в административном порядке была выслана в Харьков под надзор полиции. Действовала на Украине по подложным документам, была активным членом киевского кружка В. Осинского, имевшего название "Социально-революционная партия". В январе 1879 г. арестована и осуждена на каторжные работы на 14 лет и 10 месяцев. В 1889 г. в знак протеста против истязания политической заключенной Н. Сигиды в Карийской тюрьме отравилась и умерла.

²³ Барон Икс - псевдоним публициста Семена Титовича Герцо-Виноградского. Газета "Одесские новости" выходила только с 1884 года. Возможно, Р. М, Плеханова имеет в виду газету "Одесский вестник". Однако ни в одной из редакций этих газет С. Т. Герцо-Виноградский не занимал никакого поста.

²⁴ Ковальский Иван Мартынович (1850 - 1878 гг.) - видный деятель революционного народничества, привлекался по "процессу 193-х", руководил кружком в Одессе. В январе 1878 г. при аресте оказал вооруженное сопротивление, был приговорен к смертной казни и 2 августа 1878 г. расстрелян.

²⁵ Чубаров Сергей Федорович (около 1845 - 1879 гг.), революционный народник, входил в народнические кружки Киева и Одессы. На его квартире было принято решение о проведении вооруженной демонстрации в Одессе во время суда над И. Ковальским. Был арестован в августе 1878 г., оказал вооруженное сопротивление, за что повешен властями в августе 1879 года.

²⁶ Давиденко Иосиф Яковлевич (около 1856 - 1879 гг.) входил в народнические кружки, участвовал вместе с Л. Дейчем, Я. Стефановичем, С. Чубаровым и другими в "Чигиринском заговоре" - попытке поднять восстание крестьян при помощи подложных царских грамот. Был арестован в Одессе в июле 1878 г. и казнен в августе 1879 года.

²⁷ Чернявская Галина Федоровна (дата рождения неизвестна, сконч. после 1923 г.) - деятель "Народной воли", в 80-е годы эмигрировала за границу вместе с мужем И. В. Бохановским, жила сначала в Париже, а потом в Швейцарии. В 80-е годы поддерживала тесные отношения с деятелями группы "Освобождение труда".