Об одном "объективном историке"

Об одном "объективном историке"

"Russian Review". New York. Vol. 19, N 1, pp. 56 - 76.

Американский журнал "Russian Review", ведущий наиболее открытую клеветническую пропаганду против Советского Союза, в начале этого года опубликовал серию статей, посвященных памяти одного из основателей антисоветской исторической школы США, М. М. Карповича.

Не будем разбирать обычных для некролога восхвалений умершего, оставив их на совести авторов. Но одна особенно настойчиво повторяемая похвала стоит того, чтобы на ней остановиться. Главный предмет гордости Карповича и его учеников - это так называемая "объективность" исторических исследований.

Кто же такой М. М. Карпович и что представляет собой его "объективность"? В период революции 1905 г. - эсер, после февраля 1917 г. - кадет, во время империалистической войны - сотрудник военного министерства, после Октября - белоэмигрант - таковы основные вехи биографии этого типичного русского либерального буржуа, становившегося тем правее, чем революционнее становились народы России.

Уехав из России в мае 1917 г. с тогдашним русским послом в США Бахметьевым, Карпович пытался сделать дипломатическую карьеру. Этому помешала Октябрьская революция. Вместе с Бахметьевым он был членом самозванной "русской миссии" в период Парижской мирной конференции, пытаясь "отстаивать интересы" бывшей Российской империи и упорно не признавая реально существовавшего Советского правительства. Карпович с Бахметьевым вплоть до 1922 г. продолжал служить в "русском посольстве", которое не имело никакой связи с Советской Россией и было ей глубоко враждебно. После закрытия этого "посольства" он несколько лет сотрудничал с белоэмигрантскими организациями, читал лекции, занимался переводами. Лишь в 1927 г. перед ним открылась возможность сделать карьеру, на этот раз "ученую". Карпович устроился преподавателем русской истории в Гарвардском университете.

Условия для бизнеса на этом поприще становились все более благоприятными. Ведь до первой мировой войны русский язык, русская литература и история были в США малоизвестны. Впервые сколько-нибудь организованное изучение России было введено в 1885 г. в штате Огайо на курсах миссионеров. К 1914 г. русская история преподавалась только в Калифорнийском и Гарвардском университетах. Революция в России вызвала небывалый ранее интерес к жизни и истории русского народа. С этого времени уже не отдельные американцы, а широкие массы хотели больше знать о народе России, о его борьбе с царизмом, помещиками и буржуазией. Буржуазия, контролировавшая печать и науку, постаралась использовать этот возросший интерес в своих целях - для антисоветской пропаганды, широко привлекая в качестве "ученых специалистов по России" белоэмигрантов типа Карповича, сделавшихся поставщиками самой откровенной антисоветской литературы.

Победа советского народа в Великой Отечественной войне, его успехи в области экономики, науки и культуры еще более усилили интерес в США к русской истории; одновременно американские правящие круги стали энергичнее использовать историю в идеологической борьбе против социалистического лагеря. Американские университеты получили обильные субсидии на подготовку и публикацию работ о России. Разумеется, широкая поддержка оказывалась лишь тем авторам, которые не жалеют черных красок, касаясь русских тем. Американское правительство, фонды Форда и Рокфеллера не поощряют работ, которые не пронизаны ненавистью к СССР.

При Гарвардском университете, где Карпович преподавал русскую историю, был создан "центр по изучению России", щедро финансировавшийся корпорацией Карнеджи. В течение десяти лет, до своей отставки в 1957 г., Карпович принимал активное участие в работе этого центра. Там он и

вырос в "великого ученого", как называет его Вильям Чемберлин, бывший коллега Карповича по журналу "Russian Review". Главная из работ Карповича, "The Imperial Russia, 1801 - 1917" (New York. 1932), - небольшая по объему книжка, выросшая из курса лекций по русской истории. Этот "труд" Карповича (насчитывающий всего 90 страниц) имеет лишь то значение, что даваемые им оценки основных событий прошлого России до сих пор кочуют из работ одного американского "специалиста" по России в работы другого. За тридцать лет преподавания в Гарварде Карпович подготовил большое количество студентов, значительная часть которых преподает сейчас русскую историю в американских университетах, "развивая" и распространяя историческую концепцию Карповича. Именно тот факт, что Карпович оказал влияние на формирование большого отряда реакционных американских историков, а не сами его труды, заставляет сегодня говорить о нем.

В чем же заключаются исторические взгляды Карповича, наложившие отпечаток на многие американские произведения по русской истории? В русской истории Карпович усердно и с явным удовольствием выискивал моменты, когда Россия шла "на выучку к Западу". Он хвалил Петра I и видел достоинство Пушкина и декабристов лишь в том, что они "усвоили западную культуру". Эмигрант, лишенный реальных жизненных перспектив, Карпович идеализировал век царизма и крепостничества, считал все дворянство эпохи Александра I и Николая I олицетворением "золотого века русской цивилизации". Правительство Александра II также нашло в Карповиче своего защитника: ведь оно "добровольно" отменило крепостное право.

Чем революционнее, чем ближе к народу стоит тот или другой исторический деятель, тем меньше сочувствия он вызывает у Карповича. О Н. Г. Чернышевском, Н. А. Добролюбове, Д. И. Писареве Карпович говорил с недоброжелательством, хотя снисходительно признавал их "добрые намерения". Народники пользовались его симпатиями лишь в тех случаях, когда выступали противниками марксизма, и вызывали осуждение, если становились на путь решительной борьбы с самодержавием; победа же Октябрьской революции была для Карповича "катастрофой". Любимая его тема - "конституционный эксперимент 1906 - 1917 гг.", попытки русской буржуазии сгладить наиболее уродливые проявления царизма. Преувеличивая историческое значение этих попыток, Карпович хотел бы видеть в них возможность избежать пролетарской революции.

Основной тезис Карповича (его повторяют и многие другие американские буржуазные историки) - это утверждение, что Октябрьская революция была якобы случайна, вызвана "ошибками" отдельных людей. По мнению Карповича, "в истории России не было никакой логики, которая с неизбежностью куда бы то ни было вела. История России была только результатом сложной игры обстоятельств".

Вполне гармонирует с таким идеалистическим подходом к истории, который равное значение в историческом процессе приписывает и главным и второстепенным факторам, чрезмерно большой интерес Карповича и его школы к "истории идей". Недаром Карпович получил из фонда Рокфеллера субсидию на работу по "истории русской мысли". По свидетельству коллег Карповича, он занимался этими проблемами последние два года своей жизни.

Вся историческая концепция Карповича продиктована его политическим положением эмигранта, непримиримо чуждого победившему в стране, из которой он бежал, новому общественному строю. Но эта очевидная зависимость мировоззрения Карповича от политических обстоятельств не мешала ни ему, ни его ученикам заявлять о своей "объективности" при изучении истории. В доказательство этой "объективности" американские буржуазные реакционные историки ссылаются на факт существования различной трактовки ими отдельных исторических вопросов. Действительно, среди учеников Карповича наблюдаются "разногласия" в освещении некоторых проблем русской истории. Часть его последователей, слишком прямолинейно понимая свою задачу использовать историю для того, чтобы "бороться с коммунистической угрозой и успешнее вести "холодную войну" (об этой задаче откровенно пишет в одной из рассматриваемых статей Мартин Малиа), видит в прошлом России только "тиранию и варварство", одинаково мрачными красками изображая все периоды истории России. Другие увлекаются поисками особого "русского духа", который якобы отличает Россию от Запада. Резко противопоставляя Запад и Восток, эти историки пытаются доказать невозможность револю-

ционных преобразований в западноевропейских странах и Америке.

Но их концепции одинаковы в главном: все они равно враждебны Великой Октябрьской социалистической революции, советскому общественному и государственному строю, все они служат целям "холодной войны".

Таково значение буржуазной "объективности", идеологического оружия, за "умелое использование" которого превозносят Карповича его коллеги.