Рейтинг
Порталус

Ленинград

Дата публикации: 26 марта 2014
Автор(ы): Дмитрий БЕЛИЧЕНКО →
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ →
Источник: (c) http://portalus.ru →
Номер публикации: №1395844221

Дмитрий БЕЛИЧЕНКО, (c)

Любой город жив памятью своей истории. Как мы можем зачеркнуть Санкт- Петербург? Как мы можем зачеркнуть Ленинград сейчас? Когда город жив своей историей - история продолжается. И город продолжает расти. Появился на карте ЖК Царская столица и другие новые кварталы. ПРежние постройки постоянно реставрируются и приобретают новые краски и оттенки.

Но город по-прежнему силен своей историей. Блокада, хотя минуло уже полвека, до сих пор имеет след в каждой ленинградской семье. И память о ней - еще и физическая память. Подорванное здоровье, старые раны.

С Вадимом Сергеевичем Шефнером, прозаиком и поэтом, я разговаривал по телефону. Он прихварывал и лежал с температурой.

"Что для меня Питер? В любой день, в любую погоду - мой родной город, пуп земли, центр мироздания. Я родился в нем, и предки мои отсюда. И Линдистрем, капитан с броненосца "Апраксин", и Шефнер, капитан парохода "Маньчжурия", один из основателей Владивостока. Все мое творчество - про Питер и о нем. "Светлый берег", первая моя книга стихов, вышла в 1940 году, перед войной. А "Защита", вторая книга - в 1943-м, в блокаду. Тонкая, в бумажном переплете. Но она вышла в такое трудное время, поэтому я очень ею дорожу. Что бы я ни говорил, я все равно не смогу сказать больше того, что написал за свою жизнь. Питер - город моей любви, город-герой, город-мечта."

Троллейбус перевез меня через Дворцовый мост на Васильевский остров. Там, в больнице имени Ленина, я встретился с Иваном Петровичем Дмитриевым, народным артистом СССР. В будущем году ему исполняется восемьдесят лет.

Двенадцать лет, до 1948 года, работал Иван Петрович в театре Балтфлота. Уже в финскую он давал концерты на боевых позициях, получил медаль "За отвагу". Видел ужасы войны, помороженных наших ребят, думал сначала: ну какое там искусство? Кому это нужно? Но потом понял, как это необходимо именно в тяжелых условиях. Почему-то именно классика: Пушкин, Достоевский, Гоголь, народники. А еще - сценки из разных пьес, частушки, песни.

Война застала Ивана Дмитриева в Таллине. Из Таллина он попал на Ханко. В концертной бригаде

было их четверо: баянист, певец, два драматических актера.

"Когда мы уходили, я взял с собой две буханки хлеба, пять банок консервов, сахар. Те продукты, что оставались, приказали нам уничтожить. Мы не знали, что там голод, - от нас скрывали. Да и что мы могли взять - эсминцы были перегружены.

Когда мы подошли к Тучкову мосту, стали высаживаться, гляжу - стоят группками женщины. Меня поразили худоба их лиц и глаза. Они запали глубоко, так, что смотреть страшно было. Одна протянула ко мне руку - кости, обтянутые кожей. "Морячок, дай корочку хлебца!" Я развязал мешок, протянул ей буханку. С ней началась истерика, она плакала, целовала мне руки.

Я понял, что в городе происходит что-то ужасное.

Я шел по улицам, видел, как медленно передвигают ноги прохожие. Шатаются, сползают по стенам, лежат мертвые. Красивейший город, город-легенда. Он умирал.

Мы жили в Доме культуры Ленсовета, в гримерной. Когда я пришел туда, я никак не мог опомниться от шока. Ребята успокаивали меня. Говорили, Музкомедия работает. "Какая Музкомедия?!" - ужасался я. А она действительно работала. Даже кордебалет: актриски - кто в ватниках, кто - в шинелях. А потом скидывают, выскакивают из-за кулис, танцуют, как бабочки.

А моряки корабли оставили. Какая это трагедия для них - оставить свои корабли. Разбились на бригады. Каперанг Гранин ими командовал. Защищали город.

Помню, приехали под Новый год в одну из таких бригад. Услышал, как бригадир Дыбенко ругается со своим комиссаром: "Опять он ушел! Да он тюкнутый, этот снайпер Александров!" "Да нет, у него вся семья в Белоруссии погибла. Вот и ожесточился". - "Надо бы ему хотя бы валенки передать".

Тут я влез: "Давайте, мы отнесем."

"Да он вас матом пошлет! С ним разговаривать нельзя, он не понимает ничего!"

Дали мне все-таки валенки, совсем новые. Пошли мы вдвоем: я да второй наш артист - Коля Васильев. Певца и баяниста брать не стали. Ползали по передовой, пока не нашли его, этого снайпера. Сильно сначала крыл, но как валенки увидел - чуть подобрел. Уселись в его земляночке, коленями друг в друга упираемся. Говорю: наша основная задача - заставить тебя улыбнуться. Он: меня? И снова крыть. Я ему: а ты вообще улыбаться-то умеешь?

Пушкина ему читали. Спели песню ему - из старых, про блины. Коля анекдотов порассказал. Потом спросил он нас - как там в Ленинграде. В общем, на прощание даже расцеловались.

А потом, после войны, наверное, лет десять уже прошло, я встретился со снайпером - он ждал меня у выхода из театра. Это мы потом с ним коньяк пили, вспоминали. А тогда просто расплакались. Почему? Наверное, потому что живы остались..."

Бабушка жены моей, Зинаида Владимировна, блокадница, рассказывала мне: "Раньше я и в Бога не верила, и в какие-то там приметы, в церковь не ходила. А тут мне приснился сон. Я его никогда не забуду, вспоминаю все время.

Чудится мне, выхожу я на улицу, а на улице такая темень, я ничего не вижу, и очень тихо. Думаю: что такое, что случилось? Потом, когда глаза мои привыкли к темноте, вижу контуры голов. Люди стоят. И молчат. Думаю, что такое, что молчат-то? Вхожу в эту толпу потихоньку. И все только тихо друг другу: ну посмотри, ну посмотри. Одни говорят: вижу, ой, вижу. Другие: нет, не вижу. Подняла и я голову. И я увидела: от горизонта до горизонта огромная красная полоса. Много шире радуги. И такая красная. Я руки сжала и шепчу: Господи, да что же это такое?! А мне отвечает голос. Именно левитановский. Левитан тогда все время выступал, говорил всякие там известия. Таким вот голосом металлическим, левитановским: это то, что победа будет за нами. Мне так стало страшно! Я аккуратненько так повернулась и увидела: среди всего этого народа огромная женщина стоит. Вся покрытая черным. Поглядела я и думаю: ой, это она. И вдруг она пропала. От страха я проснулась. И когда я рассказала другим про этот сон, мне говорят: пойдем к гадалке. И гадалка мне сказала: милая моя, это, что черное ты видела, - это великое несчастье, это горе, это траур нашей страны. Что ты видела народа много - всегда будешь среди людей. Красная полоса - реки крови нашей. Те люди, что не видели ее: вот им показывают, а они говорят: не вижу, хотя как это можно было не увидеть, - эти люди не доживут до конца войны. А те, кто видел, - доживут. Так что вы будете живы, и победа будет за нами."

Много мне рассказывала бабушка Зина. Как бомбили Бадаевские склады, а она как раз мылась с подружками в бане, и кричали девушки, боясь, что убьют их, и выскакивали намыленные в предбанник. Как пропал без вести на фронте муж. Как, узнав, что беременна, попыталась уехать, но было уже поздно, дорогу на Мгу перекрыли. Как за ней, с трудом уже ходившей, ухаживала двоюродная сестра Мария. Как резали кошку, как варили столярный клей, называя его "студень", как купили на Сенном мяса, начали жарить, а оно как-то по-особому расползлось на сковородке, и Мария молча вышвырнула мясо это в окно, потому что оно было человеческим. Как осталась бабушка Зина одна, и приютила ее незнакомая дворничиха, у которой самой было трое голодных детей. Как родила здорового ребенка в самое страшное время блокады, в ноябре, и ребенок этот заболел на холоде и умер через двадцать три дня от антонова огня, и отнесла она его в часовню в Александро-Невской лавре, туда, где складывали детей. И взрослых тоже складывали в лавре и вывозили потом грузовиками. Как пошла связистом на фронт, в 67-ю армию, армию-блокадницу, прорывала блокаду, потом наступала, спала по два часа в сутки, догоняя бегущего от Ленинграда немца, и не боялась под бомбежкой, под обстрелом, потому что верила в свой сон. Как уже после войны, выйдя замуж во второй раз, однажды разбудила фронтовика-мужа криком: "Тревога!", потому что приснилось ей небо, гудящее небо, все в самолетах. Муж спросонья вскочил, забегал по комнате, ничего не понимая, бормоча: "Где тревога, какая тревога?" Потом высунул голову в окно и сказал, успокоившись: "Это машины мусор берут". А были в то время в Ленинграде трофейные немецкие машины, которые всасывали в себя мусор с гудением, напоминавшим гул самолетных моторов.

...Мемориал "Разорванное кольцо", построенный на месте бывшего УРа, у парка Победы, Михаилом Константиновичем Аникушиным, был пуст. Только трещали, полыхая, факелы на гранитном кольце. Я спустился вниз. На белой стене блестели имена Героев Советского Союза, воевавших за Ленинград. В витринах, под стеклом, лежала школьная тетрадка, в которой выцветшими чернилами были написаны склонения: умереть - умирать - мор. В другой витрине - весы с гирьками и доска. "На этой доске мы в 1941-м резали наш хлебушек". И тут же спекшийся кирпичик - блокадный хлеб.

Я был один. Женщина, подошедшая ко мне, сказала, что посетители здесь бывают, и много - просто я попал не в то время. "Особенно много, - сказала она, - будет 27 января, в день снятия блокады. Тогда люди идут сюда сплошным потоком."

Экскурсовод, старательная девушка, узнав, что я пишу про Ленинград, просила позвонить вечером, когда она соберет кое-какой материал.

Я побывал в Шлиссельбурге, где у стенки ремонтируются корабли. Как огромные морские киты, стоят они на мелководье. Видел зубчатые башни Петрокрепости, которую в блокаду защищали наши моряки. На Ленинградской судоверфи пытался поговорить со стариком, бывшим в блокаду мальчишкой. Его тогда спасли от голодной смерти зенитчики-моряки. Но старик разговаривать не хотел и только крыл по матушке власть, из-за которой не получал зарплаты с лета. Побывал и в Кронштадте, бывшем городе-крепости. Старые форты, прикрывавшие фарватеры, теперь заброшены, бастионы поросли травой и кустарником, но город - по-прежнему город военных моряков, и силуэты боевых кораблей видны за крышами низких домов довоенной постройки.

А вечером, перед тем, как уезжать, я позвонил экскурсоводу.

- Записывайте, - сказала она:

23 июня 1941 года в 1 час 45 минут - первая воздушная тревога.

9 июля - пожар на Бадаевских складах.

20 июля - первый массированный налет на Ленинград.

29 августа - через Мгу прошло два последних эшелона.

30 августа - создание водного пути через Ладогу.

2 сентября. Нормы хлеба: рабочим - 600 граммов, служащим - 400, детям - 300.

11 сентября. Рабочие - 500 граммов, служащие - 300, иждивенцы - 250.

13 ноября. Рабочие - 300 граммов, остальные - 150.

20 ноября. Рабочие -250, остальные - 125 граммов.

20 ноября. По льду Ладоги прошел первый конный обоз (22 тонны муки).

Середина декабря: после падения ГЭС номер восемь город питается электроэнергией от генераторов кораблей Балтфлота.

Я записывал то, что она говорила, и торопил ее, потому что уже опаздывал на поезд. Тема была необъятной, и не охватить ее было ни фактами, ни цифрами. И не изгладилась она из памяти людской, и не изгладится. Но страшно, подумал я, страшно, когда к власти придет поколение, не помнящее войны.

Чуть более двух с половиной миллионов ветеранов-фронтовиков осталось на всю нашу Россию. И к Ленинграде основная часть блокадников, оставшихся в живых ныне, - те, кто пережил блокаду детьми.

Невелика их пенсия, и никак не эквивалентна она тому, что перенесли эти люди и что они сделали для Победы. А нынешнее обвальное падение курса рубля и вовсе ополовинило их доходы.

Город живет, но жизнь его в новую эпоху невесела. Текстильная и легкая промышленность простаивает, не имея средств, тяжелая - Кировский и Ижорский заводы - работает с перебоями, время от времени, отправляя рабочих в отпуска за свой счет. Бестолково проведенная конверсия и постоянное безденежье. А ведь в 1943 году в Ленинграде большими партиями изготовляли знаменитые "катюши", танки, минометы; здесь в блокаду был изобретен и поставлен на поток автомат ППД, который так любили наши десантники.

Строительство же огромной табачной фабрики "Мальборо" идет полным ходом. Что это? Насмешка?

Отгремели Игры доброй воли, оставив на улицах города великое множество телефонов-автоматов, которыми никто не пользуется, так как работают они на кредитных карточках. Но нет у наших граждан кредитных карточек. Нет и денег на лекарства, которые так необходимы старикам. Цены в аптеках взвинчивают, а что делать, ведь доля затрат на здравоохранение составляет в бюджете города всего 13 процентов.

Четвертого ноября отмечали юбилей Адмиралтейских верфей - они были заложены 290 лет назад на левом берегу Невы, тогда еще диком и топком.

Опубликовано на Порталусе 26 марта 2014 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама