Академия наук СССР. Институт истории. Изд-во АН СССР. М. 1956. 420 стр. Тираж 3000. Цена 26 руб. 20 коп.

Монография А. И. Неусыхина, представляющая собой результат многолетних исследований одного из ведущих советских историков-медиевистов, не может не вызвать живейшего интереса не только специалистов по истории средних веков, но и историков других специальностей, а также более широкого круга читателей.

Проблема образования классов феодального общества, и прежде всего основного трудящегося класса - крепостного крестьянства, вне всякого сомнения, - одна из

центральных проблем истории средних веков. Однако, несмотря на всю ее актуальность и огромное научное значение, эта проблема, впервые поставленная и теоретически разработанная Ф. Энгельсом, до настоящего времени оставалась почти совершенно неисследованной. Буржуазной исторической науке большей частью чужда самая постановка проблемы классообразования. Советские же медиевисты, создавшие ряд ценных трудов о судьбах крепостного крестьянина в эпоху развитого феодализма и в период разложения феодального строя в Западной Европе, уделили гораздо меньше внимания ранней истории крестьянства, истории его формирования как класса. В этой области у нас до сих пор были лишь полемические статьи или специальные исследования частного характера (Н. П. Грацианского, А. Д. Удальцова, самого А. И. Неусыхина и его учеников), но ни одной обобщающей, синтетической работы. При этом исследовались преимущественно более поздние стадии социального процесса обезземеления и закрепощения крестьянства, когда элементы феодализма были уже налицо, то есть когда развитие феодальных отношений зашло настолько далеко, что уже имелось и крупное феодальное землевладение и более или менее значительный слой зависимого крестьянства, и речь шла лишь о дальнейшем усилении этой зависимости и количественном ее расширении путем подчинения феодальной вотчине все новых слоев ранее свободного крестьянства. На этих стадиях возникновение зависимого крестьянства являлось, по существу, уже совершившимся фактом, и существование этого зависимого слоя оказывало сильнейшее влияние и на положение той части мелких земельных собственников, которая еще не утратила своей собственности и свободы.

Между тем для понимания всего процесса в целом и для опровержения излюбленного тезиса буржуазной историографии, что зависимость существовала всегда рядом со свободой и что в этом отношении на протяжении всего раннего средневековья не произошло никаких качественных изменений, решающее значение имеет как раз конкретный анализ первоначального появления и последующего развития элементов зависимости в социальной среде, в которой они ранее отсутствовали. Эту задачу и ставит перед собой А. И. Неусыхин. Он стремится зафиксировать появление первых эмбрионов социального неравенства, экономической и личной зависимости еще в дофеодальном обществе, в среде свободных общинников и затем проследить весь ход развития этих эмбрионов до превращения их в развитые формы феодальной зависимости.

Круг источников, изучаемых автором, определяется самой задачей исследования - это в основном варварские правды. До сих пор, как известно, в советской исторической науке исследования роста крупного землевладения и развития отношений феодальной зависимости в Западной Европе (в том числе некоторые работы самого А. И. Неусыхина и ряд кандидатских диссертаций) базировались почти исключительно на изучении дарственных грамот каролингского и последующих периодов. Но грамоты, во-первых, оставляют вне поля зрения исследователя начальные стадии изучаемого процесса, а, во-вторых, могут более или менее полно раскрыть лишь одну его сторону - концентрацию земельной собственности и рост отношений земельной зависимости. Что же касается утраты или ограничения личной свободы, то они отражены в грамотах лишь косвенно и случайно. К тому же значимость выводов, полученных на основе изучения грамот, неизбежно ограничивается локальным характером источника.

Варварские правды не только позволяют изучить стороны и стадии процесса, не отраженные в грамотах, и получить выводы более общего характера, но и обладают по сравнению с последними тем весьма важным преимуществом, что они в гораздо большей степени отражают динамику развития. Это обусловлено прежде всего архаичностью многих норм обычного права, зафиксированных в правдах, норм, сложившихся на пройденных этапах исторического развития и в большей или меньшей степени отражающих эти этапы наряду с социальными отношениями того времени, когда записана правда. Но еще гораздо более расширяются возможности изучения динамики развития при сопоставлении нескольких правд, записанных в разное время и на различных стадиях общественного развития. При этом весьма существенное значение имеет то обстоятельство, что при всех местных особенностях процесс разложения общинного строя и формирования классового общества у различных племен обнаруживает черты существенного сходства, свидетельствующие, что основные закономерности и стадии этого процесса были общи-

ми для всей Западной Европы, да, пожалуй, и не только для нее. Этим обусловлена многообещающая возможность исследования динамики этого процесса путем одновременного изучения различных варварских правд, сопоставления и комбинирования их данных.

Такова основная руководящая идея, отчетливо проявляющаяся как в выборе источников, так и в построении самой монографии. Как показывают результаты работы, эта идея оказалась весьма плодотворной.

Подвергая в своей монографии наряду с другими правдами наиболее полному и глубокому анализу памятники обычного права франков, саксов, лангобардов, бургундов и баваров, автор весьма убедительно показывает, что отразившиеся в них социальные отношения соответствуют различным последовательным этапам процесса классового расслоения и развития отношений материальной и личной зависимости в дофеодальный период - от самых ранних, зачаточных стадий этого процесса, зафиксированных в наиболее архаической Салической Правде, до последних, завершающих его стадий, нашедших наиболее полное отражение в Баварской Правде. Таким образом, анализ и сопоставление различных правд позволяют автору восстановить весь процесс социальной деградации свободных общинников до окончательного превращения их в зависимых держателей. Этот процесс и его движущие силы изображены в монографии с очень большой, можно сказать, исчерпывающей полнотой и конкретностью (насколько, разумеется, это позволяет материал источников), благодаря тому, что А. И. Неусыхин прослеживает рост отношений экономической и личной зависимости в тесной связи с эволюцией самой общины, на фоне развернутой и углубленной характеристики всей совокупности производственных отношений на каждой стадии изучаемого им процесса.

В работе освещены вопросы о характере расселения и типах населенных пунктов у различных варварских племен, типах и структуре земельной общины и хозяйственных взаимоотношениях между ее членами, об объеме и социальном значении родственных связей, составе семьи, типах домохозяйств, характере и формах собственности, праве наследования, формах и условиях отчуждения земельной собственности. Все эти вопросы исследуются в тесной связи с развитием производительных сил. Таким образом, в книге впервые дан развернутый, всесторонний и систематический анализ эволюции общинного строя в варварских королевствах Западной Европы под углом зрения вызревания в недрах этого строя предпосылок феодального способа производства. При этом автору удалось при сравнительно небольшом объеме монографии совместить широту охвата проблем и источников с такой степенью углубленности и детализации анализа, какая обычно встречается лишь в узкоспециальных, частных исследованиях.

О варварских правдах существует огромная литература, и, казалось бы, трудно извлечь из них что-нибудь новое. Однако А. И. Неусыхину удается дать хорошо известным текстам новое освещение благодаря новому методологическому подходу к их анализу. В противовес юридическому формализму буржуазных историков права, трактующих понятия свободы и собственности в варварских правдах как стабильные и строго определенные правовые категории, автор в свое время выдвинул и обосновал тезис о многозначности и изменчивости содержания этих понятий в условиях текучести и неустойчивости социальных отношений, характерных для переходного периода от доклассового к классовому обществу¹ . В этой многозначности находит свое выражение то обстоятельство, что процесс классового расслоения не сразу приводит к возникновению четких социальных граней. Вначале он заключается лишь в имущественной дифференциации и в появлении на этой базе многочисленных, порой трудно уловимых различий и оттенков в правовом положении свободных собственников.

С этим тесно связана также и другая важнейшая особенность процесса классообразования в дофеодальном обществе, неоднократно подчеркиваемая А. И. Неусыхиным, - несовпадение возникавших классов с архаическими социальными группами, ведшими свое происхождение от родового строя, и стирание граней между этими группами по мере усиления новых классовых различий. Руководствуясь этими соображениями при анализе текстов, автор находит им много убедительных подтверждений. В качестве одного из наиболее ярких примеров можно указать на анализ знаменитой "сословной проблемы" у саксов,

¹ См. А. И. Неусыхин. Эволюция собственности и свободы в родоплеменном и варварском обществе. "Вопросы истории", 1946. N4.

вызвавшей, как известно, ожесточенные споры, но не нашедшей удовлетворительного решения в буржуазной науке.

Как совершенно правильно указывает А. И. Неусыхин, буржуазных комментаторов Саксонской Правды завело в тупик "стремление приурочить истолкование социально-юридической терминологии памятников к определенным сословным категориям" (стр. 171). Автор же переносит центр тяжести анализа с фиксации застывших сословно-правовых категорий на выявление реальных, исторически развивающихся социально-экономических групп и исследование взаимоотношений между ними. Он устанавливает, что одним из главных источников трудностей и противоречий в истолковании соответствующих текстов Саксонской Правды является допущение, что патронат над свободными людьми могут осуществлять только эделинги (нобили), - допущение, которое считают как бы само собой разумеющимся все буржуазные исследователи, но для которого текст Правды, в сущности, не дает никаких оснований. В противовес этому автор весьма убедительно доказывает, что в каролингский период, когда была записана Саксонская Правда, социальная структура саксонского общества, нашедшая свое выражение в отношениях патроната, уже не совпадала с архаическим делением на эделингов и фрилингов, а перекрещивалась с ним, так что новый, возникающий класс господ (domini) включал в свой состав не только эделингов, но и фрилингов, причем сами эти термины уже утратили свою прежнюю однозначность. Отсюда вытекает возможность патроната одних фрилингов над другими.

То же стирание старых социальных граней показано А. И. Неусыхиным при анализе процесса классового расслоения у лангобардов, где, с одной стороны, разорявшиеся общинники сливались с альдиями и вольноотпущенниками в один класс зависимых держателей, а с другой - формировался широкий слой мелких и средних вотчинников, в который наряду с родовой и военно-служилой знатью вливалась верхушка той же, ранее однородной массы свободных общинников. Таким образом, в книге приведен обильный фактический материал, показывающий, как процесс классообразования разрушал и перемешивал социальные группы родоплеменного общества. Но, разумеется, отсюда не следует, что это ранее существовавшее социальное деление не имело никакого значения для процесса классообразования. Известная историческая преемственность здесь, несомненно, была, и ее, по нашему мнению, следовало бы больше подчеркнуть в книге. Правда, автор подробно характеризует положение литов и рабов в варварском обществе и неоднократно указывает на то, что основная масса полусвободных и рабов влилась в состав зависимого крестьянства, так же как и родовая знать, повидимому, в большинстве влилась в состав новой военно-служилой знати. Но преемственность этим не ограничивалась. Наличие в варварском родоплеменном обществе полусвободных и рабов не могло не способствовать процессам классообразования в среде свободного населения, действуя в качестве своеобразного катализатора, ускоряющего и интенсифицирующего протекание этого процесса. Ведь эксплуатация труда рабов и литов была одним из источников возвышения верхнего слоя варварского общества и создавала, таким образом, этому слою имущественную опору для наступления на свободную общину. Можно согласиться с А. И. Неусыхиным, что, по крайней мере у франков, литы не играли значительной роли в процессе производства. Это положение, однако, уже в меньшей степени применимо к саксам и в особенности к лангобардам. Но и у франков - в немногих хозяйствах зажиточных общинников и знати - труд литов и рабов мог иметь гораздо более значительный удельный вес, чем в общеплеменном масштабе.

Не безразличным для процесса развития феодальных отношений был и способ эксплуатации труда полусвободных. Ведь зависимое держание лита представляло собой как бы готовый образец, по которому и строились взаимоотношения между землевладельцем и разорявшимися свободными общинниками на первых, начальных стадиях закрепощения последних. Поэтому, целиком соглашаясь с автором, что лит - "еще не держатель феодального типа" (стр. 219), мы не можем, однако, принять его отрицание каких бы то ни было элементов сходства и преемственности в характере эксплуатации или зависимости литов и зависимых крестьян (там же). Недооценка этой преемственности, как нам кажется, связана с тем, что А. И. Неусыхин сосредоточивает все свое внимание на процессах классового расслоения внутри свободной общины, с полным основанием усматривая здесь главную магистраль процесса

классообразования в дофеодальном обществе. При этом участие в этом процессе социальных слоев, стоящих вне общины, оказывается несколько в тени, хотя в общей форме автор признает влияние внешних воздействий (стр. 199).

Известных коррективов требует, по нашему мнению, также толкование некоторых текстов Салической Правды в связи с вопросом о большой семье. Показывая распадение большой семьи у лангобардов, бургундов, баваров, автор в то же время считает, что она еще сохраняет большое значение у франков в эпоху Салической Правды. В первом параграфе III главы, озаглавленном "Структура большой семьи и общины", он утверждает, что "единственной реальной совокупностью родственников является по Салической Правде большая семья" (стр. 76). В I главе книги автор характеризует период Салической Правды как "период начавшегося разложения больших семей" (стр. 17. Разрядка наша. - В. Н .). Нам кажется, что эти утверждения нуждаются в существенных оговорках. С одной стороны, ряд постановлений, содержащихся в Правде, свидетельствует о сохранении родовых связей, обладающих еще весьма реальным социальным значением (хотя, конечно, родовой общины как хозяйственного коллектива уже нет). Таковы, например, требования о представлении 25 (Capit. II, §8) и даже 65 (Capit. I, §9) соприсяжников, не оставляющие никакого сомнения в том, что соприсяжничество не ограничивалось пределами большой семьи, а распространялось на гораздо более широкий круг сородичей.

Мы полагаем, что и в главе LX Салической Правды ("О желающем отказаться от родства") имеется в виду не выход из большой семьи (как считает автор), а отказ от родовых связей. Ведь в случае выхода из большой семьи речь должна была бы идти прежде всего о выделении земельного надела и разделе общего имущества. Между тем в главе на это нет ни малейшего намека, а в то же время перечисляются совершенно конкретно те права и обязанности, которых лишается отрекающийся от родства: соприсяжничество, участие в уплате и получении виры и наследование. Таким образом, все содержание данной главы как раз показывает, что между отказывающимся от родства и родственниками, с которыми он разрывает, никакой общности имущества и хозяйственных связей не было.

С другой стороны, большая роль родственных отношений, возникших на почве малой семьи (прежде всего участие в наследовании и в получении виры родственников по материнской линии), говорит о том, что малая семья являлась уже до записи Салической Правды по меньшей мере столь же распространенной формой семьи, как и большая, и, следовательно, разложение большой семьи в этот период не начиналось, а уже зашло далеко. Существования малой семьи автор, конечно, не отрицает, но в ряде случаев он, невидимому, допускает, что малая семья, владеющая индивидуальным земельным наделом и ведущая индивидуальное хозяйство, остается в то же время составной частью большой семьи. Так, например, комментируя главу "Об аллодах" и эдикт Хильперика, автор пишет: "Право наследования земли предоставлялось только сыновьям; в случае их отсутствия выморочный земельный участок вовсе не становился объектом индивидуального наследования в пределах малой семьи и оставался во владении большой семьи" (стр. 120). Однако текст источника не дает прямых оснований для такого допущения, а с точки зрения общих соображений, его нужно признать маловероятным и во всяком случае противоречащим даваемому самим автором определению большой семьи, которая была "реальным хозяйственным коллективом, составлявшим совокупность родственников, совместно владевших определенным земельным наделом" (стр. 115). Коллективное владение землей, очевидно, исключает возможность индивидуального наследования участков.

О частичном сохранении общности имущества индивидуальных домохозяйств, выделившихся из большой семьи, А. И. Неусыхин говорит в связи с анализом данных о размерах стад, упоминаемых в Салической Правде (12 - 25 коров и 7 - 12 лошадей). Исходя из того, что для отдельных домохозяйств такие размеры стада слишком велики, а для целых деревень слишком малы, автор выдвигает предположение, что эти стада являлись совместной собственностью нескольких домохозяйств, выделившихся из большой семьи (стр. 17). Но какие причины могли бы побудить членов распадающейся большой семьи сохранять коллективное владение скотом - той частью имущества, которую легче всего поделить и которая является самой неотъемлемой принадлежностью индивидуального хозяйства?

С другой стороны, стада указанных размеров могли принадлежать группам домохозяйств, не связанных между собою ни родством, ни общностью имущества, а соединяющих свой скот в общее стадо по каким-либо чисто техническим соображениям, например, руководствуясь нормальным размером стада, обслуживаемого одним быком. Наконец, стадо в 12 - 25 коров могло принадлежать и целой небольшой деревне. Ссылка на преобладание у франков больших деревень, которой автор отводит это объяснение, по нашему мнению, не решает вопроса, так как, во всяком случае, факт существования наряду с большими и малых деревень устанавливается с полной очевидностью (упоминанием о быке, обслуживающем стадо трех деревень), а о степени распространенности поселений того или иного размера прямых данных в источнике нет, и она может служить лишь предметом более или менее вероятных предположений.

Надо сказать, что, как это хорошо известно всякому, изучавшему варварские правды, они изобилуют текстами, неясность и двусмысленность которых совершенно неизбежно порождают различные толкования, ни одно из которых не может претендовать на абсолютную достоверность. Естественно, что и в рецензируемой книге имеются отдельные положения дискуссионного характера. Но она построена на таком обширном фактическом материале, что никакие уточнения отдельных частных выводов не могут поколебать концепции автора в целом и большого научного значения книги как глубокого марксистско-ленинского исследования сложного процесса разложения общины и перехода от общинного строя к феодализму в Западной Европе.

Нельзя не отметить большого количества опечаток. Только в приложенном к книге списке отмечено 40 (!) опечаток, причем и в этих "исправлениях" допущены новые опечатки.