АВТОР: С. А. Бурьянов

ИСТОЧНИК: журнал "ПРАВО И ПОЛИТИКА" №5,2001


Право мировоззренческого выбора (в том числе его религиозной формы) является основой демократии. В самом широком смысле речь идет о праве каждого человека на свободу совести, которое по сути выступает системообразующим в концепции прав человека. Без реализации этого права иные права человека теряют большую часть реального содержания и превращаются в пустую декларацию.

Реализуя право на свободу совести, человек осознает себя, обретая смысл и определяя свое место в жизни. Свобода совести, таким образом, включает в себя все многообразие форм систем ориентации (в том числе религиозную), реализуемых единолично и/или коллективно на принципах равенства.

Известно, что реализация прав человека возможна лишь при развитости их принципов и наличии правового механизма реализации.

В Российской Федерации (РФ) вследствие неразвитости вышеупомянутых принципов и смешения правовых понятий, а также в сочетании с умыслом заинтересованных властных групп активно формируется правовой механизм, препятствующий реализации каждым гражданином своего конституционного права на свободу мысли, совести и религии. Прежде всего речь идет о Федеральном законе (ФЗ) “О свободе совести и о религиозных объединениях” от 19 сентября 1997 г., вступившем в силу 1 октября 1997 г., а также о подзаконной базе данного закона.

Как показывает опыт, применение данного закона в качестве “специального дополнения” к существующей уголовно-правовой системе защиты общества от злоупотреблений в сфере свободы совести неизбежно приводит не только к ущемлению прав человека, но и к дискредитации демократии как таковой.

В связи с вышеизложенным представляется актуальным исследование характера и пределов регулирования в сфере свободы совести в правовом демократическом государстве.

Правовые гарантии свободы совести и их ограничения содержатся в ряде международных правовых документов, среди которых следует выделить следующие.

10.12.1948 г. резолюцией 217 А (III) Генеральной Ассамблеи ООН принята и провозглашена Всеобщая декларация прав человека, послужившая ориентиром при решении вопросов, так или иначе связанных со свободой совести, в соответствии со статьей 18 которой “каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии; это включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком в учении, богослужении и выполнении религиозных и ритуальных порядков”. А по статье 29 п.2 Всеобщей декларации прав человека “при осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только тем ограничениям, какие установлены законом исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе”1.

Международный пакт о гражданских и политических правах принят и открыт для подписания, ратификации и присоединения резолюцией 2200 А (ХХI) Генеральной Ассамблеи ООН 16 декабря 1966 г., вступил в силу для СССР 23 марта 1976 г.

Здесь и далее следует учитывать заявление, содержащееся в ноте МИД РФ главам дипломатических представительств от 13.01.1992 г., согласно которому “РФ продолжает осуществлять права и выполнять обязательства, вытекающие из международных договоров, заключенных СССР”2 .

В соответствии со ст. 18 пакта: “1. Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии. Это право включает свободу иметь или принимать религию или убеждения по своему выбору и свободу исповедовать свою религию и убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком, в отправлении культа, выполнении религиозных и ритуальных обрядов и учений. 2. Никто не должен подвергаться принуждению, умаляющему его свободу иметь или принимать религию или убеждения по своему выбору. 3. Свобода исповедовать религию или убеждения подлежит лишь ограничениям, установленным законом и необходимым для охраны общественной безопасности, порядка, здоровья и морали, равно как и основных прав и свобод других лиц”3.

Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод — основополагающий документ Совета Европы — подписана 4 ноября 1950 г. представителями государств — членов Совета Европы, ратифицирована РФ 20 февраля 1998 г.

Ст. 9 конвенции почти в дословном выражении закрепляет право человека на свободу мысли, совести и религии4.

Именно с этими основными международными документами должны быть приведены в соответствие национальные законодательства.

О приверженности Российской Федерации общепризнанным принципам и нормам международного права свидетельствует ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, установившей, что “общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы”. Эта же статья Конституции определяет, что “если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора”5 .

В иных случаях наряду с международным договором следует применять и соответствующий внутригосударственный правовой акт, принятый для осуществления положений указанного международного договора6.

Таким образом, границами свободы совести, как их определяют международные правовые документы, имеющие юридическую силу для РФ, являются:

а) Основные права и свободы других лиц.

б) Предписанные законом ограничения, необходимые для защиты общественной безопасности, порядка, здоровья или морали с учетом природы конкретных прав.

Критерии границ свободы совести в международных правовых документах определены в самом общем виде. Это значит, что юриспруденция каждого государства должна выработать для определения границ свободы совести более определенные критерии и руководящие принципы, основываясь на том, что свобода совести является системообразующим правом и любые ограничения в этой сфере не только должны быть оправданы, но и учитывать сущность этого права.

Конституция РФ подтвердила в качестве правовой основы церковной политики государства такие цивилизованные нормы, как светскость государства и государственного образования, равенство граждан вне зависимости от их отношения к религии и равенство религиозных организаций, обязательность общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации (ст. 14 и 15). В соответствии со ст. 28 “каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними”. В соответствии со ст. 29 “... 2. Не допускается пропаганда или агитация, возбуждающие ... религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда ... религиозного ... превосходства”. По ст. 59 “... 3. Гражданин Российской Федерации в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, а также в иных установленных федеральным законом случаях имеет право на замену ее альтернативной гражданской службой”7 .

Заслуживает внимания ч. 2 ст.55, в соответствии с которой “в РФ не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина”8 . Однако реальное применение этой нормы напрямую зависит от развитости принципов соответствующих прав и свобод. Применительно к праву на свободу совести в РФ данная норма не работает.

А вот как формулирует основания ограничений прав человека (в том числе и свободы совести) ч.3 ст.55: “Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства”9 .

Данные конституционные формулировки еще более нечетки, чем соответствующие нормы международного права. Они изначально обречены на произвольное толкование в пользу государства (властных групп), давая волю ограничительному законотворчеству.

Вот как, например, освещается проблема правовых ограничений в отечественной теории права. “В подходе к правовым ограничениям выделяются несколько аспектов: а) внешний, влияющий на интересы личности; б) сознательное изменение поведения субъекта в юридической сфере; в) негативные средства (запреты, обязанности, меры наказания и т. п.), содержащие все признаки принудительных мер, которые применяются независимо от волеизъявления лица и могут быть подкреплены государственным принуждением. Правовые ограничения устанавливают границы не столько субъективных прав (формальный момент), сколько свободы личности, процесса удовлетворения ее интересов (содержательный момент). Такие ограничения не должны затрагивать сущностного содержания прав и свобод личности, не должны вести к потере правом своего назначения и содержания”10 .

Реализация права на свободу совести связана с пониманием (или его отсутствием) этого самого назначения и сущностного содержания более чем любого другого права.

Так сложилось исторически, что критерии границ свободы совести, определяемые каждым конкретным государством, связаны с реальными государственно-церковными отношениями. Как “совокупность исторически складывающихся и изменяющихся форм взаимосвязей между институтами государства и институциональными религиозными образованиями (религиозными объединениями, религиозными партиями, религиозными движениями, международными конфессиональными центрами)”11 рассматривает наука государственно-церковные отношения. В их основе лежат законодательно закрепленные представления о месте религии и церкви в жизни общества и государства на определенном этапе развития.

Существуют две основные, максимально корректные с юридической точки зрения, модели, определяющие статус конфессий в государстве:

а) Модель государственной церкви (наличие привилегированной конфессии).

б) Модель отделительная (равноправие религиозных объединений).

Однако с учетом “исторических особенностей” каждого конкретного государства предполагается наличие некой третьей переходной модели регулирования отношений государства и церкви.

а) Модель государственной церкви (идентификационная) действует в Дании, Англии, Греции, Швеции, Финляндии, Норвегии, а также почти в 30 мусульманских странах (Бахрейн, Иран, Иордания, Марокко, Пакистан и др.).

“В Англии и скандинавских странах Реформация породила явление утвердившейся (господствующей, государственной, официальной) церкви. В Финляндии их две — Лютеранская и Православная. Статус церкви определен законом. При монархии король или королева являются также и главой Церкви. Со времен Просвещения и главным образом с тех пор, как вступила в силу Европейская конвенция, развитие шло двумя путями: подчиненность государству заменялась автономией, а привилегированное положение — равенством всех религиозных объединений... Греческая Церковь пользуется привилегированным положением и статусом Корпорации государственного права. Другим православным Церквам на территории Греции предоставлены те же блага. Согласно ст. 13 конституции, свобода совести в области религии нерушима. Имеется свобода исповедания “любой известной религии”, и священнослужители “известных религий” подвержены тому же контролю и несут те же обязанности, что и священники господствующей религии. Термин “известные религии”, подразумевает только отсутствие тайных культовых учений”12 .

б) Модель отделительная (сепарационная) действует в США, Франции, Нидерландах; провозглашена в РФ.

Законодательство в сфере свободы совести основано на принципах независимости религиозных объединений и отделения церкви от государства.

В истории развития правозащитной системы в США право на свободу совести и вероисповедания было первоочередным предметом заботы законодателей. Билль о правах 1791 г., поправка 1 к Конституции США (принята 17 сентября 1787 г., вступила в силу 4 марта 1789 г., в дальнейшем была дополнена 27 поправками) провозглашает, что “Конгресс не должен издавать законов, устанавливающих какую-либо религию или запрещающих ее свободное исповедание...”13 .

За двести лет существования США первая поправка трактовалась по-разному, определяя государственно-церковные отношения и расширяя концепцию свободы совести. В 1993 г. Конгресс США принял “Акт восстановления свободы религии”. Этот акт не регламентировал осуществление права на свободу совести, но лишь констатировал, что свобода совести является основным элементом в защите конституционных прав граждан, и на основании ранее вынесенных Верховным судом решений вывел единое толкование первой поправки. Федеральное правительство США окончательно признало высший авторитет права на свободу совести в том простом виде, который отражен в первой поправке.

В многонациональном обществе, каким является США, с обилием разнообразных вер, терпимость к иным религиозным традициям была и остается необходимым условием сохранения целостности федеральной структуры. Принципы свободы совести и терпимости по отношению к разнообразным группам общества (в том числе к меньшинствам), занявшие главенствующее место в системе законодательства, наделяют большинство силой уважения и поддержкой всего общества, содействуя становлению легитимной власти, основанной на принципе верховенства закона.

Однако следует отметить, что, несмотря на равенство перед законом, в США существует градация льгот и привилений (в отличие от РФ, где фактически наличествует градация ограничений) для религиозных объединений различного статуса. Религиозные объединения, получившие статус церкви, имеют больше привилегий, чем религиозные публичные корпорации.

в) Модель кооперационная (нейтралитета) действует в Германии, Испании, Италии, Бельгии, Люксембурге, Австрии, Португалии.

Привилегированное положение католической церкви в таких странах, как Италия, Австрия, Испания, Португалия, обеспечивалось конкордатом между Святым Престолом и государством или политическим большинством в парламенте (Бельгия, Ирландия). Демократизация конституций, секуляризация общества и принятие Европейской конвенции привели к тому, что привилегированное положение уступает место принципу равенства религиозных объединений, особо декларированному в конституции.

В Германии “со времен Веймарской Конституции государственно-церковные отношения характеризуются определенной дистанцией между ставшим секулярным государством и церковной свободой. В настоящее время такое дистанцирование все чаще обозначают термином “нейтралитет”. В контексте конституционного права ФРГ государственно-церковное право представляет собой особую отрасль права, в соответствии с которым отношения между государством и церковью регулируются государственными нормами в рамках публичного права (в настоящее время его субъектами являются католическая, евангелическая, новоапостольская церкви, иудейские общины. — С. Б.). В узком смысле слова государственно-церковное право обозначается как религиозное право, регулирующее обеспечение религиозных интересов государственными правовыми нормами”14 .

Конституционное право ФРГ декларирует право каждого на религиозную свободу. Другим, реальным, аспектом государственно-церковного права Германии являются ограничения религиозной свободы, обусловленные специфическими особенностями (статус “субъект публичного права”, церковный налог, религиозное образование), в связи с чем возникли некоторые проблемы (например, обращение в Высший Конституционный суд ФРГ сайентологической церкви и религиозной организации “Свидетели Иеговы” по поводу отказа им в статусе религиозной организации и статусе субъекта публичного права соответственно).

Обобщая международную практику регулирования деятельности религиозных объединений в демократических государствах, можно сделать вывод, что она направлена на строгое ограничение возможности государственного вмешательства во внутреннюю жизнь церквей или, по крайней мере, имеет такую тенденцию. Наличие третьей переходной модели государственно-церковных отношений в некоторых демократических государствах позволяет оправдывать, несмотря на конституционные принципы светскости государства и равенства религиозных объединений, существование элементов государственных конфессиональных предпочтений. Следует подчеркнуть, что переходность подразумевает постепенный отказ от этих элементов, а не, наоборот, возврат к ним, как это происходит в РФ. Государственные религиоведы РФ подводят научную базу под коррекцию конституционных принципов светскости государства, ссылаясь на “европейскую” переходную модель, наиболее характерную для Германии. Коррекция в виде конфессиональных предпочтений власти осуществляется на уровне этой “лукавой” модели государственно-церковных отношений, подразумевающей “партнерство особого рода” властных групп и церковной бюрократии избранной конфессии в “делах, представляющих взаимный интерес”. В РФ это “партнерство” и “взаимный интерес” формируют не терпящую конкуренции клерикальную идеологию, приводят к отходу от конституционных демократических принципов, массированному наступлению на основные права и свободы человека, угрожают целостности федеративной системы.

Вот как оценивает ситуацию с правами религиозных объединений в Европе профессор международного права Франс Альтинг фон Гейзау: “Согласно ст.11 Конвенции и государственному праву, каждое религиозное объединение имеет право создать ассоциацию гражданского права и получить юридическое лицо. Во всех европейских странах власти воздержались от определения того, чем является религия или конфессия. В случае спора о характере объединения решение в каждом конкретном случае принимает судья. Вступление в силу нового закона “О свободе совести и о религиозных объединениях” равно отказу придерживаться обязательств, которые Россия приняла в день вступления в Совет Европы”15 .

Регистрации, требуемой ФЗ РФ “О свободе совести и о религиозных объединениях”, не существует ни в одном европейском государстве (тем более в США).

“На самом деле в США понятие регистрации отсутствует совсем. Чтобы создать религиозную организацию, обладающую всеми правами юридического лица, достаточно нескольким верующим собраться, написать Устав объединения и действовать согласно ему”16 .

Однако, чтобы получить льготы по налогообложению, религиозная организация может при желании (т.е. добровольно) получить некоммерческий статус. Он выдается службой налогов и сборов Министерства финансов США (IRS).

Чтобы определить соответствие требованиям службы налогов и сборов, религиозная организация должна доказать, что: а) определенные религиозные убеждения организации искренни и чистосердечны; б) религиозная практика и ритуалы связаны с религиозными убеждениями или верой организации, не противозаконны и не находятся в противоречии с четко выраженной национальной политикой. Со злоупотреблениями статусом некоммерческой религиозной организации (для ухода от налогов, прикрытия иной преступной деятельности) борется система уголовной юстиции (а не регистрирующий орган, как в РФ).

В государствах, сохранивших элементы государственных конфессиональных предпочтений, негативные моменты в связи этим проявляются с различной остротой и интенсивностью: от нарушений религиозных прав граждан (например, дело Цавачидис против Греции, рассмотренное Европейским Судом по правам человека 21.01.1999 г.) до ситуации в Ольстере. Ситуация в РФ проявляется наиболее остро в связи с ее многонациональностью и поликонфессиональностью, а также в связи с особенностями посттоталитарного пространства. Демонстрация конфессиональных предпочтений федеральной властью провоцирует сепаратизм в “неправославных” регионах. Реальностью может стать не только затяжной вооруженный конфликт, но и распад федеративной системы .

Как показывает изучение международного опыта в области конституционных гарантий свободы совести, неопределенность ключевых понятий “свобода совести”, “свобода вероисповеданий” в основных международных документах сделала права человека в большинстве государств заложниками неоправданных ограничений, в том числе и в связи с государственной политикой в области церковно-государственных отношений.

Вот что говорит по поводу ключевых понятий профессор права Глория М. Моран: “Всеобщая декларация 1948 г. и новейшие конституции, следующие ее примеру, говорят о “свободе мысли, совести и религии”. В связи с этим ученые не могут прийти к согласию относительно того, существует ли только одна, глобальная свобода, рассматриваемая в трех разных аспектах, или следует различать три самостоятельных вида свобод?

Начиная с 50-х и до конца 70-х годов большинство европейских ученых предпочитали последний вариант, учитывая конкретную цель религиозной свободы, но в последнее время склоняются к мнению, что этот термин неразрывно связан со свободой совести”17 .

В результате подобной несогласованности широкое, объемное, касающееся буквально каждого индивида понятие “свобода совести” было сведено исключительно к свободе вероисповеданий (т.е. свободе, касающейся только индивидов, считающих себя верующими), и даже более того – деятельности религиозных объединений (т.е. коллективной форме реализации права на свободу вероисповеданий). Налицо отсутствие представления о свободе совести как общечеловеческом феномене, как ценности, прежде всего личностной и частной, религиозное содержание которой является лишь одним из множества возможных. Таким образом, исказилось сущностное содержание права каждого на свободу совести.

Некорректен при применении в системе права сам принцип разделения общества на “верующих” и “неверующих”, лежащий в основе законодательства о свободе совести, позволяющий неким властным структурам по своему усмотрению определять сферу, являющуюся изначально не предопределенной для кого-либо, кроме каждого отдельного человека.

Неопределенность и смешение ключевых понятий, их некорректное применение в системах права приводят к появлению иных некорректных понятий. Это касается еще целого ряда понятий, обычно применяемых для описания религиозных феноменов и так или иначе связанных со свободой совести и свободой вероисповеданий. Этот понятийный аппарат “был разработан в ходе изучения монотеистических религий, и в первую очередь христианства. А потому неудивительно, что само использование его применительно к “нетеистическому” материалу нередко искажает картину. Так, например, термин “откровение” применяется для интерпретации учений, в которых откровение не признается; “вера” — для осмысления традиций, не различающих веру и знание; а “ересь” или “секта” — для характеристики общин, которым неведомо представление о религиозной “норме”, т.е. ортодоксии”18.

Некорректное употребление терминов можно обнаружить и в ряде документов Европарламента.

Кроме того, до сих пор происходит фатальное отождествление религии и конфессии, приводящее к путанице и в конце концов к разделению религии и познания. Четкое различение религии отдельного человека и религии общины (конфессии) также многое прояснило бы в определении назначения и сущностного содержания свободы совести и свободы вероисповеданий.

В целом ситуацию в сфере свободы совести для демократических государств можно охарактеризовать следующим образом:

назначение и сущностное содержание свободы совести на уровне международных правовых документов и, как следствие, на уровне национальных конституций фактически подразумевают только религиозную форму (а она вообще не имеет четких правовых критериев) и деятельность религиозных объединений;

критерии границ свободы совести в международных правовых документах определены в самом общем виде, предполагая необходимость конкретизации на национальном уровне;

конституционные ограничения, как правило, носят еще более произвольный характер, не учитывают сущность права, ставят его реализацию в зависимость от реальных государственно-церковных отношений, создавая, таким образом, пространство для ограничительного законотворчества;

в РФ ограничительное законотворчество в сфере свободы совести носит характер, не совместимый с принципами демократического правового государства.

Пределы и характер государственного регулирования сферы свободы совести отражают истинный курс государства. То есть, действительно ли государство является демократическим правовым или фактически уже произошел поворот к иным формам, подразумевающим сакрализацию власти и рабство совести; отделяющим главную функцию государства — служебную по отношению к гражданскому обществу, от неких собственных интересов государства (фактически интересов властных групп) как самодовлеющей силы.

С учетом понимания назначения и сущностного содержания права на свободу совести как права каждого на удовлетворение потребности в ориентации, придающей смысл существованию, характер правового регулирования в данной сфере должен сводиться исключительно к ограничению ее регламентации со стороны государственных органов. “Свобода вкоренена в царство духа, а не в царство Кесаря. Кесарь никому не хочет давать свободы. Она получается лишь через ограничение царства Кесаря”19 .

Уголовно-правовая система каждого демократического правового государства должна содержать мощный комплекс санкций, предусматривающих ответственность государственных служащих за нарушение конституционных принципов в сфере свободы совести.

Демократическое правовое государство должно строиться на принципах самоограничения властных функций в регламентации духовно-нравственной жизни общества, сознательно допуская риск “неправильного” мировоззрения как меньшего зла по сравнению с принудительным “правильным”.

В этом контексте ограничения с целью профилактики противоправной деятельности в сфере свободы совести со стороны религиозных объединений способны нанести несопоставимо больший урон гражданскому обществу, чем сами предполагаемые нарушения. В качестве примера можно привести постановление о сектах в Европе, принятое на заседании Европейского Парламента 12 февраля 1996 г. Его принятие было связано с событиями во Франции (Веркор) 23 декабря 1995 г. Тогда необходимость ограничения деятельности религиозных организаций оправдывалась гибелью 16 человек.

Безусловно, люди не должны гибнуть, но “специальные” ограничения деятельности религиозных организаций (важнейших институтов гражданского общества) являются первым шагом к превращению в одну большую тоталитарную “секту” всего государства. И тогда жертвами станут миллионы инаковерующих и инакомыслящих.

В решении данной проблемы более корректным выходом могло бы стать совершенствование уголовного законодательства и работы соответствующих органов с целью дезавуирования и пресечения деятельности преступных групп вне зависимости от того, какой ширмой они прикрываются.

Строительство демократического правового государства и гражданского общества несовместимо с клерикализацией государственных институтов какой-либо религиозной конфессией, законодательным закреплением жесткого контроля и неравенства по отношению к другим конфессиям. Даже если предлогом служит необходимость защиты общества.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Религия и закон. М., 1996. С. 8.

2 Религия и закон. М., 1996. С. 5.

3 Там же. С. 9.

4 Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод ст. 9 / Религия и закон. М., 1996. С. 18

5 Конституция РФ. М., 1995.

6 См. :Религия и закон. М., 1996. С.5

7 Конституция РФ. М., 1995.

8 Там же.

9 Конституция РФ. М., 1995.

10 Морозова Л.А. Проблемы современной российской государственности. М., 1998. С. 164.

11 Государственно-церковные отношения в России. М., 1996. С. 4.

12 Российский вестник “Международной амнистии”. 1998. № 11. С. 4.

13 Религия и закон. М., 1996. С.29.

14 Религия и право. 1988. №1—2(4—5). С. 45.

15 Российский вестник “Международной амнистии”. 1998. № 11. С. 4.

16 Религия и право. 1998. №3 (6). С.14.

17 Там же. 1997. №1. С.14.

18 Пименов А. Непрошедшее прошлое: к характеристике нетеистической религиозности. Религия. Магия. Миф. М. 1997. С. 264.

19 Бердяев Н. Избранные труды. М., 1999. С.78.