Рейтинг
Порталус

НАСИЛИЕ И НЕНАСИЛИЕ В «ИМПЕРИИ МИРОВОЙ ДЕМОКРАТИИ»

Дата публикации: 09 декабря 2008
Автор(ы): Виктор Кременюк
Публикатор: maxim7
Рубрика: МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО Вопросы межд.права →
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1228771461


Виктор Кременюк , (c)


О мире без войн мечтали. Отвращение людей со здоровой психикой к насилию, огромные затраты на средства разрушения, контрпродуктивность многих военных решений – все говорило о том, что война должна уйти из сферы человеческого общения, а «проклятие Каина» – первого человекоубийцы – быть исторгнутым из людского сознания и человеческой деятельности. Но ни того, ни другого не происходит.
Войны остаются частью деятельности государств и политиков, оружие не исчезает из товарооборота, военные расходы приносят прибыли производителям и отнимают доходы у беднейших. Человеческий парадокс: с одной стороны, убежденность в ненужности насилия и необходимости его устранения, и рядом – стремление удержать войну в арсенале политики и накапливать потенциал разрушения.
В чем причина? Обычное лицемерие, с которым всюду власть, попирая законы и чувства, обеспечивает себя вооружениями, пытается оправдать это нуждами «защиты отечества»? Нечто, биологически присущее человеку – жажда разрушения и убийства, прикрываемая словами о «самообороне»? Или, приходя к заключениям об опасности насилия, человечество как род просто не знает, как научиться жить без войны, и поэтому, провозглашая идеалы мира, на деле живет по традициям воинственных предков?
Вариантов ответов много. Объяснения можно искать в особенностях человеческой психики, в исторических условиях становления обществ, функционировании государств как институтов «организованного насилия». Сильна традиция думать, что насилие – «последний довод королей», самое убедительное и эффективное из имеющихся средств решения споров. Еще мощнее ментальная инерция общества, испытывающего влияние милитаристских стереотипов.
Приходится делать вывод: в ближайшей перспективе человечество обречено сосуществовать с насилием, несмотря на доводы о его пагубности. Предстоит оставить мечты и жить, как живется: осуждать насилие, но прибегать к нему, когда того требуют «высшие интересы»; говорить о «вечном мире» с трибуны ООН и одновременно готовиться к войнам; сокрушаться об убитых и раненых и готовить госпитали к поступлению новых инвалидов.
Тоскливо жить в таком мире. Философия «защиты отечества», которой оправдывают подготовку к убийству миллионов, обрекает богатые и бедные страны на военные затраты, поглощающие национальные ресурсы и плоды деятельности лучших умов. Под аккомпанемент разговоров о «торжестве мира» возобновлен силовой передел сфер влияния. И так будет до тех пор, пока новая глобальная война с использованием новейших достижений техники уничтожения не унесет очередные сотни миллионов жизней. А затем снова будут раздаваться патетические вскрикивания о необходимости исключить войну из жизни человечества.
Может ли система международных отношений быть в принципе основанной на ненасилии? Наша задача – понять, способно ли сегодняшнее человечество не завтра, не послезавтра, но в обозримом будущем выйти на организацию международной среды, которая делала бы невыгодными военные решения и тем самым исключала бы их из обихода международного общения.


1

Одно из важнейших пониманий мира – состояние «не-войны». Судя по содержанию военных доктрин, разработок ведущих военных держав и их арсеналов, человеческое сообщество стоит перед возможностью войн нескольких видов и масштабов:
– мировой ядерной войны с участием (активным или пассивным) практически всех стран мира;
– «обычной» мировой войны, наподобие Первой и Второй мировых войн, между ведущими странами с подлинно глобальным географическим охватом;
– «обычных» региональных войн с применением оружия массового поражения, кроме ядерного;
– локальных войн между отдельными странами или внутри них, в том числе войн партизанского типа.
Сказанное – не из сферы фантазии. Войны случаются и будут случаться. Они запрограммированы существующей политикой: на их подготовку выделяются огромные ресурсы, для их ведения готовится специальный персонал, в информационных средствах исподволь развернута крупномасштабная подготовка широкой публики к вероятности войн – в том числе космических.
Вот почему самым убедительным стало понимание мира как отсутствие войны, во всяком случае, в ее наиболее разрушительных формах. Все принципиальные противники насилия придерживаются именно этой точки зрения.
Однако нельзя не видеть, в частности, по предыстории войны США в Ираке в 2003 году, насколько уязвимы антивоенные механизмы современного мира. Одним из средств предотвращения войн до последнего времени считался запрет, налагаемый Уставом ООН на агрессию, и принцип допустимости применения военной силы лишь на основе резолюции Совета Безопасности. Администрация Дж. Буша односторонним решением напасть на Ирак фактически грубо нарушила эту норму, причем ни ООН в целом, ни самые влиятельные ее члены не смогли помешать Вашингтону. Война снова оказалась в международных отношениях функцией силы, а не права. Заметим, что Россия вслед за Соединенными Штатами поспешила выступить с собственной доктриной «превентивных ударов», придав ей выгодную себе конкретно-ситуативную специфику.
Если в современных, условно говоря, неконфронтационных условиях не срабатывает принцип предотвращения войны с помощью права, то, может быть, стоит в интересах мира вернуться к нормам эпохи конфронтации, чтобы уберечься от войны с помощью устрашения?
Обеспечение мира посредством страха перед термоядерным конфликтом – открытие второй половины ХХ века. Можно морально осуждать тех, кто боролся против угрозы «горячей войны» с помощью ядерного устрашения. Но нельзя не признать, что взаимный ядерный шантаж СССР и США позволял им в течение полувека избегать мирового конфликта. Локальные и региональные столкновения случались, а всеобщей войны не было.
Между тем, она не исключена. Надежды на то, что завершение биполярной конфронтации сделает мир менее воинственным, не оправдались. Войны на Балканах, в Афганистане, в зоне Персидского залива – тому доказательство. Продолжаются конфликты на территории России (Чечня) и Израиля (арабо-палестинско – еврейский). Поскольку имеются острые локальные и региональные столкновения, остается и вероятность более крупных конфликтов. Страны мира фактически ежечасно к ним готовятся. Жить без глобальной войны удается лишь потому, что на умы политиков продолжает воздействовать категория «неприемлемой цены конфликта» («суммы ожидаемых потерь») и существует возможность канализировать глобальные противоречия в менее разрушительные конфликты на региональном и локальном уровне. Лишь в этом смысле мы позволяем себе считать, что в постбиполярных условиях в целом возобладал мир.
Конечно, пренебрегать и этим завоеванием нельзя. В шкале ценностей человечества избежание глобального конфликта стоит высоко. Если в мире этого удается добиться за счет шантажа, в этом тоже есть польза. Лучше, конечно, добиваться того же за счет формирования общей гармонии на базе единых ценностей. Так пытались делать в конце 1980-х годов Советский Союз и США. Но если гармонии не получается, ради избежания всеобщей войны, увы, сгодится и шантаж.
Однако мир на основе взаимного гарантированного уничтожения (ВГУ) – нестабилен. Он зависит от комплекса случайностей. Человеческая или техническая ошибка, ложная информация и неправильный расчет в нем могут привести к глобальной катастрофе. Рано или поздно одна из противостоящих сторон устанет от необходимости постоянно следить за вероятным противником и либо капитулирует перед шантажом, либо первой пойдет на крайние меры, назвав их превентивными или упреждающими. Это понимали руководители ведущих держав периода «холодной войны». Поэтому они вели между собой диалог, со временем расширяя его: начинали с договоренностей об ограничении риска случайного возникновения ядерной войны и двигались в сторону снижения уровня противоборства, ликвидации дестабилизирующих систем вооружений, усиления взаимной прозрачности в военной сфере.
Выход из состояния «холодной войны» позволил сохранить мир в период, когда началась ломка международной структуры: рухнула биполярная система, возникла однополярность. Конечно, при этом США и Россия, США и Китай, в определенной степени Россия и Китай – главные «пары» ядерных держав продолжают оставаться в состоянии взаимного сдерживания. В «невидимый» механизм взаимно гарантированного уничтожения в 1998 г. фактически встроились две «нелегальные» ядерные державы – Индия и Пакистан. Появились новые взаимосдерживающие ядерные «пары»: Индия – Китай и Индия – Пакистан. Ядерный фактор продолжает оказывать дисциплинирующее воздействие на мир, хотя конфликтность в международных отношениях в большей мере исходит с доядерного уровня.
Раз есть ружье – оно должно выстрелить. Меч не должен ржаветь в ножнах. Поскольку ведущие военные державы продолжают увеличивать военные расходы, а их лаборатории заняты поисками новейших видов «чудо-оружия», то опасность войны сохраняется. Международные отношения первых четырех лет нового века дали свежие примеры того, как легко США, Великобритания, блок НАТО в целом, Россия прибегают к войне как к средству решения политических задач, и как мало они озабочены демилитаризацией международных отношений. В известном смысле позволительно сказать: некоторое «количество» насилия запрограммировано существующими военными расходами, и оно (или хоть часть его) неизбежно должно быть реализовано. В этом состоит один из источников конфликтности в «постконфронтационной» системе международных отношений.
Ядерный фактор сыграл роль средства избежания всеобщего конфликта в ситуации, когда существовал раскол на две системы. Он же помог конфликтующим державам понять необходимость преодоления конфронтации и перехода к невраждебным отношениям. Но сегодня ядерный фактор играет в международных отношениях иную роль: поскольку угроза нападения США на то или иное государство может быть парирована только контругрозой ядерного удара, военное превосходство Соединенных Штатов фактически «провоцирует» распространение ОМП, побуждает некоторые режимы к попыткам приобрести ядерный статус.
Думаю, что нужда в ядерном оружии как средстве сдерживания не отпадает прежде всего потому, что движение в сторону избежания ядерной войны не сопровождается адекватным построением отношений союзничества между ведущими державами и внутри международного сообщества в целом. Высокий уровень международной конфликтности, возможность ее вертикальной и горизонтальной эскалации не позволяют военным теоретикам и политикам отказаться от приоритета ядерного оружия. Оно остается хотя уже и не универсальным, но по-прежнему главным инструментом сохранения глобальной военно-политической стабильности.
Современное состояние международной системы, описываемое как «мир» в значении «отсутствия войны», теоретически позволяет двигаться к конструированию более миролюбивых форм отношений. Но само по себе это состояние не может стать прочной основой иного класса отношений – ненасильственных. Причина этому – высокая степень милитаризации политики. Сохраняют свое значение блоки, союзы, военные базы и готовые к развертыванию войска. Этот «мир» больше напоминает передышку, «прекращение огня», «перемирие». Своего рода вынужденное согласие на отмену боевого дежурства войск стратегического назначения и их перенацеливание, но отнюдь не на ликвидацию системы военных приготовлений в целом.
Для ухода от старого типа международной организации имеют значение меры доверия, согласование военных доктрин, создание центров обмена информацией и механизмов обеспечения быстрой связи между правительствами. Эти шаги воплощают в себе нечто большее, чем просто «прекращение огня». Они могут свидетельствовать о намерении сторон всерьез рассматривать возможности резкого и согласованного уменьшения роли военной силы и, может быть, даже пересмотра концепции ВГУ. О полном отказе от войны речь по-прежнему не идет, имеется в виду лишь исключить ее превращение в «рядовой», «обыденный» политический инструмент.


2

Когда и против кого уместно применение силы? Принято считать, что ее не применяют против союзников. Правда, некоторые американские эксперты (например, Р. Каган) полагают, что и при анализе отношений между союзниками нужно учитывать возможность сценариев с применением военной силы. Но большинство специалистов применительно к союзническим отношениям подобные проработки считает излишними.
В отношениях со странами класса «не-союзники, но и не-противники» (Россия – для США и наоборот) анализ фактора военной силы в известной мере уместен. В этом случае сила выступает как показатель способности сторон осуществлять общее сдерживание-устрашение, а не как характеристика потенциала для нанесения конкретного ущерба друг другу.
Учет военной силы безусловно важен, когда речь идет об отношениях с враждебными или потенциально враждебными государствами. Но даже в этом случае требуется ясность и добросовестность в оценке истоков враждебности и меры ее реальности.
Около восьмидесяти лет страны с коммунистическим строем автоматически считались противниками Запада. Но во время Второй мировой войны СССР был союзником США и Великобритании в борьбе против нацизма. Советский Союз при М.С. Горбачеве стал партнером Запада в построении стабильного мирового порядка. Китай под руководством правящей компартии успешно строит партнерские отношения с США, Японией, странами Европейского союза. Таким образом, критерии «враждебности» не столь тверды и универсальны, как может казаться. Но именно они определяют адресат применения силы и служат для обоснования присутствия насилия в арсенале политики.
В постконфронтационную эпоху объекты насилия стали определяться не по признакам наличия базовых идеологических или геополитических противоречий, а ситуативно. Теперь главное – соблюдают ли те или иные страны «общепринятые» правила поведения, нарушают ли они соотношения позиций и возможностей других государств, содействуют ли бесцельному разрушению международного порядка – как поступают террористы, желающие «отомстить», но не способные внести в мир конструктивный вклад.
Применение силы начинает играть роль не столько «продолжения политики иными средствами», сколько средства наказания, принуждения к соблюдению правил. Это проявилось уже во время «Бури в пустыне» – военной операции США в 1991 г. по выдворению иракских войск из Кувейта.
Есть основания считать, что «Буря в пустыне» была справедливым, по-своему даже «антивоенным» актом: она наказала агрессора за нарушение международного мира. Но эта акция имела и отрицательные последствия. Она продемонстрировала эффективность и относительную простоту, с которыми были достигнуты результаты путем применения чисто военных мер в дипломатически крайне сложной ситуации.
«Буря в пустыне» оказала заметное влияние на эволюцию международной среды. Она «вытолкнула» в центр внимания политиков проблему преступления и наказания, агрессии и возмездия, морали и права. Однако найти общее видение в связи с этими ключевыми вопросами международной жизни было крайне сложно.
Трудности во многом связаны с отсутствием согласия по базовым правовым и морально-этическим вопросам. Взять, к примеру, проблему смертной казни в юриспруденции. Исследования социологов и юристов позволили установить отсутствие прямой связи между тяжестью наказания (казнь – его наивысшая форма) и возможностью положить конец преступности или хотя бы добиться снижения ее уровня.
Наказание удовлетворяет чувство обиды у тех, кто пострадал от преступления. Оно создает иллюзию решительности борьбы против преступности. Но на деле ситуация развивается сложнее. Общество ожесточается и фактически берет на себя спорную функцию «мстителя». Символически оно опускается до уровня преступника, поскольку начинает действовать аналогичным с ним способом: он убил, и мы его убьем. Общество демонстрирует готовность воевать со своими же членами вместо того, чтобы вести работу по воспитанию населения и перевоспитанию преступников.
«Узаконенное убийство» во многих странах остается популярным и в «верхах», и в «низах». Не удивительно, что пользуются поддержкой и попытки решать сложные проблемы отсталых регионов и бунтующих этнических групп при помощи «контртеррористических операций».
Склонность большинства человечества и отражающих его позицию популистских, в том числе «вульгарно-демократических» партий к простым решениям свидетельствует об опасном разрыве между уровнями технологического и интеллектуально-нравственного развития общества. Появление и внедрение новых технологий, экономический прогресс не сопровождаются сопоставимым приростом ответственности политиков, социальной ориентированности бизнеса, независимости творческих слоев общества, человеколюбия. Кроме церкви и ряда международных неправительственных организаций (таких, как «Международная амнистия», «Врачи без границ», «Гринпис») и отдельных крупных международных политиков уровня папы Иоанна Павла II или покойного А.Д. Сахарова, почти никого из нынешних политиков не волнует проблема нравственного отставания человека от эволюции им же созданной международной среды.
Известная максима о примате «интересов» над всеми иными соображениями во внешней политике проясняет картину: в политике нет места ни «сантиментам» (человеколюбию), ни морали. Доминируют «интересы», очень часто понимаемые в узком, эгоистическом смысле, без попыток подняться до уровня проблем общечеловеческой значимости. Контраст между богатством и бедностью, мегаполисами и глубинкой (особенно африканской или азиатской), самодовольной западнохристианской цивилизацией и раздраженным, беспокойным исламом налагается на разрыв между возможным и допустимым, между «хочу» и «можно», между силой и правом.
Простых решений быть не может. Действия США в Ираке – с точки зрения международного права – полный произвол со стороны Вашингтона и разрушение существующих норм международного поведения. Но с точки зрения борьбы за нравственный и этический прогресс общества – это безусловный прорыв: положен конец одной из самых кровавых диктатур, дан урок сторонникам подобных систем правления во всех странах. По сути дела сказано: наступило время, когда диктатуры оказываются «вне закона» и могут быть насильственно устранены. Как осуждать администрацию Дж. Буша, если своими действиями она нашла решение давней проблемы – борьбы против диктаторских режимов?
Любой диктатор – в Северной Корее, Туркменистане, Ливии, любой африканской стране – поневоле задумается над своей судьбой. Да и деятели в других странах, там, где семена диктатуры все еще могут взойти снова, тоже будут помнить: в лице США они имеют грозного противника, способного переступить через «национальный суверенитет», если потребуется «привести в чувство» поклонников полицейской дубинки.
Как то ни покажется нелепо, «грубый реалист» Дж. Буш вернул американскую политику к традициям «морализма», вспомнив о зафиксированной в Касабланкской декларации 1943 г. норме о наказании военных преступников. В те годы эта норма рассматривалась как шаг вперед в борьбе за более справедливый мир, хотя формально она находилась в явном противоречии с волеизъявлением немецкого народа, отдавшего большинство голосов нацистской партии на выборах 1933 г. в германский рейхстаг.
Именно в 1940-х годах был сформулирован принцип «этика выше права», который позволяет и сейчас ставить вопрос о соблюдении прав человека в отдельных странах выше принципа их суверенитета. Этот принцип является единственным оправданием применения насилия в международных отношениях.
Случай с Ираком не просто демонстрирует сложность проблемы борьбы против насилия с помощью еще большего насилия. Он показывает, что в сфере международных отношений складывается шаткое равновесие между противоположными тенденциями. С одной стороны – стремление больше полагаться на насильственные решения. С другой – желание устранить явления международной жизни, которые основаны на насилии: терроризм, диктатуры, преступность. Причем в последнем случае основным средством борьбы с насилием объявляется само насилие.
Этот парадокс стал причиной расхождений между США и рядом членов Совета Безопасности ООН во время обсуждений иракского вопроса в 2003 году. Формально правы Франция, Германия, Россия и остальные страны, осудившие США за пренебрежение Уставом ООН, нарушение принципа суверенности наций. Но по сути дела вопрос сложнее: соображения суверенности не должны оправдывать существование диктатуры, насилия, осуществляемого ею как в отношении своих граждан, так и в отношении других наций. Если и говорить о мире без войн, то он возможен только при торжестве демократии и в международных отношениях, и во внутреннем устройстве отдельных стран.
Равновесие становится все более шатким. В мире, где ведущими принципами устройства становятся обеспечение прав человека, демократических свобод, экономического процветания, основанного на равенстве возможностей, забота об окружающей среде, произрастают семена отрицания насилия, усиливается тенденция к решению спорных проблем мирными способами. Но, чтобы создать такой мир, требуется насилие против узурпации власти, несправедливости, определенных видов политики, несовместимых с принципами гуманизма.
Не получится ли так, что, применяя насилие против тех, кто увековечивает насилие, сами страны-носители передовых идеалов превратятся в обычные имперские центры с претензией на монопольное знание «истины»? Человеческая история изобилует подобными примерами – от Крестовых походов до стихийных народных восстаний. Октябрьская революция 1917 г. в России начиналась с благородного лозунга покончить с угнетением и насилием, а вылилась в невиданное миллионное жизнеистребление. То, что носитель передовых идей может стать узурпатором – первое препятствие на пути к ненасильственному миру.
Второе – способность тех, кому угрожает мировой порядок, ассоциируемый с политикой США, противопоставить Вашингтону контругрозу с помощью ОМУ. Центры военно-технических разработок существуют не только в США и в союзных им странах. Они имеются в России, Китае, Индии, Пакистане. Высокая прибыль, желание «насолить» сверхдержаве, отсутствие прямой угрозы возможному поставщику военной технологии со стороны того, кому она поставляется – все это может содействовать усилению конфликтности, связанной со стремлением тех или иных стран помешать США «навести порядок» на планете.
Третьей преградой для мира без насилия может стать реакция тех, «кому этот мир предназначается». Великий испанский писатель Сервантес в романе о Дон Кихоте описал эпизод, в котором тот наивно, но благородно освободил группу этапируемых преступников, после чего сам был немедленно ими избит и ограблен. Освобождаемые от рабства народы, подобно населению Ирака, могут повести себя так, что насилие потребуется и для того, чтобы привести в чувство их самих, продемонстрировать им силу закона и морали.
Таково странное переходное состояние международной системы – от мира империалистического, имеющего в своей основе насилие, к другому миру, в котором насилие еще сохраняется, но одновременно возникает надежда на построение системы ненасильственных отношений. Каков будет конечный пункт этого перехода – сказать трудно. В пользу насильственной основы мира говорит традиция, имеющая значение для государственного управления и дипломатии, опыт десятилетий избежания войны – весомые аргументы, подкрепляемые трудностями взаимоотношений между «ультрапатриотами» и «космополитами», военными и гражданскими, консерваторами и модернизаторами. Фронтального противостояния, состояния борьбы за и против сохранения насилия в качестве основы международных отношений нет.


3

Говоря о сдвигах в международной среде, которые позволяют поставить вопрос о пересмотре роли насилия в отношениях между странами, стоит упомянуть следующие. Во-первых, происходит становление однополярной мировой системы, в которой пока нет раскола, чреватого глобальным конфликтом. За «столкновение цивилизаций» неискушенные наблюдатели нередко могут принимать разность исторического опыта и традиций, которая может как породить конфликт, так и помочь избежать его за счет взаимного обогащения.
Во-вторых, продолжается переход мировой экономики к более продуктивным формам и методам производства. Внедрение гибких систем, обеспечивающих возможность внесения оперативной корректировки в производственные процессы, возрастающая роль научно-технического фактора, устойчивость рынков сбыта и доступа к ресурсам, универсальные методы и приемы управления – все это создало условия для повышения производительности в развитых странах, опережающего темпы роста потребительского спроса во всем мире. Создалась ситуация, при которой проблемы сбалансированного роста производства перестали быть источником экономических и политических столкновений. Мировой рынок скорее играет роль гармонизатора международных отношений, а не провокатора конфликтов.
В-третьих, развивается процесс формирования глобального сообщества. В нем решающую роль играют возглавляемые США развитые страны. Целая группа стран так называемого «переходного типа» – Россия, Китай, Индия, некоторые арабские страны, Пакистан, страны Юго-Восточной Азии и некоторые страны Латинской Америки так или иначе вступили на путь построения общества, подобного обществам развитых стран, стремятся вступить в их международные организации, привлечь капиталы, заимствовать технологии и образцы общественно-политической системы.
В дополнение к этим двум группам образовалась и третья – «несостоявшиеся государства», источники нелегальной эмиграции, наркотиков, терроризма. Процесс образования единой однополярной системы из-за разнородности мира перемежается вспышками насилия, провоцируемого как положением в «несостоявшихся государствах», так и приступами имперских замашек в США, Великобритании или России.
Наконец, идет процесс сглаживания культурных и цивилизационных различий. Формируется глобальная сеть общения и обучения. Устанавливаются единые поведенческие образцы и стереотипы потребления, образа жизни. Становятся более понятной специфика жизни разных народов и ее отдельные черты. Некоторые из них оказываются подлинно универсальными, заимствуются другими культурами. Ислам и буддизм распространяются в христианских странах, христианство – в Китае, Японии и Корее.
Сказать, что процесс формирования глобального сообщества развивается безболезненно, было бы ошибкой: размах антиглобализма не вызывает сомнений. Но в самом факте существования дихотомии глобализм – антиглобализм ничего страшного нет. Речь идет о разломе вдоль линии преемственность – перемены или консерватизм – модернизм. Обращает на себя внимание тот факт, что, несмотря на явные элементы насилия в этом противостоянии, серьезной основы для расширения его зоны не существует. Противостояние имеет асимметричный характер: с одной стороны, выступающие в пользу глобализации политические, деловые и культурные круги, определяющие характер проводимой политики, с другой – пестрый конгломерат, больше предпочитающий эпатаж, чем разумные доводы и деловые решения.
Образование однополярного мира, формирование вектора развития в сторону большей свободы человека, высокого уровня жизни, большей терпимости, углубления знаний об окружающем мире и о себе – все это создает условия для появления качественно иной международной системы, в которой насилие не исчезнет, но перестанет быть функцией национально ориентированной политики и будет носить «воспитательный» характер.
Эта система могла бы стать более упорядоченной, более справедливой, менее воинственной, больше ориентированной на обеспечение основных нужд и прав человека, в большей мере учитывающей значение окружающей среды, мира дикой природы для сохранения целостности человеческого сознания и ликвидации его раздвоенности на «мы» и «они», «жертвы» и «победители».
Изменение среды неизбежно потребует пересмотра нынешнего терпимого отношения к насилию. С одной стороны, к этому будет подталкивать рост осознания контрпродуктивности наращивания вооружений и насилия в условиях взаимозависимости и формирования квазиимперского однополярного мира. С другой – в пользу свертывания насилия будут «работать» тенденции к демократизации внутренней жизни бывших диктаторских режимов, а также давление на них со стороны внешних сил и внутренней демократической оппозиции.
Пересмотр отношения к насилию натолкнется на проблему перехода к новой организации мира. Вначале потребуется период насильственных действий по установлению нового миропорядка. Он уже начался, о чем свидетельствует продолжение процесса расширения действия существующих механизмов безопасности (НАТО), установление контроля, в том числе военного, над ключевыми регионами и ресурсами, разгром и свержение реальных и потенциальных противников («ось зла»). Важно, чтобы этот процесс и этот период не переросли в длительную фазу войн и конфликтов.
Имеются надежды на приближение стадии развития мировой системы, связанной с функционированием однополярного мира, когда военные усилия отдельных стран станут практически ненужными, осуждаемыми и в этой связи появятся реальные предпосылки для разоружения. До конца проблему конфликтов это не решит, но уровень конфликтности может быть снижен.
Происходит накопление опыта и продолжение строительства механизмов мирного политического урегулирования споров. В течение 1990-х годов здесь произошли изменения в политическом мышлении и практических подходах. Идеи «урегулирования», «избежания» и «предотвращения» конфликтов перестали быть достоянием лишь профессиональных борцов за мир и их партнеров из числа представителей академических кругов. ООН, «группа восьми», региональные организации поставили в качестве практической задачи создание механизмов, которые позволили бы решить имеющиеся споры без насилия. Мало того, отчасти был создан механизм новых «нюрнбергских процессов» в виде Международного трибунала по расследованию военных преступлений в бывшей Югославии, который также был нацелен на искоренение тяги к насилию среди политических лидеров.
Предпосылки для создания более миролюбивой и менее насильственной международной системы существуют. Складываются политические и нравственные условия для возникновения мира, не просто «не-насильственного» в литературно-патетическом смысле слова, а такого мира, в котором насилие будет исключено из международного обихода усилиями только одной державы при активном или пассивном соучастии других стран. Иными словами, возникает квазиимперская система, в которой насилие может быть насильственным же образом исключено вследствие того, что функцию поддержания международного порядка возьмет на себя всего одна держава.


* * *

Ничего фантастического в такой перспективе нет. Процесс исключения насилия со стороны феодальных владык в средние века занял не одно столетие, пока на смену ему не пришло насилие центральной власти, установившей универсальные для данной территории законы и обеспечивающей их исполнение своими ресурсами. Феодальные владыки утратили функции вершителей суда и расправы и превратились в рядовых граждан, ответственных перед законом.
Чем меньше насилие будет оставаться прерогативой отдельных государств, тем больше будет возможность ограничить его возможности в международной среде. Насилие внутри отдельных стран, казалось бы «законное» с точки зрения традиций, должно стать объектом рассмотрения и оценки со стороны уполномоченных органов международного сообщества.
Вопрос решался бы легче, если бы удалось вернуть к жизни военные функции ООН и сделать функцию насилия исключительной прерогативой этой организации. Такое решение устроило бы большинство стран. Но ООН, видимо, безвозвратно утратила шанс восстановить свои военные функции. Взамен в международной системе осталась одна-единственная держава, имеющая политическую волю, ресурсы и авторитет для выполнения роли международного полицейского. Эта ситуация в глазах ряда стран и правительств выглядит совершенно неприемлемой, что создает новые противоречия, потенциально чреватые насилием.

Опубликовано на Порталусе 09 декабря 2008 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама