Предметом статьи выбран анализ представлений и доктринальной сущности некоторых важных высказываний высшего руководства России, их историческая эволюция и современный контекст. Ежегодное президентское послание Федеральному Собранию – ключевой политический документ, отражающий взгляды, озабоченности и устремления главы государства и его администрации. Именно по такому документу можно судить о представлениях президента, касающихся страны, народа, задач нациестроительства и места Российской Федерации в современном мире.
Высказывания высшего лица в государстве – не просто целеполагание, это называние и предписание. Они не только отражают реальность, но и сами вызывают ее к жизни. Акты речи и называние вещей имеют чрезвычайно важный смысл: чаще всего это и есть то, что обычное мышление принимает за сами вещи. В российском экспертном сообществе и в мире политики языковые и символьные аспекты общественно-политической жизни явно недооценивались, хотя интуитивно признавались и даже использовались.


1

Новым в послании 2005 года было признание президентом российского народа. В.В. Путин сделал важный шаг в сторону утверждения в политическом языке и в общественном сознании этого ключевого понятия. Термин использован в тексте несколько раз, в том числе как историческая категория («российский народ веками безмолвствовал»), как некий аналог советского народа («распад Советского Союза для российского народа стал настоящей драмой») и как современный «народ России». До этого одним из наиболее определенных было высказывание президента на празднике, посвященном Дню России 12 июня 2003 года: «Где бы мы ни родились, где бы ни выросли – это все наше Отечество. А вместе мы – один, единый, могучий российский народ».
Как не покажется странным, но эта базовая категория до сих пор плохо приживается и даже отвергается теми, кто привык употреблять исключительно множественное число («народы России») или кто считает, что у нас в стране государство образует один народ («русский народ»), а понятие россияне есть зловредное изобретение, призванное «отменить нации» или же, наоборот, принизить статус и роль «русской нации». Подобные позиции свойственны не только этнонационалистам разного толка, но и значительной части научного и политического сообщества. Оно воспитано на том, что «народы» и «нации» – это этносы разной степени зрелости, а вот проживающие в одном государстве, работающие в одном коллективе, живущие в одном городе и даже члены одной семьи с разными этническими корнями не могут быть одним народом или членами одной нации.
Напомним, что в СССР реально существовавший советский народ теоретики и политики развитого социализма натужно квалифицировали как некую «новую историческую общность людей», поскольку понятия народ и нация были отданы в распоряжение этнических категорий. Потребовалась неуклюжая в теоретическом плане новация по поводу нового типа человеческой общности. На самом же деле никакой новой исторической типологии здесь не было. Народы всех больших государств всегда имеют многоэтничный состав, и это не мешает им называться бразильским, индийским, китайским, испанским и т.п. народами.
Интересно, что народы зарубежных стран мы не называли новыми общностями, а свой собственный был именно таковым. Образовывая название народа от названия государства – СССР, советские социальные конструкторы встретили некоторое неудобство. Новое название было необходимо, поскольку в Советском Союзе понятие «Россия» как государственное обозначение для внутреннего мира перестала существовать, а вместе с ним ушла из языка и категория российский народ. В какой-то момент выбор был сделан в пользу названия «советский». Последнее утвердилось настолько прочно, что в 1970 – 1980-е годы во внешнем мире, особенно среди более образованной его части, появилось название «советские» (наряду с «русскими») для людей, приезжавших из СССР, причем иногда в уничижительном звучании как «совки» (“Sovs”). Позднее, в период горбачевской либерализации, советскость – особенно ее идеологическая часть – стала предметом критики и отторжения. Это дало повод говорить противникам СССР, а значит, и советского народа, говорить не о норме, а об идеологической нежизненности конструкции.
Можно только сожалеть, что после революции 1917 года ушло из употребления название страны Россия. Вместе с ним было забыто и то, что население Российской империи называлось российским народом, и это была одна из основных категорий, не менее важная, чем понятие «подданный царя».
При этом следует учесть, что распространявшееся со времен Французской революции конца XVIII века понятие «народовластие» тогдашние государства с монархической формой правления не очень жаловали. А якобинское понимание нации как согражданства они и вовсе жестко отвергали, чтобы не подорвать принцип божественного происхождения власти монарха. Для разъяснения добавим, что до советского времени словосочетания «российский народ» и «русский народ» в значительной мере были тождественными: русскими считались не только великороссы, малороссы и белорусы, но все, кто принял православие или, по словам П. Струве, «участвовал в культуре».
В подтверждение этого достаточно взять продающееся в магазинах переиздание дореволюционной книги Забылина об обычаях и традициях русского народа и обнаружить там сведения о черемисских, татарских и других культурных традициях среди населения России1. Категория русские обрела узкоэтнический смысл в период строительства «социалистических наций», когда, начиная с переписи 1926 года, «русскими» стали обозначать только великороссов.
Но даже после введения внутренних паспортов в 1932 г. многим советским гражданам по их указанию была записана национальность великоросс. Нынешние молодые россияне с удивлением обнаруживают в паспортах своих дедов эту исключенную из списка «народов» категорию статистического учета этногрупп. И все же постепенно название великороссы исчезло из общественной практики, а со временем – и как форма этнической идентичности. Так, сугубо процедурное переименование привело к смене реальности, хотя никаких особых «этнических процессов» или же «нациестроительства» в его реалистском понимании за этим не стояло.
Смена этнической идентичности с великоросса на русского не прошла бесследно и для бывших русских-малороссов и русских-белорусов. В 1920 – 1930-е годы многие русифицированные малороссы перешли не в украинцев, а в русских как более престижную и даже безопасную в период репрессий национальность. Именно поэтому к следующим переписям 1937 и 1939 годов численность украинцев сократилась, а численность русских выросла на несколько миллионов даже на Украине. Это обстоятельство, кстати, совсем не учитывается при определении числа жертв голода в начале 1930-х годов2.
После раздела некогда широкой и фактически не этнической категории русских на три этнонации (русских, переименованных из великороссов, украинцев, переименованных из малороссов, и белорусов) такое понимание, кто есть «русские» и что есть «русское» сохраняется до сих пор. Едва ли когда-нибудь удастся вернуться к прежнему смыслу, то есть возродить категорию «великороссов» и тем более вернуть широкий смысл категории «русские». Для этого нужно, чтобы украинцы согласились стать малороссами и вместе с белорусами снова признали для самообозначения двойную (вертикальную и не взаимоисключающую) форму идентичности: малоросс и русский одновременно, как когда-то идентифицировал себя Н.В. Гоголь. Такой вариант уже невозможен по политическим, культурным и эмоционально-психологическим причинам. Зато вполне возможен вариант расширения русскости с более свободным определением этой идентичности (как единственной или двойной) – в том числе и для тех, чьи фамилии не обязательно оканчиваются на «ов» или чьи отчества «Ефимович» или «Наумович».
Трудно представить, что члены одного правительства – Кудрин, Христенко, Греф, Фрадков, Шойгу и другие – не являются представителями одного народа, как это следует из дурной формальности, в которую в России превратилась категория национальности. Это люди одной культуры и одной лояльности при разной степени приверженности этническим корням. Русский еврей или русский армянин – это более чем достойные (кстати, существовавшие до советского времени) формы множественной идентичности среди россиян, то есть в рамках российского народа. Именно в этом направлении возможно утверждение понятия российский народ и национальной идентичности россиян. Призывы некоторых известных публицистов «Россию пора доверить русским»3, а тем более писания и призывы паталогических этнонационалистов типа Севастьянова4, – это путь в обратном и разрушительном для страны направлении.


2

Амбивалентность официальной терминологии отражает «смутность» политической практики. Внутри современной России различение между российским и русским уже неплохо осознается политиками и общественными активистами, хотя российскость пришла на смену советскости (точнее, вернулась из досоветского времени) как форма «идентификации по государству» всего немногим более десяти лет тому назад.
Однако до сих пор, скажем, не легко назвать А.С. Пушкина российским поэтом, ибо для него уже имеется давнее определение «великого русского поэта». Еще в «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Эфрона (том 50, изд. 1898 г.) Пушкин назван «величайшим русским поэтом». И Н.В. Гоголь так же назван «величайшим писателем русской литературы» (том 17, изд. 1893 г.). Но русский язык, который не является исключительной собственностью русских, дает возможность называть русскоязычное творчество и его носителей русскими. Не будет никакой ошибки, если во всех этих уже современных смыслах, нагруженных советским вариантом эксклюзивной этничности, будет использоваться определение российский, включая, скажем, статьи о Пушкине и Гоголе в готовящемся издании новой российской энциклопедии.
Применительно к словесности национальное русскоязычное творчество имеет основания и до сих пор именоваться не только российским, но и русским. Поэтому когда, например, лауреатов престижной премии, учрежденной богатым российским евреем, называют «деятелями русской культуры» – хотя по своей этнической принадлежности они не только русские, но и евреи, узбеки, немцы, украинцы и другие – в этой языковой гетероглоссии ничего противного нет.
Неприемлемым является другой случай языковой амбивалентности в отношении понятий русский и российский, который существует во внешнем мире. Здесь до сих пор есть только одно слово и его производные: Russia и Russians. Даже мидовские переводчики иногда переводят обращения официальных лиц к России и россиянам как «Россия и русские». А книжные переводчики без всяких сомнений переводят название книги У. Лакера «Russian Roots of Fascism» как «Русские корни фашизма», хотя книга посвящена происхождению некоторых нацистских деятелей и их идей из российской Прибалтики, и потому ее название, конечно же, должно переводиться как «Российские корни фашизма». В подобных случаях смешение двух понятий имеет серьезные негативные последствия, искажая образ современной России и ее народа.
Внешний мир в своем подавляющем большинстве полагает, что в нашей стране живут русские, которые ведут войну против выступившей за свою свободу крошечной нации – чеченцев. То, что во главе российского парламента, объявившего режим Дудаева незаконным, стоял чеченец, федеральной армией, разрушавшей Грозный, командовал еврей Рохлин, а среди российских солдат были люди самых разных национальностей, – все эти важные сюжеты выносятся за скобки для объявления русских жестокими колонизаторами. «Русские» для внешнего мира – это правители страны, где угнетаются другие меньшинства. Понятия российский народ для него не существует, ибо в противном случае должна быть признана легитимность и целостность образованного этим народом государства.
Что в этом случае можно сделать? Легче всего ввести в зарубежные языки через более точную транскрипцию реально существующие в русском языке два слова и два существенно разных понятия. Для этого требуется заменить в названии страны одну латинскую букву ‘u’ на ‘o’, и тогда ‘Rossia’ и ее жители (а также государство, экономика, армия, культура и прочее) не будут жестко связываться с одной из этнических общностей, которая сохранит свое нынешнее обозначение как ‘Russians’. И тогда воевавшая против сепаратистов в Чечне российская армия, ее генералы и солдаты, не будут восприниматься внешним миром как «русские против чеченцев».
Предложение внести изменения в мидовские протоколы было нами сделано еще в середине 1990-х годов5. Однако только немногие зарубежные коллеги стали использовать название нашей страны в более точной транскрипции6. Даже изменение одной буквы, тем более в слове мирового значения, видимо, требует официальных усилий, как когда-то после распада СССР это было сделано с изменениями названий государств (Кыргызстан, Молдова, Беларусь) и городов (Алматы, Таллинн).
Почему так важно более уверенное употребление понятия российский народ не просто как синоним русскому народу и не как отказ признать наличие других народов-этносов в составе российского демоса? Потому что множественное число («народы») ослабляет легитимность самого государства, всегда образуемого территориальным сообществом – демосом, который и есть по международно-правовым нормам самоопределившийся народ.
В свое время бывший народным депутатом Евгений Евтушенко на съезде внес поправку в принимаемый текст присяги первого президента СССР: во фразе «клянусь народу Советского Союза» единственное число было изменено на множественное. Поэт никогда не поверит, но эта симптоматичная поправка сыграла пусть незаметную, но разрушительную роль в распаде единой страны. Насколько клише о некорректности обозначать население страны как один народ прочно сидит в головах до сих пор, приведу только один пример: мне, как члену редакционного совета «Новой Российской энциклопедии» и одному из ее авторов, так и не удалось включить в том, посвященный России, статью под названием «российский народ». Пришлось опять, как и в предыдущие издания, писать статью «Народы России», а не «Этнический состав российского народа», как это бы следовало.
В результате устаревших представлений о том, что реально составляет общность под названием народ или нация, образ страны оказывается ущербным: территория есть, экономика есть, столица есть, бюрократия есть, а народа или нации нет. Статья первая Конституции признает существование «многонационального народа», но лучше, если бы в 1993 г. был записан вариант «многонародная нация» (или «многоэтничная нация»). Об этом предложении как лучше определять Россию, которое было сделано еще И.А. Ильиным (Путин в послании 2005 года пространно цитировал этого российского философа), я напоминал С. Шахраю в период работы над текстом Конституции, но инерция обозначений взяла верх. Как и в СССР, в новой России обе принципиальные категории «народ» и «нация», которые делают государство легитимным, по-прежнему слишком часто и неосмотрительно отдаются в распоряжение этнических групп.
Эти группы достаточно условны и представляют собой в большей степени формы коллективной идентичности, которые существуют в среде российского народа. Они постоянно меняются, носят сложный и многоуровневый характер и для каждого конкретного индивида имеют второстепенный характер по сравнению с другими формами идентичности. Все это уже давно аксиомы современной науки, но только не отечественного обществознания, отравленного разными паранаучными теориями этнической пассионарности и откровенно националистическими взглядами7.
Вот почему даже лояльные и патриотически настроенные политики и ученые продолжают воспринимать основополагающее для страны понятие российского народа как некую повестку на будущее. «Мы сейчас формируем российскую гражданскую нацию», – нередко заявляет председатель комитета по межнациональным отношениям Государственной Думы Е.Н. Трофимов, а вслед за ним и другие ответственные российские политики. Наоборот, противники Путина и российской власти или же откровенные националисты со злорадством пишут о провале проекта создания российской нации. Собственно говоря, все это один тип мышления, полагающий, что необходимо формирование некоего нового тела для новой нации из материала других наций.
Но это – большая ошибка. Никто и никогда не будет переделывать («формировать») осетин, татар, якутов в русских, равно как и русских в россиян. Все они и есть россияне. Оставаясь по своей этнической принадлежности теми, кем они себя считают, они формируют российскую нацию. Нациестроительство не следует понимать в эссенциалистском смысле как некую социальную инженерию по унификации культурных черт и идентичностей среди россиян. Это прежде всего практика утверждения понятия, отражающего и стимулирующего общие черты и ценности, включая гражданский национализм или российский патриотизм, без которого не может обойтись государство.
Для этого не нужны десятилетия или века, как полагают некоторые. Например, понятие британской нации вместо английской произошло совсем недавно, но не для того, чтобы ирландцы, шотландцы и потомки новых мигрантов стали англичанами, а для того, чтобы все жители страны почувствовали себя членами одной нации. Английскость, которая никуда не исчезла, заняла подчиненное положение по отношению к британскости, но выиграли от этого все. Точно также после режима Франко утвердилось понятие испанской нации, которая не только обозначает доминирующий кастильский компонент, но и представляет собой инклюзивную категорию, в которую входят каталонцы, баски и другие регионально-культурные общности. В целом в современном мире фактически утвердилось не этническое, а гражданское, многокультурное содержание словоупотребления нация. Даже самые ярые сторонники концепта этнонации – венгры – и те сдали свои позиции в пользу двойного употребления этого понятия: как граждане Венгрии (политическая или гражданская нация) и как этнические венгры (этнонация или культурная нация).
Некоторые уже лингвистически «национализированные» меньшинства или большинства могут настороженно относиться к перспективе через утверждение категории гражданской нации утратить свой «национальный статус». Но эти опасения не имеют оснований, ибо вхождение в гражданскую нацию для меньшинств даже более выигрышно, чем для большинств. Большинства ничего не теряют, но и ничего особенно не приобретают. Кастильцы как основная этническая общность в составе испанской нации понимают, что утверждение проекта собственной этнонации означает разрушение Испании как страны. Англичане согласились с формулой британской нации, чтобы ослабить национализм сепаратистского толка со стороны шотландцев, уэльсцев и ирландцев. Ханьцы принимают во имя единства страны и стабильности государства нововведение – новый иероглиф, обозначающий нацию (миндзу) как все население Китая, в котором неханьские меньшинства насчитывают более ста миллионов человек.
Для этнических русских такой вариант нациестроительства или национальной идентичности представляется единственно возможным. Но суть этого «строительства» заключается в признании, которое начинается с акта речи. В этой связи напомним более раннее высказывание президента В.В. Путина на совещании в Чебоксарах 5 февраля 2004 года: «Полагаю, что сегодня мы имеем все основания говорить о российском народе как о единой нации... Представители самых разных этносов и религий в России ощущают себя единым народом. Они используют все свое богатство, культурное многообразие в интересах всего общества и государства. И мы обязаны сохранить и укрепить наше национальное историческое единство».
Таким образом, российская нация – это, безусловно, состоявшийся проект, оформленный государственностью Российской Федерации и определяющийся историко-культурной и социально-политической общностью населения страны. Единство страны обеспечивается не только задачей сохранения государства в существующих территориальных границах, о чем говорил как Путин в своем послании, так и глава его администрации Д. Медведев в одном из последних интервью8. Признание и внедрение в общественно-политическое сознание россиян общей идентичности и вера в негомогенное целое российского народа не менее важны, чем охраняемые границы. Государства потому и существуют, что каждое новое поколение их граждан воспроизводит и разделяет общее представление о своей стране и считает себя единым народом.


3

В.В. Путин уже неоднократно высказывался по поводу существования исторической общности под названием российский народ или российская нация, и каждый раз экспертное и политическое сообщество реагировало на это в какой-то смутной растерянности или же не обращало внимания вообще. В послании 2005 года эти две категории не просто были использованы, но была высказана на первый взгляд вызывающая и политически не очень корректная позиция: «Безусловно и то, что цивилизаторская миссия российской нации на евразийском континенте должна быть продолжена».
Не могу судить обо всем континенте, но применительно к территории бывшего СССР это положение о цивилизационной миссии (под этим следует понимать не мессианизм, а общекультурную и культуртрегерскую роли) мне представляется верным, хотя сами по себе слова «цивилизация» и «миссия» не из строго научного языка. Это интересное заявление хотя бы как-то противостоит утвердившемуся в умах жителей новых государств объяснительному концепту распавшейся «советской империи», которая якобы угнетала и сдерживала историческое развитие этнической периферии, а русские выступали в роли ассимиляторов. Имперская парадигма в объяснении природы и причин распада Советского Союза несостоятельна. От нее отказываются наиболее проницательные ученые-историки, политологи и политики. В США, например, вышли научные исследования по истории «национально-государственного строительства» и «национальной политики» в СССР, то есть по истории Советского Союза как многоэтничного государства и государственной политики в отношении советских меньшинств9. Вывод о том, что СССР был «империей аффирмативных акций» (название одной из последних монографий) – своего рода «империей наоборот» – нами полностью разделяется. Остается сожалеть, что в российской историографии и печати концепт «после империи» (название страницы в газете «Известия», где помещаются материалы по странам СНГ) еще сохраняется.
Отметим, речь идет о миссии не русских, а российской нации, которая всегда включала в себя людей разной этнической и религиозной принадлежности. Так, например, российские (прежде всего казанские) татары играли важную роль в дореволюционной колонизации и в советской культурной модернизации Средней Азии. Российские украинцы составляли значительную часть первожителей и нынешнего населения Восточной Сибири и особенно Дальнего Востока, оказывая влияние на развитие этих территорий, включая малочисленные аборигенные народы. Выходцы из Прибалтики, Закавказья, Украины составляли ядро советского руководства, особенно в период так называемого национально-государственного строительства и индустриализации.
Что составляет содержание миссии? Цивилизаторская миссия российской нации, включая ее государство в лице Российской империи и СССР, содержит в себе несколько направлений. По сути, она включает два аспекта – миссия для себя и миссия для внешнего мира.
Миссия для себя – это все те хозяйственные, этнокультурные, политические взаимодействия в Евразии, которые происходили в рамках российского народа, пространственные границы и этнорелигиозный состав которого постоянно менялись. Эта миссия заключалась в хозяйственном освоении и промышленном развитии больших территорий Евразии, распространении европейских норм права и культурных ценностей. Напомним, что при всех деформациях советского закона, он был единокровен кодексу Наполеона, а не конфуцианскому праву или же иранским и суданским законам шариата.
Цивилизаторская миссия российской нации состояла в распространении на большую часть территории Евразии (европейский Север, Поволжье, Сибирь и Дальний Восток) норм двух мировых культурных систем и в приобщении к ним местного населения. Одна из них – это христианство в форме православия. Его цивилизаторская миссия затрагивала не столько последователей других мировых религий (буддизма и ислама), которые издавна исповедывались частью российского народа, сколько затрагивала не обращенное в мировую религию население, придерживавшееся так называемых традиционных верований и практик. Аналогичную роль христианство сыграло и в других регионах мира (особенно в Америке) в отношении аборигенного населения.
Вторая культурная система воспроизводства и распространения – это языковая система на основе русского языка и русскоязычная культура. Русский язык и российская-советская культура (от А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя до М.А. Шолохова и Ч. Айтматова) сыграли выдающуюся цивилизаторскую миссию на евразийском континенте, не ограничиваясь только территорией исторического российского государства. Русский язык был и остается языком культурного взаимодействия и взаимообогащения представителей разных этнических культур в рамках одной национальной культуры. Для территории бывшего СССР он был и остается языком достижений мировой цивилизации. Именно через русский язык (в последние годы для населения стран Прибалтики эту роль разделяет также английский язык) большинство населения большинства новых государств приобщается к мировому культурному достоянию, к современной массовой культуре, а также транслирует в мир собственные культурные достижения.
Российская нация внесла неизмеримый вклад в культурное наследие народов Восточной и Западной Европы. Без российского культурного компонента нет европейской культуры в прошлом, и этот вклад в более ограниченном наборе (уже без новых национальных культур стран бывшего СССР, которые когда-то входили в российскую и советскую культуры) будет сохраняться в будущем.
Правда, после распада Советского Союза цивилизационная миссия российского народа для себя стала меньше. Зато миссия для внешнего мира выросла. В этом отношении президент Путин прав, говоря об Евразийском континенте как о территории бывшего СССР за пределами России. Эта миссия была, и она есть сегодня, как бы не принижали значение современного культурного производства нынешние отрицатели России. Достаточно посмотреть, какие книги и журналы читают, какую музыку слушают и на каком языке разговаривают между собой граждане и политические лидеры новых государств.
Конечно, содержание и оценочный смысл цивилизационной миссии исторически меняются: это далеко не всегда исключительно позитивный и односторонний процесс. Он неодинаково рассматривается представителями разных поколений и разных ареалов в зоне культурных взаимодействий и влияния. О цивилизационном воздействии в рамках «миссии для себя» имеют основания говорить не только носители русской или даже русскоязычной культуры. Дело в том, что российский народ по мере включения в свой состав носителей разных культур и по мере развития контактов с внешним миром также вбирал в себя многое из наследия других. Некоторые входившие в состав российского культурно-цивилизационного багажа компоненты были сами по себе результатом длительной эволюции, включавшей опыт исторический государственности, письменности, религии многих народов и регионов (Закавказье, Средняя Азия, Прибалтика, Молдавия, Бурятия).
Эти древние и достойные культурные традиции и их политические представители вступали в сложные взаимодействия с доминирующим русским культурным компонентом и с центральной властью. Многое утрачивалось или разрушалось, но не более, чем при формировании германской нации на основе прусского, британской на основе английского, китайской на основе ханьского компонентов. Тем более не может быть сравнения цивилизационной миссии российской нации в Евразии с миссиями внешних колониальных империй. В них также содержался цивилизаторский компонент, но характер отношений был основан не на взаимодействии (пусть и не всегда равнозначном), а на жесткой схеме господства-подчинения в рамках системы метрополия-колонии. Человеческий материал и религиозно-культурные компоненты бывших субъектов колониальной цивилизаторской миссии только сегодня включаются в господствующие нации через массовую миграцию в метрополии.
Как возможно упомянутое в президентском послании «продолжение миссии»? Будущая цивилизационная роль России и российского народа в чем-то уже предопределена, в чем-то только просматривается, а что-то мы не в силах предугадать. И все же почему миссия должна быть продолжена, и нет ли здесь бравады «неудавшейся страны», каковой многие отечественные и зарубежные эксперты считают Россию?
Предопределенность заключается хотя бы в том, что российская нация остается на будущее распорядителем очень значительной части земных ресурсов и, по крайней мере, на континенте Евразии без этих ресурсов цивилизация не сможет существовать и развиваться. Российская нация по-прежнему единственный хранитель до сих пор значимой для Евразии культурно-ценностной системы на основе русского языка, кириллического письма и христианского православия, хотя в российском народе сохраняются и будут воспроизводиться другие культурные системы, в том числе и общемирового масштаба (иудо-христианские, евроисламские, буддистско-монгольские, аборигенно-арктические и другие). Не исполнение этой части цивилизационной миссии означало бы гибель для себя и утрату для мира. Судя по состоянию ресурсной экономики, интеллектуального потенциала и культурного производства, будущее миссии в этих двух аспектах вполне возможно.
Есть еще один новый смысл в продолжении евразийской миссии России на ближайшие десятилетия. Это сохранение памяти и идентичности жителей бывшего СССР, связанных с принадлежностью к советскому народу, а также исполнение роли страны-реципиента для тех, кто продолжает чувствовать свою причастность к России и даже предпочел бы трудиться и жить на российской территории. В послании президента говорится о необходимости избавиться от въевшегося в поры политиков и обывателей антимиграционизма и ксенофобии в отношении бывших соотечественников.
Быстро развивающиеся экономика и рынок труда в Российской Федерации, а также ее сокращающееся и стареющее население, ставят перед страной сложную проблему воспроизводства населения. Точно перед такой же проблемой стоят и страны Западной Европы. Но 25 стран Евросоюза в 2003 г. увеличили свое население на 1,9 млн. человек, и 90% этого роста обеспечили иммигранты. Россия же последние годы проводит политику свертывания миграции из стран бывшего СССР, подрывая тем самым собственную национальную безопасность.
Привлечение миграции из стран бывшего Советского Союза должно быть задачей и оценочным критерием деятельности миграционных служб. Страна заинтересована в притоке квалифицированных, легальных трудовых ресурсов. «В конечном итоге – каждый легальный иммигрант должен получить возможность стать гражданином России». Однако нынешние законы, процедуры и коррупция фактически не позволяют вновь прибывшему стать «легальным иммигрантом». В последнее десятилетие российский народ и его государство исполняют неприглядную миссию отторжения и сверхэксплуатации своих бывших соотечественников, в то же время получая от их труда огромные выгоды. Здесь образовался большой пробел по части «цивилизаторства», вызванный не только узким политическим расчетом и соображениями безопасности, но и корыстными мотивами, а отчасти даже мстительными эмоциями за инициативу «ухода» от России.
Напомним, что в Советском Союзе наиболее притягательной для внутрисоюзных миграций была территория РСФСР, то есть нынешней России. Из РСФСР в другие союзные республики также был большой выезд. В своей основе это была трудовая миграция, наполненная зачастую пропагандистским смыслом и молодежной романтикой. В миграционном обмене также заключался один из компонентов цивилизационной миссии, ибо квалифицированные кадры из центра страны и «русских регионов» создавали хозяйственно-культурный потенциал, который составил основу независимой государственности при распаде СССР. Обученные в центральных вузах местные кадры и ехавшие в республики «по распределению» специалисты выполняли важнейшую культуртрегерскую миссию, соединяя богатую местную традицию с достижениями советского профессионального искусства и культуры.
И все же в последние десятилетия в РСФСР прибывало больше советских граждан, чем выезжало. Это были главным образом молодые специалисты, работники больших строек, а также военнослужащие, пожелавшие после демобилизации остаться в России, найдя работу и подругу жизни. Служба в Советской армии – на территории РСФСР или в других регионах – играла большую роль в культурно-образовательном развитии представителей сельских и городских жителей союзных республик.
Тот факт, что после распада СССР миграция в Россию продолжилась, не представлял собой нового явления. Более того, за период между переписями 1979 и 1989 годов количество переехавших в РСФСР из других республик было больше, чем между переписями 1989 и 2002 годов. Другое дело, что в последнее десятилетие почти прекратился выезд из России в новые государства. Притягательность Российской Федерации для наших бывших соотечественников будет сохраняться еще долго – по крайней мере, до тех пор, пока уровень жизни, рынок труда и карьерные возможности будут здесь лучше, чем в других странах. Но эта ситуация не может длиться вечно. Дискриминация, обман, издевательства и насилие, которые испытывали все эти годы иммигранты в России, уже отбили охоту у многих подвергать себя таким рискам и повернули потоки мигрантов в сторону Восточной и Западной Европы, Турции и даже Китая.
Несмотря на продолжающееся сокращение населения и растущий рынок труда, а также осознание малой частью госбюрократии необходимости и полезности иммиграции для развития страны, миграционные и другие службы продолжают работать по части «миграционных инспекций» и депортации «нелегалов». При сокращении населения России на 700 тысяч в 2004 году, власти только в официальном порядке выслали из страны 90 тысяч потенциальных работников и граждан, затратив на это более 100 миллионов рублей бюджетных средств. Не меньше людей были вынуждены уехать под угрозой депортации и насилия.


* * *

Результаты довольно противоречивы. С одной стороны, более десяти лет наша страна была и остается местом приложения труда и услуг, а также источником жизнеобеспечения для миллионов граждан государств нового зарубежья. С другой – Россия позволила себе поставить этих людей в унизительное положение, ограничить число желающих жить на ее территории и их возможности. В итоге, руководствуясь утопичными представлениями, что некие «этнические россияне» должны вернуться на свою «историческую Родину», а другие остаться в «своих государствах», страна растеряла исторический шанс забрать часть населения бывших союзных республик после распада СССР.
Между тем, цивилизационная роль российского государства в отношении всех бывших сограждан сделала их во многих отношениях не просто советскими людьми, но именно россиянами, независимо от этнической принадлежности – русской, татарской, узбекской, киргизской или грузинской. Россия слишком неосмотрительно решила отказаться от этой миссии, и к ней следует вернуться.

Примечания

1Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия, поэзия. М., 1880 (переизд. 1990).
2О том, что массовая перезапись – довольно обычное явление, говорит увеличение числа украинцев и уменьшение числа русских почти на 3 миллиона между переписями 1989 и 2001 годов в уже независимой Украине. Рождаемость одинаковая, массового выезда русских не было, как не было и массового прибытия украинцев. Тогда кто «уморил» 3 миллиона русских? – могут спросить оппоненты кампании за репарации, которые якобы должна выплатить Россия за голодомор на Украине.
3Ципко А. Россию пора доверить русским. Критика национального нигилизма российских либералов. М., 2003.
4Севастьянов А. Время быть русским! Третья сила. Русский национализм на авансцене истории. М., 2004.
5См.: V. Tishkov. What Is Rossia? Prospects for Nation-Building // Security Dialogue. 1995. Vol. 26. № 1.
6На этот вариант перешел, например, журнал «Anthropology of Eurasia», издаваемый специалистом по России профессором Марджори Бэлзер.
7Подробнее см.: Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003.
8См.: Эксперт. 2005. 4 апреля.
9R.G. Suny. The Revenge of the Past. Nationalism, Revolution, and the Collapse of the Soviet Union. Stanford, 1993; T. Martin. The Affirmative Action Empire. Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca, 2001.