Вопрос о том, становится ли Запад более целостным или разобщенным, выстраивает он глобальную империю или стоит на пороге краха, обсуждался уже много раз. В сотнях работ содержатся все варианты разработки этих тем. За пределами оценок остается разве что менталитет европейского человека как «человека рационального», как фактор возвышения Запада. Ведь только в Европе возникли и получили развитие психика, мышление и сознание, которые привели к размышлениям над природой вещей. Только в этой части мира зародились и возвысились науки, нашедшие практическое приложение в тесной увязке с формированием этики практического успеха. В сущности, все это и сделало Запад Западом – тем, чем сегодня он является для себя и мира.
«Запад» в традиционном русском понимании – это Европа, начинающаяся от Литвы и Польши как восточных рубежей католичества. Лежащие к западу от России православные страны – Греция, Болгария, Сербия – в такое понимание Европы не включались. Запад сегодня – прежде всего капитализм «объединенной Европы» и Северной Америки. В этом смысле глобализация на практике – не что иное, как политико-экономическая и социокультурная экспансия западной цивилизации на большую часть планеты.
Финансово-экономическая глобализация поставила капитализм перед угрозой и возможностью революций. Она вынудила его одновременно и содействовать успеху таких революций, если они были направлены против докапиталистических рудиментов, и перехватывать революционные инициативы, ведущие к антикапиталистическим переворотам. Так под прикрытием «демократических революций» сегодня подавляются центры антизападничества.
Наконец, глобализация стала рубежом изменений в отношениях человека с природой. Порождая мироцелостность, она стала формировать социальную экологию как общепланетарное явление. Параллельно с ее становлением человечество выросло численно, стало намного богаче и к концу ХХ столетия создало и осознало угрозу потенциальной ресурсно-экологической катастрофы.


1

Задолго до того, как «Запад» стал понятием политическим, это слово имело географический и культурный смысл. Возможно, география и определила его культурное содержание. Запад – направление захода солнца не из-за искушающего русского «закат», а на основании бесспорных астрофизических реалий. У древних восход Солнца отождествлялся с приходом Света и отступлением Тьмы. Свет приходит с востока – большинство храмов самой священной своей стороной обращены на восток. Тьма отступает от светила на запад – там средоточие Зла, иногда заглатывающего даже Солнце.
Любопытная деталь: в Арктике Солнце движется не с востока на запад, а по низкой кривой в южной части горизонта. Периоды Света и Тьмы продолжительны, относительно короткий полярный день сменяется долгой полярной ночью. Свет и Тьма воспринимаются не динамичной борьбой Жизни и Смерти, Добра и Зла, но неотъемлемой (правда, не самой важной – во тьме спокойно проходит половина жизни туземцев) частью бытия. Покойников северяне не хоронят во мраке подземелья, а кладут на возвышение в снегу, и с приходом полярного дня, когда верхний слой тундры оттаивает, они тихо и незаметно уходят под ягель.
В средних широтах смена дня и ночи, изредка нарушаемая непонятными и от того ужасающими солнечными затмениями, обращала внимание человека к небу, заставляла думать о нем и его «воле» всякий раз, когда надо было определять время посева и уборки, начала набегов и торговых экспедиций, оценивать перспективы урожая. Небо, звезды рано начали служить человеку ориентирами в степи, пустыне и на море. Возможно, из этих вынужденных наблюдений рождались фундаментальные качества психики человека средних широт и свойственные ему представления – о высших силах, их определяющем влиянии на жизнь народов, Небе как месте обитания высших сил.
Наблюдая за величием и неизменностью звездного неба, плавностью хода светил, изумительной регулярностью смены дня и ночи, времен года, за животворящим эффектом прихода солнца, света и тепла, человек формулировал основы будущих нравственности и миропонимания. Нравственности – потому что в повседневности свет, тепло, жизнь противостояли мраку, холоду, смерти. Добро и Зло представали в их очевидном материальном выражении. Миропонимания – ибо движение небесных светил, само Небо с его мириадами звезд и Солнце как носитель жизни не могли возникнуть сами, но были созданы высшими силами. Главный результат творения – порядок, к которому как к способу жизни предстояло стремиться и человеку. Образ и идея порядка сопровождают все цивилизации, отличая их от культур.
На стыке изначальных этики и образа (еще не идеи) порядка возникло психологическое противоречие. Если Свет есть Добро, а Тьма – Зло, то как оценивать народы, живущие на восходе и закате Солнца? И как эти народы должны оценивать себя сами? Первая оценка дается «наблюдателем». Где бы он ни обитал, по отношению к нему легко устанавливаются направления восхода и заката и, соответственно, живущие с той и другой стороны племена и народы. Дальнейшее – следствие жизненного опыта и субъективных предпочтений при том общем «правиле», что Добро приходит от Солнца, с востока. Если солнце встает из-за моря, его первые лучи освещают только нас, то естественным кажется вывод, что мы и есть «самые достойные». Можно предполагать, в какой степени эта жизненная и психологическая особенность обусловила китайские представления о Поднебесной как центре Земли и насколько уверенность в собственной избранности мешала в прошлом развитию Китая.
Неизбежна и противоположная ситуация, когда люди живут на восточном, а не западном побережье океана. Тогда от заката их самих отделяет лишь океан, а для всех других народов они – народ, который подошел к краю Тьмы. Для самого «западного народа» подобные представления о нем других племен – не секрет. Такой народ кажется тайным избранником или даже пособником Тьмы и Зла, как минимум их подозрительным соседом. Законы психологии в этом случае предлагают на выбор одно из трех: самоутверждаться через агрессивность, существовать в состоянии перманентного самоуничижения или самоутверждаться через достижения. В истории Европы были реализованы все три варианта.
Те, кого общество не приемлет, но кто страстно хотел бы в него войти, стараются добиться желаемого, восставая против общества только тогда, когда все возможности испробованы и ни одна из попыток не принесла результатов. Древние цивилизации Индии и Междуречья казались презренной окраиной Поднебесной. Племена, населявшие нынешнюю Западную Европу, были для Эллады и Рима ничтожными варварами. Крестовые походы из Европы отправлялись грабить Восток: обычно бедные (низшие) грабят богатых (высших). Предельно католическая и крайне западная Испания отправила Х. Колумба искать народы, расположенные еще ближе к «краю Тьмы» (закату), чем она сама. Может быть, подобная логика, а вовсе не «ошибка» опытного мореплавателя побудила его, ища дорогу на восток, взять курс прямо на запад?
Христианство пришло в Европу с востока, и первым христианским государством оказалась Армения. При первом расколе христианской церкви в XI в. именно восточная ее ветвь становится православной («правильно верующей»). Из этой «солнечной», а не «закатной» ветви христианство попало на Русь. Против Ватикана было много бунтов, но добился успеха лишь лютеранский – на северо-востоке Европы. Марксистско-атеистическая гипотеза социального устройства, возникнув в протестантской части Европы, начала осуществляться на востоке континента. С распадом СССР эта линия ушла еще дальше на восток, «укрывшись» в Китае.
Глобальная политика XXI века неожиданно реанимировала исторический конфликт иудео-христианской цивилизации с мусульманской. Если ХХ век начинался как эпоха пара, электричества, индустриализации, то XXI век стартовал в этом смысле как возвращение в эпоху религиозных войн. Возлагать ответственность за это только на США неверно: конфликт зародился задолго до того, как Соединенные Штаты появились на карте мира.
Ответственность в этом конфликте исторически обоюдна. Мусульманская цивилизация продемонстрировала высокую сопротивляемость вестернизации, способность самой проникать в цивилизацию западного мира, успешно решать в его рамках и формально по его правилам свои задачи. В этом смысле ислам – серьезная угроза западному миру, тем более опасная, что свое влияние он обеспечивает через финансы, экономику, социальные отношения и образ жизни.
Но и Запад – миссионерским характером своего развития со времен раннего христианства до современного воинствующего неоконсерватизма – многое сделал для взращивания этой угрозы. Память о Крестовых подходах и эпохе классического колониализма в исламском мире жива. Во второй половине ХХ в. Запад (прежде всего США) бесцеремонно вмешивался в конфликт между светской и духовной властью в мусульманских обществах, подчиняя свои действия конъюнктуре борьбы с СССР или внутризападной конкуренции. В 2000-х годах американская администрация провозгласила программу «силовой демократизации» мира вообще и Ближнего и Среднего Востока в частности.
Вопреки заявлениям политиков, мусульманского и христианского духовенства об опасности и нежелательности развития конфликта с исламом, приглушенный было возникновением вестфальской светской системы отношений в Европе (1648), конфликт иудео-христианской и мусульманской частей мира обретает глобальные масштабы. Причем конфликт конфессий в отличие от далекого прошлого – сегодня уже не более чем форма, за которой скрываются факторы более масштабного порядка.
В идеологическом смысле «поражение коммунизма», подтверждением которого выглядит распад СССР, стало пирровой победой его противников. Мировоззрение коммунистов XIX – первой половины XX веков было неразрывно связано с атеизмом. Коммунизм как попытка научной идеологии представлялся мировоззрением, шедшим на смену мировоззрению религиозному. Поэтому крах социалистического эксперимента в СССР, глобальный кризис социалистической идеи и левой альтернативы стали и кризисом атеизма. Соответственно, возник стимул для контрнаступления церкви и религии.
Атеизм как духовное явление возник раньше коммунистического учения. Он – одно из достижений Просвещения. Это оно подняло Человека, поставило его рядом с Богом. Из этого мироощущения возникли два прогрессизма – либеральный и марксистский, первый раньше второго. Кризис марксистского прогрессизма, сдача им позиций в атеистическом понимании мира подставляют под огонь клерикальных сознания и политики также прогрессизм либеральный. Он вынужден обороняться как против религиозных фундаменталистов, так и отбивать атаки из своего же лагеря – со стороны экологистов, анти- и альтерглобалистов.
Куда в таком случае разворачивается западный мир, если капитализм «не работает» (Иммануил Валлерстайн), а социализм как альтернатива капитализму и – гипотетически – следующая за ним ступень развития находится в состоянии кризиса? К чему-то неизвестному – полагает Валлерстайн. История остановилась – возражает Фрэнсис Фукуяма. К столкновению цивилизаций – утверждает Сэмьюэл Хантингтон.
Три ответа констатируют исторический и интеллектуальный кризис того типа развития, который на протяжении трех веков отождествлялся с прогрессизмом и фактически был таковым последние две тысячи лет. Антитезой оказывается не возвращение к форме бытия, не знакомого с идеей прогресса, но отказ от самой идеи прогресса как ценности и идеала – признание этой идеи ошибочной и вредной.
Попытка человека встать рядом с Богом в марксистском варианте закончилась неудачей, а в либеральном – подвела мир к экологической катастрофе и разрыву между мировыми богатством и бедностью. Путь прогресса был испробован и не принес удачи. Вывод клерикалов: человек должен принять свою несоизмеримость с Творцом и смириться с ней, отказавшись от гордыни. Кошмар реванша беспросветного клерикализма нарастает1 .
Но дело обстоит не вполне так. Капитализм и социалистическая идея переживают кризис, но, похоже, это кризис развития, а не агония распада. Спор Запада с коммунизмом был полемикой с самим собой. Идеалы, подхваченные коммунистами, возникли у истоков европейской цивилизации – в сообществе первохристиан. Они активизировались в Европе всякий раз, когда ее общественно-политическое бытие подходило опасно близко к границе, за которой возникала нравственная и психологическая невыносимость бытия, предпочтительность бытию – смерти. Тогда надежды на построение справедливого царства на земле трансформировались в политический выбор и революционные действия.
Но всякий раз оказывалось, что построить справедливое общество нельзя. Значит, надо, исходя из несовершенства человека и общества, приближаться к идеалу постепенно. При этом важно сознавать, что достигнутое вчера не будет сохраняться автоматически, оно требует непрерывного возобновления. Достойная жизнь как постоянное преодоление природной и социальной энтропии есть главный исторический урок, обретенный Западом и – на его примере – всем человечеством.


2

Исключительность Запада, его беспрецедентный успех не вызывают сомнений. Он не имеет равных в военном отношении. Создал и продолжает развивать экономику глобальных масштабов. Его массовая культура распространилась по всему миру. Это – внешнее, бесспорное, за которым скрывается глубинное: политические права и свободы, сложные социальные отношения и институты, примат общества над государством и властью. Наконец, важнейшее – господство рационализма2 , свобода творчества, традиции теоретической мысли.
Западный мир не беспроблемен, а в его истории немало преступных страниц. Но в этом смысле он не отличается от остального мира. Он выдается достижениями. Ни один иной тип развития не дал результатов, которые произвела западная цивилизация. Эти результаты – причина завистливого презрения к «золотому миллиарду», роста международной напряженности, склонности подозревать Запад во всех грехах, источник антизападнического мракобесия, левацких искушений броском добиться большего и лучшего, чем смог добиться Запад.
Западная цивилизация выдержала испытания, неизвестные цивилизациям других типов: внутренние религиозные войны, борьбу светских институтов и общества в целом за освобождение из-под административной и политической власти клерикализма, революции, мировые войны. Можно бросать Западу упрек, что он сам породил перечисленное. Но при всем этом Запад за две тысячи лет достиг результатов, остающихся в обозримом будущем недоступными большей части человечества.
Запад в целом продолжает уходить в отрыв. За ХХ век очень мало стран смогли приблизиться к уровню ведущих государств Запада. Были примеры того, как концентрацией сил страна добивалась впечатляющих успехов в индустриализации, военной сфере, в космосе, но основная масса ее населения жила при этом в прошлом или позапрошлом веках (СССР, Бразилия, Индия, Китай).
Процессы социокультурных изменений длятся поколениями. Итоги освобождения от колониализма станут очевидны не ранее 2015-2020 годов, а результаты «экспорта демократии» проявятся за пределами 2030-2040-х годов. Вопросы о роли, перспективах и, главное, смысле явления Запада возникают:
– у самого Запада (сколь долго еще удастся сохранять современные типы производства, потребления и образа жизни);
– у желающих повторить его успех (каких качеств не хватает для достижения западных стандартов жизни и развития);
– у оппонентов и врагов Запада (в чем его уязвимость);
– у всех вместе (сколь устойчив выстроенный Западом вокруг себя мир и что такое вообще Запад как явление в современных условиях).
Идея «Запада» и «Востока» связана в политическом сознании с идеологическим делением мира на «капитализм» и «социализм». Ни как понятия, ни как явления «Запад» и «Восток» не тождественны дихотомиям «капитализм-социализм», «западный мир» (Северная Америка, Западная Европа, Япония) и «мир социализма» (СССР и страны-члены Организации Варшавского договора /ОВД/, может быть, КНР и Югославия), НАТО и ОВД. Однако подобное их различение и противопоставление привлекало кажущейся простотой. Оно было интуитивно понятным и за десятилетия стало привычным.
В прошлый век Запад вступил разделенным и взаимно враждебным. Первая мировая война вспыхнула внутри политического мира, который не делил себя на Восток и Запад. Но в рамках этой системы монархические режимы враждовали с буржуазной демократией, видя в социал-демократии, даже в ее крайне левом крыле, куда меньшую угрозу. В этом мире прирожденный антимонархизм США сочетался в американской политике с аллергией на любые левые силы и движения. Когда в Европе стали происходить революции, именно Соединенные Штаты возглавили кампанию непримиримости к новым режимам и государствам.
Вторая мировая война началась на будущих водоразделах между Западом и Востоком почти случайно. Во всяком случае, вызревала она не на противоречиях между восточными и западными частями Европы, а на антагонизме между двумя диктатурами-аутсайдерами (СССР и Германия), с одной стороны, и европейскими буржуазными демократиями – с другой. Конфигурация мировых противоречий сильно осложнялась при этом антагонизмом между колониализмом Европы и полностью его отвергавшими по идеологическим и практическим соображениям Советским Союзом и Соединенными Штатами.
«Запад» в современном смысле этого понятия сложился в результате Второй мировой войны. США вышли из нее экономически окрепшими, оставили позади и в долгах бывших лидеров и конкурентов. Нацистская Германия была повержена. Разоренный войной СССР был военным победителем, но идейно и социально чуждой, опасной страной. В этих условиях США несложно было добиться единства Запада против «коммунистической угрозы». Задача Вашингтона облегчалась тем, что лидеры Великобритании и Франции поначалу видели в таком единстве помощь для сохранения своих колониальных владений, а «коммунистическая угроза» очень скоро – с появлением КНР (1949) и советско-китайского союза (1950) – стала намного мощнее. Политический Запад возникал в противопоставлении «коммунизму», расположившемуся на Востоке, на фоне консолидации атлантических стран, преодоления послевоенной разрухи в Европе и под влиянием военной угрозы эпохи биполярной конфронтации.
Потрясенная революциями и войнами Европа ослабла, уступив лидерство Соединенным Штатам. Последние в интересах борьбы против СССР – и подъема ради этого Европы – смирились с периодическим приходом к власти в странах Старого Света социал-реформаторов. Но все же сами США остались приверженными иной, по европейским меркам фундаменталистской, модели либерализма.
До 1945 г. «Запад» был объективной исторической общностью. Это было нечто вроде комплекса предпосылок – одна вера (хотя и разделившаяся на католицизм, православие, протестантизм), ее противостояние другим (прежде всего исламу), общая история. Затем проявляется общность субъективная: ясное осознание интересов, политических позиций, общих угроз и опасностей. Запад скрепился ролью США как основы безопасности Североатлантического региона, идейно-политического и научного центра. Еще позже добавилась экономическая интеграция Западной Европы, переплетение европейского и американского капиталов, нарастание взаимозависимости и глобализация. Одновременно «коммунизм» утрачивал монополию на угрозу: союз СССР и Китая распался, а сам Советский Союз стал топтаться на месте. Актуальными стали угрозы из «третьего мира» – требования «нового мирового экономического порядка».
Ответом стала новая, еще большая, консолидация Запада, создание будущей «группы семи» (1975). С этого рубежа правомерно говорить о Западе как уже консолидированном международно-политическом феномене. Он был внутренне интегрирован военно-политически, финансово-экономически и политико-организационно. Западные страны разделяли общее представление о новой стратегической угрозе – нараставшем отставании «третьего мира».
Разрядка 1970-х годов, внешне позитивное отношение Запада к «перестройке» М. Горбачева в СССР в конце 1980-х не были тождественны отказу от противоборства. Это был уход от неприемлемых рисков и изживших себя средств реализации целей. Теоретически КПСС тогда имела шанс трансформироваться в партию социал-демократического типа или расколоться, выпустив из себя формировавшееся в ней социал-демократическое крыло. Поворот Советского Союза к социал-реформизму означал бы утверждение этой модели почти на всем пространстве от Атлантики до Тихого океана, от Испании до Китая. При этом Социнтерн и без того имел прочные позиции в Латинской Америке. Могли прорисоваться контуры «всемирного социал-демократического сообщества». Подобная эволюция категорически не устраивала правые силы и партии, находившиеся тогда у власти в странах «группы семи». При решающей роли США в 1989-1993 годах социал-реформистский вариант глобализации (социал-демократия, новый мировой экономический порядок и глобальное устойчивое развитие) был сорван.
Крах СССР стал фактором глубокого политического и идейного кризиса социалистической идеи. Соединенным Штатам была больше не нужна европейская социал-демократия. Внутри США стали усиливаться право- и неоконсервативные силы. Ввиду американоцентричности нового международного порядка всему миру стала навязываться характерная для современных США политическая модель, основанная на либералистском фундаментализме. Этот процесс активизировался с приходом в 2001 г. администрации Дж. Буша-младшего.


3

Капитализм – квинтэссенция Запада. Конечно, существуют явные отличия между «капитализмами» XVI, XXI и всех промежуточных веков. Да и в современном мире «капитализмов» много, и различаются они между собой существенно. Но в родовом отношении – это капитализм. И такой капитализм представляет собой работающую модель.
Главное достижение второй половины минувшего столетия – повышение реального благосостояния человечества, измеряемое ростом средних доходов, потреблением продовольствия и ростом продолжительности жизни. С 1950 по 2000 г. население земного шара увеличилось на 140%, а душевой уровень доходов возрос более чем на 170%. Вследствие возросшей производительности сельского хозяйства и роста торговли продовольственные цены опустились до относительного уровня, ниже которого не опускались никогда. Среднедушевое потребление продовольствия во второй половине прошлого столетия устойчиво росло. С 1961 по 1999 г. среднедушевое суточное потребление увеличилось на 24% – с 2257 до 2808 калорий. В развивающихся странах потребление пищи возросло еще сильнее – на 39%, с 1932 г. – до 2684 калорий. В Китае к 1999 г. среднедушевое суточное потребление продовольствия выросло на 82% и достигло 3044 калорий (по сравнению с продовольственным минимумом в 1636 калорий в голодном 1961 г.), а в Индии – на 48% до 2417 калорий (по сравнению с 1635 калориями в 1950-1951 гг.). Две эти страны вместе составляют 40% населения планеты3 .
Надо указать и на другое: после падения коммунистических режимов в Восточной Европе и странах бывшего Советского Союза произошло резкое снижение суточного потребления. Значит, социализм в принципе – тоже работающая модель. Известно, что улучшение качества питания в бывшем СССР, странах социалистического содружества, в отдельные периоды – в Китае, Вьетнаме и на Кубе было достигнуто в рамках этой системы.
Подчеркнем три принципиальных момента.
(1) Впервые в истории большинство человечества вышло по показателям питания на уровень, когда основная масса людей новорождающихся поколений станет физиологически отвечать требованиям дальнейшего развития человека и общества. «Архипелаги голода» сохраняются. Но сочетание адекватного питания и длительного мира позволит сформироваться психике и интеллекту, способным на мощный рывок в развитии. Если не произойдет чего-то экстраординарно негативного, то в следующие 25-30 лет могут оказаться развеяны представления о «непредрасположенности» неевропейских народов к прогрессу.
(2) Высокие среднедушевые показатели в США объясняются уникально благополучным для этой страны стечением экономических и иных обстоятельств в ХХ веке. В Западной Европе, бывших соцстранах и Китае успехи были достигнуты благодаря преимущественно социальному реформизму: в СССР и КНР – радикально-коммунистическому, в Европе – социал-демократическому. Причем на всем протяжении новейшей истории капитализм и социалистическая идея развивались в тесной взаимосвязи. Текущие итоги их развития – результат этой взаимосвязи, а не автономной эволюции каждой из систем.
(3) Эта взаимосвязь оказалась под двойным ударом: со стороны США, навязывающих «либеральный фундаментализм», и со стороны тех сил в разных частях мира, которые не приемлют модернизацию по западным рецептам, ведущую к формированию западного типа общества и образа жизни.
Значит, «Восток» как часть прежней политико-идеологической дихотомии «Восток – Запад, социализм – капитализм» перестал существовать. Новую дихотомию образуют впавшие в либеральный фундаментализм США и противостоящий им «настоящий Восток», в котором особо выделяются две силы – Китай и мусульманский мир. Китай пока не расположен к интенсивному соперничеству с Соединенными Штатами и Западом в целом. Но в мусульманском мире – иначе. Традиционные элиты, неразрывно связанные с исламским духовенством, справедливо усматривают угрозу своему существованию в современной вестернизации-глобализации. Но богатство исламских элит вложено в недвижимость и банковские активы на Западе. Отсюда – невозможность прямого противостояния с Западом и по-своему логичное обращение к террору, подкрепленному религиозным фундаментализмом – психологическим и политическим аналогом фундаментализма либерального.
До сих пор этноконфессиональные культуры существовали в контактах и эпизодических взаимодействиях друг с другом, хотя каждая оставалась за «забором» из географических расстояний, образов жизни и хозяйствования, знаковых систем и смыслов, государственных границ. Экспансия западной цивилизации по каналам глобализации взламывает эти «частоколы», сводит культуры вместе, претендуя на создание политической и культурной целостности мира. Но становление такой мироцелостности возможно как насаждением западной (чаще псевдозападной) идеи и практики порядка, так и через закрепление многообразия культур – формирование глобальной социальной экологии.


4

К западу от древнейших цивилизаций зародилось сознание как осмысление изначально чисто эмоционального постижения мира. Постепенно в нем выкристаллизовалось рационалистическое мышление. Ограниченность территории, относительная скудость природных ресурсов и поначалу отсутствие крупных возможностей для территориальной экспансии вынуждали уделять повышенное внимание ремесленничеству. Оно побуждало к океаническому мореплаванию и одновременно делало его доступным. Ремесло получило капитал и стало производством. Последнее, в свою очередь, востребовало знания и рациональную организацию вначале самого себя, а затем и устройства жизни общества в целом. На протяжении веков эволюция закрепляла, двигала и развивала рационалистическое мышление как главную особенность европейской цивилизации. В конечном счете, именно эта особенность стала ключом к историческому возвышению Европы. Мышление, рационалистическое сознание стали для Европы главным средством выживания при изначальном дефиците многих других, тогда необходимых для этого средств.
Но полного избавления от чувственного познания мира и производной отсюда «иррациональности» рационалистическое сознание не дало. Правомерно допустить, что Запад, евро-атлантическая цивилизация с присущим им типом общественной и индивидуальной психологии (а также, как следствие, социальной культуры) формировался в значительной степени под влиянием трех факторов:
1) географического положения – средней широтности с характерными четкими сменами дня и ночи, времен года;
2) историко-психологических последствий (в том числе ритмики), заданных жизнью в этой части планеты;
3) связанным с первым и вторым особым социальным миро- и самоощущением народов на протяжении тысячелетий.
Вот почему стоит уделять максимальное внимание учету возможных воздействий на политику со стороны очерченных выше историко-культурных и когнитивных процессов, которые «живы» и способны порождать мощные протуберанцы в современность.
Эпоха великих географических открытий рубежа XV-XVI веков (продолжавшаяся неполных 30 лет!) стала для европейской психики и психологии рубежом интеллектуального раскрепощения. Подтвердив, что Земля – шар, португальский мореплаватель Фернан Магеллан разрушил миф о борьбе Света и Тьмы. Вначале духовно-интеллектуальные элиты, а затем и народы западной части Европы перестали ощущать свою «астрофизическую неполноценность» и, оснащенные уже зрелым рационализмом, обратились к практике бытия и познания. Успех колониализма скоро показал, что Европа обладает важнейшими конкурентными преимуществами в международной политике. Старый Свет на время стал местом, откуда шло «солнце развития». Казалось, что колониализм и экономическая экспансия – не грех, а технология «восхода». Чем значительнее становился отрыв Старого Света от прочих частей планеты, тем больше у него было оснований для убежденности в своем миссионерском предназначении (либеральном, коммунистическом, расистском). В сознании и науке утверждаются представления о линейном развитии прогресса.
Добро и Зло окончательно словно переселились из «царства теней» в мир человеческих отношений, и порядок стал рассматриваться как способ утверждения Добра и преодоления Зла. Путь к порядку принимал разные формы, сосуществующие друг с другом: право, религия, политические идеологии, науки. Человек подменил собой Бога и пытался сам строить свою жизнь на основе и в рамках порядка, с течением времени все более выходя за пределы изначального мира: вначале за пределы Европы и США, а с конца ХХ века – за пределы мира социального, ставя задачи влиять на направленность эволюции климата Земли, предотвращать столкновения Земли с астероидами и т.п.
К исходу ХХ столетия так понимаемый порядок начал противоречить не только взглядам современной науки на природу и механизмы обусловленности процессов в сложных системах (система «человек как род на планете»), но и практическому опыту, здравому смыслу большого числа людей. Стало приходить осознание того, что порядок, ассоциируемый с образом и динамикой классической механики, не выражает сути реального мироустройства, а попытки его навязывания в таком виде будут вызывать рост катастрофичности.
Рационалистическое, нацеленное на практические достижения сознание, мощно доминирующее в науке, повседневности, политических идеологиях, подходах к организации производства и общества, даже в вере (особенно в протестантизме и атеизме4 ) – главное отличие западной цивилизации. Запад – это рациональные (в отличие от эмоциональных) мировосприятие, познание и практика. Данное обстоятельство в большей мере, чем остальные, делает Запад чуждым и агрессивно отторгаемым в культурах, менталитету (вере, искусству) которых свойственно доминирование эмоционального начала.
Рационализм держится на способности к противоречиям: на понимании их жизненных функций, готовности и умении поддерживать и регулировать уровень, интенсивность противоречий ради практического, интеллектуального и духовного движения вперед. Раскол европейской цивилизации на внутренние «запад» и «восток» (Аристотель vs. Платон, либерализм vs. коммунизм) был проявлением такой способности. Сегодня Западу предстоит развивать ее в отношениях с неевропейской психологической, когнитивной и культурной средой. Это своего рода экзамен на зрелость Запада, но не признак его кризиса, упадка, деградации.
Выход западного менталитета (который распространяется не только в странах географического запада) на противоречие с остальным миром означает, что завершен длительный этап родового развития человека, ключевую роль в котором суждено было сыграть еврохристианской цивилизации. Человеческая психика не просто обрела рациональное сознание, но подняла его до науки и материальных достижений, подошла к созданию искусственного интеллекта, а также к пониманию неизбежности реорганизации бытия на новых, экологически и социально ответственных основаниях5. Этот процесс и его результаты, по-видимому, необратимы.
Противоречия между западным и «незападным» мирами не снимают таковых внутри первого, но меняют условия их разрешения. Из нынешней ситуации возможны два крайних выхода. Первый – концентрация внимания и ресурсов на собственных проблемах Запада. Второй – политико-идеологическая мобилизация на преодоление противоречий с «незападной» частью мира. Оптимальным было бы продвижение одновременно на внутреннем и внешнем направлениях, но для этого разрешение противоречий внешнего мира (а не с внешним миром) должно строиться так, чтобы тем самым решались хотя бы отчасти проблемы самого Запада. Это сложная управленческая, а не только политико-идеологическая задача.
Рационализм Запада, сделав возможными все его достижения, (1) к началу XXI века оторвался от содержания сознания остальной части мира; (2) антагонизирует эти части своими самонадеянностью, политикой и объективными последствиями уровня и качества собственного развития; (3) попал в ловушку собственного стремления все зарегулировать. При этом экономическая зависимость личности и институций от неподконтрольных им факторов препятствует освобождению из этой ловушки, превращая рационализм на макросоциальном уровне в свою противоположность.
Пока на Западе получало развитие рационалистическое сознание, остальные культуры и цивилизации на протяжении примерно двух тысяч лет «отставали» от еврохристианской ветви человечества по уровню и практической значимости рацио в сравнении с эмоцио. Логично допустить, что одновременно они «нарабатывали» когнитивные возможности и качества, (еще?) не востребованные нынешней глобализацией. Они не «хуже» и не «лучше» – они другие.Речь здесь не о конкретных людях, группах и народах, а об устойчивых регионально-культурных комплексах. Миграции ХХ века показали высокую способность личности приспосабливаться к другим по сравнению с родиной условиям. Но они же показали, что там, где складываются анклавы культур-«иммигрантов», они воспроизводят все психологические и, как следствие, духовные и политические особенности «материнских» культур.
В глобализирующемся мире Запад утратил монополию на рацио. Он сохраняет лидирующие позиции в научных заделах, объемах и качестве накопленной информации, масштабах книгоиздания и библиотечного дела. Он пытается защитить свой монополизм системой авторского права. Но рационалистическое мышление выплеснулось за его пределы, зажило во многих частях планеты собственной жизнью. Если в прошлом Европа и США были интеллектуальным центром планеты, то в последние 25-30 лет положение меняется. Глобализация, перемешивая народы, создала предпосылки для выхода рационалистической мысли из ее историко-цивилизационной «колыбели». Есть и противоположная тенденция: люди – носители рацио мигрируют из менее благополучных стран в более благополучные. Рацио подпитывается выходцами из других культур, но для последних это способ самозащиты через отторжение.
Почему ислам как социальные отношения способен противостоять миру западному, коррумпируя его институты? Высокая степень формализации западной жизни ведет к взаимному отчуждению людей, групп и институтов. В этих условиях сплоченные исламские меньшинства обладают преимуществом – способностью строить и развивать неформальные связи как внутри себя, так и в отношениях с макросоциальной средой. Ислам силен его органичностью как образа жизни на определенном этапе социально-исторического развития6.
Перед Западом встают сложные задачи. Его рацио нуждается в нахождении нового баланса с эмоцио. В противном случае «рационализм без берегов» грозит перерасти в нечто запредельно аморальное. Западу предстоит воспринять всерьез, наладить конструктивный диалог с иными рацио, число которых будет множиться. Поддерживать лидерство предстоит в конкуренции идей, а не только экономик. Но главное – предстоит работа по подчинению активности социальных и политических институций императивам, диктуемым современным рацио: если мы понимаем причины своих проблем и их вероятные последствия, то действия должны направляться на корректировку практики. Советский коммунизм потерял легитимность и распался не во времена жестоких репрессий, а когда пришедший в себя здравый смысл понял растущее противоречие реалий заявляемым целям, логике и положениям науки.
Но само рационалистическое мышление бросает вызовы «незападным» частям мира. Станут они по-прежнему вариться в собственном соку или будут пробовать выходить из состояния «интеллектуальной колонии»? В последнем случае за периодом глобального ученичества последует, видимо, этап стремления большого числа стран и народов жить своим умом. Выход «учеников» из-под опеки «наставников» лишь временно и тактически может направляться против последних. Стратегически он всегда есть развитие начатого учителем. Европа продолжила начатое Элладой и Римом, предварительно надолго отвергнув их достижения. США, сперва отмежевавшись от духовных и политических стандартов европейских монархий и Ватикана, с середины ХХ века возглавили евро-атлантическое сообщество.
Новое соотношение сил в мире позволяет игнорировать ожидания «нового мирового экономического порядка», а глобальная элита, безопасность которой надежно защищена, может поддаться искушению выяснять отношения между различными внутренними группами интересов. Для коммунистов «Запад» был не только антагонистом, но и родовой связью, и ориентиром. Новые антагонисты тотально антизападны.
Поражение коммунизма фактически убрало левых из мировой политики. В зарождающуюся глобальную политику левые силы, которые мощно влияли на историю ХХ века, попасть не успели. «Левыми» оказываются в этих условиях партии и силы бывшего центра, идеологически и психологически не готовые к восприятию подобной роли. Новый политический центр Запада формировался в 1990-х – начале 2000-х годов в Европе между прежним центром и былым правым флангом (а в США – между правым и ультраправым). Но Европа не готова воспринять сложившуюся в Соединенных Штатах либеральную модель, а США теперь не расположены «терпеть» европейских социал-демократов7. Правда, и последние не предложили сколь-нибудь убедительной альтернативы неолиберальной глобализации, а их традиционные идеи перехвачены правыми.
Сходство фразеологии, стилистики и методов неоконсерватизма и революционеров прошлого не случайно. Вряд ли оно объяснимо лишь психологическим родством радикализмов, фундаментализмов и экстремизмов. Оно также производно от характера задач, которые ставило в прошлом и ставит ныне мировое развитие. Революция глобализации стоит перед задачами модернизационных перемен в масштабах планеты. Изменения могут происходить постепенно, эволюционно, но могут и форсироваться. Такой подход избран неоконсерваторами и связывается ими с распространением демократии – свержение европейских монархий тоже было своего рода историческим вариантом этого процесса.
Но выбор «революционного» пути «программирует» неизбежные последствия. Во-первых, углубление конфликта с исламским миропониманием, исламским миром8. Оно отвечает природе мессианской психологии крайнего фланга политического спектра на Западе9 и отражает одно из главных противоречий современности – между западным рационализмом и когнитивно-культурными системами, основанными на примате эмоционального мировосприятия, неформальных отношений (в противоположность неизбежному в условиях рационализма примату отношений формальных). Прикрытый лозунгом «борьбы против международного терроризма» конфликт этот является попыткой неоконсерватизма сплотить Запад на своих условиях перед лицом «общего врага» и одновременно подавить оппозицию внутри самого Запада – оппозицию амбициям и образу действий США10 . Реализация этой идеи объективно открыла бы возможности строительства глобального неоконсервативного мироустройства.
Во-вторых, революция всегда опирается на идеологию (в противном случае это переворот) и в этом смысле относительно иррациональна. Опыт Европы позволяет сделать вывод о том, что идеология – удел слабых. Успеха добивались и добились прагматики. Идеологические фундаменталисты неизменно проигрывают. Но идеологизация международной жизни несомненна – в ее пользу работает неоконсерватизм. Сумеет ли остаться рационален сам Запад или можно ожидать возвышения новых мировых очагов рационализма?


* * *

«Запад» как капитализм и частная собственность, приумножаемые рационалистическим мировосприятием и отношением к жизни, интенсивно распространяется за пределы Запада исторического, географического и политико-идеологического. Глобально значимые центры рацио могут возникать везде, где происходит концентрация соответствующим образом воспитанных и образованных людей. Запад политико-экономический и военно-идеологический может стать помехой «Западу» когнитивно-рационалистическому подобно тому, как остатки Рима сдерживали прогресс «варварских» народов после политической гибели Рима.
Триединство экономической глобализации, демографического роста и ограниченности легкодоступных ресурсов объективно востребует рационализм гораздо больше, чем раньше. Эксперты говорят о «бутылочном горлышке», через которое предстоит пройти миру до середины XXI века. Однако рационализм нуждается в гуманной и позитивной этике11 . В противном случае не исключен сценарий, когда уходящая в отрыв часть человечества попыталась бы поместить себя в «башню из слоновой кости», предоставив остальному миру самому разбираться со своими проблемами.

Примечания

1Становление человеческих психики и сознания уже давно рассматривается наукой как единый процесс их исторической эволюции. Первое и самое ранее пробуждение сознания столкнулось с невыносимостью тогдашнего бытия, реакцией на что стало упование на лучшую и вечную жизнь в ином мире (буддизм). Шестью веками позже возникает христианство как попытка человека, сопоставив себя с Богом, что-то изменить в своей сегодняшней жизни – вначале через сомнения и постижение высшей идеи (католицизм), много позже – через практику (протестантизм). Шестью веками позже христианства возникает ислам, призывающий следовать учению пророка (говоря языком современной политологии, «харизматического лидера»). Отказ от идеи прогресса (т.е. самосовершенствования человека и общества) объективно и «в конечном счете» вырывал бы из этой схемы ее христианско-деятельную часть.
2Дискуссия о природе, понимании и пределах рационализма длится более века. Не вдаваясь в этот крайне сложный предмет, отметим главные критерии понимания этого термина в данной статье: (а) рационализм общественной жизни (светский рационализм), ее устройства и функционирования; (б) светская жизнь в ее осознанном отделении от жизни конфессионально-церковной; (в) рационализм научный в его не менее осознанном противополагании до- и ненаучным формам рационализма; (г) рационализм, в котором получению практически ценного результата «здесь и сейчас» или в обозримые сроки отдается безусловный приоритет над ценностью процесса, к такому результату ведущего.
3Приведенные данные цитируются по: Гоклани И.М. Глобализация человеческого благосостояния (http://www.polit.ru/research/2006/01/ 18/goklany.htm, дата посещения: 18.01.2006).
4Если человек любого вероисповедания верит, что Бог есть, то атеист не менее рьяно верит, что Его нет (проверить то и другое рациональным образом не представляется возможным). Поэтому сознание атеиста по сути религиозно, но основано на антитезе идее Бога.
5См., например: Массер Дж. Гибель цивилизации? План действий на XXI век // В мире науки. 2005. № 12. В предлагаемой автором в целом реалистической повестке на начавшееся столетие места либеральной гипотезе нет, в ней просто не возникает необходимости.
6Интересно, что проведенное среди мусульман-иммигрантов в Москве исследование показало стремление значительной части этих людей перейти на московский, т.е. по сути западный тип отношений друг с другом – малые семьи, избавление от необходимости постоянно поддерживать родственников в Москве и в стране происхождения. Но неприятие иммигрантов москвичами и давление социокультурного гетто препятствуют этой тенденции (см. результаты исследования, проведенного В. Мукомелем: http://www.izvestia.ru/ moscow/article3081584, дата посещения: 01.03.2006). По-видимому, аналогичные процессы идут и в западных странах.
7Показательна напряженность в отношениях США с Германией, существовавшая все годы, когда канцлером ФРГ был Г. Шредер (1998- 2005), и мгновенно испарившаяся без видимых причин с приходом на этот пост осенью 2005 г. А. Меркель. При этом выясняется, что, отказавшись участвовать в антисаддамовской коалиции, ФРГ весьма ощутимо содействовала там США. Так что неприятие Шредера, видимо, есть следствие его социал-демократизма, а не разногласий по Ираку.
8Мусульманский мир сегодня – это около 20% населения Земли. Он располагает 70% мировых энергоресурсов и 40% сырья; но на него приходится лишь 5% мирового валового продукта. См.: Шерматова С. Ислам – для бедных (http://www.polit.ru/analytics/2006/03/15/ shermatova.html, дата посещения: 16.03.2006). Но богатейшие представители этого мира являются крупнейшими вкладчиками западных банков и давно скупили значительную часть недвижимости в мировых центрах капитализма – Нью-Йорке, Лондоне. Весной 2006 г. в США разразился скандал, когда арабская компания из Объединенных Арабских Эмиратов попыталась скупить управление шестью крупнейшими портами США.
9Конфликт самоподдерживается и развивается, а его результаты обретают высокую значимость – политическую, идеологическую, иную, если стороны его соизмеримы, и победа одной из них тем самым получает мироформирующие смысл и легитимность на будущее (как это произошло с «победой» либерализма над коммунизмом). Хилость и несерьезность противника не только не дают подобного политико-психологического эффекта, но могут оказаться контрпродуктивны (операция США на Гренаде в 1983 г.).
10Чем ближе, полагает Ф. Камерон, подойдет ЕС к способности «говорить единым голосом, тем больше вероятность того, что Соединенные Штаты удастся вернуть на путь мультилатерализма». См.: F. Cameron. After Iraq: The EU and Global Governance // Global Governance. 2004. Vol. 10. No 2. P. 163.
11Фукуяма Ф. Неоконсерватизм в его нынешнем виде я принять не могу // The Guardian. 2006. February 26 (http://www.inosmi.ru/translation/ 225769.html, дата обращения: 26.02.2006).