Международные союзы как формы межгосударственной кооперации играют в современном мире важнейшую роль. Их число в прошлом веке неуклонно увеличивалось1, хотя в последние годы данная тенденция перестала проявлять себя столь явно. При этом судьбы союзов сильно отличаются друг от друга. Некоторые оказываются способны просуществовать длительное время и не только «пережить» первоначальные цели своего создания, но также найти новые функции, адаптировавшись к изменившимся условиям (НАТО). Другие распадаются вскоре после создания. Третьи «погружаются» в своеобразную спячку: их институциональная структура сохраняется, а реальное воздействие на принимаемые странами-членами решения сводится к минимуму (например, Западноевропейский Союз).
Задача статьи – выявить основные факторы стабильности союзов. В анализе использованы в основном два подхода, каждый из которых определяет себя как экономико-политический. Во-первых, это политическая экономика международных экономических отношений (political economics) как часть неоклассической экономической теории. Во-вторых – международная политическая экономия (international political economy, МПЭ) как часть теории международных отношений.


1

Существование МПЭ и политической экономики как автономных исследовательских традиций является одним из примеров неэффективных коммуникационных барьеров, разделяющих общественные науки. Несмотря на стремление обоих подходов к междисциплинарному исследованию международных отношений, в реальности можно говорить о сосуществовании двух «междисциплинарных миров»: и экономисты, и политологи-международники параллельно осуществляют «строительство мостов» к смежной дисциплине. Если МПЭ в определенной степени открыта для выводов политической экономики, то последняя практически игнорирует исследования «альтернативной междисциплинарности»2 или жестко противопоставляет себя ей3. Барьеры в основном проходят по «институциональным» границам дисциплин (кафедр, факультетов), а также по степени формализации теоретических моделей.
Но мотивация для междисциплинарных исследований в МПЭ и политической экономике различается. Политическая экономика представляет собой очередной шаг в развитии «экономического империализма» – применение методов неоклассической экономической теории к анализу внеэкономических и «пограничных» явлений. Поэтому для представителей политической экономики стабильность международных союзов выступает как проблема, требующая более широких исследований.
Международная политическая экономия, напротив, идет от объекта изучения – «экономического измерения мировой политики»4, а не от метода. Этим обуславливается значительно более широкий спектр альтернативных подходов и направлений, сосуществующих в рамках данной дисциплины5. Во многих социальных науках существуют «ловушки унификации» и «ловушки фрагментации». МПЭ избежала их, тогда как экономическая теория – классический пример «ловушки унификации»6.
Различия в происхождении дисциплин влияют на выбор аспектов дискуссии, находящихся в центре их внимания. Политическая экономика часто представляет собой перенос традиционной проблематики исследования федеративных государств на уровень международных союзов. Поэтому основное внимание часто уделяется формированию коллективных органов союза и их полномочиям (как в ЕС7).
МПЭ, напротив, сформировалась как развитие дисциплины международных отношений. Она, соответственно, учитывает специфические особенности международной системы как сообщества разнообразных государств, хотя и выделилась в теории международных отношений как направление, уделяющее значительно большее внимание негосударственным игрокам. Следует отметить, что в последние годы постепенно происходит размывание границ МПЭ и другой «политологической междисциплинарности» – сравнительной политической экономии, хотя грань между ними все еще сохраняется8.
Синтез выводов МПЭ и политической экономики позволяет получить целостную картину факторов, способных повлиять на стабильность международного союза. Рассмотрим несколько основных содержательных блоков, которые можно выделить на основе анализа обеих дисциплин.
Прежде всего, большую роль играет взгляд на международные союзы как на специфическую институциональную форму межгосударственной кооперации. В основе проблематики международных союзов лежат те же проблемы коллективного действия, что и для любых форм сотрудничества в международных отношениях. На этом положении основан анализ стабильности международных союзов и в МПЭ, и в политической экономике. Однако он важен не столько для изучения проблемы стабильности союзов как таковой, сколько для формирования рамок четырех последующих блоков.
Главной целью межгосударственного сотрудничества служит производство коллективных благ – оборона, свободная торговля на внутреннем рынке, коллективная идентичность членов союза или помощь менее развитым странам9. Но с экономической точки зрения речь идет об общественных благах, характеризующихся свойством неисключаемости в потреблении, что ведет к возникновению проблемы «безбилетника». Появление подобной социальной дилеммы становится неизбежным в условиях анархических международных отношений и отсутствия центра принуждения. Эмпирически факт существования проблемы безбилетника подтверждает так называемая гипотеза эксплуатации, согласно которой бремя расходов на производство общественного блага (которое несет ведущая страна в союзе) непропорционально велико по сравнению с расходами других участники союза10.
Масштабы проблемы коллективного действия определяются особенностями той технологии производства общественных благ, которую использует данный союз. Стандартное допущение большинства теоретических работ – использование «технологии суммирования», согласно которой вклад каждой страны в производство общественного блага выступает как совершенный субститут11 вклада любой другой страны, а механизмы мониторинга отсутствуют. В международных отношениях нередко встречаются и общественные блага, производство которых описывается другими технологиями, более устойчивыми к ситуации социальной дилеммы:
– взвешенного суммирования: вклад каждой страны в различной степени ведет к приросту производства общественного блага;
– «слабого звена»: производство общественного блага определяется страной, внесшей минимальный вклад;
– «сильного звена»: максимальный вклад одного из участников союза12.
Соответственно, в основе любой кооперации (в том числе международных союзов) лежат методы преодоления отмеченной выше социальной дилеммы13. Сама по себе институционализация и создание формальных структур в противовес неформальной кооперации позволяет улучшить качество мониторинга стран-участниц союза за поведением партнеров. Обычно решения о создании союзов принимаются при существовании «тени будущего» (shadow of the future), то есть перспективы повторяющегося взаимодействия в течение неопределенного периода времени, или «тени прошлого» (shadow of the past), то есть капитала доверия, сформировавшегося в результате предшествовавшего взаимодействия.
Сотрудничество и функционирование международного союза представляют собой многоступенчатый процесс взаимодействия игроков, основанный на взаимном обучении14. Ключевую роль для стабильности союза приобретает механизм сецессии (добровольного выхода), которому посвящена обширная теоретическая литература15. Меньше внимания уделяется проблеме принудительного исключения стран из союза, хотя уместность именно такого механизма вытекает из экономической теории общественных благ16.
Суть институционализации международной кооперации состоит в том, что формируется определенный формальный механизм принятия решений, касающихся производства коллективных благ. Вопрос о стабильности международного союза, таким образом, становится вопросом о качестве этого механизма принятия решений. Оставшиеся четыре блока анализа направлены уже на конкретное изучение особенностей функционирования этого механизма.
Отправным моментом и основополагающим аспектом анализа в рамках политической экономики выступает исследование соотношения преимуществ союза и разнородности предпочтений в группе стран. Данное направление исследований принято характеризовать как «неоклассическую теорию власти»(authority). По сути, речь идет о развитии выводов экономического анализа федерализма, в котором именно выбор между экономией от масштаба централизации и дифференциацией предпочтений рассматривается как основной фактор поиска оптимальной степени централизации (хотя для политической экономики спектр рассматриваемых проблем не ограничивается исключительно фискальными факторами).
Чем разнороднее объединение, тем меньше у него шансов на стабильное функционирование, и наоборот – чем однородней союз, тем он стабильнее. Разнородность делает более трудоемким процесс поиска согласованных решений (издержки адаптации к общим образцам для стран резко возрастают) и поэтому ведет к высоким издержкам переговорного процесса как такового. В то же время, повышение выгод от союза делает его более стабильным. Устойчивость экономических союзов зависит от их способности к генерации торговых потоков (trade creation), а устойчивость военно-политических союзов – от масштабов внешней угрозы или внутренних противоречий. Фактором в пользу стабильности союза могут быть небольшие издержки его существования по сравнению с издержками при возможной ликвидации структуры.
Базовая проблема состоит в том, что цели снижения разнородности и повышения ценности производимых союзом благ могут противоречить друг другу. Например, возникает выбор между снижением числа участников союза для снижения разнородности и увеличением числа членов для лучшего использования эффектов экономии от масштаба. Наибольшими экономическими выгодами характеризуется как раз сотрудничество в рамках общего рынка разнородных стран, способных реализовать сравнительные преимущества во внешней торговле. Кроме этого, следует учесть аргумент эволюционной экономики, согласно которому фактором стабильности союза выступает именно разнородность игроков как основополагающий элемент экспериментирования и инноваций в политической системе: такая разнородность повышает способность союза к адаптации в меняющихся условиях международных отношений17.
Важно учесть, что эффекты одинакового соотношения разнородности и выгод могут различаться в зависимости от других «рамочных» факторов. В условиях масштабной интеграции рынков функционирование формальных международных экономических союзов, производящих коллективные блага, может быть менее привлекательным, чем в разделенной протекционистскими барьерами мировой экономике18.
Помимо этого, базовая схема предполагает, что решения в союзе принимаются в большей или меньшей степени таким образом, что каждая из стран может повлиять на них в равной степени. Другое дело, что в силу определенного распределения предпочтений могут сформироваться группы сравнительно однородных стран и «выделяющихся» аутсайдеров, для которых издержки согласования и переговоров будут значительно выше, чем для остальных участников союза в целом. В условиях демократии (моделируемой с помощью предположения о медианном избирателе) таким аутсайдером чаще всего становится малая страна, которая поэтому будет более осторожно относиться к созданию союза19.
Однако это допущение лишь отчасти корректно. Конституционная политическая экономия (constitutional political economy) предоставляет инструментарий, позволяющий несколько модифицировать описываемую схему. В соответствии с ее базовой моделью20 участники союза могут выбрать более или менее «демократическую» процедуру принятия решений, учитывая при этом как издержки согласования (максимальные при консенсусных схемах), так и риск внешних эффектов, то есть неблагоприятного для себя решения.


2

Следующий блок связан с анализом структуры власти в международном союзе. Неоклассическая теория власти, очевидно, не учитывает целый спектр проблем, существующих в реальных союзах21. Выводы тесно связанной с ней конституционной политической экономии подводят к необходимости рассмотреть второй аспект функционирования союзов, на который в равной степени обращали внимание и МПЭ, и политическая экономика – структуры власти. Ее значимость вызвана двумя обстоятельствами. Во-первых, дисбаланс властных потенциалов в союзе может позволить создать условия для принуждения участников союза к членству и соблюдению требований структуры. Во-вторых, фактор власти определяющим образом влияет на эффективность экономических институтов22 (и, следовательно, согласие стран участвовать в них). Но связь между стабильностью и эффективностью не носит линейного характера: часто наиболее стабильными оказываются менее эффективные институты23.
В МПЭ проблематика власти в международных союзах оказалась в центре внимания исследователей раньше, чем в политической экономике. Прежде всего, существует ряд теорий, утверждающих, что наличие мощного центра власти способно повысить стабильность международных союзов. Классическая теория гегемонистской стабильности основана на представлении о существовании сильного игрока (гегемона), производящего значительный объем коллективных благ и обеспечивающего более либеральный режим международных экономических отношений. В своей модифицированной версии данный подход апеллирует уже не к гегемону, а к группе лидеров24.
Противоположный подход предполагает, что не столько сильный лидер принуждает страны к членству в союзе, сколько наоборот – слабые страны сотрудничают для создания противовеса лидеру (теория равновесия власти). Наконец, в зависимости от характеристик гегемона он может быть в большей или меньшей степени склонен к институционализированной кооперации и к формированию более широких или узких коалиций25.
Указанные подходы лишь косвенно касались самой сущности иерархии в международных отношениях. Появляются работы, в которых эта проблема становится объектом специального исследования. Любопытно, что на первое место здесь выходят заимствования из неоинституциональной экономической теории: иерархия рассматривается как инструмент снижения риска оппортунизма и устранения неполноты контрактов, аналогичный иерархиям в фирмах. Иерархические отношения способствуют стабилизации международных режимов, в частности, институциональных международных союзов.
Вероятность появления иерархических структур увеличивается при росте сравнительных выгод от кооперации и увеличении угрозы оппортунистического поведения26. Впрочем речь идет прежде всего, об эффектах для господствующих перераспределительных групп. Как отмечает Д. Лэйк, обширные размеры международных иерархий (лежащих в основе международных союзов) часто обусловлены возможностями изъятия ренты для различных групп интересов, однако эти же возможности блокируют развитие. Проведение реформ обуславливает рост, но одновременно ведет к сокращению оптимального размера иерархии27.
Властное пространство гегемона или лидеров не ограничивается членами международного союза. Воздействие «внерегиональных» держав также может сыграть немаловажную роль. Формирование международных союзов часто направлено не столько на решение внутрирегиональных проблем, сколько на формирование адекватной реакции на процессы во внешнем мире28. Союзы выступают в качестве инструментов глобального соперничества за власть и ресурсы, которое влияет на их стабильность. Внешний фактор может также распространить «вирус международных союзов» (contagious effect).
Появление союза группы стран ведет к нарушению равновесия власти и экономических выгод, что вынуждает другие страны форсировать создание аналогичных структур29.
Соотношение власти может привести к тому, что союз будет функционировать при минимальном производстве коллективных благ, в основном на принуждении. В этом случае возникает нечто аналогичное ранней колониальной системе, когда экономические связи метрополий и колоний носили спорадический характер и не сопровождались систематическим разделением труда30. Однако проблема во многих случаях рассматривается как значимая и для современных международных союзов31.
В политической экономике акцент делается не столько на распределении властных отношениях государствами, сколько (и в этом проявляется генетическая связь данного подхода с теорией федерализма) на системе формальных полномочий в структурах принятия решений и функциях, делегируемых наднациональным органам32. При определенных механизмах принятия решений возникает чрезмерное стремление к централизации, которое может привести к отказу игроков от участия в союзе или его распаду.
Поэтому необходимы институциональные механизмы, смягчающие такую угрозу. К их числу относятся, прежде всего, ограничения возможностей принятия коллективных решений33. Недостаточные полномочия наднациональных органов ведут к утрате союзом преимуществ институционализации, описанных выше, и злоупотреблениям коллективными ресурсами (common-pool problem). Поэтому эффективное равновесие власти предполагает как ограничение способностей стран «отлынивать» (shirking), с одной стороны, и полномочий надгосударственных органов по изъятию ренты – с другой.
В идеале формируется своеобразная самоподдерживающаяся структура, предложенная, например, в теории «равновесного федерализма» Б. Вейнгаста34. В других работах раскрывается и «черный ящик» принятия решений надгосударственных органов, функционирование которых всегда основано на определенном распределении полномочий между странами-членами союза35.
Можно сказать, что подходы МПЭ и политической экономики взаимно дополняют друг друга. Они указывают на различные аспекты структуры власти в международном союзе, рассматривая их как факторы стабильности союза. В рамках МПЭ существует литература по «рациональному дизайну международных институтов», заинтересованная в поиске оптимальных структур власти для функционирования конкретных международных организаций и союзов36. Так что и в этом смысле существует возможность для взаимодействия дисциплин.
Наконец, фактором стабильности союзов могут выступать субрегиональные структуры – более тесные объединения, формируемые отдельными группами его членов. Исследования, посвященные непосредственно взаимовлиянию стабильности «большого» международного союза и возможности создания субрегиональных объединений, появились сравнительно недавно (причем в рамках политической экономики)37. Наличие субрегиональных объединений – при всей их возможной эффективности с точки зрения решения конкретных проблем – негативно сказываются на стабильности международного союза в целом. Это связано с тем влиянием, которое они косвенно оказывают на будущее распределение властных потенциалов. Создание субрегионального союза означает, что все страны, не вошедшие в его структуру, впоследствии (когда и они окажутся готовы к большей координации) с высокой вероятностью вынуждены будут нести большие издержки адаптации, поскольку уже существующее объединение сместит равновесие власти в свою пользу.
До сих пор речь шла исключительно о взаимоотношениях между государствами. Однако (этот вывод лежит в основе значительной части политико-экономических исследований) другие игроки могут оказаться не менее важными для стабильности международных союзов. В этом смысле можно выделить два направления исследований. Первое – работы о влиянии внутригосударственной институциональной структуры на стабильность международных союзов. Второе – публикации о воздействии отдельных игроков: лоббистских групп, международной бюрократии и экспертных сообществ (epistemic communities).
Для МПЭ взаимосвязь внутренней политики и стабильности международной кооперации является одной из центральных тем исследований. Способность стран к кооперации и транзакционные издержки сотрудничества связывают с изменениями внутригосударственных институтов38. Во-первых, на стабильность союзов влияет присутствие в их составе демократических или авторитарных государств. Поскольку способность последних к международной кооперации в принципе ниже, союзы авторитарных государств (например, при аналогичной конфигурации властных отношений) менее устойчивы39. Впрочем, взаимосвязь создания союзов и демократизации может быть и более сложной, поэтому указанная тенденция должна рассматриваться лишь как примерная40.
Во-вторых, на стабильность союза влияет структура вето-игроков в странах-членах41. С одной стороны, рост числа вето-игроков снижает вероятность успешного создания союза в силу опасений относительно возможных перераспределительных эффектов42. С другой стороны, общая способность стран к принятию радикальных решений (в частности, о выходе из союза) по мере роста числа вето-игроков также снижается. Поэтому большое число вето-игроков снижает эффективность союза, но одновременно повышает его стабильность. Правда, и в этом случае низкая эффективность остается долгосрочной «бомбой замедленного действия». Интересно, что авторитарные государства также можно рассматривать как пример структур с крайне малым числом вето-игроков; так что логика анализа должна дифференцироваться в зависимости от базовых характеристик политических режимов.
Экономико-теоретические исследования лишь сравнительно недавно начали анализировать внутригосударственную структуру принятия решений как фактор стабильности международных союзов. Речь идет о так называемой теории эндогенной централизации. Любопытно, но она приходит к прямо противоположным МПЭ выводам: если диктатура приводит к неоптимально большим объединениям, то демократии свойственно формирование неоптимально малых структур43.
Причины таких различий связаны с методологией описания демократии. Если МПЭ рассматривает в основном реальные политические системы, то теория эндогенной централизации упрощенно моделирует их с помощью теории «среднего избирателя», пригодной, прежде всего, для прямой демократии. Действительно, следующий пласт исследований политической экономики, сопоставляющий прямую и представительную демократию, показывает, что, именно первая в целом скорее препятствует формированию и устойчивому функционированию крупных структур. Представительная демократия дает больше возможностей для межгосударственного торга, обеспечивающего в результате нахождение компромиссного решения44.
Анализом влияния отдельных игроков занимаются обе политико-экономические дисциплины. Прежде всего речь идет об изучении бюрократической инерции и принципал-агентских проблем в международных союзах45. Бюрократические структуры заинтересованы не столько в реальных результатах, сколько в расширении масштабов своей деятельности и полномочий, увеличении бюджетов и штатов. Соответственно, сотрудники аппаратов международных союзов (которые в современных условиях могут быть значительными) превращаются в важнейшую лоббистскую группу, заинтересованную в продолжении функционирования объединения вне зависимости от его реальных эффектов. Отсюда следует, что возрастающая бюрократизация международного союза выступает фактором его стабилизации. Возникает своеобразная бюрократическая инерция, предотвращающая изменения, вне зависимости от их эффективности.
И международная политическая экономия, и смежная дисциплина европейских исследований уделяют большое внимание воздействию групп интересов (например, профсоюзов или лоббистских групп бизнеса) на стабильность интеграционных объединений. С недавнего времени на этот путь встала и политическая экономика. Но однозначные выводы в этом отношении сделать сложно, что связано с теоретически и эмпирически спорным вопросом об отношении групп интересов к передаче прав принятия решений на наднациональный уровень. С одной стороны, смещение центра на наднациональные институты может привести к «размыванию» влияния групп интересов. С другой стороны, в рамках новой системы эти группы могут получить новые возможности для реализации своих целей46.
Немаловажную роль играет степень противоречий между целями национальных групп. Подобные противоречия влияют на способность к консолидированному воздействию на коллективные решения47. Следует также учитывать сравнительный властный потенциал подобных общностей. Как показывают некоторые исследования, группы интересов более сильных стран могут быть заинтересованы в расширении союза и его стабилизации, поскольку в рамках данного объединения они пользуются сравнительными преимуществами по сравнению с группами интересов более слабых стран48.
Принятие решений группами интересов, как правило, носит стратегический характер, то есть учитывает как возможность реализации решений в рамках существующей политической системы, так и особенности взаимодействия государств. Данная проблематика находится в центре внимания парадигмы «политики открытой экономики» (open economy politics – OEP), которая в настоящее время выступает одним из наиболее динамично развивающихся разделов МПЭ49. Суть подхода состоит в последовательном изучении трех уровней анализа.
На первом (игроки) идентифицируются интересы отдельных субъектов в отношении тех или иных экономико-политических мер, в частности, функционирования международных союзов. Второй уровень анализа (институты) показывает, каким образом игроки могут реализовать свои интересы в рамках данной политической системы, определяющей характер формирования позиций государства в целом. Наконец, третий уровень (межгосударственное взаимодействие) учитывает систему отношений между странами. Каждый из уровней анализа связан обратными связями с предшествующим, что позволяет учитывать те принципы, на которых игроки строят свое стратегическое поведение.
Предпосылки теории рационального выбора, лежащие в основе политической экономики, практически исключают из рассмотрения такую переменную, как влияние экспертных сообществ на стабильность международных союзов. Вообще, политическая экономика в основном игнорирует «риторический аспект» международных отношений, пытаясь выявить «скрывающиеся под ним» истинные интересы и мотивы игроков. Между тем, риторика во многих случаях не менее важна, чем реальные результаты сотрудничества. Поэтому в МПЭ изучение экспертных сообществ играет важную роль50. Последние выступают фактором формирования национальной политики за счет консультирования, предоставления информации и воздействия на общественное мнение, а также (в случае транснациональных экспертных сетей) способны напрямую повлиять на характер взаимодействия государств.
Введение в анализ экспертных сообществ показывает, сколь значимыми могут быть не учитываемые теорией рационального выбора «мягкие факторы»: идентичность, ментальные модели или риторика51. С точки зрения социального конструктивизма в МПЭ и теории международных отношений союз выступает прежде всего как риторическая структура – способ конституирования международного региона, формирования региональной идентичности, а соперничество международных союзов – как борьба альтернативных концепций региона52. Соответственно, устойчивость союза зависит от его успехов в этой конкуренции идей и проектов.
Неверно полагать, что экономическая теория и политическая экономика остаются полностью слепыми к внерациональным мотивам поведения акторов. В перспективе определенные импульсы для исследования стабильности международных союзов может дать экспериментальная экономика, одним из направлений которой служит изучение поведения людей при формировании коалиций по производству общественных благ. Главный вывод, который можно сделать – поведение индивидов в реальных ситуациях часто не соответствует допущениям упрощенной модели рационального выбора и требует ее модификации53. Однако о конкретных выводах для изучения стабильности международных союзов говорить пока не приходится.


3

Начиная с зимы 2004-2005 года тема стабильности ряда существующих в вокруг Российской Федерации международных союзов (Содружество независимых государств /CНГ/, Организация договора коллективной безопасности /ОДКБ/, Евразийское экономическое сообщество /ЕврАзЭС/, Единое экономической пространство /ЕЭП/ и Союзное государство России и Беларуси) cтала вызывать в России нервозные дискуссии. В речах части политических лидеров России, Грузии, Украины или Молдовы зазвучали сомнения относительно целесообразности сохранения СНГ. Вопрос ставился даже о целесообразности его «упреждающего» роспуска.
С точки зрения экономико-политического подхода загадкой выступают не столько сомнения в СНГ, сколько их появление лишь по прошествии пятнадцати лет после создания Содружества в 1991 году. Очевидна низкая результативность постсоветских международных союзов: экономические объединения в лучшем случае реализуют ограниченную зону свободной торговли, политические союзы ограничиваются совместной риторикой.
Проблемы «социальной дилеммы» оказывают серьезное воздействие на взаимодействие постсоветских стран54. Однако при этом государства продолжают имитировать интеграционную деятельность и международную кооперацию, подписывая новые, обреченные на неисполнение соглашения, вместо того, чтобы дорабатывать неисполненные старые. При этом негативные высказывания об СНГ на протяжении ряда лет пока не вылились ни в какие деструктивные действия. Даже Грузия, к маю 2006 г. трижды поднимавшая вопрос о своем выходе из Содружества, не стала осуществлять подобный план, несмотря на конфликт с Россией.
Базовый аргумент в пользу стабильности постсоветских группировок связан с логикой разнородности участников и выгод от существования союза (то есть политической экономики). Во-первых, потенциальные «внешние эффекты» от функционирования слабых и аморфных постсоветских союзов крайне малы. Поэтому и стимул к активным действиям, направленным на выход из союза или прекращение его деятельности, невелики.
Во-вторых, даже в условиях малой эффективности постсоветские интеграционные группировки производят определенные блага для участников вне зависимости от их объективной полезности. Они поддерживают определенный уровень символического единства постсоветского пространства. Этот уровень обладает важным психологическим значением как для многих групп населения, так и для элит отдельных стран, которые до недавнего времени готовы были инвестировать в это «единство». Кроме того, политическая интеграция использовалась для повышения устойчивости некоторых правящих режимов: например, за счет легализации проводимых ими выборов миссиями наблюдателей СНГ55.
Более того, интеграционные группировки все-таки способствовали экономическому выживанию некоторых своих участников, в том числе за счет доступа к дешевым российским энергоносителям и сохранения свободы миграции в Россию рабочей силы и крайне важных трансфертов из нее. Наконец, интеграционные объединения дали возможность институционализованного диалога между руководителями стран СНГ. С этой точки зрения Содружество сравнивают с механизмом обмена информацией, действующим в условиях кооперационной игры между странами с множественными равновесиями56.
За пределами СНГ нарастание нервозно-критической риторики в адрес Содружества в 2005 г. происходило на фоне частичной утраты описанных преимуществ. Россия стала менять политику в отношении поставок энергоносителей странам СНГ по заниженным ценам и стала жестче относиться к условиям торговли с бывшими республиками СССР. Усложнились условия миграции рабочей силы из сопредельных стран в Россию. Все это нанесло удар по логике «интеграции выживания». «Оранжево-розовые режимы» в Грузии (2003), на Украине (2004) и в Киргизии (2005) не воспринимались в Москве как «свои», вследствие чего испарялось ощущение «психологического единства». Стало ясно, что Россия не стремится защищать консервативные режимы центральноазиатских стран «за них самих», если они сами не понимают, как это делать или не попросят о помощи напрямую.
Эффект событий, тем не менее, был немного парадоксальным: центростремительности в СНГ больше не стало, но не стало больше и центробежности. Украина не только не вышла из СНГ, но постаралась приобрести статус наблюдателя в ЕврАзЭС. Грузия, как уже говорилось, подумала и... смирила гордыню, возможно, только на время. Молдова сохранила свою прежнюю позицию в отношении сотрудничества с Россией. Но самой любопытной была переориентация внешней политики Узбекистана: из решительного сторонника независимой внешнеполитической линии в рамках Содружества (а заодно и от России) Ташкент превратился в твердого поборника сотрудничества с Москвой и институтами СНГ. Одновременно Узбекистан свернул отношения с организацией ГУУАМ, которая пробовала выступать в роли группировки, конкурирующей с СНГ.
Эти наблюдения особенно важны, если противопоставить их расхожему тезису о растущей дифференциации постсоветских стран: ситуация на постсоветском пространстве неоднозначна. В экономическом отношении страны СНГ разнородны, причем их дивергенция постоянно возрастает. Это неизбежно в условиях столь разных уровней ресурсного обеспечения государств Содружества, их климатических и географических различий, экономического потенциала.
В то же время в сфере развития экономических и политических институтов до недавнего времени можно было говорить об определенной конвергенции. Ярче всего конвергентные процессы проявили себя в рамках ЕврАзЭС – структуры, наиболее зрелой для интеграционного сближения57. В политическом отношении постсоветское пространство представляет собой «сдвоенный кластер» полудемократических и полуавторитарных режимов. Они во многом остались близкими друг другу58. «Незавершенные революции» не дали оснований для заключений об изменении сущностной природы этого кластера, хотя политические фасады стран СНГ стали разнообразней.
Залогом стабильности (но не повышения эффективности постсоветских союзов) служит структура власти стран СНГ. В зарубежной литературе распространено мнение о том, что чрезмерное превосходство России над ее партнерами является фактором, препятствующим развитию союза с ними59. На самом деле проблема состоит в ином: Россия недостаточно сильна, чтобы стать региональным гегемоном, но слишком сильна, чтобы им не казаться. Наиболее стабильным равновесием в таком случае может быть имитация союза – политика среднего пути между интеграцией и конфликтом.
Фактор «восприятия» оказывает противоречивое и не всегда устойчивое воздействие на настроения в пользу интеграции или против нее. С одной стороны, существует запрос на «иллюзию регионального единства», и элиты некоторых стран в силу разных причин проявляют склонность ее поддерживать. С другой стороны, непонятно, насколько подобный запрос можно считать и «низовым», то есть распространенным в среде простых людей. Исторически чувство «исторической сопринадлежности» (с негативными, позитивными или смешанными коннотациями) глубоко укоренено в сознании граждан стран СНГ. Сомнительно, чтобы это чувство проецировалось в современность.
Согласно данным «Евразийского мониторинга» (май 2006 г.), в четырех крупнейших странах СНГ около половины населения хотело бы создать «какую-то» интеграционную структуру на постсоветском пространстве. Но преобладание симпатий к конкретным формам интеграционного сближения не выявляется. Напротив, число людей, которые желали бы «жить в собственной стране ...без вхождения в межгосударственные союзы» в ряде случаев оказывается больше, чем количество сторонников ярко выраженных интеграционных проектов60.
В текущей конъюнктуре политических предпочтений разброс во мнениях может быть связан с распространением в СНГ символических действий, демонстративно направленных на отрицание всяких союзов, которые хоть как-то акцентировали сам факт существования «особого» постсоветского пространства.
С учетом небольших издержек от функционирования международных союзов важную роль в их судьбе играет обширный слой международной бюрократии. Последняя не способна дать импульс к активизации деятельности союзов, но может поддерживать их имитационную активность.
На постсоветском пространстве бизнес почти не предъявляет спрос на формальные межгосударственные союзы61. В позициях экспертных сообществ много противоречивого – разброс мнений относительно перспектив интеграции в СНГ велик62. Наконец, ситуация «имитационной интеграции» соответствует внутренним политическим запросам «полуавторитарных» и «полудемократических» режимов, чья повседневная практика тоже связана с имитацией демократических процедур и правового государства.


* * *

Стабильность международных союзов определяется количеством разнородных факторов, во многих случаях противоречащих друг другу. Их изучение и систематизация требуют междисциплинарного подхода. Но организация современных общественных наук ведет к формированию множества «междисциплинарностей», разделенных дисциплинарными границами. Между тем, проблемы реального мира требуют их осмысления через призму комплекса дисциплин. Только «интегрированный подход» может рассчитывать на успех в выявлении факторов устойчивости союзов постсоветского пространства.
Стабильность существующих международных союзов в СНГ связана с большим или меньшим консервированием политико-экономических систем входящих в него стран. Однако именно этот консервативный уклон стал причиной низкой экономической эффективности международных институтов Содружества, поскольку он генерирует нехватку доверия и вызывает острые разногласия между государствами.

Примечания

1В данной работе международные союзы определяются как форма межгосударственной кооперации, характеризующаяся (1) институционализированным характером (наличие развернутой системы соглашений, как правило – надгосударственных органов) и (2) ориентацией на долгосрочное функционирование, предполагающей широкое определение целей (или, как минимум, порядка принятия решений об изменении целей). Примерами таких структур можно считать региональные экономические интеграционные группировки (ЕС, НАФТА, МЕРКОСУР и т.д.), военно-политические союзы (НАТО или ЗЕС), а также особые структуры, подобные Британскому Содружеству Наций. В данной работе мы не рассматриваем такие глобальные союзы, как, например, ООН, хотя большинство полученных выводов может быть применено и к их исследованию.
2На это указывается в: C. Herrmann-Pillath. Kritik der reinen Theorie des internationalen Handelns. Band 2. EvolutionКre Politische Oekonomie. Marburg: Metropolis, 2004. S. 55.
3См., например: H. Hannemann. Globalisierung: Herausforderung oder Anwendungsfall der Neuen Politischen Oekonomie // Jahrbuch fЯr Neue Politische Oekonomie, 1998. Bd. 17.
4Афонцев С.А. От борьбы к рынку: экономическая кооперативность в мирополитическом взаимодействии // Международные процессы. 2003. № 2.
5Более того, по сравнению и с экономикой, и с политической наукой МПЭ стала настоящим прибежищем неортодоксальных подходов. См.: C.N. Murphy, D.R. Nelson. International Political Economy: A Tale of Two Heterodoxies // British Journal of Politics and International Relations. 2001. Vol. 3. No 3.
6Ловушка унификации представляет собой господство единственной парадигмы, вытеснившей все остальные; ловушка фрагментации – сосуществование множества разрозненных подходов, делающих невозможным проведение «нормальных» (не направленных на «концептуальный сдвиг парадигмы») исследований и коммуникацию ученых. См.: Ch. Knudsen. The Essential Tension in the Social Sciences: Between the “Unification” and the “Fragmentation” Trap // The Evolution of Scientific Knowledge / H.S. Jensen (ed.). Edward Elgar, 2002.
7Грань между исследованиями федераций и международных союзов в политической экономике крайне расплывчата, поэтому далее мы нередко будем цитировать работы, посвященные аналогичным проблемам устойчивости федераций.
8См., например: J. Hays, S. Ehrlich, C. Peinhardt. Globalization in the Study of Comparative and International Political Economy. Mimeo, 2002.
9В контексте настоящей работы в основном речь идет о «региональных общественных благах», предоставление которых международными организациями (в том числе союзами) рассматривается в: T. Sandler. Regional Public Goods and International Organizations // Review of International Organization. 2006. Vol. 1. No 1.
10T. Sandler, K. Hartley. Economics of Alliances: The Lessons for Collective Action // Journal of Economic Literature. 2001. Vol. 39. No 3.
11Субститут (от лат. substitutio – ставлю вместо, назначаю вместо) – товар, заменяющий другой товар, обладающий сходными с ним свойствами (http://economy.polbu.ru/substitut.htm).
12T. Sandler. Global and Regional Public Goods: A Prognosis for Collective Action // Fiscal Studies. 1998. Vol. 19. No 3.
13См., например: Цыганков А.П., Цыганков П.А. Межгосударственное сотрудничество: возможности социологического подхода // Общественные науки и современность. 1999. № 1.
14Необходимость более полной интеграции этого фактора в анализ рассматривается в: K. O’Nei, J. Balsiger, S.D. VanDeveer. Actors, Norms and Impact: Recent International Cooperation Theory and the Influence of the Agent-Structure Debate // Annual Review of Political Science. 2004. Vol. 7.
15Теоретические модели, применимые к указанной дискуссии, приводятся в: Th. Apolte. Secession Clauses: A Tool for the Taming of an Arising Leviathan in Brussels? // Constitutional Political Economy. 1997. Vol. 8; J.M. Buchanan, R.L. Faith. Secession and the Limits of Taxation // American Economic Review. 1987. Vol. 77; A. Olofsgard. Incentives of Secession in the Presence of Mobile Ethnic Groups // Journal of Public Economics. 2003. Vol. 87; M. Le Breton, S. Weber. The Way of Making Everybody Happy: How to Prevent a Secession // IMF Staff Papers. 2003. Vol. 50; M. Gradstein. Political Bargaining in a Federation: Buchanan Meets Coase // European Economic Review. 2004. Vol. 48; M. Arzaghi, J. Henderson. Why Countries Are Fiscally Decentralizing // Journal of Public Economics. 2005. Vol. 89; J. Ehrke. Decentralization, Development Assistance, and the Danger of Secession. Mimeo, 2004.
16Механизм формального исключения из членства в союзе стран, уже вступивших в него ранее, использовали некоторые глобальные структуры (Лига Наций, организации ООН), а также Содружество Наций как инструмент политического воздействия со сравнительно небольшим успехом.
17См. на эту тему: Ch. Herrmann-Pillath. Diversity and the Size of Nations. Mimeo, 2005.
18Основные теоретические модели данной литературы приводятся в: A. Alesina, E. Spolaore. The Size of Nations. Cambridge: MIT Press, 2003; A. Alesina, R. Perotti. E. Spolaore. Together or Separately? Issues on the Costs and Benefits of Political and Fiscal Unions // European Economic Review. 1995. Vol. 39; P. Bolton, G. Roland. The Break-Up of Nations: A Political Economy Analysis // Quarterly Journal of Economics, 1997. Vol. 112; P. Bolton, G. Roland, E. Spolaore. Economic Theories of Break-up and Integration of Nations // European Economic Review. 1996. Vol. 40; K. WКrneryd. Distributional Conflict and Jurisdictional Organization // Journal of Public Economics, 1998, Vol. 69; A. Casella, J.S. Feinstein. Public Goods in Trade: On the Formation of Markets and Jurisdictions // International Economic Review, 2002, Vol. 43; A. Casella. The Role of Market Size in the Formation of Jurisdictions // Review of Economic Studies. 2001. Vol. 68; T. Ellingsen. Externalities vs. Internalities: A Model of Political Integration // Journal of Public Economics. 1998. Vol. 69. Критический анализ см.: Ch. B Blanchard, G.B. Koester. Political Economics versus Public Choice // Kyklos. 2006. Vol. 59. No 2.
19S. Goyal, K. Staal. The Political Economy of Regionalism // European Economic Review. 2004. Vol. 48.
20См., например: G. Kirsch. Neue Politische Oekonomie. DЯsseldorf: Werner, 1997.
21Подробная критика приводится в: G. Marks, L. Hooghe. Optimality and Authority: A Critique of Neo-Classical Theory // Journal of Common Market Studies. 2000. Vol. 38. No 5.
22Общая дискуссия этой проблемы приводится в: C. Herrmann-Pillath. Evolution von Wirtschaft und Kultur. Marburg: Metropolis, 2000.
23Допущение о соответствии эффективности и стабильности институтов подвергается критике прежде всего в рамках неоавстрийского направления экономической мысли. См., например: R. Penz. Legitimitat und Viabilitat: Zur Theorie der institutionellen Steuerung der Wirtschaft. Marburg: Metropolis, 1998.
24См. обзор в: K. Hausken, Th. Plumper. Hegemons, Leaders and Followers: A Game-Theoretic Approach to the Postwar Dynamics of International Political Economy. MPIfG Discussion Paper. 1996. No 96/1.
25Данный вывод доказывается в работе: T.R. London, B.L. Slantchev, R.W. Stone. A Theory of International Cooperation. Mimeo, 2003.
26 См.: D. Lake. Anarchy, Hierarchy and the Variety of International Relations // International Organization. 1996. Vol. 50. No 1.
27Нечто подобное объясняет, на его взгляд, распад советского блока. См.: D. Lake. The Rise, Fall and Future of the Russian Empire: A Theoretical Interpretation // The End of Empire? The Transformation of the USSR in Comparative Perspective / K. Dawisha, B. Parrott (eds.) New York: M.E. Sharpe, 1997.
28Такой взгляд на создание международных союзов предлагается, например, в: Буторина О.В. Понятие региональной интеграции: новые подходы // Космополис, 2005. № 3.
29A. Durr. Theorizing the Contagious Effects of Regionalism: European Integration and Transatlantic Trade Relations 1957-1963. EUI Working Paper SPS No 2003/08.
30См.: I. Wallerstein. The Modern World-System. Vol. II. New York: Academic Press, 1980.
31B. Unger. Europa zwischen Integration und Desintegration // K.S. Althaler et al. (Hrsg.) SozioЪkonomische ForschungsansКtze. Marburg: Metropolis, 1995.
32Хотя отдельные исследования и используют основные выводы, схожие с выводами МПЭ, например, см. работу: P.J.J. Welfens. Regionale Integration in der Ordnungs-, Aussenwirtschafts- und Wachstumstheorie // D. Cassel, P.J.J Welfens. (Hrsg.). Regionale Integration und Osterweiterung der Europaischen Union. Stuttgart: Lucius & Lucius, 2003. Работа написана в традиции немецкой теории экономических порядков, создателем которой был германский экономист В. Ойкен (1889- 1945). Он анализировал разные социальные условия, ввел понятие «свода данных», характеризующих хозяйственную деятельность.
33См.: A. Alesina, I. Angeloni, F. Etro. The Political Economy of International Unions. Mimeo, 2001; J. Bendar, J. Ferejohn, G. Garret. The Politics of European Federalism // International Review of Law and Economics. 1996. Vol. 16.
34 Несмотря на то, что формально Б. Вейнгаст считается политологом, перечисленные работы опубликованы в экономико-теоретических изданиях и оказали огромное влияние на развитие политической экономики. См.: B. Weingast. The Performance and Stability of Federations: An Institutionalist Perspective // Handbook of New Institutional Economics / C. Menard, M.M. Shirley (eds.). Berlin, Heidelberg: Springer, 2005; R.J.P. Figueiredo, B. Weingast. Self-Enforcing Federalism // Journal of Law, Economics and Organization. 2005. Vol. 21.
35См.: A. Alesina, I. Angeloni, F. Etro. International Unions. Mimeo, 2001; А. Аlesina, I. Angeloni, F. Etro. Institutional Rules for Federations. Mimeo, 2001; M. Gradstein. The Political Economy of Sustainable Federations. CESIfo Working Paper No 315. 2000; M. Ruta. Lobbying for Decentralization. Mimeo, 2004. Существует также обширная прикладная литература, например, по моделированию процесса принятия решений в ЕС.
36См.: B. Koremenos, Ch. Lipson, D. Snidal. The Rational Design of International Institutions // International Organization. 2001. Vol. 55. No 4. В данном номере International Organization приведена также подборка прикладных публикаций по этой тематике.
37См.: M. Bordignon, S. Brusco. On Enhanced Cooperation. Mimeo, 2004.
38См.: A. Moravcsik. A New Statecraft? Supranational Entrepreneurs and International Cooperation // International Organization. 1999. Vol. 53. No 2.
39См., например: E.D. Mansfield, H.V. Milner, B.P. Rosendorff. Why Democracies Cooperate More: Electoral Control and International Trade Agreement // International Organization. 2002. Vol. 56. No 3; E.D. Mansfield, J.C. Peverhouse. Democratization and International Organizations // International Organization. 2006. Vol. 60.
40Детальный анализ приводится в: H. Matsushita. The First Integrated Wave of Regionalism and Democratization in the Americas // Japanese Journal of American Studies. 2000. No 11. Р. 27-30.
41Данная концепция позаимствована из сравнительной политической экономии. См.: G. Tsebelis. Veto Players: How Political Institutions Work. Princeton, 2002.
42См., например: E.D. Mansfield, H.V. Milner, J.S. Peverhouse. Vetoing Cooperation: The Impact of Veto Players on International Trade Agreements. Mimeo, 2005; E.D. Mansfield, H.V. Milner, J.S. Peverhouse. Democracy, Veto Players and the Depth of Regional Intergation. Mimeo, 2005.
43S. Goyal, K Staal. Op. cit.; A. Alesina, I. Spolaore. Op. cit.
44Данные вопросы рассматриваются, например, в: J. Cremer, Th. A. Palfrey. In or Out? Centralization by Majority Vote // European Economic Review. 1996. Vol. 40; B. Lockwood. Distributive Politics and the Costs of Centralization // Review of Economic Studies, 2002. Vol. 69; Idem. Decentralization via Federal and Unitary Referenda // Journal of Public Economic Theory. 2004. Vol. 6; S. Currarini. Voting over Federation. Mimeo, 2004; L. Feld, Ch. Schaltegger, J. Schnellenbach. On Government Centralization and Fiscal Referendums. Mimeo, 2005; O. Lorz, G. Willman. On the Endogenous Allocation of Decision Powers in Federal Structures // Journal of Urban Economics, 2005, Vol. 57.
45См., например: R.Vaubel, A. Dreher, U. Soyulu. Staff Growth in International Organizations: A Principal-Agent-Problem? An Empirical Analysis. Mimeo, 2003; R. Vaubel. Principal-Agent Problems in International Organizations // Review of International Organizations. 2006. Vol. 1. No 2 (forthcoming).
46См., например: M. Redoaono. Does Centralization Affect the Number and Size of the Lobbies? CSGR Working Paper. No 146/04; M. Ruta. Op. cit.
47M. Bordignon, L. Colombo, U. Galmarini. Fiscal Federalism and Lobbying. Mimeo, 2005.
48D. Brou, M. Ruta. A Positive Explanation of the EU Enlargement. Mimeo, 2004
49Описание подхода приводится в: D.A. Lake. International Political Economy: A Maturing Interdiscipline // The Oxford Handbook of Political Economy / B. Weingast, D. Wittman (eds.). New York: Oxford University Press, 2006 (forthcoming).
50P. Haas. Epistemic Communities and International Policy Coordination // International Organization. 1992. Vol. 46.
51О роли социального конструктивизма в теории международных отношений см.: Th. Risse. “Let’s Argue!”: Communicative Action in World Politics // International Organization. 2000. Vol. 54. No 1.
52В отношении ЕС этот вопрос исследуется в: C. Parsons. Showing Ideas as Causes: The Origins of the European Union // International Organization. 2002. Vol. 56. No 1. В отношении региона СНГ (Центральной Азии) сходные вопросы обсуждаются в: Казанцев А.А. Центральная Азия: Институциональная структура международных взаимодействий в становящемся регионе // Полис. 2005. № 2.
53Например, признания сосуществования в популяции стратегически мыслящих и «близоруких» игроков или отторжения неравенства. См.: E. Sol, S. Thoron, M. Willinger. Do Subjects Contribute More When They Can Sign Binding Agreements? Mimeo, 2006.
54Этот подход к моделированию отношений на постсоветском пространстве применяется, например, в: Кан П.К. Россия, Казахстан и Узбекистан: борьба с терроризмом и религиозным экстремизмом. // Мир перемен, 2005, № 3; Либман А.М. Экономическая интеграция на постсоветском пространстве: институциональный аспект // Вопросы экономики. 2005. № 3.
55Подробнее см.: Фурман Д.Е. Россия, СНГ и ЕС // Мир перемен, 2004, № 3.
56R.D. Cooter. The Strategic Constitution. Princeton: Princeton University Press, 2000. Р. 111.
57Либман А.М. Роль экономической конвергенции и дивергенции на постсоветском пространстве // Проблемы прогнозирования. 2006. № 5 (в печати).
58Фурман Д.Е. От Российской империи до распада СНГ. Лекция на Polit.ru. (www.polit.ru/lectures/2005/10/05/furman.html).
59P. D’Anieri. International Cooperation Among Unequal Partners: The Emergence of Bilateralism in the Former Soviet Union // International Politics. 1997. Vol. 34.
60См.: Социальное самочувствие жителей России, Белоруссии, Украины и Казахстана. М.: ВЦИОМ, 25 мая 2006. Пресс-выпуск № 455.
61Попытка объяснить логику этого процесса предпринимается в: A. Libman. Ex Ante and Ex Post Institutional Convergence: Case of the Post-Soviet Space. Paper presented at the European School on New Institutional Economics, May 2006.
62См., например: Казин Ф.А. Проблема интеграции в российско-украинских и российско-белорусских отношениях в 1994-1997 годах (по материалам российской центральной прессы). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. СПб., СПбГУ, 2002. С. 10-12.