Анализ международной политики через призму пространства – явление, строго говоря, не новое. Выбор данной темы продиктован стремлением уточнить понятия и приложить этот метод к исследованию вопросов глобализации. Исходное наблюдение автора состоит в том, что именно глобализация выступает мощным инструментом формирования новых мировых пространств. В этом смысле она побуждает внимательно отнестись к познавательным возможностям метода изучения международных отношений как особым образом организованного пространства1.
Множество пространств делает неизбежными их соприкосновения и взаимодействия. От этого возникает необходимость классифицировать пространства, типы их взаимовлияний, а также связи между пространствами, имеющими существенное значение для процессов в сфере международных отношений и мировой политики.


1

Хотя понятие «пространство» часто используется как синоним объема или территории (космическое, российское), оно на самом деле характеризует скорее социальную реальность, «наложенную» на территорию. Отсюда – понятия экономического, политического, культурного, правового или информационного пространства. Территория – не просто физико-географическая реальность, но место, где кто-то обитает. Это физическая сфера жизнедеятельности. Поверхность Луны, Марса пока не называют территорией: на них не распространяется жизнедеятельность землян.
Территория может быть определена как часть физико-химической среды (окружающего мира), допускающая существование на ней определенных видов жизни. Эта территория, способная обеспечить такую жизнь необходимыми и доступными ресурсами, закрепленная за этими видами жизни или допускающая такое закрепление разными способами. В отличие от нее, пространство – организация территории для конкретных видов жизни. Это – конструкция, создаваемая человеком в целях обустройства жизни и использования данной территории и ее ресурсов.
В зависимости от уровня социально-исторического развития общества и его сложности пространства организуют функционально преемственные, но качественно разные сферы жизни человека.
Исходно преобладало примитивное деление территории по функциональному признаку: зоны охоты, приготовления пищи, отдыха, ремесел, ритуалов. Это – хозяйственно-бытовое пространство человека, которое в начале XXI в. сосредоточено в его квартире, гараже, на приусадебном участке. С появлением собственности возникло правовое пространство, организующее отношения людей в связи с обладанием, распоряжением, переходом собственности. Регулярность обменов и их растущие объемы вызвали к жизни рынок. Его усложнение привело в итоге к современному экономическому пространству, включающему разные виды и типы рынков, связей производства и услуг, государственное регулирование экономики и многое иное.
Рост численности общества и его сегментирование по демографическим, профессиональным и многим иным критериям повлекли за собой становление социального пространства – сферы гражданских отношений, социальной мобильности, разных видов поддержки человека.
Отсюда следует ряд выводов. Во-первых, одна и та же территория способна вмещать множество пространств**. Во-вторых, пространство может быть более стабильно, чем территория: народ, согнанный с его территории, на новом месте еще долго живет по-старому, «в привычных ему пространствах». В-третьих, развитие общества выражается, а уровень развития измеряется, наряду с прочим, насыщенностью территории пространствами, их внутренней сложностью и качеством их взаимодействия. В-четвертых, данное пространство организует не просто некое частое занятие человека, но устойчивую сферу относительно долговременной деятельности2. Наконец, в-пятых, становление пространственного оформления данной сферы деятельности может рассматриваться как определенный этап ее исторической эволюции.
Может показаться, что уровень организации международных отношений долгое время отставал от процесса увеличения числа пространств на каждой территории. Последняя была сначала фактическим владением, позднее княжеством с определенными правилами передачи в нем власти и, наконец, государством современного типа. Но на самом деле, если посмотреть на проблему сквозь призму пространственного подхода, международные отношения предстают специфичной формой организации связей между пространственно оформленными социально-территориальными единицами. Если такая единица имеет границы (пусть даже оспариваемые) и если в ней есть организованный социум – значит, данная территория в какой-то мере уже заполнена пространствами разных типов.
Понятие «международные отношения» указывает на наличие отношений, а не просто контактов, связей и прочих нерегулярных, кратких и случайных взаимодействий между умозрительными «единицами». Относительная устойчивость такого рода отношений – сама по себе служит признаком организованности, или, можно сказать в данном контексте, пространственности.
Какая деятельность охватывается пространством? На длительном этапе истории ее суть заключается в переделе территорий при помощи войн и захватов (рейдерства). Затем следуют этапы признания и использования результатов захватов. Международные отношения перестают быть тождественными чисто военным. На протяжении веков они оказываются пространством территориального передела.
Если страновые пространства «привязаны» к территории (страны или ее части), то что выступает «местом обитания» пространств международных? Исторически – это пространство, располагающееся над спорной территорией (оспорена могла быть в принципе любая территория). События, развернувшиеся вокруг вопроса о границах владений России в Арктике летом-осенью 2007 года, позволяют предположить, что пространство территориального передела еще остается востребованным. Но в принципе, если практика территориального передела когда-нибудь отомрет, то и пространство передела может оказаться теоретически невостребованным.
На протяжении ХХ века международные отношения вобрали в себя много новых сфер деятельности, оттеснив военно-силовой территориальный передел3. Видимо, говорить о наличии сложившихся пространств применительно ко всем этим новым сферам не во всех случаях правомерно. Некоторые пространства существуют и проявляют себя в таких специфических, виртуальных сферах международного регулирования, как международное право, неформальные нормы и правила международного поведения. Виртуальность как «место обитания» международных пространств дополняет сферу территориальных переделов, тесня ее с переменным успехом. Международные отношения – одно из первых «рукотворных пространств», до сих пор не осознанное в этом его качестве.
Сравнение международных и внутренних пространств обнаруживает низкую плотность, разреженность первых в сравнении со вторыми. Видимо, пространством в строгом смысле слова следует считать только ту часть организационной «надстройки» над территорией, в которой конкретные пространственные формы и отношения не просто присутствуют, но утвердились на повседневной основе.
Хорошим примером в этом отношении может служить право. Формально действуя на всей территории государства, оно реально присутствует лишь там, где его удалось сделать непременной характеристикой повседневной жизни, где удалось наладить жизнь по закону. Право на деле отсутствует там, где население живет по «понятиям» и обычаям прошлого.
Такое понимание пространства важно, когда речь заходит о «единых пространствах» применительно к отношениям между странами СНГ или сотрудничеству России с ЕС. Лишь в рамках пространства возможно сформировать, долговременно поддерживать, институционально закрепить социальные отношения. Идет ли речь о власти или праве, типе рынка или регулировании конкретных видов деятельности – все это предполагает длительность и устойчивость отношений во времени, а также наличие соответствующих институций. Все перечисленные признаки и образуют пространство. Оно выступает как предпосылка и условие действительного развития. Отношения могут изменяться, вызвать к жизни сложные организационные решения. Без пространственного оформления никакие отношения эффекта развития не дают.


2

За исходные критерии классификации пространств целесообразно принять три:
(а) какую по природе часть материального мира организует пространство; (б) в каких экзистенциальных формах проявляется пространство; (в) что способно поставить предел этому пространству, ограничить его.
В соответствии с первым критерием можно выделять два типа пространства. Физические пространства – это организация территории, ее наполнение коммуникациями и инфраструктурами. Социальные пространства – это сферы организации общества и его жизнедеятельности. Социальные пространства, в свою очередь, могут быть подразделены на:
– хозяйственные (официальная, неформальная и теневая экономики);
– политические (основные правила устройства, жизни и эволюции общества);
– культурные пространства (навыки, ритуалы, благодаря которым социум функционирует как целостность, а не сумма индивидов)4.
По второму критерию типы социальных пространств могут быть подразделены на три типа. Реальные пространства предполагают наличие материально-практического выражения – как, например, страновые и глобальные пространства в отличие от международных. Виртуальные пространства существуют только в пространстве Интернет («глобальное гражданское общество»). Психологические пространства обнаруживают себя в представлениях, ценностях и ассоциациях человека (идеологии, религии, массовое сознание).
Классификация по третьему критерию сложнее, ибо требует априорного установления пределов пространства вообще, а не конкретного его вида. Надо заметить, что реальное пространство удается осязать, лишь мысленно разделив его на части (объект относительно иного объекта). При этом данное реальное пространство нарушается (обрывается, искривляется, трансформируется) каким-то иным пространством.
Этот факт позволяет определить пространство как нечто, имеющее предел только вне себя5. Однако пределы пространства социального имеют еще один ограничитель, на первый взгляд расположенный внутри, а не вне данного пространства. Такой ограничитель – пределы возможностей социума в конкретных условиях. СССР рухнул не только в силу чаще всего называемых причин, но отчасти и потому, что до сих пор в мире нет теории централизованного управления столь крупным и сложным объектом, и неизвестно, может ли такая теория в принципе быть создана. Исторически обусловленная (а возможно, принципиальная) неспособность человека добиться на шестой части суши желаемых типа и форм дееспособной и эффективной организации общества, экономики и всей своей жизни привела к распаду советских пространств.
Но означает ли это, что предел всех названных пространств действительно находился внутри них? Возможно, нет. Заявленное пространство в период его декларации и создания было еще не виртуальным, но умозрительным. Позднее оно обрело практические черты, хотя во многом оставалось гипотетическим и идеологическим – то есть находилось в сфере сознания. Конкретные пределы проектам, фантазиям и гипотезам задаются сознанием их творца. Эти пределы могут быть широки. Однако они все же конечны, поскольку обусловлены исторически достигнутыми организацией и содержанием сознания даже в случаях, когда оно стремится отбросить предшествующий опыт (как, например, эксперимент с «реальным социализмом»). В части духовного творчества пределы есть, и они заданы извне этого творчества.
Другое дело, что когда начинаются попытки воплотить умопостроения (идеологии, веру, проекты) в жизнь, в дело вступают ограничения, связанные с принципиальной осуществимостью задуманного с точки зрения наличия необходимых знаний и ресурсов. Все эти ограничения лежат вне того пространства, которое пытается создать человек сообразно своим замыслам.
Есть еще две категории ограничений. Прежде всего, это ресурсы, их физическая, экономическая или статусная доступность (Ирану ядерное оружие «не по чину»). Кроме того – резерв времени, которое может быть затрачено на соответствующие попытки. Веры в коммунизм хватило на одно, а в социализм – на два поколения советских людей. Затем всеобщий цинизм сделал неизбежными перемены 1986–1993 годов.
Каждая система имеет свой заложенный в ее природу предельный срок жизнеспособности. Это «системное время» есть нечто, заключающее предел только в себе самом. Такие особенности пространства и системного (не хронологического) времени влияют на взаимодействия пространств, особенно разнородных.


3

Множество пространств предполагает некие их взаимодействия, которые в самом общем виде и в целях упрощения анализа можно подразделить на одно- и мультипространственные. В первом случае как-то взаимодействуют друг с другом однотипные пространства, во втором – разнородные.
Однопространственные взаимодействия физических пространств могут иметь форму параллельных, пересекающихся и соприкасающихся6. Социальные пространства обнаруживают способности к соприкосновению, взаимному проникновению, а также к разобщенности (взаимному неприятию, отталкиванию).
В последнем случае надо различать два варианта разобщенности. Практическая разобщенность появляется в тот момент, когда социальные пространства не соприкасаются друг с другом или не подозревают о существовании друг друга. Виртуальная разобщенность – когда налицо их осознанное взаимное неприятие, отторжение. Пространства политические непременно как минимум соприкасаются, иначе не будет политики. Но их соприкосновение может быть временным или длительным слиянием (от ситуативного союза до интеграции7) или пересечением (конфликт в зоне пересечения). Еще один вид пространственных взаимодействий – сопредельность, когда нет слияния или пересечения, но какая-то взаимосвязь между пространствами ощущается со знаками «плюс» или «минус».
Перечисленные взаимодействия социальных пространств имеют общую черту: они начинаются в сознании человека***. Последнее не только предшествует практике, рождая образы ожидаемого будущего еще до того, как начнется их практическое воплощение. По ходу практики оно координирует ее сообразно задуманному. Если крушение планов наступает, оно редко происходит в сфере только реальных пространств. Ему сопутствуют или предшествуют перемены в сознании, позволяющие задумать, подготовить и осуществить альтернативы.
В личной и общественной жизни все свершения, рывки, зигзаги и катастрофы на стадии инициации определяются психикой, сочетанием эмоций и сознания. И как только процесс запущен, в дело вступают закономерности непсихических сфер8. Законы истории надо во многом искать в психологии, и это ключ к пониманию явления сопредельности как свойства социальных пространств.
Сопредельность физико-географическая – соседство. В повседневном употреблении она выступает как смежность, пограничность. В поэзии, литературе ее смысл – не принадлежность, но взаимосвязь «сопредельность мечты и плоти» (Г. Лорка) «сопредельность человека и государства» (Ч. Айтматов). Эта сопредельность – скорее образ, нежели определение. Речь идет об умозрительной взаимосвязи явлений, внутренне сложных, допускающих разноречивые трактовки. Человек сопределен государству как винтик в системе тоталитаризма, как свободная личность в свободном обществе и как индивид, безразличный к государству, которое в свою очередь равнодушно к его нуждам. Говорят и о сопредельности нравственных позиций, не совпадающих и даже взаимоисключающих.
В словаре В. Даля «сопредельность» отсутствует. Видимо, в литературу это понятие пришло из богословия, а позже из его современного отпочкования – богословско-политического анализа. Интересно употребление этой категории Феофаном Затворником: «зло допущено в сопредельности с свободою внутри, и в соприкосновении с человеком во вне». Свобода имманентна злу и каким-то образом обитает внутри последнего, тогда как человек местоположен во вне зла, и тем самым вне свободы.
Не вдаваясь в обсуждение этой концепции, отметим понимание сопредельности как связи по-своему органичной, важной, но неочевидной и не поддающейся определению; ощущаемой и переживаемой, а не зримой. Сайт «Вселенная православия» напоминает об известной еще византийцам метонимии – переносе понятия по сопредельности9.
В психологии (теория поля) сопредельность рассматривается как поле ассоциаций, и эта трактовка в наибольшей степени отвечает анализу взаимодействий пространств современного мира. Явление сопредельности в политике правомерно рассматривать как проекцию ассоциативного мышления на социальные и собственно политические явления и процессы. Принципиальное значение имеет то, возникают ли конкретные ассоциации самопроизвольно или же их появление – следствие преднамеренного влияния. В первом случае надо говорить о непреднамеренной, стихийной сопредельности10. Во втором – в роли такого влияния могут выступать дезинформация, создание желаемых прецедентов, провокация и управление посредством прогнозов.


4

Если международные отношения – пространство, то через призму проблематики пространства полезно проанализировать и глобализацию. Она иначе, чем международные отношения, привязана к конкретной территории. В обычных, не связанных с войнами и кризисами, условиях международные отношения могут никак, слабо или опосредованно затрагивать внутреннюю сферу государства. Глобализация, напротив, способна проникать на локальные уровни и взламывать государство изнутри, формально не посягая на его суверенитет и территориальную целостность.
Глобализация может быть определена как триединство процессов складывания целостной финансово-экономической сферы, ее международно-политического оформления и стремления ряда наиболее дееспособных государств воспользоваться этими процессами, ориентируя их в максимально благоприятном для интересов и социально-экономической модели этих стран направлении.
Образование целостной глобальной экономики – создание единого глобального финансового и экономического пространства, признаками и структурообразующими стержнями которого являются Мировой банк, Международный валютный фонд или Всемирная торговая организация. Глобальная экономика опирается на сочетание унификации национально-правовых систем, кодификации международного права и сопряжения первого процесса со вторым. Это – формирование основ глобального правового пространства. Международно-политическое оформление глобализации, создание в перспективе глобального миропорядка будет означать оформление политического пространства, включая появление глобальных политических институций. Параллельно зарождается пространство глобальной безопасности и стабильности, признаки которого уже просматриваются.
Глобализацию правомерно трактовать как реструктуризацию и качественное развитие международного пространства, усиление в нем внутренней специализации и диверсификации при одновременном росте объема и усложнении связей между формирующимися пространствами глобального мира.
Суть реструктуризации международных отношений заключается в фактическом создании новой архитектуры пространств, которые будут определять жизнь мира в предстоящие десятилетия. Создается виртуальная «опора» предстоящего развития – принципиально отличная от действовавшей до сих пор. В этом смысле глобализацию можно определить как процесс организации в единое системное целое множества пространств, возникших в разное время, составлявших сферу международных отношений и занимающих «нишу» от субгосударственного (внутристрановые регионы) до глобального уровней мира.
Реструктуризация международного пространства проявляется прежде всего в том, что сетевая система (какой по определению являются международные – особенно межгосударственные – отношения) начинает все более обретать «третье измерение» и трансформироваться в иерархическую структуру.
При политическом и международно-правовом равенстве государств в международных отношениях сложилась и продолжает закрепляться их фактическая иерархия по уровням развития и дееспособности в разных сферах – в экономике и финансах, по уровню и качеству жизни населения, в науке и технике, в военной области.
Эти объективные различия дополняются субъективными притязаниями отдельных стран и групп стран на особую роль не просто в мировой политике, международных отношениях, но в современном мире вообще. Дополняются они и тем, что США – наиболее дееспособное государство – ставит свое национальное законодательство выше международных обязательств (в отличие от большинства прочих стран, придерживающихся противоположной позиции).
Можно рассматривать эту ситуацию как благо или угрозу. Независимо от любых оценок, данный процесс трансформирует международную сеть в глобальную иерархию – систему, функционирующую по иным, нежели сетевые, законам. В рамках этой незавершенной системы получили распространение различные негосударственные субъекты мировой политики и международных отношений, невозможные в традиционной сети отношений межгосударственных.
Реструктуризация происходит главным образом путем создания глобальных сетей, «дополнительных» к международным политическим и иным отношениям. Последние эпизодически «прошиваются» межсетевыми «вертикалями». Они создают важные политические и правовые прецеденты, способные – в случае их повторения – лечь в основу деятельности глобальных институтов и права.
Зарождающиеся «вертикальные» и/или «горизонтальные» отношения и структуры сопрягаются по глобальной и субглобальным (международно-региональным) линиям. Эти тенденции не противоречат друг другу. Регионализация может быть формой явного или скрытого сопротивления глобализации11. Однако она может идти в русле последней, дополняя и подкрепляя глобализационные процессы, которым иначе грозил бы отрыв от основного массива локальных отношений.
Важнейшая особенность глобализации в описываемом ее качестве – отрыв пространства как социальной практики от территории. Эта тенденция была «запущена» много веков назад – с появлением международных отношений. Но все сдвиги в международных отношениях второй половины XX – начала XXI веков происходили и пока происходят главным образом в пространственной, а не территориальной сфере. Исключения составляют распад СССР, грядущие передел и освоение Мирового океана, фактически начатые в 2007 г. в Арктике. Правда, в случае с распадом Советского Союза преждевременно делать вывод о том, был ли это распад территориальный, пространственный или речь шла о сложной эволюции соответствующего территориально-пространственного комплекса.
Если государство можно рассматривать как систему институционального, политико-административного и иного оформления социального пространства на определенной территории, то ожидать аналогичной четкости в организации пространств глобального мира в обозримом будущем вряд ли реально. Причины тому – отсутствие глобальной власти и дефицит легитимности у односторонних или групповых притязаний на такую власть. Как следствие, невозможно глобальное управление в строгом смысле слова. Нереальна и организация глобальных пространств сообразно воззрениям и интересам субъекта власти.
Глобальная власть могла бы, гипотетически, стать результатом появления либо глобальной империи, либо консенсуса международного сообщества в отношении ее создания. Глобальный консенсус, если он вообще формируется, складывается крайне медленно. Появление глобальной империи сдерживается дефицитом сил для решения подобной задачи и пониманием того, что попытка создать такую империю может стать для претендента первым, но необратимым шагом к упадку. При этом дефицит легитимности у односторонних притязаний на глобальную власть не следует отождествлять с нелегитимностью глобальной власти как таковой. Заметим только, что пути обеспечения легитимности глобальной власти производны от того, как и в чьих интересах она могла бы создаваться.
Невозможность глобального управления – гарантированного с высокой мерой надежности достижения желаемых целей посредством проверенных опытом процедур – не означает, что человек не влияет на направленность и темпы мирового развития. Иное дело, что процесс и результативность такого влияния имеют больше общего с лотереей, нежели с собственно управлением в строгом смысле термина.
Но в случае «недостачи» или отсутствия глобальной власти, легитимности или управления только сопредельность может быть способом организации пространств глобального мира. Она диктует господство в сфере неформальных отношений. (Формальные отношения – это всегда властная и законная организация пространств, которая на глобальном уровне пока недостижима). Современный этап глобализации – это период системоформирующих роли и значения сопредельности во взаимосвязях пространств мира.
Разбросанные по разным «углам» планеты социумы не просто тесно взаимодействуют. Из их отношений рождается новое социальное качество – мир, в котором все страны и культуры, сохраняя социоисторический генотип, связываются в целостную систему. В ее рамках существование и возможности развития каждого зависят от общего состояния и эффективности внутренних взаимосвязей.
Для такой целостности нужна новая система практической этики, правил, норм и процедур. Локальные этические системы прошлого неспособны взять на себя такую роль. Ни одна из «мировых» религий, равно как и спорящие между собой идеологии либерализма и коммунизма, не стали на деле глобальными учениями и не имеют, судя по всему, такой перспективы вовсе. Новые идейные системы возникают не под «диктатом» новой эмпирики, а когда накопление и осмысление жизненных явлений предлагает достаточно оснований для усиления идей, отличных от доминирующих в данный период или альтернативных им.
Оценка моральности, полезности и эффективности действующих и гипотетически новых представлений и норм выстраиваются путем ассоциативного мышления. Наиболее продуктивными оказываются, как правило, парадоксальные ассоциативные связи, казалось бы далеко отстоящих друг от друга явлений и представлений. Такие связи и есть сопредельность – между идеями, как и между пространствами мира. Сопредельность идей и пространств станет на весьма продолжительный срок важным фактором динамической стабильности глобальной системы.


* * *

Мышление категориями пространств меняет парадигму социальной теории. До сих пор она строилась на изучении роли легитимных в идеологическом и правовом смыслах институтов и отношений во взаимосвязи с этическими принципами и нормами. Пространственное видение мира востребует объединение в рамках общей теории всех форм реальной организации, включая как легитимные с позиций идеологии, психологии, реальной веры всех социальных групп, так и нелегитимные по любым критериям.
Человек живет в организованной, «опространствленной» им среде, и качество его жизни зависит от конструкции пространств и особенностей их взаимодействия. Существуют пространства, основанные на жизни «официальной» – подчиняющейся власти и закону, признаваемой и утверждаемой моралью, верой, идеологией. Но наряду с ними есть и пространства «теневые». Их наличие подтверждает целостность социума. «Тень» отбрасывается правом, конфессией, порядком – иначе это не «тень», а еще один комплекс фактических отношений12. На переходных этапах развития «теневые» отношения и пространства играют определяющую роль в подготовке и реализации перехода13, обеспечении физического выживания основной массы населения14. Глобальный мир не будет исключением.
В современном мире проектирование новых пространств становится тождественным (с максимальным опережением) процессу формирования новых правил игры и стремлению управлять их эволюцией. Приоритет отдается поиску возможностей конструктивного применения подходов и идей. Они должны быть способны заранее обеспечить желаемую конструкцию общего или специализированного международного порядка с тем, чтобы в нужный момент можно было заявить: необходимые правила давно разработаны, согласованы и должны соблюдаться. Подобная практика означает проектирование пространств.
Видимо, в центрах пространственной насыщенности будут возникать большие возможности для явлений непреднамеренной и управляемой (или направляемой) сопредельности15. Логично ожидать, что в мире XXI века эффективной окажется политика, которая сумеет не просто спрогнозировать вызовы, угрозы и возможности, но вообразить, разработать и провести в жизнь схемы, закладывающие основы формирования пространств, которые станут необходимыми в определенных международных условиях и/или на конкретном этапе развития стран и мировой системы в целом.

Примечания

1См.: Косолапов Н.А. Глобализация: территориально-пространственный аспект // Мировая экономика и международные отношения (МЭиМО). 2005. № 6. C. 3-13; Косолапов Н.А. Россия: территория в пространствах глобализирующегося мира // МЭиМО. 2005. № 7. C. 3-14.
2Так, приготовление еды – это частное, хотя и ежедневное занятие, организуемое каждым по своему усмотрению. Но кухонное пространство как территория приготовления еды – это уже социальный феномен, производный от уровня развития социума, образа жизни и ряда других факторов.
3Нерушимость государственных границ и принцип территориальной целостности государств признаются сейчас не только в Европе, но также в Африке, Латинской Америке и в мире в целом – через признание Устава ООН.
4Предлагаемая классификация – не более чем попытка первого подхода и не исчерпывает всего многообразия пространств, особенно социальных.
5См.: Косолапов Н.А. Политико-психологический анализ социально-территориальных систем. М., 1994. Глава 5.
6Цель автора здесь – не представить исчерпывающий список всех и всяческих взаимодействий, но проиллюстрировать их особенности применительно к разным типам пространств.
7Политическую борьбу сил, соперничающих друг с другом в рамках одной политической системы (например партий в государстве), целесообразно рассматривать в пространственном отношении как слияние, тогда как соперничество вне единой политической системы – как пересечение пространств, чреватое конфликтом.
8Так, падающий из окна человек – физическое тело, и результаты его столкновения с землей будут определяться законами физики. Но падает он потому, что оступился, выбросился сам или его выбросили другие – т.е. первопричиной падения стал некий психический процесс у этого человека и/или у напавших на него.
9Когда говорят «чайник закипел», имеют в виду, что закипела вода в чайнике.
10Советская цензура давала фантастические примеры подобных сопредельностей. Так, в период правления Л.И. Брежнева книга моего знакомого, видного специалиста-международника, долгое время не могла пробиться в печать, поскольку в ней упоминалось о тридцати с лишним покушениях на жизнь президента Франции Ш. де Голля. Цензоры усмотрели в этом факте намек на возможность использования подобного примера в СССР.
11И в этом случае она может не только тормозить глобализацию и/или обрекать ее на поражение, но своим сопротивлением закалять, развивать процессы глобализации, делать их более разнообразными и жизнеспособными.
12Так, вплоть до середины XIX в. «тени» в международных отношениях не было и не могло быть по определению вследствие отсутствия в них права и общей конфессиональной основы. Место права и «тени» занимали обычай, ритуал (протокол), фактические нормы. С появлением международного права возникло явление противоправного международного поведения. Но и это еще не была «тень», для становления которой не хватало властной и морально-идеологической целостности международного сообщества. Только с глобализации начинается – но пока лишь начинается – формирование теневых секторов глобальных экономики и финансов, а также прикрывающей их политики. «Прогресс» и пределы их развития будут, видимо, находиться в прямой зависимости от степени политического оформления глобализации.
13См.: Косолапов Н.А. Круговорот «света» и «тени» как механизм общественного развития // Теневая экономика и политическая коррупция в обществах переходного типа (афро-азиатские страны и Россия) / Под ред. В.Н. Наумкина. М.:ЦСПИ, 2001. С. 69-82.
14Эта функция теневой экономики блестяще проявилась в России в 1990-1994 годах.
15Видимо, не случайно революции, будь то насильственные или «цветные» и «бархатные», обычно происходят именно в центрах пространственной насыщенности. Только потом их последствия распространяются на всю страну посредством формирования в ней новых пространств.
*Статья подготовлена в рамках проекта, осуществляемого по гранту РГНФ №06-03-00169а «Глобальный миропорядок: формирование, структура, управляемость».
**Есть ли какой-то предел этого множества и если да, то что его определяет, – проблема, в данной статье не рассматриваемая.
***Полученное в свое время марксистское образование тянет уточнить, о чьем сознании – группы, индивида, общества – идет речь. Но открытия любого рода, включая марксизм, совершаются индивидами, встречаются в штыки обществом и только потом завоевывают внимание и симпатии групп. Поэтому в данной статье речь пойдет о сознании «вообще» – как универсальном явлении и качестве.