Рейтинг
Порталус

О РАЗОРУЖИТЕЛЬНЫХ КОНФЕРЕНЦИЯХ

Дата публикации: 09 декабря 2013
Автор(ы): А. ЕРУСАЛИМСКИЙ, Ф. МИЛЛЕР
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО
Источник: (c) Борьба классов, № 7-8, Август 1932, C. 48-59
Номер публикации: №1386603662


А. ЕРУСАЛИМСКИЙ, Ф. МИЛЛЕР, (c)

ЖЕНЕВА и ГААГА

Грандиозный спектакль, который разыгрывается на наших глазах в Женеве и который носит название "конференции по ограничению и сокращению вооружений", слишком затянулся и стал утомлять как его участников, так я зрителей, ту часть народной массы капиталистических стран, которая еще продолжает оставаться в гнилых, но хитросплетенных сетях буржуазного пацифизма. Об'является длительный антракт. Женевский спектакль можно считать импровизацией лишь в том смысле, что трагикомическое раскрытие сюжета происходит неожиданно для широкой публики, в основном же роли тщательно разработаны за кулисами империалистской политики и имеют своим основанием большой практический опыт, накопленный буржуазией в условиях после - версальских противоречий и подготовки ею новой империалистической войны.

Многочисленные сессии подготовительных комиссий, предшествовавшие созыву конференции по разоружению, в этом - политическом, а не техническом смысле - суть не только простые репетиции большого действа, задуманного к постановке на женевских подмостках: своими историческими корнями они уходят в те годы мировой империалистической войны, когда вильсоновская фразеология призвана была для прикрытия подготовки подлинных условий империалистического мира. Этот мир принес с собой новое обострение империалистических противоречий, в условиях которых идет напряженная подготовка войны против Советского союза. Бесконечные подготовительные заседания имели своей целью тихим журчанием пацифистских речей усыпить бдительность масс, слогами о разоружении отвлечь внимание от неслыханных темпов роста сухопутных, морских и воздушных вооружений (единственная область, в которой капиталистический мир преуспевает даже в условиях кризиса), словами о мире, зафиксированными в многочисленных нактах, прикрыть несомненные факты подготовки новой империалистской войны и антисоветской интервенции и, ссылаясь на необходимость защиты "национальной безопасности", укреплять силы для ожесто- ченной борьбы с пролетарской революцией, назревающей в капиталистических странах, и с национально-освободительным движением в колониальных странах, напряженно готовиться к будущей вооруженной схватке за новый передел мира.

Нетрудно убедиться, что вся история послевоенных переговоров о разоружении является лишь обратной, показной, стороной не только роста вооружений, подлинные размеры которых всячески скрывают империалистские государства, но и того обострения империалистских противоречий, которое проходит в условиях всеобщего кризиса послевоенного капитализма, того процесса перегруппировки сил, который проходит на арене международной политики послевоенного периода. В этом смысле можно согласиться со словами одного из персонажей женевской комедии, испанского представителя Сальвадора де-Мадериага, который в своей книге "Разоружение" глубокомысленно заметил: "На самом деле проблема разоружения - не проблема разоружения".

Действительно, размеры вооружении капиталистических государств далеко превосходят максимальные размеры довоенного периода, а бесконечным конвейером переговоров о разоружении каждое из империалистских правительств пытается обмануть трудящегося налогоплательщика, создать условия для своего дальнейшего вооружения, подготовить наиболее благоприятные условия для будущей войны. В искренности постановки вопроса о разоружении сомневаться не приходится лишь тогда, когда одно империалистское государство имеет в виду разоружение своего настоящего или возможного соперника и противника. Из этой сложности обстановки, в которой протекают послевоенные переговоры о разоружении или - что то же - борьба за вооружение для новой войны, самым непосредственным образом следует и сложность тех методов, которые империалистским государствам приходится применять в этой борьбе. Отсюда следует и своеобразие аргументов, которые приходится привлекать для обоснования своей позиции и сокрытия истинных ее основ.

Французский империализм, который стремится консолидировать версальскую систему, утвердить свою гегемонию в Европе и непосредственно руководить антисоветской интервенцией, ссылается на "специальные условия французской национальной обороны" и добивается признания, что его армия, самая многочисленная в Европе, его могущественный воздушный флот, его морские силы, существенную роль в которых играют многочисленные и усовершенствованные подводные лодки - все это недостаточно для охраны французских границ.

"Таков этап, - гласит официальный меморандум, представленный в Лигу наций 15 июля 1931 г., - который... Франция уже проделала по собственной инициативе для сокращения и ограничения вооружений и который сводит последние к уровню, кажущемуся ей совместимым с национальной безопасностью в теперешних условиях Европы и мира".

В дальнейшем французский империализм не остановился перед недвусмысленной угрозой срыва переговоров в случае, если в практическую плоскость будет поставлен вопрос о предоставлении побежденным странам - и прежде всего Германии - права на свободное вооружение, выходящее за пределы, установленные Версальским и другими послевоенными договорами. Единственным условием, выставленным в самом начале работ конференции, при котором французский империализм признавал возможность некоторого "сокращения" своих вооружений, являлось требование международной гарантии его позиций в послеверсальской Европе и передачи вооруженных сил в руки Лиги наций. Таким образом это "пацифистское" предложение имело в виду не более и не менее, как предоставление французскому генеральному штабу большой международной армии для концентрированного удара против Советского союза, а также для борьбы с антиверсальским движением.

Неудивительно, что это выступление французского империализма встретило поддержку со стороны всех военных вассалов Франции, готовых к нападению на Страну советов, всех охранителей версальской системы, которые в качестве аргумента для увеличения своих материальных вооружений ссылаются - на необходимость предварительной борьбы за "моральное разоружение". Польша считает невозможным уменьшить свою армию даже на одного солдата до той минуты, пока не будет уничтожен во всем мире последний оловянный солдатик из арсенала детских игрушек...

Но если Франция борется за свое военное превосходство в Европе, то ее империалистская соперница - Италия - требует паритета по всем видам вооружений, а так как она ограничена недостаточностью своих финансовых ресурсов, то естественно выступает за снижение размеров французских вооружений. Это сближает Италию с позицией Германии, которая выступает с требованием "равноправия", т. е. ревизии соответствующего раздела Версальского договора, ограничившего размеры германских вооружений и установившего решительное военное преобладание Франции и ее вассалов.

Также несомненно заинтересованы в уменьшении французского военно-политического влияния в Европе и Соединенные гагаты, которые сами тратят на свои вооружения, на свою армию и флот большие суммы, чем любое другое империалистское государство, которые под прикрытием переговоров о разоружении осуществляют свою большую военную судостроительную программу, но которые, вынужденные считаться с огромным дефицитом, пытаются укрепить свои позиции за счет снижения размеров соответствующих категорий морских вооружений Великобритании и размеров сухопутных вооружений и подводного флота Франции.

Это встречает яростное сопротивление со стороны английского империализма, который заинтересован в сохранении своего морского превосходства (линейный и крейсерский флот), но готов поддержать требование об уменьшении размеров тех категорий вооружений, которые создают могущество ее империалистских соперников - Соединенных штатов, Франции и Японии (подводные лодки, военная авиация и др.). Созванная наконец в условиях обострения мирового экономического кризиса и под гулкий аккомпанемент орудийной канонады японо-китайской войны конференция по разоружению показала картину всей глубины и непримиримости империалистских противоречий и в течение своей затянувшейся работы продемонстрировала те специфические методы, к которым прибегает империализм, когда он вынужден вести игру на пацифистских иллюзиях масс. Эти иллюзии достаточно широко эксплоатируются империализмом, не менее широко, чем в эпоху подготовки мировой войны 1914 - 1918 гг.

Довоенный буржуазный пацифизм с торжеством указывал, что после первой Гаагской конференции 1899 г. до 1911 г. между различными правительствами было заключено более двухсот договоров о мирном третейском разбирательстве споров, не считая всяких иных соглашений аналогичного смысла. Но это не мешало конечно почти непрерывным вспышкам вооруженных конфликтов и наконец возникновению мировой войны. В договорах и пактах между капиталистическими государствами - и при этом до созыва конференции по разоружению - ив послевоенную эпоху недостатка нет.

"Сто тридцать восемь двусторонних договоров о мирном улажении споров, предусматривающих методы примирительной процедуры и арбитража или судебного расследования, были зарегистрированы различными правительствами в Лиге наций в Женеве, - пишет известный американский журналист Вильям Терри. - Сверх того, 14 стран, включая Францию и Великобританию, приняли генеральный акт Лиги наций, определяющий мирные методы, посредством которых подписывающие его державы обязуются изыскивать улажение всех споров. Тридцать четыре страны, включая главные державы Лиги, ратифицировали "оптиональную статью" Международного трибунала, по которой они соглашаются, что трибунал будет иметь юрисдикцию во всех спорах юридического характера, возникающих между ними. Но все это огромное количество соглашений об арбитраже и безопасности, которое было принято, - меланхолически заключает В. Терри, - не вызвало сокращения вооружений пи на одного солдата и ей на одну пушку".

Затянувшиеся переговоры на конференции по разоружению дают для империалистов одно несомненное преимущество: возможность под прикрытием этих переговоров, отвлекая ими внимание масс, прикрывая имя свои истинные цели, продолжать политику вооружений. С этим самым тесным образом связаны и методы работ конференции - эти бесконечные в глубокомысленные дискуссии по вопросу о том, что такое танк, что такое пушка и являются ли они орудиями наступления или обороны. Целая армия военных экспертов бесплодно спарит об "идее танка" и политическим противоречиям между своими капиталистическими государствами придают такую сложную форму, что, когда известному математику Альберту Эйнштейну недавно был предложен документ с различными исчислениями этих военных экспертов, он заявил о своей неспособности разобраться в этой сумасшедшей пляске цифр. Вместе с тем, пользуясь этой затяжкой конференции, каждое из капиталистических правительств подготовляет общественное мнение своей страны к провалу дела разоружения и изыскивает возможность снять с себя ответственность и возложить ее на другую группировку и прежде всего на Советский союз.

Однако советская делегация, исходя из основных принципов внешней политики пролетарского государства последовательно разоблачала и неуклонно продолжает разоблачать все хитроумные маневры империалистских государств. Представители Советского союза выступили с четким и ясным проектом полного разоружения, но это предложение было отвергнуто капиталистическими государствами. Также отвергнут был и детально разработанный советский проект о частичном разоружения. Борьба советского правительства за мир встречает сочувствие и полную поддержку со стороны рабочих и трудящихся, со стороны всех истинных друзей мира и противников империалистской войны. И когда некоторое время назад одна западноевропейская буржуазная газета писала, что своим проектом всеобщего разоружения советское правительство ничего нового не говорит, а лишь продолжает традицию старой царской политики, нашедшей свое отражение на Гаагской конференции 1899 г., то это свидетельствует не только о невежестве буржуазного органа, а прежде всего конечно о попытке скомпрометировать принципиальную политическую линию Советского союза, его последовательную и решительную борьбу за мир.

Гаагскую довоенную "разоружительную" конференцию 1899 г. следует рассматривать как выражение обостряющихся империалистских противоречий в борьбе за передел мира, как этапы в подготовке мировой империалистской войны 1914 - 1918 гг. Вместе с тем можно довольно отчетливо нащупать не только некоторую аналогию, но в общность в методах и целях, которые усвоены были в империалистской практике гаагских конференции и которые в уточненной форме развертываются теперь на Женевской конференции применительно к новым, гораздо более сложным, условиям. Исторический опыт сказался тут не только в методах империалистского саботажа советской программы подлинного разоружения, но я в использовании империализмом самой идеи разоружения для утверждения своего дальнейшего классового господства, для укрепления своих позиций в подготовляемой империалистской войне.

Попытка империалистского использования идеи разоружения отнюдь не нова, она появилась вместе с быстрым ростом милитаризма и маринизма, в эпоху, когда заканчивался империалистский раздел мира и начиналась подготовка к борьбе за его передел. Инициатором первого "пацифистского" предложения о сокращении размеров вооружений обычно считают царское правительство. Когда русский министр иностранных дел Муравьев от имени Николая II обратился 24 августа (н. ст.) 1898 г. ко всем правительствам с предложением созвать конференцию для обсуждения вопроса о том, "каким образом можно было бы положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства и предупредить угрожающее всему миру несчастье", то все буржуазные пацифистские организации представили это как совершенно неожиданное выступление, открывающее непосредственную возможность для уничтожения империалистского соперничества и прекращения войн.

В действительности же идея созыва международной конференции по сокращению вооружений в 90-х годах прошлого века, так сказать, носилась в воздухе и даже разрабатывалась в руководящих буржуазных политических кругах Западной Европы. Первые проекты английского премьер-министра Сольсбери относятся к 1891 г. и отражают в себе попытки британской политики, тогда предпочитавшей еще состояние "блестящей изолированности", закрепить свое руководящее положение в Европе замедлением роста вооружений своих соперников на континенте. В 1894 г. британское правительство сочло даже возможным сделать России совершенно секретное предложение о созыве конференции по сокращению вооружений, при том однако непременном условии, чтобы формально инициатива исходила от Петербурга, Царская политика тогда поспешила отказаться от предлагаемой ей роли: "Выгадает от этого, - писал Александр III, - только одна Англия, у которой армия самая незначительная, а флот громадный, который, конечно, никогда Англия не согласится уменьшить". В дальнейшем более или менее аналогичные проекты создавались и обсуждались в руководящих политических кругах европейских держав, причем чертой, позволяющей установить некоторую общность всех этих проектов, являлось предположение добиться некоторого снижения вооружений своего возможного соперника или настоящего противника.

Это не мешало конечно и даже предполагало, что вокруг подобных проектов создавалась обычно известная пацифистская шумиха, которая приняла особенно большие размеры в связи с выступлением царского правительства в 1898 г. Материалы, сохранившиеся в делах бывш. царского министерства иностранных дел, дают достаточно полное представление о той большой предварительной работе, которую царское правительство проделало в отношении соответствующей обработки общественного мнения как в России, так и за границей, устанавливая связи с большой европейской и американской прессой и особенно рассчитывая на кампанию буржуазных пацифистских организаций.

Несомненно, именно в расчете на эту кампанию царское правительство, усвоив отнюдь несвойственную ему пацифистскую фразеологию, писало в разосланном всем иностранным правительствам и широко опубликованном циркуляре:

"Духовные и физические силы народа, труд и капитал отвлечены большей своей частью от естественного своего назначения и расточаются непроизводительно. Сотки миллионов расходуются на приобретение страшных средств истребления... Национальная культура, хозяйственный прогресс, общее благосостояние - все это пресекается или направляется по ложному пути. Экономические кризисы, - говорится далее в циркуляре, - вызываются в значительной части системой крайних вооружений, а постоянная опасность, которая заложена в этом уровне размеров военных материалов, превращает армии наших дней в нестерпимое бремя, которое народы все более и более лишь с трудом могут снести".

И выступая с предложением ко всем державам собраться на конференцию для обсуждения вопроса о сокращении вооружений, царский циркуляр заключал: "Эта конференция должна стать с божьей помощью благоприятным предзнаменованием грядущего (т. е. XX) столетия". Неплохое пророчество относительно столетия, открывшегося резким обострением империалистских противоречий, вызвавших мировую войну! Но в одном отношении это пророчество особенно удачно: - созванная по инициативе царского правительства Гаагская конференция и по об'ективному смыслу своему, и по результатам, и по методам борьбы и соперничества действительно оказалась историческим предшественником конференции, которая спустя 33 года собралась в Женеве.

Хотя и не в таком огромном количестве, как теперь, когда все подвалы Лиги наций наполнены макулатурой в виде многопудовых пацифистских петиций, в частности организованных II интернационалом, созывпервой Гаагской конференции сопровождался большой петиционной кампанией. "Пацифисты торжествовали: они были единственными из тех, кто сумел правильно оценить значение циркуляра, - пишет один из безвестных пацифистских историков пацифистского движения, - между тем как известный германский историк Моммзен назвал царский манифест "опечаткой мировой история".

Это определение, пользовавшееся большим успехом, несомненно отражало в себе известное и даже нескрываемое раздражение правящих кругов Германии против выступления русского правительства. Раздражение это было тем более сильно, что руководящие круги европейской политики, прекрасно понимая политическую цель "пацифистского" выступления царского правительства, все же вынуждены были принять участие в комедии, автор которой пытался играть главную роль, использовать предстоящую конференцию в своих собственных политических целях.

Поспешность, с которой сочло необходимым выступить царское правительство, определялась общей политической обстановкой. Это был момент крайнего обострения англо-французских противоречий, достигшего своего предела в Фашодском столкновении, - обострения, которое грозило и неподготовленную царскую Россию вовлечь в вооруженный конфликт. С другой стороны, в результате испано-американской войны Соединенные штаты, захватив Филиппинские острова, повели широкое империалистское наступление на Дальнем Востоке, где к тому времени царская Россия захватила достаточно сильные позиции и готовилась к дальнейшей экспансии. Это устремление царской политики на Дальний Восток требовало известной гарантии со стороны западной границы, откуда угрожала Германия, которая не только приступила к осуществлению своей грандиозной морской судостроительной программы (направленной прежде всего против Англии), но и только что провела увеличение постоянного состава своей армии и ввела новую скорострельную пушку. Далее царское правительство получило сведения о быстром перевооружении и укреплении австрийской артиллерии, и вынуждено было констатировать, что при недостатке материальных средств оно не может быстро укрепить соответственным образом свою артиллерию. Но прежде всего царская Россия как на Дельней Востоке, тая и вообще по всей линии своей политики сталкивалась со своим вековым соперником - Англией, которая отнюдь не собиралась сдавать свои военно-морские позиции, укрепляющие ее роль в мировой политике. Плохое состояние русских финансов, колоссальнейшие затраты, которыми царское правительство должно было поддерживать свою дальневосточную экспансию, постройка сибирской дороги, а также других дорог, имеющих стратегическое значение, потребности усиления военного флота и т. д. - все это ставило перед петербургской политикой задачу попытаться выйти из положения путем обходного, маневра: увеличение своей военной мощи предполагалось частично возможным за счет некоторого снижения вооружения соперников. Муравьеву и Витте, который был тогда министром финансов, использование идеи сокращения вооружений казалось тогда выходом из положения, и в результате внутренней борьбы с руководящими военными кругами этот проект победил: автором первого в эпоху империализма манифеста, призывающего к сокращению вооружений, был не кто иной, как генеральный прокурор синода, реакционер и мракобес Победоносцев, этот подлинный духовный отец позднейших империалистских разоружительных проектов.

Цели царского проекта сокращения вооружений выступают достаточно отчетливо в постановлении специального совещания, состоявшегося под председательством военного министра Куропаткина.

"Для нас, инициаторов нынешнего проекта о сокращении вооружений, - говорится в этом постановлении, - необходимым является выступить на конференции с предложением положительного свойства по воем пунктам циркуляра. Рассматриваемый вопрос может быть разрешен с заметной для нас выгодой, если обратиться к статистике, к процентному отношению вооруженных сил к общему количеству населения и военного бюджета к бюджету государственному. Эта сторона вопроса дает нам решительное преимущество над нашими западными соседями... Уменьшение процента, - говорится далее, - отношение мирного или военного состава войск к населению, или даже числа обученных к общему числу подлежащих воинской повинности, послужит к прямой нашей выгоде, т. к. в этом отношении мы стоим позади главнейших государств Европы"1 .

В инструкции, которую царское правительство выработало для своей делегации в Гааге, самым точным и недвусмысленным образом указывалось на необходимость отстаивать возможное сокращение тех категорий вооружений, которые отсутствуют или имеются лишь в недостаточной степени в царской армии, и наоборот всячески противостоять попыткам сокращения тех категорий, которыми царская армия достаточно обеспечена. Еще более в этом отношении характерны те предложения, носящие по внешней видимости технический характер, которые имели в виду снизить военно-морскую мощь британского империализма.

Программа Гаагской конференции, предложенная царским правительством, заключала в себе пункты не только о сокращении вооружений, но и о нормах регулирования войны, а также о третейском разбирательстве как средстве мирного улажения конфликтов. И хотя Муравьев уверял в Берлине, что на конференции "всякие вопросы политического порядка должны быть совершенно исключены, что вообще конгресс должен предоставить лишь возможность для обмена мнений по вопросам военно-технического порядка", весь ход конференции по сокращению вооружений, собравшейся в Гааге 18 мая 1899 т., показал достаточно отчетливо, что эта конференция с самого начала мыслилась ее участниками как арена для обостренной, иногда даже неприкрытой никакой пацифистской фразой политической борьбы между главнейшими империалистскими державами.

Политическое значение, которое придавалось этой конференции царской политикой, не ограничивалось теми мотивами и соображениями, о которых упоминалось выше. Оно, это значение, выступает во всем своем об'еме только в связи с теми широко задуманными маневрами, которые одновременно предприняла не слишком тонкая политика царской России, имея в виду организацию европейской дипломатической коалиции, направленной против Англии. Это нашло свое выражение в химерических планах Витте создания континентального франко-русско-германского блока, подрывающего господствующее значение Великобритании. "Разве это не сумасшествие, - говорил Витте германскому послу в Петербурге, - что континентальные державы все свои финансовые силы расточают, чтобы вооружиться друг против друга? В то же время Англия (а возможно также Америка и Япония) наблюдает за тем, как континент раскалывается, потирает себе по этому поводу руки и ограничивается тем, что увеличивает единственно действительное оружие для будущего мирового господства - свой флот, достигающий такого могущества, которому нет равного и который может оказаться в состоянии в нужный момент держать под ударом всю Европу и стать основой мирового владычества". "Континентальные державы, - развивал дальше свои планы Витте, - имея в виду общую опасность, угрожаемую им со стороны Англии (а впоследствии Америки и Японии), должны ответить прекращением взаимной неприязни, а большие сбережения, которые будут сделаны благодаря наивозможному снижению сухопутных армий, использовать для того, чтобы усилить морские вооружения и сделать их равновеликими английским".

Таким образом, созывая Гаагскую конференцию, царское правительство пыталось организовать в Европе такую политическую комбинацию, которая предоставила бы ему возможность играть руководящую роль, а с другой стороны, пыталось добиться снижения силы английского флота, обеспечить уменьшение сухопутных вооружений своих непосредственных соседей на Западной границе - Германии и ее союзницы Австро-Венгрии.

Понятно, что все эти попытки царской политики не привели к желанному результату.

Таким образом особенно велико недовольство неожиданным "пацифистскими выступлением царизма было во Франции. "Огромная стачка рабочих, достигшая в дни моего пребывания в Париже, - писал 31 октября 1898 г. ген. Куропаткин, - наибольшего развития, вызов в Париж войск, ежедневное ожидание вооруженной борьбы с десятками тысяч рабочих, наконец, обидные для самолюбия французов результаты предприятия Маршала у Фашоды, - все это способствовало увеличению беспокойства французских властей". Не менее сильно это беспокойство определялось предположением, что осуществление русского проекта может затруднить рост французских вооружений против Германии и так

--------------------------------------------------------------------------------

1 Цитируемый, нигде до настоящего времени не опубликованный документ хранится в Архиве революции и внешней политики, дело N 21739.
--------------------------------------------------------------------------------

или иначе замедлить подготовку к реваншу, - и парижская пресса поспешила изобразить все дело как интригу, предпринятую Вильгельмом II в целях ослабления военной мощи франко-русского союза.

Заверения, данные царским правительством о том, что "мыслью, продиктовавшей императору его великодушный шаг, было поставить не столько вопрос о разоружении, сколько вопрос о приостановке вооружений, что ни в какой форме, наконец, политические вопросы не должны быть подняты на конференции", - все это оказалось недостаточно. Пришлось отправить в Париж со специальной миссией военного министра Куропаткина, который в своих беседах с президентом французской республики Фором, с военным министром ген. Шануаном и другими видными военными и политическими деятелями поспешил со всей циничной откровенностью рассеять раздраженное недоумение французской буржуазии. Без всяких дипломатических уверток, со всей грубовато-солдатской категоричностью ген. Куропаткин мог заявить своим парижским союзникам с глазу на глаз то, что всячески скрывалось от широкой публики, а именно, "что ни о каком разоружении не могло быть и речи; что задачи конференции отнюдь не будут затрагивать существующей военной конвенции, не будут касаться уже достигнутых во французской армии успехов технических, не будут касаться вопроса о принятии во Франции скорострельной пушки". Не удивительно, что, выслушав подобные заверения и уяснив себе истинный смысл царской "пацифистской игры, ген. Шануан неоднократно повторял: "Теперь я понял, в чем дело, и совершенно успокоился", а президент Фор, который конечно тоже наконец "понял, в чем дело", порекомендовал русскому военному министру ознакомиться с подготовив тельными работами французского генерального штаба, в частности с мобилизационными работами, и в заключение прямо заявил "о важности совместной с нами подготовки на случай войны". И, воспользовавшись представившейся возможностью, в Париже предложили немедленно приступить к пересмотру франко-русской военной конвенции, дополнив ее некоторыми новыми моментами относительно размеров вооруженных, сил, выставляемых в случае войны против Германии. Ни Франция, ни Германия, разделяемые серьезными противоречиями, не собирались вступать в единую политическую комбинацию, к тому же такую, в которой первенствующее значение предполагала играть Россия. Германия незадолго до этого получила секретное, но определенное предложение от Англии - заключить союз, и вместе с тем находилась еще под непосредственным впечатлением достигнутого с Англией абсолютно секретного соглашения о сферах влияния в Южной Африке, об условиях раздела португальских колоний.

Имея в виду предложения Витте, самым непосредственным образом политически связанные с предложением о созыве конференции по сокращению вооружений, Вильгельм II с нескрываемым раздражением писал в самом конце декабря 1898 г.:

"Теперь, когда Англия мобилизована, готова, вооружена для борьбы и является более сильной, чем когда бы то ни было, он хочет организовать антианглийскую лигу... Собака зарыта в том, что у него нет больше денег! Плачевное состояние, голод и нужда, снижение размеров поступлений по доходам - все это увеличивается в стране, и именно теперь он должен создавать большой флот, чтобы вооруженным путем обеспечить неслыханную экспансию государства (на Дальний Восток). Слишком поздно, сударь! Теперь я не хочу!"

Русское предложение о заключении союза против Англии было в довольно категорических выражениях отвергнуто.

Но на Гаагскую конференцию Германия все же решила итти, чтобы использовать в своих целях пацифистские иллюзии, а так же чтобы не остаться в изолированном положении. К тому же Германия вовсе не собиралась открыто рвать свои отношения с царской Россией. Русско-германские противоречия так сказать "перекрывались" все обостряющимися противоречиями между Германией и Англией, и последняя, заняв выжидательную позицию, предоставила своему сопернику - Германии - срывать все те планы, которые направлены были против нее, т. е. Англии, другим ее же политическим антагонистом - Россией.

Эту свою линию - срыва направленной против нее конференции путем стойкого выжидания и расчетливого обострения русско-германских противоречий - британская политика проводила достаточно определенно и последовательно. Когда же появились первые сведения о том, что царское правительство предполагает внести предложение об обязательном третейском разбирательстве возникающих между государствами конфликтов, то первой определила свою позицию все та же Германия. Понимая, что это русское предложение облеченное в пацифистскую форму, прежде всего ставит своей целью ущемление самостоятельности и независимости английского империализма, руководящие политические круги Германии в то же время прекрасно отдавали себе отчет, что в дальнейшем этот арбитраж сможет превратиться в орудие франко-русского союза. "Для государства, - писал 12 мая 1899 г. Бюлов, тогдашний германский министр иностранных дел, - ничто не имеет более высокого значения, чем соблюдение его собственных интересов". И раскрывая подлинную природу всякой империалистской политики, Бюлов далее отмечал в цитируемом секретном письме - и это накануне открытия Гаагской мирной конференции! - что "последнее (т. е. преследование реальных империалистских интересов) у великих держав не отождествляется с сохранением мира, но скорее с насилием по отношению к врагу и конкуренту путем хорошо сплоченной более сильной группы. Поэтому следует сделать вывод, что в расчетах русской дипломатии, если она вообще стоят на почве действительности, ареопаг великих держав представляет се бою в большей маре орудие силы, чем орудие мира".

Нельзя не отметить, что это было довольно верным определением подлинной роли пацифистских привесков.

Неудивительно, что вокруг этого русского предложения разыгралась ожесточенная борьба, которая завела Гаагскую конференцию в тупик. Царское правительство уже этим самым на первых порах добилось своей основной политической цели: оно обострило отношения между отдельными государствами, вызвало известное возбуждение в западноевропейской политической прессе и пыталось вести определенную пропаганду в том смысле, чтобы как-нибудь поднять престиж царизма. Буржуазные пацифисты своей пропагандой оказывали царизму вероятно хорошо оплачиваемую услугу. Общее положение, создавшееся на конференции, очень верно и откровенно передано было в секретном донесении руководителя германской делегации в Гааге: "Все чувствуют, - писал он 28 мая 1899 т., - что общественное мнение ждет от конференции результатов, хотя никто во всеобщее разоружение и не верит".

И тут, пока Германия долго размышляла о том, как выйти из положения и взять ли инициативу в свои руки, чтобы можно было свалить ответственность за срыв конференции, выступила на передний план английская политика со своим собственным проектом арбитражного рассмотрения конфликтов. Тактически это могло показаться присоединением к предложению, направленному против нее, но фактически это являлось использованием враждебного проекта в своих собственных интересах, маневр, столь часто применяемый империалистами и теперь в Женеве. Маневр этот был тем более безопасен, что англичане заранее дали понять, что такие вопросы, как их отношения с колониями, например с Египтом, во всяком случае не могут быть предметом третейского разбирательства.

Но главная задача английского маневра была разрешена: встретившись неожиданно с англо-русским единым фронтом в этом вопросе, изолированная Германия вынуждена была открыто заявить о неприемлемости для нее обязательного подчинения решению арбитража, и таким образом при общем удовлетворения соответствующая комиссия отказалась от сделанных предложений. Английский империализм мог торжествовать победу: он снял с себя ответственность за срыв конференции и, умело используя пацифистские лозунги, заставил и на сей раз германскую политику таскать для себя каштаны из огня.

Дабы спасти положение и окончательно не разоблачить себя, конференция приняла необязывающее решение о желательности третейского рассмотрения некоторых спорных вопросов, возникающих между отдельными государствами, но и это вызвало со стороны германского императора раздражительную резолюцию: "В своей практике я буду и в дальнейшем полагаться только на бога и на свой острый меч". Если оставить в стороне бога, который всегда приводится в движение, когда дело идет о подготовке к империалистской войне, в упоминании о роли острого меча как орудия дальнейшей империалистской политики нашло свое удачное выражение то, что имели прежде всего в виду все капиталистические участники Гаагской конференции и что имеют теперь в виду империалистские участники Женевской конференции.

Но еще большего обострения противоречия достигли тогда, когда представителей царской России выступили с проектом, предусматривающим запрещение увеличения численности войск и военного бюджета на пять лет, запрещение увеличения морского бюджета сроком на три года. Это "пацифистское" выступление царизма определялось, как отчасти указывалось выше, довольно холодным политическим расчетом - приостановить перевооружение австрийской и германской армий с тем, чтобы пополнить средства для более быстрого усиления своего флота. Наряду с этим свой "пацифизм" царское правительство предполагало использовать как орудие в борьбе со все усиливающимся революционным движением рабочего класса:

"От такого положения вещей, - говорил тогда Витте, - рождаются социалистические учения и пропаганда социализма во всех ее видах в Западной Европе, что уже начинает переноситься и к нам, поэтому я со своей стороны считаю величайшим благом для Европы в частности и для всего мира вообще, если будет положен предел вооружению".

А так как реально-политически этот предел царское правительство мыслило установить в части сухопутных вооружений прежде всего для Германии и Австро-Венгрии, а в части морских вооружений прежде всего для Великобритании, то понятно, что русские предложения встретили отпор со стороны главных империалистских держав и получили поддержку лишь со стороны таких мелких государств, как Швеция и Дания. Но и тут, оставаясь в тени, Англия тем самым передала инициативу наступления на русские проекты в руки Германии, которая совершенно недвусмысленно заявила о неприемлемости русских предложений, поскольку они прежде всего, в первую очередь, направлены против нее.

Любопытно, что германская политика встретила в данном вопросе полную поддержку и со стороны французского империализма: французский делегат Буржуа, присоединившись к германской аргументации, заявил, что во Франции, как и в Германии, народные массы не страдают от роста вооружений, но для пацифистской видимости, - маневр неоднократно применяемый на наших глазах в Женеве, - внес к резолюции дополнение следующего содержания:

"Комиссия считает, что ограничение расходов на военные нужды, являющихся в настоящее время для всего мира бременем, в высшей степени желательно для поднятия материального и морального благосостояния".

Так как подобными благими и не обязывающими пожеланиями вымощен даже ад, описанный у Данте, то Гаагской конференции, как позднее в аналогичных случаях и Женевской, не осталось ничего иного, как молчаливо принять это - пополнение. Таким образом собравшиеся в итоге представители господствующих классов 26 государств пришли к благополучному финалу: обострение империалистских противоречий и дальнейший рост вооружений можно было прикрыть никого не обязывающими декларациями и пожеланиями относительно прав и обязанностей нейтральных государств во время войны, о неприкосновенности частной собственности при ведении морской войны и т. п. Далее, человечество могло считать себя счастливым тем, что бомбардировка военно-морскими силами городов, портов и селений пойдет по всем правилам, установленным Гаагской конференцией, что сухопутная война имеет свои собственные законы, которые при особенно сильном желании со стороны ее участников могут даже выполняться, и что в случае нежелания воевать империалистские правительства имеют возможность этого не делать, обратившись для разрешения конфликта в специально учрежденное судилище...

Приняв все эти добрые пожелания, и при том единогласно, Гаагская конференция подписала соответствующие акты и в торжественной обстановке 29 июля 1899 г. прекратила свое существование.

"Если хотят соизмерить значение Гаагской конференции, - писал тогда Альфред Фрид, один из деятелей пацифистского движения того времени, - следует отдать себе отчет в том, что здесь мы имеем перед собой начало, а не завершение творения. С этой точки зрения первая Гаагская конференция действительно означает поворотный момент в истории народов".

Буржуазный пацифист вряд ли предполагал, какой правильной, хотя и совершенно в ином смысле, оказалась его оценка первой разоружительной комедии эпохи империализма. Гаагская конференция действительно в известном смысле знаменовала собой поворотный момент в истории новейшего капитализма, момент, характеризующийся перегруппировкой политических сил на мировой арене, когда вопрос о разделе ангара сменился вопросом о напряженной борьбе за его передел. Она знаменовала собой появление новых "пацифистских" методов, которые начали применяться господствующими классами в борьбе за утверждение своего господства. Она знаменовала собой раскрытие широких возможностей в поисках новых форм увеличения вооружений, которые могут быть представлены как сокращение вооружений. Наконец она знаменовала собой обострение империалистских противоречий и непосредственную опасность войны. В этом смысле Гаагская конференция 1899 г. была действительно лишь началом империалистского творения. Всего лишь через несколько недель после Гаагской конференции, когда некоторые делегаты еще не успели возвратиться домой, вспыхнула англо-бурская война, вскоре предпринята была общая империалистская интервенция против боксерского движения в Китае, а несколько позднее на горизонте Дальнего Востока начались первые вспышки русско-японского столкновения. Во всяком случае Гаагская конференция по сокращению вооружений действительно оказалась конференцией подготовки целой серии империалистских войн. Но ее значение идет еще дальше: специфические методы империалистской борьбы, выкованные в начале борьбы за передел мира, оказались достаточно хорошо испытанными, чтобы в более развернутом виде и при новой обстановке применить, их в период борьбы за новый передел мира, в период напряженной подготовки второго тура империалистских войн.

Из истории Европы, - говорил тов. Сталин, - мы знаем, что каждый раз, когда заключались договоры о расстановке сил для новой войны, они, эти договоры, назывались мирными. Заключались договоры, определяющие элементы будущей воины, и всегда заключение таких договоров сопровождалось шумом и криком насчет мира. Фальшивые певцы мара всегда в таких случаях находились". Русский царизм, который жалким образом пытался в Гааге фальцетом петь песни о мире, конечно и не предполагал, какой большой спектакль будет спустя тридцать три года поставлен империалистскими правительствами на женевских подмостках. На сей раз однако игра империалистских лицедеев сильно затруднена активностью советской дипломатии, срывающей маски с тех, кто является проводником методов, исторически усвоенных международной буржуазией от свергнутого рабочим классом царизма.

Опубликовано на Порталусе 09 декабря 2013 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама