Рейтинг
Порталус

ДИНАМИКА ФОРМИРОВАНИЯ ЕВРОПЕЙСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

Дата публикации: 04 мая 2014
Автор(ы): Джеймс Шерр →
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО →
Источник: (c) "БЕЛАРУСЬ В МИРЕ" No.001 01-01-98 →
Номер публикации: №1399202455

Джеймс Шерр, (c)

Джеймс Шерр - научный сотрудник исследовательского центра по изучению конфликтов при Королевской военной академии, Сэндхерст, и лектор по вопросам международных отношений Линкольн колледжа, Оксфорд, Великобритания. Высказанные в настоящей статье суждения не отражают позицию Министерства обороны Великобритании.

Когда "холодная война" служила основой для обороны и безопасности в Европе, идеология не только служила для определения и разграничения двух "лагерей", но и приводила к серьезному непониманию между ними. Несмотря на то, что сейчас мы действуем в новой обстановке, вежливо именуемой "партнерство", идеологические - или, по меньшей мере, философские и культурные - различия продолжают вызывать непонимание в тех случаях, когда наши интересы расходятся. И это вполне объяснимо.

Окончание конфронтации, начало общения, стирание границ и всепроникающее развитие деловых отношений не смогли "отменить" историю, а также, разумеется, политическую культуру, самобытность людей или даже во многих случаях характер государств, в которых они живут. В отсутствие "холодной войны" на самом Западе возникли философские разногласия, не говоря уже о появлении расходящихся интересов. Противоречия вокруг бывшей Югославии и Ирака, а также в отношении европейского валютного союза, безусловно подтверждают это.

В то время как имеющиеся разногласия среди западных стран понимаются на самом Западе, различие в позициях Запада и России приведет, скорее всего, к непониманию между Западом и Россией (и, соответственно, партнерами России по "Союзу двух" и "Союзу четырех"). Опасность не в том, что такое непонимание может привести к новой "холодной войне", поскольку в значительно изменившихся и все еще изменяющихся условиях более вероятно, что европейская безопасность будет формироваться на основе взглядов Запада и России на самих себя , нежели на основе их представлений друг о друге. Опасность состоит в том, что намерения могут быть неверно истолкованы, тенденции - неверно выявлены, последствия - не спрогнозированы, а возможности - упущены.

Процессы, динамика которых в наибольшей степени заслуживает объективного критического анализа, включает в себя европейскую интеграцию, посткоммунистические перемены и - в том, что касается России и ее соседей - процесс, названный Б. Ельциным "возрождение российской государственности". Именно динамика этих процессов формирует характер Европы. Если эти процессы воспринимаются с идеологическим искажением, то - в терминах идеологического языка прошлого - существует вероятность того, что "противоречия" между ними могут принять "антагонистический", а не "неантагонистический" характер.

Но где сегодня имеет место идеологическое искажение? Конечно, начинать нужно с Запада, где либеральные интернационалистские взгляды приобрели после распада Советского Союза почти официальный, если не безусловный статус. Общепризнанно, что причина распада Советского Союза - основополагающие недостатки "командно-административной системы", а не просто ошибочная политика, проводимая в ее рамках. Однако спорным является утверждение о том, что западные модели либеральной демократии и рыночных отношений - не говоря уже о гражданской, правовой и этической культуре, лежащих в их основе, - становятся и могут стать универсальной нормой. Не менее спорными являются и утверждения о том, что в "свободной" взаимозависимой и глобальной экономике национальные интересы должны отойти на второй план, проблемы все чаще будут становиться "общими", а решения этих проблем - финансовыми и техническими. Данный подход четко просматривается в усилиях по поиску "формул" для расширения НАТО, так же как и в том, что необычный акцент ставится на "архитектуру" безопасности, а не на интересы безопасности. Такой подход не только не является геополитическим - он рискует стать аполитичным и, кроме того, абсолютно неисторическим. Несомненно, у этой ортодоксальности есть критики на Западе, но, тем не менее, она остается ортодоксальностью.

По иронии судьбы, большая часть российского политического и военного истеблишмента вновь "легитимизировала" геополитику, причем именно в то время, когда Запад ее "делегитимизировал". В период с конца 1992 1   и до начала 1997 года эти утверждения имели почти официальный статус - они были четко изложены в обращении президента Б. Ельцина к старшим должностным лицам Службы внешней разведки 27 апреля 1994 года. В этом обращении говорилось, что "на смену глобальной конфронтации пришла борьба за сферы интересов в геополитике". Геополитические взгляды нашли свое отражение и в широко распространенном мнении о том, что Запад стремится не только "доминировать" над бывшим СССР, но и способствовать дезинтеграции самой России, и что расширение НАТО является "любимым" проектом тех, кто стремится к возобновлению "холодной войны". Конечно, в контексте социально-экономических угроз целостности Российской Федерации и начала войны в Чечне этим взглядам не достает авторитетности и явной целостности, которые у них были еще недавно. Действительно, судя по Концепции национальной безопасности, утвержденной президентом Б. Ельциным 17 декабря 1997 года, в настоящее время у России имеется проект плана для обеспечения безопасности, доминирующие темы которого - внутренние и невоенные угрозы безопасности - такие же пост-геополитические, как и доминирующие проблемы западного мира. Тем не менее, геополитическое мышление и подход с позиции кто - кого, существующие в различных влиятельных кругах, продолжают затруднять трезвый, объективный анализ того, как развивается Запад и почему он ведет себя именно так, а не иначе.

Куда стремится Запад?

Для начала необходимо осознать, что бывший Советский Союз больше не находится в центре внимания Запада. По сравнению с периодом "холодной войны", сегодняшний Запад больше обращен вовнутрь себя и одновременно его озабоченности являются более глобальными. Что касается европейской интеграции, данная "интровертность" Запада требует изучения, поскольку разногласия в отношении сроков и сущности Европейского Союза (ЕС) потенциально могут дать толчок к возникновению проблем в области безопасности. В корне указанных разногласий находится противоборство двух моделей "Запада". Первая из них, которой отдается предпочтение в Великобритании, Скандинавии, а также во влиятельных меньшинствах Франции и Германии, основывается не столько на сообществе либеральных демократий, сколько на сообществе суверенных государств, тесно и энергично сотрудничающих на основе общих ценностей, взаимного уважения и фундаментальных национальных интересов. Вторая, нашедшая свое отражение в Римском договоре, склоняется к иной позиции - политическому союзу Европы.

Хотя последняя позиция наиболее сильно распространена во всей Западной Европе, ее движущей силой обычно являлись франко-германские отношения. Начиная с 50-х годов, основой этих отношений был взаимный страх перед Германией. Этот страх только усилился с момента, когда объединение Германии сдвинуло ее центр тяжести на восток.

Всем известным секретом является тот факт, что Франция, главный партнер Германии, долгое время была молчаливым противником ее объединения - того, что являлось основной целью Германии. Очевидно, что позиция Франции имела некоторую степень двусмысленности относительно последствий объединения Германии: конец раздела Европы между "Западом" и "Востоком" и возрождение "Центральной Европы". Кто в состоящей из разных государств Европе сможет стать интегрирующим (или, что еще хуже, доминирующим) звеном центральной ее части? Разумеется, не Франция. Если не Германия, то Европа должна стать этим звеном, а Германия должна быть "встроена" в нее. И пока нет такой Европы - объединенной, наднациональной Европы со своей оборонной и внешней политикой (и, естественно, своей собственной валютой) - к интеграции Центральной Европы следует относиться с осторожностью. С другой стороны, необходимо интенсивно расширять связи с Россией, поскольку при наличии неизбежного - особых отношений между Германией и Россией, Франции потребуются собственные особые отношения для того, чтобы уменьшить влияние Германии в Москве и сохранить свое влияние в Берлине. 2  

В Германии, где объединение возродило обеспокоенность в отношении будущего своей страны, взгляды - за одним исключением - являются зеркальным отображением вышеуказанных. Исключение состоит в позиции Германии, согласно которой интеграция ключевых центральноевропейских государств - Польши, Чешской Республики и Венгрии - не может ждать. Поскольку все, что усиливает возможность отчаянного положения и нестабильности в Центральной Европе, т. е. на границах Германии, - повышает вероятность того, что Германии потребуется отстаивать свои собственные национальные интересы, прежде чем Европа начнет отстаивать свои. Возрождение российской враждебности также скажется на Германии раньше, чем на ее западных партнерах. По этой причине она вовсе не "горит желанием" продвигать "интеграцию" в сторону Балтийских государств и проводит тщательно сбалансированную политику в отношениях с Россией и Украиной. Для самой Германии как для страны, долгосрочной целью которой являлась делегитимизация не только своих собственных национальных интересов, но и интересов других стран, наибольшее беспокойство вызывают ее собственное особое влияние и уязвимость от развития событий в Центральной Европе. Если Германия должна быть "проактивной", вести активную политику в Центральной Европе, то она должна будет вести ее "от имени" Европы. В то же время, ей будет позволено действовать "от имени" Европы только если "Европа" существует, а Германия является ее частью, "встроена" в нее.

"Магнитные поля", возникшие в результате франко-германских отношений, действуют в трех направлениях. Во-первых, они сказываются на государствах бывшей Организации Варшавского договора и бывшего Советского Союза, стремящихся к членству в ЕС. В конце концов, требование о расширении ЕС исходит в первую очередь от этих новых независимых государств. Это требование расходится с основным приоритетом Франции (не говоря уже об Италии, Испании, Греции и ряде других государств): дальнейшее углубление европейской интеграции среди нынешних членов ЕС, другими словами, дальнейшая гармонизация законодательства, практики трудоустройства и экономической политики в странах, где они - по посткоммунистическим стандартам - уже в значительной степени гармонизированы. Для сторонников политического союза Единый Европейский акт (декабрь 1986 года), Маастрихтский (декабрь 1991 года) и Амстердамский (июнь 1997 года) договоры являются монументальным воплощением уже достигнутой унификации и юридическим основанием для дальнейшего продвижения вперед.

Как претендентам на членство в ЕС угнаться за этой "движущейся целью"? Как им привести свои стандарты в соответствие с нормами ЕС и снять барьеры к членству в нем, если ЕС не будет делать шаги им навстречу, "ослабляя" свои собственные стандарты, понижая собственные барьеры и снижая собственный темп? Если приглашения, сделанные в ходе заседания Совета Европы в Люксембурге в декабре 1997 года, приведут к членству, не говоря уже о получении новыми членами определенной выгоды, не придется ли ЕС идти на уступки в смысле степени разнообразия (в т.ч. и недостатков) посткоммунистической Европы? 3   Частично в силу этих существующих вопросов Великобритания, будучи сторонницей плюралистической и разнообразной Европы, так сильно поддерживает идею продвижения Европы на восток. Даже в том случае, если компромиссы между разнообразием и унификацией будут найдены, стремление новых членов соответствовать стандартам ЕС повлечет за собой социальные издержки, справиться с которыми им, возможно, будет не под силу.

Вторая проблема состоит в том, что более сильные члены ЕС также не смогут справиться с этими издержками. Жесткие меры по подготовке к введению общей валюты уже вызывают сопротивление в Европе "пятнадцати", причем даже в тех странах, где проинтеграционные настроения были наиболее сильными. Забастовки в государственном секторе во Франции и Германии происходят не только из-за "зарплаты", но и из-за разрушения - ради "слияния" - институтов и отношений, которые обеспечивали основу согласия и стабильности в послевоенный период, институтов и отношений, которые определили национальные сообщества как сообщества. Аналогичным образом страны, считающие, что они достигли баланса между интересами сельского и городского населения или высокой степени этнического согласия, могут оказывать сопротивление " общей" политике, которая этот баланс разрушает. Хуже всего, если это сопротивление будет преодолено; тогда гармоничные отношения в этих странах могут исчезнуть.

В-третьих, это влияет на трансатлантические отношения. Не в первый раз это заставляет европейцев задать себе вопрос о том, будут ли Соединенные Штаты и дальше считать, а сами американцы - чувствовать себя продолжением европейской цивилизации? Не станут ли они, как это было в межвоенные годы, чем-то sui generis ? С учетом многочисленных интересов Соединенных Штатов и множества самых разных сил, защищающих эти интересы, Европа не может самостоятельно ответить на этот вопрос. Однако проекты "европейской оборонной идентичности" дают повод ставить такой вопрос, особенно когда влиятельные сторонники "европейской обороны" требуют поддержки от НАТО, и в то же время выступают против ее статуса и полномочий. Для чего тогда Соединенным Штатам идти на риск, принимать долевое участие в расходах и брать на себя обязательства от имени европейской " оборонной структуры", чьей определяющей характеристикой является исключение США из процесса принятия решений и членства?

К счастью, по трем причинам указанные опасения в настоящий момент не так значительны, как в период окончания "холодной войны":

Ыконфликт в бывшей Югославии раскрыл претенциозность "общеевропейской внешней политики" и серьезно ослабил позиции ее сторонников;

ЫФранция рассматривает американское присутствие [в Европе] в качестве противовеса и "страховки" для недопущения непредсказуемого развития Германии и столь же непредсказуемых германо-российских отношений;

Ырасширение НАТО дало Соединенным Штатам новые цели для присутствия и вызвало новый прилив энтузиазма в Европе.

Куда стремится НАТО?

Как уже упоминалось, основные причины расширения НАТО мало связаны с бывшим Советским Союзом. Кроме "циничной" цели "сохранить работу" для НАТО, расширение является инструментом для более широкой, трансцендентальной задачи сохранить заинтересованность Соединенных Штатов в Европе и их участие в европейских делах. Вскоре после создания НАТО фельдмаршал лорд Исмэй заявил, что задачей Альянса является "удерживать американцев [в Европе], сдерживать немцев, русских - не пускать в Европу". Как бы жестко это ни звучало, но западная политика сейчас исходит из того, что с распадом ОВД и Советского Союза России уже нет в Европе. В данных условиях антироссийская политика НАТО просто не имеет цели. Однако это не лишает смысла указанные лордом Исмэем первые два императива среди целей Североатлантического союза.

Вместе с тем, сегодня есть и новая третья задача для НАТО. В отсутствие Советского Союза (и того, что однажды предыдущий британский премьер- министр от консервативной партии Джон Мэйджор охарактеризовал как "дисциплины холодной войны"), недопущение нестабильности в Центральной Европе и - что является неотъемлемой частью усилий в этом направлении - предотвращение "ренационализации" внешней политики (Германии и других стран ) приобрели первостепенное значение. Существуют веские основания предположить, что НАТО может справиться с этими задачами. Хотя, как мы видим, в условиях после окончания "холодной войны" эти основания могут быть менее вескими, чем считают многие. Тем не менее, существуют еще более серьезные основания считать, что ОБСЕ не сможет справиться с этими задачами. Как "универсальной" организации, ей недостает сплоченности. В ней также отсутствуют органы военной интеграции, не говоря уже о привычной практике интеграции (и доверия), которые делают НАТО НАТО. Наиболее важным является то, что те, кого ОБСЕ призвана защищать - нынешние кандидаты на членство в НАТО - не желают такой защиты. И самым характерным среди всего этого является то, что самые активные сторонники ОБСЕ - Россия и Беларусь - сами не полагаются на нее в плане обеспечения собственной безопасности, а вместо этого предпочитают развивать свое "общее оборонное пространство" в рамках СНГ. При этом не было представлено ни одного убедительного объяснения, почему другие страны должны быть лишены свободы выбора, который эти государства оставляют за собой.

Как и в случае с расширением ЕС, расширение НАТО - это процесс, "движимый потребностью". Более того, Россия и СНГ в расчетах кандидатов из числа стран Центральной Европы на членство в НАТО играют практически такую же незначительную роль, как и внутри самой НАТО. Единственное исключение - это стремление бывших стран-членов ОВД исключить "российский фактор" из своей внутренней политики. Если "необратимость" является нормой политической жизни, то для всех политических сил должно стать аксиомой то, что Россия уже не может быть угрозой или играть роль спасителя. 4   Необходимо подчеркнуть напрашивающийся здесь вывод. Только являясь членами НАТО, народы Центральной Европы будут уверенно развивать дружеские отношения с Россией, не опасаясь их превращения в "особые отношения". И только в этом случае правительства, развивающие дружественные отношения с Россией, смогут избежать обвинения в том, что они действуют в ущерб своим национальным интересам.

Этот вывод в равной степени относится как к восточному соседу Польши - Беларуси, так и к самой России.

Для государств-бывших членов ОВД основные мотивы для вступления в НАТО лежат все-таки в плоскости отношений Запад-Запад, нежели Восток-Запад. Действительно, основной причиной для вступления в НАТО является убежденность в том, что таким образом они присоединятся к Западу. Конечно, "вестернизация" никогда не была важной составляющей предназначения "старой" НАТО. В период "холодной войны" некоторые самые западные государства Европы полностью исключили для себя членство в НАТО. Тем не менее, благодаря программе "Партнерство ради мира" (ПРМ) и все более плотному графику программ двустороннего сотрудничества, на сегодняшний день НАТО является одним из наиболее эффективных проводников политики "вестернизации" в Центральной Европе. Для Польши, Венгрии, Чешской Республики и других стран достижение статуса западного государства дополнялось не менее важным и в чем-то навязчивым стремлением ликвидировать "призраки" санитарного кордона и агрессивной Германии. Через пятьдесят три года после окончания второй мировой войны перспектива сотрудничества с Германией как с партнером по альянсу является не только заманчивой, но и очень важной. Но всего лишь спустя семи лет после окончания " холодной войны" аналогичное сотрудничество с Россией считается практически невозможным, так же, как воспринималась бы возможность такого сотрудничества с Германией Аденауэра в 1952 году. 5  

Но если обоснование для расширения НАТО носит политический и психологический характер, то почему НАТО настаивает на сохранении военной формы союза? Сам вопрос является non sequitur , поскольку в нем перепутаны военные задачи НАТО, которые являются позитивными и прочными, и военные задачи расширения НАТО, которые таковыми не являются. В самом деле, если в расширении усматривать какой-либо военный аспект, то он в значительной степени отрицателен, поскольку с приемом новых членов возникает необходимость предотвратить ослабление военных возможностей НАТО или "размывание" ее традиционных военных особенностей. Имеет смысл напомнить эти особенности для профессиональных военных, подготовленных в рамках военных систем бывших членов ОВД и Советского Союза:

ЫВ Североатлантическом союзе суверенных государств (чей суверенитет не отменяет и не может отменить Вашингтонский договор) 6   интегрированные военные структуры НАТО - ее многонациональные штабы, командования и штабы - являются единственными механизмами, способными обеспечить эффективные совместные действия национальных армий. Если во имя "демилитаризации" эти структуры будут распущены, то для шестнадцати независимых стран станет крайне сложно осуществлять организацию совместной обороны, не говоря уже об обеспечении своевременности такой обороны. Европа останется с отдельными армиями (в действительности с отдельными системами обороны), каждая из которых будет иметь боевые возможности выполнять задачи не выше оперативно-тактического уровня. Пережив распад Советских Вооруженных сил, тем, кто подписал Ташкентский Договор о коллективной безопасности, следует ведь понять, почему мы не нанесли подобный ущерб самим себе.

ЫДаже в периоды, когда военная угроза незначительна, НАТО действует как постоянный форум для планирования и консультаций, а также как механизм для выявления угроз, мониторинга кризисов и реагирования на них. Вопрос сохранения этого механизма является крайне важным, поскольку при возникновении угрозы - и при ужесточении политики членов НАТО - именно такого рода механизм сможет реализовать волю в практических действиях.

Для большинства членов НАТО конфликт в бывшей Югославии подтвердил все вышесказанное: замешательство, которое возникает когда коалиции основываются на универсальности, а не на согласии; паралич, наступающий когда части национальных армий действуют только на временной основе и под руководством несовершенных командных структур. Этот конфликт также показал, что в этих жалких условиях увеличиваются возможности для неразборчивых в средствах решительных лиц, стремящихся достичь политических целей, опираясь на силу.

Но какими бы тревожными ни были мысли о "будущих Югославиях", еще большие опасения вызывает незащищенность Европы от неевропейских противников, чьи арсеналы включают в себя средства от терроризма и до оружия массового поражения. Несомненно, если рассматривать незащищенность Европы от оружия массового поражения только в военной плоскости, то она была значительно выше в годы "баланса страха", чем теперь. Но, исходя из этого термина, система "холодной войны" действовала в соответствии с принципами Клаузевица, которые в сегодняшнем менее системном мире отвергаются и которыми пренебрегает неестественно большое количество государственных и негосударственных деятелей. Даже если бы это была единственная опасность, с которой сталкивается НАТО, это было бы достаточным основанием для того, чтобы сохранить ее ключевые возможности, а также ее свободу выбора действий.

В целом, эти возможности, проблемы и заботы отличают Запад от России; но в них нет ничего антироссийского. Вопрос состоит в том, сможет ли Россия воспринять эти отличительные черты современного Запада без противодействия или опасений. Начиная с весны 1997 года, появляются признаки того, что попытка такого восприятия есть, также как и есть некоторые признаки успеха.

"Новое мышление" в России?

Также как приход М. Горбачева к власти в марте 1985 года, выдвижение А. Чубайса и Б. Немцова в марте 1997 года (и в меньшей степени назначение И. Рыбкина на пост секретаря Совета безопасности Российской Федерации в сентябре 1996 года) привело к смене приоритетов, переоценке средств достижения конечных политических задач, а также стремления получить "передышку" для решения безотлагательных внутренних проблем. Как и в 80-е годы, эта переоценка возникла из- за ощущения угрозы, отдаленно напоминающей то, что существовало на заре горбачевской эпохи:

Ыугроза изнутри, в виде надвигающегося раскола многонациональной Российской Федерации (в чем-то напоминающая "предкризисную ситуацию", с которой столкнулся СССР в 1985 году);

Ыугроза с юга, в виде чеченской трагедии и ее последствий, продолжающих действовать по всему Кавказу (напоминающая о предыдущей "афганской ране");

Ыугроза с Запада, в форме расширения НАТО (напоминающая "перемену отношения" на Западе, связанная с Р. Рейганом, перевооружением и СОИ).

Хотя, есть также и отличия. Главной целью советского "нового мышления" было "избавиться от образа врага" на Западе; главной целью российского "нового мышления" явилось избавление от подобного образа в тех странах, которые россияне между собой называют своим "ближним зарубежьем". В этом начинании классическая русофильская позиция Беларуси выглядела неуместной, если не мешающей - такой, какой, например, была традиционная верность ГДР и ЧССР М. Горбачеву. Что касается либерал-монетаристов, которые впервые с 1992 года начали определять политику, то они должны были изменить мышление и векторы движения тех, кто традиционно является воинственным и враждебным. Отсюда исходят выражаемые в частном порядке мнения многих официальных лиц в Киеве: официальный визит Б. Ельцина и подписание соглашения о Черноморском флоте 28 мая, а также Всеобъемлющего договора 31 мая 1997 года оправдали давнишние усилия Украины по убеждению России в том, что российская политика толкает Украину в НАТО. 7   Таллиннское коммюнике от 27 мая, в котором президент Украины Л. Кучма и президент Польши А. Квасьневский поддержали стремление балтийских государств к членству в НАТО, возможно сыграло в своем роде важную роль. Спустя несколько дней после заключения договоренностей С. Ястржембский заявил о продвижении "нового мышления":

"Мы должны найти в себе силы для того, чтобы преодолеть навязчивую идею о Севастополе- Поставить вопрос о воссоединении Крыма и Севастополя с Россией означало бы развязать новую чеченскую войну. Если Россия и Украина смогут подняться на уровень, на который в свое время поднялись де Голль и Аденауэр при решении вопроса об Эльзасе и Лотарингии, то мы сможем работать вместе, помогать друг другу и преодолеем недоверие. Мы должны смотреть на мир открытыми глазами и видеть его таким, какой он есть на самом деле (курсив мой. - Дж. Шерр ). 8  "

С меньшей помпезностью секретарь Совета безопасности И. Рыбкин сформулировал основные положения нового российского мышления: основные угрозы России "носят невоенный характер" и Россия должна "искать причины [возникновения угрозы]- внутри себя". 9  

Но "новое мышление" рождает дилеммы не только для России и ее соседей. Нет никаких гарантий, что это мышление долго просуществует. Когда М. Горбачев пришел к власти в тоталитарном государстве, у него в руках были инструменты для реализации политики; в современной России такие инструменты не только не координируются, а полуавтономны и в некоторых случаях - даже "приватизированы". Если А. Чубайсу и Б. Немцову удастся изменить мышление в Кремле и на Старой площади, будет ли это означать, что они смогут изменить поведение России? Отсрочка обсуждения Государственной Думой вопроса о ратификации Всеобъемлющего договора с Украиной является самым ярким свидетельством того, что в сегодняшних условиях соглашения и их реализация - это глубоко отличающиеся друг от друга вещи.

Во-вторых, встает вопрос о том, чего Россия пытается достичь в отношениях со своими соседями. В период с ноября 1997 года по январь нынешнего года за подписанными в мае прошлого года соглашениями с Украиной последовали другие, почти столь же важные: об отмене налога на добавленную стоимость в торговых отношениях и открытии энергетического сектора Украины для российского капитала. М. Горбачев однажды посчитал, что переместив войска на восток, он сможет добиться большего влияния на Западе, чем Л. Брежнев, двигавший их в западном направлении. Верят ли сегодня преемники М. Горбачева в то, что с открытием, а не закрытием российских рынков, они сделают больше для усиления "процесса реинтеграции"? В России уже появились некоторые признаки уверенности в том, что "западную траекторию" Украины сегодня можно повернуть обратно. 10  

Наконец, это поднимает извечный вопрос российской геополитической направленности. Расширение НАТО, неблагоприятные события на Кавказе, не говоря уже о каспийской нефти и появившихся в настоящее время перспективах сотрудничества с Японией в области разработки огромных энергетических ресурсов на востоке - все это усилило позиции тех, кто утверждает, что Россия должна развиваться как евразийская, а не как чисто европейская держава. С расширением и объединением Европы, причем таким, что Россия при этом остается как бы на задворках, многие россияне поднимают вопрос о том, "чем станет Россия и в чем будет ее сравнительное преимущество ?" Наиболее привлекательным ответом на этот вопрос является преимущество России, которое будет заключаться в доминировании стратегических энергетических транспортных коридоров между Европой и Азией, а также между севером и югом.

Вместе с тем, данный евразийский фокус имеет конкурентный характер (если не конкурентоспособность) в двух регионах: Китай и Персидский залив, каждый из которых является крайне проблематичным с точки зрения безопасности Запада. К счастью и к несчастью, евразийское мышление также усиливает значение Украины и балтийских государств для России. К несчастью (с точки зрения Запада) - поскольку в общем и в теоретических терминах евразийцы считают господство над "постсоветским пространством" необходимым для баланса сил в Европе и Азии, а также поскольку это придает России интерес в доминировании над энергетическими коридорами через Украину, чье независимое развитие смогло бы привлечь пристальное внимание кавказских и центральноазиатских государств, желающих избавиться от "железной хватки" российских "энергетических монстров". К счастью - поскольку условием для российского "проникновения" на Украину является ее уверенность в том, что Россия полностью приемлет украинскую государственность, ее суверенитет и целостность ее границ. Так же, к счастью, и то, что в качестве независимых государств страны Балтии - с их привлекательными портами, внутренней стабильностью и западной ориентацией - считаются прибыльным терминалом для российских энергетических коридоров, а также наиболее предпочтительным "окном" в Европу. Российская политика в настоящее время одобряет вступление этих стран в ЕС. Вслед за необыкновенно успешным стокгольмским саммитом в декабре 1997 года появились новые высказывания об открытии подобных "окон" и западнее.

Все эти события необходимо учитывать при оценке ухудшения отношений между Беларусью и Россией, произошедшего весной 1997 года, не говоря уже о снижении статуса и значимости договора о Союзе, подписанного в апреле 1997 года. В то время, как ортодоксальные российские геополитики (и славянофилы) считают, что союз двух стран сможет способствовать "проецированию" мощи и финансов России в Центральной Европе, либерал-монетаристское крыло российских политиков считает подобную интеграцию экономически невыгодной. Такая оценка дается в сравнении с балтийскими странами, которые, будучи независимыми и получая западные инвестиции, предлагают дешевую альтернативу, ускоряющую принятие и "присоединение" России к Европе в целом.

Рост влияния либерал-монетаристов в России ставит вызовы перед соседями России. Эти вызовы для Беларуси совершенно иные, нежели те, что стоят перед Украиной или Эстонией, но тем не менее все-таки - вызовы. Подобная политика демонстрирует, что даже при либеральном и "прозападном" руководстве Россия остается евразийским государством, которое геоэкономически и геополитически действует на трансконтинентальном уровне, и от способа действий которой у Запада иногда "опускаются руки".

Пути развития Запада и России - страны, конкурентоспособной по ряду аспектов - по существу не являются антагонистичными. В реальности антагонистичными их делают государственная политика и решения, которые принимают конкретные политические деятели.

Выводы

Развитие Европы определяется в большей степени факторами, лежащими за пределами взаимоотношений Восток-Запад, чем факторами внутри этих отношений. Это - одна из причин, по которой России и Западу не удается видеть друг друга так, как они хотели бы быть увиденными, не говоря уже о том, как им следовало бы видеть друг друга. Для Запада Россия (и большинство стран СНГ) имеют большое, и в последнее время даже возрастающее значение. Но это значение больше уже не является определяющим или наиболее важным. Вопросы, которые специалисты по планированию и политике рассматривают под рубрикой "Россия", являются весомыми и серьезными. Но в отличие от политики Запада времен "холодной войны", эти вопросы более не являются интегрированными в общую политику, и часто игнорируются при появлении равных по значению или более важных проблем. Даже в вопросе расширения НАТО к "российскому фактору" относятся как к серьезному осложнению, но не как к ключевому аспекту проблемы. Этот подход может ослабить позиции Запада. Однако только на периферии Европы (Балканы) и за ее пределами (Китай, Иран, Ирак) самодовольство и невнимательность по отношению к России могут привести к самым большим сюрпризам.

Что касается России, то там только "наиболее продвинутые" эксперты, а не основная часть специалистов в области обороны и безопасности понимают Запад и то, что стоит за принятыми на Западе терминами. Сегодня и уже на протяжении достаточно долгого времени основная озабоченность Запада - стабильность, а не геополитика. Для цивилизации, которая ориентирована вовне и имеет коммерческие корни и основу, это вполне объяснимо. Будучи далекими от стремления расколоть Российскую Федерацию, западные столицы рассматривают дальнейший ее распад с таким же опасением, как и укрепление этой державы под знаменами какого-нибудь лидера типа Зюганова, Лебедя или Лужкова. Первый сценарий считается все же более правдоподобным, чем второй. Здесь предчувствия Запада возможно и верны.

Также верно и понимание того, что связь между стабильностью и безопасностью сейчас более тонка, чем в прошлом. Ведь сегодня вопрос стоит не о том, как государства могут подвергаться "угрозе", а о возможности их подрыва действующими от своего имени правительствами, финансовыми группировками, криминальными структурами, или тем, что деликатно, но неадекватно называют "средствами разведки". Этот вопрос особенно актуален для новых независимых, посткоммунистических государств, которым недостает уверенности в себе, сильных гражданских традиций и доверия между государством и обществом. Именно эти вопросы лежат в основе обязательств Запада по оказанию помощи этим странам в преодолении ими своих слабых мест. В то время, как российские геополитики видят в этих обязательствах посягательства на "бывшее советское пространство", Запад рассматривает их как основу работы по строительству безопасности в Европе. Если в Европе и существует "объективная" основа для разногласий, то она, вероятно, сводится к этому различию взглядов.

Однако источником для разногласий вовсе не является то, что Европа должна стать единой. В том, что касается новых независимых государств, главный императив - не интеграция, а государственное строительство и самостоятельность, поскольку только на такой основе независимость может иметь смысл, а сотрудничество - быть добровольным, выгодным и безопасным.

В Западной Европе, где преобладают сильные государства и одинаково сильные интеграционистские настроения, национальные государства демонстрируют удивительный уровень компетентности, изобретательности и воли для того, чтобы подчинить интеграционистские схемы своим национальным интересам. Как демонстрируют примеры расширения Европы и НАТО, не все эти интересы носят узкий, непросвещенный или эгоистичный характер. Хотя многое здесь напоминает известное высказывание Бисмарка о том, что "те, кто слишком робок для того, чтобы просить о чем-то от своего имени, говорят от имени Европы".

Даже с учетом не только реальности их разнообразия, но и их очевидной привлекательности, призывы к "общеевропейским" решениям всех проблем являются не только лишенными необходимости и непрактичными. Они могут привести к отрицательным результатам и создать догмы, расхожие домыслы и "механизмы" для тех, кто не понимает, что от них требуется, и напрасные ожидания и обиды для тех, кто это понимает. Более "просвещенный" путь - это проигнорировать призывы к стиранию различий, а вместо этого обеспечить уважение и понимание различий. Хорошим началом для этого пути могут стать отношения между Беларусью и Западом.

1 Еще в сентябре 1992 года первый заместитель министра иностранных дел Ф. Шелов-Коведяев - человек, явно относящийся к либеральному крылу внешнеполитического ведомства, - говорил о том, что России необходимо убедить Запад признать ее как "лидера стабильности и военной безопасности на всей территории бывшего СССР" (Стратегия и тактика внешней политики России в новом зарубежье). Но решающее значение имело обращение Б. Ельцина к Президиуму Министерства иностранных дел в октябре 1992 года.

2 Это служит источником замешательства в Киеве, где "прохладная позиция" Франции ложно истолковывается как следствие не российско-германской, а российско-украинской политики. Пожалуй, самым реалистичным ответом на вопрос "Что может сделать Украина?" будет: "Ничего".

3 В июне 1997 года Европейская комиссия согласилась направить такие приглашения Чешской Республике, Эстонии, Венгрии, Польше, Словении. После последовавших дискуссий в Совете министров и Европарламенте, на заседании Совета Европы в Люксембурге в декабре 1997 года официально были сделаны приглашения для начала переговоров о вступлении шести государств: пяти вышеуказанным государствам и вызывающим сомнение Кипру (государство со спорным статусом, конституция которого вообще не позволяет ему стать членом ЕС). Совет Европы в Люксембурге также назвал пять государств второй группы, процесс принятия которых будет происходить медленнее - Болгарию, Латвию, Литву, Румынию и Словакию. Отсутствие в этом списке Украины подтверждает опасения Киева о том, что ЕС, в отличие от НАТО, рассматривает все страны СНГ как сферу интересов России. Отсутствие в этом списке Турции опровергает официально принятую точку зрения о том, что расширение ЕС и НАТО хотя и не совпадающие, но взаимосовместимые процессы, поскольку отсутствие Турции во второй группе кандидатов в ЕС безусловно увеличивает риск того, что Турция не поддержит вступление первой волны новых членов в НАТО.

4 Славомир Мажман, Уистон Хаус, графство Сассекс, 8 октября 1993 г.

5 Конечно, существует одно существенное различие. Федеративная Республика Германия претендовала на чешские и польские территории до начала 1970-х гг., а Российская Федерация теперь признает нынешние границы Европы.

6 В Статье 5 Вашингтонского договора не только утверждается, что " вооруженное нападение на одного или более членов в Европе или Северной Америке должно считаться нападением на всех членов", но также говорится о том, что "каждый" член должен "подобные действия принимать так, как он считает необходимым, включая применение военной силы" (курсив мой - Дж. Шерр ).

7 Краткое содержание и анализ соглашения см. Джеймс Шерр, "Российско-украинское сближение? Соглашение о Черноморском флоте", Сэвайвэл, Институт исследований международной безопасности (ИИСС), Лондон, осень 1997 года.

8 По материалам Би-Би-Си, Всемирный обзор радиопередач: бывший Советский Союз, 2 июня 1997 г.

9 Труд , 10 июня 1997 г.

10 В качестве примера по данному вопросу можно привести переданное ИТАР-ТАСС 6 января заявление заместителя премьер-министра Валерия Серова, одного из наиболее значительных и склонных к примирению участников процесса улучшения российско-украинских отношений: "Каждый, кто этого желает, может стать третьим участником белорусско-российского союза. В настоящее время Россия развивает отношения с Украиной, которые являются крайне важными и представляют первостепенное значение. Украина - это наш главный стратегический партнер среди славянских государств".

Джеймс Шерр

Опубликовано на Порталусе 04 мая 2014 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама