"Советский народ смотрит всегда вперед", "Советский народ тверже каменных пород"... Как отдельные элементы этих образований, так и оба образования в целом способны вызвать ряд вопросов. Что такое "советский народ"? Существовал ли он фактически или только де-юре? Создавались ли подобные образования самим "советским народом" или же - для него? Что они собой представляют - пословицы (как их обычно именуют)? Пропагандистские лозунги? Или и то, и другое?

Полная версия публикации

Я не льщу себя надеждой, что скажу что-нибудь абсолютно новое для тех, которые всю свою жизнь посвятили науке о языке, размышлению о письменности и т. п. Область, конечно, в общем известная, но я адресуюсь к тем практическим деятелям, жизнь которых, по роду их деятельности, связана тесно с этим вопросом. Думаю, что, может быть, удастся дать тот или другой толчок мысли. Прежде всего позвольте остановиться на одном частном, предварительном вопросе. Дело в том, что даже в научной литературе, в учебниках, по которым, может быть, многие или некоторые из вас учились или которые, во всяком случае, читали, существует смешение вопросов алфавита и вопросов орфографических. Позвольте поэтому остановиться на этом.

Полная версия публикации

Задача письма - изображение звучащей речи. Следовательно, каждому звуку речи должен соответствовать один определенный письменный знак. К этому соответствию и стремились при создании славянской азбуки. С развитием звуковой системы русского языка образовывалось все больше и больше несоответствий правописания произношению. Однако оказалось целесообразным, когда грамотность получила все более широкое распространение, сохранить единообразное написание корневых и словообразовательных частей слова. Так постепенно сложилась морфологическая система русского правописания, которая с успехом обслуживает культурные нужды русского народа в течение многих веков. Однако русская орфография, выработав твердую морфологическую систему письма, не могла остаться безразличной к тем изменениям в звуковом строе русского языка, которые в значительной степени преображали этот строй.

Полная версия публикации

1. Введение В основу данного исследования положена книга "Арго русской гомосексуальной культуры" Владимира Козловского (Козловский, 1986), состоящая из двух словников. Первый словник содержит слова гомосексуальной культуры, второй - тюремно-лагерную лексику, которая связана с этой темой. В приложениях автор обсуждает тенденции отношений между гомосексуалистами и обществом. Книга заканчивается интервью, которое проводилось в 1973-м году в Москве. Она вышла в 1986-м году и большинство выражений в первом словнике было собрано в 1973-1974 годах, а значительная часть тюремной лексики - еще раньше. С целью проверки и актуализирования лексики Козловского, мы взяли интервью у шести носителей жаргона. Проводились они летом 1993 года в Берлине и в марте 1994 года в Петербурге.

Полная версия публикации

Социолингвисты отмечают, что "...для большинства современных индустриальных обществ не характерна 'жесткая' дифференциация языка на более или менее замкнутые, самодостаточные подсистемы: социально и культурно обусловленные разновидности единого национального языка постоянно влияют друг на друга, в связи с чем явления, присущие одной разновидности языка, могут 'перетекать' в другую (или другие)..." (Крысин, 1991, 45). В настоящее время наблюдается активное использование в устной речи слов, словосочетаний и устойчивых выражений из сферы субстандарта, главным образом, из сферы просторечия и жаргона. Естественно, что русистика должна отреагировать на изменившуюся речевую ситуацию, причем реагирование можеть принимать самые разные формы, хотя, очевидно, следует согласиться с мнением, что "Mittelfristig sollte die empirische Forschung zur slawischen Einzelsprache Vorrang haben mit dem Ziel, das Varietätgefüge erst einmal zu beschreiben. Es gibt ja bis heute z.B. für das Russische keine einzige wirklich vollständige Beschreibung einer Nonstandartvarietät" (Hinrichs, 1992, 98). В истории руского языка подобные явления наблюдались неоднократно, последнее по времени относится к первой четверти двадцатого столетия: "В частности, в стандартный словарь проникают элементы следующих класовых и профессиональных диалектов: 1) словаря фабрично-заводских рабочих; 2) матросского словаря (что не трудно себе объяснить, если мы вспомним ту роль проводников революции, которую сыграла "морская братва" в самой толще нашего, главным образом, провинциального населения); 3) "блатного" жаргона людей темных профессий (сюда относятся, например, липа и прилагательное липовый, глаголы хрять, зекать и т.д., которые сейчас далеко вышли за первоначальный круг их носителей)..." (Поливанов, 1931, 114).

Полная версия публикации

Изучением причин заимствования иноязычных слов занимались многие лингвисты еще в начале XX в. Однако выявление причин заимствования проводилось без достаточно четкой дифференциации языковых и внешних, неязыковых, причин. Так, в работе Л. П. Крысина [4, с. 12] указывается, что Э. Рихтер основной причиной заимствования слов считает необходимость в наименовании вещей и понятий. Перечисляются и другие причины, различные по своему характеру - языковые, социальные, психические, эстетические и т. п., потребность в новых языковых формах, потребность в расчленении понятий, в разнообразии средств и в их полноте, в краткости и ясности, в удобстве и т. д. Сам процесс языкового заимствования рассматривался им в неразрывной связи с культурными и иными контактами двух разных языковых обществ и как часть и результат таких контактов.

Полная версия публикации

Человечество не раз убеждалось в справедливости евангельского речения: "Несть пророка... во отечествии своем" (Матф 13, 57; Марк 4, 4). Это "антипророчество" коснулось и Виктора Яковлевича Дерягина, одно из историко-лексикологических открытий которого, опубликованное сорок лет назад, до сих пор не вполне усвоено нашими лексикографами и историками русской литературы. Речь идет о термине облучок, памятном читателям по пятой главе "Евгения Онегина". На широко распространенную ошибку в толковании этого слова Виктор Яковлевич обратил внимание в своей первой научной публикации (1962), увидевшей свет в таком авторитетном академическом издании, как "Лексикографический сборник" [7].

Полная версия публикации

Одна из главных трудностей при этимологизации устаревшей лексики заключается в том, что семантическое содержание слов такого рода современному носителю языка обычно известно лишь довольно приблизительно, поэтому этимологизация подобных лексем зачастую помогает уточнению их семантики, которая из контекста определяется с большим трудом.
Дело также осложняется тем обстоятельством, что зачастую этимологизируемое слово имеет большое количество графико-фонетических вариантов, из которых для этимологизации приходится выбирать один, преодолевая зачастую дезориентирующие и едва ли нужные применительно к уже не употребляемым словам нормативные рекомендации усердных не по знанию кодификаторов, которые применительно к слову шематон (эту наиболее популярную форму употребляли М. Н. Загоскин, С. П. Жихарев, И. И. Лажечников, А. В. Соллогуб, А. Ф. Вельтман, И. С. Тургенев, В. А. Слепцов, Н. Щедрин (М. Е. Салтыков), Максим Горький (А. М. Пешков), Д. Н. Мамин-Сибиряк, Г. И. Успенский, Ф. М. Достоевский, Скиталец (С. Г. Петров) и др.) избрали для ненужной нормализации в "Орфографическом словаре русского языка" Института русского языка не эту наиболее распространенную форму, а более известную по А. С. Пушкину редкую форму шаматон, которую, кроме последнего, употребляли Н. И. Хмельницкий и частично Н. С. Лесков, впоследствии перешедший на еще более редкую форму шамотон, - оказавшуюся наиболее подходящей для этимологизации!, - причем весьма редкие формы типа шиматон, шемотон, шуматон(ить) совершенно не учтены в семнадцатитомном "Словаре современного русского литературного языка", который был призван отражать историю орфографирования толкуемых слов.

Полная версия публикации

Изучение тюркизмов русского словаря началось еще в XVIII веке. Первый из известных нам опытов сопоставления русских слов со словами восточных языков относится к 1769 году. В этом году в сатирическом журнале Василия Тузова "Поденьшина" был опубликован список слов русского языка, сходных со словами восточных языков. Среди этих сопоставлений целый ряд весьма удачен (сундук, лошадь, бирюк, камыш и др.), но отдельные слова сопоставляются лишь на основе совершенно случайных созвучий. Например, сопоставив русск. щи и тюркск. ашчи "повар", В. Тузов продолжает: "Да уж не от сего полно произошло и счастие, от щи и ясть: щиястие, может быть в старые времена, бедные говаривали о достаточных: так разбогател, до такого состояния дошел, что каждой день щи есть может" [1].

Полная версия публикации

Для полноты и ясности словаря русского языка, как и всякого другого, необходимо прилагать значительные усилия к сокращению области слов и выражений, темных в отношении истории, этимологии и значения. Темные словоупотребления неприятны, как пятна на пестрой, яркой и выразительной лексической ткани языка. Они портят тексты, затрудняют мышление, наталкивают говорящих и читающих на ложные идеи и заключения. Для значительного запаса темных слов русского языка нетрудно установить важнейшие группировки в зависимости от причин их происхождения.

Полная версия публикации