Наконец-то грянула весна. Время, когда молодежь принимает решения, которые определят всю жизнь. В какой институт поступать? По какой специальности работать после окончания вуза? Посвятить себя служению высоким истинам или выбрать денежную дорогу?

Стала ли наука атавизмом в нашем нынешнем обществе или за ней будущее? Выбор молодежи - это выбор всего общества. Об этом "Известия" беседуют с Виктором САДОВНИЧИМ, ректором МГУ, ведущего учебного заведения России. 

- Виктор Антонович, много лет назад славный выпускник университета, великий хирург Николай Пирогов сказал: "Университет выражает современное общество более, чем все другие учреждения". И вот в последнее время многие ректоры говорят о том, что конкурс в вузы после резкого падения в конце 80-х - начале 90-х годов растет и даже превосходит показатели добрых старых времен.

Напрашивается обнадеживающий вывод: молодежь догадалась, что одними киосками не проживешь, и возвращается к вечному. Не самообольщаемся ли мы?

- С одной стороны, молодежь опомнилась: без образования настоящего успеха в жизни не добьешься. У нас в МГУ в 1998 году конкурс был самый большой за все послевоенные годы. А в 1999 году он ожидается еще выше. На некоторые факультеты конкурс составляет 20 человек на место! Даже на мехмате он достиг почти 7 человек, чего не было никогда. Во время кризиса в Москве были уволены десятки тысяч специалистов. Но выпускников МГУ, престижных вузов берегли. Вспыхнувшая было тяга к "быстрым" дипломам коммерческих заведений отхлынула, а уважение к настоящим дипломам растет.

Но картина неоднозначная. Это научный факт: интерес к образованию имеет в обществе колебания периодичностью примерно в 50 лет.

Кроме того, когда власть закручивает в обществе "гайки", тяга к знаниям увеличивается. "Гайки" слабее - образование на второй план.

И еще парадокс. Университет готовит специалистов, которые своим нестандартным, критическим мышлением разрушают существующую систему, приводят общество к различным свободам. Но образование в этот период становится хуже, и происходит откат на прежние позиции. Все это объясняет, почему власть во все времена и во всех странах настороженно относилась к университетам. К тому же сейчас любой учащийся может через Интернет получить курсовые дипломы на заказ. С одной стороны, учащийся "решает проблему" по-современному: заплатил и забыл. С другой - получает ли он достаточные знания? Большой вопрос.

- Московскому университету почти 250 лет. Какие, на ваш взгляд, времена были в его истории самыми счастливыми? Какие самыми тяжелыми?

- Счастливые - те, когда власть отдает приоритет образованию, науке. Тогда университет чувствует свою востребованность.

Расцвет Московского университета начался в 1805 году, когда был принят первый демократический устав. Потом бывали времена, когда университет лишали автономии, вводили на его территорию войска, казарменное положение... В 1905 году ректор Сергей Трубецкой спас университет - он буквально стоял в дверях и уговаривал студентов не идти на баррикады. Вскоре после этого он умер в кабинете у министра просвещения. Его хоронила вся Россия, а автономия университета сохранилась.

В советские времена взлет МГУ начался после постройки нового высотного здания в 1953 году, когда научный прогресс стал первой государственной задачей. Это продолжалось до 70-х годов.

Было бы несправедливо не отметить, что в 1992 году МГУ вновь, через десятилетия, вернули автономию. Я, как ректор, благодарен президенту и правительству. Зачем нам нужна автономия?

С раннего средневековья, когда появились первые университеты, их автономия была непременным условием расцвета науки и образования.

МГУ автономия помогла победить многие напасти нашего времени - в первую очередь приватизацию. Еще - уберечь студентов от армейских призывов...

- В вузовской среде большой интерес вызвала прочитанная вами на одной из недавних конференций лекция "Образование как фактор национальной безопасности России". Не слишком ли это громко? Подобные формулировки можно услышать от представителей многих отраслей...

- Мусульманский Восток соперничал с европейским Западом и даже торжествовал над ним до ХVI века, то есть до зарождения современной науки. Мусульманский мир, так считал французский ученый Эрнест Ренан, сам уготовил себе поражение, задушив в лоне своем зародыш науки. Не хочу в очередной раз пугать цифрами об униженном состоянии российской науки, но разве не безумие, что бюджет выделяет на нее около 0,5 процента ВВП, когда повсюду в цивилизованном мире - около 3 процентов?

Последствия уже видны. Закрылся, к примеру, созданный университетом 150 лет назад Московский планетарий. И по опросам, 20 процентов наших школьников считают, что Солнце вращается вокруг Земли, а 50 процентам этот вопрос безразличен. 

Среди первых 50 промышленно развитых стран мира Россия занимает позорное последнее место по "индексу технологий", который является критерием использования научных достижений.

Оплата труда ученых и преподавателей нищенская. За 10 лет соотношение между окладом профессора и средней зарплатой в промышленности уменьшилось более чем в 5 раз. Само отношение государства к оплате труда работников интеллектуальной сферы говорит о многом. Помните мысль Спинозы: "Слова Павла о Петре говорят нам больше о Павле, чем о Петре"?

- Но ведь ученые вообще никогда не были богачами...

- Когда в Англии появились предложения сократить расходы на науку, Тэтчер поучала свое правительство: открытия электроники сделаны не нефтяными компаниями, атом открыт не в индустрии развлечений. На научных открытиях обогащаются не те, кто их сделал. Я утверждаю, что настоящий ученый никогда не ставит задачей личное обогащение. Наука и бизнес несовместимы. Вместе с тем ученый не должен постоянно думать о хлебе насущном, о пропитании близких. Ибо выживание в нищете тоже превращается во всепоглощающий интерес, который отвлекает от науки точно так же, как погоня за богатством.

Иногда отрицание материальных благ доходит до крайней степени.

В молодости я работал на кафедре блестящего математика Дмитрия Евгеньевича Меньшова. Он десятилетия ходил в одном пиджаке, рубашку застегивал на булавку. Однажды Меньшов сидел на пеньке в парке и размышлял. К нему подошел патруль: "Кто такой?" - "Ученый, размышляю". - "Может, ты еще и академик?" - "Совершенно верно". - "И лауреат?" - "Да. Государственной премии". - "Все ясно, пошли". Меньшов пропал на неделю, его искал даже ректор университета Петровский. Потом Дмитрия Евгеньевича на милицейском "уазике" в МГУ привезли. А однажды во время войны в длинной очереди за хлебом профессор Тумаркин посоветовал Меньшову жениться: супруга будет в очереди стоять, а вы, дескать, свои теоремы доказывать. Дмитрий Евгеньевич всерьез задумался: "Пожалуй. Но что я буду с ней после войны делать?" Вспоминая свою жизнь, Дмитрий Евгеньевич говорил примерно так: "В 1914 году я занимался сходимостью рядов, в 1915-м - интегральными функциями, а в 1917 году произошло знаменательное событие - я увлекся тригонометрическими рядами".

- Ради чего эта добровольная схима? Что является стимулом для ученого, главным наслаждением в работе?

- Когда говорят, что ученый озарен идеей изменить жизнь к лучшему, осчастливить общество - это не более чем демагогия.

Ученый работает ради открытия Истины, ради того, чтобы перевернуть мировоззрение. В этом, конечно, есть элемент тщеславия, и не случайно ученые любят называть своим именем планеты, законы и теоремы. Но соприкосновение с Истиной, поверьте, - это ни с чем не сравнимое ощущение. Образ голого Архимеда, бегущего с криком "Эврика!" по улице - не слишком большое преувеличение.

Мне часто звонят коллеги и восторженно кричат в трубку о своих открытиях. И со мной такое бывало. Однажды, еще молодым ученым, я всю ночь размышлял о свойствах дзета-функции. Утром со всех ног помчался к профессору Виктору Борисовичу Лидскому. Он забыл о начатом воскресном обеде. Это счастье...

Но ученые не замыкаются в башне из слоновой кости: они являются детьми своего времени и ответственно подходят к задачам, которые ставит перед ними руководство. Именно поэтому работали американские физики в Лос-Аламосе, стараясь раньше немцев создать атомную бомбу. Именно поэтому работали и наши физики, догоняя американцев.

- Итак, наука и бизнес несовместимы, а ученый, ставший бизнесменом, потерян для науки. А если обстоятельства складываются так, что ученый приходит в политику? Среди ваших коллег по академии есть немало видных политиков...

- Я не разделяю популярную на Западе установку, что "яйцеголовых" нельзя пускать в политику. Хотя в большинстве ученые не обладают политическим тщеславием, иногда жизнь ставит их на высокие посты. Умение обрабатывать большие потоки информации помогает в принятии политических решений. Мозг ученого дисциплинирован лучше, чем у того, кто далек от науки. Мне не стыдно ни за одного представителя Академии наук, которые в последнее десятилетие побывали на крупном государственном посту.

- Конец 20-го столетия - время крушения многих нравственных ценностей. Особенно это касается нашей страны, долгое время пребывавшей в полуизоляции от процессов, определяющих лик цивилизации. Как видятся вам, ректору крупнейшего университета, эти проблемы? С одной стороны, МГУ - гарант незыблемых традиций.

С другой - университет обязан устремляться в будущее...

- Экономический кризис привел наше общество к нравственному оскудению. Мы очень небрежны к науке, к культуре. У нас нет зовущих вперед идей, но в избытке низменной информации. Мне кажется, что у молодежи потеряны нравственные ориентиры. Вы посмотрите, к примеру, Россия перестала быть читающей страной, книгами уже не интересуются - отчасти лишь примитивным чтивом.

А ведь совсем недавно чтение считалось абсолютной ценностью.

- Но, может быть, наша тяга к книге носила гипертрофированный характер? Сейчас книгу вытесняет компьютер, теле- и видеоинформация.

- Гипертрофированный? В библиотеке Сорбонны раритеты пользуются большим спросом, чем видеоматериалы. Компьютер - это не более чем способ передачи информации. Тот же Интернет не выведет к вершине знания. Большим ученым, академиком с этой базой не станешь. Вера в Интернет напоминает мне царившее когда-то убеждение, что арифмометр отменит математику. Все это не более чем средство. А законы открываются совсем иным путем - через размышление, книгу, культуру. Пройдет время - и Интернет будет поставлен на место, как арифмометр.

- Знаменитый английский физик Стивен Хокинг, лекцию которого недавно опубликовали, видит будущее иначе: постепенно возникнет некое новое суперсущество, представляющее продукт вживления в организм человека более эффективных электронных заменителей-протезов. И так вплоть до мозга.

- Несмотря на то, что я являюсь академиком по информатике, категорически не верю в то, что в принципе возможно создать искусственный интеллект, сравнимый с мозгом человека. Компьютер всегда будет способен к анализу большего или меньшего конечного числа алгоритмов, а возможности мозга бесконечны. Как в знаменитом парадоксе об Ахиллесе и черепахе, компьютер будет приближаться к возможностям мозга, но смоделировать бесконечность не удастся никогда. Вы верите, что микросхемы способны написать "Евгения Онегина", смоделировать лесные запахи, испытать любовь?

- Виктор Антонович, давайте в завершение разговора от вечных истин вернемся к насущному. Может быть, в нашей стране, превратившейся вдруг из благополучной в бедную и неустроенную, образование и наука должны временно отойти на второй план, подождать до лучших времен, когда государство разбогатеет?

- Это заведомо ошибочная установка. В истории цивилизации не было примера, когда страна богатела бы при одновременном оскудении образования, науки и культуры. В России же богатеют только отдельные люди, богатеют в ущерб образованию, делая на этом миллиардные состояния. И ладно бы с деньгами проблема.

Так ведь сплошь и рядом принимаются просто издевательские решения. Уверен, пора прекратить революционное насилие над национальной системой образования, встать на путь эволюционного развития. Академик Сергей Павлович Королев мудро заметил: "Если ты сделал быстро, но плохо, все забудут, что делал быстро, но запомнят, что сделал плохо. Если ты сделал медленно, но хорошо, все забудут, что ты сделал медленно, но запомнят, что сделал хорошо".