Рейтинг
Порталус

ЯЗЫЧЕСТВО ЯЗЫКА

Дата публикации: 13 февраля 2005
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: ФИЛОСОФИЯ ВОПРОСЫ ФИЛОСОФИИ →
Номер публикации: №1108304840


Григорий Луговский

ЯЗЫЧЕСТВО ЯЗЫКА.
Слово и миф. Между миром и человеком стоит язык. Мы не знаем мира, собственно вещей, но знаем слова, которыми он задается - мир, как текст.

Только благодаря языку, словам человек видит мир разъятым на элементы, вещи и явления. Слово есть чувство присутствия, бытия объекта, который и получает свое обозначение, словесный символ. Появление нового всегда вызывает потребность в его определении, выражении через новое слово. Но поскольку все в мире взаимосвязано в той или иной мере, образуя виды, роды явлений, то и в языке отражено родство явлений в родстве слов, их обозначающих. И если подлинная связь явлений открыта нам далеко не всегда, то связь слов

определить значительно легче и показывает она логику языкотворцев, проистекающую из логики языка=мышления.

Л. Витгенштейн говорит, что в любом естественном языке заключена целая "мифология", и потому для понимания и толкования ритуалов, имеющих для народов символический смысл, необходимо "прокладывать свой путь" именно через язык*. Для Витгенштейна подлинно трансцендентным выступает грамматика - скрытый закон языка, которому подчиняется его развитие. В широком смысле грамматикой обладает любая культура, мифология; грамматика - некая естественная, бессознательная философия, которую неосознанно принимает каждый участник "языковой игры", т.е. говорящий на данном языке, действующий согласно этой традиции.

В.Н.Топоров утверждает, "что именно ритуал был тем исходным локусом, где происходило становление языка как некоей знаковой системы, в которой предполагается связь означаемого и означающего, выраженная в звуках".*

"Ритуал выступает более архаическим образованием, чем миф. Его основы теснее связаны с биологическим и синтетическим, тогда как миф в большей степени ориентирован на культуру и аналитические процедуры".* Нам остается лишь соединить обе мысли: миф родился вместе с языком, отделившись от первозданной формы или техники выражения, реагирования на мир - ритуала. Грамматика есть сама мифология, определяющая логику языка, семантическую (смысловую и знаковую) связь явлений.

Согласно Ю.М.Лотману и Б.А.Успенскому "общее значение собственного имени в его предельной абстракции сводится к мифу"*, но то же можно сказать о всяком слове. Возникновение нового в мире мифологическое сознание трактует как отчленение от первозданного Хаоса оформленного элемента. Это всегда акт борьбы сил космических (т.е. сакральных, культурных, воплощенных в значительной степени в языке, грамматике) и хаотических - бессознательных, инстинктивных, о котором повествует любой миф, а значит - и любое слово.

Содержание этого мифа в какой-то мере можно определить через историю собственно слова, его этимологию.

Мистика слова. Слову предшествует Дело, мифу - ритуал, появлению нового - Событие, столкновение хаотического и космического. Такова динамика мира, языка и мифологии. Поэтому архаические культуры поставили Слово и Дело на одну ступень. Миф и ритуал тесно сплетены, являясь двумя формами выражения общих состояний психики: ритуал - необходимое действие, диктуемое обстоятельствами, интуицией, самой природой, бессознательным и закрепляемое в памяти как ценное, удачное; миф - попытка объяснения этого действия, его рационализация ( в духе Фрейда), но одновременно - озвучание, одухотворение, выведение наружу посредством языка и, тем самым, объективация. Поскольку Слово более наглядно и конкретно, чем его причина - Дело (событие макро- и микрокосмическое, одинаково порождающее ощущение, давление, а значит – и необходимость высвобождения, обозначения), поэтому язык, мифология – всегда более культурная, чисто человеческая форма реагирования на действительность.

Мы видим мир через образы, диктуемые существующей мифологией, теми языками, которые знаем, поэтому можно "читать" мир через понятия анимиста, христианина, буддиста, коммуниста, видя при этом непротиворечивую картину, поскольку любая мифология - самодостаточная система, целый параллельный мир.

Несмотря на все разнообразие и противоречивость этих духовных миров, та чувственная реальность, что их породила, всегда одна. Она-то диктует некие общие, универсальные законы языка, логики, те мифологические структуры, о которых говорит К.Леви-Строс. В еще большей степени можно говорить о единстве ритуальных действий как знаковой системы и универсальности особого языка - магии. Согласно К.Леви-Стросу, магия заключается в физиоморфизации человека, тогда как религия (мифология) - в антропоморфизации природы.

Магическая практика может быть охарактеризована как синтез Слова и Дела; здесь символ выступает не как средство расшифровки мира, а как орудие его преобразования. Не случайно английский этнограф Дж. Фрэзер сопоставлял магию с наукой - современной техникой познания законов мира с целю его изменения, использования его скрытых ресурсов для пользы Человека.

Магия есть та практика, которая вытекает из мифологии, как современные научные методы опираются на ту или иную философию. Миф и магия являются двумя ипостасями единого языка, где миф - голос Космоса, Природы, воспринимаемый социумом посредством деятельности особых практиков (шаманы, жрецы), а магия - Ответ общества окружающему миру, воспроизводимый опять-таки священнослужителями. Так совершается диалог мезокосмоса (общество) и макрокосмоса (Природа, Вселенная), но активным передаточным звеном в этом вечном разговоре выступает индивидуальная психика - микрокосмос.

Как миф есть рационализация, "называние" внутренних состояний, выведение их в область сознания, так и магия представляет собой перевод чувств и потребностей на уровень символических манипуляций - языка, который должен быть понятен обитателям инобытия. Магический ответ происходит как бы на уровне восприятия вызова, являясь широко распространенной формой ритуала.

О мистике Слова можно говорить, исходя из его проявления на нескольких уровнях: вначале это ощущение давления, потребность к действию, потом это сличение данного чувства с существующей в психике природной и культурной программой - корпусом инстинктов, мифов, представлений, и, наконец, перевод чувства в символическое действие - живое слово, либо ритуальное (магическое) дело. Поэтому в особо тесных отношениях с языком всегда находились визионеры, сензитивы, мистики от шаманов первобытности до поэтов исторической эпохи. Обладая избытком означаемого (т.е. впечатлений, даруемых хорошо развитой техникой общения с бессознательным) шаманы, согласно К.Леви-Стросу давали обществу язык для выражения своих смутных чувств и состояний.

Мифопоэтическая концепция языка В.Голобородько. Позволю себе изложить некоторые взгляды на происхождение языка, принадлежащие украинскому поэту Василю Голобородько и до сих пор в печати не высказанные.

Мировоззренческой опорой В.Голобородько при рассмотрении Слова и Текста могут быть названы структуралисты, К.Г.Юнг, М.Элиаде, что позволяет назвать такой подход мифопоэтическим.* Следует вспомнить, что Леви-Строс считал миф и поэзию противоположностями. Если миф - прежде всего структура, сводимая к абстрактной формуле идея, существующая вне языка, и потому универсальная, то поэзия по сути не переводима, так как слишком зависит от конкретного языка.

Не случайно языкотворчество происходит главным образом посредством развития поэтического языка (по сути, поэзия есть демонстрация способностей данного языка, "праздник языка", как говорит В.Голобородько, подобно тому, как праздник души и тела архаического человека, смысл его бытия заключен в ритуале).

Понимание мифа как структуры приближает нас к юнговской идее архетипов - ограниченного корпуса универсальных символов, каждый из которых, очевидно, имеет за собой и свой миф. Что же касается поэзии, или собственно языка, этой вербализации архетипов, то постструктуралисты решили применить к нему уже опробованный на мифах метод. Но чтобы понять язык, раскрыть его тайны, необходимо мыслить категориями нашего доисторического предка, т.е. мифопоэтически. Итак, постструктуралист не может не быть язычником; по сути, он - этнограф, изучающий архаические культуры, не выходя их кабинета, путешествуя по языку и собственной психике.

Ниже кратко изложим некоторые идеи В. Голобородько, касающиеся языка (отметим, что В.Голобородько - мистик украинского языка, видящий в нем самодостаточный космос, что позволяет с оптимизмом смотреть на проблему восстановленияполнокровной украинской мифопоэтической традиции).

1.Язык развивается из Первослов - носителей основных смыслов. Так, праслово "ко" означало "то, что раздваивается", или рога, и присутствует в словах корова, коза, коровай, говядо и т.д. Праслово га означало земля (ср. греч. Гея - земля, шумерск. ки - земля); отсюда нога - то, что находится на земле, санскр. нага - змея (извечный хтонический образ, отсюда, возможно, и наше нагой - подобный змее), а также гад, гадюка. Праслово ра, которое В.Голобородько считает основным сакральным прасловом, должно символизировать единение мужского (р - наиболее твердый звук) и женского (а – первейший звук, могущий символизировать женское начало). Отсюда начинается творение языка и космоса, поэтому этот архелог (наш термин, тождественный праслову) содержится в таких важных понятиях как рай, радуга, др.егип. ра - солнце, полинез. раа - солнце и др. Троичное членение космоса, присущее мифопоэтическим представлениям, выразилось в понятиях рай - верхний мир ( ра + частица й, присущая глаголам повелительного наклонения и означающая да

будет), гора - средний мир (га-ра - земля+небо, как символ всеобщности) и нора - низ ( ср. инд. нарака - ад). Архелог да нужно рассматривать как прямое обращение к сакральному - дай; отсюда индоевропейские имена Творца - Деус, Теос, Диу, Див, День.

2.Магия, как пожелание чему-нибудь свершиться, часто присутствует в самом слове. Так, слово пожар содержит в себе идею благополучного исхода этого бедствия: по - после и жар - огонь.

3.Основными инструментами развития языка, мифа и космоса являются метафора, метонимия и инверсия. Эти же принципы присущи и магии, как многозначительному Делу, Слово-Делу. Так, инверсия - важный принцип черной магии, имея целью переворачивание ситуации, низвержение чего-либо. Метафора - язык общения с верхним миром.* Метонимия же, как наиболее "приземленная" форма тропа, призвана служить общению в "сем мире" - понятном, профанном, в котором возможно понимание с полуслова.

4.Несколько слов следует сказать о дешифровке В.Голобородько волшебной сказки как символического описания свадебного обряда (=инициации). Так, дурень - герой вначале сказки - не прошедший инициации парубок, есть тот, кого приносят в дар, жертвуют, "дарень" - своеобразный "человеческий материал" для создания полноценного члена социума. Свадебный каравай является символом девичьего венка, который в данном обряде прекращает свое существование (каравай съедают, а венок - символ девства, заменяется женским головным убором). В сказке же гибнет Змий или Кощий - персонификаторы венка, поскольку во всех этих образах актуальна их форма - "завитость", способность "котиться" (в одной из записей подольских сказок Кощей назван "Безсмертний Котьолок", что указывает на актуальность в образе Кощея идеи кручения-кочения; то же можно сказать и о загадочном Вие - это тот, кто въеться). Обретение коня героем, который помогает победить Змея, имеет сексуальную символику, поскольку конь - тот, на ком скачут - символ фаллоса,

тогда как отрубленные языки Змея, представляемые героем в доказательство своей победы, олицетворяют кровь от дефлорации и простынь с ее следами, демонстрируемую после коморы - первой брачной ночи. Фигурирующие в сказке помощники героя - брати (братья) - символизируют сватов, тех, кто помогают жениху брати (брать), или побратися - взять жену. Отдельный корпус составляют сказки о женской инициации, имеющие иной архетип.

Отдельной темой в мифопоэтических исследованиях В.Голобородько выступают его очерки о птицах как носителях целого пласта украинской традиционной символики. На основе анализа народных песен В.Голобородько делает вывод, который подтверждает идею М.Элиаде: птицы в мифологии выступают символами божеств, удалившихся от мира на небеса по окончанию мифического времени космотворения. Мысль летает, "как птица" (ср. также "шаманский полет" как яркий образ творческого состояния), птицы "поют", подобно людям, песни, что позволяет усматривать в песне особый сакральный язык общения с богами.

Эрос и Логос. В одном из номеров еженедельника "Огонек" за 1995 год я наткнулся на интересную мысль: в России есть два Главных Слова из Трех Букв - Бог и Х..й. В наиболее значимых, экстремальных ситуациях оба этих слова вспоминают одинаково часто.

Иногда кажется, что эти слова обозначают одно явление, единую сакральную суть. Не случайно В.Розанов, глубоко интересовавшийся взаимоотношениями Пола и Религии, пришел к выводу об их тесной взаимосвязи (кстати, религия означает "связь", но и пол предполагает связь, дабы восстановить из половин целое).

Этимология слова "Бог", "бывшего в начале", ведет нас к богатый, т.е. избыточный, слово же х..й выводят из гоить - жить, т.е. он - жизненный, исполненный жизнью. Связи слова Бог ведут к древнеинд. "бхага" - сакральное начало, но и вульва. Как считает В.Голобородько, Бог_бхага родственно украинскому бгати-пхати-багаття и далее к збижжя (урожай зерновых), пшоно, пшениця. Хлеб, очевидно, всему голова у народа, несколько тысячелетий знающего хлеборобство, но связь Бога и Х..я, или - шире - родового начала, также очевидна. Языческий Бог, о котором говорит языческая мифология нашего языка, должен заботиться о продолжении своего народа, которое не в хлебе едином, но и в х.е. Идея Бога (языческая по своей сути) близка идее греческого Эроса, только дополненного Логосом. Синкретический Эрос-Логос трудно воспринимаем нашим историческим сознанием, взращенном на христианской, антиэротической почве, но для язычника Бог именно таков.

К приведенному ряду слов с корнем бог-бож можно добавить бажання (=Эрос), а также пишний, принадлежащее к богатому общеиндоевропейскому ряду, в котором и индийский бог Пушан (=греч. Пан), и бузить, и буся-бозя (поцелуй по-польски, ирански), и, вероятно, п..да.

Отчего наш народ так пышно украшает свою речь инвективой, на 90% состоящей из понятий половой сферы? Не потому ли, что Бог и Х..й в какой-то мере оба трансценденты. Ведь Эрос - бажання не зависит от нас, а дается извне, самой природой, или Богом. Мы хотим лишь того, чего хочет от нас природа и только поэтому мы живем. Если Бог - жизнь, а не смерть (а языческий Бог – именно жизнь), то он - Эрос, воля к жизни.

Простой человек, удаленный от философских проблем, как мне кажется, удовлетворяет необходимость объяснения загадочного, давящего, "божественного" матом. "Х..ня!" - говорит простой человек, подразумевая

недостойное, примитивное, профанное. "Ох...но!" - восклицает он, желая выразить мистический трепет присутствия божественного. "П..дец!" - выдыхает человек, видя пред собой всепоглощающие врата бездны, "родящие обратно".

Матерящемуся философия не нужна, поскольку он уже все знает! Его голосом говорит вневременной Миф, рожденный на самой заре культуры, которая только-только начала отделять человека от животного. Как считают многие этнографы, начало осмысления и переоформления мира человеком было положено разделением первобытного стада на дуально-родовую организацию, т.е. с разделения мужского и женского.

Французский математик Р.Тома, занимающийся проблемами языка, полагал, что "с помощью языка человек избавляется от той власти, которую над зверями, первобытными людьми и маленькими детьми могут иметь биологически значимые предметы"* Это объясняет, почему в речи зрелого человека может изобиловать матерщина - "выговаривая", мы освобождаемся от давления сексуальной сферы, тех порывов, что находятся в противоречии с социальными нормами (этим же объясняется столь активное муссирование сексуальных выражений в подростковом возрасте - в период бурного созревания). В какой-то мере инвектива может быть оценена как бессознательная ностальгия по институту инициации, который указывал архаическому человеку путь для сублимации инстинктивных порывов Эроса в русло сакрального. Не удивительно, что люди, матерящиеся мало или редко более активно сублимируют, т.е. "выговаривают" свою природу в различной творческой деятельности.

Очевидно, наши языческие предки в какой-то мере осознавали эротическую природу агрессии и творческой активности, что отразилось в языке: греческому Эрос в славянских языках родственны ярость (ср. также фурия, фурор), яркий, юркий ( диал. юрити - этот ряд связан с сексуальной сферой), Ярило.

Возможно, сюда можно включить также Рай, др. инд. rayi - богатство и др. Индоевропейское Дао. В ХХ веке европоцентрический мир открыл для себя китайское учение о Дао, существующее около 2500 лет и синтезированное на основе еще более древних мировоззрений, прежде всего - шаманской мистике, "архаической технике экстаза". У каждой культуры своя судьба, свой Путь (Дао), но нужно признать универсальность некоторых духовных представлений, особенно первобытных, а значит - и наличие предпосылок к зарождение подобного даосизму учения у древних арийцев. Во всяком случае, богатое шаманистическое прошлое индоевропейских народов является доказанным фактом.

Мистические практики даосов практически полностью родом из шаманизма. Что же касается самого учения о Пути - индифферентном Абсолюте, то его мы в традиционных мифологиях не встретим. Но обратимся к языку.

Этимологический ряд корня "тор" достаточно богат и у славян связан с идеей пути: рус. торный, укр. торувати, дорога, рус. торопиться, тропа, а возм. И укр. второпати - "войти в колею" чужой мысли. Вдругих и.-е. языках этот корень манифестирует идею входа: англ. door -дверь, нем. T~ur - дверь, ир. дар - ворота, и собственно слав. дверь. Вероятно, отсюда вытекает еще одна идея корня "тор" - идея вторжения: торчать (выдаваться вовне), укр. торкатися, в-торгаться, от-торгать, а также торговать, торг, англ. trade, вероятно, в смысле активного проникновения вовне путем вступления в обмен.

Осознание Космоса как Пути вряд ли возможно без развитой техники абстрагирования от "мира сего", которой в первобыте был экстаз. По-гречески, экс-статис - вне-стоящий, чему соответствует наше вос-хищение (преодоление, либо сублимация своей хищной, "хотящей" природы) и восторг – активно проникать, прорываться вовне, быть вне себя. Одновременно это может значить и "становиться на путь", будучи вне себя, вне своего тела с его "домашними" законами. Поскольку в экстазе гомеостаз невозможен, душа в данном состоянии может только двигаться. И здесь важен Путь, практика целенаправленного движения. Экстатические и подобные измененные состояния сознания известны всем, но не каждый в таком состоянии способен на конструктивные, осознанные действия. Для этого нужно быть мастером экстаза - шаманом. Шаманские камлания предполагают путешествие души экстатика по известным, проторенным предшественниками путям, ведущим вверх, или вниз, причем шаман совершает в пути остановки, имеющие свои обозначения; его путешествие тем сложнее и опасней, чем дольше мистический транс, дальше Путь. Важным условием поведения на Пути есть "торг" - обмен с некими духами, часто предполагающий обман со стороны шамана (неадекватная плата за "выторгованное"), но порой - и жертву, дар, т.е. дорогую плату (возможно, слова дар и тор родственны, как, впрочем, и ряд твать-творец-товар). Необходимо вспомнить и шаманскую символику входа в инобытие как двери, или дыры (тор-дыр).

Неслучайно в и.-е. языках названия жрецов часто соотносилось с идеей Пути: таков др. инд. adhvariu - жрец, родственное adhvan - дорога, латинск. ponti-fex - жрец, образованное от pons - мост (ср. с нашим путь, др. инд. pathi- путь). Широко распространенным в индоевропейской мифологии является сюжет о странствующем боге, часто при этом скрывающем свою природу.

Судьба индоевропейских народов в мировой истории неординарна, это признают отнюдь не только расисты. А поскольку Путь народа во многом предопределен его мифом, а значит - и языком, то следует искать истоки экстраординарной судьбы индоевропейцев в их духовном мире, в частности - в представлениях о Пути и Торге. История - этот антипод мифа и космоцентризма, предполагает выравнивание времени в представлениях людей, усиление идеи Пути как восхождения, движения по прямой, а не циклу. Индоевропейцы всегда в зримом прошлом были активными проводниками историзма и самой истории, эти народы в течении малого исторического промежутка расселились на огромной территории и сделали основным своим занятием торговлю, обмен. Как ни парадоксально будет это звучать, но складывается впечатление, что однажды индоевропейцы отправились всем миром в нескончаемое шаманское путешествие, неся всем окружающим народам свои представления, делая историей то, что раньше было отраслью мистической практики.

Необъясненные созвучия. Порой отдаленные временем и пространством языки совершенно не родственных народов обнаруживают в своей лексике общие корни. Такие совпадения всегда были питательной средой для построения невероятных гипотез о древних миграциях, влиянии неизвестных цивилизаций и т.п. С другой стороны, сходство слов в далеких языках пытались объяснить, исходя из общности человеческой психологии, что заставляло "срезонировать" в унисон одинаковыми словами в разных культурах (так, во всяком случае, пытался объяснить созвучность слова "море" в арабском и нганасанском языках один из авторов журнала "Знание-сила" в конце 60-х).

Итак, есть два пути объяснения лексических совпадений в неродственных языках: культурными контактами, "непросвеченными" исторической наукой (моноцентризм, т.е. в этом случае некое слово, корень, появляются ОДНАЖДЫ), и некой единой логикой языка, заставившей "вынырнуть" в разных уголках культурного пространства сходные слова спонтанно (полицентризм). Вторая позиция может опираться на теорию архетипов и идеи постструктуралистов.

Слово - в какой-то мере подобно вещи. Некоторые историки полагают, что великие (и не очень) открытия человечество делало по несколько раз; сложившиеся условия жизни порождали приручение огня, домашних животных, создание колеса и т.п., как позже было дважды изобретено радио русским Поповым и итальянцем Маркони. В области идей сходные мысли - явление еще более частое, а отсюда - близко к допущению о двойном рождении иных слов.

Возможно, вскоре языкознание пополнится непротиворечивой теорией, соединяющей поли- и моноцентрическую и которую мы можем заочно назвать мифологической или мифопоэтической. Суть нашей гипотезы сводится к следующему: мир мифологически мыслящего человека (а только такой человек творит язык, поскольку только так можно настроиться на логику самого языка - логику языческую) возникает при разъятии хаоса. Всякое "малое" творение есть возвращение к архетипу космотворения; в любом случае всё новое возникает благодаря анализу (разделению) и синтезу (новому соединению). Чем с большим трудом рождается новое, тем к большим глубинам обращено такое творчество.

Вспомним шаманское путешествие: трудная задача, стоящая перед экстатиком, требует и более дальнего и трудного ("глубокого") пути в сопредельные слои Космоса, более жестокого боя с негативными персонажами иных уровней - олицетворителями Хаоса, косных структур психики и материи. То же и в языке, творящемся, как известно в измененных состояниях сознания, причем , как показывают исследования, в ИСС "происходит частичное восстановление обычно неявных, встроенных в новообразования атрибутов более ранних в онто- и филогенетическом отношении этапов развития". Это позволяет делать вывод, что "язык представляет собой многоуровневую структуру, под поверхностным слоем которой лежит значительное число глубинных "языков", построенных по разнообразным и достаточно отличным друг от друга законам. Эти глубинные языки поочередно и в строго закономерном, фиксированном в пределах данной культуры порядке могут становится поверхностными, актуализироваться в языковом мышлении по мере нарастания изменений внешней среды... В своем построении глубинные языки отражают ход онто- и филогенетического развития данного языка".

Итак, история языков не может считаться слепком с истории их носителей, поскольку слова - не всегда отражения реальных событий, но часто также идеальных, мистических, принадлежащих микрокосмической сфере. Ниже мы приведем ряд слов из разных языков, загадочное созвучие которых может быть объяснено скорее не культурными контактами в историческом прошлом, а своеобразной мифопоэтической архетипичностью данных корней, возникших, быть может, в первоязыке первочеловека.

1. Уже упоминавшийся нами корень ра представлен в столь далеких языках, как древнеегипетский (ра - Солнце, бог солнца), полинезийский (раа - Солнце), славянские ( рай, ра-дость - "достижение ра?"), индоевропейские ( Rath - круг, или совет, ср. укр. рада: круг символизирует как Солнце, так и равенство - непременное условие "мозгового штурма", рады, совета).

2. Славянское да, давать, даный и день, соотносится с широко распространенным в и.-е. языках именем бога (Деус, Зевс), а также китайским Ди - повелитель, Тянь - небо, ацтекским теотль - бог.

3. Ранее никем не отмечалась параллель между именем амазонок – мифического племени женщин воительниц в греческом фольклоре, и многочисленными именами категории опасных духов женского пола в тюркских и кавказских языках, именуемых албасты, алмазы, олона, улуна. Но еще более удивительным представляется совпадения представленного в этом ряду корня с именем злобных женских духов в языке тингиан (неббольшой народ на Филиппинах) - алана.

Напомним, что аланами назывались и реальные потомки мифических амазонок-сармат (аланы - средневековый народ, наряду с аорсами, языгами и др. считающийся потомками сарматов и непосредственными предками осетин).

4. К пласту наиболее архаической лексики, полагаю, следует отнести наименования служителей культа, т.е. самих языко- и мифотворцев, совершавших глубинные "шаманские путешествия" к истокам мысли, только отделяющейся от чувства. Китайское у или ву (бу) - архаическое наименование шамана или гадателя, сопоставимо с кетским (язык сибирских кетов и их вымерших родственников коттов, аринов и др. составляют отдельную языковую семью - енисейскую) у - сила шаманских предметов, камерунским у - сила, способствующая магической связи колдуна с животными, монгольским бёё - шаман, которое можно сравнить с нашим бог (краткая форма - бо, как в слове спаси-бо; отсюда возможно вывести и корень бай, присутствующий в ряде "шаманских" слов баять, Боян, Баюн, байка, буйствовать,Буян), а также с др.-норв. вё - прорицатель и вёльва - пророчица, которое сопоставимо с рядом: финск. велхо - колдун, слав. волхв, волшба, семитск. фол - колдовство. Учитывая, что шаман - прежде всего "знающий", можно выстроить следующий ряд: др.-норв. вё = лат. ватес - поэт (т.е. шаман) = фатум - судьба (шаман есть прорицатель, "знаток судьбы") = ведать, видеть, а также наУКа, УЧеный (ср. укр. ВЧений). Само, ныне международное, а изначально тунгусо-манчжурское "шаман", выводимое из са - знать, может быть соотнесено с кетским сенин - шаман, северокавказскими корнями со значением бог ( ср. чеч. са - род духов), китайским шен - дух, божество, славянским сан - место в иерархии, укр. шана - почет, лат. санктум - священный, японским ками - бог (через тюркск. кам - шаман).

Сакральное в языке. Тема сакрального нами достаточно освещена и в данной статье, и ранее ( см.: Г.Луговский. Феномен сакрального.// Загадки и проблемы человека. - Алчевск-Луганск, 1997; Г.Луговский. О природе сакрального. - рукопись), что не помешает остановиться отдельно на проблеме отражения священного в языке.

Сакральное, как универсальный феномен, представленный в традициях, имеет следующие признаки: а) полиморфизм ("триединый Бог" христиан; Христос как человекобог; тотемы - предки людей, но явления и факты природы; многоглавые змеи; полиморфные существа типа Химеры); б)полисемантизм (податель благ, но и таящая опасность сила; сакральное как судит, так и вознаграждает); в) жертвенность, или избыточность, грандиозность, приводящая созерцателей сакрального в "священный трепет" ("харизма" всевозможных священных лидеров должна быть расценена как избыточность, либо жертвенность, что, по сути, одно и то же). Сакральное несет на себе печать "благого хаоса", или Эроса - вечно творящей мир силы (правда, Эрос, как мы понимаем, характеризует скорее творение циклическое, присущее УЖЕ ФУНКЦИОНИРУЮЩЕМУ, профанному миру, а сакральное выражает идею Творения как развития, изменения).

Но наши толкования идеи сакрального буду выглядеть голой спекуляцией без обращения к языку, к тому, как представлена в Слове идея сакрального.

1.В ряд родственных слов можно поставить славянск. свято, священный, свет и санскр. су - благо (отсюда свастика), а также слав. префикс су-, со-, указывающий на связь, суть (санскр. сат - сущий), сущность. Данный ряд указывает на соотнесение сакрального со светом, благом, связующим космическим началом и сутью вещей (заметим, что свет – универсальное космическое качество, позволяющее видеть и ведать, в то время как тьма - яркий хаотический принцип, поскольку характеризует невыраженность сутей и самих вещей, невидимость, неведение, саму нерасчлененность бытия). 2.В греческом понятие священного передано корнем гиерос, родственном понятиям архейос - древний, первый, и архе - власть (если рассматривать власть как приоритет, то очевидно родство понятий первый, древний, и владеющий); возможно, эта лексическая связь проходит и к эрос, аристос - наилучший (от арейов - первый, знатный).

3.В латинском сакральное представлено, помимо санктум и сакрум, корнем авхос, входящим в слова автор (auctor - основатель, творец, защитник), авторитет (auctoritas - власть, влияние, воля), акт (из augeo - увеличиваю, способствую). Итак, сакральное способствует росту, осуществлению власти в мире. В этом смысле полезно сопоставить слав. понятия власть, воля, волость с Волос - бог богатства и волшебства, волос - архаический символ множества, т.е. полноты и богатства, волшба, волшебник, а также великий (большой, т.е. избыточный); заметим, что худой - не только слабый, неполноценный в объеме, но и больной, злой, худоба - верный символ злобных персонажей в фольклоре, а укр. худоба - скот -те, кто занимают низшую ступень в иерархии профанного мира.

4.Непременным признаком священного выступает его закрытость, отделенность от обычного мира, недоступность вне профанного времени-пространства. Эта идея этимологически явлена в таких понятиях как семитское херем, полинезийское табу, латинское сакрум (и производимое из него секретный - закрытый, тайный, эзотерический), славянское закон (находящийся за коном, т.е. за целью, не могущий быть целью, трансцендентный). Осмелимся предположить глубинное родство понятий сакрум и слав. секира (укр. сокира) - топор, т.е. инструмент отделения, как космоса от хаоса, так и мезокосма - профанного мира, от макрокосма - трансцентентного уровня Вселенной (ср. слав. секира с ассирийск. шукурра - топор, а также тюркс. сег, сик - половой акт, как идиома разъятия с одновременным соединением).

5.Англ. священное Holy родственно греческому холос - полный и, вероятно, славянскому коло - символ полноты, целости, силы, "ядрености" (кстати, слова ядро, ядреный имеют общее происхождение с греч. эрос, инд. Индра - первобог-космотворец, лат. фурор, фурия (греч. эриния) - понятия, связанные с активностью, страстью, избыточностью чувств. На родство идеи сакрального с цельностью указывают и такие слова, как исцелять - делать целым, здоровым, в то время как болезнь - ущербность, недостача, целовать - также делать целым через прикосновение к священному, либо противоположному (вероятно, сакральное преодолевает дуальность профанного мира, поэтому соединение оппозиций может быть расценено как приобщение к священному). С идеей полноты как качества священного связано понятие счастья и доли как части от полноты, наделяемой каждому от космического "пирога". Не случайно, бог - еще и делящий (инд. bhaga - делящий; ср. укр. бгати), а имя священного царя в и.-е. языках (лат. rex, инд. raja) переводится как "проводящий пограничные линии; делящий". Отсюда богатый - имеющий больший надел, часть; добро – как позитивное начало вообще, так и состояние, достаток, имущество как преломление сакрального, благого в профанном мире.

Мифопоэтическая диалектичность сакрального проявлена в таких словах, как баять и бояться. Первое значит говорить сакральное, а второе – трепетно воспринимать что-либо. Амбивалентное восприятие потенций священного выразилось и в корне луч , выражающем космические принципы ( слав. лучший, лат. lux, ир. rux - свет; лат. rus - поле, ars - искусство, ир. asa - порядок) с одной стороны, и хтонические, хаотические - с другой ( лукавый, лук, излучина - символы кривизны, как характеристики негативного; роса, русло, русалка - слова, относящиеся к нижнему уровню Вселенной). В иных случаях соседство столь противоречивых смыслов может быть объяснено влиянием исторического типа мышления и конкретных идеологий, как христианства в случае с Люцифером - "светоносным". Подобным этому случаем мы можем назвать историю слав. черт - злой дух, очевидно родственным понятию чертить, а значит - самой идее божественной и царской деятельности.

Слово и Судьба. Мифологические, "языческие" представления о мире все чаще приходят к нам сегодня уже в форме вполне научных концепций, причем таких, которые тут же завоевывают авторитет среди ученых, как ключ к развязанию того или иного узла в ариадновой нити познания. Так, К.Г.Юнг дал научному миру шифр для разгадки универсалий человеческих культур, имеющих в своей основе набор символов - архетипов. К.Леви-Строс ( в значительной мере - вслед за работой Я.Проппа "Морфология сказки") открыл своеобразные архетипы мифа, а луганский философ А.Еременко предложил применить структурный метод также и к изучению истории, полагая, что в основе того, или иного исторического периода, процесса, лежит определенное архетипическое событие.

Так в научной форме к нам возвращаются идеи мифологически мысливших предков. Была в их мировоззрении и мысль о соответствии знака - слова, вербального символа вещи, и денотата - собственно вещи. Отсюда столь огромное внимание к Имени у первобытного человека, всевозможные словесные табу и вера в магическую силу слов. Насколько могут быть обоснованными такие представления?

В данной статье мы фактически приходим к мысли о тесной взаимосвязи Слова как Знака и десигната - понятия о вещи, предмете, что, например, может быть выражено в одинаковом выражении словом корень глубинной системы, питающей дерево и глубинной, смыслоносной части слова. Но, нужно заметить, культурные, социальные явления - суть отражения наших представлений, поэтому можно говорить о тождестве денотата (собственно явления) и десигната (представления о нем) в духовной, идеологической сфере. Это тождество должно раскрываться через знак, слово.

Что из этого следует? Во-первых, абсолютная мифологичность всей сугубо человеческой (духовной, культурной) деятельности, определяемой через Язык (это можно выразить: Вначале было Слово, и Слово было в Мифе, и Слово было Миф). Во-вторых, наличие в Слове "судьбы" его носителя, определяемой бессознательным или частично осознанным отношением людей к данному явлению как Слово - мифу. Поэтому, не столь уж беспочвенными следует считать всевозможные теории о влиянии имени на судьбу и характер его носителя. Кто знает: не "программирует" ли имя народа, название страны их исторические судьбы, не является ли Имя подлинным первособытием и архетипом явления? Не закономерность ли, что, например, Украине ее именем отведена окраинная роль в истории еще с раннего средневековья, когда ее населяли анты - "крайние" в переводе с иранского (ср. с герм. End - конец, край), а Россия претендует на роль третьей силы между логико-экстравертивным Западом и интуитивно-интровертным Востоком, исходя из амбивалентности самого имени этой страны (см. выше: корень рус-лус в и.е. языках связан как со светлым полюсом бытия, так и с хтоническими стихиями, на что указывают и мыслители вроде Н. Бердяева, пытавшиеся дать описание "загадочной русской души").

Опубликовано на Порталусе 13 февраля 2005 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама