Звучащая истина в партитуре звучащего философского смысла
П.А. Павлович

Звучащая философия. Сборник материалов конференции. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С.142-146

[142]

Великий ритор и музыкант Гармонид усердно готовился к тому, чтобы именно в этот публичный момент как можно лучше исполнить гимн и, выступая на сцене, желая посильнее извлечь звук, так проникновенно и самоотверженно подул в духовой авлос, что тут же скончался от перенапряжения — под звуки собственного пафосного торжественного стремления. «Все силы ушли в звук, в гудок, как у Гармонида», — призывает обуздывать чрезмерности, напоминают Аристотель и Диоген Лаэртский. Мировая мудрость — педагогика, культура, наука и религия, предлагают предостаточно поучительного отношения к человеческим звуковым реальностям, неизбежно сопутствующим человеческой жизни. Поэтому звук, если исходить из откровения познанного, достаточно хорошо изучен и проблема со звуком возникает, как и с другими познанными благами — социально-историческими цивилизационными причинами-следствиями, — только в результате социального игнорирования этого необходимого знания.

Опыт жизни и вхождение младенца в жизнь, как и прочие тайны и чудеса, не есть сплошное молчание. Хотя инициатива молчания всем известна — истина в молчании предполагает и соответствующее сакральное знание и её не только интуитивную логику, а посему звучащая истина, звучащая логика, звучащая мудрость — это меры познания некоторых непременных сущностей объективного бытия, такого, в котором человек самоопределяется, используя также и звуки. И звуковое в таком бытии — наибольшая, возможно, статистическая сопричастность к мудрости как наиболее чисто и несомненно человеческому в человеческом, сопричастность к философии непосредственного осуществления. Интересна, если только не уходить в психические и нейролингвистические, биологические реальности, интерпретация звуковой логики, которая не тождественна озвучиванию философских понятий, категорий и принципов, так как в формировании сути, смысла сущего участвуют протосубъектные индивидные и личностные целостности всего человеческого существа.

Звучащее как первичный призыв смыслонесущего явления, чтобы остаться принятым и понятым, должно быть непременно переведено на язык философской созерцательности субъекта. Философия исходит из того, что звуковые реальности — не единственные из наиболее значимых, ею своевременно изучаемых собственной

[143]

весьма развитой сферой, которой являются гносеология, теория познания, выделяющие в метафизике причинность звуковых сущностей, которые нередко являются единственными тождественными явлениям как таковые; конечно, гипотетически именно в звуковых реальностях, вероятнее всего, устанавливается тождественность континуумного явления и континуумной сущности, о чем свидетельствуют и аристотелевские научные исследования. Пожалуй, философия, относится к звукам и их оформлениям как к само собой разумеющимся причинностям, таким, которые есть, но и которые могут быть не здесь и не сейчас. Бытие отчужденного философского звука как смыслонесущего — это решения современного интеллекта, имеющего и без того немало электронно-технологических соблазнов решать проблемы путем изъятия человека, его сознание и сознанность из наличных ситуаций и социальных сфер. Отчуждение от философа, от человека-мудреца смыслонесущих и смыслотворящих мудрых технологий не есть гуманистическая альтернатива или помощь мудрецу или потребителю мудрости. Звуковые реальности бытия, речь, языки, музыка созданы как один из ответов на догадки о возможной реконструкции гармонического универсального мира некоторыми звуковыми и только звуковыми средствами, тогда как в философии звук — инструментарий, нагруженный постоянной задачей пространственно-временного носителя смысла как основной задачи-предназначения философии, — вне зависимости от уровней философской рациональности.

Особый звук как побудительная озаряющая вопрошающее внимание причина и звук — следствие исследуются. Например, Пирс, следуя традиции Аристотеля, показывает, что «глаза и уши» текст не воспринимают. Даже, чтобы воспринимать гармоническую мелодию, необходимо, чтобы «в сознании достраивалась некая длительность, делающая действительными» для целостного субъекта «события того или иного промежутка времени»; содержанием слуха не может стать упорядоченная соподчиненность», — полагает Пирс, так и «мысль представляет собой всю последовательность наших ощущений» (Чарльз Сандерс Пирс. Начала прагматизма. Логические основания теории знаков. СПбГУ-Алетейя. 2000. Т. 2. С. 132-133). Звуковой аргумент исследуется и другими. Современные промышленные технологии помимо непосредственного участия звукового аппарата человека тиражируют лавины таких высказываний,

[144]

шаблонированных текстов — звуков, которые никогда ранее человечество не могло так интенсивно тиражировать даже в самых благих целях — это касалось и естественных энергомощностей, энергоресурсов индивидов, что соответственно и порождало культуру свободы избрания доминантного жанра потребления интенсивного смыслового потока — графического, инструментально-технологического или звукового. Остается проблема идентификации целостности человека и явленности в его звуке уровней смыслосущего. Только живой человеческий голос-действие одухотворяет и приводит в движение отчужденный якобы самодостаточный инструментарий: неотчуждаемый голос совести и намеренно публичные интенсивные коммуникации. Доминантный звукостиль мудрости в культуре народов хорошо проработан и отличается от политических пафосов. На философию как таковую эти звуковые потоки не влияют, но они есть реальность, — как и не влияют электронные средства, которые, если предлагают тексты вне критериев внимания к смыслам, по существу просто предлагают поток звуков, по типу ребуса — сам, если тебе надо, составь из звуков удобное или актуальное твоим каким-либо потребностям высказывание, имеющееся в других шаблонах.

Экзальтация электроникой, её видеозвуковыми суггестивными гештальтами, не снимает проблемы субъекта философского смысла: итак, проблема явленности самой философии в этих суррогатах очередной тотальности и массовости: тотальность печатного знака не упразднила и не упростила сущность смыслового бытия мудрости, так и тотальность современных звуковых форм — наоборот, теперь ясно навязчивой авторитарностью электронных технологий возвращают многие формы абсолютности человеческих стилей целесообразных логик в примитивные формы жизни — проблема иждивенческого отношения к смыслам первичных условий жизни философии известна изначально. Но звуковая методика философии — не хоры, а соло и диалоги, что изначально, «от века» соответствует предназначению человека как рожденного атомарным, по Анаксагору — отдельным; звуковая как только такая — из жанров ситуационной мудрости; звук не отражает всю целостность, а звуковое — не целостное познание, — в системности, в иерархии философского. Устное, побуждение к практической мудрости, — навык, — не утрачивается пафос интереса с точки зрения сомнения. Социальный опыт широко использует предельную эффективность звукового как

[145]

реактивного, реагирующего и не документированного. Да и прорицателей больше всегда в звуковой мудрости, как, впрочем, сомневающихся и скептиков. Партитура смыслового звука, умность звука, даже глупого, корректируется в умном контексте; можно сказать, звуковая истинность скорее всего принадлежит интенциональным логикам и даже не принадлежит, возможно, созерцательности, которая может решительно опровергнуть моменты истин в интенциональных взаимодействиях субъектов коммуникаций или звукового потребления мудрости.

Создания атмосфер конвенций при освоении необратимых речитативов мудрости, а записанный на пленку и воспроизводимый текст — иной уже жанр, — все это важно в средах внимания, при создании звукового интереса и звуковых потребностей. Конечно, можно выделить и объективно существующие звуковые неизбежные необходимости, хотя, нет сомнения, многие свою свободу связывают со свободой использования мер звуков. Общество нуждается в мудрости — а она звуковая или иная, всё равно по необходимости общество востребует и звуковую автономную самодостаточную причинность некоторого достоверного свидетельствования. Инициатива молчания, инициатива звучащих истин — не метафора, — им в апорийности перевода озарений в стабильности уделяется основное внимание. Свободознание использует звуковую мудрость, и то, что философия способна изначально быть также и озвученной, что не доступно другим жанрам технологической человеческой мудрости, например, архитектуре, строительству.

Риторика, ораторство, публичные молитвы, пафосы толпы, лозунги именно звуками овниманивают, интенционально, нерациональный протосубъект индивида и провоцируют либо предлагают его принять за истину не истинное. Звуковое не альтернативно в философии, а «одно из». Но индивид изначально, исходя из ограниченного ресурса предельности своего биологического существования, самоограничивает свое звуковое пространство, стремится изначально его делать выборным, подчиняемым собственной воле; человек свободен в выборе того, на какое понятие высказывания обратить внимание, что свидетельствует о распространении учения о свободе воли и на звуковые реальности философии. Итак, звуковые истины, звуковые логики, звуковые сомнения, звуковые доказательства, звуковое бытие — есть несомненные структуры бытия человеческой

[146]

спонтанной и организованной мудрости, а не только как способ её обнаружения, некой тождественности, в несвойственной ей ситуации, так как философия всегда есть философия, вне зависимости от того, явилась она кому-то своим первичным озаревающим звуковым знаком как поющая или движением — в танце или как-то иначе.

Самоговорящее — человеческое бытие не одно и то же самое, Что есть говорящее мудро. Обучение, воспитание, наставление добру и благу — активно используют совместную деятельность и пример, звуковое воздействие, не всегда понятийно-категориальное в целях формирования субъекта смыслораспознавания и субъекта реконструктивного потребления как единого субъекта человеческого отношения, однозначно понимаемого истины человеческого бытия. Матричные ответы, не реактивные ответы, реактивная философия — ассоциативная философия, когда в навязчивых звуках возможно распознавание смыслонесущих конструкций, но это также и проблема «кнопки» как доступа к технологиям.

Звучащая философия — технология социального индивида, его микроидеология — «философия кнопки», которая вне собеседника предлагает коммуникацию; но кнопка не творит социальную технологию гарантированной жизни. А только человеческие отношения, в числе которых и звуковые взаимодействия с их убедительным властвованием над голосом, но не всегда над смыслом, — когда хочу и когда не хочу, — это ситуации произволов и ситуации потребления произволов, освоения истинного знания, которые также и опасны иждивенчеством. Овниманивание кнопкой, интенциональный иерархический субъект, восприятия эстетических абсолютов музыки, её не нуждающиеся в понятийном переводе смыслов, вечный зов высказываться — также нам являет человеческое существо. В звуках как и в движениях не утрачены прежние уровни трансцендентальности.