Томас Гоббс принадлежал к поколению англичан конца XVI - начала XVII вв., чья жизнь пришлась на период серьезных изменений в сфере образования, которые, как он верил, сделают жизнь лучше. Рефлексия по этому поводу достаточно отчетливо выражена в его основных трактатах "Левиафан", "Элементы права", а также в переписке с учениками. Вплетенная в канву размышлений о политике, морали, религии и других сферах общественной жизни, философия образования становится неотъемлемой частью политической и нравственной философии Т. Гоббса. В то же время ее можно охарактеризовать как одну из наиболее обоснованных моделей философии образования Нового времени.

Предлагаемая Гоббсом программа образования элитарна и ориентирована на подготовку интеллектуалов, способных управлять государством или занимать высокие административные должности. В связи с этим он обращает внимание на такой предмет, как риторика, необходимый людям, в чьи профессиональные обязанности входит убеждение, общение, консультирование и т.п. Рассуждая в комментариях к аристотелевской работе "Риторика" о пользе ее изучения, Гоббс пишет о бытующем "общем мнении, будто человек постоянно склонен рассуждать о том, что полезно и неполезно, справедливо и несправедливо, честно и нечестно... Так, в "Логике" масштабы наших доказательств создают определенное и безошибочное знание, принципы непогрешимой истины. В "Риторике" принципы безошибочности создаются общим мнением,

стр. 119

сопоставимым разве что с одержимостью судьи, который при помощи риторики достигает победы, заставляя слушателей уверовать в те аргументы, которые он приводит в качестве доказательств"¹ .

Гоббс прилагает огромные усилия, чтобы показать, как навыки ораторского или писательского мастерства помогают манипулировать мнением аудитории и убеждать ее в том, чего хочет оратор, и как можно достичь победы в переговорах или в парламентских дебатах. Навыки оратора Гоббс сравнивает с навыками кадрового военного, знающего, как можно достичь победы. С этих позиций главными аргументами в дискуссиях, как и в битве, должны быть мужество и наступательность.

Хотя Гоббс часто изображает сам себя как человека чрезвычайно скромного и одержимого идеей уважения к жизни, фактически он восхваляет храбрость и другие военные доблести. Воспитание таких качеств требует особых техник, и Гоббс использует их для подготовки своих учеников не только в сфере ораторского мастерства, но и в других областях, требующих дисциплины и твердости духа. Совершенно отчетливо эта мысль звучит в длинных нравственных наставлениях, которые он излагает в письме к своему восемнадцатилетнему ученику Чарльзу, путешествовавшему по странам Западной Европы, как того требовала для завершения образования аристократическая традиция. До Гоббса дошли слухи о том, что его бывший ученик участвовал в дуэли. Реакция Гоббса на это событие вылилась в следующие педагогические сентенции. "Прежде всего... я покорно прошу тебя не только избегать откровенно оскорбительных речей, но также не пытаться уколоть кого-либо сатирой. Такие речи ослабляют привязанность твоих слуг и вызывают ненависть равных. У того, кто говорит грубости в лицо или за глаза, скорее всего будет много ненавистников, а потому неудивительно, что у него возникает множество поводов для дуэли... Подбодрить нижестоящих, чтобы те чувствовали себя непринужденно в присутствии равных и высших по положению, извинять недомыслие некоторых из них, помогать тем, кто подвергается риску быть осмеянным - все это признаки, отличающие великодушную и сильную личность... Кроме того, я покорно прошу тебя избегать ненужных споров, а также споров с недостойными людь-

¹ The Rhetorics of Thomas Hobbes and Bernard Lamy. Ed. By John T. Harwood. Carbondale: Southern University Press, 1986. P. 41.

стр. 120

ми. Никакие слова, произнесенные в приступе гнева, или слетевшие с уст юноши, не зарекомендовавшего себя в обществе со стороны добродетели, не могут считаться достаточным основанием для честной дуэли. Когда два молодых человека выходят из стен учебного заведения Pre aux clers, то уже никто не считает их юнцами. И дуэль не является с их стороны актом бесстрашия. Ибо, позволив поспешно вовлечь себя в необдуманные поступки, они вынуждены принять вызов из чувства стыда, и ожидать своих противников и молиться о том, чтобы все это можно было каким-то образом предотвратить. Это ли зовется в миру бесстрашием?

И, наконец, я думаю, что ты безболезненно воспримешь мой совет не демонстрировать открыто любовь к женщине, обществом которой ты наслаждаешься, но на которой ты не собираешься жениться. Действия подобного рода во всем мире называются тщеславием"² .

В данном пассаже Гоббс явно преувеличивает отрицательную значимость поступков своего воспитанника, возводя их в степень вселенского масштаба. Однако делает он это намеренно, с целью убедить Чарльза не совершать подобного рода действий, воспринимаемых общественным мнением как "доблестные". Текст письма являет собою прекрасный образец риторики, а аргументы, используемые в нем, должны были с большой эффективностью продемонстрировать ничтожность поводов для дуэлей и развенчать ложный романтический ореол благородства, которым они были окружены.

На протяжении всей своей жизни Гоббс все глубже погружался в рефлексию по поводу риторических приемов, пытаясь постигнуть, как и многие другие философы до него, тайну власти риторики над умами людей. Если с ее помощью можно вполне успешно заставить людей поверить в навязываемые хорошим оратором слова и образы, не вызвав при этом подозрений в обмане, то как можно быть уверенным в объективности наших убеждений и суждений? Любое наше мнение может быть просто результатом эффективного манипулирования нашим сознанием со стороны профессионала, умеющего это делать. Более того, если есть люди, обладающие навыками скрытно контролировать нас, разве не являются они чрезвычайно опасными для сограждан? Платон, автори-

² Hobbes T. The Correspondence. Ed by Noel Malcolm. Oxford: Clarendon Press, 1994. P. 52 - 53.

стр. 121

тету которого Гоббс доверял более всех других философов, выразил свои опасения по поводу риторики в работе "Государство". Его вывод состоял в том, что софистов, известных своим ораторским искусством, следовало бы удалить из государства. Идея Платона эхом отозвалась в более поздних сочинениях разных философов. Во времена Гоббса наиболее жестко платоновскую мысль выразил М. Монтень. "Государства, в управлении которыми господствовал твердый порядок, как, например, критское или лекедомонское, не придавали большого значения ораторам... Это орудие, изобретенное для того, чтобы волновать толпу и управлять неупорядоченной общиной, применяется подобно лекарствам, только в нездоровых государственных организмах. Ораторы во множестве расплодились там, где простонародье, невежды и вообще все без разбору пользовались властью, как, например, в Афинах, на Родосе, в Риме, и где вся общественная жизнь протекала бурно. И действительно, в этих государствах было мало влиятельных людей, которые выдвинулись бы без помощи красноречия..."³ .

Как следует из философских размышлений Монтеня, он настороженно относился к риторике, видя в ней инструмент подрыва личностных убеждений, если таковые у человека имеются. Гоббс в своих выводах более сдержан. Он находит справедливыми аргументы Монтеня об относительности наших суждений, являющихся, по сути, результатом наших общих соглашений об истинном или объективном. А потому, заявляет Гоббс, все понятия, в частности, такие, как "истина", "благо", "добродетель", "много", "мало"... "фунт", "кварта" и другие открыты для обсуждения⁴. Но он был далек от мысли, что правильность этих и других понятий не имеет подтверждений даже в тех случаях, когда отсутствует единое мнение по данному поводу. В связи с этим Гоббс замечает: "Несомненный знак безошибочного и истинного учения в том, что никто, ни один человек не воспринимает противоположное мнение. Истина, как правило, скорее на стороне меньшинства, чем большинства. Но когда по поводу рассматриваемых суждений и мнений большинство достигает согласия, то можно справедливо утверждать, что это меньшинство знает, чему учит. Если же согласие не достигается, то это лишь означает, что претенденты на роль учителей воображают, что они чему-то учат других, но на самом деле не знают, чему учить.

³ Монтень М. Опыты. Т. 1. М., 1992. С. 325.

⁴ Hobbes Thomas. Elements of Law. London: Cass, 1969. P. 188.

стр. 122

Наиболее ясно вопрос истинности выявляется при рассмотрении этими людьми различных проблем, путей их решения и результатов, последовавших за этим. Те, кто упорно занимались сравнением величин, времени, движений и их пропорций стали, таким образом, авторами непревзойденных учений, которые отличают нас от дикарей Америки. И до сего времени нет разногласий относительно какого-либо вывода по данному вопросу"⁵ .

Таким образом, отсутствие разногласий в математике и геометрии по поводу величины, времени, движения являются для Гоббса достаточным доказательством истинности этих дисциплин, в отличие от других областей человеческой жизни, где единство мнений практически недостижимо. Но с помощью сочинений по риторике вполне возможно научиться убеждать аудиторию, приводить различные мнения, царящие в ней, к единому соглашению и далее направлять мысли слушателей в новое русло. Общее мнение может служить в качестве критерия истины, поэтому серьезная политическая и нравственная философия должны начинаться, по возможности, с анализа наиболее широко распространенного общественного мнения по какому-либо вопросу. Полученные результаты показывают, какие политические или этические последствия могут вытекать из него. Хороший оратор всегда прибегает в своей речи к риторическим приемам, строящимся на противодействующих, изменяющихся, но заранее проанализированных им мнениях, царящих в аудитории, перед которой он выступает. Убедительность оратора зависит от того, насколько успешно он сумел выявить некие, пусть даже и слабо выраженные общие мнения сообщества, к которому адресована его речь. Сам Гоббс использует излагаемый им метод в работе "Элементы права" для обоснования основной идеи всех его политических работ - никого нельзя винить в стремлении определить свою жизнь так, как индивид себе ее представляет. "Поскольку потребность природы заставляет человека желать лучшего, того, что является благом для него самого, и избегать того, что является губительным, то самый страшный враг природы - смерть, от которой мы ждем и утраты сил, и жестоких телесных страданий. Не без причины делает человек все возможное, чтобы сберечь тело свое и все члены свои равно как от смерти, так и от боли. И не без причины люди считают праведным и справедливым возможность свободно использовать свои природные силы и спо-

⁵ Ibid. P. 65.

стр. 123

собности. В том и заключается закон природы, что каждый человек может сохранять свою жизнь и тело всеми силами, которые у него есть"⁶ .

Обычно различные комментаторы трактуют изложенную концепцию Гоббса как попытку доказать, что всякое существо руководствуется в своей жизни страхом смерти и естественным стремлением избежать ее. Но было бы, наверное, неправильно воспринимать слова Гоббса столь категорично. Гоббс пытается лишь сказать, что можно понять, почему человек стремится избежать смерти, и почему все люди признают этот факт (или, скорее, они допускают всеобщий характер данного факта).

Однако одной апелляции к "общему мнению" было бы явно недостаточно для того, чтобы защитить радикальные решения, которые политик намеревался бы представить на суд аудитории. Ему потребовалось бы еще и умение манипулировать этим мнением, для того чтобы повести за собою слушателей и достичь консенсуса. Гоббс был живым свидетелем событий, происходивших в английской политике в середине XVII в. В частности, королевское правительство, в обход парламента, издало декрет о введении дополнительных налогов на содержание морского флота под предлогом угрозы растущего военного превосходства германских морских сил. Противники этого налога доказывали, что немецкие моряки всегда были традиционными союзниками Англии и что серьезных доказательств их намерений владычествовать на морских просторах у британского правительства нет. Этот довод был представлен в верховном суде, в котором король, как суверен, был единственным судьей. Гоббс считает, что в данном деле победа справедливо досталась королю. Как суверен, он принимал на себя единоличную ответственность за безопасность государства. В то же время он сумел найти консенсус со своими противниками, умело использовав для этого фундаментальный аргумент: граждане обязаны платить налог, если нация в опасности. Таким образом, теоретически было достигнуто истинное соглашение, удовлетворявшее общим интересам. Правда, Гоббс пребывал в сомнениях относительно полноты условий, при которых было заключено соглашение. Этот эмпирический вопрос требовал учета мнений и другой стороны. Но Гоббса дело о "морском налоге" интересовало, скорее, как пример ораторского искусства, благодаря которому король заставил противников принять его мнение.

⁶ Ibid. P. 71.

стр. 124

Гоббс доказывает, что для поддержания соглашений человек должен признать ответственность за собственные решения в тех ситуациях, в которых наличествуют противоположные мнения и искать пути достижения консенсуса. Он возможен в том случае, когда люди понимают общие интересы, которые и будут источником общих соглашений в любых обсуждаемых вопросах. "И хотя единственным критерием годности или негодности учения должна быть истина, однако это не мешает тому, чтобы учения регулировались также с точки зрения их содействия или препятствования делу мира". Тем самым можно, как считает Гоббс, предупредить идеологическую войну в обществе. Ведь даже "противоположные истинные учения могут быть... вредны", так как "вторжение новой истины... может иногда быть причиной войны"⁷ .

Далее Гоббс развивает идею о том, что люди, осознающие благодаря своей "природной сущности" ошибочность и спорность собственных мнений, создают себе государя как гаранта справедливости в спорных вопросах, благодаря чему удается избежать гражданского противостояния. В этой связи Гоббс объявляет врагом гражданского порядка любого человека, чьи частные интересы побуждают его самого вступать в противоречие с волей сюзерена или подстрекать граждан к неповиновению и несогласию с мнением государя. Гоббс проводит аналогию системы образования с государственным устройством. Образование является не только инструментом грамотности и познания в науках, но одновременно и механизмом для убеждения людей в определенных вещах. А поскольку теория управления государством Гоббса строится, говоря современным языком, как концепция "закрытого менеджмента", то и в образовании он является сторонником единоличного и чрезвычайно авторитарного подхода к принятию решений в том, чему и как учить в школах и университетах.

В связи с политическими пристрастиями Гоббса может создаться впечатление о его нетерпимости к чужим убеждениям. Но думать так - значит ошибочно интерпретировать возможные пристрастия Гоббса. Один из наиболее противоречивых фактов его биографии заключается в том, что последние 20 лет жизни он пытался ограничить государственную власть в религиозных вопросах. "Левиафан" - грандиозная работа, которую он опубликовал в 1651 г., содержит призывы к религиозной толерантности. А между 1660- 1670 гг. Гоббс написал серию работ, цель которых заключалась в

⁷ Гоббс Т. Левиафан. М., 1936. С. 151.

стр. 125

том, чтобы показать, что согласно статьям существующей английской конституции любой гражданин имеет право на еретическое мнение, не опасаясь быть наказанным за него.

Причины либерализма Гоббса вполне ясны: угроза гражданскому порядку и в целом человеческому существованию исходит из претензий церкви на владение истиной в последней инстанции. Она объявляет гражданскому обществу войну за влияние на умы граждан. Но власть церкви, обоснованная религиозными доктринами, не должна быть помехой в решениях суверена по политическим вопросам. Церкви надлежит быть толерантной суверену, а государю следует быть весьма щепетильным в вопросах религиозной веры, поскольку от его решений, исполнения им роли арбитра в спорных вопросах зависит жизнь его граждан. Наилучшим государством могло бы считаться такое, в котором священники были бы ограничены в своих властных притязаниях или лишены власти вовсе. Если члены конгрегации сознательно и независимо следуют убеждениям, им нет необходимости подчиняться риторической власти профессиональных священников, создающих опасность доктринального высокомерия. Он говорит в "Левиафане" о разрушении Кромвелем церковной власти и последствиях гражданской войны. "...Мы, таким образом, возвращаемся к свободе, которой пользовались первобытные христиане, - следовать Павлу, Кифе или Аполлону, как всякий сочтет для себя наилучшим. И если такое положение не ведет к борьбе и не ведет также к тому, чтобы мы мерили учение Христа нашей привязанностью к личности его служителя (недостаток, который апостол порицал у коринфян), то оно является, пожалуй, наилучшим. Во-первых, потому, что не должно быть никакой власти над совестью людей, а лишь над словом, ибо вера развивается во всяком человеке не всегда в том направлении, в каком это желательно тем, кто ее насаждает и поливает, а так, как это угодно Богу, дающему ей рост; а, во-вторых, потому, что неразумно со стороны тех, которые говорят нам, какой опасностью грозит всякая малейшая ошибка в отношении веры, требовать от человека, одаренного собственным разумом, чтобы он следовал разуму другого человека или большинству голосов многих других людей, что было бы не намного лучше, чем рисковать своим спасением игрой в орлянку. И указанные учителя не должны быть недовольны потерей их древней власти, ибо никто не должен был бы лучше их знать, что власть сохраняется теми же добродетелями, благодаря которым она была приобретена, то есть мудростью, смирением, чистотой учения и искренностью речи, а не по-

стр. 126

давлением естественной науки и нравственности, диктуемой естественным разумом..."⁸ .

Гоббс подвергает критике университеты за их тесную связь с церковью и за узость в подходах к образованию. В его глазах университеты были просто агентами папства, а позднее, после Реформации, агентами протестантской англиканской церкви. Или, в сущности, церковь была агентом университетов. В "Левиафане" и в ряде поздних работ Гоббс набрасывает историю отношений религии и философии и доказывает, что университеты были наследниками философских школ античности, но вместо того, чтобы продолжать их естественно-научные и рационалистические традиции образования, они усиливают схоластические тенденции. "То, что теперь называют университетом, представляет собой соединение и объединение под общим управлением многих государственных школ в одном и том же городе. Три основные школы установлены для трех профессий: для католической теологии, для римского права и для медицины. Философии же в этих университетах отведена роль служанки католической теологии... Для геометрии, служащей лишь строгой истине, в университетах до самого последнего времени не было места"⁹ .

Университеты духовно развращают мирян, считает Гоббс. Студентам предлагают для чтения политические и этические работы античных авторов, в которых превозносится республиканизм, как наилучший режим правления. Поэтому Гоббс бросает полную горечи фразу о том, что "...ничто никогда не было куплено такой дорогой ценой, как изучение греческих и латинских языков западными странами"¹⁰ .

Свой вклад в решение проблемы освобождения системы образования от власти церкви Гоббс видит в изучении студентами его работ. "Насколько я могу видеть, нет ничего в этом трактате... что противоречило бы как слову божьему, так и правилам добропорядочного поведения, а также нет ничего, что могло бы способствовать нарушению общественного спокойствия. Вот почему я думаю, что было бы полезно этот мой труд напечатать, а еще полезнее было бы изучать его в университетах, если с ними согласны те, кто призван судить о таких вопросах. Ибо раз университеты являются источником политических и моральных учений, из которых пропо-

⁸ Гоббс Т. Левиафан. М., 1936. С. 484 - 485.

⁹ Там же. С. 467 - 468.

¹⁰ Там же. С. 176.

стр. 127

ведники и дворянство черпают такую воду, какую они находят с тем, чтобы окропить ею людей (как с кафедры, так и в своих беседах), то необходимо, конечно, проявить величайшую заботу о том, чтобы эта вода оставалась чистой как от яда языческих политиков, так и от лживых духов"¹¹ .

Но ожидать, что на этом Гоббс поставил точку в решении вопроса об образовании, - значит, совершить ту же ошибку, что и предполагать, будто власть суверена может существовать вне церкви. На самом деле Гоббс лишь предлагает свой взгляд на власть, побуждая читателей пересмотреть некоторые устоявшиеся представления. Сущность теории Гоббса состоит, во-первых, в том, чтобы вскрыть конвенциальную основу убеждений граждан в священном характере власти суверена. Поэтому главное, в чем следовало бы убедить граждан, - суверен не обладает абсолютной истиной, поскольку никто таковой не имеет. Во-вторых, далеко не ясно, каково было практическое видение Гоббсом одной из наиболее догматических доктрин духа средневекового университета (ex cathedra). По этому поводу Гоббс был вызван на словесную дуэль профессорами Оксфорда, а он, в свою очередь, выступил с интересным альтернативным предложением. "Что могли бы вы сказать, если бы вместо рекомендованного мною для изучения в университетах "Левиафана", я бы мог порекомендовать создать новые светские университеты, где светские люди могли бы иметь право читать тексты по физике, математике, нравственной философии и политике, точно так как духовенство имеет в настоящее время исключительное право преподавания теологии? И еще одна вещь могла бы быть весьма полезной и дающей возможность исправить человеческую природу без больших общественных затрат. Нужен всего лишь один дом и пожертвования на содержание нескольких профессоров. И чтобы сделать обучение гораздо лучше, неплохо было бы, чтобы родители не посылали туда своих детей, как будто они торгуют их жизнями, но хорошо было бы, чтобы это было место для таких творческих людей, которые были бы готовы сами распоряжаться своим временем и любить истину ради нее самой..."¹² .

Интересную параллель можно провести между образованием и правовой системой, которую Гоббс очерчивает в XXIII главе "Левиафана". В ней он сравнивает министерство образования и судей-

¹¹ Гоббс Т. Левиафан. М., 1936. С. 495.

¹² Hobbes Thomas. English Works VII. Ed. by W. Molesworth. London, 1845. P. 345.

стр. 128

ский корпус, приходя в конечном итоге к мысли, что королевские судьи фактически составляют жюри. Для того, чтобы стать квалифицированным судьей, необходимо знание человеческой природы, и обычный человек знает это лучше, чем профессиональный правовед, чей разум сформирован догматическими учениями, отвергающими все иные суждения, кроме своих собственных. Но то же знание требуется для воспитания и образования студентов. Размышляя о свободе и человеческой природе, Гоббс высказывает свои замечания об опасности любой организованной и политизированной системы преподавания, несущей угрозу человеческой свободе. Гоббс убежден, что для ускорения освобождения практики человеческой рефлексии и вопрошания от доминирования схоластической философии вполне резонным является введение его учения в образование наряду с другими философскими учениями. Он предложил свою теорию как метод для приведения к согласию многообразных человеческих мнений. Но парадокс состоит в том, что, с одной стороны, люди могли бы придти к общественному согласию только в случае отказа от части своих убеждений или мнений. С другой стороны, приведение разных мнений к единому знаменателю требует, в понимании Гоббса, твердого гаранта поддержания и защиты этого единства. Такой гарант мыслится им в абсолютистских значениях, а это значит, что Гоббс закрывает путь любой либеральной или плюралистической реформе образования.