Важнейшим институтом русского средневекового общества была церковь. Обладая мощным аппаратом идеологического воздействия на массы, церковь освящала господство феодалов, утверждала незыблемость существующего общественного строя. Выступая "в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя"¹ , церковь в то же время о каждой конкретно- исторической ситуации имела и свои собственные политические интересы, отличавшиеся от интересов других отрядов и группировок господствующего класса. Опровергая клерикальный тезис о мнимой аполитичности церкви, В. И. Ленин отмечал, что "на деле духовенство всегда участвовало в политике"² .

На Руси в период феодальной раздробленности и ордынского ига политическое значение церкви было особенно велико. Однако степень и характер ее участия в политической борьбе в тот период зависели от ряда факторов. Сама церковная верхушка в условиях феодальной раздробленности раздиралась внутренними противоречиями. Политическая самостоятельность отдельных княжеств и земель позволяла местным "князьям церкви" - епископам, настоятелям крупных монастырей - держаться весьма независимо по отношению к главе всей церкви- митрополиту Киевскому и всея Руси. Митрополичья кафедра поэтому имела основания поддерживать борьбу за создание единого Русского государства, т. к. только в нем могла быть достигнута централизация церковная, укрепление иерархических порядков. Вместе с тем победа одного из соперников в борьбе за лидерство среди русских княжеств могла повлечь за собой ликвидацию политического суверенитета церкви, превращение ее в один из органов централизованного государства. Эта перспектива настораживала церковные верхи.

Москва и Тверь, выдвинувшиеся в начале XIV в, как ведущие политические центры Северо-Восточной Руси, стремились заручиться поддержкой митрополичьей кафедры - политической силы общерусского масштаба. Однако она не спешила занимать определенную политическую позицию, оказывать поддержку одной из борющихся сторон. Такая медлительность во многом объяснялась и внешними воздействиями. Византия, Орда, Польша, Литва стремились использовать "митрополита всея Руси" для достижения собственных целей. Общей для всех соседних феодальных государств задачей было помешать объединению русских земель, сохранить политическую раздробленность Руси. Эту же цель преследовала и папская курия, не желавшая появления в Восточной Европе сильного православного государства. В этом сложнейшем

¹ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., Т. 7, с. 361.

² Ленин В. И. ПСС. Т. 22, с. 81.

стр. 30

противоборстве интересов, внутри- и внешнеполитических факторов и вырабатывался политический курс митрополичьей кафедры в XIV столетии.

Несмотря на обширную литературу по различным вопросам политической и церковной истории Руси в XIV в., разработка интересующей нас конкретной темы началась сравнительно недавно. Дореволюционная духовная цензура сдерживала усилия не только гражданских, но даже и клерикальных историков, пытавшихся выявить политическую линию митрополичьей кафедры в тот период истории. Так, из-за позиции Синода почти два десятилетия пролежал под спудом второй том "Истории русской церкви" Е. Е. Голубинского.

Господствовавшее в дореволюционной литературе положение о том, что церковь неизменно и безоговорочно поддерживала политику московских князей, было принято и в советской историографии 20 - 30-х годов. Разумеется, при этом оно получило иную политическую направленность. М. Н. Покровский, Н. М. Никольский прежде всего подчеркивали роль церкви как "служанки самодержавия". В послевоенные годы появился ряд фундаментальных работ по проблемам социально-экономического и политического развития Руси в XIV-XV вв., активно изучались борьба крестьян против духовных и светских феодалов, еретические движения³ . Однако исследование политики самой церкви, роли ее различных отрядов в деле объединения Руси практически не велось. Оживление интереса к этой теме связано с работами А. М. Сахарова⁴ . Он отмечал противоречивость позиции митрополичьей кафедры по отношению к процессу образования Русского централизованного государства, указывал на необходимость критического отношения к традиционным представлениям в этой области. Ряд работ, имеющих отношение к различным аспектам данной темы, был опубликован в последние годы⁵ .

Роль церкви в истории России - одна из тем, наиболее активно используемых буржуазной историографией для всякого рода идеалистических спекуляций. Участие церковных деятелей в создании Русского государства всячески преувеличивали идеологи белой эмиграции. Так, Г. П. Федотов утверждал, что митрополит Петр (1308 - 1326 гг.) являлся "основоположником московской державы", а митрополит Алексей (1354 - 1378 гг.) сделал для объединения Руси "больше, чем кто-либо из князей, потомков Калиты"⁶ . И все же самая большая заслуга в деле возрождения страны, по его мнению, принадлежит игумену Сергию Радонежскому. Объемистые "Очерки" А. В. Карташева также полны восхвалений московских иерархов. Митрополит Петр, по мнению автора,

³ Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М. 1948; Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV - XV вв. Ч. 1. М. -Л. 1948; ч. 2. М. -Л. 1951; его же. Образование Русского централизованного государства в XIV - XV веках. М. 1960; Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV - начала XVI века. М. -Л. 1955; Сахаров А. М. Города Северо-Восточной Руси XIV - XV вв. М. 1959; Клибанов А. И. Реформационное движение в России в XIV - первой половине XVI в. М. 1960; Будовниц И. У. Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян в XIV - XVI вв. М. 1966.

⁴ Сахаров А. М. Церковь и образование Русского централизованного государства. - Вопросы истории, 1966, N 1; его же. Главы, относящиеся к XIII - XV вв. В кн.: Церковь в истории России (Критические очерки). М. 1967; его же. Раздел "Церковь" в кн.: Очерки русской культуры XIII - XV вв. Ч. 2. М. 1970; его же. Образование единого Российского государства и идейное воздействие церкви на этот процесс. В кн.: Вопросы научного атеизма. Вып. 20. М. 1976.

⁵ Щапов Я. Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси. XI - XIV вв. М. 1972; Прохоров Г. М. Повесть о Митяе (Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы). Л. 1978; Хорошев А. С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М. 1980; его же. Политическая история русской канонизации (XI - XVI вв.). М. 1986.

⁶ Федотов Г. П. Святые Древней Руси (X - XVII ст.). Нью-Йорк. 1959, с. 107.

стр. 31

был "другом Москвы", а его преемник грек Феогност "в своей гражданской политике сделался столь усердным москвичом, как только можно было ожидать от местного уроженца". Он неизменно выступал "дружественным сотрудником московских князей в их стремлении к возвышению Москвы"⁷ . Конфликты между великокняжеской властью и церковью в "Очерках" неизменно замалчиваются, а сама церковь представлена как единая, монолитная организация.

Та же идеализация характера отношений между московскими князьями и церковью в XIV - XV вв. свойственна и работам Д. Оболенского. По его мнению, тогда существовало устойчивое политическое равновесие светской и церковной власти. Образцом для такого порядка была византийская традиция⁸ . Это равновесие служило, по его мнению, основой для политического сотрудничества обеих сил. Н. Зернов утверждал, что "русская церковь временами оказывала решающее воздействие на развитие нации"⁹ . Битва на Куликовом поле, по его словам, "была подготовлена св. Алексеем и вдохновлена его другом и последователем Сергием Радонежским"¹⁰ . Восхваление церковников идет параллельно с дискредитацией Дмитрия Донского. По утверждению Зернова, "Дмитрий Московский не может быть назван великим правителем"¹¹ . Только общение с Сергием Радонежским - "живой совестью нации" - заставило его подняться на борьбу с врагами Руси.

Тезис о решающей роли церкви в создании Русского государства широко используется и современными буржуазными авторами различного рода псевдоисторических вариаций "на русскую тему". Так, автор широко разрекламированной на Западе книги Дж. Биллингтон утверждает, что митрополит Алексей сделал для возвышения Москвы "может быть даже больше, чем Иван Калита или кто-либо другой из первых московских князей", а Сергий Радонежский был "центральной фигурой" не только "монастырского возрождения", но и процесса объединения Руси в XIV столетии¹² . Отношения московских князей с церковью Биллингтон рисует в самых розовых тонах.

Слащавую и насквозь фальшивую характеристику деятельности церкви в эпоху Московской Руси дает С. Масье в книге по истории русской культуры. Оказывается, именно монахи побуждали князей и простой народ бороться против иноземного ига. "Строитель Москвы" Сергий Радонежский чуть ли не силой заставил князя Дмитрия Ивановича повести войска на Куликово поле и даже лично расхаживал перед полками "с самой святой иконой Руси". В целом же в период ига "церковь была Россией, а Россия была церковью"¹³ . Не отличается оригинальностью и трактовка данного вопроса в двухтомном английском издании. Автор главы "Удельная и Московская Русь" Н. Андреев утверждает, что в период ордынского ига русская церковь из городской и аристократической "стала церковью народа и выразительницей его стремлений". "Тесное сотрудничество высших иерархов русской церкви со светской властью было постоянной отличительной чертой эпохи"¹⁴ .

⁷ Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. Т. 1. Париж. 1959, с. 303 - 305.

⁸ Obolensky D. Russia's Byzantine Heritage. In: Readings in Russian History. Vol. 1. N. Y. 1970, pp. 114 - 115; ejusd. Byzantium and the Slavs. Lnd. 1971. Pt. 7, pp. 252 - 253.

⁹ Zernоv N. The Russians and Their Church. Lnd. 1978, p. 4.

¹⁰ Ibid., p. 35.

¹¹ Ibid., p. 38.

¹² Billington J. The Icon and the Axe (An Interpretative History of Russian Culture). N. Y. 1966, pp. 49, 50.

¹³ Massie S. Land of Firebird (The Beauty of Old Russia). N. Y. 1980, pp. 40 - 41, 43.

¹⁴ Companion to Russian Studies. Vol. 1. An Introduction to Russian History. Lnd. 1976, pp. 94, 95.

стр. 32

Голословные, но категоричные, широковещательные утверждения западных историков об особых заслугах русской церкви, об исконной религиозности русского народа являются существенной частью антисоветских концепций. В конечном счете они оказываются средством для исторического обоснования политической враждебности к нашей стране.

Данная статья имеет целью проследить линию церкви, и в первую очередь митрополичьей кафедры, в отношении политических усилий московских князей на первом этапе их деятельности - в ту пору, когда они еще не стали общепризнанными руководителями объединения Руси. Именно в тот период позиция митрополичьей кафедры могла оказывать существенное воздействие на ход междукняжеской борьбы.

Начало XIV в. - сложное, трагическое время в истории Руси. Тяжким бременем лежало на плечах народа иноземное иго. Экономика страны была истощена выплатой огромной дани Орде. Набеги ордынцев уносили тысячи жизней. Жертвами их нередко становились не только крестьяне и горожане, но и князья с их боярами. В этих условиях церковь, освящая иноземное иго своими молитвами "за здравие" хана, получила от него большие экономические и политические льготы. Это позволило ей укрепить свои позиции. Церковные иерархи проводят свою политическую линию, наиболее влиятельные русские князья стремятся заручиться поддержкой митрополита и епископов, провести на высшие церковные должности своих кандидатов.

В декабре 1305 г. скончался глава русской церкви митрополит Максим. Вопреки желанию тверских князей, выдвинувших в качестве кандидата на митрополию игумена Геронтия, константинопольский патриарх Афанасий сделал новым митрополитом Петра - ставленника галицких князей, игумена небольшого монастыря на р. Рате, близ Львова. Личность и деятельность этого иерарха приукрашиваются клерикальными и буржуазными историками. Между тем факты свидетельствуют о том, что этот митрополит, уже в XIV в. объявленный святым, "небесным покровителем" московских князей, при жизни отнюдь не был "добрым гением" их дома. Лишь обстоятельства принудили его к временному сближению с московскими князьями. Появление Петра во Владимире-на-Клязьме было враждебно встречено великим князем Михаилом Ярославичем Тверским. Князь и тверской епископ Андрей обратились к патриарху с какими-то тяжкими обвинениями против Петра. По-видимому, главным из них была симония - взимание платы за поставление в духовный сан. Этот порок настолько широко был распространен среди верхушки русской церкви, что еще митрополит Кирилл, уступая обычаю, установил в деяниях Владимирского собора 1274 г. норму такой платы - 7 гривен "от поповьства и от дьяконьства от обоего"¹⁵ .

Для рассмотрения тверских жалоб на Русь прибыл патриарший посол и был созван в 1310 г. съезд церковных и светских владык в Переяславле-Залесском. Выбор этого города в качестве места проведения своеобразного съезда-собора был на руку митрополиту. Переяславль с 1304 г. принадлежал к московским владениям, и влияние врагов Петра было здесь не столь велико, как во Владимире. Несмотря на все усилия обвинителей, во главе которых стояли сын тверского князя Михаила Ярославича Дмитрий и тверской епископ Андрей¹⁶ , собор оправдал Петра.

Уже в 1311 г. Петр нанес тверским князьям ответный удар. Он "не благословил" приехавшего во Владимир-на-Клязьме тверского кня-

¹⁵ Русская историческая библиотека (РИБ). Т. 6. СПб. 1880, стб. 92.

¹⁶ См. "Житие Петра" по списку второй половины XIV в., опубликованное в Приложениях к кн.: Прохоров Г. М. У к. соч., с. 211.

стр. 33

жича Дмитрия. Ссора с митрополитом помешала последнему провести намеченный поход на Новгород¹⁷ . Тверские недоброжелатели Петра и после поражения на Переяславском соборе продолжали борьбу. Известно, что они посылали в Константинополь своих представителей с новыми обвинениями против митрополита. Эти хлопоты не принесли желаемых результатов. Впоследствии князь Михаил Ярославич искал примирения с Петром, однако отношения митрополичьей кафедры с Тверью по- прежнему оставались натянутыми.

Не находя общего языка с тверскими князьями, Петр в то же время избегал открытого сближения с князьями московскими. Летописи почти не упоминают о деятельности Петра в 1315 - 1325 гг., т. е. в период наиболее ожесточенной борьбы между Юрием Даниловичем Московским и тверскими князьями. Да и за период с 1318 по 1322 г., когда великокняжеский стол занимал московский князь Юрий, также нет сведений о каких-либо совместных акциях его и митрополита. Лишь после того, как великим князем стал Дмитрий, сын казненного в Орде в 1318 г. Михаила, положение изменилось. Опасаясь вспыльчивого и скорого на расправу Дмитрия "Грозные Очи", Петр начал искать сближения с московскими князьями. Он переселяется из Владимира в Москву и, "в пику" тверским князьям, поощряет Ивана Калиту на постройку каменного Успенского собора, не жалея для этого и собственной казны.

Культ Петра и легенда о его особом расположении к Москве стали создаваться и усиленно распространяться московскими князьями сразу же после его смерти¹⁸ . Что касается известного "пророчества" Петра о возвышении Москвы, то оно родилось лишь в конце XIV в. под пером митрополита Киприана и служило вполне определенным политическим целям¹⁹ . Все, что сообщают источники об отношениях между митрополитом Петром и московскими князьями, не дает оснований для возведения его в ранг "крестного отца" Русского государства. Еще В. О. Ключевский полагал, что Петр, может быть, "и не думал о перенесении митрополичьей кафедры с Клязьмы на берега Москвы"²⁰ . Факт кончины Петра именно в Москве был в значительной мере случайностью, которой умело воспользовались московские правители. Показательно, что в источниках нет сведений об их земельных пожалованиях митрополиту Петру; городок Алексин на Оке - единственное известное приобретение Петра - был куплен им у тарусских князей на средства митрополии²¹ .

Личная вражда Петра по отношению к тверским князьям противоречила идее единения русских земель под эгидой великого князя Владимирского, главными выразителями которой до конца 20-х годов XIV в. были тверские князья. Борьба между Москвой и Тверью в первой четверти XIV в. шла с некоторым перевесом на стороне тверских князей. Периодом решающих успехов Москвы стала вторая четверть XIV века. После разгрома ордынцами Тверского княжества зимой 1327 - 1328 гг. и бегства князя Александра Михайловича Тверского во Псков Иван Калита (1325 - 1340 гг.), получив в 1328 г. в Орде ярлык на великое княжение Владимирское (до 1331 г. - совместно с суздальским князем Александром Васильевичем), сумел нанести своим соперни-

¹⁷ ПСРЛ. Т. 18. СПб. 1913, с. 87. Относительно целей похода 1311 г. в литературе существуют различные мнения (см. Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X - XIV вв. М. 1984, с. 209 - 211). Бесспорно одно: митрополит помешал проведению важной военной акции Твери.

¹⁸ Кучкин В. А. "Сказание о смерти митрополита Петра". В кн.: ТОДРЛ. Т. 18. М. -Л. 1962.

¹⁹ Борисов Н. С. Социально-политическое содержание литературной деятельности митрополита Киприана. - Вестник МГУ, серия 8, история, 1975, N 6, с. 68 - 70.

²⁰ Ключевский В. О. Соч. Т. 2. М. 1957, с. 24.

²¹ Веселовский С. Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. Т. 1. М. -Л. 1947, с. 332.

стр. 34

кам ряд поражений, расширить сферу влияния московской дипломатии. Успехи, достигнутые Калитой, были закреплены и развиты в период правления его сыновей Семена Ивановича (1340 - 1353 гг.) и Ивана Ивановича (1353 - 1359 гг.).

Как успехи, так и неудачи московской политики во второй четверти XIV в. были связаны со взаимоотношениями между великокняжеской властью и церковью в тот период. Во главе русской церкви находился тогда ставленник константинопольского патриарха Феогност (1328 - 1353 гг.). Этот иерарх в литературе без достаточных оснований характеризуется иногда как "надежный помощник" московских князей²² . Что же сообщают источники об отношении Феогноста к процессу усиления Московского княжества, к различным идейно-политическим акциям его правителей?

Борьба московских князей за политическое главенство в Северо-Восточной Руси во второй четверти XIV в. шла одновременно на нескольких направлениях. Одной из задач внутренней политики Ивана Калиты и Семена Гордого было расширение территории Московского княжества, закрепление за своей династией великого княжения Владимирского. После восстания 1327 г. в Твери ханская ставка с подозрением относилась к перспективе перехода всей территории великого княжения Владимирского под власть одного князя. Однако Ивану Калите удалось нейтрализовать эти опасения ордынской дипломатии. Калита после смерти в 1331 г. своего соправителя по великому княжению суздальского князя Александра Васильевича получил ярлык на всю территорию великого княжения. В дальнейшем оно уже не уходило из рук московских князей, хотя территория его уменьшилась после образования в 1341 г. самостоятельного Нижегородского княжества. Предпринятая в начале 60-х годов XIV в. попытка Орды и суздальско-нижегородских князей лишить малолетнего московского князя Дмитрия великого княжения окончилась неудачей.

Одновременно с борьбой за великое княжение Владимирское шел процесс "освоения" московскими князьями территорий, находившихся под властью представителей различных ветвей Ростовского и Ярославского княжеских домов. Стремительный упадок их политического значения и военного могущества в первой четверти XIV в. создавал возможности для территориального роста Московского и Тверского княжеств. В борьбе за "ростовское наследство" Калита пускал в ход все средства. Вскоре после прихода на великое княжение он произвел в Ростове настоящий погром, сопровождавшийся пытками и казнями оппозиционно настроенной местной знати. Одновременно в Ростовском княжестве появились села, принадлежащие московским князьям. В 30-е годы XIV в. Калита купил в Орде право на временное управление Угличем, Белоозером и Галичем²³ .

Наряду с действиями, направленными на увеличение собственно московских и зависимых от Москвы территорий на северо-востоке Руси, Калита и его сын Семен вели постоянную напряженную борьбу с Новгородом. Поддержку хана они оплачивали в значительной мере новгородским "серебром". В качестве великого князя Владимирского, ответственного за сбор дани со всей Руси, Калита буквально "выколачивал" из новгородцев всякого рода постоянные и единовременные поборы в пользу Орды. Летописи пестрят сообщениями о московско-новгородских конфликтах на этой почве²⁴ ,

²² Кучкин В. А. Сподвижник Дмитрия Донского. - Вопросы истории, 1979, N 8, с. 104.

²³ Кучкин В. А. Формирование государственной территории, с. 247 - 256.

²⁴ Янин В. Л. "Черный бор" в Новгороде XIV - XV вв. В кн.: Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. М. 1983.

стр. 35

Весьма остро стоял во второй четверти XIV в. и вопрос об отношениях между Москвой и Тверью. Отброшенная далеко назад событиями 1327 - 1328 гг., Тверь, однако, не теряла надежды вернуть себе политическое первенство в Северо-Восточной Руси. Верная своей политике раздувания княжеских усобиц, ордынская дипломатия склонна была "простить" и поддержать тверских князей и таким образом создать военно-политический противовес Московскому княжеству. Лишь в 1339 г. Ивану Калите удалось склонить хана Узбека нанести новый удар по Тверскому княжескому дому. После казни в Орде тверского князя Александра Михайловича и его сына Федора Калита совершил поход на Тверь и вывез оттуда символ ее независимости - соборный колокол.

Источники не дают оснований говорить о какой бы то ни было активной поддержке, оказанной митрополитом Феогностом московским князьям при решении этих важнейших внутриполитических вопросов. В качестве примера такой открытой поддержки часто приводится эпизод с князем Александром Михайловичем Тверским. После восстания 1327 г. в Твери он вынужден был, скрываясь от гнева Орды, бежать в Псков. Иван Калита вместе с другими русскими князьями и новгородцами пошел на Псков "ратью", требуя выдачи тверского князя. Однако лишь после того, как митрополит отлучил от церкви мятежного князя и укрывших его псковичей, князь Александр вынужден был покинуть город и бежать в Литву. Нельзя, однако, упускать из виду, что в этой истории митрополит мог выступать не как добровольный помощник Калиты, но как лицо, зависимое от ордынского "царя". Преследование опального тверского князя отвечало интересам московского князя, но велось оно по распоряжению Узбека, и Феогност, который как раз готовился совершить путешествие в Орду, не мог уклониться от этого дела. Впрочем, по некоторым сведениям, он "тянул до последнего", надеясь, что Калита сумеет решить вопрос без его вмешательства²⁵ . Судя по всему, митрополит не стремился устранить с политической сцены главного соперника Ивана Калиты. Отъезжая в Литву, тверской князь оставил в Пскове княгиню и свой двор и вернулся туда через полтора года. На протяжении 30-х годов Александр княжил в Пскове и даже приезжал в Тверь, не опасаясь новых неприятностей от митрополита, хотя формально отлучение все еще не было с него снято²⁶ .

Кроме истории с отлучением Александра Тверского, летописи не содержат примеров прямого участия митрополита в междукняжеской борьбе, фактов, которые можно было бы истолковать как открытую помощь Феогноста московским князьям. Источники не дают оснований для уверенности даже в том, что Феогност постоянно жил в Москве. Напротив, летописи сообщают о его длительных путешествиях по Руси и за ее пределами. В ряде случаев он явно действовал вопреки интересам московских князей. Позднейшие летописцы, зачастую работавшие под контролем церкви, тщательно скрывали такого рода факты. Однако они имели место. В 1336 г. князь Александр Михайлович Тверской принял от Феогноста "благословение и молитву"²⁷ . Возвращение князя-изгнанника в лоно церкви послужило прелюдией и к его политическому "воскресению". Вскоре он отправился в Орду, где получил свою "отчину" - тверское княжение. Возврат Александра Михайловича в Тверь был политическим поражением Ивана Калиты. Одним из виновников этого поражения он имел основания считать Феогноста.

Резкий конфликт между митрополитом и московским князем произошел в 1347 г. в связи с намерением Семена Ивановича вступить в

²⁵ ПСРЛ. Т. 10. СПб. 1885, с. 202 - 203.

²⁶ ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Пг. 1922, стб. 47 - 48.

²⁷ Там же, стб. 48.

стр. 36

третий брак. "А женился князь великий Семен, утаився митрополита Феогноста, митрополит же не благослови его и церкви затвори", - сообщает летопись²⁸ . Брак Семена с дочерью казненного в Орде в 1339 г. тверского князя Александра Михайловича Марьей имел большое политическое значение и должен был послужить укреплению московского влияния в Твери, а также организации совместной борьбы против усилившегося натиска Литвы. Противодействие митрополита этому браку осложняло исполнение политических планов московского князя. Лишь ценой щедрой "милостыни", посланной константинопольскому патриарху, Семен сумел получить от него разрешение на этот брак.

Для понимания отношений Феогноста с московскими князьями важны наблюдения М. Д. Приселкова, сделанные в процессе изучения ханских ярлыков русским митрополитам. В начале 40-х годов XIV в. произошли существенные перемены в традиционно покровительственной политике Орды по отношению к русской церкви. В 1342 г. "духовенство сразу лишилось ряда льгот: свободы от даней, от постоя в церковных домах". Была ограничена независимость церковного суда. Поводом для этих решений хана Джанибека послужили, по мнению Приселкова, жалобы русских князей, и в первую очередь великого князя Семена Ивановича, на непомерное обогащение митрополичьего дома. О столкновениях между великокняжеской властью и церковью косвенно свидетельствует и то, что в сентябре 1347 г. ханша Тайдула направила великому князю грамоту, запрещавшую светским властям вторгаться в область церковной юрисдикции²⁹ .

Взаимная неприязнь между московскими князьями и Феогностом усугублялась проявлениями присущей митрополиту склонности к стяжательству. "Прииха митрополит Феогнаст, родом Гричин, в Новъгород со многыми людьми; тяжко же бысть владыце и монастырем кормом и дары", - сообщает новгородский летописец под 1341 годом³⁰ . На чрезмерные поборы со стороны митрополита жаловались новгородцы и в начале 50-х годов XIV века. Имели под собой реальную основу и жалобы на "сребролюбие" Феогноста в Орде, вызвавшие ограничение церковных льгот. По наблюдению С. Б. Веселовского, "ко времени Феогноста относятся первые определенные указания на приобретение митрополичьим домом земельных владений в Московском и других уездах"³¹ . Стремясь к увеличению доходов митрополии, Феогност окончательно ликвидировал самостоятельную владимирскую епархию, включив значительную часть ее прежней территории в состав митрополичьей.

Можно было бы предположить, что, избегая открытого участия в событиях междукняжеского соперничества, Феогност все же сотрудничал с московскими князьями в сфере идейной борьбы, которая в силу особенностей средневекового мировоззрения, как правило, была облечена в религиозную оболочку. Опирается ли это предположение на свидетельства источников?

Важнейшим вопросом идейно-политического характера во второй четверти XIV в. была судьба владимирского наследия. Примерно с

²⁸ Там же, стб. 57. Этот конфликт обычно объясняют чисто религиозными причинами: византийская церковь крайне неодобрительно относилась к третьему браку. На Руси же в XIV в. запрет на него был далеко не таким строгим. Известный ревнитель церковного благочестия митрополит Киприан в 1381 г. в "Ответах игумену Афанасию" фактически разрешает третий брак при условии покаяния и вкладов в церковную казну (РИБ. Т. 6, стб. 252). Митрополит Фотий в 1427 г. в послании псковичам, молчаливо признавая существование "троеженцев", т. е. лиц, вступивших в третий брак, советовал лишь не избирать их церковными старостами (АИ. Т. 1. СПб. 1841, с. 67).

²⁹ Приселков М. Д. Ханские ярлыки русским митрополитам. Пг. 1916, с. 78 - 81.

³⁰ НПЛ, с. 353.

³¹ Веселовский С. Б. Ук. соч., с. 333.

стр. 37

середины второго десятилетия XIV в. начался стремительный упадок многих северо- восточных русских княжеств, и в первую очередь ростовского и ярославского. В силу особенностей их политического развития они меньше других пострадали от ордынских погромов последней четверти XIII в.³² и служили своего рода убежищем и хранилищем культурных традиций Владимиро-Суздальской Руси³³ . Положение резко изменилось к началу XIV в., когда измельчавшие потомки ростовских Васильковичей и их соседи, ярославские князья, погрязли во внутренних распрях, а их владения стали легкой добычей хищных ордынских "царевичей". Бедствия северо- восточных княжеств, резко возросшие в 1315 - 1325 гг., привели к широкому отливу их населения в тверские и московские земли. Вопрос о том, куда направится основной поток переселенцев, становился решающим.

Прямым следствием военно-политических успехов Москвы стало каменное строительство в Московском Кремле. В августе 1327 г. был освящен Успенский собор, а затем в 1329 - 1333 гг. выстроены еще четыре каменных храма: в честь центральных образов русского православия - Спаса и Михаила Архангела, а также небесных покровителей Ивана Калиты и митрополита Петра - Иоанна Лествичника и апостола Петра. Таким образом, решалась задача создания в Москве не только местного, но и общерусского "архитектурного пантеона". Каждая деталь этого строительства была продумана, наполнена особой религиозно-политической символикой³⁴ . В результате этих необычайно крупных для своего времени строительных работ Москва не только обогнала Тверь по количеству каменных храмов - важнейшему в то время показателю экономического потенциала княжества, но и получила возможность претендовать на роль религиозного центра всей Северо-Восточной Руси.

Погребенный в Успенском соборе митрополит Петр уже в 1327 г. стараниями Ивана Калиты был признан на Владимирском соборе святым. Однако культ его не получил широкого распространения за пределами Московского княжества. Своего рода религиозно-политическим знаменем московских князей становится идея служения Богородице, культ которой носил общерусский характер и был тесно связан с традициями Киевской и Владимиро-Суздальской Руси³⁵ .

Весьма странную для "надежного помощника" Москвы позицию занял по отношению к этому строительству Феогност. Летописи обычно отмечают присутствие митрополита при освящении или закладке храма³⁶ . Есть упоминание лишь об участии Феогноста в освящении Архангельского собора 20 сентября 1333 года. Имел ли он возможность присутствовать на закладке и освящении других кремлевских храмов? На этот вопрос можно ответить положительно. Известно, что в первые годы пребывания на кафедре Феогност много путешествовал. Так, весной 1329 г. он был в Новгороде. Но при желании он мог вернуться в Москву и участвовать 21 мая в закладке церкви Иоанна Лествичника. Но не сделал этого. Возможно, митрополит не пожелал своим присутствием санкционировать строительство своеобразного храма-памятника Московскому княжескому дому.

В марте 1330 г. Феогност провел в Костроме поместный собор северо-восточных епископов и вскоре после этого отправился в Юго-За-

³² Насонов А. Н. Монголы и Русь. М. -Л. 1940, с. 56 - 67.

³³ Борисов Н. С. Русская архитектура и монголо-татарское иго (1238 - 1300). - Вестник МГУ, серия 8, история, 1976, N 6.

³⁴ Борисов Н. С. К изучению датированных летописных известий XIV - XV веков. - История СССР, 1983, N 4, с. 124 - 127.

³⁵ Воронин Н. Н. Андрей Боголюбский и Лука Хризоверг. - Византийский временник, 1962, т. 21, с. 29 - 32.

³⁶ ПСРЛ. Т. 18, с. 92; т. 20, с. 217, 335; Приселков М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М. -Л. 1950, с. 443 - 444.

стр. 38

падную Русь³⁷ . Спасский собор в Московском Кремле был заложен 10 мая 1330 года. О присутствии на этой церемонии митрополита летописи не сообщают. Выстроив Спасский собор и задумав основать при нем монастырь, Иван Калита вынужден был послать к Феогносту в Юго-Западную Русь своих послов за благословением³⁸ . Если бы строительную деятельность Калита осуществлял с ведома и одобрения митрополита, такое заочное благословение было бы излишним. Весьма скромным было участие Феогноста и в работах по украшению московских соборов, предпринятых Семеном Гордым в 1344 - 1346 годах³⁹ .

Отсутствие эффективной помощи со стороны митрополии в деле идейного обоснования военно-политических успехов Москвы заставило первых Даниловичей создавать собственные центры литературной, в том числе и летописной, работы. Такими центрами были, по-видимому, Данилов монастырь, а затем придворная "богомольня" - Спасский монастырь, с которым исследователи связывают создание Московского летописного свода 1330 года⁴⁰ . Значительным культурным центром стал и московский Богоявленский монастырь, которому покровительствовал боярский род Вельяминовых. В монастырях работали княжеские "сказатели книг", создатели первых московских религиозно-политических теорий. Пользуясь материальной поддержкой и покровительством княжеско-боярской верхушки, монастырские "старцы" быстро превращались в особый, самостоятельный и влиятельный отряд церковных сил, с которым приходилось считаться и митрополиту. Из числа московских монастырских "старцев" подбирались кандидаты на замещение высших церковных должностей. Так, бывший первый архимандрит Спасского монастыря Иоанн в 1346 - 1356 гг. занимал ростовскую епископскую кафедру. Источники не дают оснований говорить о постоянном содействии митрополита политическим видам московских князей в ходе борьбы за епископские кафедры во второй четверти XIV века. Что касается ростовской кафедры, то ее связь с Москвой определялась прежде всего политической ориентацией самих ростовских князей.

Традиционным примером "услуги", оказанной Феогностом Московскому княжескому дому в области идейной борьбы, обычно называют канонизацию митрополита Петра константинопольским патриархом Иоанном Калекой в 1339 году. Этот акт существенно укрепил престиж Москвы как религиозного центра и в конечном счете содействовал ее политическим успехам. Однако канонизацию Петра источники отнюдь не связывают с именем Феогноста. Серия "чудес" у гроба митрополита Петра, составление его жития, канонизация на Владимирском соборе 1327 г., наконец, строительство Петроверижского придела - небольшого храма, примыкавшего к Успенскому собору и служившего своего рода памятником митрополиту Петру, - все это было результатом деятельности Ивана Калиты. Князь, а не митрополит выступал заказчиком всех этих работ, исполнителями которых были московские книжники, зодчие, проповедники.

Канонизация Петра состоялась в 1339 г., одновременно с постройкой новой московской крепости. Уступчивость патриархии, обыкновенно не желавшей признавать новоявленных русских "святых", объяснялась быстрым ростом экономического и политического потенциала Москвы. Канонизации предшествовала щедрая "милостыня" Ивана Калиты константинопольскому патриарху. Несомненно, решению патриарха дать согласие на канонизацию Петра способствовало и упрочившееся к тому

³⁷ Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси. Т. 3. М. 1964, с. 340 - 341.

³⁸ ПСРЛ. Т. 10, с. 203.

³⁹ ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1, стб. 56 - 57; т. 18, с. 94 - 96.

⁴⁰ Муравьева Л. Л. Летописание Северо-Восточной Руси конца XIII- начала XV века. М. 1983, с. 119 - 120, 143 - 144.

стр. 39

времени положение московского князя, достигнутое благодаря многолетним усилиям Калиты и его подношениям хану.

Примером содействия Феогноста московскому князю в церковно-политической сфере часто считают утверждение им Алексея в качестве своего преемника на митрополичьей кафедре. Однако нельзя забывать о том, что в 1353 г., когда митрополит возвел Алексея в сан епископа Владимирского и "благословил его в свое место на митрополию"⁴¹ , политическое лицо митрополичьего викария было далеко не столь определенным, как впоследствии. Кандидатура Алексея имела в глазах Феогноста одно весьма существенное достоинство. Сын черниговского боярина Федора Бяконта, выехавшего на московскую службу в самом конце XIII в., Алексей лучше других знал обстановку в брянско- черниговских землях, что имело существенное значение для борьбы за сохранение единства русской митрополии, юго-западные епархии которой находились под властью великого князя литовского Ольгерда (1341 - 1377 гг.) и польского короля. Эту задачу ставил перед митрополитом всея Руси константинопольский патриархат, опасавшийся, что дробление митрополии приведет к укреплению связей церковных иерархов с местными светскими властями и в конечном счете к ослаблению византийского церковно- политического влияния в Восточной Европе. Сохранение единства митрополии в тот период отвечало также интересам ордынской дипломатии⁴² .

Спорным представляется распространенное в литературе мнение, будто в сохранении единой русской митрополии были заинтересованы московские князья. События второй половины XIV в. показали, что "свой" митрополит, хотя бы и не признанный в Польше и Литве, был для московского князя полезнее, чем иерарх, сохранявший единство митрополии путем лавирования между различными политическими центрами.

Подводя итоги наблюдений над отношениями между митрополичьей кафедрой и московскими князьями во второй четверти XIV в., необходимо признать, что источники не дают серьезных оснований видеть в Феогносте "надежного помощника" Ивана Калиты и Семена Гордого. Ни прямо, ни косвенно митрополит не проявлял стремления содействовать усилению позиций Москвы⁴³ . Именно он положил начало тому обособлению митрополии от участия в государственных делах московских князей, которое впоследствии проявилось в деятельности других митрополитов - выходцев из Византии: Киприана (1390 - 1406 гг.) и Фотия (1408 - 1431 гг.).

В третьей четверти XIV в. отношения между митрополитом и московскими князьями изменились ввиду глубоких сдвигов в соотношении политических сил в Восточной Европе. В клерикальной литературе анализ конкретных фактов, относящихся к данному периоду, неизменно подменяется славословием митрополиту Алексею, занимавшему кафедру с 1354 по 1378 год⁴⁴ . Уже в середине XV в. Алексей был канонизирован и с тех пор стал почитаться как один из главных московских святых. Впервые его деятельность критически рассмотрел А. Е. Пресняков⁴⁵ . Однако и он не удержался от некоторого преувеличения национально-патриотического начала в ней. В советской историо-

⁴¹ ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1, стб. 62.

⁴² Греков И. Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV - XVI вв. М. 1963, с. 37 - 38; его же. Восточная Европа и упадок Золотой Орды на рубеже XIV - XV вв. М. 1975, с. 52 - 57.

⁴³ Этим можно объяснить пренебрежительное отношение к памяти Феогноста, которое проявил Иван III во время работ по перестройке Успенского собора Московского Кремля в 70-е годы XV в. (ПСРЛ. Т. VI. СПб. 1853, с. 198).

⁴⁴ См., напр.: Журнал Московской патриархии, 1978, N 2, с. 30 - 31, 74 - 76.

⁴⁵ Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. Пг. 1918, с. 290 - 298.

стр. 40

графии наиболее глубокую характеристику роли Алексея дал Л. В. Черепнин⁴⁶ . Однако он не учел, что Алексей неоднократно менял свой политический курс.

Первые годы своего управления русской церковью митрополит провел весьма деятельно: дважды (в 1356 и 1357 гг.) побывал в Орде, где заручился поддержкой самых влиятельных лиц ханского двора. В эти же годы он еще раз ездил в Константинополь. В начале 1358 г. Алексей попытался "явочным порядком" утвердиться в Киеве, где уже был свой иерарх - ставленник Ольгерда митрополит Роман. Эта попытка едва не кончилась трагически для Алексея. Схваченный по приказу великого князя Литовского, он около двух лет провел в темнице и лишь в 1360 г. с помощью своих местных приверженцев бежал из заключения и вернулся в Москву.

В первые пять лет управления русской церковью Алексей, подобно своему предшественнику Феогносту, по-видимому, не отдавал заметного предпочтения Москве. Его усилия были направлены на реализацию программы единой русской митрополии. Вернувшись в Москву в 1360 г., Алексей оказался перед лицом совершенно иной, чем в середине 50-х годов XIV в., политической ситуации. Прежде всего было ясно, что ни Литва, ни Польша не признают московского митрополита, даже если он не будет открыто проявлять свои политические симпатии. Вместе с тем именно к концу 50-х годов возникла реальная возможность усиления политического значения московского великого княжения. Традиционная ордынская политика разобщения и натравливания друг на друга русских князей была одним из главных препятствий на пути объединения страны. Длительная ожесточенная усобица в Орде, начавшаяся в 1357 г., резко ослабила ее влияние на Руси.

Для реализации открывшейся возможности быстрого возвышения Москвы необходимо было единовластие, наличие во главе ее правительства авторитетного, общепризнанного руководителя. Между тем в правление Ивана Красного престиж московского князя заметно пошатнулся. Еще более тяжелая ситуация сложилась, когда после кончины Ивана в ноябре 1359 г. на престоле оказался его девятилетний сын Дмитрий. Воспользовавшись этим, суздальский князь Дмитрий Константинович в июне 1360 г., получив в Орде ярлык на великое княжение, сел во Владимире.

Малолетство московского князя не могло не вызвать вспышку вражды в среде московских бояр. Вернувшись в Москву в первой половине 1360 г., Алексей оказался перед выбором: либо отстраниться от политической борьбы и ждать ее исхода, либо присоединиться к одной из сторон. Первый путь был для него, пожалуй, даже более опасным, чем второй. И утверждение во Владимире суздальского князя Дмитрия Константиновича, и победа враждебной боярской группировки грозили лично ему как ставленнику московского князя и сыну боярина Федора Бяконта большими осложнениями. Потеряв незадолго перед тем половину своей митрополии, он теперь мог потерять все. И Алексей сделал свой выбор. Трудно назвать хотя бы одну значительную акцию московского правительства в 60-е годы XIV в., в которой не было бы заметно участие митрополита. Помимо общего руководства московской политикой, Алексей широко применял в борьбе с политическими противниками Москвы "меч духовный" - отлучение от церкви.

В литературе высказывалось мнение, будто отношения великого князя Дмитрия Ивановича и митрополита Алексея были безоблачными. Однако уже А. Е. Пресняков обращал внимание на то, что для Алексея "элементы московского политического строительства" были "неот-

⁴⁶ Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства, с. 549 - 550.

стр. 41

делимы от задач и интересов митрополичьей власти"⁴⁷ . А в действительности интересы митрополии могли разойтись с задачами Московского княжеского дома. Именно это и проявилось в 70-е годы XIV в., когда ряд блестящих побед высоко поднял авторитет молодого князя Дмитрия. Внук Калиты готовился к открытому вооруженному выступлению против ига Золотой Орды. Эти планы, видимо, не нашли поддержки у Алексея и значительной части московского боярства⁴⁸ . В результате отношения между митрополитом и великим князем стали весьма напряженными.

Противостояние двух политических программ дополнялось и личным конфликтом: великий князь Дмитрий был человеком, у которого "сознание себя не было ниже его положения"⁴⁹ . Он не желал разделять власть с митрополитом. На политических позициях Алексея должны были сказаться и такие события 70-х годов, как политический крах Вельяминовых, давних союзников митрополичьей кафедры, а также позорное поведение родного брата митрополита воеводы Александра Плещея в бою с ушкуйниками под Костромой в 1375 году. На отношения великого князя и митрополита не мог не повлиять и тот факт, что правительственная деятельность Алексея сопровождалась приобретением им крупных земельных владений. Затраты на содержание митрополии быстро возрастали⁵⁰ .

Перемены в отношениях между великим князем и митрополитом ярко проявились в вопросе о выборе кандидата на митрополичью кафедру. Вопреки желанию Алексея великий князь наметил ему в преемники своего ставленника, московского архимандрита Михаила, известного в миру под именем Митяя. Желая превратить церковь в надежного союзника в борьбе за объединение Руси, великий князь в 70-е годы вынашивал планы создания "управляемой" митрополичьей кафедры. Со своей стороны стремилась к консолидации своих сил и церковь, форсируя, в частности, проведение "монастырской реформы", укреплявшей экономический и политический потенциал монастырей.

В середине 70-х годов XIV в. назревал острый конфликт между московским княжеско- боярским правительством и церковью. История "смуты на митрополии", продолжавшейся с конца 70-х до конца 80-х годов XIV в., подробно описана в литературе. Кризис в отношениях великокняжеской власти и церкви в 80-е годы XIV в., имевший далеко идущие последствия, - явление весьма сложное, его итоги нельзя оценивать однозначно и сводить лишь к поражению московского князя. Великокняжеской власти в ходе "смуты" удалось разъединить два главных отряда церковных сил - митрополичью кафедру и монастыри, политическое объединение которых наметилось при Алексее. Поначалу Дмитрий Иванович предпринял попытку овладеть митрополичьей кафедрой, возведя на нее своего духовника Михаила-Митяя. Однако, столкнувшись с недовольством широких церковных кругов, и в первую очередь авторитетных деятелей "монастырской реформы" во главе с Сергием Радонежским, великий князь вынужден был изменить курс. Он вернулся к традиционной политике сотрудничества с московскими "старцами". Вместе с тем Дмитрий Иванович принял меры, чтобы не допустить политического альянса митрополичьей кафедры и монастырей. Осенью 1382 г. он выслал из Москвы близкого к "старцам" митрополита Киприана. Его место занял возвращенный из ссылки Пимен (1382 - 1389 гг.), обманным путем получивший после смерти Митяя

⁴⁷ Пресняков А. Е. Ук. соч., с. 293.

⁴⁸ Хорошев А. С. Политическая история русской канонизации, с. 112 - 113.

⁴⁹ Голубинский Е. Е. История русской церкви. Т. 2. 1-я половина тома. М. 1900, с. 216.

⁵⁰ Веселовский С. Б. Ук. соч., с. 414.

стр. 42

в 1379 г. поставление от патриарха. Пимен не имел собственной прочной опоры и всецело зависел от князя.

Куликовская битва подняла значение Москвы как общерусского центра борьбы против ордынского ига. Патриотические настроения усиливаются ив церковной среде. Однако в силу недостаточной зрелости процесса политической централизации, а также ряда обстоятельств внешнеполитического характера митрополичья кафедра вновь перешла в руки ставленников Константинополя Киприана (1390 - 1406 гг.) и Фотия (1408 - 1431 гг.). Чувствуя глухую оппозицию со стороны церковных верхов, московский князь Василий Дмитриевич держался весьма настороженно, сохраняя по отношению к митрополичьей кафедре внешний пиетет и оказывая ей поддержку лишь в тех случаях, когда интересы сторон совпадали. Земельные владения митрополичьей кафедры в этот период не возрастали за счет великокняжеских пожалований.

Критическое рассмотрение всех имеющихся в нашем распоряжении сведений об отношениях между московскими князьями и митрополитами в XIV в. позволяет утверждать, что традиционный тезис о постоянном сотрудничестве, взаимопонимании между этими политическими силами носит умозрительный характер и не находит убедительного подтверждения в источниках. Для этого периода можно говорить лишь о выжидательном нейтралитете как преобладающей тенденции в политике митрополитов всея Руси. Откровенно промосковская позиция митрополичьей кафедры, ее активное участие в политической борьбе в период правления Алексея были для своего времени скорее исключением, нежели правилом.