После неожиданной (по времени) отставки правительства главным предметом гаданий околополитической элиты было – кого же назначит Путин премьером вместо Касьянова. Сам президент, объясняя свои мотивы, подчеркивал, что личность нового главы кабинета министров будет, мол, символизировать курс политики в последующее четырехлетие. Но такое объяснение звучит более, чем странно. Ведь программа действий на второй срок при всей ее фрагментарности была уже публично оглашена президентом 12 февраля на собрании доверенных лиц. Ясно, что никаких коренных изменений за последующие две недели перед объявлением об отставке правительства в этой программе не могло быть. Что касается кандидатуры на пост нового премьера, то им по логике вещей должен был стать только человек, целиком и полностью согласный с программой Путина, абсолютно ему лояльный, надежный и жесткий исполнитель его воли, скорее всего человек без ярко выраженного собственного лица. Такой кандидат никакой политической линии, кроме той, которую уже огласил президент, символизировать не может – ни в глазах избирателей, ни перед озабоченным Западом.

Рой Медведев на днях сострил, что при своих нынешних рейтингах президент мог безбоязненно назначить премьером даже собственного лабрадора – наподобие римского императора Калигулы, который сделал сенатором своего коня. Но, говоря серьезно, вряд ли бы Путин решился сделать премьером человека, вызывающего почти единодушную аллергию в обществе, например, Анатолия Чубайса, хотя Запад бы такой выбор бесспорно одобрил. Но каждый понимает, что наделять такого человека властными полномочиями крайне опасно. И если уж президенту видится некая смертельная опасность со стороны флегматичного Касьянова, то уж присутствие в московском Белом доме Чубайса наверняка обрекло бы Владимира Владимировича на бессоницу.

Что касается западных столиц, то там внезапная отставка российского правительства вызвала некоторый переполох. Об этом говорят не только комментарии прессы, но и откровенное заявление представителя вашингтонского Белого дома с прямой ссылкой на самого Джорджа Буша-младшего: «Президент выразил надежду, что российское правительство после выборов будет двигаться в реформистском направлении и что весь мир заинтересован в том, чтобы Россия двигалась в реформистском направлении». Комментируя это заявление, агентство «Рейтер» специально отметило, что в последнее время в Вашингтоне «растет озабоченность тем, что Кремль все больше склоняется к автократии», ущемляет свободу слова и зажимает демократию вообще. Но, думается, в руководстве США не столько опасаются укрепления личной власти Путина, сколько его возможного поворота в нежелательном для Америки направлении.

И хотя в нашей системе премьер-министр не определяет внешней политики, его влияние на расстановку внутренних сил может быть значительным. Касьянов в глазах Вашингтона олицетворял правые, прорыночные и прозападные силы, его неприятие «силовиками», укрепившимися при Путине, было известно Поэтому слова Буша можно понимать как предостережение российскому президенту, что назначение премьером «силовика» нежелательно, а выдвижение «либерала» очень даже предпочтительно.

Нам эти опасения Вашингтона по большому счету представляются сильно преувеличенными. Что Владимир Путин в целом также как и Касьянов, все эти годы вел прозападную внешнюю политику, а во внутренней социально-экономической политике придерживался выгодного для Запада неолиберального курса, вызывает сомнения лишь у тех, кто не видит фактов или не хочет смотреть им в глаза. Что российский президент вдруг поддастся давлению некоего внутрикремлевского лобби бывших и нынешних кегебистов и развернет свою политику на 180 градусов – этого в Вашингтоне в данное время вряд ли кто серьезно ожидает. Тем не менее, намекнуть на приемлемость для США кандидатуры, скажем Алексея Кудрина и неприемлемость Сергея Иванова – такой жест можно считать актом перестраховки от неожиданностей со стороны единственного полноценного ядерного соперника. Не надо забывать, что по нашей конституции премьер автоматически становится президентом, если последний почему либо выходит из игры. Поэтому для Вашингтона лучше иметь на этот случай в Москве «своего» Кудрина», чем «подозрительного» Иванова.

Выбор, сделанный Путиным, показывает, что, хотя намеки Буша ему не совсем безразличны, он все же больше всего заботится о том, чтобы «достроить вертикаль», т.е. сделать собственную власть неограниченной. Это и есть, конечно, главная причина отставки Касьянова, который, опираясь на мощную бюрократическую машину и связи с олигархией, сохранял все же значительный элемент самостоятельности. Выстроив предварительно губернаторов и две палаты парламента по централизованному ранжиру, президент теперь принялся перестраивать по собственному вкусу кабинет министров.

На современном политическом языке это называется «административной реформой», что при желании позволяет ее подвести под критерии приятного Западу «реформистского направления». На словах – ликвидация излишних бюрократических звеньев, приближение государственного аппарата к нуждам населения и бизнеса, борьба с коррупцией и взятками. На деле же – перетряска кадров, изгнание с выгодных и доходных должностей нежелательных «чужих» личностей, назначение туда «своих», лояльных, причем вовсе не обязательно подобранных по деловым, а не клановым признакам. В последнее время было много разговоров о грядущем переделе собственности. Поговорим о нем и мы немного ниже. Но не случайно президент считает «административную реформу» приоритетной. Это значит, что начнется второй срок Путина именно с передела власти, потому что от этого зависит успех всех других переделов, в том числе собственности и личного богатства. Как говаривал Ленин, примат политики над экономикой – азбука марксизма. А нынешние правители России, отбросив социально-классовое содержание марксизма в котором их долгие годы воспитывали при советской власти, прекрасно усвоили и проводят в жизнь разработанную тем же марксизмом стратегию борьбы за политическую власть.

Одно из других объяснений отставки Касьянова это желание Путина «окончательно расстаться с наследием Ельцина». В смысле перетряски кадров это, конечно, верно. Касьянова всю дорогу изображали как ставленника ельцинской «семьи», как человека, навязанного Путину Ельциным и его окружением с обязательством держать его в премьерах не то два, не то четыре года. Но ведь сам Путин был практически навязан российскому обществу именно Ельциным. Иначе говоря, чтобы избавиться от «ельцинского наследия» нынешний президент должен был бы начать с себя, сам уйти в отставку.

Но избавление от старого наследства не сводится к полному обновлению правящих кадров. Для этого требуется и коренная смена политического курса. Но разве в этом состоит генеральный план Путина? Ведь практически все реформы, проводимые при нем и включенные в программу на второй срок, либо начались, либо были задуманы при Ельцине и исходили от его окружения. Так, реформу электроэнергетики стал осуществлять еще Чубайс, назначенный главой «РАО ЕЭС» Ельциным в 1998 году. Жилищную реформу первым провозгласил Борис Немцов, будучи в 1997 году заместителем премьера при Ельцине. Реформы газовой отрасли требовал тогда же еще Всемирный банк, и ельцинское правительство с этим соглашалось, да помешал Рем Вяхирев, поддержанный в Думе коммунистами.

Налоговая реформа, главным содержанием которой является понижение бремени налогов на бизнес и перенесение их на основную часть населения, всегда была одним из главных лозунгов правых партий с середины 90-х годов. Это отнюдь не выдумка Грефа, только при Путине и Грефе ее стали более рьяно проводить в жизнь. То же касается платности медицины и образования. Все это заимствовано без принципиальных изменений из программы Ельцина и Ко, одобренной Валютным фондом и Вашингтоном десять лет назад. Путин только внешне представляется прямой противоположностью Ельцину – и физической статью, и гладкой речью, и вкрадчивыми манерами. Но в политическом плане между ними различий мало. Перефразируя старую формулу, Путин это Ельцин сегодня.

Собирается ли Путин отказываться от этой политики после выборов? Отнюдь нет. Как он сам объяснил, с реформами надо торопиться и драгоценного времени не терять. И если выборы будут выиграны с преимуществом, как обещано, в 70-80 процентов, то это будет считаться практически единодушным вотумом в поддержку ельцинского курса и всенародным мандатом на его продолжение.

Мешал ли Касьянов проведению такой политики? Конечно же, нет. В пользу Михаила Михайловича надо отметить, что он не был авантюристом и, обладая определенным профессионализмом в сфере экономики и особенно финансов, он не торопился с осуществлением некоторых реформ, которые считал плохо подготовленными. Будучи монетаристом, он свято верил в необходимость осторожной финансовой политики, в то, что профицит бюджета, данный ему практически свыше спонтанным экономическим ростом и высокими ценами на нефть, не надо расходовать, а лучше сберегать на черный день, отнимая от текущего потребления народа и государства. В этом проявлялась его монетаристская ограниченность. Но она была выгодна Путину, как политику, т.к. позволила несколько попридержать непопулярные реформы перед выборами, растягивать их во времени, делать так, чтобы они не ощущались народом как шоковая терапия. Это способствовало повышению президентских рейтингов. По большому счету, Касьянов вполне устраивал президента – во всяком случае до поры до времени.

Борис Кагарлицкий на днях высказал мнение, что мы еще пожалеем о времени, когда премьером был «Миша Касьянов». И он, наверно, прав в том смысле, что при премьере, подобранном по принципу «чего изволите», можно ожидать рецидивы авантюризма типа гайдаровского или чубайсовского, который неминуемо ведут к экономической катастрофе. Когда Касьянов вместе с Грефом противились требованию Путина ускорить экономический рост, они боялись перегрева экономики, усиления инфляции и новой финансовой нестабильности, чего не понимал и не хотел понимать советник президента Андрей Илларионов. Но если новый премьер примет к исполнению рецепты ускоренного роста посредством безотлагательных реформ электроэнергетики, железных дорог и жилищно-коммунального хозяйства, а также идеи Грефа о переложении бремени налогов с бизнеса на население, то это будет равносильно очередному экономическому самоубийству. При Касьянове мы были от этого в какой-то мере защищены. У его преемника таких сдерживающих центров может не оказаться.

Главной отрицательной стороной Михаила Касьянова была его близость к некоторым старым олигархическим группам. Постепенно выявилось и его определенное стремление защищать их интересы от грозящего передела собственности и сфер влияния со стороны новых группировок, набиравших силу при Путине. На этой почве произошло его первое столкновение по конкретному материальному вопросу с президентом – битва за «Славнефть».

Напомним, что это была одна из последних российских нефтяных компаний, не отданных в 90-х годах за бесценок олигархам ельцинского времени. В начале путинского президентства 75 процентов ее акций принадлежало российскому государству и еще 11 процентов – Беларуси. Когда в 2002 году встал вопрос о ее приватизации заинтересованность в приобретении контрольного пакета выразил «Межпромбанк», связанный с петербургской финансовой группой Сергея Пугачева, близкой к Путину. Однако, Касьянов воспротивился этим намерениям. Как премьер, он распорядился назначить президентом «Славнефти» человека, находившегося в тесной связи с Романом Абрамовичем, что фактически предопределяло исход борьбы. Но «Межпрромбанк» не сдавался и пошел на силовой захват штаб-квартиры компании в Москве, действовал через суды и т.д. Компания несколько раз физически переходила из рук в руки, но в конечном счете ее купил синдикат

«Сибнефти» Абрамовича) и «ТНК» (Фридмана-Вексельберга). Через некоторое время половина акций «Славнефти» перешла к британской «БП», вкупившейся в «ТНК». В этой истории Касьянов выступил как прямой противник передела нефтяной отрасли в пользу новых групп и, можно сказать, наступил на пятки президенту, который, хотя и не прямо, покровительствовал питерскому банку.

Второй, более крупный конфликт, возник в 2003 году в связи с делом «ЮКОСа», в котором Касьянов несколько раз публично выступил в защиту арестованного олигарха Михаила Ходорковского что вызвало категорическое требование со стороны президента «прекратить истерику». При первом же зондаже со стороны американской «ЭКСОН-МОБИЛ» о возможном приобретении части «ЮКОСа» Касьянов выразил принципиальное согласие, что вызвало недовольство президента, заявившего, что такие вопросы надо обсуждать непосредственно с ним. В результате не только сделка с американской компанией была задвинута в дальний ящик, но даже уже состоявшееся слияние «ЮКОСа» и «Сибнефти» формально одобренное правительственными инстанциями, было провалено. В этом деле Путин ясно продемонстрировал премьеру, кто в России хозяин и имеет право распоряжаться нефтяным бизнесом.

С отставкой же Касьянова всякое организованное сопротивление правительства действиям Кремля против группы Ходорковского можно считать подавленным. Но теперь вопрос стоит шире: как конкретно распорядится Путин судьбой «ЮКОСа» и в чем дальше будет выражаться политика президента в отношении олигархов. Несомненно, что преследование Ходорковского получило широкую поддержку рядовых избирателей и способствовало росту рейтинга Путина в предвыборных опросах. Но использует ли он эту поддержку для наступления на олигархический капитал в целом или же ограничится, по выражению Михаила Леонтьева, «необходимым минимумом репрессий»?

Судя по тому, как президент относится к проектам изъятия нефтяной ренты, он не намерен производить в этой сфере каких либо революций. Путин несколько раз подчеркивал, что не собирается пересматривать итоги приватизации, а будет действовать выборочно – против отдельных компаний, которые, как выразился, например, Евгений Примаков, «грубо лезут в политику». Судя по всему, принцип «минимальных репрессий» устраивает класс российских крупных капиталистов, т.к. он не ставит под сомнение самые основы олигархического строя в экономике. Роман Абрамович может по-прежнему тратить нефтяную ренту на покупку яхт и зарубежных футбольных команд покуда он безоговорочно слушается команд из Кремля. Виктор Вексельберг может продолжать присваивать ту же ренту и наживаться заодно на экспорте алюминия, если проявляет свой «патриотизм» скупкой пасхальных яиц Фаберже на благо Родины и собственной семьи.

Вообще, если не считать Бориса Березовского и Владимира Гусинского, которые слишком расширительно трактовали свое право вмешиваться в политику и критиковать президента, наши олигархи, получившие государственную собственность при Ельцине задаром, отнюдь не бедствовали и при Путине. Даже совсем наоборот, бум на фондовом рынке в последние годы, приведший к учетверению общей капитализации российских крупных компаний, намного увеличил и личные богатства олигархов. Несколько лет назад американский журнал «Форбс», ведущий учет крупнейшим богатеям мира, насчитывал в своем списке менее десятка российских миллиардеров. А в только что опубликованном новом списке того же журнала за 2004 год числится уже 25 российских персон с личным состоянием более миллиарда долларов – от Михаила Ходорковского с его 15-ю миллиардами и Романа Абрамовича с 11 миллиардами до угольно-металлургического магната Александра Абрамова и председателя совета директоров «МДМ-банка» Сергея Попова – у каждого по миллиарду долларов. Интересно, что как у сидящего в тюрьме Ходорковского, так и у свободно бродящего по белу свету чукотского губернатора личные капиталы только за последний год выросли почти вдвое – у первого с 8 до 15 миллиардов, у второго – с 5,7 до 10,5 миллиарда.

Что будет дальше с этими капиталами? Скорее всего – ничего. При всех выборочных репрессиях и преследованиях пока государство не отняло даже у провинившихся олигархов ни доллара. Принадлежавший Березовскому контрольный пакет ОРТ выкупил Абрамович и безвозмездно передал государству. Но в собственности лондонского беглеца остались издательские дома и несколько центральных газет. Гусинский вынужден был отдать «НТВ» за долги «Газпрому», но продолжает вещать на Россию из-за границы. Пакет Ходорковского в «Менатеп груп», а следовательно и в «ЮКОСе» арестован властями, но не конфискован. И вообще ни одной конфискации у олигархов до сих пор не было.

Почему? Может быть, потому, что власть не хочет создавать прецедента изъятия нечестно нажитой собственности. Такой прецедент может отразиться на будущем тех олигархов, которые завладеют вновь приватизируемыми электростанциями, железными дорогами, газовыми компаниями, военными заводами, лесными богатствами, землей, водой – всем, что власть собирается раздать старым и новыми богачам во второй срок Путина. Затвердить неприкосновенность этой вновь обретенной частной собственности очень хочется – чтобы неповадно было, как в 1917-м, отнимать и делить.

А как же с массовым переделом собственности? Думается, что вновь избранный президент все же найдет способ отобрать у группы Ходорковского контроль над «ЮКОСом». Ведь группе этой ясно дано понять из Кремля – назад в Россию им дорога заказана. Найдется и законный способ – то ли в обмен на освобождение из тюрьмы, то ли в порядке компенсации за неуплаченные налоги, похищенные у государства средства и т.д. Найдутся и покупатели отобранного имущества – и среди новых магнатов, выросших при Путине, и из иностранных инвесторов.

Недаром так бурно аплодирует российскому президенту глава крупнейшей американской инвестиционной компании «Хермитедж кэпител менеджмент» Уильям Браудер, назвавший Путина «Святым Владимиром» за процветающий фондовый рынок и за защиту от местных «коррумпированных громил», типа Ходорковского. Не подавится от несварения и «ЭКСОН-МОБИЛ» или иная американская нефтяная компания, если после всех перипетий с «ЮКОСом» власти его все же продадут по сходной цене за рубеж. Если кто на Западе и обвиняет Путина в том, что он строит «капитализм со сталинским лицом» (как выразилась «Вашингтон таймс», то рядового американского оллигарха это нисколько не смущает. Страна, где нефтяная прибыль втрое больше, чем в Америке, их вполне устраивает.

Не исключено, конечно, что в дополнение к группе Ходорковского власть захочет потрясти еще кого-то из олигархов – чтобы не зазнавались и больше уважали. Но это не изменит сути режима – государственно-олигархического, в котором ни стабильного экономического роста, ни народного благосостояния, ни подлинной независимости от богатого Запада быть не может.