Рейтинг
Порталус

А. Н. САХАРОВ. РУССКАЯ ДЕРЕВНЯ XVII В. ПО МАТЕРИАЛАМ ПАТРИАРШЕГО ХОЗЯЙСТВА

Дата публикации: 30 декабря 2016
Автор(ы): Ю. А. ТИХОНОВ, З. К. ЯНЕЛЬ
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: ЭКОНОМИКА РОССИИ
Источник: (c) Вопросы истории, № 7, Июль 1967, C. 169-172
Номер публикации: №1483104839


Ю. А. ТИХОНОВ, З. К. ЯНЕЛЬ, (c)

М. Изд-во "Наука". 1966. 230 стр. Тираж 1400. Цена 91 коп.

 

Аграрная история России XVII в. не относится к темам, обойденным вниманием советских исследователей. Ей посвящен ряд специальных работ, не говоря уже о том, что во всех дискуссиях, касавшихся проблем перехода России от феодализма к капитализму, XVII век фигурирует как наиболее "спорный". В современной исторической литературе высказываются различные точки зрения на роль и место XVII в. в генезисе аграрного капитализма, следовательно, на сущность аграрных процессов того времени, на степень развитости "новых явлений". Был ли XVII в. начальной гранью генезиса капитализма? А может быть, эта грань должна быть отнесена к более позднему (XVIII в.) или к более раннему (XVI в.) времени? Спорные проблемы обладают притягательной силой. Проявлением неослабевающего интереса к истории русской деревни XVII в. является монография кандидата исторических наук А. Н. Сахарова.

 

Источниковедческую базу работы составляют материалы хозяйства патриарших вотчин, преимущественно приходно-расходные книги. Основная часть патриарших владений, разбросанных по 23 уездам, находилась в центре Русского государства. Таким образом, источники относятся к тем областям Руси, о которых известно меньше, чем, скажем, о черносошном Севере. Автор анализирует судьбы крестьянства и крестьянского хозяйства сквозь призму вотчинных

 
стр. 169

 

документов. Он поставил своей целью представить рассматриваемые им явления как диалектическое единство и борьбу крепостнических и антикрепостнических тенденций, справедливо полагая, что наличие этих тенденций отражало основное противоречие деревни того периода. Крепостнические тенденции автор находит там, где наблюдалась тяга к барщинному хозяйству, ведшему к усилению внеэкономического принуждения, к закрепощению крестьян; антикрепостнические - там, где нарушалось барщинное хозяйство, ослаблялась личная зависимость крестьянина и утверждалось его собственное хозяйство (стр. 16). Мысль правильная, но, вероятно, сначала следовало указать на экономический источник крепостничества и антикрепостничества. Если таким источником крепостнических тенденций было собственное господское хозяйство, То экономическим носителем антикрепостнических тенденций в деревне могло быть только крестьянское хозяйство. По-видимому, такое уточнение должно соответствовать основной идее автора (стр. 229).

 

Интересна, по нашему мнению, трактовка объективных последствий антикрепостнических тенденций, которые, "не являясь сами по себе отрицанием феодализма", вели к "созданию почвы для развития буржуазных отношений" в будущем (стр. 16). Действительно, ни перевод с барщины на денежный оброк, ни аренда пустующих земель на льготных условиях, ни право жить вне пределов вотчины нельзя рассматривать как явления, выходящие за рамки феодализма. По-видимому, в XVII в. антикрепостнические тенденции не были тождественны антифеодальным. Ведь крепостничество - лишь одна из форм феодальной зависимости, а борьба против крепостничества не всегда означает борьбу против феодального строя как такового. Однако автор обращает внимание на генетическую связь явлений буржуазного типа с антикрепостническими тенденциями уже в XVII веке. Именно там, где антикрепостнические явления выражены наиболее четко, процесс имущественной дифференциации крестьянства вплотную подходит к социальному расслоению, именно там замечается переход крестьянских зажиточных хозяйств к расширенному воспроизводству, в частности, наряду с потребительской арендой появляется предпринимательская, а наряду с ростом товарного земледелия отмечается стремление состоятельных крестьян к употреблению найма.

 

Идея противоборства крепостничества и антикрепостничества проходит через всю работу. Автор вскрывает зависимость эволюции форм ренты, отходничества, крестьянской аренды, найма и категорий крестьянства от характера и исхода борьбы этих полярных сил. Главную арену столкновения интересов феодалов и крестьянства А. Н. Сахаров правомерно видит в борьбе за форму и размеры ренты. Проблема географического распределения барщины и оброка, их соотношения еще мало разработана. Поэтому, несомненно, важны данные о размежевании патриарших владений в зависимости от характера повинностей. Если в начале XVII в. доминировали изделье и натуральные оброки, а денежные повинности не были зафиксированы, то в конце столетия натуральные повинности перестают существовать в чистом виде. Больше того, население сел и деревень, особенно тесно связанных с рынком (за исключением Московского уезда), добилось перевода на денежный или денежно-продуктовый оброк. Разделение вотчин на барщинные и оброчные совершалось на фоне общего роста размеров повинностей. Представляются вполне аргументированными мысли автора о причинах изменения форм ренты по отдельным микрорайонам и о влиянии денежного оброка на перемены в крестьянской жизни.

 

Спорным кажется здесь другое. Характеризуя тенденцию к вытеснению барщины унифицированным денежным оброком, А. Н. Сахаров пишет, что эта эволюция, говоря словами К. Маркса, есть эволюция от "крепостничества с барщинным трудом" до "простого оброчного обязательства" (стр. 65). Безусловно, этот тезис К. Маркса, имеющий в виду общее направление развития и возможный его результат (у К. Маркса: может смягчаться до...), применим и к России XVII века. Безусловно, отношения между оброчником и феодалом существенно отличались от порядков в барщинном хозяйстве: оброчник не только хозяйственно более "самостоятелен", он и лично менее зависим от собственника земли, чем барщинник. Но что такое марксово "простое оброчное обязательство"? Это цензива во Франции, это крестьянский либеллярный договор в Италии XIII-XIV вв., то есть отношения между феодалом и крестьянином, в которых экономические элементы решительно преобладают, а внеэкономическое принуждение в виде личной зависимости вообще отсутствует. В России же, стране со значительным удельным весом

 
стр. 170

 

барщинного производства, с общегосударственным крепостническим законодательством и трансформацией личной зависимости в сторону рабства, эволюция оброчного хозяйства не получает логического завершения. Эту незавершенность эволюции оброчного хозяйства вследствие противодействия крепостничества было бы интересно проанализировать. Автор, проследив лишь общее направление эволюции и отведя усилению крепостнического гнета роль "своеобразной лакмусовой бумажки", испытывавшей "на прочность крестьянские хозяйства..." (стр. 122), недооценил в отдельных случаях значение крепостнической системы как главного фактора феодального консерватизма, противодействовавшего прогрессивным, антикрепостническим тенденциям.

 

В тесной связи с метаморфозой ренты находится генезис наемного труда, чему в книге посвящена отдельная глава. Она представляется нам кое в чем спорной. Для первой половины XVII в. А. Н. Сахаров различает наем патриаршей вотчиной свободных деловых людей и своих крепостных крестьян (если мы правильно поняли; из текста не всегда ясно, имеются ли в виду только патриарший крестьяне или крестьяне и других феодалов). Не вызывает возражений утверждение, что "действительно свободные люди" осуществляли "реальный, а не эфемерный наем" (стр. 95), а наемный труд крепостных лишь условно можно называть наемным, поскольку он приводил к расширению различных видов изделья, пусть и под прозрачным покровом "оплаты" (стр. 94). Но во второй половине XVII в., продолжает автор, с тех пор как дифференциация патриарших вотчин под воздействием товарно-денежных отношений придала части вотчин оброчное направление, а другой части - барщинное, в барщинных владениях усиленно развивается собственное господское хозяйство. Следствием роста домовой запашки явилась нехватка рабочих рук, поэтому кафедра практикует привлечение крестьян оброчных сел и деревень к работе в господском хозяйстве барщинных вотчин, одновременно усиливая эксплуатацию барщинников. Обязанность поставлять работников и желание избавиться от нее привели к появлению категории людей, работавших "из найму" вместо оброчников. Автор полагает, что появление категории таких "работников" сопровождалось процессами, "указывающими в направлении буржуазного развития" (стр. 228). Буржуазное направление применительно к найму может означать лишь капиталистическое направление. По-видимому, автор именно это имел в виду, так как по поводу разновидности работничества, связанной с извозной повинностью, он пишет, что вызревающий под феодальной оболочкой наем представляет "предкапиталистический наем, поскольку здесь наличествуют черты как феодальных, так и развивающихся буржуазных производственных отношений" (стр. 114).

 

Нам такое направление эволюции найма не представляется очевидным. В явлении работничества есть две стороны. Прежде всего отношения крестьянина-оброчника с патриаршим хозяйством. Требование трудовой повинности с оброчника есть типично феодальное требование и, более того, одно из крепостнических препятствий на пути к "простому оброчному обязательству". Как рецидив крепостничества его рассматривает и А. Н. Сахаров (стр. 106). Но крепостническая суть этого требования не изменится от того, что оброчник пошлет вместо себя наймита. Другая сторона - отношения оброчника с нанятым им работником. Самая возможность найма, в частности, односельчанина, конечно, отражает наличие имущественной, а может быть, и социальной дифференциации в оброчных владениях. Поскольку такой наем есть сделка независимых друг от друга в личном отношении сторон (от возможности кабальных отношений мы в данном случае отвлекаемся), постольку можно сказать, что мы имеем дело с одной из форм свободного найма. Но связан ли капиталистический наем с этой формой генетически? Не думаем. Для превращения такого найма в капиталистический оброчник должен выступить как представитель капитала, что, вообще говоря, в оброчных условиях реально. Нужно, далее, чтобы потребление рабочей силы наймита стало процессом создания капиталистических отношений, процессом самовозрастания стоимости. В работническом же найме "самовозрастает" лишь феодальная рента, причем процесс протекает не в хозяйстве крестьянина, а в хозяйстве феодала, что с точки зрения перспектив развития особенно важно. Поскольку росту барщинного хозяйства имманентно присущ рост личной зависимости, вся тенденция "работнической" формы найма может выглядеть лишь крепостнической. Нам не совсем ясно также, по какому принципу построен автором ряд, Иллюстрирующий этапы, эволюции подневольного труда в вольный: "от

 
стр. 171

 

"домового работничества" к "работникам-специалистам" и далее к оброчным наемным людям, какими, по-видимому, являлись вольнонаемные "работники" и "деловые люди" (стр. 111). Каждая из этих категорий наймитов отражает разные, хотя и сосуществующие процессы, но не звенья одной цепи, а потому доказывать эту линию развития не может.

 

Заслуживает внимания раздел об эволюции отдельных категорий крестьянства. Особенно интересна трактовка бобыльства. Зародившееся как категория маломощного крестьянства, несшего денежный оброк, оно сливается на протяжении XVII в. с оброчным крестьянством не только в хозяйственном, но ив юридическом отношении.

 

Основой эволюции этой категории служило изменение форм эксплуатации: переход от барщины и натурального оброка к денежному (стр. 170). Концепция А. Н. Сахарова тем более заслуживает внимания, что о социально- экономическом облике бобыльства у нас имеется весьма обширная литература. Таким образом, перед нами книга, которая интересна как тем, что представляется в ней спорным, так и тем, что, на наш взгляд, бесспорно. Исследователи проблем истории русского крестьянства XVII в. и генезиса капитализма в России не смогут пройти мимо идей, выдвинутых в монографии А. Н. Сахарова.

Опубликовано на Порталусе 30 декабря 2016 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама