М. Московский рабочий. 1989. 173 с.

Богатейшая мировая литература об Иване Грозном пополнилась новой научно- популярной биографией царя. Доктор исторических наук, профессор Московского историко-архивного института В. Б. Кобрин, давно изучающий историю России эпохи средневековья, в ясной, доходчивой форме излагает события времени правления Ивана Грозного, характеризует его личность, окружение. Особо хотелось бы выделить яркий этюд о детстве Грозного. Автору удалась характеристика административного аппарата, реформ, предпринятых царем в 50-е годы.

стр. 171

Интересна попытка автора использовать при воссоздании социально-психологической атмосферы русского общества XVI в. такой источник информации, как дошедшие до нашего времени в летописях и записках иностранцев или же реконструируемые автором слухи. Так, по словам Г. Штадена, ведущую роль в организации опричнины играл брат второй жены Грозного - черкесский князь Салнук-мурза (в крещении Михаил Темрюкович Черкасский), что, однако, противоречит другой версии, известной по Пискаревскому летописцу: царь прислушался к совету В. М. Юрьева и А. Д. Басманова. Кобрин же считает, что в этих сведениях есть "общее рациональное зерно", поскольку, по его мнению, речь идет "об одной и той же группе - родичах двух первых жен царя" (с. 69). Автор не предпринимает попытки проверить эти слухи по другим источникам. Его допущение представляется нам неправомерным, родичи царя происходили из настолько разных социальных сред, что зачислять их в одну группу лишь на основе свойства затруднительно. Стремительное же возвышение Басманова в период подготовки опричнины говорит в пользу мнения автора Пискаревского летописца. Михаил же Темрюкович стал играть заметную политическую роль лишь в 1570 году.

Еще большие сомнения вызывает апелляция к челобитной, якобы поданной участниками Земского собора 1566 г. и содержавшей просьбу об отмене опричнины. На основе этой вполне достоверной гипотезы автор воссоздает закулисные события: "Не исключено, что возник слух: царь и сам хотел бы покончить с опричниной, но нужен повод" (с. 73). Тем самым Кобрин отказывает членам Собора, в основном земским людям, в возможности иметь собственное мнение и выступить с ним перед царем. Думается, что автор переоценивает верноподданнические настроения боярства, дворянства и купечества и их страх перед государем.

В рецензируемой книге широко используются записки иностранцев. Автор считает авантюристов-наемников настолько лишенными морали, что они, в частности Штаден, не стыдились "никаких, самых мерзких своих поступков", не пытались как-то себя приукрасить (с. 84). В действительности наемники явно преувеличивали свои "подвиги", стремились приукрасить себя, поразить своих читателей и возможных будущих сотоварищей легкостью обогащения в "дикой, варварской" стране. Нужно, по-видимому, более критически оценивать разнообразные сообщения иностранных наемников, в которых немало было хвастливых россказней.

К сожалению, Кобрин не использовал такие богатые информацией источники, как посольские книги. Автор как бы абстрагируется от международной обстановки, в которой жила страна при Грозном, от войн, в которые она была вовлечена отчасти и амбициями царя. Кобрин, конечно, упоминает о Ливонской войне, пишет и о ее целях - завоевании Ливонии и возвращении "русских" земель Великого княжества Литовского, - правда, во вполне традиционной для советской науки формулировке: "Воссоединение... украинских и белорусских земель и присоединение Прибалтики" (с. 137).

Но в книге идея взаимосвязи внутренней и внешней политики Грозного не только не стала лейтмотивом, как это было, например, в работе Р. Ю. Виппера, но и вообще не прозвучала с той серьезностью, которой она достойна. Автор отказывается от принятой - и совершенно правильной (как обнаруживает анализ посольских книг, связанных с Великим княжеством Литовским) - идеи, будто Алексей Адашев был сторонником войны с Крымским ханством. По мнению Кобрина, и Адашев, и И. М. Висковатый выступали с идеей войны на западе. К сожалению, автор не касается литературы вопроса, в том числе и зарубежной, - а на эту тему писали С. М. Соловьев, Н. И. Костомаров, Я. С. Лурье и такие исследователи, как Г. Эрне, В. Кирхнер, Н. Ангерманн, Э. Тиберг, Ф. Кемпфер, Г. Штекль, Зб. Вуйцик и др.

У всех вышеперечисленных авторов сложилось, как мы полагаем, более правильное представление о внешнеполитической программе Адашева - Висковатого. Ради уточнения добавим, что и тот, и другой были последовательными сторонниками мирных отношений России с Великим княжеством Литовским, что послужило главной причиной не только опалы Адашева в 1560 г., но и казни Висковатого в 1570 году. В 1560 г. обнаружилось, что утопическая программа "вечного мира" с Литовским княжеством привела к вовлечению последнего в Ливонскую войну, а в 1570 г. выяснился полный крах планов царя, связанных с этой войной.

стр. 172

Поскольку автора не занимают вопросы международных отношений, он практически не касается и темы о причинах Ливонской войны. Между тем их анализ совершенно необходим в связи с общей концепцией деятельности Грозного, который руководствовался идеей о Ливонии как своей вотчине, ступеньке к обладанию всей "вселенной" (что провозглашало знаменитое "Сказание о князьях владимирских"). Объективно же война за Ливонию была борьбой за выход к Балтике. Если бы победила программа А. Ф. Адашева - развития мирных экономических связей со странами Северной и Северо-Восточной Европы - или если бы Ливонская война была успешной для России, она бы намного ускорила процесс развития страны, раньше было бы ликвидировано отставание в области экономики, в частности покрыт дефицит цветных и благородных металлов, как это было во время знаменитого Нарвского плавания 1558 - 1581 годов.

В реальности же борьба за упрочение международного престижа - таково объективное значение "титулатурной войны" России и Великого княжества Литовского, а позднее Речи Посполитой - сопровождалась аналогичной борьбой внутри страны. Царь по титулу, Грозный не располагал теми прерогативами, которые имел любой неограниченный монарх средневековья, в особенности раннего. Ему долго не удавалось пользоваться всей полнотой власти именно в области международных отношений. Социально-политическая борьба осложнялась тяжкими условиями длительной Ливонской войны, что придавало ей особую остроту.

В книге есть блестяще написанный очерк об И. П. Федорове, верном слуге Иване IV, погибшем мучительной смертью в сентябре 1568 г. (с. 76). Он был обвинен в желании захватить царский престол. Речь шла, конечно, о другом, а именно о неосторожном вмешательстве Федорова в вопросы, находящиеся в компетенции царя - во внешние сношения, когда он осенью 1562 г. в качестве наместника Ливонии вступил в самостоятельные переговоры с верховным командующим литовским войском Г. Ходкевичем, пообещав ему посредничество и ходатайство перед царем об установлении мирных отношений с Великим княжеством Литовским, так как был вполне уверен в их целесообразности и успешном исходе своего ходатайства перед царем. И второй пример. Когда в 1570 г. обнаружился полный крах литовской политики, в мясорубку Грозного попали все участники переговоров с Великим княжеством Литовским - и печатник Висковатый, и посольские дьяки А. Васильев и др., и казначей Н. А. Фуников, и вдохновитель опричнины, активный деятель переговоров кануна опричнины зимы 1563 - 1564 гг. и верный сподвижник царя - Басманов, и многие другие.

Данные посольских книг не позволяют согласиться с Кобриным, который в качестве характерных черт личной власти, в том числе и Грозного, выделяет тотальный террор, произвольный выбор жертв, демагогию. Жертвы Грозного - это сторонники другой внешнеполитической ориентации и концепции, люди, считавшие признание титулатуры царя менее существенным делом, чем упрочение давних и традиционных связей с большей частью населения Великого княжества Литовского.

Мы не знаем и, к сожалению, никогда не узнаем, во что обошлась России Ливонская война: в 1626 г. сгорели все материалы финансового ведомства, но мы знаем, во что обошлись все войны времен Грозного русскому и другим народам России. Об этом, как о результатах опричнины, очень ярко пишет и Кобрин. Его пафос в рассказе о садистских зверствах, выделяющихся на фоне "стандартных" жестокостей XVI в.¹ , может разделить, конечно, каждый исследователь того времени. Однако концепция опричнины, принятая Кобриным и восходящая к С. Б. Веселовскому и А. А. Зимину, уязвима. По- видимому, более прав в понимании ее сущности Виппер² , удостоившийся нелестной, но в целом верной оценки автора (с. 9 - 10).

Опричнина - это временная мера, предпринятая царем, чтобы создать альтернативное от традиционного боярского войско с карательными функциями, чтобы поднять Россию "на дыбы" ради продолжения любой ценой войны, которая должна была прибавить блеску имени царя и включить еще одну вотчину в состав его владений. Последствия введения опричнины в сфере социальных отношений хорошо известны. Произошла ликвидация последнего удела, завершена борьба с остатками самостоя-

¹ См. Зимин А. А., Хорошкевич А. Л. Россия времени Ивана Грозного. М. 1982.

² Виппер Р. Ю. Иван Грозный. М. 1922 (1942, 1944).

стр. 173

тельности Великого Новгорода и церкви, полной деформации подверглась структура землевладения, усилился налоговый гнет (Кобрин пишет даже о "ярме", указывая огромность той суммы, которую должна была заплатить земщина царю за "подъем" - отъезд в Александрову слободу - 100 тыс. руб.) (с. 67).

Книга принадлежит к популярному сейчас жанру исторической публицистики, элементы которого складывались и ранее, - стоит вспомнить критические выступления Веселовского против позорного романа Костылева, подтекст монографий Зимина. Автор говорит о Грозном в полный голос. Его книга откровенно полемична. Он отвергает и наивный монархизм Н. М. Карамзина, и холодную апологию государства в работах Соловьева, и выхолощенность преданного, как он полагает, закономерностям истории С. Ф. Платонова, он разделяет лишь пафос негодования Веселовского.

На мир XVI века автор смотрит с позиций борца против всех и всяческих тираний. Культ Грозного в эпоху сталинщины, его причины, смысл, формы и цель - вот одна из ведущих линий книги Кобрина, придающая ей особую злободневность и популярность. Кобрин видит смысл культа Грозного в закономерностях развития и функционирования личной власти. Однако концепция "личной власти", сформулированная им, как нам представляется, не вполне соответствует деятельности Грозного: думается, что вряд ли можно напрямую осовременивать его террор. В пылу борьбы со сталинским культом Грозного автор никак не может избавиться от этого давления. Если некоторые предшественники Кобрина проводили аналогии с Грозным со знаком "плюс", то Кобрин делает это со знаком "минус", допуская во многих случаях перехлест (кроме указанного выше, отметим также и его позицию по отношению к городской политике Грозного).

Но как бы то ни было, книга Кобрина - попытка возрождения морального принципа в изучении истории, восстановления прав человека прошлого на наше сочувствие и сопереживание. В этом автор продолжает гуманистические традиции русской и советской литературы. Специалисту же книга будет интересна, поскольку заставит еще раз задуматься о нерешенных проблемах трагического времени Грозного.