Издание второе, исправленное и дополненное. Бурят-Монгольский научно-исследовательский институт культуры. Бурят-Монгольское книжное издательство. Улан-Удэ. 1954. 496 стр. Тираж 5000. Цена 26 руб. 50 коп.

В 1951 г. вышло в свет первое издание рецензируемого тома¹ . Выход в свет обобщающего труда по истории бурят-монгольского народа, подготовленного в основном бурятскими учеными, был тепло встречен советской общественностью, справедливо оценившей этот труд как серьезный вклад в советскую историческую науку. История бурятского народа была изложена в нем в тесной и неразрывной связи с историей русского и эвенкийского народов. Это был совершенно новый, действительно научный подход к проблемам исторического прошлого бурятского народа.

Готовя второе издание книги, авторский коллектив (А. П. Окладников, Г. Н. Румянцев, Ф. А. Кудрявцев, И. А. Асалханов, Н. Д. Шулунов, П. Т. Хаптаев) и коллегия редакторов (В. И. Дулов, С. Д. Дылыков, П. Н. Матханов, А. П. Окладников, С. А. Токарев, П. И. Хадалов, П. Т. Хаптаев, В. И. Шунков) много и добросовестно поработали над тем, чтобы устранить недостатки первого издания. И надо сказать, что новое издание книги во многих отношениях выгодно отличается от первого. В этом труде систематически, в научно-популярной форме излагается история страны с древнейших времен до февральской буржуазно-демократической революции включительно.

Очень ценно, что в работе не только обобщаются материалы опубликованных трудов, имеющих отношение к истории бурят-монгольского народа, но и широко привлекаются неопубликованные источники Центрального государственного архива БМАССР, Госархива Иркутской области, Архива Академии наук СССР и др. (главы II, III, IV, XI, XII, XIII и др.)

Значительно оживляют книгу интересные иллюстрации (около ста), среди которых большое место занимают изображения предметов материальной культуры бурят-монгольского общества, портреты национальных героев, общественных и политических деятелей - бурят, русских и эвенков. В книге имеются карты расселения племен Восточной Сибири в VI - IX, XI - XII и XVII вв., помогающие читателю ориентироваться в политической карте указанных времен.

Авторы дали марксистское освещение коренных вопросов истории Бурят-Монголии: развития производительных сил и соответствующих им производственных отношений общества, происхождения и развития бурят-монгольской народности, развития классовой борьбы и освободительных движений, развития культуры, общественно-политических институтов и течений на различных этапах истории.

Правильная периодизация, в основу которой положены развитие и смена общественно-экономических формаций, позволила авторам глубже и основательнее вскрыть роль народных масс как подлинных создателей материальных и культурных ценностей, показать их борьбу за свободу и независимость, против эксплуататоров и угнетателей.

Показав Бурят-Монголию в эпоху первобытно-общинного строя, господствовавшего на ее территории в древнейшие времена, авторы прослеживают процесс возникновения и развития феодальных отношений, своеобразие которых заключалось в том, что они длительное время сочетались и переплетались с пережитками патриархально-родовых отношений. В последующих главах авторы на большом фактическом материале показывают, как в XIX в., в недрах старого общества, в бурятский и эвенкийский улусы начал проникать капитализм.

Выводы, к которым приходят авторы, сводятся в основном к следующему: Бурят-Монголия не знала рабовладельческой формации. Рабство там в течение столетий носило патриархальный характер, сохранившись в дальнейшем как уклад и пережиток в системе феодализма. Феодальный способ

¹ Рецензию на первое издание см. "Вопросы истории", 1952, N 4.

производства возник и развивался на основе разложения первобытно-общинного строя. По мнению авторов, основным средством производства в условиях кочевого скотоводческого хозяйства являлся скот.

Сочетание и тесное переплетение феодальных отношений с патриархально-родовым бытом, а позднее и с элементами капитализма, будучи одной из особенностей развития бурят-монгольского общества, создавали специфические условия эксплуатации, особенно крестьян феодалами, замедленные темпы развития от своеобразной барщины к натуральному оброку и к денежной ренте, обусловив их сосуществование.

На протяжении всей истории классового общества в Бурят-Монголии происходила ожесточенная борьба народных масс против социального и национального гнета.

Освободительная борьба народных масс Бурят-Монголии в конце XIX - начале XX в. принимала все более острые формы по мере утверждения господства империализма в России и развития капиталистических отношений в Бурят-Монголии, ускоренного постройкой Великого Сибирского пути и ряда промышленных предприятий на ее территории. Первые группы национальных, бурятских и эвенкийских, рабочих вместе с русскими кадровыми рабочими и политическими ссыльными составили тот революционный авангард, который вел за собой крестьянство Бурят-Монголии в период революции 1905 - 1907 гг. и буржуазно-демократической февральской революции 1917 года.

Несомненной заслугой авторского коллектива является рассмотрение вопроса о происхождении бурят-монгольского народа. Несмотря на спорность ряда выводов, проделанная авторами работа представляет собой шаг вперед на пути к решению этого вопроса. Знакомясь с соответствующими главами рецензируемой книги, читатель получает представление об истоках бурят-монгольского народа, об основных монголоязычных, тюркских и эвенкийских племенах древности, тесное сближение и скрещивание которых положили начало формированию бурят-монгольской народности и бурят-монгольского языка.

Огромное прогрессивное значение имело присоединение Бурят-Монголии к России. Это облегчило передачу бурятам русского опыта в развитии земледелия, животноводства и промышленности. Вопреки колонизаторской политике царизма, вопреки хищнической эксплуатации местного населения русскими капиталистами и купцами установилось тесное общение трудящихся Бурят-Монголии с русскими рабочими, крестьянами и прогрессивной интеллигенцией. Это общение имело своим результатом рост культуры и политической сознательности бурят и эвенков и создавало условия для их совместной борьбы против царизма и империализма.

Однако нам представляется, что предлагаемые авторами решения некоторых вопросов истории Бурят-Монголии являются спорными, а иногда и ошибочными.

Возьмем вопрос о времени сложения бурятской народности. На стр. 56 авторы утверждают, что в начале XVII в., к приходу русских в Восточную Сибирь, бурятские племена уже составляли народность, о чем свидетельствует общее имя - буряты, которое их объединяло. Они стояли на одной ступени социально-экономического развития и имели одинаковую культуру...". Народность, как известно, - продукт длительного исторического развития, когда в результате роста производительных сил кровнородственные связи уступают место территориальным связям, когда в результате этого создаются условия для полного слияния племен и племенных территорий в более высокую общность - народность. Невозможно себе представить народность, существующую в обществе доклассовом или обществе, стоящем на начальных ступенях классообразования. Как обстояло дело к началу XVII в. в Бурят-Монголии? Авторы рецензируемой книги говорят, не замечая противоречия со своим предыдущим утверждением, что "племена эти, однако, не представляли единого политического целого. Это были еще слабо связанные друг с другом родовые и племенные группы, нередко объединявшиеся для совместных выступлений, например, против своих кыштымов, но еще чаще враждовавшие друг с другом" (стр. 56 - 57). При этих условиях нельзя говорить о том, что процесс формирования бурятской народности завершился до начала XVII века. К началу XVII в. еще продолжался процесс накопления предпосылок для будущего слияния бурятских родов и племен в единую народность, а родовых и племенных территорий - в территорию бурятской народности. Исторический процесс формирования бурятской народности нуждается в дополнительном и весьма тщательном изучении.

Авторы делают попытку рассмотреть исторические судьбы Бурят-Монголии в

древности и в средние века на фоне общеисторических процессов, развивавшихся в Восточной Сибири и в степях Центральной Азии. Они пишут. "Следующий период истории Бурят-Монголии, начинающийся приблизительно с III в. до н. э. и длившийся до XVI в. н. э., может быть в общих чертах характеризован как время, когда в Восточной Сибири и в степях Центральной Азии ...первобытное доклассовое общество вступает в свою последнюю фазу общественного развития - военную демократию, непосредственно предшествовавшую образованию классового общества" (стр. 29).

Получается, что в течение двух тысяч лет племена и народности Восточной Сибири и степей Центральной Азии еще не дошли до разделения общества на классы, не ушли дальше военной демократии, непосредственно предшествующей появлению классового общества. Подобное заявление расходится с общеизвестными историческими фактами. Можно ли считать, например, государства Караханидов (X - XII вв.), Чингисхана и его преемников (XIII - XIV вв.) военными демократиями, доклассовыми государственными образованиями? Мы полагаем, что этот двухтысячелетний период характеризовался для Сибири и степей Центральной Азии продолжением процесса перехода племен от комплексного охотничье-земледельческо-скотоводческо-собирательного хозяйства к кочевому скотоводству, усилением имущественной дифференциации и ускорением темпов формирования классового общества, в результате которого возникали раннефеодальные и феодальные государства степных народов.

В книге настойчиво проводится весьма спорная мысль об особенностях исторических путей бурят-монгольских племен, об их непричастности к основным событиям истории остального монгольского мира, об особой культуре бурят, особой религии, особом устном народном творчестве, особой музыке и музыкальных инструментах, особых играх и танцах и т. п. Не допускают ли здесь авторы серьезных преувеличений?

"Сокровенное сказание" говорит, что в 1207 г. Чингисхан послал своего сына Джучи в поход против "лесных народов". В результате этого похода были приведены к покорности многие племена, в их числе буряты и бархуны, часть которых впоследствии вошла в состав бурятского народа. В другом месте "Сокровенное сказание" рассказывает о походе чингисова военачальника Борохула против Хоритуматского племени. Основываясь на этих двух указаниях, авторы делают такой вывод: "Таким образом, имела место длительная и упорная борьба бурятских племен с войсками монгольского хагана... Несмотря на значительные усилия монгольских завоевателей, их деятельность вряд ли сопровождалась прочным и длительным успехом. Лесные племена, отчаянно боровшиеся за свою независимость, не желали быть рабами Чинписа и покорным орудием в его руках... Но даже и оставаясь в соседстве с землями Монгольской империи или на ее периферии, лесные народы Прибайкалья, в том числе бурятские племена, не принимали, повидимому, прямого участия в варварских завоевательных походах монгольских феодалов на Запад и Восток. Они, самое большее, находились лишь в даннической зависимости от монгольских хаганов, ограничиваясь уплатой дани" (стр. 47).

Перед нами явная попытка несколько исправить и улучшить историю. Стремясь избавить предков бурят-монгольского народа от обвинения в соучастии в злодеяниях Чингисхана и чингисидов, авторы невольно становятся на путь насилия над фактами и логикой. Первое указание "Сокровенного сказания" о подчинении бурят и бархунов власти Чингисхана не дает основания определенно утверждать, что они оказали Джучи какое-либо сопротивление. Чингисхан следующими словами встретил вернувшегося из похода Джучи: "Не успел и выйти из дому, как в добром здравии благополучно воротился, покорив без потерь людьми и лошадьми Лесные народы"² .

Что касается экспедиции Борохула против хори-туматов, то она была вызвана не борьбой последних за свою независимость, а гораздо более простыми и обычными для своего времени причинами. Один из чингисовых военачальников и главных шаманов - Хорчи - получил разрешение хагана взять в жены 30 туматских девиц. Хори-туматы, которые до этого уже признали над собой власть Чингисхана, выступили с протестом, захватив в плен Хорчи, а затем и посланного ему на выручку Худуху. Вот тогда-то и был послан Борохула с войском³ .

² См. С. А. Козин. Сокровенное сказание. Т. I. М. -Л. 1940, стр. 175.

³ Там же.

Как видим, факты не дают оснований для выводов, которые делают авторы "Истории Бурят-Монгольской АССР".

Известные нам источники действительно не содержат указаний на участие бурятских племен в завоевательных походах Чингисхана и его преемников. Однако некоторые данные говорят, что "лесные народы" входили в состав общемонгольского войска. "Сокровенное сказание" прямо указывает, что одновременно с назначением тысячников во всемонгольскую армию Чингисхан назначил таковых и в войска "лесных народов", причем в числе нойонов - тысячников - были выходцы и из "лесных"⁴ . Возможно, что бурятские племена не принадлежали к числу этих "лесных" племен, что их воины действительно не входили в состав чингисовой армии, а их нойоны не были в числе тысячников. Но где основания для такого предположения? Нам они неизвестны.

Источники не оставляют места сомнениям в том, что между "лесными" и "степными" монгольскими племенами исстари существовали тесные связи. Да иначе и быть не могло в условиях, когда шел безостановочный процесс перехода людей из лесов в степь, когда все более широкие масштабы принимала межродовая и межплеменная борьба за преобладание, за пастбища, скот, рабов и т. п. Для иллюстрации приводим случай, сообщаемый "Сокровенным сказанием", когда одна из бурятских хори-туматских общин, возглавляемая Хорилартай-Мергеном, вынуждена была из-за внутриплеменных распрей покинуть родные кочевья и уйти на юго-восток, к берегам Онона, в местность, где впоследствии родился Чингисхан. Заметим, кстати, что дочь Хорилартай-Мергена Алан-гоа считалась прародительницей Чингиса, что один из ее сыновей - Бодончар - стал родоначальником Борджигинов, из рода которых и вышел Есугей-Батур со своим сыном Темучином (Чингисханом)⁵ .

Два столетия, последовавшие за крушением империи монгольских феодалов, давно уже носят название "темного периода" (XV и XVI вв.). Известно, однако, что это был период все углублявшейся феодальной раздробленности Монголии и острой межфеодальной борьбы. Вполне возможно, что в этот период бурятские племена, обитавшие в районе Байкала, вдалеке от главной арены борьбы монгольских феодалов, не принимали участия в этой межфеодальной свалке. Трудно, однако, допустить, чтобы между бурятскими племенами и монголами в этот период не было торговых, бытовых я иных связей. Данные XVII в. дают все основания предполагать, что и в XV и в XVI вв. халха-монгольские феодалы были основными посредниками в торговле между Бурят-Монголией и Китаем. Авторы рецензируемого труда сами пишут, что в Забайкалье "сильно сказывалось влияние соседней феодальной Монголии. От монгольских ханов забайкальские князцы получали различные титулы и парадные одеяния" (стр. 70). Авторы отмечают и торговые связи Бурят-Монголии с Монголией (стр. 63). С этими фактами не согласуется тезис, отстаиваемый авторами книги, об особой исторической судьбе бурятского народа в рассматриваемый период. Можно утверждать, что история Бурят-Монголии пошла путем особым, отличным от истории остальной Монголии, только со времени добровольного присоединения к Русскому государству в XVII веке. Но и тут не следует преувеличивать. Бытовые, хозяйственные и культурные связи между бурятами и "зарубежными", по выражению авторов, монголами еще долго оставались весьма прочными. Даже спустя целое столетие после присоединения Бурят-Монголии к России к бурятам из Монголии пришел ламаизм, конкурировать с которым оказалось не в состоянии православие, усердно насаждавшееся царской администрацией.

Имея в виду сказанное выше, нам представляется весьма сомнительным тезис о том, что в результате распада империи Чингисхана "...вновь стали самостоятельными не только народы Европы, Средней Азии, Ирана и Китая, но ряд монгольских по происхождению племен и народностей" (стр. 48). Ставить знак равенства между судьбой немонгольских, иноязычных и инокультурных народов Европы и Азии, силой оружия включенных в державу монгольских феодалов, и судьбой монголоязычного населения Бурят-Монголии - значит не учитывать объективных исторических фактов.

Авторы много внимания уделяют характеристике различных форм эксплуатации Они все время оперируют понятием "беднота", "бедняки", забывая указание Маркса о том, что "могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не размерами их ренты, а числом

⁴ Там же, стр. 158.

⁵ Там же, стр. 79 - 84.

их подданных, а это последнее зависит от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство"⁶ и аналогичные указания В. И. Ленина, не раз говорившего, что бесхозяйный, бесскотный крестьянин - негодный объект для феодальной эксплуатации.

Если бы бурятский или другой монгольский улус состоял только из богачей и бедняков, этот улус не был бы феодальным. А о роли, положении, связях самостоятельных крестьян в этом феодальном или феодализирующемся улусе авторы даже не упоминают. Они признают, что распоряжение землей (пастбищами) фактически находилось в руках нойонов, но не считают это обстоятельство определяющим общественные отношения в улусе. По их мнению, уход за крупными стадами феодалов и обработка продуктов скотоводства в их хозяйствах выполнялись непосредственными производителями "за право получения скота на выпас" (стр. 71). Но если это "право", а не обязанность, то непосредственные производители могли ведь им и не воспользоваться. К нему вынуждены были прибегать только бедняки, а это значило, что большая часть крестьян не эксплуатировалась, была свободна от феодальной зависимости. Это ли хотят доказать авторы книги? Ошибка авторов, как нам кажется, заключается в том, что они игнорируют роль земли как основного средства производства кочевников, собственность на которое узурпируется классом феодалов.

Некоторые замечания мы хотели бы сделать в связи с трактовкой авторами книги вопроса о добровольном присоединении Бурят-Монголии к России. Каковы основные, решающие причины, побудившие знать и народные массы Бурят-Монголии по доброй воле присоединиться к Русскому государству? Авторы отвечают на этот вопрос так: "Появление в пределах Восточной Сибири военных сил могущественного Русского государства вызвало у бурят надежды, что именно здесь, у русских, они могут найти прочную защиту от набегов зарубежных ханов и князей. Эти надежды оправдались..." (стр. 94). В другом месте книги к этой причине добавляется "необходимость в ...торговом обмене с русскими" (стр. 95).

Выше мы уже отмечали всю относительность понятия "зарубежные ханы" для условий XVII в., когда никаких, ни юридических, ни тем более фактических, рубежей не существовало, когда халха-монголы и бурят-монголы в Прибайкалье и особенно в Забайкалье кочевали очень часто вперемежку. Хорошо известно также, что более или менее значительные военные силы России впервые вступили в Восточную Сибирь в самом конце XVII в. вместе с русским послом Головиным, ведшим переговоры с представителями маньчжурской династии, воцарившейся в Китае. Русские государственные архивы хранят множество, материалов, рисующих жизнь и быт русских поселений XVII в. в Восточной Сибири, в условиях острого недостатка военных сил, оружия и боеприпасов.

Действительная и решающая причина добровольного присоединения Бурят-Монголии, как и других областей Восточной Сибири и Забайкалья, к Русскому государству в XVII в. лежит не в "надежде", что русские их защитят от набегов "зарубежных" ханов, а в экономических интересах населения этих областей, для которых появление по соседству с ними Русского государства открывало большие возможности сбыта продуктов своего хозяйства в обмен на то, в чем оно само тогда жизненно нуждалось.

Авторы рецензируемой книги отмечают эту сторону дела, но считают ее второстепенной, что, на наш взгляд, неправильно.

Характеризуя международную обстановку того времени на Дальнем Востоке, авторы пишут: "Воцарившаяся в Китае династия завоевателей-маньчжуров... не удовлетворилась захватом Китая. Маньчжурские завоеватели угрожали всей Монголии, Забайкалью и другим сибирским землям и даже Средней Азии. Ни монгольские, ни ойратские феодалы, среди которых происходили междоусобицы, не хотели оказать серьезного отпора завоевателям... Остановить и сдержать маньчжурскую агрессию, направленную против народов Сибири и Средней Азии, могла только могучая Русская держава" (стр. 99). Эта оценка обстановки страдает упрощенчеством. Авторы замалчивают упорную борьбу народов Китая против маньчжурских завоевателей, сбрасывают со счетов длительную, очень упорную освободительную борьбу народных масс Монголии, выросшую в середине XVIII в. в крупное антиманьчжурское восстание, охватившее почти всю страну.

Условия зарождения и развития капиталистических отношений в бурятском улусе в XIX в., разнообразие и специфика форм борьбы батрачества и бедноты про-

⁶ К. Маркс. Капитал. Т. I. Госполитиздат. 1955, стр. 722.

тив кулаков и ростовщиков, борьбы крестьянства против феодалов раскрыты в книге недостаточно глубоко. Освещая эти вопросы, авторы часто ограничиваются краткими характеристиками, не подкрепленными фактическими данными, что лишает их убедительности. Недостаточно разработаны также вопросы, касающиеся конкретных форм и результатов колониальной политики царизма в Бурят-Монголии.

Достаточно полно освещая процесс проникновения в бурятский и эвенкийский улусы товарно-денежного и капиталистического хозяйства, а также проникновения просвещения, авторы не подчеркивают, что эти элементы прогресса и культуры развивались в Бурят-Монголии вопреки царизму, реакционная политика которого вела к задержке роста производительных сил и культуры бурят-монгольского народа.

Авторы не останавливаются на процессе складывания бурят-монгольской буржуазной нации. Конкретные исторические, экономические и культурные данные, сообщаемые ими, дают все основания предполагать, что процесс формирования бурят-монгольской буржуазной нации до Октябрьской социалистической революции не был завершен. Но авторы предпочли обойти этот вопрос.

В отдельных случаях авторы дали неточные названия разделам или главам. Так, раздел первый назван "Эпоха первобытно-общинного строя на территории Бурят-Монголии" вместо более точного "Первобытно-общинный строй на территории Бурят-Монголии"; раздел шестой - "Бурят-Монголия в эпоху империализма и буржуазно-демократических революций в России" вместо названия, которое более соответствовало бы содержанию: "Бурят-Монголия в период господства империализма в России" (с конца XIX в. до начала 1917 г.).

К числу серьезных погрешностей следует отнести такой способ "цитирования", который может вызвать у читателя недоумение: на стр. 149 - 150 авторы пишут, что для второй половины XVII и первой половины XVIII в. для бурятского общества были характерны полупатриархальные-полунатуральные отношения. Продолжая рассуждать по этому поводу, они заявляют следующее: "Вообще народности, сохранявшие кочевое скотоводческое хозяйство, не вполне еще ушли даже в более позднее время "дальше полупатриархального-полуфеодального быта" ("КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК", ч. 1, М. 1953, стр. 559).

Указанная ссылка приводит нас к резолюции "Об очередных задачах партии в национальном вопросе", принятой X съездом партии, в которой читаем: "Если из 65 млн. невеликорусского населения исключить Украину, Белоруссию, часть Азербайджана, Армению, прошедшие в той или иной степени период промышленного капитализма, то остается около 25 миллионов, по преимуществу тюркского населения (Туркестан, большая часть Азербайджана, Дагестан, горцы, татары, башкиры, киргизы и др.), не успевших пройти капиталистическое развитие, не имеющих или почти не имеющих своего промышленного пролетариата, сохранивших в большинстве случаев скотоводческое хозяйство и патриархально-родовой быт (Киргизия, Башкирия, Северный Кавказ) или не вполне еще ушедших дальше полупатриархального полуфеодального быта (Азербайджан, Крым и др.), но уже вовлеченных в общее русло советского развития".

Как видим, цитата, произвольно вырванная из общего контекста, искажает действительное содержание источника, не относящегося к конкретно-историческим условиям развития бурят-монгольского народа.

Таковы, как нам представляется, основные достоинства и недостатки нового издания I тома "Истории Бурят-Монгольской АССР". Книга в целом существенно отличается от первого издания и представляет собой несомненный шаг вперед в деле изучения исторического прошлого бурят-монгольского народа.