Рейтинг
Порталус

РУССКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА

Дата публикации: 24 октября 2015
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ПРОЗА
Источник: (c) У книжной полки, № 1, 2007, C. 48-59
Номер публикации: №1445717921


Айтматов Ч.

Когда падают горы (Вечная невеста) СПб.: Азбука-классика, 2006

 

Повести "Тополёк мой в красной косынке", "Прощай, Гульсары!", "Ранние журавли", "Первый учитель", роман "Буранный полустанок (И дольше века длится день)"... Эти и другие произведения Чингиза Айтматова давно стали классикой, а тираж его книг превысил 40 миллионов. Однако с момента публикации его последнего романа "Тавро Кассандры" прошло двенадцать лет. Всё это время Чингиз Торекулович живёт за границей в качестве посла Киргизии в странах Бенилюкс (Бельгия, Нидерланды, Люксембург) и как бы "выпал" из литературы, хотя его лучшие вещи 1960 - 1970-х продолжают издаваться.

И вот возвращение Айтматова-прозаика состоялось: в конце прошлого года он представил российским читателям новый роман "Когда падают горы (Вечная невеста)". Презентации книги (в неё вошли также повесть "Пегий пёс, бегущий краем моря" и новелла "Белое облако Чингисхана") состоялись в Москве и Санкт-Петербурге, в том числе на Международной выставке non/fiction. Оказалось, наши соотечественники по-прежнему считают Чингиза Торекуловича "своим" писателем: "Вечная невеста" вызвала громадный читательский интерес.

В новом романе Айтматов верен традиционной теме взаимоотношений двух миров - человеческого и звериного. Главные герои не подозревали и не могли подозревать о существовании друг друга на земле. Ибо один из них жил в городе, в многолюднейшем современном мегаполисе, распираемом от перенаселённости, от уличных торжищ и кабаков с шашлычными дымами; другой же обитал высоко в горах, в диких скалистых ущельях, поросших густыми арчевниками и покрытых по склонам залеживающимися по полгода теневыми снегами. Тем не менее, судьба сводит столичного журналиста Арсена Саманчина и старого снежного барса Жаабарса: предприимчивый дядя Арсена организует охотничий бизнес в горах и предлагает знающему английский язык племяннику сопровождать арабских магнатов. Саманчин соглашается (хотя нет-нет да и закрадывается в его голову бредовая, но благороднейшая по сути мысль: как бы дать им об этом знать, барсам в горах?), не подозревая, что вскоре охота на барсов обернётся охотой на него самого... По Айтматову, в природе всё взаимосвязано, и продажа родных гор и братьев своих меньших не проходит для человека бесследно. Зачем, зачем вы здесь? Что вам тут надо? Не мешайте, скоро горы рухнут, и вам тоже будет худо... - этот стон Жаабарса перекликается с мыслями Арсена: Так что же с нами будет, если и мы - барсы?

Образ старого барса, ставшего изгоем в собственной стае, - самая большая удача в романе. Тоска и одиночество бывшего царя высокогорья переданы автором с такой силой, будто перед нами не зверь вовсе, а человек. У людей всё наоборот - многие взяли за правило законы стаи: кто сильнее (богаче, наглее), тот и прав (впрочем, животные никогда не доходят до бессмысленного и жестокого истребления себе подобных)... Поэтому гибель Арсена в конце романа закономерна: жить в таком "звероподобном" обществе нельзя. Хотя всё-таки надо. Как? На этот вопрос в романе ответа, к сожалению, нет.

О. Рычкова

стр. 48

Зайончковский О.

Прогулки в парке. М: ОГИ, 2006

 

Прозу Олега Зайончковского заметили сразу: его дебютная книга "Сергеев и городок" вошла в шорт-листы двух престижных премий - "Русского Букера" и "Национального бестселлера". В списке претендентов на "Букера" побывал и роман "Петрович". Третья книга Зайончковского - сборник повестей и рассказов "Прогулки в парке" - также вряд ли останется незамеченной.

Зайончковский - писатель по нынешним временам редкий. Сегодня внимание литераторов приковано к мегаполисам: там кипит "настоящая" (то есть бурная и красивая) жизнь, а о провинции большинство писателей забыло. Герои Зайончковского обитают в маленьком подмосковном городке, где, как поётся в песне, "ничего не происходит и вряд ли что-нибудь произойдет". Сброшенный с корабля современности белокаменный Ленин, вмурованный в пьедестал по самую жилетку, до сих пор украшает главную площадь. А столичные ветры перемен всего лишь будят наше потребительское естество, - то, которого мы научились не стыдится. Даже баба Шура... вместо вечной "куфайки" прикупила себе на зиму импортную "кухлянку". Да, жизнь не стоит на месте - она топчется, подпрыгивает и совершает кувырки.

Однако провинциальные будни описаны так, что трудно (и не хочется) отрываться от чтения. Сюжеты вроде бы незатейливы. Девушка влюблена в коллегу - женатого механика Сергеева, за ней ухаживает другой сослуживец - Лёша (повесть "Люда"). В конце случается ЧП - смерть Людиной родственницы, но без "детективщины": старушку убило молнией. Несмотря на искреннее горе, Люда очень скоро вспоминает о некормленом поросёнке Борьке. От Борьки Люда с Лёшей идут к курам посмотреть, как у них дела, и находят в курятнике четыре свежих яйца - жизнь продолжается... Вовик и Гарик из рассказа "Вниз по течению" отправляются в байдарочный поход. Им выпадают два приключения - встреча с загорающей нагишом женщиной и перевернувшаяся моторка (все пассажиры спаслись). В повести "Прогулки в парке" есть настоящее убийство. Во время еженощной прогулки с собакой герой обнаруживает обнажённый женский труп с перерезанным горлом, а потом получает по почте фотографию убитой. Но это не детектив и не триллер на тему "Ужасы нашего городка": преступник, жертва, мотивы убийства остаются неизвестным (хотя встреча с маньяком произойдёт, и зло будет повержено).

Странно, но самые дикие происшествия у Зайончковского как-то гармонично вливаются в общее течение жизни. В этом потоке переплетаются страх и скука, большое и малое, люди и природа (ещё один раритет в современной прозе - природные описания: Небо подобрало живот - похоже, оно отдало земле всю воду, что могло. Облака отжаты и развешаны для просушки, завтра ветер соберёт их и унесёт до следующего банного дня). Поэтому смерть одного человека - не конец всему, жизнь продолжается...

Если сравнить эти повести и рассказы с картинами, то внешние события не заслоняют задний, будничный, план. В живописи есть понятие стаффаж - второстепенные элементы композиции: человеческая фигура в пейзаже или бытовые предметы в жанровой картине. Олег Зайончковский - мастер стаффажа. Точнее, в его прозе нет второстепенного, любая мелочь имеет своё место и значение. Как в жизни, которая из мелочей и состоит.

О. Рычкова

стр. 49

Быков Д.

ЖД. М.: Вагриус, 2006

 

Дмитрий Быков давно снискал славу "многостаночника": журналист, телеведущий, прозаик, поэт... Его проза тоже отличается жанровым разнообразием. То биография - "Пастернак" (получившая сразу две литературные награды - "Национальный бестселлер" и "Большую книгу"). То социальная фантастика - роман "Эвакуатор" (ему достались "Студенческий Букер" и премия "АБС" - братьев Стругацких).

И вот новый социально-фантастический опыт. В книге "ЖД" (автор по примеру Гоголя обозначил ее жанр как поэма) Быков выдвигает интересную версию истории государства Российского. Изначально наша земля принадлежала хазарам. Теперь у них есть своё государство - Хазарский каганат, а Россию оккупировали варяги. Эта земля вам чужая, и только гордость завоевателей мешает вам это признать. Или вы действительно думаете, что на Куликовом поле сходились русские с татарами?.. Нет, дорогой мой, дрались там ваш Челомбей и наш Пэрецвет, - заявляет хазарский историк Эверштейн. Поэтому задачей любой русской власти, вне зависимости от ее происхождения, характера и продолжительности, было в первую голову уничтожение собственного народа, и уж потом все остальное. Радикальная хазарская молодёжь, объединившись в политическую организацию "ЖД" - "Ждущие Дня", готова сражаться за историческую родину до победного конца. И война с варягами начинается.

Но есть и третья сила - коренное население России, потомки древних русов. Они бесправны и миролюбивы, и варяги брезгливо кличут их васьками. Васьки считаются генетически ущербными, они бродяжничают и пьют, в транспорте им отведены места в конце вагона. Многие живут в приютах, откуда, если повезёт, их берут в приличные семьи - как бесплатную рабсилу, домашнее животное, игрушку для детей. И вот среди этих "недочеловеков" зреет заговор...

"ЖД" - не только история и политика, но и поэма о любви, которой безразличны государственные границы, национальная рознь и политические убеждения. У хазарской журналистки Женьки и русского историка Володи нет надежды на общее будущее, но... Ты любишь меня, я люблю тебя, это навсегда... Правда, жуть?

Нельзя сказать, что попытка создать эпическое полотно на тему "Россия былая и грядущая" вполне удалась. Автор со знанием дела описывает тусовку столичных гуманитариев, а остальное теряется на заднем плане. Да и быковская публицистичность больше годится для журналистики, чем для поэмы. И всё же историко-фантастический коктейль "от Быкова" получился высоко градусным, острым и небанальным. "Самая неполиткорректная книга нового тысячелетия" - гласит надпись на обложке, хотя в предисловии автор приносит свои извинения всем, чьи национальные чувства он задел. Да, кто-то усмотрит в "ЖД" разжигание национальной розни, но это уже зависит от читательской культуры, интеллекта и глубины восприятия. Как и всякое неординарное произведение, быковская вещь предполагает разные прочтения. И расшифровка аббревиатуры "ЖД" предусматривает различные варианты: "железная дорога", "живой дневник", "жаль денег", "жёсткий диск" и даже "жирный Дима"... Сам автор предпочитает "Живые души". Уже не по Гоголю.

О. Рычкова

стр. 50

Борминская С.

Охота на старушку, или Дом золотой СПб.: Амфора, 2006

 

Пять баллов за оформление серии романов Борминской! Не имея ничего общего с содержанием, оно действует прямо-таки гипнотически, побуждая немедленно взять книжки в руки. А всего-то на обложке - старые добрые фотографии, годов, наверно, пятидесятых. Не то из американских, еще милых фильмов, не то из старых западных журналов про чистенькую, беспроблемную жизнь. Такая карамелька на фоне стареньких обоев.

За роман "Охота на старушку" Светлана Борминская получила в 2002 году первую премию на конкурсе "Российский сюжет". Он был признан лучшим любовно-психологическим романом.

Строго говоря, дело совсем не в сюжете. Его можно пересказать в трех предложениях, но это не объяснит причину победы Борминской в этом конкурсе. Да и то, что мы привыкли понимать под "любовно-психологическим романом", не имеет к этой книге никакого отношения. Справедливость решения жюри станет понятна, если принять за ключевое слово в названии конкурса не "сюжет", а "российский". Я люблю эту землю. Я целую ее. Милую терпеливую частичку России. У меня сердце разрывается за нее. Главное же в книге - глаза автора, умеющие увидеть жизнь такой ясной, мудрой и правильной.

Простодушность повествования Борминской сродни наивности Пиросмани. Ловишь себя на том, что, читая, все время улыбаешься. Она пишет как-то ужасно вкусно. Хочется немедленно бросить свой равнодушный, холодный многомиллионный город, сесть в поезд и сойти в каком-нибудь таком Соборске, что стоит на стыке трех областей - двух молочных и одной ситцевой... Такая здесь в городочке жизнь - тихая и одновременно звонкая, живи не хочу, если есть желание. А оно есть! А чего ж ему не быть - пожить-то как неплохо, воздухом подышать, чаю попить с белым хлебом, картошечки отварить и с капустою!

Собственно, это всё, что надо для счастья. А зачем больше-то? Ну разве еще, для души, соседку-подружку, с которой пройтись-покрасоваться по улице в плюшевых полушубках, да умную кошку, умеющую говорить слово "угар", а для сердца - влюбленного ухажера, деда Сережу с двумя зубами. У самой-то героини их аж четыре, что в шестьдесят девять лет для русской женщины навроде четырех бриллиантов. Даже многовато, пожалуй. Два сверху - два снизу. Жуй - не хочу.

Идиллия? Но без конфликта не было бы сюжета. В тихом городке Соборске, утопающем в яблонях и белой смородине, за рекой Девочкой строится хранилище для отработанных ядерных отходов. Да еще семейство Нафигулиных пытается извести главную героиню, старушку Фаю, чтобы отобрать у нее дом...

Е. Ленчук

стр. 51

Щербина Т.

Запас прочности М.: ОГИ, 2006

 

Когда-то Татьяна Щербина начинала как поэт - и очень заметно. Её печатали на Западе, а газета "Правда" объявила "врагом советского строя". Она уехала в Мюнхен, где работала на радио "Свобода", затем во Францию. Фрагменты её биографии нашли отражение в книге "Запас прочности", которую называют первым эпохальным романом Щербины.

В романе чередуются два временных пласта. Один из них - "своё время" рассказчицы: эпизоды из детства и юности, перипетии московской и заграничной жизни. Я приехала в Прагу из Мюнхена, в котором изнывала - оттого, что радиостанция походила на банку с пауками, а я представляла себе "Свободу" как коллектив богатырей-единомышленников...

Другая линия - бабушкина. Бабушка автора, Виола Валерьяновна, в неполные шестнадцать лет вступила в партию большевиков, была секретарём Бакинского горкома Союза рабочей молодёжи и секретарём Омского губернского бюро РКП(б), работала в Коминтерне и в "Известиях"... "Бабушкино время" - революция и Гражданская, "чистки" и репрессии, гибель на войне любимого сына Андрея и эвакуация... Чтобы пережить всё это, необходимы огромные жизненные силы, запас прочности, о котором говорил когда-то отец Виолы Валерьяновны, инженер-мостостроитель Валериан Павлович Цфат. Он с детства объяснял юной Виоле, что главное - запас прочности, тогда мост будет надёжным. Причём, помимо расчётной, должна быть прочность избыточная. И это касается не только мостов. Этот урок Виола усвоила на всю жизнь.

Рассказчица не приемлет романтику революции и коммунистический режим. Но скрещение судеб из разных эпох приводит ее к пониманию, что прошедшее и настоящее едины и неделимы. Только пожив в других странах, пережив надежду конца века, что Россия сбросит лягушачью шкуру и обернётся румяной царевной, я поняла, что я плоть от плоти, и чем дальше я убегаю от этой нелюбимой истории, тем больше увязаю в ней, как в болоте. Бабушка - это моя история, и явственное противоречие заключается в том, что она делала революцию, которую я всегда считала величайшим позором, а её, бабушку, - прекраснейшей из смертных, точнее, бессмертных: я не то что верю в бессмертие, но ощущаю его смутную реальность...

О. Рычкова

стр. 52

Славникова О.

Стрекоза, увеличенная до размеров собаки М.: Вагриус, 2006

 

В прошлом году Ольга Славникова стала лауреатом " Русского Букера" за роман "2017". А десять лет назад в финальный список этой премии вошёл первый роман Ольги Александровны "Стрекоза, увеличенная до размеров собаки". "Все склонны считать, что стрекоза - существо грациозное, - заметила писательница в одном из интервью. - Но за внешними качествами скрывается насекомое очень страшное и далеко не безобидное". Особенно угрожающе оно выглядит под увеличительным стеклом, а уж стрекоза размером с собаку - настоящий монстр: Широкая морда чудовища, сложенная из неправильных, поросших грубым волосом кусков, поражала гротескной симметрией, два куска, положенные по бокам, горели будто мутные янтари, а на горбу, там, где коренились прямые метровые крылья, пищали и сочились дёгтем какие-то чёрные язвы... Мощно фырча, сбивая тепловатый воздух в студенистые, негодные для дыхания комки, странно раздваиваясь со своею сквозной, ускользающей тенью, стрекоза перелетала по угловатой комнате; там, куда она с маху цеплялась, её хитиновые когти, будто игла радиолы, извлекали скрипучую музыку, должно быть всегда таившуюся в вещах.

В таком стрекозином обличье к одной из героинь, учительнице литературы Софье Андреевне, является смерть. Но гораздо страшнее и мертвее выглядит под "писательским микроскопом" обыденная жизнь, которая убивает лучшие чувства, оставляя место только обиде и ненависти. Так живут самые близкие люди - Софья Андреевна и её взрослая дочь Катерина Ивановна. Они сосуществуют вместе, потому что некуда деться из однокомнатной квартирки с низким потолком, из захолустного города, из гнетущего, враждебного мира.

При этом Софья Андреевна полагала, что любит дочь: доказательством тому служили многочисленные девчонкины недостатки. Много терпения требовалось для того, чтобы сносить её постоянную вялость, хмурость и привычку раскапывать пальцем дырки в мебельной обивке... Для выражения любви не надо было целовать и гладить по головке, следовало просто не кричать, - а Софья Андреевна никогда не кричала. Материнскую любовь она воспринимала как добродетель, равную - с обратным знаком - отрицательным качествам дочери...

Густой, вязкий язык романа передаёт атмосферу ежечасной, ежесекундной нелюбви, прячущейся за внешней благопристойностью и отравившей не одно поколение: То была семья потомственных учителей, вернее, учительниц, потому что мужья и отцы очень скоро исчезали куда-то, а женщины рожали исключительно девочек, и только по одной. Каждая последующая жизнь повторяет предыдущую - бесцветно и безрадостно. И хотя младшая героиня пытается вырваться из порочного круга, стать кому-нибудь нужной и счастливой, она слишком похожа на мать: В последний год, когда они обе похудели чуть не до костей - мама из-за рака, Катерина Ивановна из-за переживаний и усталости, - сходство сделалось просто страшным: казалось, мать только тогда и сможет отмучиться, когда дочь будет готова в буквальном смысле остаться вместо неё, полностью её заменить. Хотя одно отличие есть: по крайней мере, на бездетной Катерине Ивановне прервалась страшная эстафета нелюбви.

О. Рычкова

стр. 53

Гаррос А., Евдокимов А.

Чучхе. М.: Вагриус, 2006

 

14 июля. РТР, программа "Вести":

...Генеральная прокуратура направила в адрес Министерства по налогам и сборам поручение проверить финансово-хозяйственную деятельность нефтяной компании "Росойл". Кроме того, в отношении "Росойла" возбуждено новое уголовное дело. 14 июля следователь Генпрокуратуры Глухаркин подписал постановление о возбуждении уголовного дела по фактам мошенничества.

Заглавную вещь свежего сборника от лауреатов "Национального бестселлера-2003" начинаешь читать с некоторым неудовольствием, раздражением даже - нехорошо, когда авторы конъюнктурно используют несчастья прототипов, какими бы те ни были, допустим, несимпатичными. И не очень-то веришь авторскому предуведомлению, в котором сообщается, что не про Ходорковского с ЮКОСом их киноповесть, а совсем про другое. Так про что же?

Преуспевающих выпускников элитной школы, созданной когда-то владельцем заводов-газет-пароходов, а ныне крепко севшим олигархом, начинают методично, одного за другим, оправлять туда, откуда ни один не возвращался - и это на фоне мощнейшего "правоохранительного" наезда на их благодетеля-магната. Оставшиеся одноклассники, параноидально не доверяя друг другу, пытаются остановить загадочного убийцу и выяснить, из-за чего, собственно. И не понимают, что обречены - потому что несколько лет назад любимый педагог-новатор, выдумывая очередную теорию изготовления "нового человека", крепко ошибся в целях и методах воспитания... Ненашев еще какое-то время молча разглядывает ученика:

- Да... Мне было интересно, поймет ли кто-нибудь намек. Точнее, сделает ли из него практические выводы.

- Но ведь это... провокация.

- Как, по-твоему, должен реагировать на провокацию мыслящий индивид? Правильно... Не поддаваться... - еще раз втягивает дым. - Хорошо. Давай так. За сообразительность тебе большой плюс. За проникновение, - усмехается, - со взломом - большой минус. Если прямо сейчас расшифруешь слово и без помощи справочной литературы объяснишь, какой смысл я в него вкладывал - будет тебе зачет...

В полутемном кабинете Ненашева горит только настольная лампа. В свете ее юный Эмиль лихорадочно сверяет цифры на листке с буквами в книге. Ненашев ждет, повернувшись к нему спиной, глядя в окно, посасывая трубку.

- Чучхе! - провозглашает Эмиль, получив результат. Ненашев разворачиваясь к нему, вынимая трубку изо рта:

- Гол! И что бы это значило?

- Северокорейский социализм... - морща лоб, вслух соображает Эмиль. - Товарищ Ким... Изоляционизм... - вдумчиво, пробуя на вкус, уже понимая, что нашел искомое. - Опора на собственные силы.

Ненашев смотрит на него внимательно. Эмиль смотрит на директора победно.

- Суть учения Чучхе, - торжествующе говорит Эмиль, - опора на собственные силы. Артур Коминтович, выучите нас рассчитывать только на себя, - уже почти нагло. - Мне зачет.

Дочитывая, ясно понимаешь, что перед нами не просто очередной триллер с заемным, кстати, сюжетным ходом (вспомните эстернат в акунинском "Азазеле"), а замаскированная под киноповесть притча.

стр. 54

Столь же злободневно-публицистичны и две другие повести сборника - якобы святочная история "Новая жизнь" об убийце-беглеце, ежегодно, аккурат в рождественские каникулы, меняющем внешность, профессию, образ жизни и проч. - и горячечный стостраничный монолог "Люфт", сольно исполненный Алексеем Евдокимовым в почтенном жанре "записки сумасшедшего".

С. Князев

Белобров-Попов

Три зигзага смерти М.: ОГИ, 2006

 

Литературный дуэт, состоящий из москвичей Владимира Белоброва и Олега Попова, функционирует почти два десятка лет, за которые авторы успели выпустить семь книжек в самых разных жанрах.

Настоящую известность принес им выпущенный четыре года назад издательством "Лимбус Пресс" роман "Красный бубен", номинировавшийся на премию "Национальный бестселлер" и едва не вышедший в финал - про то, как смелые ребята изничтожили в одной тамбовской деревне невесть откуда взявшихся там вампиров.

"Зигзаги", если верить авторскому предисловию, написаны за несколько лет до "Красного бубна", и на них апробированы многие приемчики, по которым позже будут безошибочно узнавать Белоброва-Попова, как по когтям - льва.

Большой ученый, изобретатель, а по совместительству - вынужденно - супермен Борис Пирпитум с помощью придуманного им суперклея и не в последнюю очередь нечистой силы борется с яйцеголовыми злодеями, изготавливающими в секретных лабораториях из несчастных бомжей биоинструменты (людей-экскаваторов, людей-мясорубок, людей-пылесосов и т. д.) и попутно раскрывает заговор неудовлетворенных женщин, стравливающих ни о чем не подозревающих мужчин... Как заметил один литкритик, если бы Стивен Кинг не нюхал свой кокаин в штате Мэн, а беспрерывно заправлялся самогонкой в средней полосе России, он писал бы именно так, как Белобров-Попов. То, что у Кинга и его эпигонов является страшным, у отечественных соавторов обращается в смешное. Причем смех этот не направлен ни на жанр, ни на его поклонников и адептов, ни на окружающее авторов пространство. Это не пародия, не сатира, не (само)ирония - смех Белоброва-Попова не имеет прикладного значения. По природе своей это очень похоже на шоу покойного Курехина С. А.

Эти кривляки-хохмачи умеют закрутить детективную интригу, сюжет у них ладно скроен, гэги встречаются просто-таки гайдаевской силы - идеальный, короче, материал для экранизации. По ведомству искусства, имеющего сказать что-то важное миру, проводить это было бы опрометчиво, но чтиво, прямо скажем, забойное.

Это был Михаил Иванович Приходько, мой друг!

Что же это творится?! Почему всех, кто сталкивается со мной, убивают?! Что же это я стою?! Я же не хочу, чтобы меня сцапали рядом с трупом в холодильнике? Нужно уходить!.. Но хорошо ли оставлять тело товарища в холодильнике?.. Если бы на моем месте оказались Федор Михайлович или, предположим, Александр Исаевич, оставили бы они в холодильнике тело товарища?

С. Князев

стр. 55

Москвина Т., Носов С.

Истории. СПб.: Лимбус Пресс, 2006

 

Сборник пьес двух замечательных петербургских авторов был очень доброжелательно принят публикой и несколько прохладнее - специалистами по словам. Литературные критики отмечали, что, кроме таланта, места жительства, независимости суждений и взаимной симпатии, объединяет Москвину и Носова только то, что их драматургические тексты по большей части никакие не истории, а историйки, монологи, выросшие из бормотания Венички Ерофеева и чеховского "О вреде табака" (Носов) и собственно критики-публицистики (Москвина). Там мало что происходит - скорее, персонажи (ну и авторы, разумеется) высказывают заветное. (Полная противоположность известным авторам так называемой "новой драмы": Курочкину, братьям Пресняковым, братьям Дурненковым.) В большей степени это относится к Татьяне Москвиной. Ее пьесы - это продолжение другими средствами книг "Похвала плохому шоколаду" ("Лимбус Пресс"), "Люблю и ненавижу", "Всем стоять!" (Обе - "Амфора").

- Ты слишком обаятельный для Макбета.

- А он и должен быть душка-милашка. Он убивает с отвращением. Он не хочет убивать. Но что делать, времена стоят недемократические, до власти без крови не доползешь. Сейчас его выбрали бы где-нибудь мэром или губернатором за милую душу. Чисто, хорошо. Без крови, на одной лжи доехал бы до власти до своей. (Драматическая фантазия "Рождение богов".)

Фирменный москвинский кунштюк, когда люди и положения классических произведений пристально рассматриваются сквозь современную оптику, не правда ли?

А маленькая драматическая трилогия "Па-де-де", в которой обыгрывается коллизия "Пришел мужчина к женщине", кажется, выросла из статьи "Под крышами Петербурга" (сборник "Похвала плохому шоколаду"), в частности, вот из этого фрагмента: Самая распространенная в Питере модель "лав стори" такова: мужчина пришел к женщине, в два часа развели мосты, он остался ночевать, потом лень было тащиться домой, ну и... потом пошли дети.

В отличие от Татьяны Москвиной, чьи пьесы только-только - зато широко и с большим успехом - начали ставить, Сергей Носов признан как драматург уже лет пятнадцать. В книгу, однако, вошли, в основном, тексты известные мало, написанные, сколько можно судить, в последние годы: "Табу, актер", "Тесный мир", "Страшилки обыкновенные", "Осенняя смена меню". Из самых известных его пьес, что идут нынче по всей России, в сборник вошла лишь в целом комедия (жанровое определение автора) "Берендей" - уморительная, и при этом грустная, как всегда у Носова, вещица о приключениях русских за границей в ревущие девяностые.

РЮРИК. Я сначала евреем хотел. Как Ленька Морозов. Но у того справка была, а у меня ничего не было. Я, знаешь, придумал как? Я... ты смеяться будешь, когда узнаешь, кто я. Я... (Ждет реакции.) Знаешь, кто я? (Не знает.) Не знаешь. Я - берендей.

Володя с показным равнодушием отворачивается в сторону.

С показной заинтересованностью что-то высматривает вдалеке.

РЮРИК. Тут гастроли были. "Снегурочка" шла, Римского-Корсакова, и все газеты писали... Успех феноменальный. Триумф. А мне программка попалась, рекламная... Я с этой программкой и предъявился. Показал. Ткнул пальцем, а там одни берендеи...

стр. 56

Царь Берендей, царство берендеев... Одни берендеи... Я и сказал, что я берендей. Они поверили.

ВОЛОДЯ (не выдержав). Врешь.

РЮРИК (серьезно). Володя, я - берендей. Настоящий берендей. Честное слово, Володька. Они меня так и зарегистрировали.

ВОЛОДЯ. Без документов?

РЮРИК. У меня паспорт был, еще наш, старый. Я показал, там "русский" стоит. А это что значит? Значит, дискриминация. Всех берендеев записали русскими.

ВОЛОДЯ. Врешь.

РЮРИК. Еще в XIII веке. Я правду сказал.

ВОЛОДЯ. Врешь, что поверили.

РЮРИК. А здесь человеку верят, Володя. Здесь уважают права человека.

Если драматургия и публицистика Москвиной - родные сестры, то проза и пьесы Сергея Носова - родственники неблизкие. Его романы и рассказы, как правило, именно что истории с крепким фабульным каркасом, а драматургические произведения - см. выше.

Мне кажется, драматургия вообще ближе к поэзии, чем к прозе. И по духу, и по принципам построения текста... Драматургия всегда произрастает из образа. Во всяком случае, у меня так, - говорил Носов в одном из интервью.

С. Князев

Алешковский П. М.

Рыба. История одной миграции. М.: Время, 2006

 

Петр Маркович Алешковский родился в 1957 году в Москве. Закончил исторический факультет МГУ, работал археологом. Публиковаться начал с 1985 года, сначала в периодике. Написал роман о Тредиаковском. В 1992 году вышла его книга "Чайки". Ныне Петр Алешковский - автор нескольких книг ("Седьмой чемоданчик", "Жизнеописание Хорька", "Владимир Чигринцев", сборника рассказов "Старгород", сказок "Рудл и Бурдл" и других). Дважды его книги входили в шорт-лист Букеровской премии. Последний по времени роман "Рыба" был выдвинут на премию "Большая книга". Этот роман не похож ни на что из ранее опубликованного Петром Алешковским. Это написанное от первого лица драматическое повествование о судьбе русской женщины Веры, сложившейся во многом под влиянием перемен в нашей стране после распада советской империи. Родителей Веры - геологов долго носило по стране, пока не закинуло в Таджикистан, в город Пенджикент. Вера, родившаяся и выросшая в Таджикистане, и раньше ощущала себя чужой на этой земле. (Таджики смотрели на... сброд нашей улицы, как на наметенный ветром песок, как на готовые сорваться в любую сторону клубки перекати-поля. Они терпели нас, как терпят ненастье.) Но все же Вера провела в Таджикистане половину своей жизни, пока ее семья в 1992 году не была вынуждена бежать от геноцида. Русская женщина бежит в Россию, которая ее совсем не ждет. В одном из интервью Алешковский высказал мысль, что перемещения людей - часть божьего плана. Мир стоит на движении, без смешения кровей человечество закисло бы и выродилось. Его героиня понимает, что жизнь движется волнами, и принимает ее течение. Надолго Веры выпадает немало горя. Порою кажется, что

стр. 57

она готова позволить обстоятельствам управлять своей судьбой. Но нет, рыба ведь и спит против течения.

Образ рыбы возникает в начале романа, когда Вера, еще школьница, работает в археологической экспедиции и собирает из кусочков фрески изображение рыбы. Рыбой называет ее муж, упрекая в холодности. Само ее существование, скитания по волнам житейского моря сродни рыбьей миграции. Но Вера и сама влияет на течение жизни, интуитивно стремясь придать ей размеренность и равномерность. Героиня романа по профессии медсестра, она владеет даром облегчать страдания и боль прикосновением рук. Когда же ей самой жизнь кажется невыносимой, ей помогают те, кто несчастнее ее. Вера святая.., но она об этом не знает. Она не ходит в церковь и даже молиться по правилам не умеет. Она придумала свою молитву: Отче-Бог, помоги им, а мне как хочешь! Аминь Святого Духа!

Г. Манчха

Стогоff И.

Мертвые могут танцевать: Путеводитель на конец света. СПб.: Амфора, 2006

 

Илья Стогов родился в Ленинграде в 1970 году. Окончил Русский Христианский гуманитарный институт, получив степень магистра богословия. Перепробовал множество профессий. В 1999 году был признан лучшим журналистом года. Статьи девяностых годов Стогоff позже собрал в учебник "желтой" журналистики под названием "Таблоид". Свой первый роман - "Череп императора", или "Отвертка", он написал в 1997 году. Его вторая книга - роман о террористах "Камикадзе". Затем последовали "Путь хунвейбина", "Революция сейчас", "Мачо не плачут", "Как устроена всемирная история", эссе "Страсти Христовы", "1000000 euro", "Тринадцать месяцев", сборник рассказов "Десять пальцев" и другие.

"Мертвые могут танцевать" - прямой перевод названия рок-группы 1980-х "Dead Can Dance". Это роман-путешествие, травелог очень печального и мрачного человека: цепь путевых эпизодов, в которой, на первый взгляд, безо всякой связи и последовательности чередуются Каир, Старая Ладога, Новгород, Венеция, Киев, Дели, Нью-Йорк, Лондон, Тегеран... Впрочем, связь все-таки прослеживается - это путешествие к концу света. Путешественник, выстраивая собственную версию всемирной истории, видит вокруг себя разрушение и тлен. История цивилизации для него - хроника умирания, жестоких войн, всепоглощающего воздействия времени. Под нынешней Александрией лежит восемь метров культурного слоя - руин и костей. Люди в этом городе делали вид, будто все еще живы. Даже Нью-Йорк, в который люди ездят не вздыхать об ушедшем, а смотреть на будущее, вызывает у писателя мысль о том, что рано или поздно нью-йоркские небоскребы перестанут скрести небо. Станут смирно лежать поперек тротуаров. Мрачный путешественник, который собирался прожить свою жизнь совсем по-другому, не может жить нигде, кроме родины. Но и здесь он не чувствует себя как дома. Я бы полюбил тебя, моя страна. Так многие делают, и жить ради тебя, наверное, проще, чем неизвестно ради чего. Но я до сих пор не вижу, за что тебя любить, да и на то, чтобы стать для меня смыслом всей жизни, ты не тянешь.

На вечеринке герой встречает давнюю подругу. Она разворачивает перед ним модель благополучного существования: семейное счастье с какой-нибудь

стр. 58

красивой девушкой где-нибудь в тихой Хорватии, дом с балконом и видом на море, закинешь ноги на ограждение балкона в тридцать лет и снимешь, только когда умрешь. В семьдесят шесть. Рефреном повторяется внутренний голос героя: Я все бы отдал за такую жизнь. Но я не могу.

Автор книги принадлежит к тому потерянному поколению, которое мучительно ищет смысл жизни в мире, очень плохо приспособленном для жизни. Скитаясь по свету, он пытается найти что-нибудь, что было бы вечным, неразрушающимся, обо что поломает зубы даже время. И в конце концов утешает себя тем, что все жизни, свершив свой печальный круг, угасают, а у него, по крайней мере, еще остается возможность ездить по свету.

Г. Манчха

Опубликовано на Порталусе 24 октября 2015 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама