Рейтинг
Порталус

Русская художественная литература

Дата публикации: 08 ноября 2015
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ПРОЗА
Источник: (c) У книжной полки, № 1, 2009, C. 43-49
Номер публикации: №1446980374


Аксёнов В. Малые святцы

СПб.: Амфора, 2008

 

Если бы живущий в Петербурге сибиряк Василий Аксёнов взял псевдоним, он, несомненно, давно пребывал бы в когорте ведущих прозаиков нашего времени. А так попробуй встань во весь рост подобающей славы в тени прославленного однофамильца, который начал печататься, когда ты только-только родился. Впрочем, когда-нибудь двух Василиев Аксёновых - Павловича и Ивановича - научатся различать и по отчеству: как двух Алексеев Толстых. Многим это ясно уже теперь. И тем, кто присудил ему премию Андрея Белого. И лидеру прозы "новых сорокалетних" Павлу Крусанову, назвавшему его прозу эталоном подлинности.

Чтобы понять, однако, почему "новый" Аксёнов не взял псевдоним, достаточно прочитать его книгу, вобравшую в себя небольшой роман (скорее, повесть) "Малые святцы" и небольшую повесть (скорее, рассказ) "Дождь". Не мог он этого сделать - счёл бы за предательство по отношению к роду-племени, предкам. Вся его проза, весь он как человек и художник произрастает из родного корня. Трудно припомнить в нашей современной литературе, где бы еще с такой любовью писалось о родителях. Да и со времен Аксакова (и всех Толстых!), пожалуй, не было такого естественного, органичного чувства связи с родной пуповиной. По-мужски сдержанного, не сентиментального - подлинного.

И малая родина - таёжная Ялань - согрета здесь такой внимательной к драгоценным деталям любовью, что бытовые вроде бы зарисовки незаметно, но неуклонно вырастают в эпос сродни мифу. Йокнапатофа Фолкнера родилась, видимо, из того же художественного инстинкта.

Автор-герой приезжает на полгода в родную глухомань, в родной дом к старикам-родителям. Погруженным как будто в обыденность. Но освященную честно и трудно прожитыми годами, унаследованными правилами людской общности. Деланно, картинно капризный под старость ворчун-отец и по-крестьянски мудрая хлопотунья-мать. И оба праведники по-своему, хотя она преисполнена веры, а он предан сомнениям. За ними - рати и рати также проживших свой век предков, и потому есть в них, чувствуется былинность. "Старосветские помещики" на свой лад, Филимон и Бавкида. Хоть и заняты весь день привычной своей незлобивой перебранкой. ("Да ты почто така-то! - сердится отец".)

Это роман-дневник. Не сплошной - выборочный. Каждый запёчатлённый день автор начинает с выписок из церковного календаря. И они не кажутся здесь чужими, не пойми зачем приклеенными. Потому что излучают тот вечный свет, в котором только и обретает смысл жизнь каждого человека. А к "большим" святцам так ладно примыкают и "малые" - тоже ведь поименованное, пусть местами грешное, но такое весомое житие окрестных сельчан. Захватывающее настолько, что приехавший из северной столицы сын-писатель всё никак не удосуживается раскрыть книжку, которую прихватил с собой, - "Волхва" модного Фаулза. До заграничных волхвов ли, когда вокруг разворачивается такое кипение страстей на просторах собственной родины!

В "Дожде" речевой строй становится отрывистее, жёстче. Здесь двое яланчан попадают на афганскую войну. Один из них возвращается в цинковом

стр. 43
гробу. Единственный сын. Убитая горем мать продолжает вести хозяйство, но мертвыми руками, заведенно. И все вглядывается - как в прошлое - в улицу: не запылит ли дорога, не покажется ли на ней военный...

Слог автора становится сух и скуп. Но и здесь он - узнаваемый, свой.

Одно только пожелание к издателям Аксёнова: хорошо бы в конце его книги давать словарик местного говора. Он, этот говор, всегда живописен и по смыслу почти угадываем, однако и точное знание пошло бы на пользу.

Юрий Архипов

 

Дашкова П. Источник счастья Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет

М.: Астрель: АСТ, 2008

Полина Дашкова приобрела известность в середине 1990-х годов, войдя в литературу на гребне первой волны популярности женского детектива. Их было тогда трое - Маринина, Полякова и Дашкова. Очень скоро добавились другие, но и на их фоне Дашкова смогла выделиться - несомненным вкусом, здоровым нравственным чувством и профессионализмом.

Позднее обнаружилось, что, кроме детективов, она пишет еще и стихи. А потом оказалось, что она вообще пишет мало. То есть, конечно, одна-две книги в год - хорошая продуктивность для писателя, но это, если не сравнивать с коллегами-"детективщицами", выдающими по роману в месяц. Неторопливость письма Дашковой напрямую связана с литературным качеством ее книг. Они продуманы, удачно скомпонованы и, при узнаваемости авторской манеры, достаточно неожиданны и разнообразны. Любого персонажа Дашковой можно узнать по манере изъясняться, а не только по имени и фамилии. Действие романа "Источник счастья" происходит в годы революции и в наши дни в двух странах - России (Москве и узнаваемо-экзотическом Вуду-Шамбальске) и Германии. Профессор Свешников совершает судьбоносное открытие - злодеи стремятся до этого открытия добраться. Такой вот сюжетный костяк. Но сколько всего вокруг этой основы накручено: и исторический роман, и научная фантастика, и всякие виды детектива - классический, конспирологический, остромодный искусствоведческий; и сатира на нравы, и политический роман, и семейная сага! Первые ассоциации - с советской приключенческой классикой: что-то от эпопеи Катаева, что-то от рыбаковского "Кортика", что-то (и очень многое, по ощущению) - от романов Каверина - тот же пафос научного поиска и манящая впереди разгадка.

Сейчас так пишут редко: десятки персонажей, включая известных исторических лиц, масса сюжетных линий, литературные стилизации в виде включенных в текст дневников и романов, обстоятельность и неторопливость повествования. Но этим-то роман Дашковой и очаровывает. При всем том сюжетной стороной книга не исчерпывается. В ней есть и новаторская трактовка исторических событий, и философский подтекст, и вполне серьезная проблематика, - многое, над чем можно подумать.

Герои оставлены автором на половине пути; ни одна сюжетная линия не завершена, а это означает, что у романа будет продолжение.

стр. 44


Карасев А. Чеченские рассказы

М.: ЛитРоссия, 2008

В последнее десятилетие военная проза снова, как и в советское время, заняла прочное место в художественной литературе. За перо взялись ветераны-"чеченцы", бойцы Афганистана, Приднестровья, Абхазии, Югославии и других малых войн. Не обошли вниманием военную тему писатели - В. Николаев ("Живый в помощи"), В. Шурыгин ("Письма мертвого капитана"), В. Дегтев ("Крест"), З. Прилепин ("Патологии").

"Чеченские рассказы" Александра Карасева продолжают эту линию. Автор - ветеран боевых действий в Чечне, ставший профессиональным литератором. За его плечами публикации во многих толстых журналах. Эта книга первая.

В ней две неравные части. Меньшая и, скажем сразу, лучшая часть рассказов Карасева посвящена первой Чеченской войне. Собственно боевых действий в них немного. Лишь в одном ("Ферзь") идет реальный бой. В остальных война вынесена за скобки, военная атмосфера лишь подсвечивает обыденную реальность. Повествование ведется подчеркнуто сдержанно. Автор намеренно не желает эксплуатировать сильные эмоции. "Подумаешь, война... Ведь это такая же жизнь", - как будто говорит он нам. Вслед за автором хочется верить, что жизнь - это нечто большее, чем сиюминутные переживания. Карасев не теряет из виду жизни как целого, он спокоен и на удивление не склонен к мрачной рефлексии, которая стала навязчивым литературным штампом. Его метод "романтики от противного" вселяет оптимизм.

Однако избранный метод, хорошо работающий в рассказах о войне, дает сбои в сюжетах о мирной жизни. Вторая часть книги, названная "Первый снег", охватывает до- и послевоенный опыт автора. Здесь читатель вряд ли почувствует свежесть, присущую первой части. Наоборот, добротно построенный текст этих рассказов несколько скучноват. За ним не видно дыхания "большой жизни". Без войны, без идеи, незримо присутствующей в художественной ткани произведения, рассказы Карасева, к сожалению, теряют глубину и объем. Там, где автор стремится подстегнуть интерес читателя, придать повествованию "соль", режет глаз заданность приемов: то это армейская "чернуха" ("Чрезвычайное происшествие"), то слишком назойливый юмор ("Беспокойная ночь в Липках"). Собственно проблема, с которой столкнулся здесь Карасев, присуща всей нынешней литературе. Над общей массой поднимаются лишь те произведения, авторам которых удается найти идею, вступающую в резонанс с окружающей действительностью и придающую смысл их повествованию. Безусловно, идея "войны" - одна из таких. Осталось найти подобную и для мирного времени.

Кирилл Титов

В армии опасность быть задавленным морально и физически исходит отовсюду. Всё потенциально враждебно: сослуживцы, командиры, техника, пища, холодный воздух и жара.

Даже тишина в армии представляет собой угрозу. Тишина наваливается в наряде по роте, когда всё погрузилось в сон, а тебе спать нельзя. Тишина опутывает своей невидимой сетью в карауле на посту. Ты думаешь об этом, но мысли не слушаются тебя. Тишина для военного человека часто означает смерть. Поэтому в армии все разговаривают громко, ночью горит свет. Поэтому в армии нет тишины.

"Тишина"

стр. 45


Поэзия - она живёт, как мы. Антология поэзии 1958 - 2008

М.: Литературная Россия, 2008

Еженедельник "Литературная Россия" (прежде именовавшийся "Литература и жизнь") празднует 50-летний юбилей. К этой дате редакцией подготовлены две антологии лучшего, что увидело свет за эти годы на страницах издания, в иные годы даже превосходившего своей популярностью более "официозную" "Литературную газету". В 2007 году выпущен двухтомник рассказов "ЛР", теперь появилась антология поэзии.

В ней представлены две с половиной сотни поэтов, многие из которых дебютировали на страницах этой газеты, неустанно расширявшей географию своих поисков поэтических талантов. Презентация получилась весьма убедительная, и этот свод, несомненно, станет важным памятником полувека поэтической России. Он выполняет и энциклопедическую функцию. В конце каждой подборки даются основные сведения об авторе. Качественный состав подобной антологии не может быть однородным. Для иных авторов уже немалая честь быть в ней представленным. Но есть в ней и очевидные классики века - Ахмадулина, Юрий Кузнецов, Рубцов, Соколов, Тарковский; и "полу-классики" (в силу кто таланта, а кто резонанса) - Алейников, Боков, Вознесенский, Глазков, Ник. Дмитриев, Евтушенко, Жигулин, Кушнер, Липкин, Лиснянская, Луговской, Мартынов, Матвеева, Мориц, Окуджава, Передреев, Прасолов, Рейн, Русаков, Самойлов, Сельвинский, Слуцкий, Смеляков, Старшинов, Тихонов, Тряпкин, Шкляревский, Яшин; есть и просто одаренные поэты, чья окончательная репутация еще не устоялась, чей ранг еще должно определить время, - Авакумова, Винокуров, Глушкова, Горбовский, Жданов, Зиновьев, Кибиров, Куняев, Латынин, Левитанский, Марков, Межиров, Миллер, Примеров, Реброва, Ряшенцев, Солоухин.

Думается, во всей поэтической России последнего полувека наберется не более двух-трех десятков имен, которые могли бы эту яркую палитру достойно дополнить - если, разумеется, не считать эмигрантов, публиковать которых долгое время попросту возбранялось.

Предваряют и заключают книгу две обзорных статьи - соответственно Романа Сенчина и Сергея Небольсина. Если первого больше интересует "смена волн", отличия и акценты, "тренды" внутри каждого нового призыва в поэзию, то второй стремится выявить общее, стволовые константы русского духа, как он разворачивается в отечественной поэзии последних пяти десятилетий - весьма бурных и переломных в истории страны (а были ли когда иные?).

Юрий Архипов



Поэзия есть свет, а мы пестры.
День Пушкина приоткрывает землю,
Ночь Лермонтова - звёздные миры.
Как жизнь одну, три времени объемлю.
Я знаю, где-то в сумерках святых
Горит моё разбитое оконце,
Где просияет мой последний стих
И вместо точки я поставлю солнце.


Юрий Кузнецов

стр. 46


Дымов С. Завтрак на вулкане

М.: Вече, 2008

Этот сборник рассказов - вовсе не одна из многочисленных морских книжечек, пронизанных псевдоромантикой или странствиями скучающих героев. Море здесь является лишь оселком, проявляющим чувства. Цивилизованным людям, запертым в клетушках квартир и офисов, сегодня все труднее проявлять искренние эмоции. Соприкасаясь со стихией, человек, может быть впервые, становится самим собой. Вот почему люди до сих пор ходят на утлых суденышках в море.

Сколько эпитетов к слову "ветер" подберет обычный горожанин? Три-четыре: свежий, сильный, соленый. А тот, кто хоть раз ходил под парусом, сразу скажет: попутный, переменный, шквалистый, стихший, ровный, господствующий... В море с человеком действительно происходит что-то особенное, соленая вода смывает все наносное, фальшь и накипь и открывает настоящую суть человека. В море снятся иные сны, после морских странствий по-новому ощущаешь течение времени, измеряемое не стрелками наручных часов, а неторопливой сменой дня и ночи... Автор вовсе не призывает все бросить и отправиться на необитаемый остров, но предлагает просто однажды попробовать жить по-иному. К примеру, взять отпуск и отправиться в путь...

Не зря ведь люди на семьдесят процентов состоят из воды. Море - это свобода, возможность побега, это повод сбросить груз с плеч и почувствовать себя легким как перышко, словно на корабле отменили законы гравитации, и счастливым - невзирая на предстоящий девятый вал трудностей.

В книгу Дымова собраны житейские истории обыкновенных людей, на досуге "бороздящих океаны". Это рассказы о крепкой дружбе, неподвластной времени, о любви к каждому мигу подаренной тебе жизни и о близких людях, которых ты так и не научился любить при их жизни.

А при чем же здесь вулкан, к которому так стремились моряки? Вулкан - не только конечная цель путешествия, это аллегория памяти, дремлющей в глубине сознания. В каждом из нас.

Алекс Громов

 

Вайль П. Карта родины

М.: Колибри, 2008

Если взять всю мировую литературу в целом, то жанр путевых заметок наверняка окажется одним из самых древних и плотно заселённых. В античной Греции - в "Одиссее" Гомера, "Анабасисе" Ксенофонта - он словно бы еще только отпочковывается от эпоса. Удачное и по-своему универсальное название дал своему шедевру выдающийся английский прозаик XVIII столетия Лоренс Стерн - "Сентиментальное путешествие". Ведь привлекательная изюминка этого жанра во все времена - в чувственном восприятии увиденного распахнутыми глазами.

Сказанное относится и к уже одобренной хором критиков книге Петра Вайля, вышедшей ныне в расширенном виде. В ней автор, прославившийся смачным обзором диковинных для нас обыденностей зарубежного мира ("Гений места"), создал вторую часть своего описания планеты, запечатлев на сей раз по-

стр. 47
любившиеся ему места не только России, но и всего бывшего Советского Союза.

В этих заметках немало горького, недоуменного, а то и язвительного. Но все равно они сентиментальны - потому что согреты личным чувством, пропущены через пристрастную душу погружены в собственный поток воспоминаний, вызванных теми или иными творениями природы или культуры, а еще больше - встречами с интересными людьми. Таковых Вайль находит всюду - на дальних окраинах бескрайней родины даже чаще, чем в обеих столицах. Хотя родная ему Рига представляет тут, естественно, и самый обширный, и самый колоритно воспроизведенный материал.

Москвич-отец с эльзасскими корнями и ашхабадка-мать из тамбовских молокан поженились в Германии, я родился в Риге, много лет прожил в Нью-Йорке, эти строки пишу в Праге...

Видимо такая "космополитическая" пестрота имеет свои преимущества - особой свободы, незашоренности, остраненности взгляда. Лиризм в описании родного края, свойственный, например, Владимиру Личутину или Юрию Казакову, такому взгляду не дан, но ведь нужно кому-то взглянуть на нас и чуть со стороны - для объективности общей картины. Важно лишь, чтобы исполнение было живым и талантливым, а оно у Вайля именно таково.

География его обзора грандиозна - от "пламенной Колхиды" до хладных берегов Камчатки, от "музея Сталина в Гори" до соловецких застенков в древнем монастыре. Манящей, много чудес сулящей музыкой звучат уже сами названия отдельных главок: "Макарьевская ярмарка", "Абрау-Дюрсо", "До Вытегры и после", "К Леонтьеву по Жиздре","Костромская музыка","Соловецкая ночь", "Очень дальний Восток", "Альбом Камчатки", "Чуйский тракт", "Живопись Югры", "Кино в Абхазии и Сочи", "Ермоловский камень"... В целом же это - "Имперский периметр", "Жизнеописание осколков империи".

В высшей степени увлекательное чтение. Соблазняющее легкостью остро - умного стиля и в то же время влекущее - местами - к оспариванию высказанных суждений и - постоянно - к собственным раздумьям. О самом важном сейчас - о судьбах Родины. Хотя Вайль и пишет это слово с маленькой буквы. Но ведь его взгляд, как отмечено, - с другой стороны. Любящий издалека.

Юрий Архипов

В Болдино стоит выехать из Нижнего и потому, что дорога спокойна и красива, а названия попутных мест - каждое есть поэма: Ржавка, Утечино, Опалиха, Кстово, Студенец, Холязино...

В праздник Лукоморьем назначен берег усадебного пруда, и есть русалка на ветвях, закутанная в зеленый газ, - хорошенькая, из нижегородского театра "Комедия". В кроне елозит, тараторя, кот ученый в плюшевом костюмчике, правда, дуб жидковат, кот забрался на соседнюю ветлу, она покрепче.

Но рядом - все настоящее. Здешняя усадьба в отличие от Михайловского - то самое здание, в котором жил Пушкин. Выходишь на веранду, вдруг осознаешь, что 7 сентября 1830 года вот тут складывалось "Мчатся тучи, вьются тучи..." - и кружится голова.

У Лукоморья

стр. 48


Буркатовский С. Вчера будет война

М.: Эксмо: Яуза, 2008

Под словом "фантастика" обычно подразумевают довольно сложный феномен, состоящий из трёх частей: научной фантастики (это там, где звездолёты), фэнтези (где драконы) и - самое интересное - альтернативной истории. "Вчера будет война" - роман как раз в жанре альтернативной истории. Причём, при всех претензиях к его стилю и языку (ну да - что ж, не тургеневский), роман Буркатовского получил премию имени Тита Ливия за 2008 год.

Смутные желания "поправить историю" сформулировали ещё братья Стругацкие устами одного из своих персонажей: Мы, потомки, очень иногда любим навестить вас, предков. Поглядеть, как идут дела, и показать вам, какими вы будете. Предков всегда интересует, какими они будут, а потомков - как они стали такими. Правда, я вам прямо скажу - такие экскурсии у нас не поощряются. С вами, предками, нужен глаз да глаз. Можно такого натворить, что вся история встанет вверх ногами. А удержаться от вмешательства в ваши дела иногда очень трудно. Так вмешаться, как я, например, сейчас вмешался, - это еще можно. Пли вот один мой друг. Попал в битву под Курском и принялся там отражать танковую атаку. Сам погиб и дров наломал... Правда, атаку он не один отражал, так что все прошло незаметно.

В романе Буркатовского именно так всё и произойдёт. Перенесённый в прошлое, герой погибнет на Отечественной войне - героически, но незаметно. Будто камень булькнет в воду.

Но прежде этот веб-дизайнер, из тех, что обсуждают военную историю на форумах, провалится во времени, попадёт в "до войны". (Это, кстати, ещё один очень важный оттенок таких романов и фильмов, описанный в стихотворении Арсения Тарковского:

Я так хотел вернуться в до войны, предупредить, кого убить должны. Мне вон тому сказать необходимо: "Иди сюда, и смерть промчится мимо"... Я говорю - не слушают, не слышат, несут цветы, субботним ветром дышат, уходят, пропусков не выдают, в домашний возвращаются уют. И я уже не помню сам, откуда пришел сюда и что случилось чудо. Я все забыл. В окне еще светло, и накрест не заклеено окно.)

Гостя из будущего с его мобильным телефоном по понятной причине хватает НКВД. Он умудряется встретиться с Берией, затем со Сталиным, да только конец для него один - подмосковный лес сорок первого, куда приводит героя неумолимая логика истории.

Страна, в которую попал герой, - не воссозданный в реальности СССР, а несколько фантасмагорический. Там Берия говорит Сталину: Помните такие маленькие цветные лампочки на приборе? Товарищ Термен называет их "светодиодами". Там Сталин уходит в отставку на пике величия страны. Там советская атомная бомба - первая.

... Нет, хороший роман. Повторюсь, высокого стиля от него ожидать не надо, на отсутствие точных метафор и поэтического языка пенять нечего - да всё равно, роман крепкий именно альтернативной историей, живостью ума автора и каруселью деталей, от которых голова идёт кругом.

Владимир Березин

Опубликовано на Порталусе 08 ноября 2015 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама