Издательство Академия наук СССР. 1948. 792 стр. 144 рис.

На всех исторических исследованиях, касавшихся древней Руси, в той или иной мере отражалась неизученность древнерусского ремесла. Эта тема при всей её важности до сих пор не могла быть поставлена в полном объёме. Это объясняется недостаточностью письменных источников и тем, что накопленные археологические источники долго не поддавались обработке. Б. А. Рыбаков нашёл для этой обработки необходимые методические приёмы. Полностью использовав письменные источники в древнерусском ремесле, он положил в основу своего исследования преимущественно свежие археологические материалы, в большинстве неизданные. В результате получены ценные и новые исторические выводы.

Приёмы обработки археологических материалов автором оригинальны и ценны. Полная характеристика их в краткой рецензии невозможна, но некоторые примеры следует привести. Он поставил, например, перед собой задачу классифицировать ювелирные изделия по их литейным формам, что до сих пор никому не удавалось. Это потребовало огромного труда: для семилопастных височных колец автор проделал 93 тысячи (стр. 443) сопоставлений, для энколпионов -

58 тысяч (стр. 454) и т. д. Зато успех был полный. Эта классификация позволила сделать важные историко-экономические заключения. Выяснилось, что многие предметы были изделиями мелких деревенских мастерских и имели, небольшие районы сбыта (около 20 километров в диаметре) (стр. 447 и др.). Раньше эти изделия считались привозными, и прежние исследователи, недооценивавшие наше ремесло, называли их заморскими товарами. Другие предметы, наоборот, оказались изделиями крупных мастерских Киевской Руси. Эти изделия вывозились во все концы Руси и даже за границу, что также является новостью для науки (стр. 456). Благодаря умелому картографированию археологических находок автор доказал русское происхождение ряда вещей, считавшихся привозными. При этом удалось получить и совсем неожиданные результаты, например, проследить пути древнерусских коробейников, разносивших изделия овручских камнерезов во все земли русского языка, заходивших в Польшу, Херсонес и Волжскую Болгарию.

Б. А. Рыбаков подробно изучил технику всех ремёсел, что позволило ему путём чисто технологического анализа сделать многие выводы об организации мастерских, о требовавшихся для работы подсобных материалах, о большей или меньшей квалификации ремесленника, о наличии или отсутствии у него помощников и т. д. Большую ценность имеет составленная автором карта болотных, озёрных и дерновых руд (стр. 93, 124): она меняет все наши представления о древнерусской экономической географии, ибо, как известно, эти руды были тогда основным металлургическим сырьём. Столь же новы для исторической науки данные об остатках сыродутных горнов (стр. 129). В связи с этим автор правильно отмечает, что вместо неверного для данной эпохи термина "плавка железа" лучше употреблять древнерусский термин - "варка железа" (стр. 127).

В итоге сложных приёмов технологического анализа при исследовании ювелирного дела автор создал своего рода определитель, перечень признаков, по которым археолог, рассматривая литое изделие, может решить, каким из трёх способов оно сделано: в жёсткой литейной форме, по глиняному оттиску или по восковой модели (стр. 157 - 158). Столь же убедителен перечень признаков, по которым при рассмотрении глиняного сосуда можно установить, на каком кругу он сделан: на лёгком ручном, на тяжёлом ручном или на ножном (стр. 169 - 170).

Оригинально уточнена техника тиснения: автору дважды удалось найти сделанные древними мастерами вещи на дошедших до нас матрицах (стр. 302, 311). Эти вещи - чистопольская бляха и черниговские колты - помогли понять приёмы их изготовления.

Макрофотографическое исследование надписей позволило установить, что русские буквы на известных вщижских арках нанесены не по готовому изделию, а по восковой модели (стр. 252). Так, доказано русское производство этих первоклассных художественных изделий; до сих пор все исследователи считали их привозными из Западной Европы.

Неправильно истолковывался в археологической литературе тот факт, что в одном и том же жилище при раскопках зачастую встречались разнородные инструменты. Это объяснялось слабой диференциацией ремесла. Б. А. Рыбаков убедительно опроверг такое суждение. Составив перечни инструментов, необходимых для щитника, для седельника, для тульника и для лучника (стр. 505), он показал, что для высокодиференцированных ремёсл подобная разнородность инструментов обязательна.

Введя в археологию столько новых и плодотворных методологических приёмов, автор успешно применяет наряду с ними и все старые приёмы: как опытный археолог он строит типологические серии, как эпиграфист - датирует буквы, как искусствовед - анализирует стиль, как этнограф - выясняет пережитки.

Методологические установки Б. А. Рыбакова ясны и чётки. В своей работе автор руководствовался, прежде всего, ленинским определением ремесла и соображениями о значении его для города и для деревни¹ . В главе о сбыте продукции автор яркими археологическими примерами иллюстрирует слова Ленина о сети "мелких местных рынков, связывающих крохотные группы мелких производителей, раздробленных и своим обособленным хозяйничаньем, и массой средневековых перегородок между ними"² .

Хронологические рамки работы очень велики. Археологический материал позволил автору установить, что у восточных славян специалисты-ремесленники выделились уже к IV веку. Некоторые важные изделия той эпохи старые археологи неосновательно приписывали готам. Б. А. Рыбаков типологическими эволюционными сериями и ареалами распространения убедительно доказал, что вещи эти не готского, а восточнославянского происхождения (стр. 57 и др.). Это имеет решающее значение для опровержения враждебных и нелепых легенд о готском культурном влиянии. Производство выемчатых эмалей прекратилось у нас в V в., как и во всей Европе. Автор правильно связывает это с прекращением подвоза римского стекла (стр. 70). Но за этим временным упадком ремёсел (тогда же на несколько веков исчез гончарный круг) последовал новый бурный расцвет - в IX - X веках. Особенно обилен археологический материал киевской эпохи. Большой заслугой автора является последовательно проведённое противопоставление городских и деревенских изделий. Ремесленники в древнерусских городах составляли большинство населения. Раскопки двадцати русских городов - северных, южных, западных и восточных - показали, что "почти каждый городской

¹ См. Ленин. Соч. Т. 3, стр. 285. Изд. 4-е.

² Там же, стр. 331.

дом является жилищем (или одновременно и мастерской) ремесленника" (стр. 205). Перед лицом этих фактов должны исчезнуть все "учёные" домыслы о недоразвитости русского городского ремесла, о создании городов только для торговли или для администрирования.

Особо надо отметить новый остроумный приём установления наследственности ремесла. Этнографически известно усложнение клейм при переходе по наследству. Анализ гончарных клейм позволил автору девять раз проследить этот процесс на археологическом материале нескольких древнерусских земель (стр. 179). Уже в домонгольскую эпоху крупные русские города различались по составу продукции художественного ремесла. Исследователю удалось установить, например, что для Новгорода уже тогда были характерны выпуклая чеканка и басменное дело (стр. 300, 319).

Технологическое, типологическое и стилистическое изучение ремесленной продукции неизменно приводит автора к выводу, что ремесло на Руси до XIII в. развивалось на уровне передовых стран Западной Европы. Поэтому понятно, что как в тех странах, так и у нас ремесленники имели особое значение в городском войске и добились участия в городском управлении (стр. 515 - 518).

В XIII в. русское ремесло было разрушено монголами. Характеристика этого разрушения, данная Б. А. Рыбаковым, для науки нова. Он показал, что многие виды производства исчезли бесследно, другие испытали огрубение. Этот мартиролог очень ценен для правильного решения важного научного вопроса о причинах отсталости России. Подъём материальной культуры снова начался только в XIV веке.

Вторая часть книги Б. А. Рыбакова посвящена XIV и XV векам. Ремесло этих веков, городское и деревенское, исследовано так же обстоятельно, как и домонгольское, но археологических материалов здесь меньше. Тем тщательнее анализированы курганные древности этого времени и сокровища ризниц. Всё же для этих веков важнее письменные источники. Автор, и в первой части работы уделивший этим источникам должное внимание, во второй сумел извлечь из них особенно много ценного, хотя изучались они неоднократно и до него. Тут тоже применены новые методические приёмы, например, при цифровых расчётах заработка псковских наёмных рабочих (стр. 710 - 711). Конфликты мастеров и подмастерьев иллюстрированы 102-й статьёй псковской судной грамоты (стр. 705). Высокое мастерство московских оружейников и серебреников характеризовано цитатами из писем крымского хана Менгли-Гирея (стр. 599, 660). Любопытен красочный подбор шутливых приписок, оставленных древнерусскими писцами на полях книг и характеризующих быт ремесленников (стр. 689 - 691).

Обстоятельно изучен важный вопрос о цеховом строе. Автору удалось установить цеховой характер организаций рядовичей (стр. 720). Особенно интересны выводы о кузьмодемьянских братствах, во всех древнерусских городах, связанных с кузнечным ремеслом (стр. 748 - 776). Этим Б. А. Рыбаков объясняет политическую деятельность новгородского владыки Василия, бывшего кузьмодемьянского белого попа, возглавлявшего в государстве демократические группировки. Можно привести ещё много примеров ценных и интересных выводов, содержащихся в рассматриваемой книге. Возражать автору трудно, настолько сильна обычно его аргументация. Всё же надо отметить некоторые слабые места книги.

Неудачной представляется попытка найти среди курганных мечей X в. своеобразные русские. Таковыми признаны мечи с дугообразным перекрестьем и срезанными углами (стр. 225). Типология оружия вообще важна для исторических выводов. Пишущему эти строки приходилось доказывать лживость основного археологического аргумента норманистов, объявивших скандинавским оружием общеевропейские мечи VIII - XI веков. Ни одна страна Европы не имела, повидимому, тогда своеобразных типов данного оружия, - это относится и к России. Указанный Б. А. Рыбаковым тип встречен у нас, по его словам, всего три раза, составляя, таким образом, среди наших мечей ничтожное меньшинство. Но ведь и в Западной Европе он тоже тогда встречался, и даже чаще, чем у нас. Например, в Норвегии, судя по известной книге Петерсена о норвежских мечах, таких мечей найдено пятьдесят два. Все они датируются IX - XI вв. вопреки мнению, будто в Западной Европе подобная эволюция рукояти произошла лишь в XII - XIII вв. (стр. 225).

Автор присоединился к высказанному мною мнению, что гончарный круг является надёжным признаком гончарного ремесла. Но в связи с этим он сомневается в новгородском летописном рассказе X в. о гончаре, ссылаясь на "характер гончарного дела в Новгородской земле в X в., когда ещё зачастую бытовала лепная посуда" (стр. 439). Рассказ, может быть, и легендарен, но аргумент неверен. Во всех новгородских слоях X в. (по крайней мере, в городе, а о нём здесь речь) вся без исключения керамика сделана уже на кругу. Это относится и к языческому могильнику, раскопанному Строковым, и к раскопанным мною сооружениям того же времени. Гончарное ремесло распространялось, таким образом, в Новгороде тогда же, когда в Киеве, и раньше, чем почти во всех других городах.

Отсутствие стеклянных браслетов в деревенских курганах и огромное изобилие их в городских слоях является, как мне приходилось утверждать, признаком диференциации города и деревни: горожанки отличались от крестьянок по наряду. Б. А. Рыбаков предпочитает объяснять отсутствие этих украшений в курганах суеверным запретом класть их в погребения (стр. 460). Однако запрет этот не мог распространяться ни на стекло (в курганах много стеклянных бус), ни на браслеты, так как там же много медных браслетов. К тому же в городских курганах стеклянные браслеты встречаются

(дважды в ближайших окрестностях Москвы, раз в Пронске, много раз в Белой Веже и т. д.).

Можно отмстить ещё две археологические неточности. Нельзя говорить, что все древнерусские гвозди были костылями (стр. 184): гвозди со шляпками тоже применялись, и даже чаще. Сердоликовые бусы в курганах XIII - XIV вв. не отсутствуют (стр. 534), а попрежнему изобилуют.

Русский учёный-византинист Регель (стр. 643) по ошибке назван автором французским учёным.

Изображение дьявола на монетах Ивана Молодого нельзя объяснять еретическими настроениями его супруги (стр. 682). Никакие еретики дьявола не почитали, и у русских жидовствующих (а о них здесь идёт речь) даже их яростные обличители не подозревали такого культа.

В прекрасном и убедительном рассказе автора о борьбе новгородских политических группировок - демократической, во главе с владыкой Василием, и аристократической, во главе с владыкой Моисеем - не стоило ссылаться на инициалы церковных книг этой эпохи. В их "легкомысленном и фривольном характере" исследователь почему-то видит отражение демократических настроений (стр. 770) Это может быть опровергнуто ссылкой на два евангелия, где инициалы особенно легкомысленны и фривольны. Одно из них датировано 1323, другое - 1355 годом; художники (имена их известны) были разные, но заказчик один, и это был тот самый Моисей, которого Б. А Рыбаков правильно считает вождём аристократов. Первое евангелие написано, когда он был молодым игуменом; второе, - когда он был в старости вторично владыкой, но вкусы у него остались прежними.

Значение книги Б. А. Рыбакова невозможно переоценить, и богатство её содержания нельзя пересказать. Многие археологические и общеисторические исследования, многие труды по истории техники, экономики и идеологии будут отправляться от этой книги. Выход её для нашей науки - событие.

Особо хочется отметить один важнейший вывод: старое, упорно державшееся мнение о недоразвитости древнерусского ремесла опровергнуто, мы можем теперь твёрдо говорить о высоком уровне нашего древнего ремесла, о его большом историческом значении и о его самостоятельности. Тем самым книга производит настоящий переворот в исторической науке. Ведь опровергаемые в ней представления о ремесле были опорой вреднейших и долго державшихся взглядов об исконной отсталости русской культуры, об особых её закономерностях и т. д. Пережитки этих взглядов всячески тормозили развитие советской исторической науки, и этим пережиткам книга Б. А. Рыбакова наносит сокрушительный удар.