В феврале исполнилось 180 лет со дня выхода в свет первой главы "Евгения Онегина" (первоначально роман в стихах Пушкин издавал главами: 1-я, 2-я, 3-я, 4-я и 5-я, 6-я и т. д.). Это было событием в жизни культурной России того времени. Это стало событием в истории российской словесности: явление миру центрального сочинения в творчестве великого поэта.

Однако, кроме этого, есть и еще обстоятельства, вызывающие интерес именно к начальной главе "ЕО". Первое - на поверхности: ее выдающиеся, даже по "пушкинским" меркам, литературные качества. Вот что писал автору первый читатель второй главы романа - "Деревня, где скучал Евгений..." - (Пушкин специально для него переписывал ее текст много дней) Петр Вяземский: "Онегиным я очень доволен, т. е. многим в нем, но в этой главе менее блеска, чем в первой, и потому не желал бы видеть ее напечатанную особняком, а разве с двумя, тремя или по крайней мере еще одной главою. В целом или в связи со следующим она сохранит в целости свое достоинство, но боюсь, чтобы она не выдержала сравнения с первою, в глазах света, который не только равного, но лучшего требует".

Второе обстоятельство: история первой главы - во многом история всего романа и... жизни ее автора.

Поначалу Пушкин писал его, как сказали бы в советские времена, "в стол". Это, по первому замыслу, должно было быть сатирическое изображение общества, "...я теперь пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница, - сообщал он тому же Вяземскому. - ...о печати и думать нечего; пишу спустя рукава. Цензура наша так своенравна, что с нею невозможно и размерить круга своего действия - лучше об ней и не думать - а если брать, так брать, не то, что и когтей марать". Однако через пять месяцев настроение поэта переменилось, и он пишет все тому же адресату: "Теперь поговорим о деле, то есть о деньгах. Слёнин предлагает мне за "Онегина", сколько я хочу. Какова Русь, да она в самом деле в Европе - а я думал, что это ошибка географов. Дело стало за цензурой, а я не шучу, потому что дело идет о будущей судьбе моей, о независимости - мне необходимой. Чтоб напечатать Онегина, я в состоянии (- - - ) то есть или рыбку съесть, или на (- - - ) сесть. Дамы принимают эту пословицу в обратном смысле. Как бы то ни было, готов хоть в петлю".

...И вот 15 февраля 1825 года "первая песнь" "ЕО" увидела свет. Ей предпослано предисловие - якобы от лица издателя, - проникнутое глубокой, хотя и скрытой иронией. В нем некоторые критики Пушкина могли найти явственный ответ себе со стороны поэта. Читаем:

"Вот начало большого стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено.

Несколько песен, или глав Евгения Онегина уже готовы. Писанные под влиянием благоприятных обстоятельств (Тоже ирония - глава писалась в ссылке), они носят на себе отпечаток веселости, ознаменовавшей первые произведения автора Руслана и Людмилы.

Первая глава представляет нечто целое. Она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819-го да и напоминает Беппо, шуточное произведение мрачного Байрона.

Дальновидные критики заметят конечно недостаток плана. Всяк волен судить о плане целого романа, прочитав первую главу оного. Станут осуждать и антипоэтический характер главного лица, сбивающегося на Кавказского Пленника, также некоторые строфы, писанные в утомительном роде новейших элегий, в коих чувство уныния поглотило все прочие. Но да будет нам позволено обратить внимание читателей на достоинства, редкие в сатирическом писателе: отсутствие оскорбительной личности и наблюдение строгой благопристойности в шуточном описании нравов".

В рукописи был и другой текст, который автор не счел нужным опубликовать, но нам интересный: в нем - еще оттенки отношения Пушкина к своему детищу.

"Звание издателя не позволяет нам ни хвалить, ни осуждать сего нового произведения. Мнения наши могут показаться пристрастными.

Но да будет нам позволено обратить внимание почтеннейшей публики и гг. журналистов на достоинство, еще новое в сатирическом писателе: наблюдение строгой благопристойности в шуточном описании нравов. Ювенал, Катулл, Петрон, Вольтер и Байрон - далеко не редко не сохранили должного уважения к читателям и к прекрасному полу. Говорят, что наши дамы начинают читать по-русски. Смело предлагаем им произведение, где найдут они под легким покрывалом сатирической веселости наблюдения верные и занимательные.

Другое достоинство, почти малую честь сердечному незлобию нашего автора, есть совершенное отсутствие оскорбительной личности. Ибо не должно сие приписать единственно отеческой бдительности нашей цензуры, блюстительницы нравов, государственного спокойствия, сколь и заботливо охраняющей граждан от нападения простодушной клеветы, насмешливого легкомыслия".

Насколько трепетно Пушкин отнесся к публикации первой главы "ЕО", можно судить также по числу и объемности "примечаний сочинителя" к ней. В них можно прочитать и о месте и причинах ссылки Овидия, и о словаре Российской Академии, и о прадеде поэта Абраме Петровиче Аннибале. Никакая другая глава не удостоилась такого внимания своего создателя.

Наверно, справедливо будет завершить эту памятную заметку в честь круглой годовщины выхода в свет первой главы "ЕО" перепечаткой строф IX, XIII и XIV, которые не вошли в текст романа (они заменены каждый раз тремя строками точек), но сохранились в рукописных автографах.

  
  
 IX 
  
 Нас пыл сердечный рано мучит. 
 Очаровательный обман, 
 Любви нас не природа учит, 
 А Сталь или Шатобриан. 
 Мы алчем жизнь узнать заране, 
 Мы узнаем ее в романе, 
 Мы всё узнали, между тем 
 Не насладились мы ничем. 
 Природы глас предупреждая, 
 Мы только счастию вредим, 
 И поздно, поздно вслед за 
                      ним 
 Летит горячность молодая. 
 Онегин это испытал, 
 Зато как женщин он узнал. 
  
 XIII 
  
 Как он умел вдовы смиренной 
 Привлечь благочестивый взор 
 И с нею скромный и смятенный 
 Начать, краснея, разговор, 
 Пленять неопытностью нежной 
 И верностью надежной Любви, 
 которой в мире нет, 
 И пылкостью невинных лет. 
 Как он умел с любою дамой 
 О платонизме рассуждать 
 И в куклы с дурочкой играть, 
 И вдруг нежданной 
             эпиграммой 
 Ее смутить и наконец 
 Сорвать торжественный 
             венец. 
  
 XIV 
  
 Так резвый баловень  
             служанки, 
 Анбара страж, усатый кот 
 За мышью крадется с 
             лежанки, 
 Протянется, идет, идет, 
 Полузажмурясь, подступает, 
 Свернется в ком, хвостом 
              играет, 
 Готовит когти хитрых лап 
 И вдруг бедняжку цап-царап. 
 Так хищный волк, томясь 
              от глада, 
 Выходит из глуши лесов 
 И рыщет близ беспечных псов 
 Вокруг неопытного стада; 
 Все спит, и вдруг 
              свирепый вор 
 Ягненка мчит в дремучий бор.