Юридическое издательство Министерства юстиции СССР. М. 1948. 372 стр.

Третий том "Истории царской тюрьмы", как и первые два тома, заслуживает большого внимания. Он посвящен истории тюрьмы за 1870 - 1900 годы. По словам автора, "хронологически работа полностью охватывает тот исторический период, когда центральной фигурой революционного движения был разночинец-народник, и начало нового исторического периода в истории революционной борьбы, когда на авансцену политической борьбы выдвигается новый класс - пролетариат" (стр. 3).

Сам по себе исторический очерк тюремного законодательства, данный в первой главе, представляет большой интерес. Как и в первых томах, М. Н. Гернет прежде всего подробно останавливается на истории тюремного законодательства в России. Выходя за установленные им хронологические рамки 1870- 1900 гг., он доводит исторический очерк до февральской буржуазно-демократической революции 1917 года.

Общий вывод, который делает автор, сводится к тому, что не только главное тюремное управление, но и весь законодательный аппарат царской России не интересовало упорядочение тюремного законодательства. Режим тюрем регламентировался не в законодательном порядке, а циркулярами Главного тюремного управления. Однако эти циркуляры очень редко выявляли неприглядную тюремную действительность.

М. Н. Гернет высказывает предположение, с которым нельзя не согласиться, что Главное тюремное управление предпочитало не раскрывать в своих циркулярах установленного им режима произвола. "Тюремные язвы скрывались, и о них говорили очень сдержанно". В подтверждение этого автор указывает на отсутствие в секретных циркулярах сведений о процветавших в тюрьмах наказаниях розгами. Ясно, что по данному вопросу имелись специальные указания сверху. Циркуляры, по мнению автора, не колебали основ Устава содержащихся под стражей издания 1832 года. Будучи направлены на защиту интересов царизма и господствующих классов, циркуляры эти служили для усиления произвола тюремной администрации. Общая тюремная инструкция 1915 г., как эхо, отражала предшествующее тюремное законодательство, узаконяя "прежнюю практику попрания человеческого достоинства и личности заключённых" (стр. 40 - 41).

Очень интересны данные, приводимые автором о месте, которое занимало "лишение свободы в разнообразных его видах", т. е. тюрьма, каторга, среди других мер уголовной репрессии. На каждую статью без санкции лишения свободы по Уложению о наказаниях приходились 2 статьи, предписывавших тот или другой вид лишения свободы, по Уставу о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, - 1 ¹ /₃ статьи, по Воинскому уставу о наказаниях - 8 статей и по Уголовному уложению - 14¹ /₂ статей. Как мы видим, тюрьма преобладала в царской России над всеми прочими видами наказаний. В особенности русские законы были щедры на каторгу и другие виды лишения свободы в борьбе с революционным движением. Часто применявшееся предание военному суду за государственные преступления обеспечивало царскому правительству возможность широкой расправы с участниками революционного движения при помощи палача.

М. Н. Гернет подчёркивает, что по уголовному закону Российской империи понятие государственных преступлений трактовалось безмерно широко, в связи с чем тюрьма, крепость, каторга полагались не только за участие в революционных организациях, но и за пропаганду, направленную против интересов господствующих классов, за участие в неразрешённом профсоюзе, за "возбуждение вражды" между классами, между сословиями, между рабочими и "хозяевами", крестьянами и помещиками.

Под исключительной охраной каторги и тюрьмы находилась частная собственность, причём наказание за кражи значительно повышалось, если кража была совершена трудящимся, проживающим у тех, чьё имущество было украдено. Ни ничтожная сумма украденного, ни выяснившийся на суде факт совершения кражи "по крайности" и неимению никаких средств к пропитанию не избавляли обвиняемого от тюремного заключения (стр. 48).

Классовый подход сказывался и на наказаниях за преступления против личности. Убийство рабочим своего хозяина или члена его семьи каралось по Уложению о наказаниях бессрочной каторгой (стр. 49). Широко практиковалось "предварительное" (до суда) тюремное заключение, в особенности в отношении обвиняемых рабочих и крестьян. "Предварительный" арест применялся полицией, следователем, жандармским офицером. Всё зависело от "усмотрения" этих мелких чиновников правительства. Закон об исключительных положениях расширял объём применения тюрьмы не только в качестве "предварительного задержания", но и как меру репрессии (стр. 52). Отсюда громадное переполнение тюрем в конце XIX и начале XX в. и всё возраставшее их значение в карательном аппарате самодержавия.

Вторая глава книги посвящена судебной и административной борьбе царизма с революционным движением. Автор констатирует, что рост революционного движения в 1870 - 1900 гг. сопровождался, с одной стороны, увеличением числа судебных политических процессов и, с другой - ростом внесудебной, административной расправы. Не доверяя суду присяжных, царское правительство передало рассмотрение дел о государственных преступлениях Особому присутствию Сената и военным судам - судебным органам, в "верноподданнейшей преданности" которых оно не сомневалось. В книге приведены любопытные отзывы

А. В. Кони о тех судебных деятелях, которым царизм доверял рассмотрение дел о государственных преступлениях и руководство политическими процессами, по приговорам которых заполняли тюрьмы и казнили лучших людей страны. Один из этих судебных "деятелей" говорил, например, что в отношении многих подсудимых по делу 50-ти, по которому был осуждён рабочий Пётр Алексеев, доказательства виновности отсутствуют, но судить их необходимо. Другой судебный "деятель", Адамов, заявлял, что он ненавидит революционеров и рукоплещет всем мерам строгости против них. "Эти люди наши, мои личные враги. Они хотят отнять у нас, что нажито нашим трудом... Я нахожу, что Особое присутствие недостаточно ещё строго к ним относится". Министр юстиции Палея требовал издания закона о предоставлении начальству различных учебных заведений права подвергать телесному наказанию "всякого студента или ученика, занимающегося пропагандой". Сенатор Фриш и князь Оболенский разработали проекты наказания политических - мужчин и женщин - розгами (стр. 55). Такой состав судебных "деятелей" дал возможность самодержавию превратить рассмотрение дел о государственных преступлениях в прямую расправу административным путём: жандармы заменили судебных следователей, дознание заменило предварительное следствие, при полной тайне судебного разбирательства. В 90-х годах самодержавие отказывается и от этой формы судебной защиты своего существования от посягательств на него со стороны революционных организаций и передаёт дела о государственных преступлениях непосредственно административным органам.

М. Н. Гернет приводит данные, свидетельствующие о том, что и раньше, в 70 - 80-х годах, самодержавие применяло различные административные наказания. Это касалось главным образом рабочих, участников революционного движения, и дел, связанных с национально-освободительной борьбой на окраинах царской России. По делу Южнороссийского союза рабочих в 1877 г. из нескольких сот рабочих суду было предано только 15 чел., с остальными правительство расправилось без суда. Северный союз русских рабочих был разгромлен также мерами административного, внесудебного порядка. По делу морозовской стачки 1885 г. в Орехово-Зуеве суду было предано 50 чел., а в административном порядке было арестовано и выслано более 600 рабочих. Административные кары обрушивались и на участников национального движения в Средней Азии, Грузии, на Украине, в Польше.

В связи с развитием рабочего движения в 90-х годах, опасаясь привлечения общественного внимания к новым формам массовой революционной борьбы - стачкам и демонстрациям, - самодержавие начинает прибегать исключительно к мерам прямой административной расправы. Данными "Обзоров важнейших дознаний, производившихся в жандармских управлениях империи по государственным преступлениям", автор книги иллюстрирует непрерывный рост рабочего движения в России и всё усиливающееся в связи с этим применение "предварительного" тюремного заключения в качестве административной меры репрессии (стр. 115 - 116).

"Обзоры" отражают, как из года в год увеличивалось количество привлечённых к дознанию рабочих, и дают представление о количестве рабочих, участников революционного движения. В "Обзорах" за 1895 - 1898 гг. имеются сведения о Петербургском союзе борьбы за освобождение рабочего класса, о руководстве Союзом борьбы стачечным движением, о листовках, написанных В. И. Лениным, аресте В. И. Ленина. Здесь можно найти также сведения о рабочих союзах других городов России.

Очерк о внесудебной расправе с участниками революционного движения автор заканчивает указанием, что поскольку массовое революционное движение захватило значительное число городов России, местами заключения административно арестованных стали тюрьмы, предназначенные для осуждённых за общеуголовные преступления. В связи с этим правительство задалось целью создать во всех тюрьмах более суровый режим для своих политических врагов.

Как и в первых томах своего труда, в этой главе книги М. Н. Гернет знакомит читателя с судебными политическими процессами 70 - 80-х годов и революционной деятельностью их участников. Сюда входят процесс нечаевцев и самого Нечаева; процесс участников демонстрации на площади Казанского собора в декабре 1876 г.; "процесс 50-ти", на котором Пётр Алексеев закончил свою известную речь, по характеристике В. И. Ленина, "великим пророчеством"; процесс Южнороссийского союза рабочих 1877 г., ошибочно названного автором Южнорусским рабочим союзом, и процессы о террористических организациях, в том числе дело 1 марта 1881 г. и дело 1 марта 1887 г., в числе участников которого был Александр Ильич Ульянов, вместе с другими подсудимыми приговорённый к смертной казни. Приведённая автором характеристика политических процессов безусловно необходима: она даёт в общих чертах представление о политической обстановке в стране в изучаемый период и роли в революционном движении отдельных политических заключённых, о которых идёт речь при описании режима царских тюрем.

Большая часть книги (3, 4 и 5-я главы) посвящена самой истории политических тюрем - Петропавловской крепости(Трубецкой бастион и Алексеевский равелин), Шлиссельбургской крепости, тюрьмы III отделения и каторжных политических и пересыльных тюрем., После Великой Октябрьской социалистической революции о Петропавловской и Шлиссельбургской тюрьмах были опубликованы мемуары многих бывших заключённых этих тюрем, многочисленные документы, изданы отдельные монографии. Однако труд М. Н. Гернета можно считать первым серьёзным исследованием, основанным на всей совокупности материалов,

имеющихся об этих тюрьмах. Автору удалось использовать обширный свежий документальный материал архивных фондов III отделения, департамента полиции, управления коменданта Петропавловской крепости, Шлиссельбургской крепости, Главного тюремного управления, штаба отдельного корпуса жандармов и другие. Исследование М. Н. Гернета совсем не похоже на те описания политических тюрем, которые шлиссельбуржец Н. А. Морозов назвал "серебряной парчой на гробах заживо погребённых людей". Это убийственная характеристика отношения царизма к своим политическим противникам, суровый обвинительный акт самодержавию.

Книга даёт исчерпывающие сведения о количестве заключённых в политических тюрьмах, социальном составе заключённых, принадлежности их к революционным организациям, бесчеловечном режиме произвола и насилий в этих "тюрьмах смерти", о непрекращавшейся борьбе заключённых против тюремщиков и всего самодержавного строя и безвременной гибели многих лучших людей нашей родины, убитых жестоким режимом заключения. Вряд ли дальнейшие исследования могут добавить что-либо существенно новое после труда М. Н. Гернета.

Для иллюстрации материальных и моральных условий режима Алексеевского равелина в 80-х годах автор приводит данные о преждевременной смерти многих заключённых в равелине. Нельзя не согласиться с характеристикой, которую даёт автор книги Шлиссельбургской крепости как "месту замаскированной смертной казни". Эта характеристика в равной мере относится и к Алексеевскому равелину и к другим политическим тюрьмам.

Книга полна ярких, незабываемых страниц с описанием героизма русских людей, отдавших всю свою жизнь трудящимся массам. Брошенные в каменные мешки политических тюрем, оторванные от внешнего мира, отданные в полную власть грубых, пьяных, специально выдрессированных тюремщиков-палачей, садистов типа Соколова-ирода, смотрителя Шлиссельбургской тюрьмы, заключённые революционеры не прекращали борьбы. Перед читателем проходят образы революционных деятелей прошлого, волю к борьбе которых не смогли сломить самые изощрённые пытки, к которым прибегали тюремные палачи. Многие из заключённых предпочли смерть в борьбе подчинению мертвящему режиму царской тюрьмы, унижению человеческого достоинства.

Потрясающее впечатление производят собранные в книге факты самоубийств, как протеста против моральных и физических пыток, применявшихся по отношению к заключённым: самосожжение Грачевского, Софьи Гинсбург, Марии Ветровой, массовое отравление политических каторжан в Карийской тюрьме в знак протеста против применения телесных наказаний по отношению к заключённой Сигиде и др.

Особо следует отметить, что М. Н. Гернету удалось собрать ценный материал о рабочих-революционерах, сперва единицами, затем десятками, а к концу XIX в. сотнями заполнявших камеры политических тюрем. В исторической и общей литературе довольно широко освещалось поведение в тюрьмах деятелей революционного движения, представителей русской интеллигенции, преимущественно участников различных народнических организаций. Однако очень мало места в этой литературе отводилось русским рабочим-революционерам и участникам рабочих революционных организаций. Между тем среди них мы встречаемся с людьми, к которым целиком можно отнести слова В. И. Ленина, сказанные им в 1901 г.: "Нет, каторга не устрашит рабочих, вожаки которых не боялись умирать в прямой уличной схватке с царскими опричниками. Память об убитых и замученных в тюрьмах героях-товарищах удесятерит силы новых борцов" ¹ . Автор вспоминает молодых рабочих, активных участников "первой социально-революционной демонстрации в России 6 декабря 1876 г. на Казанской площади в Петербурге" ² , как её характеризует В. И. Ленин, - Якова Потапова и Матвея Григорьева. 16-летний рабочий Яков Потапов во время речи Г. В. Плеханова развернул красное знамя, он был первым по времени знаменосцем русской революции. Несмотря на несовершеннолетие, Яков Потапов, как и Матвей Григорьев были приговорены к ссылке на поселение, которую им "милостиво" заменили заключением в дальний монастырь. Потапов был направлен в Вологодский Спасо-каменный монастырь и здесь вскоре установил переписку с неизвестными лицами и начал "сеять раздоры между монахами". По просьбе игумена монастыря, III отделение перевело Потапова в Соловецкий монастырь, где он незаконно был заключён в одиночную камеру острога. Несмотря на все строгости монастырского каторжного режима, Потапову удалось взломать решётку и сделать попытку к бегству из тюрьмы. За оградой монастыря он был схвачен и подвергнут строжайшему тюремному заключению. В знак протеста против тяжёлого тюремного режима Потапов ударил по лицу игумена. Суд приговорил молодого рабочего-революционера к ссылке на поселение в отдалённые места Сибири. В 1882 г. он был отправлен в Якутскую область (стр. 322). К сожалению, автор книги не сообщает сведений о дальнейшей судьбе этого революционера.

Не менее героически вёл себя другой рабочий, Матвей Григорьев, сосланный по делу о казанской демонстрации в Николаевскую пустынь Астраханской епархии. Здесь он начал вести революционную пропаганду среди монахов, посетителей монастыря и крестьян. Узнав о неудачном выстреле Соловьёва в царя, Григорьев заявил: "Дурак, взялся стрелять, но не умел попасть в цель". По повелению Александра II Григорьев был немедленно отправлен в Соловецкий монастырь, где пробыл до 1882 года. Автор приводит сведения о героическом поведении в тюрьме некоторых членов Южнорусского рабочего союза - Н. Щедрина, Павла Иванова и других.

¹ В. И.. Ленин. Соч. Т. 5, стр. 228.

² Там же, стр. 295.

В главе пятой автор сообщает малоизвестные до сих пор сведения о первых каторжных политических централах, возникших во второй половине 70-х годов XIX в. и просуществовавших всего 5 лет. Это были Новобелгородская тюрьма в 40 верстах от Харькова и Новоборисоглебекая - в 60 верстах. Сюда были направлены наиболее выдающиеся деятели революционного движения, в частности, осуждённые по делу Южнороссийского союза рабочих в 1877 году. Никакого закона, никакой общей инструкции о режиме политических централов не было издано. Все указания о содержании заключённых исходили непосредственно от шефа жандармов Мезенцева, превратившего централы в филиал Алексеевского равелина и секретной тюрьмы Шлиссельбурга. За короткий срок из 35 заключённых в этих тюрьмах сошли с ума 5 и умерли 8. Здесь умер участник Парижской Коммуны Еленский и сошёл с ума рабочий Соколовский, участник польского восстания 1863 года.

Трудно исчерпать в журнальной рецензии богатое содержание книги М. Н. Гернета. Отмечу только ещё заключительный раздел главы седьмой - "Заключённые национальных меньшинств, несовершеннолетние и женщины в тюрьмах". Здесь автор даёт исключительно интересные данные о содержании в тюрьмах несовершеннолетних. По официальным данным, количество осуждённых подростков от 10 до 17 лет в царской России в 900-х годах ежегодно выражалось в таких цифрах: общим судом - до 1500 человек и выше, мировыми судьями - до 5 тыс. и выше. Большинство этих подростков содержалось в тюрьмах, не исключая и каторжных, вместе со взрослыми и подвергалось общему режиму царской тюрьмы.

Подведём итоги. Новый том "Истории царской тюрьмы", как и первые томы, является серьёзным вкладом в историческую и специальную юридическую литературу. Книга даёт исчерпывающие сведения о тюремном законодательстве в России, по истории органов тюремного управления, много фактического материала по истории революционного движения, содержит ценный, обстоятельный исторический очерк о составе заключённых и режиме политических тюрем в 70 - 90-х годах XIX столетия. Наряду с отмеченными мною большими достоинствами новой книги в ней имеются и отдельные недостатки, мимо которых пройти нельзя.

В третьем томе своей книги автор нарушает принятую им в первых двух томах периодизацию истории царской тюрьмы в части, относящейся к истории тюремного законодательства и истории Шлиссельбургской и монастырских тюрем. Весь том охватывает период 1870 - 1900 гг., и это вполне соответствует общей периодизации истории СССР. Автор, однако, доводит историю упомянутых тюрем до 1905 года. Вопрос о расширении хронологических рамок в отношении тюрем больших сомнений не вызывает, поскольку они существовали после 1900 г. всего пять лет. Расширение же хронологических рамок очерка по истории тюремного законодательства до 1917 г. оправдать трудно. Хотя автор и говорит, что в XX в. не было внесено существенных изменений в тюремное законодательство и в регламентацию тюремного режима путём циркуляров Главного тюремного управления, всё же ряд приводимых им в книге данных определённо указывает на влияние событий 1905 г. и последующей политики самодержавия в годы реакции на существенные изменения тюремного режима в XX веке. Об этом в несколько завуалированной форме говорят и циркуляры Главного тюремного управления и другие официальные документы, отражающие тюремную политику царского правительства. Автор, например, называет некоторые циркуляры 1908, 1910 гг. "погромными" (стр. 25), Циркуляры, требовавшие широкого применения в тюрьмах холодного и огнестрельного оружия, были изданы также в 1907 и 1909 гг. (стр. 27). Наконец, на стр. 28 - 29 автор прямо говорит: "Циркуляры, устанавливавшие режим в местах заключения перед революцией 1905 г. и после этой революции, в годы реакции, различались по своему содержанию. Из циркуляров, изданных перед революцией, видно, что царизм не чувствовал под собой твёрдой почвы, и Главное тюремное управление ещё не говорило языком угрозы и беспощадной расправы, которым оно заговорило в годы реакции". Совершенно очевидно, что расширение хронологических рамок в части тюремного законодательства приводит к отрыву данной в этом томе характеристики тюремной политики самодержавия в XX В . от описания происшедших изменений в состоянии политических тюрем и тюремного режима в последнем десятилетии существования царизма, о чём будет идти речь в четвёртом томе "Истории царской тюрьмы".

Мы уже отмечали как несомненное достоинство книги, что в ней довольно много места уделено судебной и административной борьбе царизма с нараставшим рабочим движением и судьбе отдельных деятелей рабочего движения. Однако от исследования, посвященного концу XIX в., когда, как сам автор говорит в предисловии, "на авансцену политической борьбы выдвигается новый класс - пролетариат", в этом отношении можно требовать большего. Следовало бы больше внимания уделить такому крупному процессу, как дело о морозовской стачке 1885 года. Автор правильно оценивает "особенно большое значение в истории революционного движения" этой стачки, но почему-то говорит о ней в общем разделе, посвященном "административной борьбе царизма с революционным движением", не выделяя судебного процесса об этой стачке, как выделены в книге почти все политические процессы 70 - 80-х годов. Не выделен в книге также и процесс о Южнорусском рабочем союзе 1881 г., хотя автор довольно подробно говорит о некоторых участниках этого процесса. Не прослежена судьба некоторых крупных рабочих-революционеров после их осуждения: Яна Рыбецкого (по делу Южнороссийского союза рабочих), Митрофанова, фактического ру-

ководителя демонстрации на Казанской площади, умершего в тюрьме от чахотки, и других.

Исследуя "Обзоры важнейших дознаний", автор привёл много интересных фактов, относящихся к деятельности рабочих организаций, к революционной пропаганде среди рабочих и т. д. Но автор не всегда раскрывает, о каких именно организациях в "Обзоре" идёт речь. Так, он приводит из "Обзора" за 1895 г. сведения об аресте "кружка социал-демократов во главе с врачом Мицкевичем", не раскрывая при этом, что речь идёт о Московском рабочем союзе. Приводя сведения об арестах 11 марта 1898 г. в различных городах России, автор не говорит, что эти аресты были связаны с I съездом РСДРП в Минске, участники которого были прослежены жандармами и вскоре арестованы вместе с некоторыми членами тех организаций, откуда они были делегированы на съезд.

Нам кажется, что в книге не следовало бы выделять фигуру предателя Мирского, о котором достаточно было бы сказать в связи с пребыванием в тюрьме Нечаева и организацией его побега. Не заслуживает также внимания фигура Стародворского.

В книге имеются досадные опечатки, искажающие смысл. На стр. 10 говорится, что количество тюремного населения к январю 1882 г. достигало 931 080 чел., а несколько ниже делается вывод, что Главное тюремное управление располагало в это время почти стотысячной армией заключённых. На стр. 14 напечатано: "отмечено" вместе "отменено"; на стр. 83 - "Молодецкий" вместо "Млодецкий" и т. д.

Отмеченные недостатки должны быть учтены при переиздании книги. Исследование М. Н. Гернета представляет большой интерес не только для историков и юристов, но и для самых широких кругов читателей нашей страны.