Рейтинг
Порталус

В. А. АЛЕКСАНДРОВ. Обычное право крепостной деревни России. XVIII - начало XIX в.

Дата публикации: 04 ноября 2018
Автор(ы): Л. В. МИЛОВ
Публикатор: Шамолдин Алексей Аркадьевич
Рубрика: ПРАВО РОССИИ
Номер публикации: №1541360033


Л. В. МИЛОВ, (c)

М. Наука. 1984. 256 с.

Книга старшего научного сотрудника Института этнографии АН СССР доктора исторических наук В. А. Александрова близка по теме к его предыдущей монографии1 . Посвящена она немаловажным и, пожалуй, наименее изученным в литературе аспектам истории русской крепостной общины. Избранный автором подход дал ему возможность точнее оценить степень разложения общины и специфику ее эволюции, несмотря на острый недостаток фактического материала по этой проблематике.


1 Александров В. А. Сельская община в России (XVII - начало XIX в.). М. 1976.

стр. 133


Книга состоит из трех главных разделов: об основных типах крестьянской семьи, обычно-правовых регуляторах земельных отношений и о семейно- имущественных отношениях по обычному праву. Автор опирается на архивную документацию крестьянских общин Центра России.

Из приведенных в книге данных следует, что исходным типом семьи в период феодализма была малая семья, а т. н. неразделенная семья по отношению к ней вторична. Далее автор доказывает, что малая семья лежит в основе практически единственного вплоть до конца XVI в. типа сельской общины с подворно- наследственным или подворно-потомственным принципом владения (с. 100 - 101). По авторской схеме, на смену этой разновидности общины пришло сосуществование двух ее типов: прежней общины с подворно-наследственным и общины с т. н. уравнительно-передельным принципом владения хозяйственными угодьями.

Подытоживая свои наблюдения в области типологии крепостной общины, В. А. Александров пришел к новым в нашей литературе суждениям. Во-первых, он не считает земельно-передельный тип общины архаичным образованием, дожившим вплоть до XX века. Во-вторых, он полагает, что оба типа общины отнюдь не были подвержены процессу "векового разложения". Последний тезис, чрезвычайно важный, доказывается всем материалом книги, раскрывающим механизмы наследования по крестьянскому обычному праву XVIII - начала XIX века.

Историографически значение книги не ограничивается одной лишь областью истории обычного права. Монография содержит прямой ответ на вопрос, почему в русском земледельческом крестьянстве дореформенной поры не обозначались сколько-нибудь заметно процессы буржуазного расслоения. Ведь последнее предполагает не только растущие с ходом общественного разделения труда производство на рынок, конкуренцию, обогащение одних и разорение других и т. д., но и действенность институтов наследования, ибо концентрация средств производства зажиточной верхушкой - это процесс, охватывающий жизнь не одного, а нескольких поколений непосредственных производителей. В. А. Александров раскрывает основные принципы наследования в крестьянском хозяйстве, имевшие решающее значение для темпов социального расслоения. Именно здесь, в крепостном крестьянстве, исключенном из области действия юридических норм наследования, регулируемых государством, функционировали нормы обычного права.

Книга дает возможность увидеть, что при отсутствии в крепостной общине примитивного равенства тем не менее существовал мощный правовой механизм относительного уравнивания хозяйственных возможностей крестьян, возникший как последствие крепостнической эксплуатации, иногда традиционный, но чаще заметно трансформированный воздействием крепостничества.

В области земельных отношений реальное развитие обычного права автор прослеживает по двум основным направлениям, обусловленным прежде всего формой эксплуатации (оброк или барщина). Наиболее же общая тенденция эволюции обычно-правового регулирования в крепостной общине, по крайней мере для второй половины XVIII - начала XIX в., состояла в борьбе индивидуального и мирского начал с возрастающим преимуществом на стороне последнего (с. 163).

Изучая распорядки обычного права т. н. сложной общины, в которую, как правило, входило большее или меньшее количество деревенских общин (общин-деревень), автор выявляет механизм земельно-тяглого регулирования. Причем если в оброчных имениях последний приводил земельное обеспечение той или иной деревни в соответствие с ее тяглоспособностью лишь на основе условно-временных "сдач-передач", то в барщинных имениях перераспределения имели жестко уравнительный безусловный характер, т. е. на каждое тягло в любой деревне в пределах той или иной вотчины приходилось равное количество тяглой и даже нетяглой земли (с. 112 - 113). Автор считает, что в оброчных имениях механизм земельно-тяглового перераспределения (переоброчек) действовал на основе "старых традиций по поддержанию общинно-подворного землепользования" (с. 136), а в "праве" деревень на "свои" поля и угодья видит сохранение прежних прерогатив обычного права общины, уцелевших в ходе абсолютного подчинения общины феодальному землевладению.

В. А. Александров в этом прав, автономность деревенских "владений" - это остаток

стр. 134


маркового строя древнерусской общины, хотя, заметим, столь сильно видоизмененный, что трудно говорить о его преемственной связи с древностью. Впрочем, у автора деревенское "право" на "свои" поля фигурирует лишь в кавычках. Но ведь дело не только в том, что подлинными правами земельной собственности обладал лишь феодал. По существу, у деревенской общины и владельческие права (т. е. фактическое обладание землей) стали в силу постоянных земельно-тягловых поравнений лишь потенциальными. Землепользование здесь стирает черты владельческого статуса.

Кроме того, под влиянием крепостничества, точнее, вследствие "усвоения" им общины, она становится и в социальном, и в территориально-земельном аспектах сугубо замкнутой. Поэтому внутри крепостной деревенской общины развиваются несколько иные процессы, чем на междеревенском уровне. Социальная замкнутость общины наряду с влиянием совместной тягловой ответственности перед феодалом способствовала пробуждению к жизни механизмов самосохранения общины, проявлявшихся в общинном демократизме или т. н. мирском начале. Укрепление статуса общности земель внутри общины сопровождалось сужением прав отдельных крестьянских дворов посредством механизма регулирования земельно-тяглового оклада в виде временных "сдач-придач" от одного двора другому части числящихся за ним угодий.

Для крестьянского дзора условно-временные внутриобщинные земельные поравнения в гораздо большей мере, чем междеревенские, превращались в постоянный фактор его жизнедеятельности. Несмотря на то, что в оброчных деревнях сохранялся подворно-наследственный принцип "владения" угодьями, а при продаже двора преимущественным правом на него обладали родственники, фактически действие этих традиционных обычно-правовых норм резко ослаблялось. Правовые основы владения двором, теми или иными категориями земель утрачивали самостоятельное значение ввиду зависимости от главного фактора жизнедеятельности крестьянского двора - его тяглоспособности (см. с. 163). Автор раскрывает содержание крестьянского понятия "вечного владения" только как общесемейной прерогативы (права двора) на потомственное тяглое владение общинной землей, действующей в пределах общины-деревни. Личное право на тяглую землю имело, по мнению автора, больше символический, чем фактический характер (с. 141).

Материалы книги свидетельствуют о том, что всякого рода разделы были для крестьянского двора тягчайшим испытанием. Общинное требование непременной тяглоспособности для вновь выделяющихся хозяйств усиливало практику раздела тяглой земли поровну независимо от многолюдности или малолюдности выделяющихся частей семьи (с. 142). Таким образом, преобладал обычай равенства прав членов семьи (двора) в роли глав будущих семей на равные доли наследования (отец и сыновья, братья между собой и т. д.). Лишь в "братских" семьях иногда могли быть некоторые отклонения от равенства в наследовании. Положение отца в семье при разделе зависело исключительно от его тяглоспособности. Социальный престиж отца с потерей тяглоспособности резко падал. Отец или дед, если они были нетяглоспособными, получали лишь минимальную долю двора с соответственными долями огорода и т. п. Нетрудно понять, что именно эта правовая традиция в земельных отношениях общины была серьезным препятствием на пути социального расслоения.

Перечисленные особенности обычного права еще резче проявляют себя в области имущественных отношений. Все виды имущества в правосознании крестьян-общинников и практике наследования предстают как единая общесемейная собственность, как слитное целое. Механизм разделов семейного имущества, ориентируясь на тяглоспособность, меньше всего учитывал степень родства. Полный раздел существовал лишь как раздел поровну, а на доли имущества претендовали лишь тяглоспособные мужчины - члены семьи в качестве глав будущих выделяющихся малых семей (это не только сыновья, но и племянники, братья, примаки и т. д.). Такое понимание раздела как раздела между главами будущих семей имело своим следствием отсутствие в обычном праве понятия права любого члена семьи (в том числе нетяглоспособного) на долю имущества. Отсюда право личного распоряжения имуществом, например, по завещанию, вступало в силу лишь в тех случаях, когда в семье все мыслимые наследники

стр. 135


были нетяглоспособны. Больше того, обычное имущественное право создало в крепостной общине особый статус для нетяглоспособных членов общины, ущемлявший их и отличавшийся крайним рационализмом и суровостью.

Личное имущественное право, как и завещательная практика, независимая от проблемы тяглоспособности, формируется в XVIII - начале XIX в. лишь в крестьянских зажиточных семьях, практикующих промысловый отход. Только имущество, приобретенное "на стороне", могло не рассматриваться как общесемейное, а следовательно, могло служить объектом произвольного наследования по завещанию. Вместе с тем автор отмечает незначительную для изучаемого периода роль личного имущества по сравнению с общесемейным (с. 249).

В книге выявлен весьма своеобразный правовой статус комплекса усадебных земель. В литературе не раз высказывались суждения об усадьбе крестьянского хозяйства как личном владении крестьянина, на которое община маркового типа давно утратила все права. Однако немногие, но весьма существенные наблюдения ряда исследователей показали, что и усадебные земли были непостоянного размера; он зависел от тяглоспособности двора2 . Отсюда следует, и это убедительно показано В. А. Александровым на материале более позднего времени, что крестьянские земельные переделы (или "поравнения") затрагивали дворово-усадебный комплекс и его размеры могли весьма существенно изменяться. Парадокс такой эволюции заключается в том, что полная потеря крестьянином-общинником тяглоспособности делала эти вторжения общины малоощутимыми и полнота прав крестьянина на дворовый комплекс становилась действительной. Однако, как правило, реализоваться это право могло лишь в продаже тягло-способным крестьянином-общинником двора, построек и земель дворового комплекса какому-либо общиннику (с. 215 - 219). Таким образом, это право распространялось лишь на недееспособного крестьянина и поэтому не способствовало вызреванию в крестьянском сознании понятия земельной собственности. Что касается тягловой пашни, то недееспособный крестьянин сдавал ее в общину, практически безвозмездно.

В. А. Александров подтверждает наблюдение Н. А. Горской, что при обострении земельной тесноты или резком падении тяглоспособности община включала в свой фонд тягловых земель и индивидуальные росчисти крестьян- общинников3 . В общинный фонд включали даже объекты личной купли-продажи в пределах общины (с. 152 - 161). Лишь покупка богатыми крестьянами земель и дворов "на стороне", т. е. за пределами общины, могла быть вне сферы влияния последней. Это чрезвычайно важный момент эволюции обычно-правовых механизмов в крепостной общине, препятствовавший вызреванию капиталистических отношений.

Логическим завершением усиления "мирского начала" и сужения земельных прав двора В. А. Александров считает развитие в барщинных имениях XVIII - начала XIX в. практики общих земельных переделов. Он доказывает, что эта уравнительно-передельная тенденция являлась прямой реакцией на развитие барщины. Тезис о существовании этой тенденции автор подкрепляет данными историографии и по черносошной, государственной деревне большинства районов страны.

Новые сведения о механизме обычно-правовых земельных и имущественных отношений крепостных крестьян-общинников существенным образом объясняют необычайную замедленность эволюции земледельческого крестьянства России по пути разложения общины и социального расслоения. В начале 60-х годов активно обсуждалась проблема расслоения феодального крестьянства в России. В ходе этой дискуссии, ставшей заметной вехой в изучении проблемы, были высказаны, в частности, суждения о начале буржуазного расслоения крестьянства уже с XVII столетия4 . Накопленный за минувшие с тех пор два десятилетия материал не укрепил


2 Шапиро А. Л. Крестьянская община в крупных вотчинах первой половины XVIII в. -"Ученые записки Саратовского университета, 1939, т. I (XIV), серия исторического ф-та, вып. I, с. 51 - 53; Вдовина Л. Н. Земельные переделы в крестьянской общине в 20 - 50-е годы XVIII века. - История СССР, 1973, N 4; Горская Н. А. Монастырские крестьяне Центральной России в XVII веке. М. 1977; Прокофьева Л. С. Крестьянская община в России во второй половине XVIII - первой половине XIX в. Л. 1981, с. 75, 78 - 79.

3 Горская Н. А. Ук. соч., с. 192 - 197.

4 Индова Е. И., Преображенский А. А., Тихонов Ю. А. О буржуазном расслоении крестьянства России XVII - XVIII вв. - История СССР, 1962, N 3.

стр. 136


эту точку зрения. В ряде работ, и прежде всего в труде И. Д. Ковальченко5 , было выяснено, что при изучении процессов расслоения необходим дифференцированный подход (отделение земледельческо- промыслового и промыслово-земледельческого крестьянства) } ибо имущественная дифференциация и социальное расслоение проходили в указанных группах неодинаково, с различной интенсивностью и в разные исторические периоды. Доказано было, что социальное расслоение охватило только наиболее развитое промысловое и промыслово-земледельческое крестьянство лишь примерно с 30-х годов XIX века.

Рецензируемую монографию характеризует новый оригинальный подход к разработке важных проблем. Избрав для изучения обычно-правовой аспект механизмов расслоения, автор на иных по своим социальным функциям источниках также приходит к выводу о практическом отсутствии в среде земледельческого крестьянства сколько-нибудь существенного социального расслоения, объяснив и важнейшие конкретно-исторические причины этого феномена.


5 Ковальченко И. Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в. М. 1967.

 

Опубликовано на Порталусе 04 ноября 2018 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама