Рейтинг
Порталус

СОЦИАЛЬНАЯ РЕСТАВРАЦИЯ И ЕЕ ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

Дата публикации: 19 февраля 2014
Автор(ы): Виктор ТРУШКОВ, доктор философских наук, профессор
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: САМИЗДАТ: ПРОЗА
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1392798285


Виктор ТРУШКОВ, доктор философских наук, профессор, (c)

На всю политическую жизнь современного общества, на его политическую культуру самым сильнейшим образом влияют процессы, которые достаточно условно можно начать отсчитывать с августа 1991 года. Почему достаточно условно? Потому что любой процесс проходит какой-то инкубационный период, а этот инкубационный период связан со вторым этапом перестройки, когда развернулась интенсивная переструктуризация экономических укладов, когда началась активная борьба за командные высоты в экономике. В результате резкого повышения активности крупнотоварного частного уклада в виде теневого капитала, с одной стороны, и, с другой стороны, правовых актов, принятых на основе поверхностных просчетов, а где-то и целенаправленно. Процесс, начавшийся в августе 1991 года, можно с полным основанием определить как СОЦИАЛЬНУЮ РЕСТАВРАЦИЮ. Под нею понимается возвращение к тем господствующим общественным отношениям, к тому господствующему жизнеустройству, которые доминировали в обществе в досоциалистическую эпоху.

Предварительно необходимо выявить два момента. Во- первых, предстоит выяснить: что реставрируется? Отношения ли, которые были в период после февральской революции, или отношения, которые господствовали в период до февральской революции? С точки зрения экономики речь идет о буржуазных отношениях, без реанимации рудиментов феодализма. Дело в том, что буржуазные отношения были одинаково ведущими, что до февраля, что после февраля 1917 года, а рудименты помещичьего землепользования сохранялись до февральской революции и после нее. Если говорить о внешних атрибутах, предпринимается юридически попытка вернуть в современную Россию символы царской России. Скажем, двуглавый орел с коронами, со скипетром и державой. С точки зрения формальной это монархический герб, и он внешне означает реставрацию дофевральских отношений. Но если еще вспомнить, что Б. Н. Ельцин иногда (под настроение) называл себя Борисом Первым (почему первым, этого никто не знает, первым все-таки был Борис Годунов), то некоторые потуги на реставрацию дофевральской системы политического устройства явно наблюдаются. Однако при оценке типа реставрации речь должна, во-первых, идти об определяющей роли производственных отношений, во- вторых, полное повторение, полная реставрация в принципе невозможны. Речь может идти о реставрации только основных, существенных, качественных моментов.

Вторая существенная для исследования проблема: является ли социальная реставрация неповторимым, уникальным явлением или это некая историческая закономерность? Опираясь на осмысление новой и новейшей истории, можно утверждать, что СОЦИАЛЬНАЯ РЕСТАВРАЦИЯ ОБЛАДАЕТ ПРИЗНАКОМ ПОВТОРЯЕМОСТИ, ТО ЕСТЬ ОДНИМ ИЗ АТРИБУТОВ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЗАКОНОМЕРНОСТИ. Восстановление дореволюционного жизнеустройства, стремление вернуть командные высоты господствовавшему прежде укладу имеют место после ПИОНЕРНЫХ (это хотелось бы подчеркнуть) революций, то есть не после всяких революций, а только после тех, которые первыми прорывают господство прежней общественной системы. Вот некоторые наиболее яркие и исторически бесспорные примеры реставраций: реставрация после Английской революции 1640 года, когда в 1660 году восстанавливается не только власть Стюартов, но и система феодальных отношений в виде, близком к
их "первородству"; реставрация Бурбонов в 1815 году, последовавшая через 20 с небольшим лет после Великой французской революции. В XX веке имел место ряд реставраций, последовавших вскоре после антиколониальных революций в странах Африки - таких, как Египет, Гана, Гвинея и т. д.

Впрочем, реставрационные процессы имели место и в российской истории при качественных скачках ее социальной системы. Например, царствованием Ивана Грозного завершился период оформления централизованного русского государства, когда процесс княжеской и боярской удельной власти был и фактически, и юридически уничтожен. Но как реакция на это, как попытка остановить наступление централизации явилась семибоярщина, наступившая после Бориса Годунова. С этой точки зрения можно говорить о реставрации и в пору царствования династии Романовых. В годы царствования Алексея Михайловича создаются достаточно благоприятные условия для становления базы буржуазных отношений. И в ответ на это - реакция в виде "контрреволюции" стрельцов, реставрации откровенно московско-феодальных порядков (Петербург выступал символом буржуазного жизнеустройства) правления "феодальной царицы" Софьи.

Каковы те сущностные повторяющиеся факторы, которые порождают реставрацию? Первый. Всякая революция забегает вперед. Она начинает решать задачи, которые не имеют еще достаточной базы. Так было, например, с якобинцами во Франции, с индепендентами в Англии, так случилось в немалой степени и у нас в стране.

Второй фактор - это применение тех механизмов решения политических проблем, которые использовались победителями на предыдущих этапах и давали положительный результат. Но в новых условиях они не работают, или работают плохо, или, работая, приводят к прямо противоположным результатам. Между тем стремление использовать эти "заготовки" прежнего опыта очень распространено и сплошь и рядом приводит к негативным последствиям.

Третье. Переходный период всегда обостряет политические отношения, и, как уже отмечалось выше, он способен приводить к диктатуре, в том числе к диктатуре, связанной с культом личности. Так было с Кромвелем, так было с Наполеоном, со Сталиным.

Четвертое. В переходный период из-за противоречий в экономической жизни, в частности, из-за многоукладности, из-за неравномерного развития этих укладов сохраняется возможность экономических кризисов. Поражение Английской революции прямо связано с экономическим кризисом конца 50-х годов XVII века. Что касается поражения Наполеона, то его причины тоже не только в проигранных военных сражениях, но и в резком обострении экономических противоречий. Об экономическом кризисе в конце 80-х годов этого века говорить нет необходимости - представление о нем есть у каждого.

Пятое. Победившая революция совершает заблуждения и ошибки, которые накапливаются и могут перейти меру. К этому надо добавить типичное бахвальство властей, которые с помощью этого бахвальства пытаются компенсировать очевидные массам просчеты и объективные недостатки.

Шестое. Ослабление революционных обществ в результате внешнего противостояния. А о том, что внешнее противостояние не только реально, но и играет большую роль, свидетельствует, например, ситуация в Европе после 1813 года, когда был создан антинаполеоновский, а по сути, антифранцузский Священный союз, в котором ведущая роль принадлежала европейским монархам, включая Александра I. Тем более все мы помним об изнуряющей "холодной войне", длившейся более четырех десятилетий в середине да и во второй половине XX века.

Нельзя не заметить и обмельчание так называемой "революционной власти". Это обмельчание проявляется и в непомерном честолюбии лидеров, и в том, что они под лозунгом заботы о массах весьма активно заботились о личных интересах. И опять-таки эта беда была характерна и для Кромвеля, и для Наполеона, и для наших соотечественников, начиная от невредного Брежнева и кончая Горбачевым, чье честолюбие, пожалуй, может конкурировать по масштабам со всеми своими предшественниками.

Набор подобных противоречий, существующих к тому же не изолированно, а вместе, приводит к тому, что надежды, связанные с обещаниями новой системы, в глазах широких масс оказываются неоправданными. А поскольку всякая революция обещает всегда больше, чем она в состоянии дать (более того, она сплошь и рядом не знает, что она в состоянии дать), то на определенном этапе этих противоречий негативное отношение к революции нарастает по принципу снежного кома. И происходит оно, как правило, легко, политически не встречая серьезного сопротивления вплоть до реставрации. Внешне получается так, будто прежнюю систему приглашают устранить недостатки ее преемницы. Но такое "приглашение" исторически весьма краткосрочно. В той же Англии уже в 1688 году был низложен Яков II, в 1830 году во Франции низложен Людовик XVIII. Преодоление реставрации как бы подчиняется закону отрицания отрицания. Оно, с одной стороны, является возвращением на "столбовую дорогу" истории, но при этом некоторые формы, использованные реставрацией, в обществе сохраняются. Так, например, в Англии после 1688 года и во Франции после 1830 года сохранилась даже формально королевская власть. Но это была уже ограниченная монархия, когда буржуазный строй использовал инструмент монарха только потому, что его было легко и удобно приспособить для продолжения буржуазного развития общества.

Возникает естественный вопрос: почему реставрация оказывается исторически недолговечной? Объяснения достаточно очевидны. В основе революционных изменений, которые пытается преодолеть реставрация, лежит развитие производительных сил, развитие способа производства. Попытка же вернуть те экономические отношения, которые были уже отвергнуты этим революционным процессом, естественно, оказываются безуспешными. Не случайно Бурбоны, всячески пытаясь реставрировать отношения, существовавшие до 1789 года, тем не менее в земельной реформе сохранили многие меры, заложенные сначала Конвентом, а потом Наполеоном. Да и знаменитый наполеоновский Гражданский кодекс в значительной степени продолжал функционировать и при Людовике XVIII.

Наталкивается на сопротивление масс, уже попробовавших новую систему, попытка реставрировать полностью производственные отношения откинутой революцией эпохи. Да, масс, революцией недовольных. Да, ее критиковавших. Да, в какой-то момент от нее отказавшихся. Но при сравнении с реставрируемыми отношениями в глазах широких масс в выигрыше оказываются дореставрационные отношения.

Обратим внимание и на культурный, духовный процесс. После каждой революции (будь то Английская, будь то Великая французская или Октябрьская) складывались новые системы норм и ценностей. И они все время проверяют реставрацию на то, соответствует ли она новому гуманизму. И всегда обнаруживают ее несоответствие. К тому же все известные истории реставрации сопровождались, во-первых, своеобразным "несварением желудка", неспособностью переработать то, что до реставрации было наработано, во- вторых, экономической депрессией. События во Франции 1830 года были прямым следствием острейшего экономического кризиса, по масштабам куда более горького, чем кризис 1814- 1815 годов. То же самое касается и положения в Англии 1685- 1688 годов. Ну а говорить о российском экономическом состоянии конца XX века даже нет необходимости.

Есть еще один очень важный момент. Реставрация, ее властные институты вынуждены стимулировать общественную активность масс. Легитимность реставрации всегда сомнительна, а задача любой власти, как революционной, так и реставрационной, - убедить в собственной легитимности собственные массы. Для этого требуется получить от этих масс вотум доверия, а значит, привлечь их то к выборам, то к референдуму... Но любая подобная акция является одновременно возможностью оппозиционным реставрации силам осуществлять свое влияние на общество. И с этой точки зрения реставрация сама ведет собственное развитие к исчерпанию, к завершению.

Если после ПИОНЕРНЫХ (подчеркиваю: именно пионерных) революций реставрация очень вероятна, то можно ставить вопрос и о наличии общего в процессах ее протекания. Есть основания говорить о пяти стадиях реставрации.

Первая стадия - социально-политический взрыв, связанный с устранением прежней политической власти на базе укрепления господствовавшего до революции уклада. В литературе, причем самого разного политического направления, такой процесс взрывного
характера очень часто называют контрреволюцией. Этот взрывной процесс очень легко фиксируется, обычно привязывается к конкретным датам, и довольно легко устанавливаются его границы.

Второй этап - это этап борьбы за командные высоты, стремление занять их экономическим укладом, господствовавшим до революционного процесса. Вторая стадия реставрации крайне важна потому, что от нее зависит, насколько длительным окажется весь реставрационный процесс, насколько активным будет сопротивление ему со стороны классов, чьи интересы не совпадают с реставрационными тенденциями.

Третий этап. Его можно было бы назвать имитацией стабильного функционирования общества в его дореволюционном качестве. Обычно это время, когда, скажем, и Стюарты, и Бурбоны считали, что их положение совершенно прочное, что не требуется каких-то особых усилий для поддержания реставрационного режима и нет угроз его существованию. Исторически этот этап краткосрочный.

Четвертый этап - это время, когда возникает экстремальная ситуация, отражающая все противоречия общества, выделяющая движущие силы и гегемона антиреставрационного процесса.

И пятый этап - это прерывание реставрации, возвращение к логике исторического развития. Прерывание реставрации может проходить и проходит относительно мирно, без серьезных вооруженных столкновений или с очень локальными столкновениями. Порой даже может создаваться иллюзия, что этот процесс носит эволюционный характер. В самом деле, чтобы убрать Стюартов в Англии, королю снова голову не рубят. Более того, от самого института короля не отказываются, а просто меняют монарха, ставя на его место такого, который царствует, а не правит. Аналогичный процесс прерывания реставрации протекал и после устранения Бурбонов, хотя он проходил все-таки по-французски, то есть с ярким политическим фейерверком.

В реставрационном процессе можно предположить два варианта развития событий. Вариант первый: реставрация проходит полный цикл своего развития. Вариант второй: реставрация оказывается неспособна реализовать задачи второго этапа. В том и другом случае в конечном счете крушение реставрации связано с ее неспособностью разрешить противоречие между развитием производительных сил реставрируемыми производственными отношениями. Наполеоновский Кодекс включал, среди прочего, изменение системы землевладения. Он, с одной стороны, сохранял привилегии феодалов, а с другой - явно конституировал буржуазный способ землевладения. Вернувшись к власти, Бурбоны, конечно же, декларировали, что они устанавливают полное торжество прежних феодальных отношений. Но наполеоновский тезис о землепользовании остался в основном неизменным, хотя на практике феодалы получили некоторые дополнительные привилегии. Дело не в том, что Бурбоны были нерешительны, а в том, что новые производственные отношения уже начали функционировать и их отбросить с помощью каких-то юридических и даже насильственных актов уже стало невозможно.

Что касается современного этапа развития экономики, то здесь мы сталкиваемся с острейшими противоречиями между имеющимися производственными силами и реставрируемыми производственными отношениями. Причем противоречий этих можно выделить как минимум три. Первое противоречие состоит в том, что для реставрации прежних производственных отношений требуется, как точно декларировал А. Чубайс, класс "стратегических собственников". Но для этого надо перераспределить наличные средства производства. И здесь обнаруживается, что этот самый класс "стратегических собственников" оказывается не в состоянии использовать имеющиеся производительные силы. Причем не в состоянии даже не профессионально, даже не управленчески, а прежде всего экономически.

Приватизация совершенно жестко показала, что в обществе нет капиталов для приватизации основных производственных комплексов даже по бросовым ценам. Чтобы приватизировать их, пришлось раздробить эти комплексы на части. К тому же сама система реставрируемых отношений не нуждается в том уровне концентрации производства, который при социалистическом государстве уже был достигнут. При этом концентрация производства является материально-экономи-

ческой базой концентрации капитала, т. е. в нормальном состоянии концентрация производства как раз и обеспечивает наиболее прочное господство капиталистических отношений. Но принципиально иной оказалась российская действительность. Здесь, с одной стороны, пытаются реставрировать капитализм, а с другой стороны, оказываются неспособны сохранить имеющуюся концентрацию производства, а значит, и соответствующую концентрацию капитала. Между тем только при концентрации капитала, соответствующей современному уровню концентрации производства, капитал становится конкурентоспособным на мировом рынке. В противном случае он неконкурентоспособен и, следовательно, проигрывает. Наконец, потребность формировать взрывным способом класс "стратегических собственников" вступает в экономическое противоречие с естественным развитием производства, так как при современном уровне концентрации производства "стратегические собственники" оказываются числом, недостаточным для реставрации.

Экономической и политической основой стабильности буржуазных отношений является так называемый "средний класс", а точнее, обеспеченные социальные группы, по своему экономическому статусу близкие к буржуазии и ведущие пробуржуазный образ жизни. Но в процессе реставрации капиталистических отношений "средний класс" создать невозможно. И это не результат чьих-то политических ошибок. И не потому, что Ельцин написал не тот указ или Гайдар или Черномырдин подписали не то постановление. Причина лежит в объективной экономической ситуации, не зависящей от их воли. Если ставится задача перераспределения производительных сил для создания класса "стратегических собственников", а масса общественного богатства при этом не растет, то, чтобы появились эти "стратегические собственники", надо, следовательно, отнять у остальных какую-то часть общественного богатства. Если вы вынуждены для "стратегических собственников" отнять, то, следовательно, у вас нет ресурсов, чтобы еще и поддержать, сформировать, помимо "стратегических собственников", "средний класс", средний хотя бы по имущественным показателям.

В результате производительные силы и производственные отношения в процессе реставрации вступают в острейшее противоречие. Причем речь идет о любых реставрациях - что после Английской революции, что после Великой французской, что в Египте. И какую бы мы ни брали реставрацию, происходят, по сути, одинаковые процессы.

Что касается особенностей 90-х годов в России, то здесь закономерные противоречия между производительными силами и производственными отношениями усугубляются особенностями отечественного экономического развития. Экономический кризис в рамках прежней системы (а без него реставрации не бывает) резко усугубился по мере реставрационных процессов. Первая причина этого совершенно объективная и не зависящая от реставрации. Она состоит в том, что в СССР концентрация производства была чрезмерно высокой, что было результатом, с одной стороны, огромных территориальных размеров страны, с другой - ограниченности ее ресурсов. У нас уж если строили предприятие, то считали: "Построить одно на всех, чтобы на всех хватило". В том числе потому, что на два средств не хватало. Одно всегда дешевле. Почему мы имеем огромные сверхгорода? Потому что в крупном городе дешевле строить новое предприятие. Даже с учетом того, что там высокая цена земли и всех остальных ресурсов, все-таки дешевле. Так и здесь: с одной стороны, потребность в концентрации производства (это общемировая тенденция), с другой - ограниченность ресурсов приводили к огромной концентрации производства.

Но есть и субъективно-психологический момент. Советская практика порождала психологию гигантомании, т. е. крупное производство оценивалось не только по экономическим параметрам, но еще и считалось достоинством уже то, что оно крупное. Но когда началась реставрация, то с этими крупными производствами новая система оказалась не в состоянии справиться. Почему? Прежде всего потому, что реставрация сопровождалась расчленением единого народнохозяйственного комплекса. В результате эти гиганты, рассредоточенные теперь уже по разным государствам, оказались неспособны функционировать в нормальном хозяйственном

ритме. Это первое. Второе: в повестку дня была поставлена (отчасти объективно, отчасти произвольно, отчасти политикански) задача отраслевой переструктуризации хозяйства. Сама по себе эта задача объективно существовала и до реставрации. Скажем, конверсия оборонной промышленности была задачей не только 80-х годов, но и конца 70-х годов, она признавалась, и даже создавались какие-то программы в этом направлении. Но возникли проблемы, связанные с субъективизмом в этом видении структурной перестройки экономики. Самое любопытное состоит не в этом, а в том, что, несмотря на все декларации либералов-реставраторов, никакой переструктуризации не случилось. Наоборот, мы имеем дело с еще большей однобокостью. Эта однобокость увеличилась за счет ориентации на топливно-сырьевые отрасли. Почему?

Дело в том, что уже за первые три года, с 1992-го по 1994-й, были полностью приостановлены предприятия, занятые обновлением производственного парка. Станкостроение сократило объем производства станков до 5 % от показателей 1990 года. Речь идет о современных станках, скажем, с числовым программным управлением. Инструментальная промышленность стала производить менее трети того, что производилось в 1990 году. В этой ситуации естественно, что крен стал делаться еще больше на сырьевые отрасли, поскольку они легко и быстро обеспечивают финансовые ресурсы. В этой ситуации второй этап реставрации может быть завершен при одном условии: при приватизации сырьевых отраслей экономики. Не случайно 1997 и 1998 годы были определены как период приватизации естественных монополистов. Более того, в этом направлении были сделаны реальные шаги. Однако это процесс болезненный в любом обществе. Естественный монополист потому и естественный, что уровень концентрации производства там соотносим с масштабами государства. Следовательно, осуществление приватизации естественных монополий обострило все остальные экономические противоречия. К этому добавилось в какой-то степени случайное явление - так называемый дефолт 17 августа 1998 года. На самом деле явление финансового обвала не столько случайное, сколько закономерное. Это отражение слабости отечественной банковской системы реставрационной поры. Самые крупные банкиры-олигархи по мировым масштабам не являются владельцами крупнейших банков. То есть в мировой банковской системе то, что у нас называлось крупнейшими банками, на этот разряд не тянет. Не случайно даже при либерально ориентированных политиках система банков очень надежно защищалась от проникновения западного капитала, что было признанием ее неконкурентоспособности. Если к этому добавить вывоз капитала теневым способом, то ослабление банковской системы становилось не только перманентным, но и постоянно усиливающимся процессом, что и проявилось в августе 1998 года.

Когда острота противоречия между производительными силами и производственными отношениями реставрации переходит меру, может сложиться уникальное положение, при котором второй этап реставрации не завершается, а начинается процесс ее преодоления. Какие возможны этапы выхода из реставрации?

Первый этап - это этап неустойчивого равновесия. Сочетание экономического, политического и социального кризиса порождает неустойчивое равновесие. Его лик мы можем очень хорошо представить, вспомнив 1990 год. Тогда, с одной стороны, синий околыш решал вопрос, пускать ли человека в подъезд на Старой площади, требовал предъявления партийного билета. А те, кто работал на Старой площади, сплошь и рядом собирали отчетность о создании народных фронтов и других структур, чьей целью было разрушение советской системы и отстранение Компартии от власти. Или другой парадокс: формально КПСС считалась правящей, но на практике она уже отказалась сама от влияния не только на экономическое регулирование, но и на кадровый подбор. Между тем всякая партия, даже оппозиционная (независимо от того, буржуазная или небуржуазная), всегда участвует в подборе и расстановке кадров, иначе она не может функционировать. И спустя годы приходится изумляться: в "партийную сотню" депутатов, избранных от КПСС на Съезд народных депутатов, входили деятели, которые не скрывали своей антикоммунистической позиции.

Иначе говоря, формальное положение Компартии и реальное положение не совпадали. Говорить о том, кто в 1990-1991 годах реально правил в стране, было очень проблематично. В 1998 году Россия вновь столкнулась с аналогичной ситуацией, когда при назначении главы буржуазного правительства потребовалось согласие депутатов от Коммунистической партии. В противном случае нельзя в Госдуме утвердить премьера кабинета и надо идти на роспуск парламента. Далее, ельцинская Конституция предусматривает, что Российская Федерация - республика президентская. Но при решении вопросов выхода из политического кризиса, возникшего после 17 августа 1998 года, независимо от параграфов Конституции Кремлю приходилось возникающие проблемы нередко решать с участием парламента.

Состояние неустойчивого равновесия характеризуется тем, что одинаково возможны и продолжение реставрационного процесса, и начало его преодоления. Как решится эта задача, зависит от двух рядов факторов. Первый ряд - это объективный процесс, второй - субъективные условия. Субъективное здесь определяется тем, каково соотношение сил сторонников реставрации и ее противников. Если мы отождествим реставрацию капитализма с либеральной моделью, то надо прямо признать, что сторонники либеральной модели не пользуются сколь-либо серьезным влиянием.

Два аргумента в пользу этого вывода. Во-первых, это результаты выборов 1999 года в Законодательное собрание Санкт-Петербурга, когда объединенные правые получили всего-навсего одно место из пятидесяти, а блок, чья деятельность была освящена ореолом гибели депутата Госдумы Старовойтовой - "Северная Столица", - не получил ни одного места. Сторонники капитализации всячески стараются снять с себя либеральные одежды и выступать под лозунгами правых центристов. За это борются, с одной стороны, Гайдар, Чубайс, Немцов, Кириенко, а с другой - это поле в политике сначала было уже приватизировано Черномырдиным (в думских выборах 1999 года его "захватил" "Медведь" Путина - Шойгу). И на этом фоне такие же буржуазные силы начинают представлять себя как некий левый центр (я имею в виду объединение Лужкова). С точки зрения всей политической практики Юрия Михайловича для него левоцентристский бантик подходит столько же, сколько ермолка, в которой он иногда появляется. Инородно для него и то, и другое.

Это не значит, что исчезают все варианты продолжения капитализации. Вопрос состоит в другом. Мировой опыт имеет только три варианта капиталистической реставрации. Первый - либеральный, который на практике реализуется и в нашей стране, и в странах ближнего зарубежья, и в странах Центральной Европы. В некоторых случаях он дает временные продуктивные результаты (по крайней мере так считают поляки). Второй вариант - это модель, в реставрационных процессах не применявшаяся. Она разработана и реализуется в странах относительно слаборазвитых. Это так называемая "аргентинская модель". И третий вариант - колониальная модель. После кризиса 17 августа 1998 года наши капитализаторы были готовы широко применить "аргентинскую модель". Но уже первая попытка внедрить ее на практике была категорически отторгнута, в том числе некоторыми категориями сторонников капитализации.

Роль альтернативы либеральным моделям России способен выполнить госкапитализм. Он дает возможность сохранения, с одной стороны, рынка товаров, капиталов и рабочей силы, с другой - выходит на первое место госкапиталистический уклад. Решается эта задача достаточно легко, если иметь в виду:

а) высокий уровень концентрации производства, доставшийся от прежней социальной системы,

б) массовое нарушение законов при приватизации.

Не стоит, однако, преувеличивать скорые перспективы выхода из стадии неустойчивого равновесия. Эта стадия, очевидно, может включать несколько лет. Ее завершение связано с тремя моментами:

1) собственно экономические процессы,

2) расстановка политических сил,

3) влияние международного капитала.

Наиболее вероятно, что стадия неустойчивого равновесия перейдет в госкапитализм. "Государственная собственность на производительные силы, - отмечал К. Маркс, - не разрешает конфликта, но она содержит в себе формальное средство, возможность его разрешения" (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 19. С. 223).

Третий этап, очевидно, будет представлять собою некий неонэп, то есть аналог новой экономической политики начала двадцатых годов. В чем его содержание? В экономике это, безоговорочно, многоукладность, но будет продолжено перераспределение силы укладов, крайне вероятно появление наряду с госкапиталистическим общественных экономических укладов трудовой коллективной собственности. Сам по себе факт его появления уникален. Сегодня в США до десяти процентов основных фондов находятся в коллективной собственности. Если мы возьмем европейские страны, такие, как Швеция и Австрия, там в государственной собственности - от тридцати пяти до сорока пяти процентов, а в коллективной общественной собственности - от пятнадцати до двадцати процентов. Экономика, в том числе западноевропейская, характеризуется приведением производственных отношений в соответствие с наличным уровнем производительных сил. В России перспективы трудовой коллективной собственности весьма велики, о чем свидетельствует жизнестойкость колхозов.

Всякий переходный период может быть чреват резким изменением соотношения экономических и политических сил. Конечно, здесь утверждать линейность, однозначность развития было бы не только опрометчиво, но и теоретически ошибочно. Что касается политической культуры этой поры, то ее основные черты:

1) мощное внедрение либеральных норм в политическую жизнь;

2) находящиеся в явном противоречии с этой тенденцией стремления к концентрации политической власти в руках президента-самодержца. Почему самодержца? (Кстати, это не оценочная, а описательная характеристика.) Ни в одной стране мира президентская республика не предполагает такой концентрации полномочий, это противоречит тенденции усиления либеральных ценностей. Либеральное мировидение относится к государству как к "ночному сторожу";

3) имеет место явно противоречивое отношение к роли государства, причем противоречие уникальное: объективно в сохранении и укреплении буржуазного государства заинтересован новый господствующий класс, но энергичным сторонником сохранения российской государственности выступает не он, а его оппозиция. Правда, В. Путин "перехватывает" лозунги державности, государственности и патриотизма у оппозиции;

4) в борьбе за сохранение государственности нелогично, "не на месте" уместились националистические тенденции. Обычно их место на стороне буржуазных сил, стремящихся к формированию национального рынка, потому что национальный рынок требует идеологического подкрепления. Национализм - наиболее удобное и проверенное идеологическое подкрепление для решения этой цели. Потому он и взят на вооружение нуворишами всех постсоциалистических государств. Но уникальность России в реставрационную пору состоит в том, что отечественная буржуазия вместо использования национализма на государственном уровне заняла позицию космополитизма и даже русофобии. В результате (кстати, вопреки объективной логике) национализм ушел в протестное движение, где он по своим качествам вступает в противоречие с задачами этого движения. То есть складывается уникальнейшая ситуация в политической культуре.

Политическая культура связана не только с функционированием политических институтов. Важнейшую роль играет культурная традиция, которая глубже "живой", быстротечной политики и потому всегда отстает от политической ситуации. Иначе говоря, ситуация изменилась, а культурная традиция все еще воспроизводит, поддерживает прежние социальные отношения. Это создает благоприятные условия для любого преодоления реставрации. Социальная реставрация может создать адекватные ей политические институты, но общественное сознание еще не преодолело тех норм, тех традиционных представлений, которые были в рамках дореставрационного бытия. Вот пример. Явные противники советской системы и сторонники буржуазного либерализма В. Черномырдин и Ю. Лужков во время празднования восьмисотпятидесятилетия Москвы расплывались в довольных улыбках, слушая откровенно советские песни, в том числе песни-символы. Это не потому, что у них болит душа от утрат былого. Но, будучи
продуктами общества, они оказываются носителями прежней культурной традиции, и она срабатывает там, где на уровне интереса ими уже создана, принята и активно политически защищается новая ситуация.

Исключительно противоречивую и возрастающую роль играет мелкобуржуазный компонент политической культуры. Именно благодаря ему, всегда существовавшему в нашем обществе, статус мелкой буржуазии был воспринят как привилегия, тогда как во всем мире он рассматривается как если не беда, то по крайней мере как то, что хорошо бы преодолеть. Во всем мире считается предпочтительнее быть наемным работником на предприятии, чем мелким владельцем какой-то лавки, в которой наемных работников фактически нет. Но эта же мелкобуржуазность ведет к неприятию концентрации капитала в руках немногих, справедливо считая, что этот капитал получен неправедным путем и нечестно. На этом противоречия не кончаются. Мелкобуржуазность будет активным тормозом в процессе перехода к госкапитализму. Она будет рассматривать эту тенденцию как покушение на ее интересы, при условии, что эти интересы реализованы. Выход из ситуации - переход к стабильному господству определенных производственных отношений. Объективные тенденции таковы, что шанс буржуазных отношений укрепиться на командных высотах экономики невелик.

В стремлении преодолеть культурные традиции, объективно играющие антиреставрационную роль, буржуазия и ее идеологическая обслуга ведут жесткую кампанию. Сама по себе дегероизация общества опять-таки оказывается вынужденной - не потому, что режим реставрации не понимает значения героев, но он кровно заинтересован в низвержении прежней системы героев. А вот проблема замены для него оказалась очень сложной. Главной-то заботой для носителей реставрации является забота о достижении командных высот в экономике и политике. В этих же сферах, по мировосприятию нуворишей, не до таких эфемерных вроде бы понятий, как героизация, нравственность, совесть и т. д. Но голый прагматизм нуворишей ведет к резкому снижению перспектив реализации их классовых целей. Более того, реставрация вынуждена оправдывать предательство. Кстати, это закономерное для нее явление. Вспомните маршала Нея, одного из героев наполеоновских войн. Он попадает в типичное в условиях реставрации положение, когда, с одной стороны, жажда вписаться в новую систему предполагает и требует отказаться от прежних позиций. Но, с другой стороны, поскольку речь идет о человеке, широко известном, героизированном на прежнем этапе, то его такое поведение явно вступает в противоречие с теми представлениями о нравственности, которые существуют на глубинном народном уровне. Что касается современной ситуации, то здесь подобный процесс "смены пиджаков" настолько распространен, что нет никакой необходимости приводить примеры.

Для реставрации характерно настойчивое стремление исключить из политической культуры все, что было знаковым на революционной стадии развития. Другой разговор, насколько успешно оно реализуется и даже реализуемо ли в принципе. Кстати, неуспех этих потуг в немалой степени связан с необходимостью для буржуазии торопиться. А не торопиться нельзя. Историческое время подгоняет, оно требует активных реставрационных действий, иначе реставрация, а значит, регресс обречены тут же на поражение. В результате нет временного лага, который позволил бы массам переварить, освоить этот "скачок назад" в системе культуры общества, что закрывает для реставрации какие-либо надежды на историческую долговечность.

Опубликовано на Порталусе 19 февраля 2014 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама