Рейтинг
Порталус

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Дата публикации: 3 марта 2014
Автор(ы): Иль Рахим САТТАРОВ →
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: САМИЗДАТ: ПРОЗА →
Источник: (c) http://portalus.ru →
Номер публикации: №1393841760

Иль Рахим САТТАРОВ, (c)

Прошло пятьдесят пять лет. Прошла вечность. А я помню голос Левитана времен войны. И думаю - молодые, что живут сегодня, проживут дольше меня, они проживут еще пятьдесят пять лет. Но эти свои годы я никому не отдам. Это было счастливое время. И не только для меня - это были звездные мгновения человечества. И прожить свою жизнь в тех мгновениях было бы счастьем.

Ничто не сравнится с тем состоянием и страны, и твоей души. И годы Великой Отечественной, и год Великой Победы. Моя тетя по отцу Суфия, самая младшая из его семьи, в то время училась в Московской консерватории. Да, да, и в ту пору люди учились в консерваториях! Так она привезла мне особую открытку в виде московского Кремля, на которую были нанесены светящиеся краски. Это было выпущено в честь Победы. Я хранил эту реликвию очень долго, и только неурядицы личной жизни унесли ее куда-то. Были у меня и фотографии маршалов Победы, которые тоже привезла тетя Суфия. В год окончания той святой войны мне было двенадцать лет, поэтому я не принял участия в ее сражениях.

От отца я в своей жизни успел получить только одно письмо. Да, одно. Оно пришло в село Новое Кадеево, в Татарстан. И я пронес его через всю свою жизнь, это единственное письмо. В пятнадцать лет поступил в военно-морское медицинское училище - письмо было со мной. Я его носил в холщовом мешочке, который мы шили сами и прикалывали булавкой к тельняшке. В этом мешочке мы носили комсомольские билеты. А между листочков билета лежало у меня единственное письмо от отца, которое я получил в 1942 году.

Оглядываясь на себя сегодня, я думаю, что это письмо воспитало меня. Оно сформировало во мне трепетное отношение к памяти отца. Не болезненно-трепетное, такого не было, но постоянное ощущение отца жило в душе. И это ощущение в душе мальчика, потом юноши, потом взрослого мужчины оказывало воздействие на его духовный облик. И я с великим уважением оглядываюсь на то поколение, на тех отцов, которые были способны пробудить в .своих детях такое бесконечное и беспредельное почтение. И потребность в отце. В общении с ним. Мне и сегодня не хватает того, чего так не хватало всю мою жизнь - действительного, реального разговора со своим отцом. Сесть бы друг против друга и поговорить обо всем... Не в том дело, что это был бы какой-то открывающий все тайны мира разговор. Дело в том, что это был бы разговор очень близких людей, и каждое слово в нем - слово откровения. Скажем так: полнота раскрытия себя в таком разговоре ни с чем не сравнима. Вот такого ощущения духовной близости в жизни я и не получил. Не было того, к кому бы я мог так относиться.

Отец родился и вырос в маленькой башкирской деревушке Тюбян Хазят Чишминского района Башкирии, и было их семеро детей. Мой дед Сулейман был муллой в этой деревне, а жена его, Хадича, была, по современным понятиям, домохозяйкой. Дети Сулеймана всю жизнь благоговели перед ним, если и не как перед пророком Магометом, то близко к тому.

Дед мог пройти по весенней или осенней деревенской грязи, не запачкав своей обуви, словно он прошел по воздуху. Он был очень аккуратен, даже пылинки не было на его одежде. Рассказывают, что когда он запрягал лошадь, садился в арбу и уезжал из деревни по делам, то его собака тут как тут появлялась на кухне и путалась под ногами у многочисленной детворы. Никакие силы не могли ее выгнать во двор. Но проходил так день или два, и собака вдруг исчезала, словно ее и не было. Все облегченно вздыхали и тут же внезапно слышали далекий скрип арбы Сулеймана. Кстати, он никогда ни на кого, в том числе и на собаку, не повышал голоса, не говоря уж о том, чтобы ударить.

После революции дед отказался быть муллой, стал рядовым крестьянином-середняком. И сделал так, что все его дети получили высшее образование, хотя в деревне не было русской школы, не говоря уж о том, чтоб там в те времена открылась десятилетка. Он

отдавал детей в русские школы в Уфе. И одевал, обувал, кормил их своим трудом.

Люди тех времен. Какие они? Вот что интересует меня в последние годы. Жизнь дает мне возможность как бы сопоставить характеры разных людей нашей страны за последние пятьдесят пять лет. Они не были мелкими в оценке друг друга. В них жила, если цитировать Маркса, "чувственная потребность человека как человека". И они строили свои отношения на основе этого мироощущения.

Никто из моих тетей и дядей не стал большим чиновником. Рахман абый всю жизнь проработал в микробиологическом институте, если не считать, что был в Башкирской дивизии полковым ветеринарным врачом и что после войны ему предлагали пост начальника ветеринарного управления республики, где животноводство занимало очень большое место. Но дядя отказался. И тем не менее его знали во всей республике. Он добился исключительных результатов в борьбе с эпизоотиями, то есть с массовыми и опасными заразными заболеваниями среди животных.

Рассказывают, что Рахман абый очень много времени проводил в командировках по районам, объездил всю республику не один раз. И что когда он приходил в какой-нибудь райком, то встречать его выходил иногда весь состав районного комитета Коммунистической партии во главе с первым секретарем. В деревне ему выкапывали ямку для ног, ставили рядом низенькую скамеечку и пропускали перед ним отару овец. И дядя весь день напролет брал из яремной вены каждой овцы шприцем кровь и потом перекачивал ее в пробирку. Номер на пробирке, номер на овце. Понятно, что шприц использовался один раз. И люди привыкли думать, что так и должно быть везде. Но в соседних областях заразные болезни в то же самое время свирепствовали, а в Башкирии - нет. Потому что так работали башкирские ветеринарные микробиологи.

То сравнительно недавнее время создавало людей, которые стали не только высококлассными специалистами, но для которых было естественно служить народу. И они службу-то эту воспринимали не как обязанность, а как свое естественное состояние. Во всяком случае в семье моего деда все были такие, с добрыми, уравновешенными характерами. В них не было ничего мелкого, склочного, суетливого. Они обладали высоким личным достоинством и гордились своей страной.

Фаузия апа, моя тетка, тоже окончила Ветеринарный институт имени Баумана в Казани. Хотя могла стать знаменитой певицей татарского народа, уже была принята в Казанское музыкальное училище, но сочла, что недостаточно красива для сцены и ее место в рабочем строю. Долгие годы она работала в ветеринарных лечебных пунктах Башкирии. Ее волшебный голос остался невостребованным.

Шафика апа окончила Томский медицинский институт, Фарида апа биологический факультет Казанского университета имени В. И. Ульянова-Ленина. И только мой отец не успел окончить Казанский педагогический институт. Он тоже учился в Уфе, в школе N 4. Но его, как говорится, кидало из стороны в сторону. Он успел поработать и лесником в Учалинском районе Башкирии, и шахтером в Донбассе, и журналистом в Казани, успел послужить в армии и даже остаться года на два на сверхсрочную службу. Видимо, в нем была потребность насыщения всем тем, что было растворено в самой жизни той довоенной поры. Поработал отец и в отделе кадров народного комиссариата просвещения Татарии и помог своему бывшему школьному учителю Наки Исанбету, у которого в то время были какие-то нелады с высшим начальством, устроиться в одну из деревенских школ и как бы на время исчезнуть с глаз. Всего об отце уже и не узнать... Довольно сказать, что его сформировала семья моего деда Сулеймана.

В этом деле не менее выдающаяся роль принадлежит моей бабушке Хадиче. Она была родом из Стерлитамака. Как дед и бабушка нашли друг друга, как они поженились, - это для нас неведомо. Дед окончил медресе и был для своего времени образованным человеком. Бабушка до замужества ни читать, ни писать, видимо, не умела. И, только став женой муллы, одолела арабский шрифт.

Когда отец ушел на фронт, я некоторое время жил с бабушкой. Потом, ближе к лету 1942 года, Гадиля апа, сестра моей мамы Назии, тогда студентка Казанского медицинского института, увезла меня в Башкирию, в Учалы. В 1943 году бабушка приехала за мной в эту глухомань (железная до-

рога была от нас в ста километрах). Бабушка списалась с мамой и договорилась, что возьмет меня к себе, чтобы маме было легче прокормить в те тяжелые годы оставшихся двоих детей. Безграмотная, практически не говорящая по-русски бабушка проехала по дорогам военного времени и сумела добраться до нашей глухомани. Ей тогда было уже шестьдесят четыре года, но она умела думать и умела быть заботливой к другим, невзирая ни на какие личные трудности. Тогда привезла она меня тоже в глухомань - в Салаватский район Башкирии. Этот райцентр был тогда обычной деревней среди густых лесов.

Когда я в пятнадцать лет уехал в Одессу и поступил в военно- морское медицинское училище, бабушка и тогда приехала навестить меня, проехав всю страну, от Казани до Одессы. И потом, когда я уже служил на военно-морском флоте в Севастополе, она меня навещала. И опять одна. Простая, безграмотная женщина.

Как-то я навестил ее, спустя много лет. Мы сидели друг против друга, она меня расспрашивала о том, о сем, хотя, надо сказать, была очень немногословной. Как-то она узнавала все, что можно было узнать и без расспросов. А вот тут она меня спросила:

- Ты сам себя нашел?

Вопрос был задан по-татарски, но перевел я правильно, дословно. То есть она спросила - нашел ли себя? И я ей ответил, что вот, мол, окончил университет, работаю, женился, родилась у меня дочь. Ну и прочее. А она мне опять:

- Не о том я спрашиваю. Ты сам себя нашел?

Долгие годы "переваривал" я этот вопрос. И стало мне понятней, почему в Берлине в 1943 году отец написал два стихотворения, обращенные к ней. Она и ему, наверняка, задавала похожие вопросы.

Другой раз во время нашей неторопливой и немногословной беседы она замолчала, пытливо всматриваясь в меня, а потом произнесла:

- Ты, оказывается, тоже, как твой отец, человек сладостных желаний. - Она употребила татарское словосочетание "тэтле телякле", что очень трудно выразить по-русски. Можно и так, как я, перевести буквально, но потаенный смысл этого выражения больше соответствует фразе: "Сокровенно-сладостное желание".

Вот тебе и безграмотная старушка.

После окончания мною университета году, наверное, в 1961-м или 1962-м она вдруг попросила достать ей Тукая * на арабском. Подумал я подумал и пошел в отдел редких книг библиотеки имени Лобачевского. Там была женщина-татарка, которая ведала книгами на татарском языке. Изложил ей просьбу моей бабушки. И она меня поняла, согласилась дать мне Тукая, набранного арабским шрифтом. Целый год я носил бабушке эти книги. Всю жизнь она ценила и почитала Тукая. Видимо, в семье дедушки был культ великого татарского поэта. И любовь их к Тукаю, и их духовность оттуда, из этой глухой башкирской деревушки.

Вот какие были тогда люди, как они жили. Потому-то страна все выдержала и победила - она насквозь была человечной. Она была естественно человечной. Это было ее неотъемлемое свойство, подобно семье моего деда Сулеймана.

Когда подумаешь о том, что двадцать миллионов советских людей и из них - восемь с половиной миллионов людей моей нации полегли на полях сражений, то мысль о богоподобии павших представляется естественной. Они добровольно отдали свои жизни за то, чтобы было наше будущее. Хотя от этого можно было и уклониться. Спрятаться. Мы теперь знаем, что были и такие, которые спрятались, и после войны десятки лет просидели в своих норах, боясь показаться на людях. Потому что их не простили бы святые наши деды, отцы, братья, сестры, матери!

Почти вся Европа тогда пошла на нас, на Русь, на Союз Советских Социалистических Республик. Не только Германия. И работала против нас тоже вся Европа. Производила вооружение, кормила- поила армии и дивизии. Истоки нашей победы в нашей духовности. Подлинно человеческое и бесчеловечное начала и столкнулись тогда в те годы. Высокая духовность нашего народа, востребованная в те времена и выношенная в течение столетий, и бездуховность западного мира...

Когда я вспоминаю те годы, у меня возникает ощущение, что я прожил в счастливое время востребованности быть человеком. Таким, каким заве-


--------------------------------------------------------------------------------
* Габдулла Тукай (1886-1913) - известный татарский поэт.
--------------------------------------------------------------------------------
щали мне быть дед Сулейман, бабушка Хадича, мой отец, моя мама.

Да, отец мой не вернулся с той войны. И мне, как и миллионам других детей, пришлось расти без него.

В годы войны отец был там, где труднее всего. В тылу врага. В татарском легионе, который создали немцы. В подпольной группе Мусы Джалиля. И я думаю, что он принимал деятельное участие в создании этой подпольной группы. Об этом говорят некоторые мои наблюдения, некоторые факты.

О том, что нашелся блокнот со стихами отца, написанными в Берлине в 1942-1943 годы, я впервые узнал от Наби Даули, поэта, довоенного друга отца, с которым они вместе работали в редакции газеты "Яшь сталинче". Почему-то мне вспоминается площадь Свободы в Казани как место встречи с Наби Даули. Там я услышал, что блокнот, шедший на Родину со времен войны (в то время уже был 1964 год), заполнен рукой отца. И нужен образец, чтобы сличить почерки. Немного позже меня встретил писатель Габдрахман Минский и сообщил, что блокнот со стихами лежит в сейфе у секретаря областного комитета КПСС К. Ф. Фасеева, что я могу попросить показать мне этот блокнот, сославшись на него, на Габдрахмана Минского.

Так началась эта история - возвращение души моего отца на Родину.

В начале семидесятых годов в архивах немецкого гестапо был найден донос на моего отца, написанный летом 1943 года Шафи Алмазом, редактором фашистской газеты "Идель-Урал", выходившей на татарском языке в Берлине, в которой работал и мой отец. Шафи Алмаз сообщал, что Рахим Саттаров написал статью о том, что Ленин вернул татарам государственность, что он подговорил работников редакции и те отказались сочинять листовки, призывающие татар переходить на сторону немцев, что Саттаров хотел напечатать в газете стихотворение Габдуллы Тукая "Не уйдем", в котором дается отпор татарским националистам и их идее переехать татарам в Турцию... По доносу Шафи Алмаза получалось, что отец является организатором сопротивления в газете той политике, которую Шафи Алмаз проводит в интересах совместной с Германией борьбы против Советов. И вообще он считает, что Рахим Саттаров заслан советским командованием... И я вижу в доносе Шафи Алмаза большую долю правды.

Уже через много лет после войны Наби Даули сводил меня к одному человеку, который почти всю войну провел в немецких лагерях. Он рассказал мне, что, мол, твой отец приходил ко мне в лагерь, одет он был в немецкую форму и предлагал мне пойти в татарский легион. Но я своего согласия не дал, в легион не пошел, у меня было инженерное, то есть высшее образование... Тогда я был очень и очень удручен этим разговором. Если мне память не изменяет, то Наби Даули мне советовал обо всем этом не распространяться. А теперь, зная и другие факты, я полагаю, что все так и должно было быть.

Сами посудите, пошел бы Муса Джалиль в этот легион, если бы кто- то ему не сказал - иди и делай! Думаю, наша разведка послала не одного Мусу и моего отца в тыл врага. И не они одни должны были ходить по лагерям и звать тех, кто был грамотен, известен, к кому могло быть доверие и кто мог возглавить подпольную работу в легионе. А ведь она оказалась не безрезультатной. В 1943 году два батальона татарского легиона с оружием в руках перешли на сторону белорусских партизан. А посланы они были на борьбу с этими белорусскими партизанами! И командовали ими немецкие офицеры. Так легионеры перебили немецких офицеров и встали рядом с белорусами. Татары не воевали против своей Родины. Тогда немцы послали их во Францию охранять склады и пленных. Но татары и там перешли на сторону партизан, на сторону французского маки.

Я считаю, что Шафи Алмаз знал, что писал. Отец, считаю, был действительно заслан в тыл врага. Если он срочную службу прослужил в кавалерии, то в своем письме он пишет, что он десантник, что был выброшен в составе воздушного десанта в марте 1942 года под Смоленском и там попал в плен. А потом в немецкой форме ходил по лагерям и предлагал татарам пойти в создаваемый фашистами легион. И работал корреспондентом в газете "Идель- Урал". А в августе 1943 года возглавил группу из пяти человек, которая бежала из расположения татарского легиона в польском местечке Едлино с тем, чтобы перейти линию фронта. Как мне рассказывал Амир Галимьянович Утяшев, который

был одним из тех, кто помогал в организации побега, в этой группе был и шофер, и все они имели оружие. А перед тем, как приехать в Едлино, отец оставил в Берлине рукописный блокнот со своими стихотворениями, написанными там, в легионе, для того, чтобы их легионеры читали.

Эти двадцать пять стихотворений в августе 1943 года отец передал в чьи-то руки. Возможно, это были руки Равили Агеевой, которая оттуда вернулась в Донбасс и передала блокнот там, в Донбассе, в органы Советской власти. И хранились они там до 1964 года. А когда нашли донос Шафи Алмаза, то, как сказали мне журналисты, по предложению КГБ Татарский обком партии обратился в Президиум Верховного Совета СССР с ходатайством о присвоении Саттару звания Героя Советского Союза. И долго журналисты ждали этого указа. Они мне говорили, что ждут его со дня на день. Но не дождались. Что-то не сработало. Или посчитали, что у татар есть один поэт-герой и им этого хватит. Но суть, конечно, не в звании. Суть в том, что сделано и как сделано человеком в те беспредельно героические годы для советского народа.

Чтобы создать то, что создано отцом там, в легионе, необходима особая душа, созвучная родному народу, не сломленная, не отчаявшаяся, не потерявшая себя и веры в победу.

Татарский мирок в Германии был в общем-то замкнут. Даже газета выходила на татарском языке. Татары в основном из деревень, немецкого языка не знали, поэтому то, что рождалось в творчестве Мусы Джалиля, Абдуллы Алиша, Рахима Саттара, падало на благодатную почву. Надо полагать, что много было там людей из татарской эмиграции, которая не приняла Октябрьскую революцию и делала все, чтобы подавить Советскую власть. Они делали все, чтобы заставить этих деревенских парней повернуть оружие против Родины. Потому поэтическое творчество в этих условиях занимало исключительно важное место. И оно должно было быть глубоко личным, его образный строй должен был быть очень и очень близок тем, кто жил в тех условиях. Поэзия отца, поэзия Рахима Саттара, оказалась именно такой. Я сегодня пишу об отце, о его семье, о той атмосфере духовности, в которой он вырос, потому что через него хочу понять истоки той Великой Победы, которую одержал тогда наш многонациональный советский народ. Хочу в этой капле увидеть весь наш мир.

В немногочисленных рукописях, которые сохранились каким-то чудом и находятся у меня, есть обрывок бумаги, на котором набросаны очень своеобразные строки:

И ты, колено, и ты, локоть,

Протираетесь каждый день -

Ничего с этим не смог поделать.

Воспаляя легкие, разрывая сердце,

День умирает каждый день -

Ничего не смогу с этим поделать.

Эти строки набросаны, по всей вероятности, после того, как отец вернулся с финской войны, куда уходил добровольцем. Почему я так думаю? Да просто потому, что у него был в своей квартире свой письменный стол. Ему, как. участнику войны, по ходатайству редакции была после возвращения выделена квартира. И он мог работать почти в любое время дня и ночи. Мог прийти домой и записать внезапно пришедшие строки. Схвачено то состояние души, которое было присуще людям той поры, а не только отцу. Страна творила себя, свое настоящее и свое будущее. Она преодолела 70% безграмотности, она создавала Днепрогэс, Магнитогорский металлургический комбинат, тысячи и тысячи других предприятий, она плодила ученых и новые науки, строила киностудии и создавала великолепные, гениальные фильмы, и - человек не вмещался в 24 часа суток. Он жил стремлением расширить, раздвинуть границы времени. Он ощущал его уход.

Сегодня, когда я сам в два с лишним раза старше отца, с благоговением и благодарностью несу его в своем сердце и молюсь на него, и печалюсь ему, и радуюсь ему. Отец вошел в поэтическую зрелость перед самой войной. И его творческий подвиг пришелся на годы, которые он провел по ту сторону фронта. Впрочем, сказать, что отец был по ту сторон фронта, было бы клеветой на него. Физически он был по ту сторону фронта, но всеми своими делами он был в рядах советских воинов.

Он свой бой выиграл. Он отстоял души татар от предательства. Отстоял в жестокой борьбе. Он помог этим душам выстоять там, в легионе, созданном немцами, созданном фашистами. Легион - это войско, воюющее на стороне какого-то государства, но состоящее не из граждан той страны. Вот и назвали немцы согнанных из лагерей пленных татар легионерами, а батальоны из татар легионом. Они понимали, что сила на их стороне, что татарам некуда деваться. И они полагали: татары недовольны тем, что в свое время потерпели поражение от русских и лишились своей государственной самостоятельности, стали Казанской губернией.

Но не зря Габдулла Тукай еще до революции написал, что татары веками жили вместе с русским народом и все свои проблемы мы можем решить только вместе, в совместной борьбе. И не зря отец напомнил об этом стихотворении, предложив напечатать его в газете фашистов "Идель-Урал".

О том, что им написано в легионе, я бы кратко сказал так - это его переживание ситуации, в которой он оказался. Оказался вместе со своими товарищами, земляками. И его личные переживания оказались сильнее лжи врагов.

Вот скупые строки, в которых как бы сконцентрировано состояние духа человека, сохраняющего в себе человеческое, невзирая ни на какие испытания:

Дух мой высок. Воспитала меня гордым.

Не клонил я еще головы,

став взрослым,

Ни перед одним врагом.

Дышу свободно.

На руках оковы, ворота на замке,

Но дух мой независим,

остается свободным.

На востоке, розовея,

Встает алая заря,

Взметнувшиеся к небу

Виднеются горы.

Смотрю вперед. Там лежит,

Все лежит туман.

На далекой Родине

Живет милая мама.

Собратья по оружию на поле боя!

Где же я?

Кто я тебе, сирота?

Скажи, моя Родина!!

Все твои горести, все беды

Мне сродни.

Только ты меня бей, ты ласкай,

Ты меня накажи,

Но ты знай, каждый мой вздох,

Все мои силы -

Ради тебя, моя Родина,

Ради тебя!

Я намеренно знакомлю вас с тем, что написано отцом в Берлине в 1943 году. Намеренно делаю подстрочный перевод, чтобы как можно точнее передать его смысловые интонации. Профессиональный художник будет находить более адекватные образы, но при этом будут неизбежно исчезать личностные поэтические интонации.

Читая вот уже много лет эти бесценные строки, я начинаю чувствовать тот творческий образ, который владел отцом. Именно такое понятие я употребляю, чтобы передать то творческое состояние, творческий порыв, без которого поэтическое свершение невозможно. Без которого невозможен тот подвиг, который совершил Рахим Саттар в логове врага, в легионе, созданном немцами. Без которого невозможна поэзия в этом мире. Поэзия, существующая вопреки смертельной схватке, в которой тогда сошлись Советский Союз и гитлеровская Германия.

г. Казань

Опубликовано на Порталусе 3 марта 2014 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама