Рейтинг
Порталус

ЖИТЕЙСКИЙ ЭПИЗОД

Дата публикации: 25 августа 2014
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: САМИЗДАТ: ПРОЗА
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1408983261


 Автор: В. Станкевич

От лучей заходящего солнца окна старого господского дома горели огнем, на них смотреть было больно. Казалось, все внутри пылало пожаром. На балконе, защищенном опущенной шторой, Криницкие допивали чай. Вера налила последний стакан и поставила его перед мужем. Он только что вернулся с поля и сидел в длинных сапогах и парусинной блузе, крепкий, еще не старый, с добродушным, загорелым от весеннего ветра лицом.

Было начало мая. С лугов веяло свежестью, в траве перекликались перепела, два больших аиста, широко распустив крылья и вытянув длинные, неподвижные ноги, медленно и бесшумно проплыли в воздухе над высокими липами, направляясь к вершине тополя и, упруго опустившись, заклекотали.

- Видишь, опять на старое место, - сказала, провожая их глазами, Вера.

- Ну, конечно! На липе им не могло понравиться, липа слишком молода, ты напрасно велела рубить на ней макушку. Аист птица умная, хозяйственная, она выбирает дерево прочное.

- Но тополь сгнил наполовину.

- Это их дело, значит, годится, если чинят гнездо. Он равнодушно отвернулся и, закурив папиросу, стал смотреть на дорогу. Там от темной стены леса отделился маленький комочек - он рос, рос, быстро приближаясь, освещенный последними лучами солнца.

- Сторож со станции, - сказал Криницкий, пуская клубы дыма. Вера прищурилась и тоже взглянула на дорогу.

- Да, телеграмма!..

Они молча стали всматриваться в идущего, ощущая то невольное волнение перед неизвестным, которое испытывают даже хладнокровные люди, когда им несут телеграмму.

Веснушчатый парень в порыжевшей шапке со значком подходил к крыльцу. Он вынул из сумки и подал белый квадратик.

- Распишись, Верочка, - сказал Криницкий.

Вера схватила квитанцию и побежала в комнату.

- От кого? - спросила она, вернувшись и отпуская посланного.

стр. 93


- От Ани - завтра будет.

- Не может быть, у нее же экзамены.

Криницкий пожал плечами и подал ей телеграмму.

- "Завтра буду". Ничего не понимаю. Как же, если экзамены?

- Подожди до завтра, спросить у нее. Вера задумалась.

- Не случилось ли чего с Аней, она так давно не писала. Не помню даже, когда было последнее письмо. Как же она устроилась с экзаменами? Разве отложила до осени, но это так на нее не похоже!.. Надо приготовить ей комнату... - добавила она, вставая.

Наверху, в мезонине, была светлая, небольшая комната с окнами, выходящими в сад, со свежими обоями и кретоновою мебелью. Там обыкновенно жила Аня, приезжая на каникулы к сестре.

Вера раскрыла окно, и в комнату ворвалась свежесть из сада вместе с задумчивым шумом старых лип.

- Ане будет хорошо здесь после Петербурга. Но чего она так рано едет? - думала она.

Босоногая Варька, в высоко подоткнутой юбке, с жиденькой косичкой за плечами, мыла пол. Окончив, она внесла большую умывальную чашку с кувшином воды и нерешительно остановилась.

- Что ж смотришь? Поставь здесь, - сказала Вера, указывая на табуретку.

Комната принимала жилой вид. Пыль всюду была вытерта, на кровати белели чистые простыни и подушки, на туалетном столике стоял букет еще не совсем распустившейся сирени.

Утром к крыльцу с грохотом подкатил шарабан, и тоненькая молодая девушка, в огромной шляпе и дорожном платье, бросилась обнимать сестру и зятя.

В доме сразу сделалось шумно и беспорядочно, как это бывает тотчас после приезда нового лица, когда каждый забывает о своих занятиях, прислугу зовут во все стороны, в комнатах валяются чужие вещи, картонки, на полу оберточная бумага и ничего нельзя найти на своем месте.

- Расскажи, как же ты устроилась с экзаменами? - спрашивала Вера сестру уже вечером, когда они остались вдвоем, и Аня, разложив свой сундук, заплетала в одну косу длинные пепельные волосы.

- Ты написала нам, что экзамены в первых числах мая. Неужели отложила?

стр. 94


Аня нетерпеливо рванула гребнем прядь спутанных волос.

- Я тебе сейчас объясню, - сказала она. - Во-первых, я страшно устала, ты себе представить не можешь, как устала. Я совсем не в силах была работать, не могла дольше оставаться в Петербурге... Голова совсем пустая... Словом, я бросила экзамены... Ты не сердишься? - Она ласково заглянула в глаза сестры, но под ее пытливым взглядом покраснела и отвернулась.

- Никто на тебя не станет сердиться, - сказала Вера. - Делай, как знаешь, выдержишь осенью. А теперь не думай ни о чем, отдыхай. Но как ты страшно похудела, ты не была больна?

Она посмотрела на худенькие плечи сестры и ее еще не сложившуюся фигуру. Теперь, раздетая, в коротенькой юбке, с голой тонкой шеей, она казалась совсем девочкой. Ей нельзя было дать больше шестнадцати лет, хотя ей было уже двадцать. Большие темно-синие глаза, иногда казавшиеся совсем черными, смотрели детски-невинно. На щеках были ямочки.

- Да, ты похудела, - повторила Вера, - хотя, знаешь, ты стала еще лучше, цвет лица у тебя совсем матовый, ты какая-то новая, глаза глубже...

- Ах, оставь, Вера, не делай надо мной наблюдений, - неестественно засмеявшись, перебила ее Аня. - Я устала и больше ничего.

- Ты у нас отдохнешь и нервы твои окрепнут. Ложись спать, а завтра все мне расскажешь. Одно время ты было совсем перестала писать, я не знала, что думать.

- Знаешь, Верочка, если ты хочешь, чтобы я у тебя отдохнула, то не спрашивай меня ни о чем. Мне все это так тяжело! Ты мне дай дышать вашим чудным воздухом, пои меня молоком, говори со мной ласково, будь такой, помнишь, как тогда, когда я болела скарлатиной и поправлялась. Вот хорошее было время. Я лежала, ни о чем не думая, а ты приносила мне цветы, хорошенькие открытки, помнишь?

Она обняла Веру и поцеловала.

Вера была на десять лет старше Ани; спокойная и практичная, она заменяла ей мать, которая умерла рано. Высокая, смуглая, со здоровым румянцем и черными глазами, она наружностью резко отличалась от Ани. Постоянно живя в деревне, она располнела, распустилась, привыкла к свободным капотам и стоптанным башмакам и хозяйничала, стараясь из чего только возможно извлечь пользу. Ее масло и ветчина славились в городе. Овощи, фрукты, ягоды, сливки и сметана в прочных жестянках, цыплята и яйца - все это отправлялось в город, на что

стр. 95


нередко роптал Криницкий, любивший хорошо поесть и принужденный довольствоваться лишь негодным для базара товаром.

Детей у них не было. Криницкий служил земским начальником, и жили они на всем готовом, в собственном имении.

- Не понимаю, для кого мы копим, - говорил он часто жене. - Никто не поверит, что свежей клубники мы никогда не пробуем, что цыплят едим только в гостях и что ни одного из тех поросят, которые так отчаянно визжат, уезжая в город, мы не съели с хреном и со сметаной.

Но Вера лишь пожимала плечами, и к обеду подавались опять кушанья из "отбросов", как шутя называл их Криницкий.

Проснувшись утром, Аня быстро оделась и вышла на крыльцо.

По двору, обсаженному старыми деревьями, по тропинке в ледник шли две бабы и несли огромную шайку с молоком. Вслед за ними, покрыв голову белым платочком, шла Вера.

- Что ты так рано встала? - спросила Вера. - Всего семь часов. Ты, верно, привыкла поздно спать. Хочешь парного молока?

- Нет, благодарю.

Они пошли рядом.

- Зачем ты так нарядилась? - Вера с любопытством осматривала серую суконную юбку Ани. - Я в "Ниве" видела такой фасон. Это красиво, но тебе надо будет сшить ситцевое простенькое платье, чтобы не занашивать городских. Темненькое какое-нибудь, ты ведь знаешь, как у нас трудно со стиркой и с глаженьем. . Варька никакого понятия не имеет, а другой искать негде. В прислуги идут только самые негодные, остальные с тех пор, как всюду позаводились эти поганые школы, норовят в учительницы - кончат пять классов, наденут шляпы и конец - барышни. А мы греем утюги и сами гладим себе юбки.

Не переставая возмущаться, Вера вынула из кармана остроконечный ключ, похожий на пробочник, и стала его ввинчивать в замок ледника, к которому они подошли.

Аня присела на низеньком крылечке. Прямо перед нею, в отдалении, раскинулся окруженный тополями скотный двор с разными пристройками, за ним, дальше к лесу, - зеленые поля с вьющейся среди них черной змейкой дорогой.

По этой дороге уехала она в первый раз отсюда в Петербург, радостная, полная надежд... Сколько изменилось с тех пор!

- Ну, вот я и свободна, - сказала Вера. - О чем это ты задумалась?

- Так себе, ни о чем. Пойдем в сад.

стр. 96


В саду все было залито ярким солнцем. Яблони стояли все в цвету, они розовели бледным, нежным румянцем, нарядные, как невесты. Над ними, жужжа, роились пчелы. Когда ветер задевал ветви, на землю сыпались белые душистые лепестки. Голоса птиц звенели, не умолкая. У купальни над рекой, сверкающей, как зеркало, среди поросших камышом берегов, как бы нехотя, отзывался соловей. Небо было синее, спокойное. С резкими криками взвивались ласточки и бросались затем вниз, касаясь земли крыльями.

- Боже мой, как хорошо! - говорила Аня.

- Да, у нас хорошо. Пойдем, ты еще увидишь парники.

Вера высоко подобрала юбку, обнаружив толстые икры, и пошла вперед по траве, к отливающим радугой стеклянным рамам. Кругом парника на жирной почве густо разрослись крапива и лопухи.

- Представь себе, с весны стали было портить мыши, но теперь пропали. Смотри! - Она с гордостью приподняла шершавую ветку, на которой, среди некрасивых желтых цветов, висел зеленый пупырчатый огурчик.

- А здесь редис. Только, ради Бога, подбирай юбку, и туфли у тебя светлые, совсем не для росы. - Она неодобрительно посмотрела на узенькие ножки Ани в желтых туфлях.

Осторожно пробираясь мимо крапивы, Аня заглянула под раму, но редис, как и прочие насаждения Веры, не интересовал ее. Поскорее хотелось в лес, чтобы на свободе забыть все тяжелое и гнетущее.

...Через две недели Аня не только порозовела и посвежела, но и нервы ее окрепли, исчезли раздражительность и частые слезы, приводившие в недоумение Веру. Загорелая, в грубых кожаных башмаках и платочке на голове, она с утра пропадала в лесу, возвращаясь голодная, с огромными, похожими на метлы букетами полевых цветов.

Май близился к концу, прошла Троица, в поле колосилась рожь. Однажды после захода солнца Аня шла по узенькой меже, возвращаясь из леса. По обеим сторонам волновались сизые колосья. Она захватывала их в руку и выпускала, задумчиво глядя вперед.

Когда она вышла на дорогу, перед нею сверкнул быстро мчавшийся велосипед, и чья-то сгорбленная спина скрылась на повороте.

- Аня! - услыхала она, подходя к дому, голос Криницкого. Он шел ей навстречу рядом с высоким молодым человеком в панаме и элегантном велосипедном костюме.

- Мы вышли искать тебя. Позволь тебя познакомить: Александр

стр. 97


Петрович Воронов.

Молодой человек снял шляпу и пожал маленькую загорелую руку, которую ему протянула Аня.

Она увидела серые улыбающиеся глаза и красивое лицо с черной, подстриженной клином бородкой.

- Я только что имел удовольствие видеть вас среди поля и, кажется, в первый раз в жизни пожалел, что я не художник, - начал было он, но Аня не слушала, улыбнулась в ответ на любезность, обещающую быть довольно вычурной, и побежала к Вере, которая громко звала ее с крыльца.

- Кто этот господин? - спросила она, весело вбегая на ступеньки.

- Воронов, его недавно назначили. Товарищ* прокурора.

Аня побледнела.

- Чего он здесь? - спросила она упавшим голосом.

- Странный вопрос! Он наш знакомый, мы его давно не видели - был в отпуску. Но что с тобой, тебе дурно?

- Нет... так, голова немного закружилась...

- Ты устаешь от этих бесконечных прогулок. А я тебя ждала, нужно, чтобы ты занялась чаем; приехали смотреть поросят, я должна сама показать их, без меня перепутают.

- Я налью чай и вышлю, но. Вера, позволь мне не выходить. Прошу тебя, мне нездоровится!

- Нет, нет! Ты увидишь, он тебе понравится. Поправь только волосы, и кофточку обдерни сзади, пузырится...

- Хорошо, я выйду, - подумав, сказала Аня, и в тоне ее было больше серьезной решимости, чем требовал такой маловажный вопрос, как выйти или не выйти к гостю.

Воронов жил в городе, в пяти верстах от усадьбы Криницких, но бывал у них раньше довольно редко. Теперь он все свободное время проводил у них, и увлечение его Аней ни для кого уже не было тайной.

Криницкий и Вера смотрели на него как на жениха, считая помолвку только вопросом времени. Дома Аню окутывала та особенная, выжидательная атмосфера, насыщенная общим дружным и упорным, хотя еще молчаливым желанием видеть ее как можно скорее невестой. Она это чувствовала, раздражалась, и хотя Воронов нравился ей, в обращении с ним старалась быть сдержанной, подчас даже резкой.


* заместитель.

стр. 98


...Прошел месяц. На лугах звонко лязгали косы. Криницкий каждое утро, обозрев небо - нет ли на нем подозрительных тучек, и посмотрев на барометр, уходил на луга. Погода стояла ясная, в саду спели ягоды.

Вера пришла к старому огромному вязу, под которым был вделан круглый каменный стол, окруженный деревянной скамьей, и принесла с собой корзину вишен. Пальцы ее, точно выпачканные кровью, проворно ковыряли головной шпилькой в крупных ягодах, из которых сок сплывал каплями в тарелку с косточками. Перед нею на большом блюде лежала груда вычищенных уже сплюснутых вишен, и несколько ос, дрожа в воздухе золотистыми брюшками, вертелось над ними.

Она работала молча, нахмурившись, брызгая себе в лицо и на кофту соком.

В стороне от нее в гамаке лежала Аня. В руках ее была закрытая книга, из которой торчала зеленая ветка. Она смотрела вверх на облака. Лицо, освещенное мягким, просеянным сквозь ветви светом, казалось бледным, матовым, а глаза совсем черными. В выражении их была такая глубокая тоска, что, случайно взглянув на нее, Вера испугалась, но тут же внимание ее отвлекли две девочки - они шли от крыльца, где, верно, долго стояли, пока наконец решились отыскивать барыню. У каждой в руках кувшин, покрытый свежими листьями папоротника.

- Давайте сюда! - крикнула им Вера. - Почем хотите?

Она приподняла листья и потрогала крупную, душистую землянику.

- Мамка велела по шести, - ответила, глядя ей прямо в глаза, девочка повыше, со спутанными льняными волосами и пыльными босыми ногами.

- Что? Твоя мамка с ума сошла! По три.

- Она ж велела по шести...

- Ну, по четыре, а не хочешь, так с Богом! - Вера с деланным равнодушием отвернулась.

- Берите, - сказала девочка, протягивая кувшин.

- То-то же, мала еще торговаться. Идите за мной.

- Вот дешевизна! - сказала она, вернувшись и опять принимаясь за вишни. - Целая гора крупнейшей земляники за восемь копеек!

- Почему же так дешево? - лениво проговорила Аня.

- Видишь ли, им некуда больше нести. В город далеко. Никто, кроме меня, не купит, а в хате хлеба давно нет.

- Ах, Боже мой! - крикнула возмущенная Аня. - И ты этим пользуешься, как же тебе не стыдно! Отторговала у нищих четыре копейки!

стр. 99


Что они для тебя значат?

- Оставь, милочка, эти нравоучения, ну, в другой раз дам им больше, а теперь бросим это... Я все время, пока они не помешали, думала о тебе. Я хочу серьезно поговорить с тобой, Аня.

Губы Ани нервно дрогнули, но она продолжала спокойно следить за плывущими по небу белыми рыхлыми облаками.

- О чем же ты хочешь говорить?

- О тебе и Воронове. Ты очень странно себя держишь с ним. Так нельзя, так ты никогда не выйдешь замуж...

- Да я и не собираюсь замуж.

- Однако, я знаю, ты его любишь, этого скрыть нельзя, и ты напрасно так иронически улыбаешься. И он тебя любит... довольно взглянуть на него, когда он с тобою. Партия во всех отношениях прекрасная, жили бы близко...

- Ах, как ты меня мучишь. Вера, если бы ты знала! - с досадой крикнула Аня. - Ну да, я не стану отрицать, он мне нравится, и все, что ты говоришь, было бы хорошо, но этого быть не может...

Аня нервно обрывала листья с ветки, которую держала в руках; наконец отбросила ее в сторону и хотела уйти.

- Вы вот где, а я ищу вас по всему дому, - послышался голос Криницкого. Он вернулся с поля и шел к ним. - Пора чай пить, самовар на столе. Да что это у вас, трагедия? Вера сидит, точно в воду опущенная, у Ани лицо мрачное... Что случилось?

Он сел на скамью и, оборвав несколько вишен, бросил их себе в рот.

- В чем же дело? Говорите.

Аня посмотрела на его вопросительно поднятые брови и засмеялась.

- Трагедия! - крикнула она, убегая.

- В самом деле, что у вас здесь вышло? О чем вы говорили? - спросил он.

- У нее есть что-то на душе, чего мы не знаем, - глубокомысленно начала Вера. - Мы не видели ее почти год - как знать, что там с нею было. Недаром я так боялась этих курсов!.. Ничего общего с нашей прежней Аней, новая.

- Новая потому, что годиком старше. Поверь мне, ей нужен муж, замуж пора.

- У тебя вечно все сводится к порнографии...

- Бог с тобой, в чем же ты здесь видишь порнографию? Ты, значит, не понимаешь этого слова. Девушке в двадцать лет пора замуж,

стр. 100


это тебе всякий скажет. Это вполне нормально.

- Но она и не думает, и говорить не хочет о замужестве.

- Ты пробовала говорить с ней?

- Пробовала, но это ни к чему не привело

К чаю приехал Воронов. Криницкий заговорил с ним о делах съезда, которые ничуть не интересовали ни Веру, молчаливо перетиравшую чашки, ни Аню, грустно сидевшую в стороне на ступеньках. Она встала наконец и, накинув на плечи белый шелковый шарф, пошла по дорожке к саду. Выждав немного для приличия, Воронов встал тоже и пошел за нею.

- Анна Федоровна, не убегайте... - крикнул он. - Что с вами сегодня? Я все время наблюдал за вами, вы чем-то расстроены.

- Не могу же я быть всегда одинаковой, и у меня может быть свое горе... Вы, кажется, не допускаете этого?

- Горе бывает разное - есть настоящее, есть и воображаемое, оно бывает чаще всего у таких маленьких девочек, как вы. - Он ласково взял ее руку и продел под свою. - Какое горе может быть у вас? Жизнь вам улыбается, все у вас впереди. Глядя на вас, становится радостно на душе.

- Боже мой, как это скучно! Я вижу, что и вас вводит в заблуждение моя наружность, этот мой глупый вид вербного херувима. Сознаю, что с такой наружностью улыбка необходима, но что же делать, мне Гораздо чаще хочется плакать, чем смяться.

Они подошли к скамейке над обрывом и сели. Внизу тихо плескалась река. В воздухе пахло свежим сеном.

- Какая прелесть, - сказала Аня. - Посмотрите, на реке точно блестки!

- Да, - машинально проговорил Воронов, глядя не на реку, а на ее маленькую беленькую фигурку, освещенную луной. Она сидела к нему в профиль, грациозная, тоненькая, с растрепавшимися волосами. Ему хотелось прижать к себе ее узкие плечи, целовать лучистые глаза...

- Как вы хороши... - сказал он изменившимся голосом.

Аня насторожилась.

- И как вы не похожи на других, - добавил он, помолчав.

- Это похвала или упрек?

- Во всяком случае не упрек. Ни с кем я не чувствую себя так хорошо и свободно, как с вами, а вместе с тем есть в вас такой холодок... отрезвляющий, он подчас полезен. И верить вам можно, так много в вас

стр. 101


искреннего, прямого. Я сам чувствую, что стал добрее с тех пор, как знаком с вами.

- И снисходительнее?

- К кому?

- К тем преступникам, которых вы обвиняете на суде.

- Не знаю, может быть. Как они вам пришли в голову?

- Мне хотелось бы знать, бывает ли вам их жаль, думаете ли вы о том, что побудило их к преступлению?

- Иногда бывает очень жаль, таких, которым больше подошел бы сумасшедший дом, чем тюрьма. Но как странно, что мы с вами говорим об этом. Аня, теперь, пока мы одни, я хочу сказать вам то, что, впрочем, вы уже знаете и без слов...

Он взял ее руку и крепко сжал в своей, стараясь заглянуть ей в глаза.

- Ах, нет, нет, не теперь!.. - почти с испугом перебила она, угадывая, что он хочет сказать ей именно то, чего она и ждала, и боялась.

- Не помешаю? - послышался за ними голос Криницкого. Он не спеша подходил по дорожке.

Воронов выпустил руку Ани и с досадой отодвинулся.

- Вера меня послала, она думает, что тебе здесь сыро, - сказал Криницкий, грузно садясь рядом с Аней.

- Нет, нисколько, у меня платок.

Все трое замолчали. Криницкий чувствовал себя лишним, но все же не уходил.

На лугу, в мокрой траве, отзывались коростели, а в камышах протяжно, страстно квакали лягушки. Одна в упоении, громче всех, старалась вытянуть хриплую, гортанную ноту.

- Весенняя музыка! - сказал Криницкий. - Обратите внимание на эту!.. Ведь она уверена, что все в восхищении от ее пения, и наверное мнит себя артисткой,

- Так же, как и люди. Воображаю, что подумали бы лягушки, если бы им запел Шаляпин.

- Им бы страшно не понравилось, - заявил Воронов с таким твердым убеждением, что Аня засмеялась.

- Положим, и мне многое не нравится из того, чем принято восхищаться, - сказал Криницкий. - Я не говорю, конечно, о Шаляпине, но музыка Вагнера, - например, я готов бежать от нее, зажав уши, - или же безобразные мясистые женщины Рубенса, или ненормальные младенцы, жеманные мадонны Мурильо, - все это, по-моему, довольно

стр. 102


противно. А Шекспир! Батюшки, какая тоска! Желал бы я видеть такого человека, который прочитал бы его всего.

Воронову было решительно все равно, что читает Криницкий, - пришел, сидит и уходить не думает, затеял эти разговоры - очень кому нужно знать, любит он или нет Шекспира.

Где-то недалеко, по ту сторону реки, сильный мужской голос затянул песню, она полилась смело и стройно и вдруг неожиданно оборвалась.

- Жаль, - сказала Аня. - Прерванная песня, а началась так хорошо!.. - Если он снова запоет, то не все еще для меня потеряно... - подумала она и стала ждать. Но песня не возобновилась, только далеко где-то, должно быть, в деревне, тоскливо залаяла собака.

- Ну, вы себе помечтайте, если вам не холодно, а я пойду, - сказал, вставая, Криницкий. - Не забывайте, скоро ужин. Вера будет ждать.

- Не пора ли и нам? - нерешительно проговорила Аня, когда он ушел.

- Нет, подождите, я так счастлив, что мы, наконец, одни. Я приехал сегодня с тем, чтобы объясниться с вами... чтобы вы сказали мне, любите ли вы меня. Я вас люблю, Аня... Не прячься же от меня... я тебя люблю, - повторял он, обнимая ее и притягивая к себе.

Первым ее движением было вырваться, но на это у нее не хватило сил.

Она, точно во сне, бессознательно потянулась к нему. Сердце ее замерло, как от боли, от этого первого поцелуя, такого жадного и страстного, что в голове у обоих помутилось.

Воронов опомнился первый и слегка отстранил от себя Аню... Ему стало страшно за нее, за этот чистый цветок, за свою невесту, так доверчиво к нему прильнувшую.

- Уйдем отсюда... - сказала и она голосом, который показался ей самой чужим.

Они встали и молча пошли к дому.

Из открытых окон столовой свет большими квадратами падал на траву, у стола видно было Веру, хлопотавшую с ужином, на балконе ярким угольком краснела папироса Криницкого.

- Скажем им... - прошептал Воронов, взяв руку Ани.

- Нет, не надо... - В голосе ее звенели слезы. Она вырвала руку и побежала наверх в свою комнату.

Когда он, отказавшись от ужина, хотел проститься с нею. Вера, вернувшись с мезонина, объявила, что у Ани разболелась голова и она легла в постель.

стр. 103


Воронов уехал расстроенный и озадаченный.

В Петербурге, незадолго до экзаменов, Аня познакомилась со студентом-медиком, который с первой же встречи произвел на нее отталкивающее впечатление. Фамилия его была Галкин - это был худосочный молодой человек, молчаливый, застенчивый, с неприятными, бегающими глазами, нервный и раздражительный.

Товарищи не любили его, он держал себя в стороне, ни у кого не бывал, и Аня была немало удивлена, когда, без всякого с ее стороны поощрения, он пришел однажды к ней вечером посидеть.

Посещения его стали повторяться; он приходил, садился за ее письменный стол, трогал и перелистывал книги, молча расхаживал по комнате, дымя плохими папиросами. Галкин был скучен, мешал заниматься, но дать ему понять это она не решалась, боясь обидеть. Ей было жаль его, она знала, как он одинок, и терпеливо наливала стакан за стаканом чай, который он пил, медленно отхлебывая, простывший, ставя мокрый стакан не на блюдечко, а на ее тетради. Разговаривали они редко.

Однажды он пришел к ней позже обыкновенного. Это было перед Пасхой. Хозяйка ушла ко всенощной, Аня была одна. На дворе дождь лил как из ведра, пальто его промокло и он продрог. Самовар простыл, чтобы напоить его чаем, Аня должна была греть воду на машинке.

Они сидели, перекидываясь изредка словами, как вдруг произошло что-то невероятное... С искаженным лицом, с мутными свинцовыми глазами, он ринулся на нее. С грохотом полетел стул, голова ее больно стукнулась о спинку дивана, цепкие, холодные руки впились в ее тело... Она кричала, защищалась, царапала ему лицо, но он оказался сильнее...

Несколько дней после этого она ходила, как помешанная, не понимая, что ей говорят, невпопад отвечая. Она осунулась, точно потухла. Тяжкая обида, неожиданная и жестокая, угнетала ее. С нею поступили как с проституткой, попрали ее стыд, достоинство, чистоту.

- Что сделала бы другая на моем месте? - спрашивала она себя. - Что мне делать? Неужели же это так и останется для него безнаказанным?.. Но наказать можно было только судом, а это значило самой сознаться в своем позоре, подвергнуть себя необходимостям, при одной мысли о которых вся кровь бросалась ей в лицо.

Галкин несколько раз заходил к ней, но она просила хозяйку не пускать его.

Однажды, спустя дней десять после случившегося, она встретила его на улице. Он раскланялся, как будто ни в чем не бывало.

стр. 104


- Где это вы пропадаете? Никогда не застанешь вас дома, - начал он, развязно протягивая ей руку. Но она руки не подала и при виде его почувствовала такой новый для нее неслыханный прилив ненависти и отвращения, что тут же у нее явилось и решение, и исход... Ей страстно, непреодолимо захотелось уничтожить, стереть с лица земли, размозжить это гнусное лицо с желтыми усами и назревающим прыщом около носа, - чтобы его не было, чтобы никогда больше не встречать его на своей дороге.

- Послушайте, - сказала она, стараясь овладеть собою, - мне необходимо поговорить с вами... наедине...

- Весь к твоим услугам, - сказал он, преувеличенно вежливо дотрагиваясь до фуражки.

Это "ты" и нечто пошло-самодовольное, промелькнувшее по его лицу, больно резнуло ее.

"Ничего, сочтемся", - подумала она.

- Ну, так завтра... завтра приезжайте в Лесное, спросите дачу Шнейдер.

- В котором часу?

- Как можно раньше, часов в девять.

- Утра? - удивленно спросил он.

- Да. - Аня кивнула головой и прошла.

Дома у нее был револьвер, подаренный ей еще во время беспорядков; с тех пор он так и лежал на дне сундука, заряженный. Теперь она вспомнила о нем.

Как это ей раньше не пришло в голову! Им надо стреляться, иначе нельзя. Почему дуэль должна быть лишь привилегией мужчин? Почему за честь женщины подставлять грудь должен отец или муж? Разве она сама не может постоять за себя?

На даче она бывала у знакомых, теперь та стояла пустая, но проникнуть в нее было возможно. У Галкина был точно такой же револьвер браунинг как у нее, она это знала: он никогда не расставался с ним и любил показывать.

...Подходя к даче, она увидела Галкина. Он, ежась от сырости, видимо не в духе, ходил взад и вперед перед воротами.

- Что за фантазия назначать свидания на даче с заколоченной дверью! - крикнул он, увидев Аню. - Я не мог даже отыскать сторожа.

- Он и не нужен, идите за мной.

Она повела его к боковой калитке. Пожимая плечами, он шел по

стр. 105


вязкой, липкой земле, оставляя глубокие следы своих калош вслед за узенькими следами Ани.

В сыром туманном воздухе носились с криком стаи грачей, трава остренькими язычками еще чуть пробивалась из-под прошлогодних листьев, на деревьях набухли почки.

- Куда вы ведете меня по этой грязи? - проворчал Галкин.

- Сейчас узнаете. Вы захватили ваш револьвер?

- Конечно, он всегда со мной. Хотите стрелять ворон?

- Посмотрите, у меня такой же. Я буду стреляться с вами.

Галкин смотрел на нее, не понимая.

- Я это решила бесповоротно, - сказала Аня, глядя ему в лицо.

- Что это - шутка, или вы с ума сошли?

- Ни то, ни другое. Один из нас останется здесь.

- Дуэль, батюшки мои, как это оригинально! Вот не ожидал...

Он деланно засмеялся.

- Повторяю вам: я не шучу, и мы напрасно тратим время... Станьте у этого дерева, я буду считать до трех, тогда стреляйте.

Бледное, решительное лицо Ани испугало его.

- Охота вам делать драму из обыкновенного житейского эпизода, который не сегоднязавтра мог бы случиться с другим... Право же, эта роль героини вам не идет... Спрячьте ваше оружие мести... - Кисло улыбаясь, он подошел к ней и хотел обнять, но она с силой толкнула его и, не задумываясь, злобно сжав губы, почти в упор выстрелила...

Две недели она пролежала в горячке, и когда пришла в сознание и вспомнила все, что было, стала прислушиваться к разговорам, просила приносить ей газеты, но никто уже не говорил и не писал о найденном мертвом студенте.

Полиция, которую она ждала со дня на день, не являлась. Оправившись, она встала с постели и в самый разгар экзаменов уехала в деревню.

Понемногу молодой, здоровый организм, деревенская обстановка и главное - каждый прожитый день, помогали ей забыть, сглаживали острые шипы воспоминаний - на них нарастала кора, притупляла их. Но бывали дни, когда все опять с ужасающей ясностью воскресало в ее уме - тот страшный вечер, путешествие на дачу с револьвером, запрятанным в муфту, и то, что было потом... От отчаяния хотелось кричать, бежать куда-нибудь на край света, и она щипала себе руки до крови, чтобы болью заглушить страшные, мучительные воспоминания.

стр. 106


После отъезда Воронова Аня не спала всю ночь. Сердце ее билось так сильно, что казалось, оно не одно у нее, а их несколько, и все они бьются - в висках, в кончиках пальцев.

В первый раз она любила - любовь была так неожиданна. Зачем это случилось? Замуж за него она выйти не может, она - преступница, убийца... Перед ней выплывала стриженая голова с бледным лбом на земле, среди мокрых, почерневших листьев, сбившаяся студенческая фуражка, удивленные, неподвижные глаза... Как все это произошло быстро и просто, удивительно просто: она помнит только выстрел и больше ничего... Если бы его судили, наказание не было бы так сурово, он остался бы жив, но она решила иначе, расправилась с ним сама. К суду она не обратилась, оберегая свой стыд, из-за него пожертвовала она его жизнью, отняла его у тех, кому он мог быть дорог. Вправе ли была она это сделать?..

И еще новый вопрос мучил ее сейчас... Если бы тогда, в тот роковой вечер, оскорбителем был не Галкин, а Воронов, поступила ли бы она так же беспощадно? Она представила себе Воронова мертвым, и сердце ее болезненно сжалось.

Воронов целовал ее плечи, грудь, сжимал ее в своих объятиях - почему же она не кричала и не защищалась - он мог идти дальше. Нет, она так же страстно целовала бы его, замирая от блаженства... Тогда что же это? Не сам факт оскорбления играл здесь роль, а личность: то, за что она убила одного, осталось бы безнаказанным для другого...

Ночь проходила. Сквозь штору белело окно, небо розовело, на стене против кровати появилась яркая полоса, она ползла все дальше, освещая голубые розы на обоях, и захватила, наконец, раму с портретом Веры. В комнату ворвался щебет птиц, молодой воробей стал чирикать где-то совсем близко, точно на рукомойнике. Дневной свет рассеивал ночные кошмары...

Утром Воронов выпил чай и собирался идти в суд, когда к нему позвонили. На пороге показалась Аня.

Это было так неожиданно, что он скорее испугался, чем обрадовался.

- Что случилось? - спросил он, взяв ее руку и уводя в кабинет. Она была вся красная и едва переводила дух.

- Я на велосипеде, - сказала она, машинально поправляя растрепавшиеся волосы. - Я очень спешила.

Он усадил ее в кресло и сел у ее ног на маленькой табуретке.

стр. 107


- Ты меня пугаешь, скажи, что случилось? - спросил он, целуя ее руки.

Она молчала. Милые влюбленные глаза смотрели на нее, не отрываясь.

"Еще минута, и все кончено..." - пронеслось у нее в голове.

- Сейчас... сейчас скажу... - Но она молчала, закрыв лицо руками.

- Ради Бога, не мучь меня, Аня!.. - Он обнял ее и стал целовать ее опущенную голову.

- Оставьте меня! - вскрикнула она. - Я должна сказать вам нечто ужасное, я - убийца.

Она стояла перед ним, бледная, как полотно, и сразу далекая, другая Аня.

- Вы смотрите на меня, как на безумную, правда? Так слушайте же.

И, не глядя на него, стараясь по возможности овладеть собою, она рассказала ему все.

Он не перебивал...

Когда, кончив, она взглянула на него, то увидела изменившееся, точно постаревшее лицо, холодные, жесткие глаза. Встретившись с этими глазами, она поняла, что он прощал ей убийство, как и она простила бы ему насилие, но что того, другого, того, в чем она уже совсем была не виновата, он не прощал... только этому из всего рассказа он и придал значение.

И она невольно улыбнулась.

Оба молчали, между ними легла пропасть, оба это сознавали. Воронов почти с отвращением окинул стройную фигурку Ани, ее узкие бедра, слабо обрисованную под легкой кофточкой грудь. Она уловила этот взгляд и, поняв его, покраснела.

- А теперь, - сказала она уже более уверенным тоном, - я спрашиваю вас как прокурора: в праве ли я была поступить так, как поступила?

- Конечно нет... но...

- Довольно. Запишите же, прошу вас, все что я сказала.

- Зачем? - с удивлением спросил он.

- Как мое показание, ведь это так называется?

- Я не понимаю, чего вы хотите?

- Хочу, чтобы вы со мной поступили со закону, как и со всякой другой.

стр. 108


Воронов пожал плечами.

- Это лишнее, - сказал он, помолчав. - Зачем возбуждать эту историю? Вас никто не подозревает. Даже для суда не найдется улик, - вы говорите, что на мокрой земле оставались ваши следы, но их уже давно нет, по ним искали и не нашли. Револьвер, который вы бросили на даче, - но ведь таких десятки, почем знать, что он ваш? Болезнь ваша не доказательство. Наконец, если бы дело и дошло до суда, то вас бы наверное оправдали.

- О, в этом я уверена. Но для меня это неважно. Гораздо важнее для меня то, что я все рассказала вам... - Голос ее задрожал, и из глаз брызнули слезы. - Теперь, когда я сожгла свои корабли, я могу сказать вам, что люблю вас и никого другого никогда любить не буду.

Воронов хладнокровно выслушал признание, которое вчера еще осчастливило бы его до глубины души.

- Если вы так уверены в оправдании, тогда зачем же вы так настаиваете на предании вас суду? - сказал Воронов уже чисто деловым тоном.

- Затем, чтобы не только я сама, но и другие взвесили мой поступок. Я давно сказала бы вам все, но вы мешали мне... Я боялась потерять вас, боялась, что вы будете смотреть на меня именно такими глазами, какими смотрите теперь, и у меня не хватило сил...

Воронов не нашел ответа и молча пожал руку, которую она ему робко протянула.

- Прощайте. Могу я остаться у сестры до вашего распоряжения?

- О, конечно... Но подумайте, не лучше ли оставить все это?

- Вы ли советуете это мне, господин прокурор! - насмешливо крикнула Аня, садясь на велосипед.

За городом, в поле, ветер дул ей прямо в лицо, освежая заплаканные глаза, подхватывая и унося с собой крупные капли слез, неудержимо и безутешно катящиеся одна за другой.

Опубликовано на Порталусе 25 августа 2014 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама