Рейтинг
Порталус

ЛЕТОМ В ГОРОДЕ

Дата публикации: 1 декабря 2015
Автор(ы): Ирина ГРЕКОВА
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: САМИЗДАТ: ПРОЗА
Источник: (c) Библиотечная столица, № 6, Июнь 2005
Номер публикации: №1448986068


Ирина ГРЕКОВА, (c)

Окончание. Начало в предыдущем номере.

 

 

Зазвенел телефон. Валентина Степановна вышла в коридор, взяла трубку.

- Мышонок, ты? - сказал издалека любимый, смутный, низковатый голос.

- Я, милая. Откуда ты? Я тебя жду. Есть салат.

- О, салат! Это удачно. Люблю салат. Мышонок, ты меня слышишь? Я тебя люблю. Понимаешь?

- Понимаю. А ты когда будешь?

Лялькин голос помедлил и сказал, немножко переломившись:

- Не знаю. Скоро. А мне никто не звонил?

- Никто. При мне никто. Может быть, Полю спросить?

- Не надо.

- Хорошо, не надо. Так я жду тебя.

- Договорились.

Остается вытирать пыль. И в самом деле, что за неряха эта Лялька! Поглядеть только, что у нее на столе! Сумочка, конспекты, карандаши для бровей, пояс с резинками, один чулок. Дорожка побежала, надо поднять...

Валентина Степановна взяла Лялькину сумку, да как-то неловко, и из нее посыпались мелочи: помада, пудреница, скомканные рубли, какие-то бумажки... Она опустилась на колени и стала подбирать рассыпанное с полу. Как сегодня в библиотеке писатель подбирал листки... Одна развернутая бумажка кинулась ей в глаза. Против воли она прочла: "Савченко Лариса Владимировна... год рождения 1940... направляется в гинекологическое отделение роддома N 35 для прерывания беременности... 6 - 7 недель..."

На одно мгновение светлое небо за окном мигнуло, словно зажмурилось. Валентина Степановна постояла на коленях, потом собрала вещи и встала, держась за угол стола. Она сложила все обратно в сумку. Все это было бессмысленно и невозможно, совершенно невозможно. Бумагу она перечла еще раз. Все так. Ну, ладно. Ужасно, но ладно. Это надо усвоить. Ужасно, что она от меня скрыла. А я думала, у нее нет от меня секретов.

Валентина Степановна вышла в кухню и погасила газ под супом. Поли, славу богу, не было. Потом она вернулась и села в кресло. Кресло ее не принимало. Она подогнула ноги и положила голову на ручку. Так почему-то вышло. Так было почти не больно сидеть. Она закрыла глаза. На улице кричали дети. Ветер дергал занавеску и доносил в комнату запах лип.

...Так точно пахли липы в то проклятое лето. Помню: я стояла здесь, а он -там. Он спиной к окну, стоя лицом.

- Валюша, неужели это все серьезно? Ты в самом деле хочешь, чтобы я ушел?

- Совершенно серьезно.

- Ты идиотка. Ты пойми, ведь это же ничего не значит. Ну, маленькое увлечение. Увлекся. Это бывает.

- Зачем ты мне лгал?

- Лгал! А что, мне надо было все так тебе и выложить? Мерси. Ты бы устроила скандал, все поломала... Я слишком дорожил нашими отношениями, чтобы тебе сказать.

И это говорил Володя. Невозможно. Это не он говорил, не он.

- Валюша, ты делаешь из мухи слона. Ты пойми: я же люблю тебя. Та, другая женщина для меня в сущности нуль. Ну, если хочешь, я там все порву, хочешь?

...Как он не понимает, что дело не в другой женщине, а во лжи?

Я сказала:

- Дело не в другой женщине.

- А в чем же?

- Дело во мне. Я тебя больше не люблю. Уходи.

- Смотри, пожалеешь.

И он ушел. Помню это ощущение: весь мир рвется сверху донизу, пополам. И тут же: еще не поздно. Догнать, вернуть. Вон его папироса в пепельнице: еще живая. Еще дымится. Что же ты стоишь? Догони, верни. И удар двери внизу: все.

Нет, Володи больше не было, он раздвоился. Он раскололся. Он распался на двух. Один - прежний, любимый, свой, как своя рука. Другой - новый, глухой, жестокий. Чужой. И мысль: как смеет этот, новый, ходить в теле моего? Убийца.

Когда мир раскалывается пополам, человек оглушен. Произошло что-то невообразимое. Это невозможно, но это так. И человек не может вместить противоречия, и ему кажется, что он погибает. Вздор. Человек живуч. Он, и погибая, живет. Живет, забывает, выздоравливает.

...А про Ляльку я ему так и не сказала. Зачем? Пожалеет... Еще одна ложь. Впрочем, тогда это была еще не Лялька. Я думала, что это будет мальчик, Володя. Мальчик еще только начинался, не было полной уверенности. Думала: скажу потом. Так и не сказала. А про то, что есть Лялька, он узнал случайно, два года спустя...

Но я тогда про Ляльку не думала. Все думала о нем, Володе: когда это началось? Снег лежал, или уже весной? Почему-то это казалось самым важным: когда кончался прежний Володя и начинался новый? Важно было найти эту черту в прошлом и по этой черте отрезать.

Все-таки в тот день я пошла на работу. В библиотеке сидела Жанна, болтала с читателями. У ее столика всегда был хвост. Она меня заметила, испугалась:

- Валюша, что с тобой? Ты вся зеленая.

А мне стало худо. Она меня отвела в туалет. Какие-то ведра стояли с известкой. В одном - большая кисть. А главное, пол в разноцветных плитках - желтые с красным, как сейчас вижу. Этот пол шел прямо на меня. Жанна держала мне голову. Потом стало легче.

- Валюша, милая, скажи, это не... Я кивнула.

- Боже, как интересно. У тебя будет маленький бэби.

Жанна тогда увлеклась Голливудом и говорила: "бэби", "дарлинг".

- Володя, конечно, в восторге?

- Володя не знает.

- Как так?

- Жанна, ты все равно узнаешь, так лучше сразу. Володи никакого нет. Мы разошлись.

...Слезы в темных Жанниных глазах. Что слова? Слезы важны.

- Валечка, можно только одно слово спросить? Ну, самое маленькое слово?

- Нельзя.

- Я не о Володе. Раз нельзя, так нельзя. Я об "этом". Ты "это" оставишь или будешь ликвидировать?

А "это" была Лялька...

- Не знаю, Жанна, ничего не знаю.

...А потом началась странная какая-то жизнь - вроде бреда. Я лежала и думала. С работы уходила минута в минуту - торопилась домой, чтобы лечь. Приходила, ложилась на диван лицом к спинке, думала. Звонил телефон - не подходила. Только при каждом звонке начинало стучать сердце. Прямо бухало в уши. Соседка стучала в дверь:

- К телефону!

Я не подавала голоса. Соседка кричала в коридоре:

- Нет дома! А может, спит!

Сердце все стучало, но постепенно успокаивалось. Через полчаса - опять звонок, и опять сердце. Я ни разу не подходила. Я только твердила про себя одну и ту же странную фразу:

- Будь проклят ты, если это ты.

И опять начинала думать. Все о том же: где провести черту? По ту сторону -прежний Володя. Его я любила. По эту сторону - новый. Его надо было ненавидеть. А черта все смещалась туда и сюда. Иной раз новый прорастал в прежнего... Минутами даже казалось, что никакого прежнего вообще не было. И тогда я кричала этому новому, как живому: "Ты что же, совсем хочешь все у меня отнять?" А иногда, наоборот, прежний начинал прорастать в нового... Вот это было хуже всего. Тогда я почти готова была простить, вернуть... Какая-то шерстинка запомнилась на спинке дивана... Она все ходила от дыхания взад и вперед, колебалась... Убирать в комнате я почти перестала, есть - тоже. Никого не могла видеть, кроме Жанны. Одну только Жанну могла видеть. Очень важно, когда человек не раздражает. Вот Жанна меня никогда не раздражала. Ходит по комнате, чего-то напевает... Подметет пол, смахнет пыль... К зеркалу подойдет - локоны, ресницы, то, се. Себе подмигнет по-потешному. Переимчива была, как обезьяна: одну бровь поднимет, и человек готов. Или о тряпках говорит этаким грудным, таинственным шепотом, на манер голливудской звезды:

- Фасончик вери найс... Рукава буфиками, плечики подложены, но не очень, а так, в самый раз. Получается мягкий квадрат, понимаешь? Юбочка-шестиклинка, до полноги, внизу чуть расклешена. По вороту бейка...

Слушаешь ее, и словно бы даже легче становится. Как будто смотришь мимо своего горя на пеструю, красивую, беззаботную птицу. Вот какая она, Жанна. Поглядишь на нее - вся из кусочков, каждый где-то заимствован, и в общем так себе. А все вместе - Жанна. Сентиментальная, щедрая, шалая, дорогая Жанна.

О Володе мы не говорили. Так было условлено, Жанна держала слово. Как ей иногда было трудно - надо знать Жанну! Молчать о чем-нибудь - ведь это для нее тяжелый труд. Но однажды она приготовилась, даже губы накрасила лиловым, и заговорила:

 

 

Ариадна Эфрон

- Валюнчик, ну позволь мне сказать... У меня же будет разрыв сердца. Я же тебя люблю. Я же не уговариваю тебя вернуться к Володе...

- Нет.

- Но надо же посмотреть в будущее, верно? Я ведь хочу тебе только добра. В этом ты можешь быть уверена, это как сталь. Послушай, если ты решила ликвидировать, то надо сейчас, а то будет поздно.

...Ничего я в этом не понимала, ничего не хотела знать. Никогда не приходилось с этим иметь дело. Какая-то уголовщина: договариваться, прятаться, красться... Читала в газетах случаи: и врача, и женщину - под суд. Стать преступницей, подсудимой. И все-таки без этого нельзя. Куда было девать еще и этого Володю? Мне без этого хватало хлопот с теми, двумя.

И Жанна все устроила. Свезла меня к врачу. Владимир Казимирович. Этакий, в заграничном костюме... Голос у него был жирный, будто шкварки жарились. А лицо - смуглое, холеное, умное... Жанна уверяла, что у Владимира Казимировича - легкая рука: "Ты увидишь, он так это делает, просто одно удовольствие". А я покорилась, ничего у меня не было: ни воли своей, ни желаний...

- Сомнения исключены, - сказал Владимир Казимирович. - Беременность налицо. Что касается оперативного вмешательства, то оно может и не понадобиться, если вовремя принять соответствующие меры...

Так он замысловато говорил, Владимир Казимирович. Фразы длинные, витиеватые... Ходит-ходит кругом смысла... Восьмерками...

Он предложил "легкий, безболезненный курс уколов". По двадцать пять рублей за укол. Препарат - прямо из-за границы. Ни к чему не обязывает, но может помочь. Я стала ездить на уколы... Он жил на даче, в Карповке. Дача-дворец. Двухэтажная, каменная, все удобства: газ, ванная, телефон. И сад с каким-то дурацким амуром. Птицы наделали ему на голову, и амур плакал. Проклятая дача! К ней вела небольшая улица - заросшая липами, тенистая... Ветки нагибались низко над заборами и густо цвели. Тогда я поняла, как подло могут пахнуть липы.

...А уколы не помогали. Владимир Казимирович каждый раз говорил: "Не сегодня - завтра, подождите". А я уже не верила в эти уколы. Мне казалось, он, как опытный рыболов, поддел меня на крючок и водит, берет по двадцать пять рублей, чтобы потом вернее взять свою тысячу. Тысячи у меня не было, я заняла у Жанны. А он был ласков, Владимир Казимирович... Каждый раз, прощаясь, он задерживал мою руку в своей. А мне казалось, что я взяла жабу. И вот...

- Ну-с, молодая дама, - наш курс закончен, но не дал, к сожалению, положительных результатов. Я, со своей стороны, честно предупреждал, что не гарантирую успеха на все сто процентов. Не правда ли?

- Что же теперь делать?

- Если вы по-прежнему не горите желанием... э... сохранить плод, то нам придется встретиться еще раз, чтобы применить метод менее приятный, но зато более надежный.

Так он сложно говорил, Владимир Казимирович...

Что мне было делать? Я согласилась. Он потребовал деньги вперед: "А то некоторые слабонервные дамочки убегали у меня, можно сказать, со стола..."

Все было уговорено: в пятницу, вечером, после десяти, когда стемнеет. Никто не должен ни провожать, ни встречать. Полнейшая конспирация. С собой иметь: две простыни, два полотенца, все прокипяченное, проглаженное утюгом с двух сторон. "Предупреждаю: белье не возвращается". Документов с собой не брать. После операции разрешено оставаться на даче не больше десяти минут: мало ли что может случиться? "Ответственность большая, но я не боюсь ответственности, - сказал Владимир Казимирович. - Подчеркиваю: никаких проводов, никаких встреч".

И вот, пятница, вечер, уже темнеет, уже стемнело, и снова я в электричке - еду. Предстоящее - боль, опасность - меня почти не занимали. Всю дорогу меня мучили два Володи. Хуже того: мне казалось, что я и сама раздвоилась, не вижу, где я и где не я, и вообще все окончательно пропало. Меня окружала подлость, и я чувствовала себя подвластной подлости... Я подошла к той даче. Было уже темно. Я узнала ее по амуру. Подошла к калитке, просунула руку, откинула крючок... Кто-то вырос рядом, словно из-под земли. Лучик карманного фонаря...

- Гражданочка, ваши документы...

* * *

Кто-то пришел. Нет, это не Лялькин звонок. Лялька звонит всегда громко, настойчиво, весело. А этот звонок был совсем короткий и слабый: пим. Валентина Степановна все сидела в кресле, положив голову на жесткий подлокотник. Ничего, Поля откроет.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Лялька:

- Мышонок, ты здесь? Что ты тут делаешь? Почему в темноте?

- Ничего, просто сижу. Немножко нездоровится.

- Что такое? Давай сюда лоб. Холодный! Мышонок, ты симулянт. Я зажгу свет, ладно? Так лучше. Есть хочу - умираю. Где салат?

- Я салата не делала, - сказала Валентина Степановна. - А ну-ка, присядь.

Лялька опустилась на диван. Тощая, длинная, ногастая, как кузнечик, да еще в платьице серо-зеленом, коротком, выше колен. Ну, кузнечик - и все. Когда она села, колени поднялись выше подбородка. Бледная, синяки под глазами до половины щек.

- Лялька, послушай...

Лялька вынула заколку из волос, покусала:

- Ты что, беседу хочешь со мной проводить? Нет. Я просто хочу кое-что тебе рассказать.

- Ну-ну...

... - Ну, и что было дальше?

- Дальше я побежала. Никогда в жизни так не бегала. Они свистят, а я бегу. Ноги молодые, сильные. Ноги у меня и сейчас еще ничего - носят.

- Ну и как, убежала?

- Вообрази, да. Слышу, свистки стали слабее, а потом и вовсе пропали. Но я еще бежала. Узелок свой я еще в самом начале отбросила, так что бежала без вещей, без денег, без ничего. И знаешь, так хорошо было бежать... Я чувствовала, что ушла от всех от них: от милиционеров, от доктора, от суда...

- Тогда судили за это?

- Тогда за все судили.

- Ну, и что дальше?

- Дальше ничего. Прибежала на станцию - у платформы стоит электричка. Темно, а в электричке окна светлые, широкие... Прекрасная такая электричка и словно меня специально ждет. Ворвалась я в вагон. Все на меня смотрят: красная, растрепанная, счастливая... Сразу, как вошла, электричка двинулась. Прошел контролер - я без билета. Он с меня штрафа не стал брать, почему - не знаю. Приехали в город. Я - прямо к автомату. Звоню ему, Владимиру Казимировичу. Боялась, что его арестовали из-за меня. Но он - ничего, даже не очень испугался. Говорит: не беспокойтесь, я привык выполнять свои обязательства. Пригласил приехать во вторник. Пятница, говорит, тяжелый день. Тут я его обхамила.

- Ой ли! Не верится. Что же ты ему сказала?

- Я к вам больше не приеду. Вы подонок.

- Так и сказала? Аи да герой! И не скончалась тут же от угрызений совести?

- Нет. И еще я сказала: назло вам рожу десятерых.

- Явное преувеличение. Ну, а дальше что было?

- Дальше? Родилась ты.

- Веселенькая история...

В коридоре что-то упало, и плачущий Полин голос сказал:

- Во паразитство! И ночью спокою нет. Тыр да тыр. Днем дрыхнут, а по ночам вырят. Все как не у людей. Нет, сменяю я себе квартиру, сменяю.

Печатается в сокращении.

Опубликовано на Порталусе 1 декабря 2015 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама