Рейтинг
Порталус

ПУТЬ К РОДИНЕ

Дата публикации: 23 января 2011
Публикатор: genderrr
Рубрика: ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ
Номер публикации: №1295793471


Великие исторические события всегда вызывали к жизни - "замечательные художественные произведения, но ни одно из этих событий не пробудило такой творческой энергии, такой глубины мысли в общем взгляде на жизнь и понимании судьбы человека, как Октябрьская революция. Среди крупнейших произведений советской литературы особое место занимает трилогия А. Толстого "Хождение по мукам". Она представляет собою редкий тип эпопеи, в пределах которой можно видеть становление метода социалистического реализма. Но этот сложный процесс формирования художественного метода не лишает трилогию цельности; она обусловлена тем основным зерном поэтического замысла, которое прорастало в течение многих лет. 1 В научной литературе о трилогии А. Толстого вопросы формирования художественного метода ставились не раз, но односторонность сделанных при этом выводов объяснялась недостаточным вниманием к цельности "Хождения по мукам". "Если для романа "Сестры", - пишет В. Щербина в своей монографии об А. Толстом, - характерны поэзия настроения, лирическая созерцательность, увлеченность личными судьбами героев, то два последующих романа написаны в широкой эпической манере. "Хмурое утро" отличается от "Восемнадцатого года" более органическим слиянием исторического материала с художественной тканью произведения. От традиционного романа "частной жизни" А. Н. Тол- стр. 94 -------------------------------------------------------------------------------- стой поднялся к революционной эпичности, характерной для монументального искусства социалистического реализма"1. В этих словах вызывает прежде всего возражение характеристика "Сестер" как "традиционного романа частной жизни", ничем по существу не отличающаяся от обычного определения жанра первой части трилогии как семейно-бытового романа. Предисловие к берлинскому изданию романа "Сестры" убеждает в том, что замысел "Хождения по мукам" формировался уже в 1921 - 1922 годах как замысел философско-исторической эпопеи. В это время для Толстого было характерно трагическое восприятие революционных событий в России: "Этот роман, - писал А. Толстой о "Сестрах", - есть первая книга трилогии "Хождение по мукам", охватывающей трагическое десятилетие русской истории. Тремя февральскими днями, когда, как во сне, зашатался и рухнул византийский столп империи и Россия увидела себя голой, нищей и свободной, - заканчивается повествование первой книги"2. В первоначальном наброске этого предисловия с еще большей ясностью определен замысел произведения философского характера, романа, в котором писатель хотел воплотить свое ощущение истории: "Ураган времени - революция. Корабль бытия пляшет на волнах, летит в грозовой мрак. Трещат и падают устои, рвутся в клочья паруса сознания. В ураган времени летят дни и года с бешеной скоростью. Стихает революция, - корабль жизни, потрепанный бурями, качается у новых, диких берегов. Грозовая тишина перед бурей времени, первые раскаты, смрадный вихрь войны и гибель Российской империи, - вот содержание романа "Хождение по мукам"...3 Крушение иллюзорных представлений о "маленьком личном счастье, счастье вопреки войнам и революциям, вопреки всем историческим потрясениям, волнующим человечество"4, начинается не в романе "Восемнадцатый год", а в романе "Сестры", и причиной этого является уже ясно намеченная в "Сестрах" связь между историческими событиями и судьбой человека. В цитированном выше предисловии к роману "Сестры", с тревогой всматриваясь в "грядущее", которое "стоит черной мглой перед глазами", А. Толстой убежденно говорит о духовной стойкости и силе нашего народа: -------------------------------------------------------------------------------- 1 В. Р. Щербина, А. Н. Толстой, "Советский писатель", М. 1966, стр. 252. 2 А. И. Толстой, Предисловие к роману "Хождение по мукам", Полн. собр. соч. в 15-ти томах, т. 8, Гослитиздат, М. стр. 665. (Далее все цитаты даются по этому изданию). 3 Архив А. Н. Толстого в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, инв. N 843. 4 В. Р. Щербина, А. Н. Толстой, М. 1956, стр. 299. стр. 95 -------------------------------------------------------------------------------- "В смятении я оглядываюсь: действительно ли Россия пустыня, кладбище, былое место? Нет, среди могил я вижу миллионы людей, изживших самую горькую горечь страдания и не отдавших земли на расточение, души - мраку. Да будет благословенно имя твое, Русская Земля. Великое страдание родит великое добро. Перешедшие через муки узнают, что бытие живо не злом, но добром: волей к жизни, свободой и милосердием. Не для смерти, не для гибели зеленая славянская равнина, а для жизни, для радости вольного сердца"1. В годы эмиграции А. Толстой окончательно понял, насколько безнадежны попытки найти счастье в отрыве от родины. Безысходная трагедия человека, потерявшего родину, особенно ярко освещается в рассказе "В Париже" (1921). Эмигрант Буров чувствует себя страшно одиноким и нищим, не способным любить, обреченным на медленное, мучительное умирание, потому что все нити, когда-то соединявшие его с родиной, порваны. Понятие "родина" в 1923 году, когда А. Толстой возвратился в Советский Союз, постепенно наполнялось для пего совершенно новым и конкретным социально-политическим смыслом. Не просто "зеленая славянская равнина", своя, родная земля, горсточку которой мечтал унести с собой в чужие края бездомный Буров, а 150-миллионный народ, создавший социалистическое государство и не желающий быть рабом иноземных захватчиков, открыл перед Толстым путь к родине, к пониманию величия Октябрьской революции. "Октябрьская революция как художнику мне дала все"2, - говорил он впоследствии. Среди "замечательных тем нашей великой эпохи"3 едва ли не первое место в творчестве А. Толстого заняла историко-революционная тема в том своеобразном преломлении, которое определялось идейными и эстетическими исканиями писателя, задачами, которые он ставил перед собой как художник. Частичная переработка "Сестер" в 1925 году состояла в устранении тех ложных тенденций, которые привели к каррикатурному изображению большевиков в первой редакции романа;4 в результате этой переработки еще ясней выступила основная концепция романа и задатки ее будущего развития. В 1933 году А. Толстой говорил: "Первая часть трилогии "Хождение по мукам" ("Сестры"), написанная мной в 1919 году, по существу начинает новый этап моего творчества. Эта книга - начало понимания и художественного вживания в современность"5. -------------------------------------------------------------------------------- 1 А. Н. Толстой, Предисловие к роману "Хождение по мукам", Полн. собр. соч., т. 8, стр. 665 - 666. 2 А. Н. Толстой, Октябрьская революция дала мне все, Полн. собр. соч., т. 13, стр. 494. 3 Там же. 4 См. подробнее об этом в кн. В. Р. Щербины - А. Н. Толстой. 5 А. Н. Толстой, Октябрьская революция дала мне все, Полн. собр. соч., т. 13, стр. 493. стр. 96 -------------------------------------------------------------------------------- Первая часть "Хождения по мукам" открывается вступлением, в котором отчетливо выражена мысль об исторической обреченности российской монархии и буржуазного строя. В дальнейшем эта мысль воплощается и в картинах жизни петербургской интеллигенции накануне войны, в зарисовках быта шейных лет на фронте и в столище, в массовых сценах из эпохи февральской революции. Эта мысль определяет метод изображения характеров героев, их душевного состояния, исканий. Уже эпиграф к роману "Сестры" - "О, Русская земля...", взятый из "Слова о полку Игореве", передает стремление А. Толстого ответить на вопрос об исторических судьбах родины. Вместе с тем эпиграф говорит и о нерешенности поставленных в "Сестрах" проблем. Во вступлении, прекрасно передающем "личное ощущение истории" А. Толстым, отражена одна сторона объективной исторической правды - неизбежность гибели самодержавия, ставшего символом разложения буржуазно-дворянского общества: "Как сон, прошли два столетия: Петербург, стоящий на краю земли, в болотах и пусторослях, грезил безграничной славой и властью; бредовыми видениями мелькали дворцовые перевороты, убийства императоров, триумфы и кровавые казни; слабые женщины принимали полубожественную власть; из горячих и смятых постелей решались судьбы народов... Разврат проникал всюду, им был, как заразой, поражен дворец. И во дворец, до императорского трона, дошел и, глумясь и издеваясь, стал шельмовать над Россией неграмотный мужик с сумасшедшими глазами и могучей мужской силой". Своеобразно воплощая идею неизбежности революции в романе "Сестры", А. Толстой почти не рисует здесь (за исключением нескольких эпизодов) картин жизни, трудового народа, классовой борьбы, деятельности партии большевиков. В центре внимания писателя тот процесс распада, гниения, которым охвачены все сферы жизни буржуазии и дворянства (политика, философия, искусство, семейная жизнь, быт). "Частная жизнь" героев романа становится зеркалом, отражающим этот процесс; конфликт между наиболее честными, неразвращенными людьми из среды буржуазной интеллигенции и обществом духовных мертвецов типа Бессонова, Смоковникова и им подобных, предвещает переход первых на сторону революционного народа, трудный путь "хождения по мукам" в поисках правды и счастья. Картины "частной жизни" сестер Булавиных, Телегина и Рощина, переплетаясь с освещением основных исторических событий предоктябрьской эпохи, подчинены решению вопроса о нравственной силе и цельности человека, о его праве на счастье, условиях и возможностях достижения счастья. Проблема счастья человека приобретает в трилогии, начиная с романа "Сестры", глубокий философский смысл, она неизмеримо шире и глубже, чем вопрос о личном счастье стр. 97 -------------------------------------------------------------------------------- в любви, в семейной жизни; это вопрос об отношении человека к родине, о его роли в больших исторических событиях, об условиях расцвета личности. Проведя своих героев путем суровых испытаний, А, Толстой в финале "Хмурого утра" скажет устами Рощина о том, что самым великим завоеванием Октябрьской революции стал новый человек: "Россией рожден человек... Человек потребовал права людям стать людьми. Это - не мечта, это - идея, она на конце наших штыков, она осуществима... Ослепительный свет озарил полуразрушенные своды всех минувших тысячелетий... Все стройно, все закономерно... Цель найдена..." В стилевом, композиционном и сюжетном отношении "Сестры" - многоплановый роман. В основе разнородных художественных способов обрисовки характеров, построения картин - один определяющий принцип: оценка отношения действующих лиц к родине, их места и роли в исторических событиях. Трагикомическое, пародийное освещение Бессонова и Смоковникова, гротескная обрисовка анархиста Жадова, шовиниста Булавина, будущего наймита белогвардейцев Говядина объясняется не только моральной нечистоплотностью и ограниченностью этих лиц, но прежде всего их злобным, циничным отношением к России, преступным равнодушием к русскому народу. Речь постоянно актерствующего Смоковникова, преуспевающего в буржуазном суде адвоката, становится озлобленно-истеричной, когда он говорит о России: "Народ - заживо разлагается. Вся Россия погрязла в сифилисе и водке. Россия сгнила дунь на нее - рассыплется в прах". Бессонов, с успехом играющий в аристократических салонах роль героя романтической трагедии, столь же зловеще прорицает гибель России: "Никакой поэзии нет. Все давным-давно умерло, - к люди и искусство. А Россия - падаль, и стаи воронов на ней, на вороньем пиру". Этот пошлый фарс предстает во всей своей отвратительной сущности, когда Смоковников и Бессонов встречаются с солдатами в период империалистической войны. Никаких следов от позы романтического героя в жалком облике Бессонова не остается в это время, и когда-то очарованная бессоновской маской Даша, с недоумением глядя "на его слабую спину, на слишком широкие штаны, точно готовые свалиться, на тяжелые пыльные сапоги", думает: "Неужели это был тот Бессонов - демон ее девичьих ночей?" Гибель от руки душевнобольного солдата, потрясенного ужасами войны, логически завершает рассказ об этом "властителе дум" философствующих буржуазных интеллигентов. Враждебность Смоковникова России видна не только в его циничных рассуждениях, но и в прямом столкновении с солдатами, которые убивают его как своего смертельного врага. Линии гротескно-пародийного, сатирического изображения врагов России противостоит в романе "Сестры" поэтическое, но полное драматизма, а иногда и трагизма освещение образов Телегина и стр. 98 -------------------------------------------------------------------------------- Даши, Рощина и Кати. Ведущей темой их развития с самого начала становится тема счастья, точнее поисков пути к счастью. На фоне жизни разлагающегося буржуазного общества, в котором "любовь, чувства добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком", где "разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения - признаком утонченности", - светлый поэтический образ Даши предстает как символ душевного здоровья и чистоты, чарующей прелести жизни, не оскверненной ложью и лицемерием. Автор заставляет Дашу быть судьей не только Бессонова, Смоковникова, Булавина, Говядина, но даже и ее сестры Кати, которую затронуло растлевающее влияние среды. Ощущение счастья, полноты, радости жизни Даша испытывает не только потому, что любит и любима, а чаще всего тогда, когда сознает, что сумела сохранить себя незапятнанной, сильной и чистой среди окружающей пошлости и грязи. "Улыбаясь от счастья", она засыпает в поезде, идущем в Рыбинск, когда принято решение начать самостоятельную жизнь; "тихим восторгом ширится" ее сердце, когда она едет на пароходе по Волге, не зная, что встретится с Телегиным. Это ощущение счастья достигает в "Сестрах" наивысшей степени, когда Даша и Телегин решают навсегда соединить свои жизни: "Тогда казалось, что этот сияющий путь - широкая, медленно извивающаяся река, и пароход "Федор Достоевский", вместе с Дашей и Телегиным, вольются, войдут в синее, без берегов, море света и радости - счастье". Однако такой светлый и благополучный финал не мог удовлетворить художника, захваченного мыслью об "урагане времени - революции". Неопровержимым доказательством властного вторжения истории в частную жизнь людей становится в романе "Сестры" империалистическая война. Мрачные зарисовки окопных буден, вызывающие у читателя отвращение и ненависть к войне, и горькие раздумья автора о духе разрушения, проникшем, по его убеждению, во все сферы жизни, создают ту атмосферу предгрозового мрака и напряженности, которая соответствовала художническому восприятию эпохи в начале работы над трилогией. Подходя к оценке войны пока еще с позиций отвлеченного гуманизма, А. Толстой дает одностороннее изображение жизни и настроений народных масс. Народ представлен в основном как жертва злой и своекорыстной воли своих угнетателей. Когда же писатель говорит о пробуждении народного самосознания, резко выделяется одна сторона этого процесса - рост ненависти к самодержавию, господам, ведущим развратную жизнь в городах, "прикрытых от всех опасностей живой стеной двенадцатимиллионной армии, сочащейся кровью". Многократно и настойчиво говорит А. Толстой о ненависти, в это время определяющей, по его убеждению, настроения рабочих на заводах Петербурга и Москвы, крестьян, берущих в руки винтовку. Эта ненависть бурно нарастает и грозит тоже разрушением. Дух разрушения видит автор и в "мрачной злобе" рабочего на сталели- стр. 99 -------------------------------------------------------------------------------- тейном заводе, и в речах "злого, как чорт" большевика Василия Рублева, и в криках "злой толпы работниц и рабочих" о хлебе, и в "горящих ненавистью" глазах расклейщика афиш в заключительной картине романа. Эта ненависть исторически оправдана, по мысли Толстого; она вызвана веками угнетения - "уж давно злоба и ненависть кровавым туманом застилала глаза", она порождена страданиями. Но писатель характеризует ее как слепую, разрушительную силу; другой стороны исторического процесса, открывающего путь к новой жизни, нравственной силы революционного народа А. Толстой еще не видит. Поэтому единственной силой, противостоящей духу разрушения, ненависти, в романе "Сестры" остается любовь, тот свет очарования сестер, который придает поэтический колорит роману. Светлую радость любви, счастье любящих, их красоту - духовную и физическую, - А. Толстой резко противопоставляет "разрушительному духу времени" при изображении войны. Война разлучает Телегина и Дашу, заставляет их страдать вместе со всем народом, но линия приобщения этих героев к народной жизни еще не намечена в романе "Сестры". Находясь на фронте, Телегин, несмотря на свою справедливость и человечность, не может ответить на вопрос рядового Зубцова о том, кто виноват в организации убийства миллионов простых и честных тружеников. Единственным островком счастья остается для него любовь к Даше, так же как единственной "ослепительной точкой" в хаосе грозных и непонятных событий становится для Рощина сердце Кати. Для художественной манеры А. Толстого в романе "Сестры" характерно контрастное сочетание картин, раскрывающих сложное переплетение двух философских тем - любви и ненависти, разрушения и жизнетворящей силы счастья, радости любви. Так, в один из дней февральской революции Телегин мечтает о невесте, вдыхая аромат "чудесной кожи серебряного несессера, - подарка для Даши". Эта изящная вещица кажется ему "знаком беззаботных, чудесных странствий", она уводит от суровой и мрачной действительности. Оказывается, что действительность отталкивает Телегина именно потому, что она (в его представлении) пронизана ненавистью. Глядя в окно на отражения города, "он ясно почувствовал - с какою тоскливой ненавистью должны смотреть на этот свет те, кто завывал сегодня о хлебе. Нелюбимый, тяжкий, постылый город... Мозг и воля страны... И вот он поражен смертельной болезнью... Он в агонии... За слегка запотевшим окном цветочного магазина стоял в хрустальной вазе пышный букет красных роз, осыпанных большими каплями воды. Иван Ильич с нежностью взглянул на него сквозь падающий снег". Изящные предметы роскоши, о которых идет здесь речь, опоэтизированы автором как символ прелести беззаботной жизни, безоблачного счастья. Прекрасного, достойного поэтического воплоще- стр. 100 -------------------------------------------------------------------------------- ния, в революционной борьбе А. Толстой в это время не находит именно потому, что эта борьба в его представлении наполнена ненавистью. Но когда у того же Телегина под влиянием революционных событий в Петрограде возникает мысль о созидательных силах народа, раздумья о будущем родины впервые в романе приобретают оптимистическое звучание. Иван Ильич летом 1917 года говорит о неизбежности развития революции: "В сущности - что изменилось с февраля? Царя убрали, да беспорядка стало больше. А кучечка адвокатов и профессоров, несомненно людей образованных, уверяет всю страну: терпите, воюйте, придет время, мы вам дадим английскую конституцию и даже много лучше. Не знают они России, эти профессора. Плохо они русскую историю читали... Русский народ - страстный, талантливый, сильный народ... А профессора желают одеть взбушевавшийся океан народный в благоприличную конституцию". Тот же Телегин в разговоре со Струковым отрицает, что революция - разрушительная стихия, начало хаоса. Спокойному мужеству Телегина, источником которого накануне Октябрьской революции становится вера в неистребимую жизненную силу народа, А. Толстой противопоставляет пессимистические настроения Рощина, его истерическое озлобление против солдат, бегущих с фронта. Спор Телегина с Рощиным не только предопределяет различие их путей после победы Октябрьской революции, в нем - начало раскрытия одной из главных идей всей трилогии: мысли о том, что родина - это народ, что сила государства, его судьба зависит от духовных и физических сил народа. Однако нельзя не обратить внимания на то, что в споре с Рощиным Телегин пытается опровергнуть его мрачные взгляды, рассуждения о гибели России ссылками на отдаленное историческое прошлое страны, а не на живые явления современности. Это, конечно, не случайно. Революционную современность в период завершения работы над романом "Сестры" (1925) А. Толстой понимает односторонне - он видит лишь силу ненависти к угнетателям, к старому миру. Созидательные силы революционной современности ему еще неясны. Поэтому в романе "Восемнадцатый год" - самой сложной по характеру художественного метода части трилогии - перед писателем встает необходимость постижения созидательных сил революции, сознания и характера людей, совершающих ее, возникает проблема изображения народа как основного героя истории. Все сказанное выше о романе "Сестры" убеждает в том, что первая часть трилогии не может быть названа образцом "традиционного романа частной жизни". Стремление воплотить в этом романе "личное ощущение истории" привело к созданию романа, насыщенного раздумьями об исторических судьбах родины, романа, в котором освещение психологической драмы каждого из основных героев пронизано во многом стр. 101 -------------------------------------------------------------------------------- еще субъективным, но порой и верно отражающим правду жизни историзмом. Недостаточно констатировать качественное изменение творческого метода Толстого при переходе от "Сестер" к "Восемнадцатому году"; надо учитывать, что это изменение стало органической необходимостью в процессе развития замысла трилогии, что оно было подготовлено самим характером изображения предоктябрьской эпохи в романе "Сестры", - то есть стремлением дать синтетическое изображение судеб отдельных людей и истории России. 2 В научной литературе о трилогии "Хождение по мукам" роман "Восемнадцатый год" справедливо расценивается как новый этап в развитии А. Толстого. Однако правильный тезис о том, что "в центре внимания художника - русский народ, его борьба за свое освобождение и новую жизнь"1, наиболее отчетливо сформулированный В. Щербиной, требует конкретного изучения метода изображения революции и судьбы человека в романе "Восемнадцатый год". При этом надо' отказаться от раздельного анализа изображения событий, истории гражданской войны и "хождения по мукам" героев трилогии. Необходимо также учитывать, что "документальность" исторической основы "Восемнадцатого года" еще не дает оснований увидеть новое качество художественного метода писателя. Наконец, надо отказаться от неточного представления о том, что при переработках "Восемнадцатого года" А. Толстой существенным образом изменял его художественный строй. Задача состоит в том, чтобы понять, каким сложным, порой противоречивым путем развивалась концепция романа, его художественный метод. Роман "Восемнадцатый год" в первой редакции (1927 - 1928 годы) был близок к жанру героической трагедии. Прямое подтверждение этого мы находим в письме редактору журнала "Новый мир" от 4 мая 1927 года: писатель говорит о "ткани романа - ткани трагедии";2 и в самом тексте романа (во всех редакциях), когда речь идет о начале гражданской войны: "Кррниловский поход был тем началом, когда, вслед за прологом, взвивается занавес трагедии, и сцены, одна страшнее и гибельнее другой, проходят перед глазами в мучительном изобилии"; и в ясных отзвуках некоторых сторон того представления о "трагическом десятилетии русской истории", которое дал Толстой в предисловии к берлинскому изданию первой части трилогии в 1922 году; и, наконец, в освещении ряда событий 1918 года, судеб героев романа и перспектив революции. -------------------------------------------------------------------------------- 1 В. Щербина, Л. Н. Толстой, стр. 281. 2 А. Н. Толстой, Письмо В. П. Полонскому, и сб. "Алексей Толстой о литературе", "Советский писатель", М. 1956, стр. 79, стр. 102 -------------------------------------------------------------------------------- В 1927 - 1928 годах обращение А. Толстого к жанру героической трагедии объяснялось поисками той художественной формы, которая позволила бы создать картину развивающейся революции во всей ее сложности и трудности. А. Толстому было свойственно в то время и недостаточно глубокое понимание перспектив социалистической революции, творческого духа современной эпохи и характера современного человека, - достаточно вспомнить трагизм судьбы Ольги Зотовой в рассказе "Гадюка" (1928), трагедию героя гражданской войны Афанасия Ивановича в рассказе "Завещание Афанасия Ивановича" (1927), - и глубокая вера в справедливость революционных идеалов, окончательно сложившаяся ненависть к белогвардейщине и всем врагам Советского государства. В этот переломный период своего развития А. Толстой пишет историческую трагедию "На дыбе" (конец 1928 - начало 1929 годов), в которой отчетливо видна противоречивость самого метода освещения эпохи: героизация Петра как патриота, стремящегося укрепить русское государство, и трагедийное изображение гибели всех его начинаний. В первой редакции романа "Восемнадцатый год" трагедийность проявилась наиболее резко во взгляде автора и героев на перспективы революции. Вера во всемирное значение Октября сочетается со скорбными мыслями о гибели завоеваний революции в одной из открывающих роман картин и особенно в финале. Эти горькие и скорбные суждения автора (и Василия Рублева) в первой редакции вызывались тем, что Октябрьская революция будто бы не нашла отклика в сердцах рабочих, революционеров других стран. Несомненно, в этом проявилась одна из ошибочных тенденций первой редакции романа. Весьма характерно также, что А. Толстой, называя вторую часть трилогии "Восемнадцатый год" и затрагивая проблему развития революционного движения в Западной Европе, оставил за пределами повествования события, происшедшие в Германии, Австрии, Венгрии и других странах Запада в октябре - декабре 1918 года. Роман в первой редакции кончался лаконичным упоминанием о бегстве германского императора в Голландию. В процессе дальнейшей работы над романом в 1934 и 1942 годах А. Толстой исключил все те места, в которых звучали мотивы отчаяния и безнадежности, авторские рассуждения о жестокой борьбе между городами, в которых утвердилась советская власть, и деревнями, где бушевал пожар стихийных крестьянских волнений, снял тенденциозную характеристику причин перелома на Восточном фронте в конце 1918 года. Однако все эти недостатки не составляли главного даже и в первой редакции романа, нередко противоречили его основному смыслу и системе художественных образов. Подготавливая роман к последующим изданиям, А. Толстой сохранил в основе и ту художественную концепцию, и тот тон и дух романа, который он горячо стр. 103 -------------------------------------------------------------------------------- защищал в письмах к В. Полонскому и который заслужил одобрение И. Скворцова-Степанова в 1927 году. Основной замысел художника - изображение пути народа через страдания, трудности к победе - остался неизменным. Именно поэтому "Восемнадцатый год" не завершил и не мог завершить эпопею. В 1927 году А. Толстой писал В. Полонскому: "...Мы знаем, что революция победила. Но Вы пишете, чтобы я с первых же слов ударил в литавры победы, вы хотите, чтобы я начал с победы и затем, очевидно, показал бы растоптанных врагов. По такому плану я отказываюсь писать роман... Мой план романа и весь его пафос в постепенном развертывании революции, в ее неимоверных трудностях... ...Жизнь, молодежь, наступающее поколение требуют: "В нашей стране произошло событие, величайшее в мировой истории, расскажите нам правдиво, величаво об этом героическом времени"1. Такая ясно осознанная цель и определила суровую тональность и своеобразную мрачную страстность повествования, обилие остро драматических, а иногда и исполненных трагической напряженности картин, контрастность поэтических красок, противоречивость и незавершенность характеров людей, в страданиях и жестокой борьбе ищущих светлого счастья. "Восемнадцатый год" был написан А. Толстым не только как роман о прошлом. Он был для писателя своего рода опытом изучения народного характера, художническим познанием революции, - и в этом смысле явился важнейшим этапом на пути становления метода социалистического реализма в творчестве писателя. До 1927 года революционная действительность, глубоко волновавшая писателя, не нашла яркого и многогранного отражения ни в его социально-фантастических романах "Аэлита" и "Гиперболоид инженера Гарина", ни в рассказах о современности. Рассказ "Гадюка", в котором впервые встречаются не условно-схематические фигуры революционеров, какими были, например, Иван Гусев в "Аэлите" или Шельга в "Гиперболоиде", а реалистические типы людей новой эпохи (Ольга Зотова и Емельянов), был написан летом 1928 года, то есть после окончания работы над первой редакцией "Восемнадцатого года". Рассказ "Завещание Афанасия Ивановича" о героях гражданской войны написан, когда уже была окончена и напечатана примерно половина романа (декабрь 1927 года), и в известной мере отразил ту историческую концепцию, которая была характерна для первой редакции романа. Расчет с прошлым, с врагами революции был к этому времени в основном закончен (цикл рассказов о белой эмиграции и буржуазном Западе), и перед писателем встала во весь рост "громада Революции, засти- -------------------------------------------------------------------------------- 1 А. Н. Толстой, Письмо В. П. Полонскому 4 мая 1927 года в сб. "Алексей Толстой о литературе", стр. 79 - 80. стр. 104 -------------------------------------------------------------------------------- лающая небо"1. Передать живое дыхание людей, защищавших революцию в годы гражданской войны, значило для А. Толстого в 1927 - 1928 годах идти в йогу с временем. В неоконченном черновом варианте рассказа "Богун"2 превосходно передана та особенная, очень характерная для "Восемнадцатого года" поэтическая атмосфера, полная напряженных раздумий: "Россия растет, изменяется с каждым годом, с каждым часом. А мы здесь бродим в очаровании, не думая: - а что если нас уже обогнали года? Я работаю над романом из времен гражданской войны. Утонул в книгах и материалах. Топится печь, за окном кружится снег над рекой, скрипят в темноте дровяные баржи. Читаю о людях, и они чудятся мне шагающими головой в облаках среди пожарищ. Побеждают и гибнут. Вот мчатся в тачанках, оглашая степь свистом вольницы. Вот босые шагают по снежным равнинам. Бредят в сыпном тифу на сквозняках вокзалов с выбитыми окнами. Конные лавиной мчатся в кровавый бой, - сверкают шашки, летят головы. Переходят по горло ледяную воду заливов. Все это история. А где эти люди? Где беспощадные в боях командиры отрядов и колонн, пившие при свете чадной лампы спирт, чтобы не слипались тяжелые веки? Где подниматели восстаний, люди с пылающим взором и неумолимой рукой, протянутой в тревожное грядущее? ...Где эти безвестные, кидавшиеся с шашкой и ручной гранатой на вражеские танки? Где военные комиссары, сторожащие чистоту коммунистических принципов и даже ночью не отнимающие палец от курка?"3 Желание воплотить "сокровища революции", стать историком и мыслителем, создать героический роман, найти имя тем, кто "пылал на кострах революции", определяет эстетические позиции А. Толстого в то время, когда он начал писать "Восемнадцатый год", и помогает понять его своеобразие. В романе "Восемнадцатый год" А. Толстой делает первые в своем творчестве шаги по пути создания эпического образа народа. Метод создания этого образа соответствует стремлению писателя запечатлеть "мрачное величие революции", "ее всемирный размах", рассказать о трудностях и лишениях, страданиях и муках, пережитых народом в начале гражданской войны. При этом отчетливо выделяются две стороны раскрытия духовной жизни народа. Одна -------------------------------------------------------------------------------- 1 А. Н. Толстой, Достижения в литературе с октября 17 года по октябрь 25 года. Полн. собр. соч., т. 13, стр. 296. 2 В окончательном варианте рассказ получил название "Завещание Афанасия Ивановича". 3 Архив А. Н. Толстого в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, инв. N 30/12. стр. 105 -------------------------------------------------------------------------------- из них - ненависть к врагам революции, ко всему старому строю жизни, другая - стремление к свету, свободе, счастью. Тема ненависти намечается, как мы помним, уже в романе "Сестры", но теперь тема ненависти наполняется новым политическим содержанием - эта ненависть предстает не только как естественная, исторически оправданная реакция на вековой гнет, обман и издевательства над народом со стороны его угнетателей, как справедливый ответ на зверства и злодеяния белогвардейцев, по и как сила, преобразующая мир. А. Толстой видит в ненависти к врагам необходимый и неизбежный в условиях гражданской войны этап развития народного самосознания, свидетельство силы революции, а не контрастирующий со светлыми мечтами о счастье, мирном благополучии "дух разрушения", как это было в "Сестрах". Вместе с тем изображение народной ненависти, ярости, гнева в романе "Восемнадцатый год" полемически направлено против плакатного, упрощенного и наивного представления о настроениях народных масс, которое было неприемлемо для Толстого, отстаивавшего суровый реализм в искусстве. Оно обращено также и против прежних прекраснодушных настроений самого писателя, видевшего русский народ смиренным, кротким, покорно терпеливым ("Письма с пути", статьи "Трагический дух и ненавистники", "Первая ступень", 1914 - 1916). Рост народной ненависти к врагам революции расценивается А. Толстым как акт пробуждения исторического самосознания угнетенных масс. Это выражено и во вступлении к роману, и при описании матросских митингов, и в картинах борьбы украинских крестьян с немецкими оккупантами, и в картинах боев красноармейцев с корниловскими, а затем деникинскими офицерами, и в речах Семена Красильникова, партизана Пьявки, красноармейца Чертогонова, и, наконец, в авторской характеристике того времени, когда "рухнули капитальные стены империи... и зарычал от гнева и боли стопятидесятимиллионный народ". Мрачные, трагические интонации при развитии темы ненависти до предела сгущаются в речи командира Варнавского полка Сапожкова, излагающего свою крайне противоречивую, путаную и пессимистическую концепцию гражданской войны. Некоторые взгляды Сапожкова (осуждение либеральной славянофильствующей интеллигенции, восхищение героизмом большевиков, сумевших найти общий язык с народом и утвердивших в себе одну волевую силу - ненависть) созвучны настроениям автора, с другими - суть которых сводится к представлению о революции, как анархической стихии, обреченной на гибель, - А. Толстой ведет страстную полемику на страницах романа во всех трех редакциях. Сапожков говорит: "...народ, на семьдесят процентов неграмотный, не знает, что ему делать с его ненавистью, мечется, - в крови, в ужасе... "Продали, - говорит, - нас пропили! Бей зеркала, ломай все под корень!" И в пашей интеллигенции нашлась одна только кучечка, коммунисты... Коммунисты первым делом вышвырнули за стр. 106 -------------------------------------------------------------------------------- борт старые бочки с российским идеализмом... И народ сразу звериным чутьем почуял: это свои, эти рыдать не станут, у этих счет короткий..." Полемика А. Толстого с таким неверным и упрощенным представлением о народе и революции начинается в той же главе, в картинах, обрамляющих разговор Телегина с Сапожковым. Беседа бойцов Варнавского полка с Телегиным (исповедь Чертоганова, реплики Мишки Соломина), раздумья Телегина о революции и внутренне связанные с этими раздумьями мечты Кати о красоте и любви и, наконец, исповедь Мишки Соломина перед Катей в степи отчетливо обнажают синтез двух аспектов в изображении народа. О первом из них - развитии темы ненависти народа к его врагам отчасти говорилось выше, вторым в данном случае становится поэтизация порыва к свету, героическим делам, к счастью и красоте, людей, разбуженных революцией, но не обладающих высокой политической сознательностью. В противоположность писателям из внешней и внутренней эмиграции, полагавшим, что революция пробудила в народе звериные, низменные инстинкты и побуждения, А. Толстой стремится раскрыть сложность и драматизм эпохи; ее величие он видит в том, что революция дала мощный толчок нравственному развитию самых широких, в том числе и отсталых, слоев народа. В романе "Хмурое утро", яростно отвергая ложное представление о революционном народе и свои прежние заблуждения, Сапожков выразит эту мысль с предельной ясностью: "...Покуда я валялся кверху воронкой, - бойцы, оказывается, перевязали мне руку, отнесли к омету, закидали соломой... В такой обстановке, видишь ты, позаботились... Утверждаю: нашего народа мы не знаем и никогда не знали... Иван Бунин пишет, что это - дикий зверь, а Мережковский, что это - хам, да еще грядущий... Помнишь, мы в вагоне ночью разговаривали? Я был пьян, но я ничего не забываю. В чем была ошибка: философия-то, логика-то корректируется, как стрельба, видимой целью, глубоким познанием жизненных столкновений..." Полемизируя с Сапожковым в романе "Восемнадцатый год", А. Толстой рисует два противоположных образа бойцов Варнавского полка Северокавказской армии - Чертогонова и Мишки Соломина. При этом важно отметить обстоятельство, на которое до сих пор не обращали внимания при анализе "Восемнадцатого года". Интерес А. Толстого к Северокавказской (позднее Одиннадцатой) армии, судьбу которой он внимательно прослеживает во второй и в начале третьей части трилогии, объяснялся вовсе не желанием изобразить революцию как анархическое бунтарство. Такое толкование было бы упрощенным и неверным, противоречило бы исторической правде. "Буза" в Варнавском полку, о которой упоминает И. Векслер в своей монографии, разгул и преступления Сорокина, правдиво показанные А. Толстым, составляют лишь отдельные эпизоды в картинах борьбы Северокавказской стр. 107 -------------------------------------------------------------------------------- армии с белогвардейщиной в 1918 году. Главное же в этих картинах - героизм и трудности борьбы с врагами, страдания, муки людей, в душах которых пробуждается под влиянием революционных событий неукротимая жажда счастья, света, добра. Сцены вспышек анархических настроений в отдельных частях Северокавказской армии, отражающие правду истории, А. Толстой дважды вводит в роман, но они не определяют ни содержания, ни тона освещения гражданской войны на юге России. Весьма ценны для понимания специфики "Восемнадцатого года" в этом смысле слова Г. Орджоникидзе О значении одиннадцатой армии в истории гражданской войны: "XI армии в России не знают... Принято вообще ругать XI армию как сброд всевозможных партизан и бандитов. Лично я никогда не был поклонником ее, я видел все ее недостатки и недостаточную организованность. Но Советская Россия должна знать, что XI армия в продолжение целого года, как раз в тот момент, когда у Советской России не было еще организованной армии, когда на нее напирали Краснов, чехословаки и Колчак..., в то самое время, когда напирала самая сильная, самая организованная, сплоченная дисциплиной контрреволюционная Добровольческая армия во главе с Алексеевым, Деникиным, Покровским и др., ... - XI армия приковывала к себе внимание Добровольческой армии и вела с ней смертельный бой. По заявлению самого Деникина на заседании Кубанской рады 1 ноября прошлого года, в борьбе с XI армией он потерял только убитыми 30 тысяч человек... Если XI армия разложилась, если она погибла, то прежде всего виновата в том не XI армия, а те, которые имели возможность кое-чем помочь, но, к сожалению, этой помощи не дали"1. Крупным планом, с глубоким проникновением в душевный мир человека А. Толстой освещает судьбу Варнавского полка, погибшего в героической борьбе с белыми под Уманской зимой 1918 года. Все картины, связанные с историей Варнавского полка, даются в резко трагедийных тонах. Каждая деталь ночной беседы Телегина с бойцами у походного костра говорит об угрозе смерти, нависшей над людьми, которые поднялись на защиту своих человеческих прав. Мрачными красками, с резко обозначенной светотенью нарисован здесь образ солдата Чертогонова, сознавшего, что с победой Октября кончились для него "муки" рабства, настало время духовного выпрямления. Чертогонова, по его собственным словам, сжигает классовая ненависть. Такую справедливую, пробужденную революцией ненависть А. Толстой поэтизирует в романе "Восемнадцатый год", видит в ней одну из главных примет времени, проявление духовной силы народа, потому что она обращена против зверской и дикой ненависти врагов революции. Зверства и преступления белогвардейцев, кровавые расправы с пленными красноармейцами, пол- -------------------------------------------------------------------------------- 1 Г. К. Орджоникидзе, Год гражданской войны на Северном Кавказе, в кн. "Статьи и речи", т. I, Госполитиздат, М. 1956, стр. 91. стр. 108 -------------------------------------------------------------------------------- ное отсутствие нравственных идеалов и высоких побуждений как у генералов, так и у рядовых белой армии, с суровой правдивостью изображены в романе "Восемнадцатый год". За ненавистью белогвардейцев к большевикам, ко всему народу трусливо прячется животный страх за свою шкуру, деньги, власть; ненависть народа к врагам революции порождена бурным ростом духовных его сил, стремлением человека стать человеком. Таково убеждение А. Толстого. Художественно воплощая его, писатель избирает полярно противоположные методы изображения борющихся сил: сатирический гротеск, пародию, когда речь идет о белогвардейщине, и остро драматическое освещение народной освободительной борьбы. В этом смысле трагические интонации, мрачный колорит отдельных сцен и характеров знаменуют шаг вперед в творческом развитии А. Толстого, усиливают разоблачение врагов и не имеют ничего общего с пессимизмом или поэтизацией анархического бунтарства. Новый мир рождается в муках, сложной борьбе страстей, в противоречиях, и это время испытывает духовные силы каждого человека, требует, чтобы человек стал вровень с ним. Именно в этом плане освещаются судьбы тех героев трилогии, которые были главными в романе "Сестры". Телегин, потрясенный переживаниями бойцов Варнавского полка, с тоской думает, что он "не по росту этому времени, мал... Ему не раз теперь приходилось встречать людей, страшных во зле и добре, непомерной тенью шагавших по кровавым побоищам..." К числу таких людей автор - относит не только Чертогонова, но и Мишку Соломина - сложную, страстную, противоречивую натуру. Образ Мишки Соломина до сих пор почти не привлекал внимания исследователей, лишь в нескольких кратких замечаниях встречалась мысль о том, что Соломин, хотя и не стал махновцем, уходит в сторону от революции1. Хотя Соломин и эпизодическая фигура, художественные принципы создания такого образа очень характерны для понимания всей эпопеи. Образ Соломина разными гранями соприкасается с образами Телегина, Сапожкова, Кати, Алексея Красильникова и Латугина, который представляет собою в трилогии новый тип красноармейца "а другом этапе истории революции и развития самого А. Толстого. Соломин, как и Чертогонов, принадлежит к числу тех простых русских людей, в сознании которых революция пробудила и классовую ненависть, и стремление стать настоящим человеком, ощутить ценность и силу своей личности. Политическая несознательность, темнота Соломина определяет сложность и трагизм его исканий, его "хождения по мукам", заставляет его сделать неверный шаг - дезертировать из Красной Армии после гибели Варнавского полка и перейти к махновцам. Но не эта сюжетная линия, а сложность внутренней жизни Соломина важна для понимания его роли в романе. Неожиданно вступая по существу в спор с Чертогоновым, рас- -------------------------------------------------------------------------------- 1 В. Щербина, А. Н. Толстой, стр. 378. стр. 109 -------------------------------------------------------------------------------- сказ которого о неудачной попытке реквизировать золото купца Рябинкина прозвучал весьма самодовольно, Соломин называет себя злодеем. Напряженность в его голосе, категоричность самоосуждения заставляет вздрогнуть Телегина и замолчать всех бойцов, лежащих у костра. Автор сразу же, как бы полемизируя с таким мнением, дает портрет Соломина, нимало не гармонирующий с представлением о злодее. "Он кусал стебелек полыни. Угли освещали его худое, со светлым и редким пушком почти женственно мягкое, длинное лицо. На затылке - заношенный картуз, на узких плечах - солдатская шинель. Он был по пояс голый... Заметив, что на него смотрят, он медленно поднял голову и улыбнулся медленно, по-детски... Он только на секунду встретился взором с Телегиным и сейчас же опустил глаза, будто от смущения..." Дальнейшее развитие образа Соломина - его исповедь перед Катей ночью, в степи близ Гуляй-Поля, где расположен штаб Махно, отделена от сцены в Варнавском полку лирической картиной ночи и раздумий Кати о красоте, о народе, о любви, о будущей жизни. Такой композиционный рисунок важен для А. Толстого по двум причинам: картины прошлого, оживающие в воспоминаниях Кати, раскрывают взгляд писателя на революцию, углубляют полемику с ложным представлением о влиянии революции на человека. С другой стороны, упомянутая картина выявляет один из основных принципов обрисовки "хождения по мукам" честных русских интеллигентов: решающую роль сближения с народом. А. Толстой рассказывает о душевном смятении Кати, потерявшей всех близких, начинающей самостоятельную жизнь. "Спокойный оптимизм" немецкого солдата, который видит в Октябрьской революции большую созидающую силу, изумляет ее: "То, что все считали гибелью, ужасом, хаосом, для него было долгожданным началом великого начала". Катя, встревоженная этим новым взглядом на жизнь, пытается разобраться в происходящем, и основной темой ее раздумий становится народная жизнь: "Весь круг людей, где жила Катя, видел в революции окончательную гибель России и русской культуры, разгром всей жизни, мировую пугачевщину, сбывающийся Апокалипсис. Была империя, механизм ее работал понятно и отчетливо. Мужик пахал, углекоп ломал уголь... Наверху кто-то от всего этого получал роскошные блага жизни... И вдруг асе разлетелось вдребезги, и - развороченная муравьиная куча на месте империи..." Такой взгляд врагов революции на происходящее, внушенный Кате окружавшими ее людьми, должен быть разбит, - и первым шагом на этом пути был разговор с немецким солдатом. Естественный ход мыслей Кати, с доверием выслушавшей слова о величии русской революции, оживляет в ее памяти разговор с другим немцем - инженером в парке под Парижем накануне империалистической войны. стр. 110 -------------------------------------------------------------------------------- Этот человек, пораженный красотой Кати, поделился с ней своими пессимистическими мыслями о будущем мира. Суть его взглядов сводится к тому, что неизбежна гибель человеческой личности, красоты, высоких чувств и страстей, неизбежно растворение личности в серой массе безликих "роботов". "Вы, сударыня, - последняя из старого века. Вот почему мне так грустно глядеть па ваше лицо. Оно не нужно новому веку, как все бесполезное, неповторяемое, способное возбуждать отмирающие чувства - любовь, самопожертвование, поэзию, слезы счастья... Красота!.. К чему? Это тревожно... Это недопустимо... Я вас уверяю, - в будущем станут издавать законы против красоты..." Наслаждение красотой, другие высокие человеческие чувства и капитализм, обезличивающий и убивающий человека, - несовместимы, по мнению этого человека. Сил, противостоящих капитализму, он не знает, поэтому приходит к беспросветному пессимизму. Однако Катю не убеждают его слова. Радость ощущения своей красоты, очарование летней ночи, пьянящее желание любви сливаются при воспоминании об этом эпизоде в душе Кати с "пронзительной тоской", разрывающей грудь, ей кажется, что "все погибло, разорвано, развеяно, как та ночь в парке..." Полемика А. Толстого со шпенглеровской теорией заката Европы, с реакционными идеями гибели человечества в той же главе из философско-лирического плана внезапно переводится в социально-бытовой; окружающие Катю в вагоне спекулянты, обыватели ведут спор о народе, о революции, о взаимоотношениях Германии и России. Их злобные, циничные слова о русском народе - "в природе это у нас, - бандитизм... Сволочь народ", "честного человека на всю Россию, может быть, ни одного", восторги по поводу расправ с коммунистами, надежды на немецких оккупантов в резко сниженном, гротескном плане обнажают сущность враждебных революции сил. Так А. Толстой подготовляет читателя к изображению первого столкновения Кати с народом, к резко дифференцированной оценке разных людей в махновском лагере. Известно, что в 1918 году, когда махновцы, наряду с разбоем, грабежами, вели борьбу с немецкими оккупантами и украинскими помещиками, некоторая часть украинского крестьянства, наиболее темного, не понимавшего истинных целей Махно, примкнула к этой борьбе. О трагизме судьбы таких людей говорит Э. Багрицкий в поэме "Дума про Опанаса". А. Толстой резко противопоставляет образы двух людей из махновского лагеря, пришедших туда с противоположными стремлениями, - Мишку Соломина и Алексея Красильникова. Соломин не понимает политической сути махновщины: "Мы, - народная армия, значит, сам народ, - в состоянии войны с Германией", - говорит он Кате. Эта иллюзия и стремление к анархическому своеволию, по его собственным словам, привели его к махновцам, но цели бандитов остались для него чуждыми. стр. 111 -------------------------------------------------------------------------------- Поэтому, как удар плети, обжигают его Катины слова: "Вас-то, я вижу, и надо больше всех бояться". Примириться с этим приговором обаятельной, прекрасной женщины Мишка Соломин не может и в порыве внезапно вспыхнувшей страсти делится с Катей самыми сокровенными мыслями. В этой горячей исповеди обнажены муки, противоречия молодого крестьянина, разбуженного революцией, ищущего правду, но еще не сумевшего найти верный путь. В начале своей речи Соломин говорит о ненависти к врагу, порожденной условиями жестокой борьбы, но чувство ненависти не заполняет целиком его душу. Его волнует, тревожит "другой вопрос" - тот, который настойчиво ставят все нашедшие путь к революции или ищущие его герои "Восемнадцатого года". " - Есть другой вопрос, голубка... - Странно вдруг изменился голос у него, - глуховатый, будто он сам слушал свои слова: - Не вечно мне крутиться с винтовкой по фронтам. Говорят, Мишка пропитая душа, алкоголик, туда ему к чорту дорога, - в овраг. Верно, да не совсем... Что такое теперь человек, - шинель да винтовка? Нет, это не так... Во мне человек страдает... Тем более такое время - революция, гражданская война. Обиваю ноги, от стужи, от ран страдаю, - для своего класса сознательно..." Тонкими, почти нежными линиями рисует в этот момент А. Толстой облик Соломина, оттеняя поэтичность его натуры, мощный порыв к красоте, счастью и ненависть к прошлому: "Мишка снова весь вытянулся, вдыхая ночную свежесть. Лицо его казалось печальным, почти женственным... - Знаю, слышал, - просвещение... у меня ум дикий. Мои дети будут просвещенные. А я сейчас, какой есть, - злодей... Это моя смерть... Про интеллигентных пишут романы... А почему про меня не написать роман?" Правомерность такого желания подтверждается в романе той внутренней полемикой о нравственном состоянии разбуженных революцией людей, даже из наиболее отсталых слоев народа, которую автор ведет не только с Сапожковым, но и с Телегиным. Переход Телегина на сторону революции лишь начинается во второй части трилогии. Служа командиром Варнавского полка, блестяще выполняя порученные ему операции, Телегин не испытывает полноты душевной жизни, потому что счастье свое он все еще отделяет от революционной борьбы. Однажды ночью после сражения под Кореневской, в котором полк Телегина одержал победу, он думает, пытаясь вычеркнуть из памяти события прошедшего дня: "Либо эти страшные клочья длительного, не охватываемого воображением события - революция, война, - либо далекий, запертый под замок сон о счастье - Даша!" Причина страданий Телегина в этот период в том, что он еще не слился душой с народом и не понимает народного характера. Поэтому его тревожит мысль о том, что он "не по росту времени", стр. 112 -------------------------------------------------------------------------------- поэтому разговор с Сергеем Сергеевичем "заставил его сильно задуматься". "Развеселый, казалось, командир тоже корчился от муки... Да еще какой... А Мишка Соломин? А Чертогонов? А тысячи других, мимо которых проходишь бездумно? Все они в рост со временем, косматые, огромные, обезображенные муками, - думает Телегин. - У иных и слов нет сказать, одна винтовка в руке, у иных - дикий разгул и раскаяние... Вот она - Россия, вот она - революция..." Конец повествования о Соломине опровергает этот упрощенный и мрачный вывод Телегина. Смертельно раненный Соломин просит Красильникова "поберечь" Катю, над которой он думал совершить злое дело: "Он чувствовал в эту минуту, что не пьяница он и злодей, а взметнувшаяся, как птица в бурю, российская душа, и что для геройских дел он пригоден не хуже другого, - по плечу ему и высокие дела..." Противоречивость характера Соломина вполне отвечает стремлению писателя отразить разные стороны и разные этапы гражданской войны в эпопее. В то же время она не дает никаких оснований ни для упрека в идеализации, поэтизации стихийности, анархических тенденций, ни для того, чтобы видеть в Соломине олицетворение всех типических качеств революционного народа. В этом убеждает нас, во-первых, резкое осуждение махновщины, во-вторых, картины героической борьбы передовых, до конца осознавших задачи революции рабочих и крестьян, занимающие большое место в романе "Восемнадцатый год" (во всех трех редакциях). В противоположность Соломину, в сознании которого идет напряженная борьба между предрассудками и разумом, между "светом" и "тьмой", Алексей Красильников не испытывает никаких колебаний и сомнений. Его цель ясна - неудержимая жажда денег, наживы; это и приводит его к Махно и ведет по пути бандитизма. И не случайно полное отсутствие элементов драматизма или трагизма в образе Алексея Красильникова, органичных для стилевой структуры романа "Восемнадцатый год". Именно эти элементы присущи образу Семена Красильникова - матроса, геройски защищающего завоевания революции, прекрасно понимающего враждебность Алексея интересам народа. Образ Семена Красильникова, как и красного партизана Пьявки, создается А. Толстым в соответствии с общими эстетическими принципами показа передовых бойцов революции в романе "Восемнадцатый год". Нельзя не заметить, что во второй части трилогии, в отличие от третьей ("Хмурого утра"), нет глубокой индивидуализации характеров передовых сознательных революционеров. В этом романе А. Толстой не ставит перед собой такой задачи. Он стремится дать обобщенный образ народа, придать этому образу черты эпической монументальности, запечатлеть в картинах, насыщенных напряженным драматизмом, новый тип сознания людей. Неправильно было бы видеть в этом признак художественной стр. 113 -------------------------------------------------------------------------------- неполноценности романа. В истории советской литературы среди произведений о гражданской войне, написанных в 20-е годы, большое место занимают такие романы, повести и поэмы, в которых идея величия и справедливости революции воплощалась не в характерах, а в синтетическом образе народа. В эпопее А. Серафимовича "Железный поток" (1924) нет характеров, но проникновение художника в духовный мир народа позволяет показать рост революционного самосознания во всей его сложности и драматизме, передать страсти, страдания, надежды и радости участников Таманского похода. Синтетический образ народа создает Д. Бедный в поэме "Главная улица" (1922), В. Маяковский в поэмах "Владимир Ильич Ленин" (1924) и "Хорошо!" (1927). Характеристика особенностей применения этого способа разными писателями не является задачей настоящей работы. Важно лишь отметить, что один из ведущих эстетических принципов советской литературы 20-х годов оригинально осуществлен и А. Толстым в романе "Восемнадцатый год". В тех главах, где мы встречаемся с Семеном Красильниковым, его образ приобретает символическое значение, - мысли и чувства Семена, его судьбу разделяют все матросы, преданные революции. Так, переживания Семена в картине разоружения офицерского командного состава Черноморского флота слиты с настроениями всех матросов; здесь возникает обобщенный образ охваченной революционной страстью "братвы". "Семен видел, как адмирал схватился за золотую саблю, сжал ее обеими руками, стал отстегивать, запутался, рванул, - даже губы у него посинели... Он поднял саблю и бросил ее в море. Но и этот исторический жест не произвел никакого впечатления на матросов. С того времени пошли крутые события во флоте, - барометр упал на бурю... ..."Братва" со всей неизжитой страстью пошла в самое пекло борьбы... Семену некогда было теперь и думать о доме, о жене. В октябре кончились прекрасные слова, заговорила винтовка... ...Семен перекинул через плечо винтовку и пошел биться с "гидрой контрреволюции". Такое же слияние образа Семена Красильникова со всей массой верных родине матросов мы видим в трагической и величественной картине потопления судов Черноморского флота по приказу Совнаркома: "Керчь" полным ходом подошла к "Свободной России" и выбросила мины. Матросы медленно сняли фуражки. Первая мина ударила в корму, - дредноут качнулся, охваченный потоками воды... Дредноут боролся, будто живое существо, еще более величественный среди ревущего моря и громовых взрывов. У матросов текли слезы. Семен закрыл ладонями лицо..." Точно так же роль символической фигуры выполняет образ партизана Пьявки, потрясшего своих спутников правдивым рас- стр. 114 -------------------------------------------------------------------------------- сказом о борьбе крестьян Чирниговщины с немецкими оккупантами. Интересно отметить, что рассказ Пьявки о партизанской борьбе представляет собою такую литературную обработку исторического документа "Эпизоды августовских боев на Нежинщине"1, которая почти лишена художественного вымысла. А. Толстой изменил лишь имя рассказчика (в летописи о партизане Пьявке говорит другое лицо), сделал рассказ более динамичным и сжатым, отбросил некоторые детали. Это подтверждает мысль о том, что писатель и не ставил перед собой задачи создания характера, а стремился передать с предельной точностью исторические факты, правду самой жизни. Отсутствие индивидуализации характеров передовых бойцов революции во второй части трилогии не приводит писателя к поверхностным, схематичным зарисовкам событий на флоте, в деревне, на заводе, - каждая из таких картин одухотворена мыслью о высоких нравственных идеалах народа, о единстве его воли и стремлений. Выразительнее всего в этом отношении сцена митинга на одном из московских заводов, где выступает В. И. Ленин. Именно здесь, рисуя встречу Ленина с рабочими, которая дает наиболее благодарный материал для постижения нравственной жизни народа, раскрытия великой силы партии, А. Толстой стремится одновременно передать все оттенки переживаний, настроений рабочих, видящих перед собою одну цель, и создать эпически монументальный образ трехтысячного рабочего коллектива. Именно здесь с необычайной остротой ощущается страстность, резкость опровержения писателем реакционных, примитивных представлений о русском народе: "Кругом - несколько тысяч голов, - лица нахмурены, лбы наморщены, рты сжаты. Каждый день на улицах и в трамваях она (Даша. - И. Р.) видела эти лица - обыкновенные, русские, утомленные, с не пускающим в себя взглядом". Вспоминая слова какого-то присяжного поверенного о "нелепом, тяжелом русском народе", Даша видит новую еще непонятную ей силу - "трагическую суровость" рабочих и старается разгадать ее причину: "Теперь эти не любящие шуток стояли взволнованные, мрачные, сосредоточенно-решительные. Это - те же лица, но потемневшие от голода, те же глаза, но взгляд - зажженный, нетерпеливый". "Бездыханная тишина" в огромной кирпичной зале, где строили машины, "которые там за мрачными стенами завода наполняли жизнь светом, теплом, движением, разумностью, роскошью", во время выступления Ленина глухой вскрик "чьей-то измученной души", споткнувшейся "на ледяном подъеме, куда вел человек в сером пиджаке", "тяжелая ярость" аплодисментов, "обрушившихся" после призыва Ленина, ясная улыбка на ленинском лице, - сливаются в единый эпический образ революции, новой родины. На -------------------------------------------------------------------------------- 1 "Летопись революции", N 2, Истпарт Украины, имеется в Архиве А. Н. Толстого в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, инв. N 376. стр. 115 -------------------------------------------------------------------------------- суровом и мрачном фоне трех тысяч голодных людей, отрекшихся ради победы социализма от "нечистого хлеба", А. Толстой выделяет фигуру рабочего - озорного, зубастого парня с мускулистой грудью, бычьей шеей, веселой головой, зовущего Дашу ехать на фронт. Этот эпизодический, казалось бы мало значащий образ не только наполняет картину сердечной теплотой, но и встает в воспоминаниях Даши после митинга как символ новой родины, как лицо революции. Прежние, страшные впечатления - "голод, темнота, декреты, где каждое слово дышало гневом и ненавистью", - сменяются ощущением большой человеческой правды. Такой многогранной и сложной, но пронизанной единой мыслью картиной предстает начало гражданской войны в романе "Восемнадцатый год". Найденный А. Толстым в этом романе метод эпического изображения Октябрьской революции, принцип историзма, позволяющий сочетать глубокое проникновение в духовный мир человека с повествованием о больших событиях эпохи, приближает к ответу на поставленный еще в "Сестрах" вопрос о будущем родины и условиях счастья человека. 3 Своеобразие эпического мастерства А. Толстого - многогранное и внутренне цельное освещение сложности формирования характера советского человека - в последней части трилогии, романе "Хмурое утро", выступает еще рельефнее и ярче, обогащается под влиянием самой жизни нашего народа новыми чертами. В 1943 году А. Толстой отмечал плодотворность периода, прошедшего со времени окончания второй части трилогии, для формирования своих политических и литературно-эстетических взглядов, в частности, для развития замысла трилогии: "Мы пришли к ощущению родины через глубокие страдания, через борьбу. Никогда на протяжении, может быть, целого века не было такого глубокого и острого ощущения родины, как сейчас. Всего этого я не мог бы понять в 1927 году, когда писал "Восемнадцатый год"1. Эпоха 30-х годов дала А. Толстому богатый исторический материал, необходимый для более глубокого, чем в, 1927- 1928 годы, понимания советского народа, значения и результатов Октябрьской революции. Для советской литературы конца 20-х - 30-х годов характерно обострение внимания писателей к психологии, политическим убеждениям и нравственным качествам человека нового типа - творца и победителя в борьбе за социализм. Многогранность, становление характера человека социалистической эпохи, "диалектика" его души раскрывались в лучших произ- -------------------------------------------------------------------------------- 1 А. Н. Толстой, Как создавалась трилогия "Хождение по мукам", "Красная звезда", 1943, N 67. стр. 116 -------------------------------------------------------------------------------- ведениях наших писателей в широкой исторической перспективе, в связи с основными этапами истории народа, истории революции. Такие творческие установки придавали произведениям различных жанров своеобразный историзм, эпическую широту, требовали высокого мастерства психологического анализа. В этом сказалась общность основных эстетических принципов, объединяющих столь различные по теме и материалу произведения, как "Тихий Дон" М. Шолохова и "Последний из удегэ" А. Фадеева, "Как закалялась сталь" Н. Островского и "Педагогическая поэма" А. Макаренко, "Поднятая целина" М. Шолохова и "Люди из захолустья" А. Малышкина и многие другие, как произведения одной литературной эпохи. Роман "Хмурое утро" стал одним из самых значительных художественных явлений этого времени, с полной силой отразивших творческий подъем народных масс, влияние побед социализма на развитие искусства, не утратив связи с предшествующими частями трилогии. Правильное определение нового качества художественного метода А. Толстого как "начала раскрытия характера советского человека" дает В. Щербина в своей книге. Однако нельзя согласиться с тем разделением единой картины развивающейся революции на две части (изображение революционного народа, изображение интеллигенции), которое особенно отчетливо видно при переходе к анализу "Хмурого утра". "Для нас ясно, - пишет В. Щербина, - что Телегин и Даша, Рощин и Катя не самые передовые люди своего времени. Все же в развитии их образов отражается отблеск огромных событий... Художник в лице Телегина, Рощина, Даши и Кати изображает в трилогии рядовых, обыкновенных людей, подхваченных бурей событий... а не героев, идущих в авангарде времени... Конечно, обычное не отделено каменной стеной от героического. Но художник должен четко отличать человека хорошего, но рядового от человека героического, выдающегося, несущего людям самые передовые идеи эпохи, увлекающего их своим примером"1. Конечно, ни Рощин, ни Телегин, ни тем более сестры не могут быть названы выдающимися людьми. Но если обратиться к роману "Хмурое утро", то станет очевидным, что ни Ивана Гору, ни Агриппину, ни Латугина, ни Анисью тоже нельзя отнести к числу выдающихся людей. Есть, разумеется, глубокие различия между путями Рощина и Ивана Горы, но не в этом главное. Весь смысл трилогии "Хождение по мукам" состоит в том, чтобы показать, как преображает Октябрьская революция "рядовых", обыкновенных людей, как наполняет она жизнь таких людей высоким героизмом, делает их активными участниками исторического творчества. Упомянутое разделение противоречит художественной правде эпопеи, логике разви- -------------------------------------------------------------------------------- 1 В. Щербина, А. Н. Толстой, М. 1956, стр. 309 - 310. стр. 117 -------------------------------------------------------------------------------- тия ее замысла, упрощает ее философскую концепцию. В частности, оно ведет к неверному выводу о том, что повесть "Хлеб" явилась соединительным звеном между "Восемнадцатым годом" и "Хмурым утром". "По существу повесть "Хлеб" как бы является началом романа "Хмурое утро",1 - пишет В. Щербина, приводя в доказательство своей мысли "общность исторической темы и главных героев" - Ивана Горы и Агриппины. Известно, что сам А. Толстой объяснял создание повести "Хлеб" тем, что "в описание событий вкралась одна историческая ошибка" - не была показана "капитальная роль обороны Царицына"2 в 1918 - 1919 годах. Однако все эти факты отнюдь не убеждают в наличии глубокой творческой связи "Хлеба" с другими частями трилогии. Не говоря о том, что одна и та же тема может быть разработана в совершенно различных художественных произведениях, самым неоспоримым опровержением тезиса о "творческой связи" повести "Хлеб" и романа "Хмурое утро" является то, что А. Толстой, как художник, не смог превратить "Хлеб" в завершающую часть эпопеи, прервал разработку темы обороны Царицына описанием первого окружения и обратился к дальнейшему изображению гражданской войны в романе "Хмурое утро", написанном о совершенно иной поэтической манере. Эстетические принципы, лежащие с основе повести "Хлеб", ее философская основа, стилевое и композиционное своеобразие убеждают в том, что она представляет собою законченное самостоятельное произведение особого, документально-исторического жанра и заслуживает специального изучения. Говоря об отличиях "Хмурого утра" от повести "Хлеб", нельзя упускать из вида, что историческую основу первых девяти глав "Хмурого утра" составляют события на Южном фронте ноября - декабря 1918 года, то есть того времени, когда Южный фронт стал главным. Об этих событиях в журнале "Коммунист" говорится: "К. исходу ноября 1918 года Южный фронт был на участке 8-й и 9-й армий взломан противником. Положение стало угрожающим... Центральный Комитет партии потребовал в ближайшие недели развернуть наступление на всех фронтах и прежде всего на Южном... На Южный фронт было направлено более 2500 коммунистов... Одновременно на Южный фронт посылаются новые части и соединения... На Центральном участке Южного фронта, где действовали 8-я и 9-я армии, удалось добиться численного перевеса над противником. В течение декабря на этом участке происходили бои с переменным успехом. В начале января 1919 года советские войска перешли в контрнаступление. В середине февраля начала наступление также 10-я армия, оборонявшая до этого Царицын. В марте советские войска, освободив большую часть Донской области, вышли -------------------------------------------------------------------------------- 1 В. Щербина, А. Н. Толстой, стр. 330, а А. Н. Толстой, Как создавалась трилогия "Хождение по мукам", "Красная звезда", 1943, N 67. стр. 118 -------------------------------------------------------------------------------- к реке Донец. В результате контрнаступления, переросшего в общее наступление, войска Южного фронта разгромили белоказаков... События, развернувшиеся с осени 1918 года на Южном фронте, имели... важнейшее значение для судеб страны. Однако эти события почти полностью выпадали из работ по истории гражданской войны"1. Если повесть "Хлеб" завершалась описанием разгрома белогвардейских частей Мамонтова под Царицыном в августе 1918 года, и это событие расценивалось А. Толстым, судя по его комментарию к повести "Хлеб", как решающее в борьбе революции с контрреволюцией, как "спасение революции", то в романе "Хмурое утро" дана более правильная и полная, более объективная картина эпохи. Образ Ивана Горы уже на первых страницах романа "Хмурое утро" приобретает новые поэтические краски, сливается с эпическим образом народа в величавой картине сражения качалинцев с белоказаками на берегу Дона: "Свет зари разгорался. Впереди виднелась белая пелена, будто река вышла из берегов. Это над рекой и по голым прибрежным тальникам лежал густой, низкий осенний туман. В нем, как в молоке, по пояс стоял Иван Гора... Подальше - боец в высокой шапке и - другой и третий, видные по пояс. Они глядели на правый - высокий - берег Дона, куда не доходил туман. Там, за черными зарослями, поднималось в безветрии множество дымков". Эта символическая картина сопровождается речью Кузьмы Нефедова, выражающего мысль самого автора о национальном характере русского народа, об историческом значении начала октябрьской эпохи. Как в романе "Восемнадцатый год", так и в "Хмуром утре" А. Толстой ведет полемику о значении Октябрьской революции в двух направлениях: он высмеивает теории славянофильствующей буржуазной интеллигенции о покорности, религиозности, всепрощающем терпении народа и обнажает лживость анархических концепций русской истории, русского характера. Эта полемика носит остро политический характер: разоблачение реакционных теорий становится утверждением справедливости революции, великой роли новой социалистической государственности, корнями своими уходящей в народную почву. В романе "Восемнадцатый год" анархист Жиров в своей дикой речи о торжестве "абсолютной, звериной" свободы четко проводит контрреволюционную идею отрицания социалистической государственности: "Большевики - дерьмо... Они только неделю были хороши, в Октябре... И сразу потянули на государственность. Россия всегда была анархической страной, русский мужик - природный анар- -------------------------------------------------------------------------------- 1 Н. Кузьмин, С. Найда, Ю. Петров, С. Шишкин, О некоторых вопросах истории гражданской войны, "Коммунист", 1956, N 12, стр. 59 - 60. стр. 119 -------------------------------------------------------------------------------- хист... Большевики хотят превратить Россию в фабрику - чушь. Не удастся. У нас - Махно... Перед ним Петр Великий - щенок... Махно на юге, Мамонт Дальский и Жадов в Москве... С двух концов зажжем..." Те же по существу мысли высказывает "учитель" Махно, анархист Леон Черный, в романе "Хмурое утро": "Разбой - самое почетнейшее выражение народной жизни... Разбойник - непримиримый враг всякой государственности, включая и ваш социализм, голубчик... Разбойник - непримиримый и неукротимый, разрушающий ради разрушения, - вот истинная народно-общественная стихия..." Но если во второй части трилогии, вскрывая политические и социальные корни анархизма, А. Толстой воплотил свое понимание сущности революции, с одной стороны, в обобщенном эпическом образе защитников Советского государства, с другой стороны, в трагическом образе Мишки Соломина, в котором "неразвязанный человек страдает", - то в последней части трилогии сущность революции раскрывается во множестве неповторимо своеобразных характеров передовых людей эпохи - красноармейцев, командиров, комиссаров. Такое изменение творческого метода писателя вызвано новизной ведущей идеи "Хмурого утра" - идеи расцвета личности миллионов рядовых участников борьбы с контрреволюцией, определивших судьбы страны. А. Толстой соотносит этот процесс с укреплением социалистической государственности, созданием Красной Армии на основе всеобщей воинской обязанности, укреплением сознательной дисциплины в ее рядах, широким притоком коммунистов в армию, с победами, одержанными советскими войсками на всем Южном фронте в декабре 1918 - первой половине 1919 года. Идея расцвета личности "обыкновенных" и вместе с тем передовых, сознательных бойцов революции в романе "Хмурое утро" становится ответом на поставленный в романе "Восемнадцатый год" вопрос о пути нравственного развития народа, о счастье человека. А. Толстой показывает теперь воплощение мечты о счастье в реальной жизни, резко меняя поэтические краски, общий эмоциональный тон повествования. На смену мрачным и суровым тонам, остро драматическому, а иногда и трагическому колориту батальных сцен, философских споров, бытовых зарисовок, пейзажа - приходят светлые, мажорные тона, щедрость и великолепие, многоцветность и лучезарность красок. Это различие стилевых особенностей второй и третьей частей трилогии ни в какой мере не означает отхода писателя от правдивого освещения трудностей, суровости эпохи гражданской войны. В романе "Хмурое утро" немало страданий, смертей, жестокой борьбы, картин, написанных с глубоким волнением, прекрасно передающих драматическую напряженность событий, горе людей, но все они озарены светом и гордостью за человека, нашедшего в борьбе самый высокий смысл жизни. Так, поэтическим символом бессмертия героя-коммуниста, символом жизнеутверждаю- стр. 120 -------------------------------------------------------------------------------- щей, творческой силы революции становится образ Ивана Горы в картине боя на берегу Маныча и даже в момент смерти героя. Олицетворением душевной красоты человека, рожденного эпохой революции, выступает в романе "Хмурое утро" Анисья, человек трагической (в недавнем прошлом) судьбы и редкой талантливости. Образ Анисьи и тесно связанный с ним в философском и сюжетном отношении образ красноармейца Латугин, сильнее всего убеждают в цельности трилогии, позволяют понять связь между "Хмурым утром" и "Восемнадцатым годом" и в то же время увидеть различие между ними. Не случайно, конечно, самой интересной и колоритной фигурой среди красноармейцев здесь становится не Шарыгин - "честолюбец, парень небольшого ума, но упорный, с ясной душой без светотени", не Задуйвитер - "мужик хитрый, смелый, расчетливый", а "богатырь из керженских лесов" с "дерзким лицом" и "холодно-пылкими глазами" Латугин - натура сложная, богатая, ищущая - "он еще сам не знает, в какое небо карабкается с наганом и ручной гранатой". Некоторыми чертами характера Латугин напоминает Мишку Соломина. Босяк и бродяга до революции, сам себя называющий бандитом в прошлом, человек широкой разгульной души со страстным порывом к подвигу, Латугин в дни революции почувствовал в себе необычайную силу, впервые осознал ценность своей личности. Переполняющая сердце радость сознания этой силы заставляет его стать преданным, дисциплинированным солдатом революции. Поэтому Латугин постоянно вступает в яростный спор со всеми, кто не понимает главного в революции, - широких возможностей духовного роста простого человека. В споре с Шарыгиным и Телегиным, не умеющими рассказать о революции проникновенными, потрясающими душу словами, автор на стороне Латугина. В этом опять-таки видна полемическая заостренность трилогии, выступление Толстого против упрощенного, наивного изображения классовой борьбы. "...Ты, товарищ Телегин, нам не то сказал, - вокруг да около, а не самую суть... Революционный долг, - ну что ж, правильно. А вот почему долг этот мы на себя приняли добровольно? Вот ты на это ответь! Не можешь?.. А нас в трех щелоках вываривали, душу из нас вытряхивали - уж, кажется, ни одно животное такого безобразия не вытерпит... - Так не годится, - проговорил Шарыгин... - Латугин, неорганизованный разговор ведешь. При чем тут - сукин сын, при чем королева греческая? Это надстройка. А суть в классовой борьбе. Ты должен себя определить - кто ты: пролетарий или ты деклассированный элемент... - А ну тебя к чорту! Я царь природы, - крикнул Латугин. - Понятно это тебе, или ты еще молод?.. Прочел я одну книжку, там сказано: человек - царь природы. Вот отчего я стою у этого орудия. Жив в нас царь природы". стр. 121 -------------------------------------------------------------------------------- Революционная дисциплина, сознание долга не убивает в человеке талант, своеобразие личности, по мысли А. Толстого, а, наоборот, ведет ее к расцвету. Национальные, исторически сложившиеся черты вольнолюбивого, мятежного, талантливого русского человека-труженика в годы гражданской войны достигают высокого и яркого развития, - в этом А. Толстой видит созидающую силу революции, народную основу социалистической государственности. Развитие образа Латугина в романе "Хмурое утро" проясняет эту мысль, лишний раз убеждает в том, что А. Толстой не идеализирует разгульных порывов или анархических стремлений, а учитывает сложность эпохи и национальное своеобразие социалистической революции в России. С опоэтизированным по-новому в романе "Хмурое утро" процессом духовного развития всего народа неразрывно связаны судьбы четырех основных героев-интеллигентов - Рощина, Телегина, Даши и Кати. Ни отделить, ми противопоставить их жизнь судьбам Ивана Горы, Латугина, Анисьи невозможно потому, что в завершающей части трилогии они становятся вровень со временем, обретают новые представления о счастье, красоте, любви и ненависти, активно участвуют в борьбе с врагами родины. Теперь источником нравственных сил для них становится слияние с пародом, начинающим "небывалую жизнь". Утверждая новые эстетические принципы изображения человека, увидевшего настоящее лицо своей родины, А. Толстой в светлых романтических картинах передает мироощущение этих людей. Особенно резко изменяется психологический рисунок в развитии образов Рощина и Кати, наиболее сложных натур с трагической в прошлом судьбой. Опустошающая тоска, смятение и растерянность сменяются чувством живительной связи с родиной, и это придает строгую и мужественную твердость новым очертаниям характера Рощина, лирическую мягкость и свежесть обновленной юности Кати. Наполнение романа "Хмурое утро" картинами радостных встреч героев с любимыми и близкими, полнокровное звучание темы любви, почти исчезнувшей со страниц "Восемнадцатого года", как бы возвращает читателя к основным сюжетным линиям "Сестер", но вместе с тем дает увидеть большой путь, пройденный страной и автором "Хождение по мукам". Н. А. Толстая-Крандиевская в своих воспоминаниях пишет: "Почти через двадцать лет после описанного выше (речь шла о неудовлетворенности А. Толстого финалом "Сестер" в 1921 году. - И. Р.) А. Н. Толстой в письме ко мне так объяснял неудачу с концом романа "Сестры": "Хождение по мукам" я кончал в Камбе, где работал над последними главами около месяца, - писал он, - конец мне не удавался, и я его действительно однажды разорвал и выкинул в окно, и то, что мне не удавался конец, было закономерным и глубоким ощущением художника, так как уже тогда я начал понимать, что этот роман есть только начало эпопеи, которая вся разворачивается стр. 122 -------------------------------------------------------------------------------- в будущем. Вот откуда происходила неудача с концом, а не оттого, что я не мог "взойти на гору, чтобы оглянуть пройденное". На какую гору мог взойти художник, когда он начал понимать, что он в тумане, в потемках, что все стало неясным, что понимание должно раскрыться где-то и будущем"; и дальше: "...роман этот никогда, даже при последующих доработках не был закончен, так как он только начало эпопеи". Таков ретроспективный авторский самоанализ, конечно, самый верный и точный. Но созреть он мог только через много лет"1. Действительно, в романе "Сестры" ясно выразилось то отсутствие понимания будущего, перспектив исторического развития, о котором говорит А. Толстой в цитируемом письме и которое не позволило найти завершение романа. О бессилии и слепоте человека, неспособного увидеть будущее, автор "Сестер" писал с большой горечью: "...Люди, привыкшие думать, что будущий день так же ясен, как вдалеке синеватые очертания гор, даже умные и прозорливые люди не могли ни видеть, ни знать ничего, лежащего впереди мгновения их жизни. За мгновением, многоцветным, насыщенным запахами, наполненным биением всех соков жизни, лежал непостижимый мрак..." То новое понимание жизни, которое дала Толстому советская действительность, преобразило художественный строй эпопеи и, в частности, разработку темы любви. В романе "Хмурое утро" А. Толстой поэтизирует любовь во всей ее земной, страстной силе, присущей людям, начинающим "небывалую жизнь". Постановка романтической трагедии Шиллера "Разбойники" в качалинском полку, в которой главные роли исполняли Латугин и Анисья, дала выход накипевшим в их сердцах чувствам, их игра заразила необычайным волнением зрителей, заставила пережить радость обновленной любви Дашу и Телегина, Ивана Гору и Агриппину. Пережитые героями "радости и горести суровой жизни" теперь наполняют любовь новым смыслом - гордостью за человека, стремящегося передать любимому "новое, честное, суровое, страстное". Картины, которые рисует А. Толстой, раскрывают упоительное ощущение полноты жизни, ее плодоносную силу. Иван Гора в романе "Хмурое утро" не скрывает и не подавляет больше любовь к Агриппине, как это было в повести "Хлеб", бурной радостью встречает слова жены о скором рождении ребенка. И Даша и Телегин, забыв о суровой сдержанности в чувствах, мечтают о том, чтобы "в нежной тьме ее худенького тела зачалась добрая жизнь, плоть от его плоти". С таким проникновенным изображением чистоты и человечности -------------------------------------------------------------------------------- 1 Н. А. Толстая-Крандиевская, Примечание к "Воспоминаниям. Лето в Камбе. 1921 год", Архив А. Н. Толстого в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, инв. N 6235. стр. 123 -------------------------------------------------------------------------------- новой жизни гармонирует светлый образ родины - символ победившей и устремленной в будущее революции: "В степь, на полдень, откуда дул сладкий ветер, больно было глядеть, - в лужах, в ручьях, в вешних озерах пылало солнце. В прозрачном кубовом небе махали крыльями косяки птиц, с трубными криками плыли клинья журавлей, - провожай их, запрокинув голову, со ступеньки вагона!.. Куда, вольные? На Украину, в Полесье, на Волынь, и - дальше - в Германию за Рейн, на старые гнезда... Эй, журавли, кланяйтесь добрым людям, расскажите-ка там..., как летели вы над Советской Россией и видели, что льды на ней разломаны, вешние воды идут через край, такой весны нигде и никогда не было, - яростной, грозной, беременной..." Такое светлое и ясное, оптимистическое мироощущение возникает у А. Толстого под влиянием жизнетворящей силы революции, глубокого изучения пути народа, пройденного под руководством Коммунистической партии и озаренного светом ее идей. Поэтому встреча всех основных героев трилогии на съезде, намечающем пути осуществления ленинского плана электрификации страны, в финале "Хмурого утра", становится вершиной развития художественной концепции эпопеи. Развитие замысла и творческого метода эпопеи "Хождение по мукам" служит ярким доказательством того, что социалистический реализм ведет к расцвету таланта художника, глубокому постижению правды жизни в искусстве, помогает найти ответ на самые коренные вопросы человеческого бытия. стр. 124

Опубликовано на Порталусе 23 января 2011 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама