Центральное место в сборнике принадлежит работе А. Бушмина " К вопросу о гиперболе и гротеске в сатире Щедрина". В свое время статья того же автора "О художественном преувеличении" ("Литературная газета", 1954, N 118) вызвала много споров и возражений. Статья эта вошла, как часть, в ныне опубликованное исследование. Но если статья давала лишь довольно абстрактную постановку вопроса, то исследование строит свои выводы на конкретном и вместе с тем теоретически направленном анализе щедринских образов. Выясняя вопрос об удельном весе преувеличения и гиперболы на различных этапах развития сатиры Щедрина, автор правильно подчеркивает многообразие используемых сатирическим искусством художественных средств (в частности, и психологического анализа), в значительной мере еще недооцениваемое даже в специальных исследованиях. Вместе с тем А. Бушмин ставит некоторые общие теоретические вопросы, связанные с понятиями преувеличения - гиперболы, гротеска. Обоснованно критикует он попытки видеть в преувеличении и заострении важнейшее или даже доминирующее средство типизации. Он справедливо выступает против свойственного литературоведческим книгам и статьям последних лет (в том числе и моим) выпячивания вопроса о преувеличении как художественном средстве. Думается, однако, что при этом автор довольно упрощенно сводит всякое отклонение от "жизненного правдоподобия", а точнее сказать, от бытовой достоверности к "преувеличению, выраженному во внешней форме", всячески ополчаясь при этом против последнего. Но дает ли практика сатирической литературы основание выделять в особую художественную категорию преувеличение, которое "выражается во внешних формах"? Ведь с художественной спецификой сатиры тесно связано свойственное различным ее жанрам "свободное отношение к форме", если использовать выражение Щедрина. В отличие от живописи сатира в литературе имеет возможность, так сказать, при поднятом занавесе, на глазах у читателей, свободно изменять очертания образов, неизменно правдиво передавая вместе с тем их сущность. Далеко не каждую гиперболу позволительно понимать буквально. Часто в ней важно вовсе не внешнее нарушение бытовой достоверности, а ее роль как иносказания. -------------------------------------------------------------------------------- "Вопросы советской литературы", сб. V, под ред. П. Н. Беркова, В. А. Ковалева (отв. ред.), Н. И. Пруцкова, Изд. АН СССР, М. - Л. 1957, стр. 373. стр. 209 -------------------------------------------------------------------------------- Так, например, в сатирической комедии Мариво "Остров Разума, или Маленькие человечки" действующие лица то становятся ничтожно маленькими, едва заметными для глаза, то вновь приобретают нормальный человеческий рост, в зависимости от того, в какой мере они постигают нормы разумного общежития, господствующие на острове, на который они попали. Очевидно, что использованные здесь приемы преувеличения или, если угодно, преуменьшения никак не могут быть сведены к нарушению "внешней формы". Такое нарушение выступает здесь как юмористическая форма острой сатирической мысли просветителя. Или разве Маяковский в "Прозаседавшихся" хотел сказать, что какие-то люди действительно разорвались пополам? Это только иносказание, комическая форма сатирической мысли, направленной против тех, кто, вечно спеша на множество заседаний и толком ничего не обсуждая и не решая, "рвутся" на часта. С другой стороны, совершенно неправильно полагать, что лишь гипербола способна нарушить "внешнее правдоподобие" и бытовую достоверность. Это значит недооценивать мощь и смелость сатирической мысли, юмора и острой шутки. Так, например, у Герцена в "Докторе Крупове" гипербола во внешнем ее выражении отсутствует вовсе. Мы видим самых обыкновенных людей, зарисованных в наиболее обычных для них и повседневных бытовых положениях. И тем не менее перед нами возникает сатирический мир, очертания и краски которого не считаются с бытовой достоверностью. Все это достигнуто мощью и остроумием сатирической мысли, бросающей совершенно неожиданный свет на все обыденное и будничное. Именно эта мысль превращает жителей небольшого городка в объекты медицинских наблюдений Крупова, позволяющих сделать вывод о том, что человечество, подчиняющееся уродливым законам, нормам и привычкам, охвачено умопомешательством... Но и этот вывод нельзя понимать буквально, хотя вместе с тем он глубоко вскрывает неестественность тех общественных условий, которые существуют в самодержавно-крепостническом обществе. Именно такая внутренняя правдивость "Доктора Крупова" и определяет идейно-художественную ценность этого замечательного произведения. А. Бушмин упоминает вскользь о "гиперболических шутках" Щедрина, но не хочет видеть того, что в сатире нарушение бытовой достоверности почти всегда имеет более или менее условно иносказательный характер. "Внешняя форма" в подлинно великих сатирических произведениях существует именно ради "внутреннего", ради содержания и сатирической мысли. Поэтому вывод А. Бушмина о том, что сатира "в своем историческом развитии все более отходила от преувеличения, выраженного во внешней форме", отдает явным схематизмом. Он сам вынужден здесь же, оговорки ради, упомянуть Маяковского, творчество которого решительно опровергает эту схему. Термин "внешняя форма" преувеличения толкает и к тому, чтобы регламентировать и классифицировать художественные средства сатиры под углом зрения того, насколько эти образы по внешним очертаниям своим отклоняются от бытовой достоверности. Исходя из критерия "внешней формы", пришлось бы, например, разработать классификацию различных степеней сатирического воспроизведения носов тех или иных персонажей в зависимости от того, насколько они (носы) отклоняются от "правдоподобия" и насколько "преувеличена" или "заострена" "внешняя стр. 210 -------------------------------------------------------------------------------- форма" данного носа, ибо носы очень часто дают благодарный Материал карикатуристам. Мне же думается, что прежде всего необходимо точное и тонкое описание художественных средств, использованных в данном сатирическом произведении, в неразрывной связи с внутренней художественной логикой последнего, такое описание, которое в дальнейшем способно повести к конкретно-историческому и теоретическому, обобщенному представлению о стиле данного писателя и о сатире как художественном принципе и роде литературы. В сущности и А. Бушмин склоняется к аналогичному выводу, но странная предвзятость по отношению к пресловутой "внешней форме" сатирических образов заставляет его отойти от этого правильного направления исследования. Насыщена материалом работа К. Муратовой "Горький и советская сатира". В ней, с одной стороны, рассматриваются сатирические произведения Горького советского периода (в особенности "Работяга Словотеков" и реакция критики того времени на эту сатирическую сценку), а с другой, характеризуется отношение великого писателя к советской сатире. Особенно подробно, частично на основе малоизвестных материалов, выявляет и систематизирует К. Муратова оценки Горьким противоречий творчества М. Зощенко. Значение щедринских традиций для горьковской сатиры получает освещение в статье Н. Яковлева. Здесь можно найти интересные замечания о различных соотношениях трагических и комических элементов в сказках Щедрина и Горького, о богатстве их сатирической палитры в целом. Вместе с тем некоторые сопоставления произведений того и другого писателя, сделанные Н. Яковлевым, уже встречались в работах на аналогичные темы, из которых автор ни одну не упоминает. Вообще думается, что на основе уже собранного фактического материала пора от такого рода сопоставлений перейти к сравнительному изучению сатирических принципов обоих великих писателей в их сходствах и отличиях. Проблеме пародии, как сатирического жанра, преимущественно на материале русской пародии XVIII-XX веков посвящено исследование П. Беркова. Особенно много внимания - и, разумеется, с полным основанием - уделено пародии у Добролюбова. При этом анализируется и любопытный вопрос о соотношении жанров пародии и так называемого "перепева", своеобразие которого впервые в нашей литературе было подчеркнуто И. Ямпольским. В ряде статей сборника получает освещение и современная советская сатирическая литература. Заключительная часть исследования П. Беркова представляет собой обзор советской пародии, причем бросается в глаза, что вовсе остались неупомянутыми очень острые и злые пародии С. Васильева. Ряд существенных вопросов поставлен в "Заметках о современной сатирической литературе" А. Павловского, перу которого - так же как и другого участника сборника Л. Ершова - принадлежат содержательные статьи о нашей сатире, опубликованные за последние годы в журналах. А. Павловский подчеркивает необходимость конкретно-исторического изучения сатиры и юмора и специально останавливается на вопросе о различных формах проявления классических влияний и традиций у советских сатириков, в частности у Г. Троепольского. Так же как и другие участники сборника (в чем одно из достоинств книги), он выступает против мнения о "художественной ограниченности сатиры". Хочется, однако, возразить против одного критического замечания, стр. 211 -------------------------------------------------------------------------------- сделанного по адресу пишущего эти строки в связи с высказанным мною предположением, что в несатирическом произведении герой, подобно Чацкому, мог быть обрисован более многосторонне, нежели в грибоедовской комедии. Здесь А. Павловский касается сложного вопроса о своеобразии положительного образа в сатире. Отмечая, что "и в комедии могут быть лица благородные, характеры глубокие и сильные", Белинский дает затем следующее существенное пояснение этой своей мысли: "Если в комедии, между действующими лицами, есть герой человечества, он играет в ней обыкновенную роль, так что в нем никто не видит, а разве только подозревает в возможности героя человечества. Но как скоро он является таким героем и осуществляет своею судьбою торжество нравственного закона, то хотя бы все остальные лица были дураки и смешили вас до слез своим противоречием с разумною действительностию - драматическое произведение уж не комедия, а трагедия" (Соч. в 3-х томах, т. 1, стр. 481 - 482). Таким образом, отводя положительным персонажам в комедии очень большую роль, Белинский вместе с тем предостерегает от упрощенного истолкования их функций и возможностей. Взглянем с этой точки зрения на "Горе от ума", как на такую классическую сатирическую комедию, в которой положительный герой действительно может быть охарактеризован как "герой человечества". По словам Гончарова, наиболее глубоко охарактеризовавшего место Чацкого в связи с художественным своеобразием комедии, в личности последнего, "богатой и разносторонней, могла быть в комедии рельефно взята одна господствующая сторона - а Грибоедов успел намекнуть и на многие другие... натура его (Чацкого. - Я. Э.) сильнее и глубже прочих лиц и потому не могла быть исчерпана в комедии" (Литературно-критические статьи, 1938, стр. 80 - 81). Таким образом, Гончаров считает, что самая форма сатирической комедии не давала возможности исчерпывающего раскрытия характера Чацкого, хотя Грибоедов сумел намекнуть на многие стороны последнего. Господствующей же стороной Чацкого в сатирической комедии, естественно, оказалась его борьба со старой Москвой, в то время как другие грани его духовной жизни, например, его связи с передовыми людьми того времени, здесь не могли быть выделены и подчеркнуты, что никак, разумеется, не свидетельствует о художественной ограниченности сатиры. Статья Л. Ершова представляет собой конкретный деловой и требовательный разбор сатирических рассказов "Крокодила" за 1946 - 1955 годы. Однако вызывает сомнение заключительный вывод о значительном повышении их идейно-художественного уровня после 1953 года. Вообще примеров, относящихся к 1953 - 1955 годам, приведено мало, и жалко, в частности, что вовсе не упомянут превосходный рассказ Г. Троепольского "Секреты медика" ("Крокодил", 1955, N 3). Вопросы советской сатиры рассматриваются также в несколько описательной статье Н. Панченко о "Клопе" Маяковского, в "Заметках" Т. Ден о современной басне, в работе В. Бузник о ранних сатирических произведениях М. Исаковского, Итак, участники сборника собрали обширный конкретно-исторический ма- стр. 212 -------------------------------------------------------------------------------- териал, характеризующий художественное своеобразие классической и советской сатиры1 и проанализировали его с точки зрения путей развития сатирической литературы, как большого реалистического искусства. Положительное значение такого труда очевидно. Есть все основания надеяться, что большинство участников сборника продолжат свои изыскания в области сатиры. Хотелось бы, чтобы при этом уже поставленные ими, а также и другие проблемы теории сатиры получили более специальное и углубленное рассмотрение, в особенности на материале советской сатирической литературы. -------------------------------------------------------------------------------- 1 В этом отношении несколько особняком стоит полезная сама по себе статья Б. Левинтова, рассматривающая сатирическую журналистику 1905 - 1907 годов с точки зрения политической направленности различных ее органов. стр. 213