Задача настоящей статьи - осветить вопрос об особенностях художественного облика Пушкина в связи с тем местом, которое принадлежит национальному русскому гению в развитии русской и мировой литературы, главным образом в сопоставлениях с просветительским и критическим реализмом, а отчасти и с революционным романтизмом. Автор пытается тем самым ответить на широкий круг вопросов, отнюдь не претендуя, однако, на то, чтобы ответы эти носили сколько-нибудь полный и окончательный характер. 1 Определяя своеобразие исторического места, принадлежащего каждому большому художнику в развитии как своей национальной, так и мировой литературы, мы должны прежде всего ответить на вопрос о том, какая именно эпоха в жизни родины, человечества явилась решающим стимулом его творчества, определила пафос последнего, в наибольшей степени повлияла на весь духовный и художественный склад поэта. Неверно, думается, было бы отождествлять эту эпоху со всем периодом деятельности того или иного писателя, хотя, конечно, при ответе на данный вопрос должны быть приняты во внимание все этапы его творческого пути. В этом смысле можно сказать, что историческим духовным фундаментом творчества Пушкина является прежде всего эпоха стр. 76 -------------------------------------------------------------------------------- 1812 - 1825 годов. Именно она определила собою пафос пушкинской поэзии, в это время сложился великий поэт, и как ни мучительна была горечь испытаний последующего десятилетия и какой бы отпечаток они ни отложили на его творчество, Пушкин имел неоспоримое право сказать о себе в 1827 году: "Я гимны прежние пою" ("Арион"). Конечно, за годы, протекшие после восстания декабристов, мировоззрение и творчество Пушкина углублялись и обогащались. Великий поэт никогда не стоял на месте; неустанное обновление - закон развития пушкинского творчества. Но в главном и существенном тот взгляд на мир, который сложился и развивался во всем его творчестве, органически связан с эпохой 1812 - 1825 годов. Уроки 1826 - 1837 годов, горький опыт поражения декабристов, глубоко осмысленный поэтом, не повели Пушкина к какому-либо отказу от основ его мировоззрения, во многом сформировавшегося в предшествующий период, хотя, разумеется, и развивавшегося. Творчество Пушкина расцветает и крепнет в последние годы его жизни, но корни этой мощи - в исторических победах русского народа, в успехах русского революционного движения и русской литературы 1812 - 1825 годов. Духовный "заряд" на всю жизнь, на все творчество дала Пушкину именно эпоха 1812 - 1825 годов, подобно тому, как прежде всего эпоха, следовавшая за разгромом декабризма, явилась почвой творчества Лермонтова и Гоголя. Пушкин в своем творчестве не изменял духу эпохи, овеянной немеркнущей славой могучего национального подъема, вызванного Отечественной войной 1812 года, с одной стороны, и ознаменованного героическим ростом самосознания передовых русских людей, формированием первого поколения русских революционеров - с другой. Опустошенность, неверие не коснулись его. Можно спорить по вопросу о том, какими средствами полагал целесообразным бороться Пушкин в николаевские годы за осуществление своих идеалов. Ведь и перед преемниками Пушкина и декабристов, перед такими русскими людьми 40-х годов, как Герцен и Белинский, политический переворот не вставал как первоочередная и непосредственная Задача. Но Герцен считал себя и действительно являлся преемником декабристов. Пушкин же был непосредственно связан с их деятельностью. Его вера в русскую передовую интеллигенцию и культуру, в мощь русской нации не была поколеблена. Б. Мейлах прав, когда, подводя в этом отношении итог изучений всего нашего пушкиноведения, пишет: "Все факты биографии поэта, которыми мы теперь располагаем, опровергают утверждения вульгарных социологов о том, что он после неудачи декабрьского восстания отказался от идеалов своей юности и поправел. Пушкин, хотя и заблуждался в оценке тех или иных фактов политической жизни... остался верным заветам своих друзей - декабри- стр. 77 -------------------------------------------------------------------------------- стов... Он был во главе движения передовой России после декабря"1. Историческое значение эпохи 1812 - 1825 годов в связи с развитием творчества Пушкина лучше всего охарактеризовано в известных словах Белинского из его пушкинских статей, где великий критик, имея, конечно, в виду не только 1812 - 1815, но и 1825 годы, писал: "Можно сказать без преувеличения, что Россия больше прожила и дальше шагнула от 1812 года до настоящей минуты, нежели от царствования Петра до 1812 года... 12-й год, потрясши всю Россию из конца в конец, пробудил ее спящие силы и открыл в ней новые, дотоле неизвестные источники сил, чувством общей опасности сплотил в одну огромную массу косневшие в чувстве разъединенных интересов частные воли, возбудил народное сознание и народную гордость и всем этим способствовал зарождению публичности, как началу общественного мнения"2. Добролюбов, суммируя в сущности взгляды революционно-демократической критики, писал о Пушкине: "Не должно казаться странным, что очарование нашим бедным миром так сильно у Пушкина, что он так мало смущается его несовершенствами". Только после Пушкина и на основе его творчества могло наступить "время строгого разбора", "самого горького негодования" и изобличения "совершенства" окружающей действительности3. Хотя Пушкин уже ясно видел те стороны русской действительности второй половины 20-х и 30-х годов, которые оказались в центре внимания Лермонтова и Гоголя, - "несовершенства" русской жизни, изображаемые с точки зрения "строгого разбора", "самого горького негодования", - тем не менее эти стороны и черты не стали центральными в его собственном творчестве. Белинский, Добролюбов и Герцен заложили основы нашего современного понимания пушкинского творчества, причем очень существенно то, что Искандер определил историческое место Пушкина и по отношению к современной поэту мировой литературе: "У Пушкина была пантеистическая и эпикурейская натура греческих поэтов, но был в его душе и элемент вполне современный, Углубляясь в себя, он находил в недрах души горькую думу Байрона, едкую иронию нашего века - Байрон был до глубины души англичанин, а Пушкин - до глубины души русский, - русский петербургского периода. Ему были ведомы все страдания цивилизованного человека, но он обладал верой в будущее, которой человек Запада уже лишился"4. -------------------------------------------------------------------------------- 1 Б. Мейлах, Пушкин и его эпоха, Гослитиздат, 1958, стр. 365. 2 В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, Изд. АН СССР, М. 1955, стр. 446 - 447. 3 См. Н. А. Добролюбов, Полн. собр. соч., т. I, ГИХЛ, М. 1934, стр. 114 - 115. 4 А. И. Герцен, Собр. соч., т. VII, Изд. АН СССР, М: 1956, стр. 203 - 203. стр. 78 -------------------------------------------------------------------------------- Герцен с полным основанием указал на ту грань, которая лежит между поэзией Пушкина и творениями западноевропейских поэтов, отразивших крушение просветительских идеалов (Байрон) или поражение революционных национально-освободительных движений (Леопарди). Эта грань лежит - но лишь в известной степени - и между Пушкиным и самим Герценом, чье творчество также омрачено тенью трагических испытаний 1848 года, хотя вместе с тем автор "Былого и дум" и должен рассматриваться как один из непосредственных преемников великого поэта. Творчество и мировоззрение Пушкина - под углом зрения "отражения в них событий мировой истории - характеризуются живым ощущением эпохи Великой французской революции, этой, по выражению поэта, "огромной драмы", "великого разрушения". Именно потому, что Пушкин чувствовал себя в рядах передовых русских людей, борцов против самодержавия и крепостничества, верных традициям западноевропейских просветителей и борцов против феодализма, полный высокого драматизма пафос французской революции XVIII века неизменно был близок ему. Правда, Пушкин уже видел противоречия буржуазного развития; героем "Сцен из рыцарских времен" является чуждый буржуазному укладу главарь народного восстания против феодального господства. Но Пушкин не был захвачен той стороной западноевропейской жизни и истории, которая обозначилась в 1830 году; имея в виду Англию и Францию, Энгельс писал, что "... с 1830 г. в обеих этих странах рабочий класс, пролетариат, признан был третьим борцом за господство"1. Противоречия буржуазного развития в восприятии Пушкина не вызывали ощущения трагической гибели тех просветительских идеалов, за которые революционными средствами боролись русские передовые люди. Пушкин, конечно, не мог видеть путей, способных вести к разрешению этих противоречий; вместе с тем мировоззрение Пушкина, его историзм, его эстетические принципы не могут быть сведены к просветительству. Трагические столкновения передового сознания с историческим ходом событий лишены у Пушкина глубокого скептического и пессимистического освещения, которое они приобретают у Герцена, например, в книге "С того берега" под влиянием поражения прогрессивных общественных сил и идеалов. Говорить об исторической эпохе, к которой принадлежит Пушкин, значит также представить себе конкретно, что означало для такого великого художника, каким был создатель "Евгения Онегина", быть окруженным "фалангой героев", напоминавших, по словам Герцена, цитированным Лениным, "богатырей, кованных из чистой стали с головы до ног"2. -------------------------------------------------------------------------------- 1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XIV, М. - Л. 1931, стр. 669. 2 А. И. Герцен, Собр. соч., т. XVI, стр. 171. Ср. В. И. Ленин, Сочинения, т. 18, стр. 9. стр. 79 -------------------------------------------------------------------------------- Эти вступившие в единоборство с самодержавием "поэты и воины, таланты во всех родах, люди, увенчанные лаврами и всевозможными венками", как писал Герцен в "Письмах к будущему другу", воспринимались им как легендарные лики святых на "золотом поле иконописи"1. Для Пушкина же это были "первые друзья" ("В альбом И. И. Пущину"), "члены сей семьи" (из X главы "Евгения Онегина"), к которой принадлежал он сам, те "пловцы", которые вместе с ним вели челн навстречу грозе. Идейный духовный склад лучших представителей поколения дворянских революционеров 20-х годов, перейдя из жизни в творчество Пушкина, как бы расцвел здесь, гармонически воссоединившись с внутренним миром самого поэта. Близость, непосредственная связь с этим поколением помогли Пушкину, как никому другому, поэтически воплотить склад его души и в повседневных "прозаических" связях и отношениях с действительностью, и как высшее, подлинно значительное выражение духовной жизни своего времени. Сейчас нам хотелось бы лишь подчеркнуть, как много эпоха дала Пушкину, дала, однако, потому, что он сам явился гениальным выразителем и конденсатором ее лучших черт и стремлений. Поэзия Пушкина неотрывна от жизненной и исторической, патриотической и революционной поэтичности героев 1812 года и 14 декабря, от поэтичности, глубоко осознанной притом наиболее тонко чувствовавшими и проницательными умами этой эпохи. Русская действительность предоставила Пушкину жизненный материал совершенно исключительного героического и поэтического звучания и всемирно-исторического значения, "предоставила" потому, что он сам был органически близок духовному складу революционера 20-х годов. Встречаются сопоставления Пушкина и декабристов, подчеркивающие прежде всего слабые стороны последних, иллюзорность их романтических надежд на революционный переворот, оттеняемую мудростью гениального поэта, его пониманием противоречий и трудностей общественного развития. При этом, однако, упускается из виду, что сопоставление Пушкина и декабристов исключительно с точки зрения их удельного веса в истории русской культуры и литературы совершенно неправомерно. Проблемы политического развития России должны быть здесь выдвинуты на первый план. Декабристы, как то показал Ленин, явились первыми представителями революционного дела на Руси, создавшими политическую организацию и вступившими в единоборство с самодержавием. Именно поэтому и Пушкин и Герцен - столь бесспорно превосходившие декабристов силой поэтического слова и глубиной -------------------------------------------------------------------------------- 1 А. И. Герцен, Собр. соч., т. XVIII, стр. 88 - 89. стр. 80 -------------------------------------------------------------------------------- мысли - видели в них подлинных героев, носителей, если использовать некрасовские стихи, "доблести, запечатленной кровью". Россия была во времена Пушкина отсталой страной, но русская передовая интеллигенция сумела решить свою важнейшую общенациональную историческую задачу, создав революционное движение, сплотив лучшие силы в борьбе против русского самодержавия и крепостничества, опоры международной реакции, и выработав героический характер революционера. Все это явилось жизненной базой для расцвета творчества поэтического гения, решившего - разумеется, во всем национальном своеобразии - первостепенные художественные вопросы, назревшие в развитии как русской, так и мировой литературы. Однако, раньше чем перейти к следующему разделу настоящей работы, необходимо подвергнуть критике одно принципиально ошибочное истолкование творчества Пушкина, принадлежащее Г. Лукачу. В соответствии со свойственным ему в целом принижением роли мировоззрения в художественном творчестве и того значения, которое имеет связь писателя с освободительным движением и передовыми идеями своего времени, Г. Лукач дает поистине удивительное объяснение эстетического своеобразия Пушкина. Он пишет в этой связи о России: "Несмотря на экономическую, политическую и культурную отсталость, царский абсолютизм создал здесь национальное единство и защитил его против внешних врагов. Поэтому выдающиеся представители царизма, особенно в том случае, когда они являлись одновременно сторонниками введения западной культуры в Россию, могли явиться героями для такого исторического романа, который... направляющаяся в социальном, политическом и культурном отношениях к совершенно иным целям современность могла рассматривать как собственную предысторию, как реальный фундамент своего существования"1. Лишь очень неточные познания в области истории России и русской литературы могли явиться исходной точкой для такой концепции, совершенно игнорирующей колоссальное значение органической и неразрывной связи Пушкина с первым поколением русской революции. То обстоятельство, что декабристы и Герцен рассматривали себя как естественных и законных преемников лучших традиций государственной и прежде всего просветительской деятельности Петра 12, не противостояло, а, наоборот, было элементом их революционной идеологии. Национальное единство 1812 года отнюдь не рассматривалось русскими передовыми людьми как плод дея- -------------------------------------------------------------------------------- 1 Georg Lukacz, Der historische Roman, Aufbau-Verlag, Berlin, 1955, SS. 68 - 69. 2 Герцен писал в книге "О развитии революционных идей в России": "Времена Петра, великого царя, прошли; Петра, великого человека, уже нет в Зимнем дворце, он в нас" (Собр. соч., т. VII, стр. 248). стр. 81 -------------------------------------------------------------------------------- тельности царизма. Екатерина II, Александр I, Николай I были их врагами. Г. Лукач же, произвольно отвлекаясь от исторически-конкретных особенностей русского политического и художественного развития, оперирует для характеристики творчества Пушкина столь отвлеченными понятиями, как "красота" и "богатство жизни", не видя, что красота, действительно воплощенная в творчестве Пушкина, имеет своим фундаментом мощный подъем политического самосознания, революционной деятельности и культуры, уходящий своими корнями в народный героизм и самоотверженную борьбу, с такой силой проявившиеся в Отечественной войне 1812 года. 2 Кратко охарактеризовав исторические истоки творчества Пушкина и своеобразие его художественной концепции действительности, необходимо перейти к центральному для нас вопросу о своеобразии пушкинского творческого метода в сопоставлении с великими художниками, предшественниками и современниками русского поэта. Думается, что наиболее многосторонне и глубоко характеристика роли Пушкина в мировой литературе и его связей с нею была дана в работе В. Жирмунского "Пушкин и западные литературы"1. Нашей же задачей является попытка сосредоточиться на проблеме творческого метода Пушкина. Исследуя творческий метод Пушкина, необходимо прежде всего сказать о том, каково место этого метода в развитии реализма в мировой литературе. По мнению Г. Гуковского, "Пушкин прошел путь от Вальтера Скотта до Бальзака включительно по-своему самостоятельно, в специфических условиях и со специфической идейной насыщенностью русской национальной традиции, прошел стремительнее и раньше, чем его западные собратья по перу. В начале 1820-х годов, когда Запад еще не решался двинуться дальше Вальтера Скотта, Пушкин смело создал то, над чем после него и независимо от него будет биться Бальзак... "Евгений Онегин"... является первым реалистическим романом мировой литературы"2. Направление, по которому развивался Пушкин, указано здесь, несомненно, правильно, но ошибочным представляется мне отождествление (с точки зрения творческого метода) того, что создали Бальзак и Пушкин. -------------------------------------------------------------------------------- 1 "Сто лет со дня смерти А. С. Пушкина" - "Труды Пушкинской сессии Академии наук СССР". Изд. АН СССР, М. - Л. 1938, стр. 141 - 174. 2 Г. А. Гуковский, Пушкин и проблемы реалистического стиля, М. 1957, стр. 130. стр. 82 -------------------------------------------------------------------------------- Конечно, "Евгений Онегин" - реалистический роман, но первым его можно считать только в том случае, если относить зарождение реализма к началу XIX века. Однако Г. Гуковский утверждает в сущности нечто большее: с его точки зрения - это первый роман критического реализма. Думается, что такое решение скрадывает очень существенную особенность пушкинского творчества, в котором черты критического реализма переплетаются неразрывно и сложно с особенностями, характерными для предшествующих периодов развития реализма в русской и мировой литературе. Реализм Пушкина - особого склада. Для правильного понимания данного круга вопросов очень важно уяснить себе взаимоотношения в "Евгении Онегине" лирического "я" автора и созданных последним персонажей с точки зрения их эстетической роли и удельного художественного веса. В этом отношении в книге Г. Гуковского имеется ряд содержательных и верных замечаний. По словам исследователя, "глубокое отличие "Евгения Онегина" от психологических повестей, романов, поэм романтизма, от "Рене", "Адольфа", байронических поэм - очевидно. У Пушкина герои - и, прежде всего, главные герои - совершенно отделились от автора, приобрели объективное бытие и обоснование, плотно связались со средой, из которой они и возникают, обрели биографию, бытовые привычки, плоть обыденности". Правильно отмечает Г. Гуковский, что автор в "Евгении Онегине" в отличие от аналогичных образов романтизма "не демиург мира, а лишь наблюдатель и комментатор событий, стоящий рядом с героями и не поглощающий их. Он равен им в качестве такого же объективного лица, также возникшего из той же исторической среды"1. Действительно, лиризм "Евгения Онегина" качественно принципиально отличается от того лирического субъективного потока, который характерен для многих поэм романтизма. Лиризм выступает в последних как доминирующее начало, как бы рождающее в своем течении образы действующих лиц и картины действительности, как мы это видим в определенной степени даже в "Пане Тадеуше" Мицкевича - произведении, нередко сопоставляемом с пушкинским романом. Художественный мир, воссозданный в "Пане Тадеуше", окутан дымкой лирических воспоминаний о старой Литве, о дорогой сердцу поэта польской старине, и любимые его герои (в особенности Тадеуш, Зося) воспринимаются не только как порождение действительности, но и как воплощение романтической, обращенной к прошлому мечты автора. Станислав Ворцель недаром назвал поэму "могильным камнем, положенным рукою гения на старую -------------------------------------------------------------------------------- 1 Г. А. Гуковский, Пушкин и проблемы реалистического стиля, стр. 143 - 144. стр. 83 -------------------------------------------------------------------------------- Польшу". Именно поэтому этим образам Мицкевича и присуще нечто статическое, картинное, чему реализм "Евгения Онегина", со свойственным ему саморазвитием характеров, остается чужд. Что же касается байроновского "Дон-Жуана", от которого Пушкин во многом отталкивался, создавая свой роман в стихах, то объективный характер изображения центрального образа этой сатирической поэмы сочетается с известной неизменностью, а также с условностью социально-исторической характеристики. В этом отношении Байрон как создатель образа Дон-Жуана ближе к просветительской традиции (самая эта близость по-разному отмечалась), нежели Пушкин как создатель Онегина. Что же касается лирического "я" в "Дон-Жуане" и в "Евгении Онегине", то в байроновской поэме это "я" выступает прежде всего как образ сатирика и трибуна, в то время как в "Евгении Онегине" лирическое "я" ощущается во всем богатстве и всесторонности духовного мира поэта, в автобиографической конкретности и вместе с тем в громадном обобщающем звучании. Конечно, Пушкин прошел через романтизм и был многим обязан ему. Романтизм - полемически по отношению к просветительскому реализму - раскрыл мир в борении титанических общественных сил, в ломке действительности, в загадочной и зловещей хаотичности жизненного потока. Пушкин высоко ценил "шекспировское разнообразие" "Дон-Жуана". Разочарование же романтиков в "царстве разума", оказавшемся господством буржуазии, не могло иметь для великого русского поэта первостепенного значения; русский национальный опыт, борьба с крепостничеством и самодержавием как актуальнейшая идейно-политическая задача позволяли еще не отдаваться этому умонастроению сколько-нибудь полно. Поэтому в творчестве Пушкина просветитель и реалист побеждал романтика, восприняв вместе с тем уроки западноевропейского и русского романтизма. Поэтому же русский романтизм 20-х годов, романтизм декабристов не смог играть первостепенную роль в русском литературном развитии и не приобрел классического значения. Лишь после разгрома восстания декабристов в поэзии Лермонтова русский романтизм совершает свой замечательный взлет. Не случайно притом романтизм декабристов вобрал в себя черты классицизма. Пушкин же - как реалист - совершенно свободен от этих традиций, даже от классицизма в том его виде, в каком он проявился в бессмертной комедии Грибоедова. Но своеобразие творческого метода Пушкина - и в этом, на мой взгляд, и заключается чреватая серьезной ошибкой односторонность Г. Гуковского - не может быть выяснено лишь путем противопоставления романтизму и вытекающего отсюда отождествления пушкинского метода с критическим реализмом, в частности в том его виде, в каком последний выступает у Бальзака. Нельзя стр. 84 -------------------------------------------------------------------------------- игнорировать в методе Пушкина наличие черт, характерных для предшествующих периодов развития реализма. Так, например, в "Евгении Онегине" мы наблюдаем такое вмешательство автора, которого нет у Бальзака и которое вообще чуждо критическому реализму, но зато часто свойственно реализму просветительскому. В становлении критического реализма в мировой литературе середины XIX века огромную роль сыграл синтез эстетических принципов просветительского реализма и романтизма, но в творчестве каждого из больших писателей-реалистов этот синтез естественно носил своеобразный и неповторимый характер. В этой связи очень важна характеристика Бальзаком "литературы идей", то есть просветительского реализма XVIII века, с одной стороны, и "литературы образов", то есть романтизма, с другой, а также преемственно с ними связанной позднейшей реалистической литературы. К отличительным чертам "литературы идей" Бальзак относил, в частности, "умеренность образов, сжатость, ясность", "умение рассказывать, унаследованное от восемнадцатого века", "чувство юмора", "что-то невыразимо ироническое и лукавое в манере излагать события". "Литература образов" "замечательна поэтической насыщенностью фразы, богатством образов, поэтическим языком, внутренней связью с природой". Характеризуя же "литературный эклектизм", эту "третью школу, обладающую свойствами одной и другой" и представителем которой он сам себя считал, Бальзак к особенностям этого направления причислял, в частности, "введение драматического элемента, образа, картины, описания, диалога", превращение идеи в персонаж1. Нетрудно заметить, что эти черты связаны, в частности, с ограничением вмешательства автора в повествование и умалением его роли как философского интерпретатора событий. Ряд отмеченных Бальзаком особенностей "литературы идей", несомненно, свойствен Пушкину, хотя они и сочетаются в его творчестве - в особенности в поэзии - с чертами, характерными и для "литературы образов", и для последующего литературного развития. Вообще "вмешательство автора" многообразно сказывается в просветительском реализме, что тесно связано с характерной для него манерой рассказа, полной сдержанного юмора и иронии, порой и откровенно сатирической. "Лукавство" такого рассказа сказывается и в том, что автор, заставляя читателя верить в подлинность событий, вместе с тем не скрывает, что он сам создал этих людей и эти события. -------------------------------------------------------------------------------- 1 См. "Бальзак об искусстве", изд. "Искусство", М. - Л. 1941, стр. 18 - 22. стр. 85 -------------------------------------------------------------------------------- Так, например, в замечательном произведении просветительского реализма "Это не сказка" Дидро "подлинность" рассказа особо засвидетельствована присутствием "персонажа, исполняющего до некоторой степени роль читателя", персонажа, не только удостоверяющего подлинность характеров и событий рассказа, но и играющего в последних некоторую роль. Однако при этом Дидро-рассказчик признается, что он "ввел" такой персонаж, чтобы придать естественность и живость самому рассказу, ибо, по его словам, "редко случается, чтобы во время повествования слушатель не прерывал несколько раз рассказчика". Для иллюстрации художественного значения, которое имеет в просветительском реализме вмешательство автора, можно было бы привлечь самые различные произведения - от философских повестей Вольтера до "Фауста". Сатирические жанры и мотивы, иронический склад повествования, склонность писателя-просветителя, воспитывая тем самым своих героев, экспериментировать над ними, изменять обстоятельства, в которых они оказываются, - все это благоприятствовало такому вмешательству. Глубокую характеристику своеобразия некоторых кардинальных художественных решений в просветительском реализме дал Н. Берковский. Исследователь ввел понятие "двойного сюжета" для характеристики очень важной черты этого реализма. По словам Н. Берковского, "материальные обстоятельства, историческая среда, ее полуживотные законы - все это питает реальный сюжет у просветителей, сюжет, который оказывается только сюжетом низшего ранга. Последнее слово в сюжете принадлежит гораздо более оптимистическим силам - здесь уже не власть, не богатство, не общественное положение создают развязку коллизии, но внутренняя стоимость человека, его естественное право и закон общественной гармонии"1. Правда, Н. Берковский склонен несколько прямолинейно "территориально" отделять друг от друга те два сюжета, о которых он говорит, прикрепляя к первому "жанровых", ко второму "нежанровых" героев. Тем не менее самая мысль о "двойном сюжете" представляется в высшей степени плодотворной, и думается, что такой "двойной сюжет" можно найти и в "Евгении Онегине". Разве одна из особенностей неповторимого и удивительного эстетического обаяния "Евгения Онегина" не заключается именно в том, что мы до того верим в "подлинность" Онегина и Татьяны, что склонны забыть о том, что автор, выступающий в образе лирического "я" и интерпретирующий происходящее, постоянно беседуя с нами, создал своих героев, чего он и не скрывает? И вместе с тем такое непосредственное ощущение рядом с нами гени- -------------------------------------------------------------------------------- 1 Н. Берковский, Реализм буржуазного общества и вопросы истории литературы, "Западный сборник I", Изд. АН СССР, М. - Л. 1937, стр. 70 стр. 86 -------------------------------------------------------------------------------- ального и мудрого поэта по-особому просветляет наше понимание не только судеб действующих лиц и нарисованных здесь картин действительности, но и общего состояния мира, всего хода жизни. В этом, думается, прежде всего и сказывается "двойственность" сюжета "Евгения Онегина". В самом деле, так называемые лирические "отступления" (это едва ли удачное, но вошедшее в обиход определение скрадывает эстетически равноправное значение лирической линии по отношению к фабульной стороне романа) раскрывают перед нами внутренний облик гениального поэта, его мысль, духовные искания и личные переживания, и, что самое главное, мы оказываемся в мире несравненно более широком и глубоком, нежели тот, в котором протекает "бытовое" течение романа. Мир этот в сущности не знает границ, ибо это мир творчества (не только художественного, но и жизненного), естественно и непосредственно соприкасающийся с историей и с будущим России, с вершинами духовной жизни эпохи. В то время как судьбы Онегина и Татьяны отражают некоторые из сторон действительности, образ великого поэта встает перед нами как образ человека, способного воспринять и сопережить все богатство проявлений жизни. Притом он ощущается как представитель русского национального поступательного развития, как представитель высших устремлений русской культуры. Такое "равноправие" с миром свойственно было реализму Возрождения, в особенности героям Шекспира, но у них оно выступало непосредственно, можно сказать инстинктивно, в ощущении полноты своего существования, не нуждаясь в обосновании своей "представительной" связи с человечеством, народом, нацией. У просветителей герой "равноправный" с миром был, наоборот, в большей мере воплощением всего человечества, тех или иных сторон его жизни, нежели единичной индивидуальностью. Вспомним, например, Фауста. Да и в образе автора "Это не сказка" легко заметны такие черты просветительской абстрагирующей обобщенности, которые вовсе не чужды лирическому "я" в "Евгении Онегине". Любопытно, что образ Дидро в письмах к Софи Воллан гораздо более индивидуально конкретен и многогранен, нежели в его художественных произведениях. А у Пушкина между его поэмой и его письмами и автобиографическими записями разрыва нет, наоборот, между ними ясно видно органическое единство. Во всем этом и проявляется то, что в творчестве Пушкина черты просветительского реализма сочетаются с иными элементами литературного развития. Н. Берковский пытался "двойственность" сюжета "Евгения Онегина" обосновать своеобразием положения в романе Онегина и Татьяны. В этом отношении у него немало интересных наблюдений, но все же думается, что корень этой "двойственности" в; стр. 87 -------------------------------------------------------------------------------- самом лирическом "я". Последнее приподымает и обогащает и "странного спутника" своего, и свой "идеал". Для определения характера и степени социально-бытовой детерминированности пушкинских образов большое значение имеет проблема изображения быта. Г. Гуковский в своей книге всемерно подчеркивает обилие "бытового материала" в "Евгении Онегине", причем отмечает, что материал этот истолкован Пушкиным "по-новому, реалистически, то есть в качестве типического, идейно обосновывающего человека и его судьбу"1. Однако, хотя эти наблюдения исследователя и имеют под собою определенную почву, тем не менее они представляются мне плохо попадающими в цель. Бытовой материал играет огромную и специфическую роль в русской литературе. В целом ряде других языков нет даже близких синонимов для слова "быт", ибо - с особенной силой в творчестве Гоголя - быт стал в русской литературе обозначать вещественную, сковывающую, "потрясающую тину мелочей жизни", ту среду, в которой существовали как в своей стихии "мертвые души" и с которой ожесточенно боролись души живые. Пушкин, по выражению Горького, "начало всех начал" русской литературы, и в этом отношении предугадал принципы, легшие в основу гоголевского изображения крепостнического быта и его мертвенной вещественности, - можно сослаться на сатирико-эпиграмматические портреты гостей Лариных, на "Историю села Горюхина". Но глубокое своеобразие творчества Пушкина и "Евгения Онегина", в частности, заключается в том - вспомним пятую и шестую главы, - что здесь предстающий в сатирических картинах быт побеждается в настоящем. Быт побеждается богатой духовной жизнью, "младым вдохновеньем", владеющим поэтом, мечтаниями и видениями "снов задумчивой души", "преданиями простонародной старины", откликающимися на тревоги и предчувствия Татьяны. Идейная, духовная победа над сковывающим человека окостенелым бытом достигалась - разными путями - всеми виднейшими представителями русского критического реализма XIX века. Все они, во многом будучи обязаны этим именно Пушкину, данному им могучему импульсу, ощутимому поныне, утверждали победу иной, светлой действительности, связанной с нарождающимся будущим. Но у Пушкина мы видим другое. Основоположник новой русской литературы, весело и насмешливо зарисовывая всех этих Скотининых и Петушковых с их пустяками, дрязгами и хламом, вместе с тем еще мог непринужденно-иронически отметать их как нечто несущественно-ничтожное даже в настоящем. Это настоящее русской национальной действительности определяется для -------------------------------------------------------------------------------- 1 Г. А. Гуковский, Пушкин и проблемы реалистического стиля, стр. 148. стр. 88 -------------------------------------------------------------------------------- Пушкина прежде всего тем миром богатой и всесторонней жизни, право на которую завоевал он сам вместе с передовой дворянской интеллигенцией в революционной борьбе и благодаря всенародным героическим усилиям 1812 года. Гоголь уже не мог так писать о Собакевичах и Плюшкиных, они выступают на передний план повествования, они хозяева, жизни, необгонимая же тройка - Русь несется в будущее. Лишь когда все направления развития русского реализма,, идущие от пушкинских корней, вновь соединились в горьковском синтезе, в синтезе социалистического реализма, быт вновь оказался побеждаем в настоящем, но на этот раз в беспощадных конфликтах, в самых ожесточенных схватках. Таким образом, глубокое своеобразие Пушкина заключается? не просто в том, что бытовой материал во всей его конкретности и детализации начинает играть столь большую роль в его творчестве, а и в "свободе" обращения с этим материалом. Социально-бытовая детерминированность, столь безусловная у Гоголя или Бальзака, не вытесняет у Пушкина окончательно "второго сюжета", не распространяясь не только на "лирическое" "я", но в значительной степени и на Татьяну, и в какой-то мере и на Онегина, - в его потенциальных возможностях. Для уяснения того, насколько неправильно упрощенное сближение творческого метода Пушкина и Бальзака, большое значение имеет характеристика своеобразия пушкинского реализма в "Пиковой даме". Некоторые исследователи, в частности Г. Гуковский, в своем понимании Германна пытались опереться на известные слова Достоевского о том, что герой "Пиковой дамы" - "колоссальное лицо". Но легко доказать субъективный характер этой оценки. Достоевский был тем русским писателем, который особенно болезненно и тревожно воспринимал веяния хищнических страстей российского помещичье-буржуазного общества. Бесспорно, что и образ Германна принадлежит к тем "началам", которые заложены в творчестве Пушкина и отозвались во всем развитии русской литературы XIX века. Особенно очевидно эта линия преемственности сказывается в образах ряда героев Достоевского, отравленных хищническими веяниями российской буржуазной горячки 70-х годов. Легко заметить, что Достоевский не так, как Бальзак, воспринимал и изображал бурление страстей буржуазного (точнее, буржуазно-помещичьего) общества, и тем не менее между ними в этом отношении гораздо больше точек соприкосновения, нежели между Бальзаком и Пушкиным. Суть в том, что при всей силе характера и страстей, владеющих душой Германна, он, с точки зрения Пушкина, еще не представляет собой какого-либо центрального или тем более главенствующего течения русской действительности того времени. Это соответствовало как исторической правде эпохи (изменявшейся" стр. 89 -------------------------------------------------------------------------------- однако, с громадной быстротой), так и основам художественного мира, созданного Пушкиным. Прежде всего, если хищнические страсти буржуазного общества накладывают свой отпечаток на атмосферу творчества Бальзака и Достоевского (при всех различиях между ними) в целом, то вожделения Германия характеризуют лишь какой-то уголок пушкинского мира. В "Пиковой даме" не судьба Германна стоит, с точки зрения Пушкина, в центре социального конфликта эпохи. И здесь центральным остается столкновение между крепостничеством, барством и ими угнетаемым человеком. В этом смысле наиболее противоположна ничтожному, суетному, но господствующему крепостническому барству "домашняя мученица" Лизавета Ивановна, а не Германн. И более того, в лучшие и высшие минуты своей душевной жизни, окрашенные "удивительной прелестью ее горести", Лизавете Ивановне оказываются враждебно противоположными не только мир графини, но и мир Германна. При этом, как всегда, Пушкин оказывается гениальным прозорливцем: он предвидит возможность и вероятность "мещанского счастья" для Лизаветы Ивановны и намекает на то, что в сущности, если бы не случайности судьбы, и Германн смог бы довольствоваться мещански-буржуазным "расчетом" и "умеренностью", той "умеренностью и аккуратностью", которую впоследствии с таким презрением заклеймит Щедрин, Поэтому, даже воплотив в Германне драматизм страстей буржуазного общества, Пушкин вместе с тем указал и на пошлость этого лица; более того, коснувшись его волшебной палочкой своей иронии, он подвинул этот образ к грани комического. Г. Гуковский пытался доказать, отвечая на вопрос об отношении Пушкина к Германну, что "критический реализм тяготеет к снятию с героя критериев оценки..."1. Не входя в рассмотрение этого утверждения по существу и в его обобщающем значении, можно, однако, не боясь ошибиться, сказать, что такое положение более чем спорно уже в силу одной своей нивелирующей индивидуальное своеобразие писателей широты. Но во всяком случае оно совершенно неправильно в применении к Пушкину в его отношении к Германну. В этом смысле особенно значительна в "Пиковой даме" роль эпиграфов, которые выполняют здесь совершенно особую и своеобразную функцию, иронически снижая происходящее. Любопытно, что Мериме в своем переводе "Пиковой дамы" опустил эпи- графы, придавая тем самым, а также некоторыми оттенками перевода пушкинской повести романтические акценты. Эпиграфы эти выполняют роль, не свойственную им в других пушкинских произведениях, например, в "Капитанской дочке". Касаясь третьей главы "Пиковой дамы", В. Виноградов был со- -------------------------------------------------------------------------------- 1 Г. А. Гуковский, Пушкин и проблемы реалистического стиля, стр. 358. стр. 90 -------------------------------------------------------------------------------- вершенно прав, отмечая, что соответствующий эпиграф "задает тон ироническому пониманию того вдохновения страсти, которое овладело Германном и разливалось потоком писем..."1. А ирония, с предельным лаконизмом сконцентрированная в эпиграфах, имеет свои опорные точки в самом тексте, что и давало В. Виноградову основание говорить о "тонком слое повествовательной иронии", характерном для этого произведения2. Особенно же существенным представляется характер изображения Пушкиным страсти, овладевшей Германном, - думается, что различие с Бальзаком выступает здесь наиболее отчетливо. В то время как страсти героев Бальзака, влекущие их к богатству и наслаждениям, воспринимаются как частицы могучего круговорота страстей, охватившего собою весь Париж, страсть Германна - сильная сама по себе - одинока и неподвижна, а потому и мертвенна, маниакальна и жалка. Содержание эпиграфов в "Пиковой даме", однако, не может быть ограничено" их ироническим назначением. В этом отношении особенно интересен эпиграф к шестой главе, в моментальной зарисовке намекающий на власть российской феодально-бюрократической иерархии, проявляющуюся и за карточным столом. "Как вы смели мне сказать атанде"?" - гневается некое "его превосходительство", оскорбленное столь непочтительным обращением "нижестоящего". И не приобретает ли этот эпиграф, иронически отнесенный к изображению "буржуазной" страсти Германна, особый смысл, существенный для всего произведения? Не говорит ли повесть также о том, что основным конфликтом, определяющим противоречия той поры в России, является столкновение с крепостническо-бюрократическим строем, а не борьба за власть и силу, которые даруют золото, деньги? Именно это и дает Пушкину право иронически отнестись к Германну, что было бы невозможно для Бальзака. Иронические эпиграфы и мотивы "Пиковой дамы" также были своеобразным выражением авторского вмешательства, по сути своей связанного с просветительским реализмом и вовсе чуждого реализму Бальзака, недаром называвшего себя секретарем французского общества. И к еще господствовавшему крепостническому укладу, и к хищническим страстям складывавшегося буржуазного уклада Пушкин мог отнестись с сознанием мощи революционной русской мысли и русского революционного движения. Аналогичного сознания, в силу иных социальных условий, не могло быть у Бальзака при всем том, что автор "Человеческой комедии" так глубоко чувствовал обаяние и красоту лучших традиций и стремлений передовой культуры своей родины. Совершенно прав В. Жирмунский, -------------------------------------------------------------------------------- 1 В. В. Виноградов, Стиль Пушкина, Гослитиздат, М. 1941, стр. 612. 2 Там же, стр. 614. стр. 91 -------------------------------------------------------------------------------- подчеркивая "различие между реализмом Бальзака и Пушкина" и связывая его с "различием изображаемой ими общественной действительности"1. Вероятно, из всех больших писателей западноевропейского критического реализма Стендаль, а также Мериме являются теми художниками, в творчестве которых традициям и чертам просветительского реализма принадлежит особенно большой удельный вес. Любопытно, что Бальзак относил их к "литературе идей". Но достаточно сопоставить образ Ферранте Палла с образами передовых людей у Пушкина для того, чтобы уяснить себе, насколько труднее Стендалю было найти жизненную основу для реалистического характера, воплощающего высшие духовные устремления писателя. Стендаль должен был в той или иной степени и форме уходить от изображения общественной жизни своей родины в романтически-возвышенный духовный мир созданных им героев, что совершенно чуждо было Пушкину. В центре творчества Стендаля стоит яркая и богатая личность, способная если не бороться с буржуазным обществом, с его низменной прозой, то противостоять ему и уж во всяком случае отречься от него. Бальзак же сосредоточивает свое внимание на том, как личность извращается силами этого общества, самоизвращается и уродует себя. Власть буржуазных отношений несомненна и для Стендаля, и тем более для Бальзака, хотя, как отметил Б. Реизов, "художественное завоевание современности было для Бальзака возможно лишь при условии оправдания ее во имя скрытого в ней будущего"2. Но Бальзаку, сыгравшему огромную роль в поступательном развитии мировой литературы, уже не могло быть доступно такое объективное реалистическое изображение действительности во всем богатстве ее сторон и черт, которое вместе с тем было бы насыщено непоколебимой светлой и оптимистической верой в разумный, хотя и полный противоречий ход жизни. У Стендаля и Бальзака господство буржуазного чистогана, буржуазной прозы и посредственности вызывало потребность найти силу, способную вступить в бой с этим многоликим чудовищем (хотя пафос буржуазного развития во Франции по-своему и увлекал Бальзака). Но это было еще невозможно, даже независимо от субъективного опыта каждого из этих писателей: революционность социалистического пролетариата, как указывает Ленин, в то время еще не созрела. Мощь Стендаля и Бальзака заключается в той смелости и мудрости, с которой они лицом к лицу и даже в известном смысле один на один с буржуазным обществом сумели дать глубочай- -------------------------------------------------------------------------------- 1 "Сто лет со дня смерти А. С. Пушкина", М. - Л. 1938, стр. 166. 2 Б. Г. Реизов, Творчество Бальзака, Гослитиздат, Л. 1939, стр. 160, стр. 92 -------------------------------------------------------------------------------- ший художественный критический анализ его, проникнуть во все его тайны и вместе с тем не подчиниться ему, а, наоборот, сразиться с ним. Но ни Стендалю, ни Бальзаку уже не свойственно пушкинское сознание своей духовной власти над миром, выступающее как высшее выражение мощи и разума человечества, как убеждение, что сама жизнь идет вперед. В известном смысле творчество Пушкина и он сам как бы "управляют" действительностью. Созданный им художественный мир необычайно многогранен. Хочется даже сказать, что в творчестве Пушкина перед нами множество миров, над которыми возвышается их творец. В самом деле, почти в каждом из больших произведений Пушкина возникает свой особый художественный мир, к которому невозможно приложить масштаб другого мира, созданного в ином творении. Между ними нет непосредственных "переходов", таких, какие, например, существуют между рядом романов у Бальзака и у Золя, у Тургенева и у Толстого. Даже образ Петра I, каким мы его видим в "Полтаве", в "Медном всаднике", в "Арапе Петра Великого", не может "перейти" из одного произведения в другое. Каждый раз этот образ строится на иных художественных основах, дается в особом ракурсе. Если "Евгений Онегин" является энциклопедией русской жизни первых двух десятилетий XIX века и в известном смысле подытоживает все предшествующее творчество Пушкина, то в 30-х годах наиболее значительные его творения сосредоточиваются на одном из центральных конфликтов русской действительности, каждый из которых связан с теми или иными ее пластами, социальными и временными. Таковы прежде всего "Медный всадник", "Пиковая дама", "История села Горюхина", "Капитанская дочка". Если в "Евгении Онегине" мир русской жизни впервые предстал перед нацией в своей целостности и красоте, то в произведениях 30-х годов Пушкин в различных пластах этой жизни фиксирует конфликт, чреватый мощным, полным противоречий движением. Но общего движения русской жизни здесь еще нет. Быть может, Пушкин шел к новому грандиозному синтетическому и итоговому произведению, которое с точки зрения творческого метода в большей степени, чем "Евгений Онегин" и даже "Пиковая дама", могло оказаться способным вместить черты, характерные для критического реализма... Во всяком случае глубокое отличие критического реализма от реализма Пушкина заключается и в том, что последний обладает такой властью над миром, такой "свободой" в осмыслении и даже управлении его элементами, какая недоступна первому. В критическом же реализме действительность как бы не выпускает художника из цепких лап своих, заставляет его неотрывно всматриваться в ее вечно изменчивые и столь часто вызывающие неизбывную тоску черты. стр. 93 -------------------------------------------------------------------------------- Сказанное поясняет, почему в известных отношениях Пушкин может быть сближен с Гете. Но у Пушкина в отличие от Гёте сознание единства человека и мира в их развитии и красоте сочетается с точным и трезвым изображением этого мира в духе критического реализма, причем ни "избушек ряд убогий", ни жестокость крестьянского бунта не смущают великого русского поэта. Вообще будни жизни, ее "телега" предстают у Пушкина вне той тенденции к перенесению повседневного из жизненного в эстетический ряд, которая во многом характерна для романов Гёте о Вильгельме Мейстере, для его автобиографии. В этом смысле можно сказать, что даже пушкинский роман в стихах более "прозаичен", чем проза Гёте. Пушкин и по сей час не знает себе равных по смелости переходов от будней действительности к духовным эстетическим вершинам ее и по гармоничной цельности всей создаваемой таким образом картины. Герои Пушкина, так или иначе близкие ему самому, чувствуют себя одинаково просто и свободно и в бытовой среде, и в просторах истории, освещенных глубоким оптимизмом просветителя и дворянского революционера. Это относится, конечно, не только к Петру I и Ибрагиму, но и к Пугачеву. Такой широты и поэтичности перспективы не было у Вальтера Скотта, которому Пушкин, конечно, был многим обязан. И эти переходы совершались Пушкиным не только тогда, когда он изображал объективную действительность, но и тогда, когда он с беспримерной смелостью и трезвостью говорил о своей внутренней жизни. Именно поэтому Пушкин и сейчас так интимно близок читателю. Недаром Толстой отмечал, что у Пушкина "гармоническая правильность распределения предметов" (имеются в виду "предметы поэзии" в их "иерархии") "доведена до совершенства"; он в этой связи рядом с автором "Евгения Онегина" назвал Гомера. Таким образом, столь частые и во многих случаях вполне обоснованные сближения и сопоставления Пушкина с Гёте (Т. Манн называл Пушкина "Гёте Востока") в целом все же условны и требуют многих ограничений принципиального порядка. Отмечая известную свободу Пушкина по отношению к быту и социальной детерминированности судеб своих героев, нельзя не видеть вместе с тем, что по сравнению с реализмом Возрождения и Просвещения творчество Пушкина отличается и большой бытовой насыщенностью, и определенностью характеристики социальных связей. Между лирикой Пушкина и сонетами Шекспира" можно провести ряд параллелей, в особенности с точки зрения полнокровного ощущения богатства жизни. Но самое "шекспировское" произведение Пушкина "Борис Годунов" обладает такой социально-бытовой конкретностью, которая не характерна для "Макбета" и других титанических созданий Шекспира. стр. 94 -------------------------------------------------------------------------------- Пушкину свойственны, таким образом, изображение действительности в ее повседневном самодвижении и типических характеров в их саморазвитии в духе критического реализма, "ренессансная" полнота существования, исторический оптимизм просветительского реализма, глубокий и ясный отпечаток личности автора в ее многосторонности. Взаимопроникновением этих элементов и определяется своеобразие вклада Пушкина в мировое литературное развитие. И, быть может, облик Пушкина был так необычен для западноевропейского читателя середины и второй половины XIX века именно потому, что в западных литературах нельзя было найти художественный мир, трезво, без малейшей идилличности отражающий действительность, ее прозу и вместе с тем проникнутый "мощной властью красоты" ("Я думал, сердце позабыло..."). 3 Конечно, влияние какого-либо писателя на ту или иную национальную литературу отнюдь не требует в качестве обязательной предпосылки сходства или тем более тождества социальной обстановки с той страной, где творчество этого писателя сложилось. Вместе с тем несомненным является то, что беспримерно многогранное творчество Пушкина не могло в свое время немедленно и непосредственно, а главное, во всем своем богатстве войти могучим и вдохновляющим стимулом в мировое литературное развитие. И думается, что основная причина заключается в том, что даже такие пропагандисты Пушкина на Западе, как Варнгаген фон Энзе и Мериме, не в состоянии были уяснить себе подлинно национальное и именно поэтому всемирно-историческое значение Пушкина. Великий поэт воспринимался в отрыве от русской жизни как удивительное, но единичное явление, выросшее на неблагодатной почве. Царизм как международный жандарм, Николай I и его режим заслоняли собою тогда и для прогрессивной зарубежной общественности революционную Россию, Россию будущего. Даже на грани 40-х и 50-х годов Герцену пришлось убеждать Мишле, что он глубоко ошибается, не видя национальных народных корней движения декабристов. Иначе говоря, художественный мир Пушкина западноевропейская литература и критика не умела соединить с конкретной исторической действительностью; тем самым поэзия Пушкина лишалась переполняющей ее жизненности, своего национального народного фундамента. Ведь и Мицкевич, при всем восхищении поэзией Пушкина, несмотря на личное знакомство с поэтом и глубокое дружеское стр. 95 -------------------------------------------------------------------------------- чувство к нему, обнаружил - особенно в своих парижских лекциях - непонимание его исторической роли, как и характера развития русской литературы вообще. Мицкевич говорил о "глубоком отчаянии" и пессимизме Пушкина в последний период его творчества, он утверждал, что новая русская литература кончилась с Пушкиным, не найдя поддержки в обществе, и что в данный момент (1842 год) "Россия ничего не способна создать"1. В обстановке борьбы славянских стран за свою национальную независимость в славянских литературах долгое время преимущественный отклик находили непосредственно революционные мотивы поэзии Пушкина, его сатира; поэтическое же воссоздание им русской жизни в ее красоте, прелести и величии оказывалось несравненно менее значимым. Необычность художественного облика Пушкина на фоне развития критического реализма способствовала возникновению в западноевропейской литературе точки зрения, поддержанной, например, Томасом Манном в его статье о "Русской антологии", о том, что величайший русский поэт принадлежит истории, а не современности, что он "предсовременен". Вместе с тем можно понять критерий такого определения: по-видимому, Т. Манну Пушкин представлялся "добуржуазным", слишком ясным и именно поэтому несовременным. Наше пушкиноведение тщательно исследовало разнообразнейшие зарубежные отклики на пушкинскую поэзию, и изучение это, разумеется, плодотворно и не только с чисто фактической стороны, - материал этот является косвенным свидетельством неисчерпаемой многогранности пушкинского творчества и закономерности того внимания и интереса, которые та или иная из этих граней вызывала в разных странах в данной исторической и идейно-художественной обстановке. Но в процессе этих изысканий фиксировались и случаи явно одностороннего и субъективного развития тем или иным западноевропейским писателем какого-нибудь одного пушкинского мотива или образа, попытки включения их в художественную систему, глубоко чуждую пушкинскому духу, как это имело место, например, у Рильке. Однако и установление гораздо более близких по духу Пушкину фактов позднейшего отражения тех или иных отдельных мотивов его творчества едва ли способно ответить на вопрос о том, каково же подлинное "обратное" воздействие Пушкина на мировую литературу на позднейших этапах ее развития. Исследование этой проблемы - в сущности еще в будущем. Здесь нет необходимости и возможности прослеживать, как "начала", заложенные в творчестве Пушкина, развивались в творчестве его преемников. -------------------------------------------------------------------------------- 1 А. Мицкевич, Собр. соч., т. 4, Гослитиздат, М. 1954, стр. 389, 390. стр. 96 -------------------------------------------------------------------------------- Но хочется отметить, что в творчестве Горького необычайного расцвета достигает просветительская традиция, поднятая на такую художественную высоту Пушкиным, развитая затем революционно-демократической литературой и закаленная в горниле социалистической революции. Ныне эта традиция громко звучит в современной литературе социалистического реализма, ибо, как сказал Н. С. Хрущев, "XX век - это век величайшего расцвета разума, таланта человека". Теперь, когда в нашей стране происходят важнейшие процессы обогащения духовной жизни, социалистического гуманизма, когда растет новый человек, человек будущего, роль традиций и наследия Пушкина, которого Гоголь недаром назвал "русским человеком в конечном его развитии", неустанно возрастает. И как многозначительно, что Н. С. Хрущев, для того чтобы выразить веру в победу "государственного ума, человеческого разума", избрал слова Пушкина: "Да здравствует разум! Да скроется тьма!" И как злободневно и волнующе звучит в наши дни черновой отрывок Пушкина о "вечном мире", о будущей ликвидации "постоянных армий"1. Могучая вера просветителя в разум человечества выдержала испытание истории. В наше время, когда русская, советская культура оказывает все возрастающее влияние на культуру всего мира, творчеству Пушкина суждено оказать огромное и непосредственное воздействие на литературу мировую. -------------------------------------------------------------------------------- 1 См. очень интересную статью М. П. Алексеева "Пушкин и проблема "Веяного мира", - "Русская литература", 1958, N 3. стр. 97