Почти каждому писателю, приступающему к работе над очередным произведением, приходится решать мучительно трудный вопрос: "С чего начать?" Хочется избежать традиционных приемов, расхолаживающих читателя. Но существует уже столько зачинов, что совсем нелегко избежать повторений. Не отпадают эти заботы и после того, как найден какой-нибудь ключевой эпизод, которым можно открывать повествование. Теперь приходится искать наиболее подходящие первые фразы. Ведь от того, как они сложатся, зависит интонация писателя и стиль его письма: по ним будет он потом равнять последующие строки. В этом смысле поучительна работа А. А. Фадеева над первой страницей "Молодой гвардии". В первом же наброске плана романа читаем: "Начать с Ули Громовой. Цветок. На берегу речки Каменки. "Какая чудная, эта Уля". Любой читатель без труда вспомнит, что именно с Ули Громовой, которая, стоя на берегу речки, любуется лилией, и начинается "Молодая гвардия". Таким образом, первый эпизод был сравнительно легко найден писателем. Однако тут-то и началась наиболее трудоемкая часть работы - работа над словом. Вот первый черновик первой страницы "Молодой гвардии" или, вернее, то, что осталось в этом черновике незачеркнутым и неисправленным. " - Нет, ты только посмотри Валя, что это за чудо чудесное. Что это за прелесть. Точно изваянная. Но из какого материала - ведь она не гипсовая, не алебастровая, а сделана просто из какого-то чуда, и какая тонкая работа, никогда бы руки человека не смогли бы это сделать... И смотри, какая она чистая, строгая, как покоится на воде и - боже мой - какая прелесть от ее отра- стр. 185 -------------------------------------------------------------------------------- жения в темной зеленой воде, даже не знаешь какая из них прекрасней - настоящая или... А краски! Нет ты только посмотри. Смотри, смотри, ведь она же не белая, то есть она белая, но сколько оттенков переливающихся один в другой, снаружи (н/рзб) она чуть-чуть голубовато-синеватая, но какой-то небесной сини, а внутри уже не белая, а просто яркая и ослепительная ведь у людей таких и красок даже нет! Так говорила, остановившись в высокой по колено траве на берегу тихой речной заводи, поросшей (чересчур) девушка с черными волнистыми косами, такая стройная и повлажневшими от восторга темно-карими глазами, какие они были причудливого рисунка широкими, с чуть опущенными острыми уголками длинными изящного рисунка глазами, какие тоже могла создавать только одна мать-природа"1. Почти все детали, содержащиеся в этом отрывке, сохранились и в окончательной редакции. Но как небрежно они здесь набросаны! По нескольку раз повторяются одни и те же слова: "Чудо чудесное" и "из какого-то чуда". "Что это за прелесть" и "какая прелесть от ее отражения". В начале первого абзаца каждый штрих лилии отчерчен отдельной фразой, а уже с третьей строки они громоздятся друг на друга в длинном и торопливом перечне. В последнем абзаце обращает внимание известная бессвязность некоторых фраз. Очевидно, Фадеев начал работу над первой сценой лишь после того, как в его воображении возникла живая картина со всеми чрезвычайно тонкими подробностями. И, словно опасаясь спугнуть это видение, он старался, не задерживая взгляда на отдельных ее деталях, сделать хотя бы общий набросок. Художник стремится передать наиболее существенное, лишь мимоходом набрасывая мелкие подробности. Порою, когда не сразу приходят нужные слова, он даже оставляет их недописанными ("Какая из них прекрасней, настоящая или..."). И это нисколько не заботит его: переписывая черновик, он без особых усилий заполнит подобные пробелы. Зато немало мучений приходится испытывать писателю, когда ускользает нечто абсолютно необходимое, какой-то очень важный штрих. Фадеев столкнулся с подобными затруднениями в последнем абзаце приведенного выше отрывка, когда набрасывал портрет девушки, любующейся лилией. Он хорошо знал каждую черточку девушки, и воспроизвести обыкновенный, "статичный" портрет ее для него не составило бы труда. Но в данном случае необходимо было нарисовать ее так, чтобы и выражение лица, и поза, и жес- -------------------------------------------------------------------------------- 1 Дальше следуют четыре варианта последнего абзаца ("Так говорила..."), о которых речь пойдет ниже. стр. 186 -------------------------------------------------------------------------------- ты - все отражало движение, порыв захватившего героиню чувства. С самых первых слов абзаца чувствуешь, как замедляет движение перо художника, как нерешительно и потому с особым тщанием начинает он выписывать все самые мельчайшие подробности. "Так говорила, остановившись в высокой по колено траве на берегу тихой речной заводи, поросшей..." Фадеев отказывается от такого пути. Прерывая себя на полуслове, он дальше набрасывает лишь основные черты девушки: "с черными волнистыми косами", "такая стройная". Эти общие черты не передают, однако, динамики ее чувств. И художник особенно внимательно всматривается в глаза девушки, стремясь найти в их выражении необходимые ему оттенки. Вот перед его взором одни глаза героини, повлажневшие от восторга, темно-карие, причудливого рисунка, с широкими чуть опущенными уголками... Память подсказывает ему все новые и новые подробности. Но ни одна из них еще не приближает его к той ускользающей черточке или, быть может, едва уловимому оттенку, который отражает состояние героини именно в данный момент. Не дописав абзаца до конца, Фадеев снова всматривается в глаза девушки: "И такими прекрасными от струящегося из них сильного света повлажневшими, с молочным белком и изогнутыми ресницами черными глазами, что сама она походила на эту распустившуюся на темной воде..." Портрет девушки начинает оживать. В словах "прекрасными от струящегося из них сильного света" уже ощущается какое-то-движение. Но связь между этим движением и внезапным "открытием" лилии пока еще не найдена. И снова, не дописав абзаца, художник перекраивает фразу за фразой, меняет последовательность деталей, ищет новых слов. "И своими черными глазами причудливого рисунка, широкими, с чуть опущенными острыми уголками, длинными ресницами с молочного цвета белками и черными зрачками, из которых словно струился сильный свет - вся она походила на лилию, которой любовалась..." Возвращаясь к портрету девушки в четвертый раз, он переписывает весь абзац в целом и глаза ее рисует более лаконично: "такими прекрасными от струившегося из них сильного света повлажневшими черными глазами". Наконец, в пятой редакции, которая также написана свободно, без чересчур пристального внимания к отдельным деталям, рождается весьма динамичное начало абзаца, открывающее путь наиболее живому и точному изображению героини. В слишком спокойном "остановившись в высокой по колено траве..." не было порыва или такой резкости движения, которая стр. 187 -------------------------------------------------------------------------------- позволяла бы читателю ощутить неожиданность открытия, сделанного девушкой, и уловить вспышку ее чувства. Теперь абзац начинается иными словами: "Так говорила, выглянув из ивовых кустов и тоже отразившись в воде..." В этом быстром "выглянув" как раз и заключается движение, которое определит затем динамику всего рисунка. Слова "и тоже отразившись в воде" тонко продолжили сравнение Ули с лилией. Лишь уточнив таким образом одну из важнейших деталей общей картины, художник продолжает набросок остальных. " - И чудная же ты, Уля, ей-богу... Нашла время любоваться, - отвечала ей подруга Валя, тоже выглядывая из куста, но вовсе не для того, чтобы посмотреть на лилию, а ища на берегу подруг, от которых она отстала..." И приведенный выше отрывок, и все редакции последнего абзаца составляют лишь первый вариант страницы, первоначальную зарисовку картины, возникшей перед глазами художника. Но здесь уже есть и штрихи, которые задерживают внимание читателя на прекрасном цветке, и гармония красок, открывающая эмоциональное состояние героини. Теперь художник пройдется по всей зарисовке более тонким резцом, уберет лишние линии, будет искать иные оттенки. Фадеев начинает эту работу, не дописывая всей главы до конца. Он снова возвращается к началу и аккуратно переписывает его, попутно внося необходимые поправки. Сопоставляя тексты второго и первого вариантов, нетрудно найти объяснение каждой такой поправке. Выражение "чудо чудесное" тавталогично. К тому же в нем есть, что-то неторопливо-сказительское. Оно вряд ли годится, чтобы передать неожиданно вспыхнувшие чувства. Ослабляет силу этих чувств и обилие служебных слов: "Что это за чудо чудесное. Что это за прелесть". "Изваянная" звучит расплывчато и не согласуется с предыдущими словами ("Чудо чудесное... изваянная"). Гораздо резче и выразительнее слово "изваяние". И вот во втором варианте читаем: "Нет, ты только посмотри, Валя, что это за чудо, прелесть. Точно изваяние". Гораздо более существенной правке подвергнута следующая фраза. В первом наброске художник не скупился на слова, заботясь лишь о том, чтобы как можно полнее "зафиксировать" необычайность материала, из которого "сработана" лилия. "Но из какого материала - ведь она не гипсовая, не алебастровая, а сделана просто из какого-то чуда, и какая тонкая работа, никогда руки человека не смогли бы это сделать". Во втором варианте, вернувшись к этой фразе, Фадеев почти всю ее написал заново. Довольно тусклое "гипсовая" заменено здесь ярким и "ощутимым" определением - "мраморная". Вместо целой группы слов - "сделана просто из какого-то чуда" - появился один эпитет: "из какого чудесного материала". Иным стало про- стр. 188 -------------------------------------------------------------------------------- тивопоставление, составляющее "костяк" образа. Теперь оно относится не к свойствам материала (сделана не из гипса - из чуда). Художник находит очень выразительный контраст в самом существе цветка: "не мраморная, а живая, но какая холодная". Более ярко определено и мастерство природы: к слову "работа" найден еще один эпитет - "тонкая нежная работа", а несколько расплывчатое выражение - "никогда руки человека не смогли бы это сделать" - уступило место весьма эмоциональному - "никогда бы руки человека так не сумели". В третьем варианте в эту фразу внесено еще две поправки. Вторым определением обогащены слова о материале лилии ("из какого тонкого чудесного материала") и изменено смысловое ударение "руки человека никогда бы...", вместо "никогда руки человека...". В четвертом варианте здесь можно отметить только одно уточнение: "руки человека" исправлено на "человеческие руки". Но когда весь этот образ был завершен, художник вдруг обнаружил, что первые слова фразы играли, в сущности, роль временной опорной балки, на которой возводилась конструкция образа, и теперь их можно совершенно безболезненно убрать. В последнем варианте он исключает слова о материале, на которые было потрачено так много труда. В окончательной редакции лилия нарисована максимально экономными и меткими штрихами: "Точно изваяние... Ведь она не мраморная, не алебастровая, а живая, но какая холодная! И какая тонкая нежная работа, - человеческие руки никогда бы так не сумели". Анализ первых четырех строк рукописи позволяет уловить основные особенности работы Фадеева над словом. Возвращаясь к торопливой, первоначальной записи разбуженных фантазией впечатлений, художник прежде всего изгоняет все ненужные, засоряющие образ слова. Одновременно он стремится более рельефно очертить каждое явление. Для этого в одних случаях он сводит воедино признаки, разделенные в черновой записи разными фразами, в других, напротив, разграничивает, заостряя каждый из них отдельно. Наконец, он неустанно ищет все новые, предельно меткие сочетания слов, не щадя ради них прежних нелегко доставшихся ему открытий. Вот продолжение всего первого абзаца, каким был он в первом варианте: "...И смотри, какая она чистая, строгая, как покоится на воде и - боже мой - какая прелесть от ее отражения в темной зеленой воде, даже не знаешь, какая из них прекрасней - настоящая" или... А какие небесные краски! Нет, ты только посмотри". И вот второй вариант: "И смотри, как она покоится на воде, чистая строгая, холодная ко всему. А ее отражение в темной воде - даже трудно сказать, какая из них прекрасней". стр. 189 -------------------------------------------------------------------------------- Здесь уже устранены повторяющиеся "какая", "какие". Множество признаков и качеств лилии, которые прежде были поданы целой связкой в одной чрезвычайно длинной фразе, теперь иначе и размещены и взаимосвязаны. Появляется новый штрих: "холодная ко всему". И на месте взволнованного, но несколько суматошливого перечня примет возникают стройные зримые образы. Величественная красавица "покоится на воде, чистая строгая, холодная ко всему". И тут же словно бы другая лилия - "ее отражение в темной воде - даже трудно сказать, какая из них прекрасней". В последующих вариантах художник лишь уточняет некоторые детали да постепенно отсеивает слова, без которых легко обойтись. Вместо "холодная ко всему" уже в третьем варианте читаем - "равнодушная ко всему". А затем остается одно - "равнодушная". В определении воды, в которой отражается лилия, сначала исчезает один эпитет - "зеленой", а затем и второй - "темной". Должно быть, художнику поначалу казалось необходимым очертить фон для лилии, но в конце концов он почувствовал, что подобная характеристика воды лишь отвлекает от самого цветка. Начиная с третьего варианта, Фадеев восстанавливает исключенные во втором варианте слова о красках и очень долго, до самой последней редакции, ищет наиболее точного определения оттенков. Почти в каждом варианте улучшает он и третий абзац, все более выразительно изображая реакцию девушки на неожиданное открытие. В первом варианте он остановился на словах: "И такими раскрытыми от струящегося из них сильного света..." Но хотя здесь и появилось новое удачно найденное слово - "раскрытыми... от света", - связь между красавицей лилией и состоянием девушки еще не была определена. В самом деле, ведь сильный свет, быть может, всегда струился из ее глаз. Во втором варианте используется иное сочетание слов: "И такими раскрытыми, прекрасными от внезапно заструившегося из них сильного света..." Здесь наконец найден тот динамичный штрих, в поисках которого художник семь раз переписывал один и тот же абзац. Но в третьем варианте страницы он находит еще более точные слова: "И такими прекрасными, раскрывшимися от внезапно хлынувшего из них сильного света..." Внешне не так уж как будто и велика разница между первоначальной - "прекрасными от струящегося из них сильного света" - и окончательной редакциями - "раскрывшимися от внезапно хлынувшего...". Но какие разные чувства вызывают эти два сочетания слов. Первое - спокойно-описательное - задерживает внимание, но, в общем, оставляет равнодушным. Второе вдруг оживляет весь образ и заражает таким волнением, словно сам вместе с этой чем-то знакомой девушкой впервые открываешь красоту найденного ею цветка. стр. 190 -------------------------------------------------------------------------------- Нетрудно заметить, что кропотливой стилистической правкой Фадеев добивался не внешнего правдоподобия нарисованной им картины, а ее одухотворения. То же самое можно сказать и о композиционной перестройке, которой подвергались отдельные абзацы даже этого небольшого отрывка из первой главы романа. Первоначальный его набросок завершается абзацем: "Хотя она такая прекрасная и мне жаль ее я все-таки сорву ее и устрою себе в волосы... С этими словами девушка сбросив туфли, надетые на босые ноги подхватила одной рукой подол, решительно вступила в воду. - Ой, да тут глубоко, - сказала она, поведя плечом, нащупывая почву одной ногой и все дальше уходя от берега". В окончательной редакции отдельные куски из этого абзаца можно найти лишь на третьей и четвертой страницах. Во втором варианте сразу после слов "...походила на эту лилию, распустившуюся на темной воде" начинался абзац, которого вовсе не было в первом варианте: "Пока она говорила эти слова, точно отзвуки далекого грома послышались глухие перекаты орудийных выстрелов - оттуда, с запада, из-под Ворошиловграда. Эти глухие рокочущие звуки, даже здесь отдававшиеся легким дрожанием листвы сразу отразились беспокойством на лице второй девушки, тоже высунувшей на реку свое загорелое с вздернутым носиком и широко поставленными добрыми глазами личико". А в окончательной редакции первую половину этого абзаца читатель найдет вначале второй страницы, а другую - в конце. Каков же смысл таких перестановок? Должно быть, в начале работы Фадеева заботило одно - как можно более выпукло нарисовать образы Ули и ее подруг. Обстановку действия он, видимо, намеревался дать после этой зарисовки. Поэтому в первом варианте страницы все его внимание сосредоточено на юных героях романа. Работая над вторым вариантом, он пришел к выводу, что необходимо сразу же дать читателю почувствовать, насколько тревожной была эта обстановка. И вслед за портретом Ули, прекрасной и чистой девушки, словно бы воплощающей беззащитно-хрупкую молодость, немедленно следует образ войны - "...точно отзвуки далекого грома послышались глухие перекаты...". Однако и такое решение не удовлетворило художника. В третьем варианте он находит новое. Теперь он не просто противопоставляет два взаимоисключающих друг друга явления: беззаботно-доверчивую, чистую молодость и войну, а сплетает их в удивительно тонкой и глубокой картине. Ключ к этой картине - в словах Ули на следующей странице: "Душа, кажется, так очерствела от этой войны, ты уже приучила ее не допускать в себя ничего, что может размягчить ее, и вдруг прорвется такая любовь, такая жалость ко всему!" стр. 191 -------------------------------------------------------------------------------- Девушки уже испытали на своих плечах тяжелое бремя войны. Они повзрослели и посуровели. Но юность всегда юность. Никакими запретами, никакими невзгодами не угасить в ней ни добрых чувств, ни способности мечтать, искать прекрасное, радоваться неожиданным открытиям. Стоило девушкам хоть на час уйти из объятого тревогой города на речку, где цветы и травы и темно-зеленая вода омутов, как они становятся такими же беззаботными, какими были в мирное время. Но вот звучат далекие удары орудий, мрачнеют их лица, в словах - глубокое, не по летам, раздумье. А через минуту, едва притихли голоса войны, они снова полны безмятежного веселья. Такими вступают в действие романа Ульяна Громова и ее подруги с рудника Первомайки. И основная стилистическая правка, и композиционная перестройка первой страницы завершены Фадеевым уже в третьем ее варианте. Но всякий раз, встретившись с какими-либо затруднениями, например на 5-й и 8-й страницах рукописи, он терпеливо возвращается к самому началу и переписывает всю готовую часть главы заново. Таким образом, первая страница романа переписана им двенадцать раз, хотя, уже начиная с четвертого варианта, поправки на ней становятся все более редкими и словно бы оттесняются на следующие страницы. Так, в седьмом варианте первые три абзаца страницы совершенно лишены поправок, и только в четвертом абзаце начинаются кое-какие коррективы. В восьмом варианте изменения касаются лишь оттенков лилии да внесен еще один штрих в портрет Ули - "в яркой белой кофточке". В десятом - устранен последний эпитет, относящийся к воде, в которой отразилась лилия, и т. п. Даже самое смутное чувство недовольства какой-либо деталью заставляло Фадеева настойчиво искать иных подходов к ней, чтобы в конце концов она "заиграла" всеми своими гранями. Зато в итоге такой необычайно трудоемкой работы каждая фраза и своим эмоциональным содержанием, и подбором красок создает в воображении читателя ярко ощутимые волнующие образы. стр. 192