Наконец появилась книга о творчестве Ольги Берггольц - "Стих и сердце". А. Павловский уверенно и умело характеризует поэзию Ольги Берггольц, обращаясь к самому надежному советчику - жизни. Причем не к отвлеченным и общим формулам времени, а передавая его живые черты, верно оценивая силу их влияния на поэзию. Вероятно, именно для того, чтобы сразу же показать, что Берггольц стала настоящим художником только тогда, когда ее голос как бы слился с голосом самой эпохи, - А. Павловский начинает свою книгу с главы о блокадной лирике поэтессы. И уже потом следует глава о ее ранней поэзии, а вслед за ней - раздел о произведениях 50-х годов. Однако такое нетрадиционное построение не заслоняет характеристики развития поэзии Берггольц: автор книги постоянно и естественно сопоставляет произведения, уже известные читателю по первой главе с предшествующими и с более поздними. Таким образом, мы получаем ясное представление о том, как взрослела поэзия Ольги Берггольц, как легкая, звонкая и несколько наивная радость ее стихотворений 30-х годов исчезла, уступив место суровой, трагедийной, но светлой лирике эпохи Отечественной войны. Знакомя нас с последними произведениями поэтессы, А. Павловский бережно характеризует "старые", блокадные черты, резко и навсегда врезавшиеся в облик поэзии Ольги Берггольц. По-прежнему беспредельно открытая влиянию жизни, поэзия Берггольц теперь становится более историчной, в ней, как говорит критик, крепнет "интерес к образу человека, которого можно было бы назвать "ровесником века", к судьбам, охватывающим одновременно целые десятилетия... Советский человек пережил столь многое, столь небывалое, трагическое и патетическое, великое и мишурное, что все это вместе жаждет именно исповеди, больше того - -------------------------------------------------------------------------------- А. Павловский, Стих и сердце. Очерк творчества Ольги Берггольц, Лениздат, 1962, 94 стр. стр. 227 -------------------------------------------------------------------------------- лает право на нее, право оглянуться на пройденный нелегкий путь, чтобы, сызнова поняв его, совершить путешествие к правде". Можно бы не согласиться с категоричностью этого обобщения (вероятно, не только к исповеди влечет поэтов желание правдиво рассказать о прошлом), - но по отношению к О. Берггольц такое заключение верно. А. Павловский последовательно и доказательно оспаривает устаревшие (но живучие!) традиции псевдоакадемического литературоведения, а также догматической критики - бесплодной, не умеющей взглянуть на жизнь и поэзию непредвзято. Что поделаешь? А. Павловскому приходится доказывать и очевидные веши: например, правомерность термина "самовыражение", напоминая, что оно бывает не обязательно и не только узким, мелким, индивидуалистическим, снова прибегать к авторитету Маяковского... Утверждая глубоко верную мысль о трагедийности блокадной лирики поэтессы, А. Павловский снова разъясняет, что трагедия и пессимизм - это не одно и то же, - "пессимизм безысходен и замкнут в себе", трагедия же - гражданственна, "очищает душу, поднимает и очеловечивает ее". А. Павловский также абсолютно прав, когда говорит, что неуместно корить поэтессу за "погрешности композиции" ее произведений или "дотрагиваться до них с ученым бесстрастием": слишком сильно жжет (и сегодня!) та правда жизни, что служила истоком лирики Берггольц. Но если здесь просто невыносим холодный анализ (речь, видимо, только о нем? Кстати - он плох всегда), - то все-таки зачем ущемлять права хорошего анализа? А вот А. Павловский в пылу полемики с абстрактностью "научного" литературоведения часто отказывается от анализа вообще. Автор "подобрел" к нему только в конце книги: здесь его верные, интересные суждения о послевоенном творчестве Берггольц соединились с убедительным исследованием "Первороссийска", "Верности", "Дневных звезд". Наблюдениям же над блокадной поэзией Берггольц - тонким, интересным - уж очень не хватает "плоти", они не опираются на целостный анализ крупных произведений. В отношении небольших стихотворений это еще допустимо. Но упускать возможность полным голосом сказать, что же такое "Февральский дневник" и "Ленинградская поэма", - нерасчетливо. А ведь "материал" этих поэм великолепно поддержал бы идею о трагедийности военной лирики Берггольц. Много верного сказал А. Павловский о поэзии Ольги Берггольц. Этим и хороша его книга, в которой чувствуется согласие жизненной правды и высокой эстетической культуры. стр. 228