Рейтинг
Порталус

СВЕЖИЕ СИЛЫ

Дата публикации: 28 января 2011
Публикатор: genderrr
Рубрика: ПЕДАГОГИКА ШКОЛЬНАЯ
Номер публикации: №1296215367


1 Молодость и талант! Как свободно и естественно сочетаются в искусстве и науке эти два слова! Молодость - в самой сути, в самой природе таланта. Когда чествуют почтенного, в летах, юбиляра и хотят сказать, что есть еще творческий порох в его пороховницах, - недаром говорят о его молодости, о неугасающей свежести его дарования. Если бы можно было представлять себе понятия в зримых образах, если бы те или иные слова наши имели возраст и характер, как люди, - слово "литературоведение" выглядело бы, наверное, так: за большим письменным столом, заваленным пожелтевшими от времени фолиантами, сидит маленький, сухонький старичок в скучноватой академической шапочке, черном костюме, с вяло-полусонным выражением лица. Однако вдруг этот привычный образ показался нам старомодным. Слово "литературоведение" помолодело; разгладились на лице сухонького старичка морщины, в дальний угол полетела пресловутая академическая шапочка. За последние шесть-семь лет в науку о литературе пришло отличное пополнение - молодая смена, пришли люди со своими мыслями, стилистикой письма, пониманием задач ученого-литературоведа. Молодая, беспокойная мысль талантливых людей, посвятивших себя литературоведению, дает ему новую, живую молодость. Что же отличает новый отряд литературоведов? Продолжают ли они традиции своих учителей, развивают ли накопленное или идут, не оглядываясь, путями совсем новыми? Перед нами, казалось, еще один вариант извечной темы "отцов и детей". На эту тему уже вдоволь напутано при обсуждении стр. 24 -------------------------------------------------------------------------------- "молодой прозы" и "молодой поэзии". И едва ли есть нужда в дополнительных назиданиях о пользе добрых отношений между учителями и учениками. Правда, формально эти отношения обрываются еще на студенческой скамье: кончается курс лекций, профессор и студент расходятся в разные стороны. Но есть коллективный опыт советского литературоведения, и было бы грешно не замечать его или не считаться с ним. Однако что стоят знания, усвоенные у мастера, если ученик не сочетает их со своим собственным опытом? Превосходно однажды сказал в этой связи К. Федин: "Наука остановилась бы, если бы ученые успокоились на том, что они получили в наследство от предшественников. Открытия рождаются там, где кончается знание учителя и начинается новое знание ученика". Многое изменилось за последние годы в самых различных областях науки. Всюду оживилась свободная творческая мысль, преодолеваются шаблоны и схемы. Эти сдвиги ощущаются во всех гуманитарных науках, особенно пострадавших во времена недоброй памяти культа личности. Перемены становятся заметными и в науке о литературе. Ощущение прочной достоверности, правда о литературе - быть может, самое главное, радостное ощущение от новых книг и статей. Работы о Пушкине, Гоголе, Тургеневе, Гончарове, Толстом, Горьком, созданные в последние годы учеными старшего поколения, наглядно свидетельствуют, что литературоведение освобождается и от псевдосоциологических схем, и от пышно-парадной полуправды. Литературоведы перестали оглядываться на неведомо кем составленную табель о "хороших" и "плохих" писателях. Внутренняя сложность, яркая, неповторимая индивидуальность, отчетливо определившееся отношение писателя к жизни находят в литературоведческих исследованиях свое глубокое и разнообразное выражение. Сегодня пишут о Достоевском и Есенине, Хемингуэе и Луначарском, Лескове и Тынянове, Блоке и Леонове. Пишут о явлениях сложных, судьбах нелегких. Раздвинулись рамки, масштабы литературоведения, в него пришли новые темы, новые имена, новая проблематика. Разные недостатки были в свое время присущи литературоведению; один из них - увлечение фактологией. Появлялись статьи и книги, внешне вполне "респектабельные", с несметным количеством сносок, обильной библиографией, со всеми атрибутами, свойственными солидному ученому труду. Всего было вдоволь в таких работах - учености, прилежания, добросовестности. Не хватало только одного - искры живой мысли, умения подняться над усердно воздвигнутым частоколом фактов, цитат и посмотреть на них с какой-то более общей позиции. Инерция такого рода литературоведения еще живуча, и особенно в иных "ученых записках", которые в последнее время, "стати, все больше теряют характер кол- стр. 25 -------------------------------------------------------------------------------- лективных сборников и все чаще становятся прибежищем для пухлых монографий, место коим не может найтись ни в одном издательстве. Беспощадная война, объявленная после ликвидации культа личности рутине, штампам, догматизму во всех проявлениях нашей общественной жизни, создала действительные условия для развития любой творческой индивидуальности. И именно сейчас в литературоведении особенно важно дерзание смелой творческой мысли. 2 Говоря о путях и перепутьях нашего литературоведения, мы имеем в виду не только ту ее часть, которая занимается изучением классического наследия. Прошлое слишком связано с современностью. Ни одна серьезная теоретическая проблема не может быть осмыслена вне связи ее с конкретным материалом - историческим и современным. Вот почему так естественно, органически сопряжены судьбы истории литературы, критики и теории литературы. Большая беда именно в том, что эти три ипостаси все еще слишком разобщены у нас. Правда, их сближение началось, но оно осуществляется все еще недостаточно энергично. Необходимым условием успешного развития историко-литературной науки является неуклонное повышение ее теоретического уровня. Мы охотно повторяем знаменитые слова Чернышевского о том, что без истории предмета нет теории предмета, но и без теории предмета нет даже и мысли об его истории, - и далеко не всегда делаем из них правильные практические выводы. Развитие истории литературы и теории литературы еще нередко мыслится как два, хотя и взаимно связанных между собой, но параллельных ряда. С таким толкованием не согласился бы, вероятно, прежде всего сам Чернышевский. Избавляясь от бескрылого эмпиризма и описательства, историко-литературная наука смелее обращается к теоретическому обобщению. Интересен в этом отношении, например, ряд работ А. Лебедева о Чернышевском. О романах Чернышевского написано много. Но беда в том, что изучение художественного творчества Чернышевского не всегда велось в достаточно глубокой связи с эстетической позицией писателя. В таких работах оценка политической деятельности великого революционера-демократа механически переносилась на его художественные произведения, а эти произведения рассматривались лишь как иллюстрации к тем или иным положениям его эстетики. Таким образом, Чернышевский-художник лишь формально соотносился с Чернышевским-теоретиком, и при этом ускользали многие специфические стороны его творчества. Слишком прямолинейное, упрощенное понимание связи между художественным творчеством Чернышевского и его политическими стр. 26 -------------------------------------------------------------------------------- взглядами, по верному замечанию А. Лебедева, как раз и лежало в основе пресловутой абстрактно-умозрительной концепции некоего "революционно-демократического реализма" как "высшего этапа" в развитии реалистического искусства. В лучших работах последнего времени художественное творчество Чернышевского анализируется в связи с эстетическими воззрениями писателя. В этом состоит и достоинство работ А. Лебедева. Молодой исследователь пытается конкретно разобраться в существе и своеобразии творческого метода Чернышевского. Главенствующая роль мировоззренческих позиций писателя в художественном изображении действительности - в этом А. Лебедев видит специфику романов Чернышевского. И на конкретном их анализе он порой метко вскрывает сильные и слабые стороны реалистического метода писателя. Интересны наблюдения А. Лебедева над характером и направлением художественной эволюции Чернышевского от романа "Что делать?" до "Пролога". Анализ идейного своеобразия и художественного мастерства Чернышевского, сделанный А. Лебедевым, связан с постановкой ряда теоретических проблем, весьма существенных для изучения философского и эстетического наследия русских революционных демократов, а также некоторых важных вопросов современной эстетической мысли. Не все выводы, предлагаемые А. Лебедевым, убедительны. Например, метод "романтизации" не кажется мне универсальным и исчерпывающим в отношении Рахметова, как не является таковым метод "иронизации" по отношению к Волгину. Воюя со схемами, А. Лебедев иногда сам становится жертвой им же самим созданных схем. Некоторые из них уже были предметом критики в печати. Но работы А. Лебедева о Чернышевском привлекают свежестью и основательностью теоретического поиска, стремлением глубже уяснить характерные черты не только Чернышевского-художника, но и некоторые более общие проблемы нашего классического наследия. Сейчас наступило время широких теоретических обобщений в нашей науке, решения сложных методологических проблем. Никогда так остро не ощущалась необходимость сближения истории и теории литературы, как ныне. Следует вспомнить, что в 20-х годах молодое советское литературоведение интенсивно разрабатывало общеметодологические вопросы. Наука вооружалась новыми идеями и методами эстетического анализа. Советское литературоведение формировалось в острой идейной борьбе против формализма, фрейдизма, биографического метода, остатков культурно-исторической школы, буржуазного компаративизма и т. д. В интересах науки было необходимо разработать социологический метод исследования художественной литературы. Но в первые годы революции применение этого метода носило нередко упрощенный характер. Серьезные обобщения подменялись тощими умозрительными схемами. А в по- стр. 27 -------------------------------------------------------------------------------- следующие годы социологический метод был немало скомпрометирован вульгаризаторами, игнорировавшими специфику искусства, гасившими его живую душу. В условиях социалистической действительности искусство стало важнейшей областью идейной жизни страны. Художественная литература и книги о ней приобрели большую, небывалую прежде читательскую аудиторию. Существенно расширилась сфера общественного воздействия литературной науки. Это преумножило ее силы, но вместе с тем потребовало и большей политической ответственности и нахождения новых, тонко учитывающих специфику искусства ракурсов исследования. Стремление уйти от бездумной фактологии, эмпирической описательности и понять внутренние закономерности литературных явлений и всего историко-литературного процесса - вот что сегодня характерно для советского литературоведения и, в частности, для многих работ молодых исследователей. Небольшая книжка В. Лакшина, вышедшая несколько лет назад, называется "Искусство психологической драмы Чехова и Толстого". Эту емкую тему он решает на очень локальном материале - всего на двух пьесах: "Дядя Ваня" и "Живой труп". Сравнительный метод изучения литературных явлений на протяжении долгих лет был у нас в загоне. Между тем, справедливо замечает В. Лакшин, сравнительный анализ, если он опирается на конкретно-историческую основу, позволяет взглянуть на историю литературы как на процесс, выявить закономерности появления и смены тех или иных художественных тенденций. И хотя поле, исследуемое в книге, крайне невелико, тем не менее она довольно убедительно демонстрирует возможности, заложенные в самом методе. Пьесы Чехова и Толстого занимают В. Лакшина не сами по себе. Он сопоставляет различные элементы их содержания и формы, сравнивает принципы психологического анализа, осуществляемые двумя писателями, и пытается выявить общие закономерности развития психологической драмы в русской реалистической драматургии конца XIX века. Почти одновременно вышла книга другого молодого литературоведа - И. Виноградова: "Проблемы содержания и формы литературного произведения". Хорошо, что ее теоретические положения носят не отвлеченно-декларативный характер, а теоретические раздумья автора приобретают и непосредственный историко-литературный интерес. Книга содержит ряд наблюдений о различных сторонах творчества Гоголя, Тургенева, Островского, Достоевского, Толстого, Чехова, о некоторых общих проблемах русской литературы XIX века. Следует, однако, заметить, что не все в книге равноценно, кое-что в ней представляется явно спорным, а то и вовсе неверным. Иные теоретические положения автора не подтверждаются конкретным историко-литературным материалом. Более стр. 28 -------------------------------------------------------------------------------- интересны, отмечены хорошей публицистичностью и умением вникать в художественную мысль писателя критические статьи И. Виноградова о современной литературе. Эти статьи написаны живо, темпераментно, автор не боится противопоставить общепринятым суждениям свои собственные, если считает их более обоснованными. Свои взгляды он умеет отстаивать горячо и убежденно. И это, пожалуй, тоже "черта стиля", которая вообще присуща многим молодым литературоведам. 3 Русское классическое наследие изучено неравномерно. Одним писателям повезло больше, другим - меньше, а к иным советское литературоведение еще и вовсе не прикасалось. Устранить эту неравномерность - одна из насущных задач нашей науки. Нельзя сказать, чтобы важность этой задачи всеми осознавалась. Полистайте в Библиотеке имени В. И. Ленина картотеку защищенных кандидатских диссертаций. Десятки раз перепеваются одни и те же темы. "Реализм Пушкина", "Реализм Гоголя", "Реализм Тургенева" - диссертациям на эти темы несть числа. Я попробовал однажды прочитать несколько диссертаций, близких по теме. У меня появилось такое ощущение, словно я кружился на карусели. Перед глазами мелькали одни и те же вопросы, цитаты, названия глав. И я подумал: зачем же вся эта неразумная трата духовных сил нашей научной молодежи? А сколько еще в истории русской литературы совершенно необследованных тем - по-настоящему интересных, увлекательных, но вместе с тем более конкретных и доступных человеку, только вступающему в науку! Кто не знает имени Г. Е. Благосветлова - издателя журнала "Русское слово"! Давно с чьей-то легкой руки за ним была закреплена репутация ловкого дельца, "журнального эксплуататора", - человека, которого в издательских делах занимала лишь чистая коммерция и ничего более. А прикоснулся к "Русскому слову" молодой, пытливый исследователь Ф. Кузнецов, поднял большой пласт никому неведомых материалов, в том числе и архивных, - и перед ним открылось множество удивительных вещей. Прежде всего рушилась легенда об эксплуататорстве Благосветлова. Более того, оказалось, что это был замечательно интересный человек, близко принимавший к сердцу судьбы русского освободительного движения и очень много сделавший для него. История "Русского слова", многое в деятельности Писарева благодаря работам Ф. Кузнецова (к сожалению, до сих пор еще не сведенным в одну книгу) предстает ныне перед нами в новом свете. А сколько еще таких необследованных земель в истории нашей русской литературы! Года два назад вышла книга Н. Ждановского о творчестве стр. 29 -------------------------------------------------------------------------------- Помяловского. Казалось, этот крупный писатель, давно обитающий во всех учебниках, достаточно хорошо изучен. И тем не менее о нем всегда говорили вполголоса, как о явлении периферийном. Мобилизовав большой фактический материал и серьезно его осмыслив, автор книги сумел вывести имя Помяловского из историко-литературных проселков и показать, что его место - на больших дорогах нашей отечественной литературы. Совсем недавно появилась содержательная книга Н. Осьмакова о поэзии революционных народников. Поэты, о которых читатель знал лишь понаслышке, теперь предстанут перед ним в своем конкретном облике, в ясных и точных оценках. Издатель знаменитого "Телескопа" Н. И. Надеждин был критиком большого таланта и яркого общественного темперамента и вместе с тем - человеком сложной судьбы и крайне противоречивых идейных позиций. Сдержанный на похвалы Чернышевский говорил о нем как об "уме необыкновенно сильном" и "образователе" Белинского. Но кто, кроме специалистов, может прочитать хотя бы одну статью Надеждина? Затерянные в комплектах "Вестника Европы", "Телескопа" и "Молвы", его работы никогда не переиздавались отдельной книгой и по-настоящему еще не стали предметом изучения. Недавно в шестой книжке "Вопросов литературы" была опубликована статья Ю. Манна "Н. И. Надеждин - предшественник Белинского". Не игнорируя присущих Надеждину противоречий, молодой литературовед сделал попытку разобраться в очень сложных проблемах, связанных с наследием критика. Конечно, статья не решила всех поставленных в ней вопросов, но она заставит читателя поразмыслить над ними. Давно стало традицией в нашей стране широко, всенародно отмечать юбилеи великих деятелей искусства. И почти каждый такой юбилей становится праздником культуры. Однако хорошая традиция, как это иногда бывает, оказалась чревата серьезными издержками. Благодушное желание сказать о юбиляре только "превосходное" породило тот восторженный стиль юбилейного суесловия, который дает себя знать еще по сию пору. Тем важнее заметить ряд серьезных работ о "юбилярах", написанных как опытными, так и молодыми авторами. Так, в прошлом году на страницах "Нового мира" появилась "юбилейная" статья о Белинском, написанная тем же Ю. Манном - "Поэзия критической мысли". Она отличалась своим деловитым тоном, свежестью и основательностью анализа. Ю. Манн ставит вопрос: что нового дала отечественной литературе критика Белинского, почему именно его мы называем основоположником научной критики в России? Автор сопоставляет статьи Белинского с работами предшествующих ему критиков и устанавливает между ними определенную преемственность и даже общность. В зачаточном виде почти все элементы критики Белинского уже можно найти у Надеждина и Полевого, Веневитинова и И. Киреев- стр. 30 -------------------------------------------------------------------------------- ского, наконец, у Пушкина и Гоголя. Но вместе с тем почему же критика Белинского стала принципиально новым явлением в истории русской литературы и общественной мысли? И Ю. Манн находит точные слова для ответа на этот нелегкий вопрос. Белинский не просто углубил, усовершенствовал сделанное до него. Разница между ним и его предшественником вовсе не только количественная. Белинский обновил самый метод критики. Он создал совершенно новые критерии в оценке явлений искусства. Автор статьи напоминает знаменитое определение Белинского из его "Речи о критике": "Критиковать - значит искать и открывать в частном явлении общие законы разума". В этих словах Белинского - ключ к решению вопроса. В конкретных фактах искусства он искал отражения общих закономерностей жизни. Никто до Белинского не возлагал на искусство столь высоких и ответственных обязанностей. Даже Пушкин, своими гениальными эстетическими прозрениями наиболее близко подошедший к Белинскому, видел главное назначение критики в том, чтобы "открывать красоты и недостатки в произведениях искусства и литературы". Белинский, верно замечает Ю. Манн, вывел критику из собственного литературного ряда и поставил ее в совершенно новые взаимоотношения с искусством и жизнью. Критика в руках Белинского стала могучим средством воздействия на действительность. И это придало критике громадный общественный авторитет. Ю. Манн по-новому прочитал некоторые страницы Белинского, открыл в них неожиданные грани, позволяющие еще глубже понять значение исторического дела гениального критика, соотношение мыслительного и художественного элементов в работе Белинского. Его критика была художественной не только в том смысле, что он писал ярко и эмоционально, но прежде всего потому, что эта критика вся была проникнута поэзией мысли. В стиле Белинского вовсе не следует искать перенесения приемов искусства в критику, это развитие лишь ее собственных возможностей, или, как объясняет Ю. Манн, "это не применение художественности для мысли, но прежде всего поиски художественности в самой мысли, в ее развитии". Статья эта характерна еще одной особенностью: она вся повернута к нашей современности - не словесно, не внешне, но своей сутью. И потому совершенно необязательным кажется привесок- пример неудачного критического анализа романа Тендрякова, которым заканчивается статья. Слишком часто наши литературоведческие работы таким лобовым и малоэффективным способом демонстрировали "связь с современностью". И, в сущности, не к чему было в умной и талантливой статье прибегать к старому, уже давно не стреляющему оружию. В лучших работах наших литературоведов, в том числе и молодых, современность присутствует в самом подтексте, в атмо- стр. 31 -------------------------------------------------------------------------------- сфере историко-литературного анализа. В. Лакшин, например, в своей книжке об искусстве психологической драмы Чехова и Толстого нигде ни разу не упоминает о современной литературе или театре. Но его историко-литературный анализ современен по существу своему, самим подходом к материалу, методом его анализа. 4 Традиция и современность. Сколько раз вставала эта сложнейшая проблема перед советским литературоведением! Решается она, естественно, и в лучших работах молодых исследователей, решается самобытно, интересно, иногда полемически остро (порой даже с ненужным перехлестом). Так, в книге З. Богуславской о Леониде Леонове рассмотрены сложные связи творчества Леонова с Достоевским. Конечно, мысль о Леонове как продолжателе некоторых традиций творчества Достоевского высказывается не впервые. Но в книге связь Леонова с этими традициями рассмотрена не как беда, не как заведомая причина идейной слабости многих его произведений или ущербности каких-то элементов его творчества, но как серьезная, большая школа думающего художника, И если в ранних работах молодого Леонова З. Богуславская отмечает присущее ему некритическое использование тех или иных художественных приемов Достоевского для изображения советской действительности, то в произведениях зрелого Леонова критик ищет и находит подлинно творческое освоение традиций великого русского художника. Автор книги убедительно показывает, как сказалась плодотворная учеба у Достоевского на углубленном раскрытии психологии леоновских героев, на умении писателя пристально вглядываться в самые мельчайшие изгибы души, прислушиваться к переживаниям людей. Анализируя вопрос о традициях и современности на таком нелегком, сложном материале, как творчество Достоевского и Леонова, З. Богуславская своей книгой в какой-то мере помогает решению одной из самых трудных теоретических проблем. В последние годы заметно вырос нравственный потенциал литературоведения. В ряде работ делаются серьезные попытки разобраться в сложных явлениях классического наследия с точки зрения социально-исторической и эстетической, а также его нравственного содержания, духовной ценности. Ликвидация культа личности и его последствий, естественно, обострила интерес нашего общества к проблемам морали. Мы судим о писателе и по его идейным и художественным достоинствам, и по тому, в какой мере его творчество очищало и возвышало душу читателей, был ли он совестью своего века. И литературоведы "с именем", и начинающие исследователи опубликовали несколько работ о Толстом, стр. 32 -------------------------------------------------------------------------------- Достоевском, Пушкине, о творчестве советских писателей - работ, раскрывающих нравственный пафос художников-гуманистов. Не так давно в журнале "Театр" была опубликована статья И. Вишневской о Льве Толстом. Она характерно озаглавлена - "Нравственный потенциал". Перед нами заново прочитанный Толстой - не только грозный обличитель и судья буржуазно-помещичьего строя, но и певец могущества человеческого духа, страстный поборник правды и человечности. Автор статьи отнюдь не склонен благодушно все принимать в морально-этической позиции художника. Толстой придавал огромное значение внутренней духовной работе человека, нравственному, моральному потенциалу во взаимоотношениях людей. Но, верно отмечает критик, вся эта напряженная духовная работа служила многим толстовским героям как бы оправданием для ухода от активной жизни. Отбрасывая моральные выводы, конечные результаты, к которым приводило самоусовершенствование героев Толстого, автор статьи резонно подчеркивает плодотворное значение самой мысли великого художника о первостепенной важности личной духовной работы каждого человека, особенно если она направлена на возможно более активное вмешательство в жизнь. И как органичен после всего оказанного укор критика авторам иных наших современных пьес, герои которых лишены достаточно конкретных этических идеалов: не имея своей собственной нравственной программы, как могут они, эти герои, учить и исправлять других? В свое время Александр Фадеев настоятельно призывал историков литературы и критиков приблизиться друг к другу. Он справедливо полагал, что это взаимно обогатило бы оба отряда нашего литературоведения. В последние годы положение дел несколько изменилось. Хотя "разделение труда" и связанная с этим разобщенность внутри литературоведческого цеха все еще не преодолены до конца, тем не менее кое-что сегодня выглядит уже не так, как десятилетие назад. Для многих литературоведов характерно восприятие истории литературы и ее современного развития как единого процесса. И это, естественно, расширило сферу исследовательских интересов таких ученых, как Д. Благой, Б. Бурсов, В. Ермилов и другие. Расширился творческий диапазон и молодых. После своей книги "Проблемы содержания и формы литературного произведения" И. Виноградов выступил со статьями о Симонове, - Тендрякове, Вирте, Жестеве, с обширной работой, посвященной "современному герою". Вслед за книжкой "Искусство психологической драмы Чехова и Толстого" появились работы В. Лакшина о драматургии Островского, Чехова, Писемского, об Аполлоне Григорьеве и одновременно - о Д. Гранине, Ф. Абрамове. У Ф. Кузнецова интерес к Писареву, Благосветлову, Щедрину совмещается со стремлением понять характерные черты духовного стр. 33 -------------------------------------------------------------------------------- облика некоторых героев современной литературы - например, в романах Кожевникова и Медынского, в "молодой прозе". Это же надо сказать и о В. Турбине. Его книга "Товарищ время и товарищ искусство" отразила раздумья автора о явлениях классического наследия и искусства наших дней. К сожалению, далеко не все решения, предложенные автором, верны и обоснованны; в его книге немало ложных посылок и бездоказательных выводов, и она недаром навлекла на себя огонь рецензентов. В спорах о "современном стиле", приобретающих сейчас столь широкий резонанс, В. Турбин по существу поддержал именно ту тенденцию, которая ведет к "депсихологизации" художественного творчества, к отрыву нашего искусства от классических традиций, к противопоставлению одного другому. И это едва ли не самая уязвимая сторона его книги. Но темпераментность и страстность размышлений молодого критика, если он будет работать глубже и точнее, помогут ему правильнее решать острые проблемы современного искусства и нашей теории. Большие вопросы современной литературы нельзя обсуждать вне учета того громадного опыта, который накоплен художниками прошлых эпох. С другой стороны, поскольку каждая новая эпоха по-своему прочитывает великие произведения искусства и обогащает их собственным историческим опытом, возникает необходимость такого исследования классического наследия, которое позволило бы глубже понять явления современной жизни и современной литературы. В этом, собственно, и суть проблемы "литературоведение и современность". Изучать классическое наследие не как музейную реликвию, но выявлять в нем то, что продолжает эстетически жить сегодня и отвечает живым интересам людей, содействует коммунистическому воспитанию народа, - таков один из самых важных аспектов историко-литературного исследования. Понимание этой коренной задачи отличает многие работы молодых литературоведов - работы, посвященные изучению и русской и зарубежной литературы, равно как и литературного наследия народов СССР. Много интересного дают работы москвичей С. Бочарова, О. Михайлова, П. Палиевского, ленинградца А. Нинова, горьковчанина Г. Краснова, саратовской исследовательницы И. Чуприны и других. В братских республиках за последние годы вышел ряд ценных литературоведческих работ, принадлежащих перу молодых ученых. Можно было бы назвать в этой связи изданные в Киеве две книги Ю. Ивакина, исследующие такие малоразработанные проблемы, как сатира Шевченко и стиль его политической поэзии, книгу В. Иванисенко о современной лиро-эпической поэме, новые книги Ю. Барабаша "Крылатый реализм" и "Чистое золото правды", исследование Абдуллы Мурадова о взаимосвязях русской и туркменской советских литератур. Эти и другие книги дают представление о том, сколь значительна проблематика литературоведческих исследований и сколь вырос у молодых ученых уровень теоретического анализа. стр. 34 -------------------------------------------------------------------------------- И, обратите внимание, они все разные - те, кого мы называем сегодня "молодыми литературоведами": по направлению научных интересов, по методу исследовательской работы, по темпераменту и стилю. Одного больше увлекает изучение теоретических проблем, другой тяготеет к конкретной историко-литературной проблематике, третий пытается совместить то и другое. Но самое важное - то, что и первый, и другой, и. третий не ограничивают своих интересов классическим наследием. В большинстве своем они - и историки литературы, и активно действующие критики, имеющие за плечами статьи, посвященные самым острым вопросам современной советской литературы. Многие занимаются и литературой зарубежной. В сущности, на наших глазах формируется новый тип литературоведа - не историка литературы, но именно литературоведа широкого профиля, которому литература интересна в ее прошлом и настоящем, а также близки проблемы эстетики и теории литературы. Это "совмещение интересов" отличает таких ученых, как, к примеру, Д. Лихачев, Б. Мейлах, М. Храпченко, и оно плодотворно отражается на критических статьях молодых литературоведов. Определенные навыки работы на историко-литературном материале оказываются весьма полезными для критика, придавая его статьям ощущение большей обстоятельности, глубины. Можно спорить со статьей И. Виноградова "О современном герое", опубликованной осенью прошлого года в "Новом мире", или со статьей Ф. Кузнецова о романе В. Кожевникова "Знакомьтесь, Балуев", появившейся в том же году на страницах "Октября", или, например, с более давней статьей В. Лакшина о романе Д. Гранина "После свадьбы", но трудно отказать этим работам в существенном достоинстве, которое можно было бы назвать научной обстоятельностью критического анализа. Наше литературоведение все чаще соединяет в себе критику и исследование, журналистику и литературоведческий анализ. Прекрасный пример такого рода дают работы ученых старшего поколения - К. Чуковского, А. Слонимского, Г. Гуковского, В. Гриба. И этот опыт не прошел бесследно для наших молодых ученых. Свободнее, легче стала самая манера письма в их книгах и статьях, еще робко, но уже возникает отчетливое выражение почерка, творческих пристрастий критика. Один пишет строго, академично, другой - легко, непринужденно. Резко и остро ведет свое повествование В. Турбин, так необычно назвавший свою книгу - "Товарищ время и товарищ искусство". Очень современен в понимании и анализе исторических процессов А. Белинков в своей работе о Тынянове. Суховато академичен, но под тогой академизма очень задирист Ю. Борев, пишущий о проблемах комического и трагического. Список этот можно продолжить. Но дело не в перечислениях. Дело в том, что, как бы стр. 35 -------------------------------------------------------------------------------- шумно ни спорили вокруг книги В. Турбина, как бы ми казалась нам чересчур уж крепко выстроенной концепция книги А. Белинкова о Тынянове, - все это работы по-своему интересные, много рассказывающие нам не только о предмете исследования, но и о самих авторах. Индивидуальность исследователя все чаще сочетается с попыткой постижения стиля, манеры того писателя, которому посвящена книга или статья. Многие литературоведческие работы интересно читать. Не изучать, не сличать варианты, не насиловать душу холодным анатомическим анализом, губящим эстетическое наслаждение, - но именно читать, как читается интересная, очень нужная книга. Сказанное относится прежде всего к лучшим работам, написанным учеными старшего поколения. Но здесь уместно подчеркнуть, что эту добрую традицию нашего литературоведения начали успешно осваивать и молодые ученые. В этом одна из причин, почему книга А. Белинкова о Тынянове сразу же завоевала широкую читательскую аудиторию. В книге привлекает логика мысли, тонкий психологический анализ. В ней есть гражданская страстность. Автор не просто описывает общественный темперамент Тынянова, как это иногда делается в наших монографиях. Сегодня невозможно литературоведение без гражданского пафоса самого исследователя, без его пристрастий, без его понимания истории, без личного видения настоящего и прошлого, без его ощущения путей к будущему. Книга А. Белинкова не лишена и существенных недочетов, некоторые из них вытекают из ее достоинств. У автора хорошо развито ассоциативное мышление, но временами создается впечатление, что он слишком злоупотребляет своими ассоциациями, которые подчас оказываются недостаточно убедительными и проясняющими суть дела. Еще более существенный недостаток книги состоит в том, что А. Белинков отнюдь не всегда бывает историчен в анализе исторического материала тыняновских романов. И на этом анализе иной раз ощутим довольно густой налет модернизации. Говорить, например, о том, что "Смерть Вазир-Мухтара" - это "книга об интеллигенции и революции" или что Тынянов создал свое произведение через десять лет после Октябрьского переворота "потому, что нужно было доказать историческую необходимость революции в России", - значит учинять довольно явное насилие и над историческим материалом, и над искусством писателя. Едва ли у А. Белинкова были основания подозревать тонкого и умного художника в столь лобовой тенденциозности и очевидном антиисторизме. Все это в конце концов оборачивается антиисторизмом самого критика. Таких примеров, правда, не так много у А. Белинкова, но каждый из них уж очень заметен на общем добротном фоне талантливой книги. Следует также упрекнуть автора и за некоторые особенности его изложения, за излишнюю, например, затрудненность письма и ненужную "изощренность" стиля. И вот еще о чем хочется сказать в связи с работами молодых литературоведов. В их статьях и книгах появляется краска, кото- стр. 36 -------------------------------------------------------------------------------- рая совсем недавно была достоянием лишь немногих критиков, - эмоциональность. Мы часто говорим об учебе у наших великих предшественников - Белинского и Герцена, Чернышевского и Добролюбова. Мы говорим, что нужно учиться у них идейности, гражданской страстности, боевой устремленности, умению слышать запросы передовых слоев общества, учиться пониманию критики как школы для воспитания поколений. Но не нужно забывать еще об одной непременной стороне "литературной учебы" - о том, чтобы учиться у них эмоциональности изложения, перенимать тот сердечный жар исследователя, критика, без которого сухи идеи, не воспламенены мысли, не зажжены души, мертвы доказательства. И разве не яркая эмоциональность, помимо всего прочего, дала вечную жизнь статье Белинского о Гамлете - Мочалове! Разве не согрело живое душевное волнение на многие-многие годы вперед статьи Добролюбова об Островском! Разве одним лишь блистательным интеллектом поражают статьи Герцена! Вот этого-то часто не хватало нашему литературоведению. В иных книгах было много сносок и примечаний, комментариев и указателей, было много сличений разных вариантов и редакций - но было мало живого, человеческого чувства, эмоционального авторского жара. Бесстрастность почиталась достоинством литературоведения. Если автора не видно было на страницах книги, - это называли "объективностью изложения". Но кому нужна такая мертвая объективность? Нельзя быть художником без страсти, без пристрастий. Но эти качества не так уж противопоказаны и критику-литературоведу! Страстное, взволнованное изложение, индивидуальная манера письма - все это тоже великие традиции русской революционной критики. Эти качества начинают обретать свою новую жизнь в работах литературоведов "последнего призыва". 6 Обсуждая работы молодых литературоведов, следует замечать не только "свет", но и "тени". А они, к сожалению, тоже есть. В работах вашей литературоведческой молодежи иногда сказывается недостаток жизненного опыта, узость идейного кругозора, что порой делает ее восприимчивой к различным модным поветриям в теории. Даже в иных хороших статьях молодым ученым не хватает широты социального подхода к явлениям литературы, умения глубоко соотнести процесс литературный с процессом историческим, не хватает порой социологического нерва. В 1925 году Луначарский начал свою статью "О социологическом методе в теории и истории музыки" замечательными словами: "Социологический метод в истории искусства, конечно, имеет огромное будущее. Он начинает иметь и свое настоящее. Мы должны ожидать в ближайшее время расцвета этой отрасли знания прежде всего потому, что внутренний рост марксизма подводит про- стр. 37 -------------------------------------------------------------------------------- летарскую научную мысль к вопросам искусства". В те годы, когда писались эти строки, марксистский социологический взгляд на проблемы классического наследия еще только пробивал себе дорогу в науке. Никакие извращения вульгаризаторами "социологического метода", так долго мешавшие нашему литературоведению, не могут поколебать убеждение в том, что вне социологии немыслима марксистская наука о литературе. Совершенствовать и углублять социологический анализ в изучении явлений искусства - сегодня одна из самых насущных задач. Старшее поколение советских литературоведов прошло через основательную филологическую школу. Их работы основывались на всестороннем изучении предмета, на широких архивных разысканиях, на уважении и бережном отношении к историческим фактам. Вот этого важнейшего элемента исследовательской культуры иногда недостает нашим молодым ученым. Они тяготеют к теоретическому мышлению, к концептуальным обобщениям. И это хорошо. Но недостаточно. Их концепции порой оказываются ненадежными, слабо аргументированными, а обобщения - чересчур отвлеченными от реальной почвы исторических и историко-литературных фактов. Опасаясь эмпирии, авторы таких работ незаметно для себя начинают витать в эмпиреях. То недоверие к факту, которое в годы культа личности распространилось на историю, социологию, философию, затронуло и литературоведение. Долгое время факты были обесценены, ими можно было играть по принципу: "что дышло - куда повернул, туда и вышло". Точное знание предмета в иных работах уступало место легковесной игре в "концепции", открывался простор для домыслов, безосновательных гипотез. Недостаточное внимание к факту как исторической непреложности сказывается и в отдельных работах молодых литературоведов. В таких случаях научное исследование превращается либо в этакое вольное "эссе", в котором историко-литературное явление утрачивает свои реальные контуры, либо в бездоказательный полемический "фейерверк", в котором также теряется историческая перспектива, истинные масштабы времени, проблем и произведений. Именно такой пример явил А. Лебедев своей статьей "Чернышевский или Антонович?", опубликованной в третьей книжке "Нового мира" за нынешний год. На первый взгляд может показаться странным, почему литературно-художественный журнал, так скупо предоставляющий свои страницы для критики и тем более - историко-литературных тем, вдруг расщедрился на два печатных листа для столь, казалось бы, далекой от трепетных вопросов нашей современности статьи. Но стоит внимательно прочитать статью А. Лебедева, чтобы убедиться в том, что, собственно, мишенью ее полемического задора является не только исторический Антонович, но и те, кого автор счи- стр. 38 -------------------------------------------------------------------------------- тает его современными преемниками, - вульгаризаторы, не понимающие специфики и живой души искусства. И я отчасти готов присоединиться к А. Лебедеву - то есть к тому, что составляет внутренний пафос статьи. Что же касается собственно ее текста, то он чрезвычайно уязвим и методологически и по существу. Здесь нет возможности заняться подробным обсуждением этого вопроса, но несколько замечаний все же следует сделать. Антонович - фигура очень сложная, деятельность его была исполнена глубоких, скажем даже - драматических, противоречий. Представьте себе молодого человека, только что закончившего духовную академию. Перед ним открыта возможность профессорской карьеры в семинарии, безбедного существования. А он, отрекшись от сана, неожиданно решает посвятить себя беспокойной и небезопасной журналистике. Его заметили и обласкали Добролюбов и Чернышевский, они привлекли его к сотрудничеству в "Современнике", а вскоре, после смерти одного и ареста другого, он занял в журнале положение ведущего критика. Уже в первых своих статьях Антонович обнаружил себя как талантливый полемист и смелый борец против реакции - в политике и философии. Общеизвестно свидетельство Г. Елисеева о том, как высоко ценил Чернышевский статьи Антоновича и сколь еще более надежд возлагал на него в будущем. Но оправдались ли эти надежды? Разумеется, по масштабу своего дарования Антонович намного уступал Чернышевскому и Добролюбову. Он не был тем мыслителем, которому дано прокладывать новые пути в науке или общественной жизни. Его мировоззрение было лишено силы и глубины, присущих его великим учителям. Но, опираясь на их работы, он ревностно защищал материалистическую философию и революционно-демократическую идеологию. Часто ошибался, впадал в противоречия, но субъективно всегда был предан заветам своих учителей. Еще более сложной была позиция Антоновича как теоретика искусства и критика. Он неправильно, вульгарно решал ряд эстетических проблем, недостаточно ясно понимал специфику художественного творчества, допускал ошибки в конкретных оценках современных литературных явлений. И тем не менее общее направление его критической деятельности - особенно в 60-е годы - было, несомненно, прогрессивным. Его неутомимая пропаганда материалистической эстетики Чернышевского, его борьба против теории и практики "чистого искусства", борьба за общественную роль искусства, за литературу, которая служила бы интересам народа и являлась бы орудием революционного воздействия на действительность, - все это имело бесспорное значение для развития русской литературы и критической мысли. Что же делает А. Лебедев? Он старательно подбирает примеры, характеризующие слабые стороны деятельности и личности стр. 39 -------------------------------------------------------------------------------- Антоновича, начисто игнорируя все то, что могло бы дать иное о нем представление. Лишь один пример. А. Лебедев подробно останавливается на истории сложных отношений Антоновича и Некрасова. Он не только подробно излагает и цитирует неверные оценки творчества поэта, высказанные в разное время Антоновичем, но и ссылается на известный инцидент, связанный с изданием брошюры против Некрасова, в которой в адрес поэта был брошен ряд серьезных моральных обвинений. "Не будем распространяться об этом", - деликатно заключает А. Лебедев. А заключать раню. Следовало бы по крайней мере упомянуть о том, что сам Антонович отказался от своих обвинений, признав их необоснованными. Много лет спустя, в тех самых "Воспоминаниях о Николае Алексеевиче Некрасове", которые неоднократно цитируются А. Лебедевым, содержатся такие веские строки: "...Я откровенно сознаюсь, что мы ошиблись относительно Некрасова: он не изменил себе и своему делу, но продолжал вести его горячо, энергично и успешно, - за это ему честь, слава и вечная память в летописях русской литературы". Разве это честное, открытое признание ошибки так уж маловажно для понимания духовного облика Антоновича, честно ошибавшегося, но умевшего столь же честно сознавать свои ошибки и исправлять их! Утверждая, что эстетика Антоновича существенно, в принципе своем отлична от эстетики Чернышевского, "хотя и имеет с ней нечто общее", А. Лебедев посвящает всю свою статью доказательству лишь первой половины провозглашенного им же самим тезиса, почти совершенно забывая о другой его половине. Да, Антонович действительно ошибался в оценках некоторых существенных сторон творчества Тургенева, Достоевского, Некрасова. Ну и что? Вспомним, что Писарев видел в Пушкине лишь искусного версификатора, а в сатире Щедрина - "цветы невинного юмора". По логике статьи А. Лебедева, мы должны были бы и Писарева предать анафеме. Вот что еще мы читаем в этой статье: "Кто истинный последователь и продолжатель традиций Чернышевского, а кто его эпигон - по существу именно этот вопрос явился настоящим стержнем и тех споров, которые разгорелись между Антоновичем и Писаревым..." По точному смыслу этой фразы выходит, что в спорах между "Русским словом" и "Современником" правда всегда была на стороне Писарева. Неверно. Часто ошибаясь в этой полемике, Антонович порой нащупывал и слабые, ошибочные элементы в эстетической теории Писарева. Достаточно вспомнить такие статьи Антоновича, как "Лжереалисты" или даже "Современная эстетическая теория", в которой содержится изложение основных эстетических идей Чернышевского. Также неверно утверждение А. Лебедева, будто бы Антонович, хотя и отстаивал и пропагандировал "некоторые стороны учения Чернышевского и Добролюбова", но при этом в его интерпретации их мысли "в общем и главном неизменно искажались". стр. 40 -------------------------------------------------------------------------------- А потом - почему такая альтернатива: Чернышевский или Антонович? Непонятна сама постановка вопроса. С кем, собственно, здесь полемизирует А. Лебедев? Почему один исключает другого? Больше всех, вероятно, изумился бы этому сам Антонович, всегда считавший себя всего только скромным учеником Чернышевского. Если следовать логике А. Лебедева, можно было бы поставить вопрос: Чернышевский или Писарев? Я, конечно, не сравниваю Антоновича с Писаревым. По уровню и глубине своей теоретической мысли второй намного превосходил первого. Но вместе с тем Писарев в решении ряда коренных проблем эстетики также уступал Чернышевскому, также допускал порой серьезные ошибки. Так неужели же отсюда обязателен вывод: Чернышевский или Писарев? Тогда, может быть, его применить и к литературе? Пушкин или Кольцов? Тургенев или Григорович? Гоголь или Бутков? Ну что ж, оставим на литературно-критическом олимпе одних главных богов, а всех остальных - в тартарары?! Как обеднено было бы наше представление об истории русской литературы или общественной мысли, если бы в оценке исторического прошлого мы стали руководствоваться подобным способом анализа! Воевать с современными вульгаризаторами надо. И тут вполне обоснован негодующий пафос А. Лебедева. Но при этом вовсе не обязательно прихватывать для исторических аналогий все, что под руку подвернется... Среди молодых литературоведов немало таких, кому недостает еще широты знаний, глубокой культуры, которая дается не одним лишь книжным образованием, но постоянной духовной работой, неразрывно связанной с жизнью народа. Следует напомнить еще и о том, что в истории советского литературоведения были ученые, умевшие с поразительной непринужденностью и блистательной эрудицией вводить в сферу анализа тех или иных проблем нашей отечественной литературы самые разнообразные явления литературы мировой. Слишком жесткими стали в наше время границы внутри литературоведения, занимающегося изучением зарубежной литературы и литературы русской, советской. Широта интернациональных связей нашей советской культуры настоятельно требует, чтобы эти границы стали более гибкими, подвижными. Художественную литературу А. Твардовский крылато назвал нравственным обеспечением коммунизма. Литературоведение тоже содержит в себе немалую часть этого могучего нравственного заряда. Классическое наследие должно войти в духовный опыт каждого советского человека. Усвоив прошлое, он еще смелее и еще с большим душевным жаром устремится к будущему. Содействовать этому - непременный долг всего нашего литературоведения. стр. 41

Опубликовано на Порталусе 28 января 2011 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама