Шаг за шагом отвоевываются у искусства тайны создания его произведений, одна за другой рушатся у нас на глазах идеи интуитивизма, бессознательности, стихийности творческого акта, не выдерживая очной ставки с фактами, которыми оперирует современная наука о литературе. В этом отношении весьма характерное явление представляет собой книга "юбилейного" толстовского тома "Литературного наследства"1. Это в известной мере и итог работы текстологов и литературоведов, занимающихся изучением творчества Толстого, и вместе с тем трудный поиск в пути. Черновики художественных произведений Толстого - вот опора, на которой развертываются наблюдения исследователей и решаются сложнейшие задачи, одна на которых состоит в попытке восстановить творческий процесс работы художника, протекавший десятки лет назад. Большой интерес вызывает статья Э. Зайденшнур "Поиски начала романа "Война и мир". Сам по себе роман-эпопея, повествующий о грандиозных исторических событиях, включающий в себя сотни действующих лиц, - трудный объект для исследования. Нелегко охватить взглядом эту пеструю, движущуюся массу людей и событий, - еще сложнее проанализировать творческий процесс с его изменчивым течением. Автор статьи постепенно распутывает клу- -------------------------------------------------------------------------------- 1 "Литературное наследство", т, 69, Лев Толстой, книга первая, Изд. АН СССР, М. 1961, 643 стр. стр. 210 -------------------------------------------------------------------------------- бок недоумении и загадок, давних предубеждений, связанных с первым периодом работы Толстого. Груды рукописей, разрозненные листы, кочующие из текста в текст при повторных авторских правках, пестрота черновых набросков отдельных сцен и образов - весь этот поток материалов творческой работы художника приобретает под рукой исследователя четкие очертания, направляется по определенному руслу, дает возможность ощутить авторскую мысль, бьющуюся в поисках начала романа. Э. Зайденшнур находит и убедительно показывает последовательность черновых набросков, открывающих повествование "Войны и мира" (их оказалось 151), сложнейший процесс их дальнейшей переработки; перед нами постепенно развертывается путь, каким некогда шел Толстой в поисках "завязки, которая позволила бы сразу ввести в действие все пружины его многопланового произведения". Только безупречное знание рукописей, всех "тонкостей" работы художника (особенностей правки автографов, списков, гранок и т. д.), только глубокое проникновение в авторский замысел может позволить создать в подобного рода исследованиях убедительную систему аргументации. Кропотливые текстологические изыскания дают неожиданные "выходы" к специфическим проблемам и вопросам, занимающим толстоведение. Полемика с старой версией о возникновении первоначального замысла "Войны и мира" как семейно-бытовой хроники получает с публикацией черновых набросков начала романа такое прочное основание в конкретной форме самих этих набросков, что какие бы то ни было неясности и кривотолки становятся решительно невозможны: старый миф развеян самим автором, оставившим нам материалы своей работы над "зачином" романа, уже тогда представлявшегося ему широким историческим полотном. Многолетний труд текстолога и литературоведа завершен. Можно было бы, разумеется, поспорить относительно некоторых частных деталей, бесспорным, однако, остается одно: мы можем наконец говорить о продуманной, строго аргументированной системе черновых набросков романа, "реставрирующих" ход работы Толстого над "Войной и миром". Они воссоздают творческую обстановку начала работы над "Войной и миром" и дают в руки исследователям и читателям Толстого тот самый "посох", который не даст им блуждать "вкривь и вкось" в попытке постичь характер работы автора в первый период "знакомства" со своими героями, как это нередко приходилось делать, обращаясь к публикации рукописей "Войны и мира" в юбилейном издании Толстого (т. 13, М. 1949). По характеру исследования в едином русле с этой работой идет и статья В. А. Жданова "К истории создания "Анны Карениной". Замысел статьи как будто бы скромен: уточнить хронологию работы над двумя ранними набросками романа и восстановить их текст в той последовательности, в какой шла работа над ними. Между тем, следя за сложным переплетением этих замыслов, анализируя черновые наброски и их правку, познаешь нечто большее: привычки, манеру работы Толстого; становится словно возможным "остановить" течение творческого процесса и внимательно присмотреться к нему, попытаться понять, как формируются образы произведения, как складывается план, как вырастает, видоизме- стр. 211 -------------------------------------------------------------------------------- няясь, сюжетная линия и четко определяется композиция. Мы присутствуем при самом рождении образов, которые с трудом и исканиями вырастают в сознании Толстого людьми, "живыми до обмана". Ворох рукописей с "многоэтажными" поправками - вот родословная его героев, объясняющая поразительно ясное представление автора о каждом из своих действующих лиц. Эта незаметная постороннему взгляду черновая работа, работа "для себя" (ей так и суждено бывает в значительной своей части остаться в рукописях), становится работой "для других", для читателя, перед которым "с бесконечной сложностью всего живого" возникают образы, рожденные творческим воображением художника. Из статей, посвященных развернутому исследованию черновиков художественной прозы Толстого, привлекает внимание работа Л. Опудьской "Творческая история повести "Холстомер". Впервые проанализирована и публикуется редакция повести, относящаяся к 60-м годам, детально прослеживаются этапы авторской правки чернового варианта повести, устанавливаются хронологические рамки работы Толстого. Скрытая работа авторской мысли, связанная, по утверждению исследователя, с определенными сдвигами в миросозерцании Толстого, становится "видима" и "ощутима" в конкретных сопоставлениях текстов первой и второй (1885) редакций повести. Исследования, о которых идет речь, интересны не только тем, что они объясняют творческую историю произведений Толстого, - они дают представление читателю и о работе самого текстолога. Это лаборатория точных фактов, это поистине "ювелирный" труд, где не может быть мелочей и где в дело идет широчайший запас самых различных по своему характеру наблюдений (изучение рукописей, эпистолярного наследия художника, мемуаров и т. д.). Вместе с тем именно эти кропотливые текстологические изыскания позволяют приблизиться к пониманию вопросов, которые казались современникам Толстого вечной загадкой: как создавались образы, вызывающие столь острое ощущение реальности описываемого, каким "чудом" изображенное словом художника возникает перед нами второй природой, не менее правдивой, по словам С. Цвейга, чем сама жизнь. В рецензируемой книге "Литературного наследства" помещены также черновые наброски публицистических и литературно-критических выступлений Толстого (публикации Е. Серебровской, В. Мишина, М. Горбачевой). Это попытка проникнуть в один из слабо исследованных уголков творческой лаборатории великого художника. Опубликованные фрагменту рукописей свидетельствуют о том, что и здесь каждое его произведение, будь то религиозный трактат или статья теоретико-литературного характера, - своего рода "сгусток" пережитого им, жизненные факты и наблюдения, тщательно отобранные его творческой памятью. И здесь точно так же, как и при работе над художественной прозой, мы находим у Толстого все то же "святое недовольство" собой, когда каждая фраза не раз перекраивается, проходя чистилище суровой авторской критики, когда каждая мысль оказывается глубоко выстраданной, прежде чем в беспокойных строчках отложиться на чистый лист бумаги. Без преувеличения можно сказать, что подобного рода работы текстологов и литературоведов могут рассчи- стр. 212 -------------------------------------------------------------------------------- тывать на внимание самых широких масс читателей. Оставшись один на один с тщательно выверенными, приведенными в определенную систему черновыми материалами работы Толстого, читатель может обойтись без утомительного посредничества комментаторов: здесь факты говорят сами за себя, и, перебирая одну за другой толстовские рукописи, мы оказываемся незаметно для самих себя втянутыми в увлекательнейший процесс познания творческой работы величайшего из гениев литературы. Чрезвычайно характерен для усвоения материалов черновой работы Толстого сборник статей "Толстой-художник", вышедший в свет в Издательстве Академии наук СССР1. Прежде всего обращает на себя внимание довольно пестрая "литературная карта" исследований: помимо Москвы и Ленинграда, в сборнике представлены работы авторов из Горького, Ташкента, Винницы. Большая часть работ обращена непосредственно к анализу рукописей художественных произведений Толстого. С. Леушева занимается черновиками "Войны и мира", определяя эволюцию образа Кутузова и отдельных моментов историко-философских отступлений в романе; любопытны наблюдения В. Горной, оригинально и свежо разрабатывающей идею преемственности и новаторства в литературе; статья В. А. Жданова дает возможность внимательно проследить сложную работу Толстого над развязкой повести "Крейцерова соната"; Л. Опульская обращается к рукописям "Воскресения" выясняя своеобразие формирования специфических моментов психологического анализа толстовского романа; тщательно и кропотливо проведено исследование Г. Краснова, знакомящее читателя с историей создания образа одного из героев "Войны и мира", штабс-капитана Тушина. Широкий поток рукописей хлынул в работы исследователей, и интерес к ним, по-видимому, не только не иссякает, но, напротив, с каждым годом все больше "набирает силу", открывая широкие возможности для возникновения в будущем действительно научной, самостоятельной дисциплины - психологии литературного творчества. Поэтому резким диссонансом воспринимается выступление Н. Прянишникова о книге "Толстой-художник", с которым трудно согласиться в самой постановке вопроса2. Мы оставляем в стороне безнадежно горестное резюме автора статьи относительно достоинств сборника - труда большого коллектива исследователей; гораздо серьезнее другое. Н. Прянишникова не устраивает то обстоятельство, что исследователи не в меру часто и не всегда оправданно, по его мнению, обращаются к рукописям3. Между тем то, о чем пишет Н. Прянишников, прибегая к остроумным полемическим приемам, всего лишь невольная подмена различных по своему содержанию понятий, иллюзия, свойственная многим. Мы часто забываем, что мастерство писателя находит свое выражение прежде всего в самом процессе труда. Анализируя законченные тексты произведений, исследователи видят результаты этой работы, лишь образы, отшлифованные этим трудом, но отнюдь не сам труд, потому что он оказывает- -------------------------------------------------------------------------------- 1 "Толстой-художник", Изд. АН СССР, М. 1961, 462 стр. 2 Н. Прянишников, Об изучении мастерства Толстого, "Новый мир", 1962, N 3. 3 Сама по себе эта исследовательская тяга к черновикам представляется Н. Прянишникову, по-видимому, каким-то случайным недоразумением: кроме двух статей сборника, замечает он, "ссылки на рукописи являются лишь данью манере (!), установившейся с некоторых пор в работах по Толстому". стр. 213 -------------------------------------------------------------------------------- ся скрыт от них. Разница между литературоведами, включающими в сферу своих наблюдений рукописи, и теми, кто, рассуждая о проблеме художественного мастерства, об особенностях создания образов, ограничивается каноническим текстом, заключается, по-видимому, в том, что одни вводят читателя в творческую лабораторию художника, в то время как другие оставляют его за дверью; кроме того, один имеют дело с фактами творческого процесса, непосредственно отражающими работу автора над своим произведением, в то время как другие часто рискуют сбиться на путь субъективных оценок, где высшим критерием истины становится мера собственного вкуса. О работе писателя как определенном творческом процессе, воспринимаемом в его динамике, развитии, исследователи могут рассуждать лишь в том случае, если они имеют дело непосредственно с материалами самой этой работы, и прежде всего с рукописями, этим "овеществленным" трудом художника. Подобная манера исследования может оказать несомненную пользу в изучении самого широкого круга вопросов: художественного метода, типического, специфики стилей, эволюции жанров и т. д. В таких случаях появляется возможность уточнить некоторые положения, прибегая не только к авторским высказываниям, часто субъективно истолковываемым, или к анализу законченных образов, но и используя меру самого творческого процесса в конкретных его проявлениях. Исследователи Толстого обладают всеми возможностями, чтобы внести свою лепту в общие усилия советского литературоведения, направленные на творческое изучение лучших традиций русской и мировой классики. г. Горький стр. 214