Как мы показали выше*, в ходе переговоров 907 г. выделяются три пункта договора: восстановление "мира и дружбы" между Русью и Византией; условия об уплате Византией единовременной контрибуции в виде денег, золотых вещей, тканей и т. п., а также о выплате империей периодической дани Руси. Но это не все. В разделе, который идет после слов "И заповеда Олег", говорится и об иных условиях русско-византийского договора, выраженных в требованиях русской стороны¹ . "Да приходяче Русь слюбное емлют, елико хотячи"² - эта фраза следует в тексте после требования выплаты контрибуции и "укладов".

В историографии по поводу этого пункта договора нет разногласий. Историки отмечали, что "слюбное", или "слебное", - это содержание в Византии русских послов в соответствии с посольскими традициями, утвердившимися в Византийской империи. Но все писавшие по этому поводу говорили лишь о том, что "слюбное" - это корм. Между тем послы иностранных держав, пересекавшие византийскую границу, брались на полное бесплатное содержание империей. Им предоставлялись транспорт, продовольствие, кров; они обеспечивались провожатыми как на пути в Константинополь, так и обратно на родину. В связи с этим мы не исключаем, что под "слюбным" имелось в виду посольское содержание в широком смысле слова. Более того, греческая сторона обязывалась предоставлять послам "мовь, елико хотят", то есть возможность пользоваться банями. А когда они соберутся в обратную дорогу, которая, как известно, шла морем, то получат и "брашно", и "якори", и "ужища", и "парусы" - опять же "елико имъ надобе"³ . Этот текст, правда, помещен в договоре после слов о предоставлении месячного русским гостям, то есть купцам, ведущим зарубежную торговлю, и его можно было бы понять исключительно в связи с обеспечением всем необходимым русского купечества. Однако слова "И да творят им мовь, елико хотят. Поидучи же домовь в Русь да емлют у царя вашего на путь брашно" и т. д. по смыслу изложения могут быть отнесены как к послам, так и к гостям. Обратим внимание на слова "елико хотяче" ("сколько хотят"). Они указывают на то, что практически время пребывания русских послов в Константинополе и их содержание за счет империи не ограничивались.

Как отмечалось, традиция обмена посольскими миссиями между Византией и Русью, имевшая длительную историю и восходившая ко времени антов, а позднее - к посольству 838 - 839 гг. и переговорам 60-х годов IX в., нашла отражение и в одной из статей русско-византийского договора 911 года. Там говорится: "Да егды ходим в грекы или с куплею, или въ солбу ко цареви вашему"⁴ . Эта запись свидетельствует о прочной и длительной традиции как посольских обменов, так и русско-византийской торговли. Мы рискнули предположить, что первое соглашение о выработке статуса русских миссий в Византии, уравнение их в правах с посольствами других дружественных Византии стран восходят еще к 60-м годам IX века⁵ . Теперь же, в 907 г., это соглашение из гипотетического становится историческим фактом.

* Окончание. Начало см. "Вопросы истории", 1978, N 2.

¹ На эти условия неоднократно обращалось внимание в отечественной историографии. Наиболее полно этот вопрос раскрыт в работе: А. В. Лонгинов. Мирные договоры русских с греками, заключенные в X веке. Одесса. 1904, стр. 54 - 57.

² "Повесть временных лет" (ПВЛ). Ч. 1. М. 1950, стр. 24.

³ Там же.

⁴ Там же, стр. 27.

⁵ См. А. Н. Сахаров. "Дипломатическое признание" Древней Руси (860 г.). "Вопросы истории", 1976, N 6, стр. 59.

стр. 98

Данный пункт русско-византийского договора, как и предшествующие условия - о восстановлении "мира и дружбы", о контрибуции и о дани - "укладах", носит чисто политический характер и указывает на то, что дипломатические отношения между Византией и Русью прочно входят в русло международных традиций, в русло внешнеполитических связей Византийской империи с другими признанными ею государствами. В связи с этим вряд ли оправданными являлись попытки некоторых историков прошлого (М. В. Ломоносов, И. Н. Болтин), не прокомментированные позднее, объяснить цель русских посольств в Византию лишь взиманием с константинопольского двора установленной ежегодной дани⁶ . Не можем мы согласиться и с мнением В. Т. Пашуто, который обошел вопрос о "слюбном", а "уклады" посчитал шестимесячным довольствием русским купцам⁷ . Условие о предоставлении русским послам "слюбного" - это не случайное упоминание, а отражение определенных политических отношений между двумя государствами, соответствующее уровню организации тогдашней дипломатической службы. Русское посольство в Византию 911 г. в связи с заключением русско-византийского договора и посольство Игоря в Константинополь по поводу подписания договора 944 г. имели в Византии статус, обусловленный в основном русско-византийским договором 907 года.

Следующий сюжет договора касался торговых отношений Руси и Византии, а точнее статуса русских купцов в империи: "А иже придутъ гости да емлют месячину на 6 месяцъ хлебъ, вино, мясо, и рыбы и овощь"⁸ , а далее идет текст о предоставлении руссам возможности пользоваться баней, снаряжением на обратную дорогу. В этом пункте отражены, несомненно, требования русского купечества на предоставление ему в Византии определенного статуса. Месячина - это месячное содержание русских гостей, состоявшее, как указано в тексте, из хлеба, вина, мяса, рыбы, овощей⁹ . Весь текст является, видимо, своеобразным проектом договора, или, говоря языком XV - XVII вв., посольским "наказом", где формулировались требования русской стороны на предстоящих переговорах. В пользу подобного предположения говорит, во- первых, общая "шапка" к тексту: условия договора и о дани, и об укладах, и о "слюбном", и о гостевой месячине определяются "наказом" Олега ("заповеда Олегъ"). Во-вторых, на эти условия как на неокончательные, как на русские предложения указывает следующая за ними фраза, отмечающая, что греки согласились на это ("ияшася греци"), а затем императоры и византийские высшие чиновники, принимавшие участие в переговорах, предъявили русским свои встречные условия договора. На это первыми обратили внимание Н. М. Карамзин и С. М. Соловьев, который писал: "Император и вельможи его приняли условие только со следующими изменениями..."¹⁰ . А далее С. М. Соловьев приводит факты об ограничениях, налагаемых на русских гостей, прибывающих в Константинополь. Короткая запись летописца о том, что греки согласились на те требования, которые Олег наказал отстаивать послам, и о том, что византийская сторона выдвинула свои требования, вводят нас в обстановку самих переговоров. Составитель же летописи изложил их в определенной последовательности: сначала Олег "заповеда", потом греки "яшася", то есть согласились, а потом сами они "реста", то есть сказали. По существу, эти лаконичные записи дают типичную картину переговоров по серьезной, основополагающей проблеме. Русские войска стояли неподалеку от Константинополя, поэтому византийцы сразу же пошли на уплату контрибуции, но снизили ее сумму, согласившись на уплату ежегодной дани; признали они и определенный посольский статус русских в Византийской империи.

⁶ См. М. В. Ломоносов. Полное собрание сочинений. Т. 6. М. -Л. 1952, стр. 222; И. Н. Болтин. Примечания на историю древния и нынешния России г. Леклерка Т. I. СПБ. 1788, стр. 218.

⁷ А. П. Новосельцев, В. Т. Пашуто. Внешняя торговля Древней Руси. "История СССР", 1967, N 3, стр. 82.

⁸ ПВЛ. Ч. 1, стр. 24.

⁹ Правда, Д, А. Айналов считал, что и "слюбное", и "месячное" - это предоставление послам и гостям денежного обеспечения, кроме поставки продуктов питания (см. Д. Айналов. Очерк по истории древнерусского искусства. II: О дарах русским князьям и послам в Византии. "Известия" Отделения русского языка и словесности имп. АН (ОРЯС), т. XIII, кн. 2, 1908, стр. 302).

¹⁰ Н. М. Карамзин. История государства Российского. Т. I. СПБ. 1830, стр. 94, прим. 302; С. М. Соловьев. История России с древнейших времен Т. I. М. 1959, стр. 142.

стр. 99

Когда мы вчитываемся в условия договора, как они были изложены русской и греческой сторонами, то не можем не обратить внимание на то, что русские дипломаты в основном сформулировали требования общеполитического порядка: о мире, о контрибуции, дани, о посольском и торговом статусе для русских в Византии. Греческие же условия касались главным образом порядка пребывания русских купцов на территории империи. По существу, предусматривался такой порядок, который ставил их под контроль императорской администрации. Оговоренными условиями греки как бы вводят русскую торговую стихию в Византии в русло строгой законности, традиционных устоев, и дело здесь не только в том, что греческие власти боялись возможных конфликтов, которые могли бы вызвать русские в империи, как полагал М. А. Шангин¹¹ .

Возможно, что для русских купцов были определены более строгие условия пребывания в империи, чем для торговцев других стран. Желание обуздать эту стихию, прорвавшуюся силой на византийские рынки, находит отзвук в пунктах договора, сформулированных греческой стороной. "Аще приидуть Русь бес купли, да не взимают месячины", - говорит первый пункт греческих условий, посвященных проблемам русско-византийской торговли. Это одно ограничение для руссов: не все из них, приходящие в Византию, получают купеческую месячину, а лишь те, которые прибудут в империю для "купли", с торговыми операциями. Как это устанавливается? В данной связи мы хотим обратить внимание на следующий текст в договоре, идущий от греков: "И да испишут имена их, и тогда возмуть месячное свое, - первое от города Киева, и паки ис Чернигова и ис Переаславля, и прочий гради"¹² . Относительно параллельного места в русско-византийском договоре 944 г. В. О. Ключевский писал: "Это была предосторожность, чтобы под видом агентов киевского князя не прокрались в Царьград русские пираты". Позднее Д. А. Айналов, анализируя условия договора 907 г., также заметил что "перепись совершалась из предосторожности"¹³ . Но существовало и другое мнение. А. В. Лонгинов связал требование о переписи с получением месячного корма русскими торговцами¹⁴ .

Мы полагаем, что оба эти момента приходится учитывать, анализируя данную часть летописного текста. Византийский автор XI в. Кекавмен в своем "Стратегиконе" неоднократно говорит о случаях захвата в IX-X вв. крупных городов на Балканах, в Италии болгарами, франками, турецкими пиратами при помощи военной хитрости. Так, пираты, прибывшие к городу Димитриады на пяти судах, овладели им, сказавшись торговцами¹⁵ . Понятно, что и греки впускали русских в город лишь невооруженными и небольшими партиями. Однако условие о переписи византийскими властями русских караванов связано не с этой предосторожностью (трудно себе представить, каким образом перепись могла гарантировать город от нападения), а с общим порядком определения цели и состава торговой миссии, выяснения потребного количества корма, жилья и т. п. Кстати, о том же свидетельствует и устанавливаемый по этому договору порядок выдачи русским гостям месячины. Сначала ее получали представители Киева, затем Чернигова и Переяславля, а далее шли уже "прочий гради". Определить порядок можно было лишь при помощи переписи, о которой говорится в требованиях греческой стороны. Позднее эта практика стала обычной для средневековых государств.

С этим условием "конституирования" русских купеческих караванов по прибытии их в Византию связано и условие их прохода в город через одни ворота, без оружия, партиями по 50 человек и непременно в сопровождении "царева мужа" ("И да входят в град одними вороты со царевымъ мужемъ, без оружиа, мужь 50"). Кто же такой "царев муж"? Да не кто иной, как чиновник, приставленный для сопровождения иностранных миссий и торговых караванов, прообраз тех чинов периода централизованного Русского государства, которых называли приставами. Впервые известие о приста-

¹¹ М. А. Шангин. Два договора. "Историк-мярксист", 1941, N 2, стр. 115.

¹² ПВЛ. Ч. 1, стр. 25.

¹³ В. О. Ключевский. Сочинения. Т. 1. М. 1956, стр. 157; Д. Айналов. Указ. соч., стр. 300.

¹⁴ А. В. Лонгинов. Указ. соч., стр. 58.

¹⁵ "Советы и рассказы Кекавмена. Сочинение византийского полководца XI века". Подготовка текста, введение, перевод и комментарий Г. Г. Литаврина. М. 1972, стр. 178 - 179, 183, 187.

стр. 100

вах в применении к русской стороне встречается именно в записи под 907 г., а через четыре года, когда был заключен русско-византийский договор 911 г., специальный императорский "муж" сопровождал русских послов в их знакомстве с красотами Константинополя ("Царь... пристави к ним мужа"). "Царев муж", упоминаемый в договоре 907 г., должен был ввести русский караван в город, проследить, чтобы русские купцы входили в город без оружия. Византийский "пристав" в начале X в., возможно, осуществлял и охрану прибывавших к Константинополю русских посольских и купеческих караванов. Косвенно об этом говорит упоминание в договоре 944 г. о том, что вошедших в город русских "муж царства нашего да хранит я"¹⁶ , то есть оберегает их. Возможно, в ведомство "царева мужа" входили и другие обязанности, связанные с размещением русских торговцев в пригороде Константинополя - у монастыря св. Мамы.

Уже при выработке договора 907 г. ярко проявились мотивы озабоченности греческой стороны по поводу поведения русских миссий на территории Византии. "Да запретить князь словомъ своим приходящимъ Руси зде, да не творять пакости в селех в стране нашей", - говорится в тексте, идущем от греческой стороны. Обращаем внимание на то, что текст этот связан не только с предостережением против возможных "пакостей", устраиваемых купеческими караванами, но и, видимо, посольствами, так как речь идет об указании "приходящим Руси", то есть всем, приходящим из Руси. В Троицкой летописи вместо слов "да запретить князь словомъ своим" стоит фраза "да запретить князь посломъ своим"¹⁷ . А это значит, что составитель Троицкой летописи посчитал, что "пакости", творимые руссами на территории империи, совершали не гости, а послы. Нам думается, что автор текста недалек от истины и ограничение подобного рода могло относиться в одинаковой мере как к гостям, так и к послам, которые отнюдь не заботились о благопристойном поведении своей свиты на чужой территории. Любопытно, что идентичный текст договора 944 г. в данном случае имеет в виду послов и остальную Русь, а не княжеское слово, и, пожалуй, это лучше всего свидетельствует об ошибке здесь "Повести временных лет". Вот как читается эта фраза в русско- византийском договоре 944 г.: "Да запретить князь сломъ своимъ и приходящимъ Руси еде, да не творять бещинья в селех, ни в стране нашей"¹⁸ .

Не случайно в этой части говорится лишь о порядке, устанавливаемом для русских посланцев "в селех". Путь к Константинополю русские посольские и торговые миссии проделывали порой по суше от болгарской границы. Они проходили через населенные районы, мимо богатых, лежавших на старинном торговом пути поселений, мимо известных монастырей. Немало, видимо, самоуправства и насилий допускали хорошо вооруженные и многочисленные русские миссии на пути к византийской столице. Отражением этого и явилась упомянутая статья договора 907 года. В дальнейшем та же мысль нашла развитие и в порядке размещения русских близ монастыря св. Мамы и прохода в город.

Таким образом, весь текст, идущий от греческой стороны, поднимает вопросы поведения русских посольских и торговых миссий на территории Византии, регламентирует порядок их продвижения в этой стране, определяет условия их пребывания под Константинополем и в самой столице. В данном тексте заложены мысли, которые в дальнейшем были развиты и конкретизированы в русско-византийском договоре 911 года. Здесь же они были выражены в форме общих, принципиальных позиций, что соответствовало всему стилю договора 907 г., решавшему узловые вопросы политических и торговых отношений между двумя странами. Главным, определяющим основы взаимных торговых отношений Византии и Руси следует считать и положение об освобождении русских торговцев от "мыта" - от пошлин с продаваемых товаров ("И да творят куплю, яко же имъ надобе, не платяче мыта ни в чем же")¹⁹ . Это, естественно, явилось отражением военного давления Руси и лежит в русле тех же льгот, вырванных у Византии Олегом, что и контрибуция, и уплата империей ежегодной дани древнерусскому государству.

¹⁶ ПВЛ. Ч. 1, стр. 25, 29, 36.

¹⁷ М. Д. Приселков. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М. -Л. 1950, стр. 65.

¹⁸ ПВЛ. Ч. 1, стр. 35 - 36.

¹⁹ Там же, стр. 25.

стр. 101

Итак, изложение договора, начатое как "наказ" Олега своим послам, отправлявшимся на переговоры в Константинополь, продолжалось в виде встречных предложений византийских дипломатов и закончилось статьями согласованного договора. Б. И. Сергеевич полагал, что в летописи нигде не сказано о принятии Олегом этих греческих условий²⁰ . Однако в летописном тексте отразился как порядок выработки в русском лагере предварительных условий договора, затем ход переговоров, своеобразная дипломатическая дискуссия, так и текст согласованного договора. Несмотря на эту многослойность текста, состоявшего из наказа послам, проекта, следов окончательного договора, мы четко прослеживаем основные черты договора как единого целого. Летописец дал общее представление о нем, но передал его не как законченный и отработанный текст, а показал процесс выработки документа.

Для характеристики договора 907 г. нельзя не упомянуть и о приводимом Константином Багрянородным факте союзных действий русских и византийцев в 910 г., когда в составе войск Гимерия, отправленных против критских арабов, шел русский отряд в 700 человек²¹ . А. А. Васильев, основываясь на этом сообщении, полагал, что статья договора 911 г. о разрешении русским воинам служить в императорских войсках была вторично после 60-х годов IX в. возобновлена именно в договоре 907 г. и лишь затем письменно оформлена в договоре 911 года²² . В этой связи следует обратить внимание и на факты, приводимые А. П. Новосельцевым относительно русского похода в Прикаспий в 909 - 910 гг., направленного против Юсуфа ибн Абу-с-Саджа - наместника багдадского халифа в Азербайджане и против Саманидов - владетелей Мавераннахра, Хорасана и Табаристана, бывших вассалами халифа. По владениям этих врагов Византийской империи и направили свой удар руссы. Одновременно происходило сближение древнерусского государства с Хазарским каганатом, с которым оно заключило соглашение²³ . Все это позволяет с большой долей вероятности допустить, что во время заключения договора 907 г. было достигнуто соглашение (возможно, тайное, так как оно не нашло отражения в дошедших до нас сведениях) о союзе между Русью и Византией против общих врагов.

А. В. Лонгинов высказал интересную гипотезу, что как "заповедь" Олега, так и греческие контрпредложения были оформлены в виде письменных документов²⁴ . Но каких-либо подтверждений в пользу этого положения А. В. Лонгинов не привел. Конечно, внешне весь характер переговоров, как он изложен в летописи, особенно в тех случаях, когда дело касается русских предложений, напоминает древнюю традицию "речей", которые послы от имени своего правителя вручали правителю другой страны. Олег "заповеда", послы передали его заповедь, "глаголя", то есть говоря, греки "яшася" - согласились, затем "реста" - сказали. В этой дипломатической практике, наполненной духом живой разговорной речи, мы не ощущаем четкости письменного документа. Историки обращали внимание на своеобразие языка договора 907 г., на то, что он почти свободен от книжных славянизмов, от не свойственного русскому языку расположения слов в предложении, как это имеет место в русско- византийских договорах 911 и 944 годов²⁵ . Перед нами разговорный язык, не стиснутый рамками письменного текста, а тем более перевода, живой речевой диалог, какой обычно и использовался в древности во время посольских переговоров. Так, в договоре 911 г. говорится, что Олеговы послы, возвратившись в Киев, передали великому князю "вся речи обою царю, како сотвориша миръ, и урядъ положиша межю Грецкою землею и Рускою и клятвы не преступити ни греком ни Руси"²⁶ .

²⁰ В. И. Сергеевич. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПБ. 1910, стр. 630.

²¹ "Constantini imperatoris de ceremoniis aulae Byzantinae libri duo". "Patrologiae cursus completus. Series graeca". Par J. -P. Migne. T. 112. P. (1864, lib. II, cap. 44, p. 1211.

²² A. Vasiliev. The Second Russian Attack on Constantinople. "Dumbarton Oaks Papers", Cambridge (Mass.), 1951, N 6, p. 187; см. также М. В. Левченко. Очерки по истории русско-византийских отношений. М. 1956, стр. 111.

²³ А. П. Новосельцев. Русь и государства Кавказа и Азии. В кн.: В. Т. Пашуто. Внешняя политика Древней Руси. М. 1968, стр. 100.

²⁴ А. В. Лонгинов. Указ. соч., стр. 58.

²⁵ См., например, М. В. Левченко. Указ. соч., стр. 120.

²⁶ ПВЛ. Ч. 1, стр. 29.

стр. 102

Но речи посольств не оставались лишь пустыми звуками: во время переговоров они фиксировались письменно, о чем имеются многочисленные свидетельства. Еще от времени выработки известного греко-персидского договора 562 г., как это донес до нас Менандр, сохранились записанные речи обоих послов - греческого и персидского²⁷ . Эта практика была перенесена греками и на русско-византийские дипломатические контакты. Во время переговоров русских в Константинополе в 944 г. по поводу нового русско-византийского договора русские послы были приведены к императору Роману Лакапину, им было велено "глаголати и псати обоихъ речи на харатье", то есть речи-предложения были зафиксированы после обсуждения в виде "харатьи" - документа. В дальнейшем романовы речи были переданы русскими послами Игорю, а игоревы - греческими послами, побывавшими в Киеве, - Роману. Через посольские речи вел переговоры в 971 г. с Иоанном Цимисхием Святослав. Речи Святослава, переданные Иоанну через русских послов, император повелел также писать "на харатью". То, что говорили русские, вылилось в договор- обязательство 971 года²⁸ . Эта практика напоминает ту, что применялась во время переговоров императора Романа Лакапина с болгарским царем Симеоном после окончания болгаро-византийской войны (в начале 20-х годов X в.). Речи Романа к Симеону были записаны писцами²⁹ и явились основой заключения мира.

Прав был Д. С. Лихачев, писавший о том, что на Руси задолго до зарождения письменности появилась практика дипломатических переговоров "через устные передачи послов"³⁰ , и нам представляется, что содержание и форма переговоров послов Олега в Константинополе прекрасно отражают эту практику. Самоё же ее Русь получила из седой древности в виде старинных дипломатических обычаев. И в Древней Греции, и в Риме, и в сопредельных с ними странах в течение долгих столетий широко использовался порядок посольских "речей", при помощи которых дипломатические представители точно передавали поручения своих монархов или правительств, о чем сообщали в своих сочинениях Геродот, Тацит, Саллюстий и другие древние авторы. Позднее в Риме и Византии подобная практика уступила место письменным инструкциям, которые имели с собой послы (как в дальнейшем в централизованном Русском государстве, Речи Посполитой, Германской империи и других государствах средневековья), а также официальным письменным обращениям монархов и правительств друг к другу. Но наряду с этим в раннем средневековье, в частности на Руси, как показал Д. С. Лихачев, долго еще сохранялся древний дипломатический обычай передачи устных посольских речей.

К тому времени, когда русские послы явились в Константинополь, византийская дипломатия уже имела детально разработанную систему ведения посольских переговоров, оформления письменных договоров³¹ , записывания посольских речей, и в данном случае греки, видимо, согласились на ту форму переговоров и самого договора, сформулированного в посольских речах, которой владели русские. И не случайно позднее в русско-византийском договоре 911 г. было подчеркнуто, что "любовь", существовавшую в течение долгих лет между Русью и "хрестьяны", решено было закрепить "писанием и клятвою твердою", "не точью просто словесемъ". Сопоставление приведенных фактов о переговорах 907 г. с этой фразой договора 911 г., нам думается, весьма недвусмысленно подтверждает "речевой" характер переговоров и договора 907 г., что и нашло отражение в стиле самой летописной записи и в характере изложения статей

²⁷ "Fragmenta Historicorum Graecorum" (FHG). Parisiis. Editore Ambrosio Firmin Didot. Vol. IV, pp. 206 - 208.

²⁸ ПВЛ. Ч. 1, стр. 34, 39, 45, 51 - 52.

²⁹ "Хроника Георгия Амартола". В кн.: В. М. Истрин. Книги временьныя и образныя Георгия Мниха. "Хроника" Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. Текст, исследования и словарь. Птгр. 1920, стр. 558.

³⁰ Д. С. Лихачев. Русский посольский обычай XI-XIII вв. "Исторические записки", т. 18, 1946, стр. 42.

³¹ D. Obolеnsky. The Principles and Methods of Byzantine Diplomacy. "Xlle Congres International d'Etudes Byzantines, Ochride, 1961". Rapport II. Belgrad- Ochride. 1961; D. A. Miller. Byzantine Treaties and Treaty-Making 500 - 1025. "Byzantinoslavica". T. XXXII. 1971, p. 67. В частности, Феофан сообщает, что в 765 г. между Византией и Болгарией был заключен мир и "обе стороны дали друг другу письменные на это обязательства" ("Летопись византийца Феофана". М. 1884, стр. 327).

стр. 103

договора. То были требования русских и встречные предложения греческой стороны, как они отложились в ходе обсуждения условий мирного договора.

В то же время мы не можем не обратить внимание на одну существенную деталь: предложения русской и греческой сторон отложились также в форме статей письменного договора. Действительно, текст летописи от слов "Аще приидуть Русь бес купли" и далее до конца текста договора являются не речевым, а письменным, статейным отражением заключенного соглашения. Этот кусок текста выпадает из общего ряда живой разговорной речи. Он является частью какого-то документа. Но какого? А. А. Шахматов и другие историки полагали, что именно эта часть текста, отнесенного к 907 г., представляет собой отрывок договора 911 года. И. И. Срезневский, задолго до А. А. Шахматова обративший внимание на необычность стиля этой части изложения и ее схожесть с документальной основой, высказал мысль, что в данном случае мы имеем дело с отрывком "особенной грамоты" и что договор 907 г. был таким же писаным договором, как и соглашения 911, 944, 971 годов. Он полагал, что и заключительная часть договора 907 г. имела такое же окончание, как и в других договорах, о чем говорит указание на "роту", - клятву на оружии; и начинался договор 907 г. теми же словами, что и другие договоры: "Равно другаго свещанья" и т. п.³² . А. В. Лонгинов также считал договор 907 г. письменным договором.

В связи с этим спором мы хотим обратить внимание на полную идентичность этой части договора 907 г. и одной из статей договора 944 г., посвященной статусу русских послов и гостей в Византии.

Как видим, статья договора 944 г. в данной части почти дословно повторяет текст соглашения 907 года. Но возможно ли, чтобы в течение почти 40 лет устная традиция сохранила текст этой важнейшей части соглашения 907 г. почти без изменения с тем, чтобы включить его при возникшей необходимости в новый договор? Нам думается, что это исключено. К тому же сохранен не только смысл статьи, но и ее "бюрократический", документальный стиль, отличный от повествовательного летописного. Несомненно, создатели договора 944 г. имели перед собой письменный текст более ранней статьи, которая в своей основной части, утратив пункт о праве Руси на беспошлинную торговлю, вошла в состав договора 944 года.

Но в такой же степени в качестве письменного текста можно воспринять и еще один летописный отрывок, помеченный 907 г., - это статью, идущую от русской стороны: "Да приходяче Русь слюбное емлют, елико хотячи". И далее по тексту до слов "и яшася греци", на что до сих пор не было обращено внимание. По своему стилю и эта статья также выпадает из общего речевого повествовательного склада всей записи; она, так же как и предложения, идущие от греков, напоминает статьи писаного договора 911 года. Интересно, что в договоре 944 г. сохранился след и этой статьи, но не в столь чистом виде, как в случае, только что описанном. В договоре 944 г. говорится:

³² И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. III. СПБ. 1903, стр. 314.

³³ ПВЛ. Ч. 1, стр. 25.

³⁴ Там же, стр. 35 - 36.

стр. 104

"А великий князь руский и боляре его да посылають въ Греки къ великимъ царемъ гречьскимъ корабли, елико хотять, со слы и с гостьми, яко же имъ уставлено есть"³⁵ . Прямая ссылка на текст, содержащий русские предложения! Тот же смысл, тот же речевой оборот "Да посылають... елико хотят", а по поводу остального просто сказано: "Яко же имъ уставлено есть". Таким образом, складывается удивительная, но закономерная картина: все общеполитические статьи - мир, контрибуция, дань переданы в пересказе, все статьи конкретного порядка (как политические, так и экономические) переданы в виде писаных документальных отрывков. И именно они нашли прямое отражение в последующем договоре 944 года.

Любопытно, что и в первом, идущем от Руси предположительно письменном отрывке точно так же допущена путаница с местоимениями, как и в договоре 911 года. В тексте 907 г, говорится: "И да творят им (то есть русским. - А. С.) мовь, елико хотят", а далее: "Да емлют у царя вашего на путь брашно...". Мы видим, что в данном случае Русь говорит о себе "им" вместо "нам", а в другом, напротив, точно говорит об императоре: "царя вашего". В отрывке, идущем от греков, такой путаницы нет. Уже одно это наблюдение, во-первых, может нас убедить в том, что мы имеем дело с занесенной в летопись какой-то письменной статьей; во-вторых, этот факт способен заметно поколебать версию о самостоятельности договора 907 г. и подтвердить версию А. А. Шахматова о переносе в договор 907 г. статей из договора 911 года.

Однако мы хотим взглянуть на эти тексты с точки зрения именно переговоров, речей, когда стороны излагали соображения по той или иной статье, а их выступления писцы записывали с тем, чтобы позднее на основе этих письменных документов составить единый проект договора. Данные тексты могли быть отрывками таких записанных речей, оказавшихся в руках летописца. В пользу такого предположения говорит и то, что в письменные тексты внесены пункты, свидетельствующие о конкретных обязательствах сторон: определено время уплаты месячины, ее содержание, дано перечисление предметов, которыми греки должны снабжать руссов на обратную дорогу, точно установлен порядок пребывания руссов в Константинополе. В двух этих отрывках, как в диалоге, отражены предложения сначала русской, а затем греческой сторон. Переговоры оказались как бы перенесенными на пергамент. И если бы перед нами был искусственный перенос статей 911 г. в договор 907 г., то каким образом летописец выбрал именно эти отрывки, представляющие собой своеобразный диалог: в ответ на предложения русских о посольском и купеческом статусе греки выдвинули встречные требования.

Следует иметь в виду и еще один возможный вариант появления этих отрывков в летописном тексте: не исключено, что перед нами следы императорского хрисовула, то есть указа византийских императоров, подтверждавших от своего имени те привилегии, на которые соглашалась греческая сторона в ходе переговоров³⁶ . На это, в частности, указывает и текст договора 944 г., где трижды повторяется фраза: "Яко же имъ уставлено есть". Но и в этом случае хрисовул в конечном счете отражал ход переговоров, закрепленных в данном императорском документе³⁷ . В пользу того, что перед нами след хрисовула, говорит и отражение в сохранившихся текстах лишь обязательств Византии, как это и было примято в подобных императорских документах. Здесь нет статей, отражающих обязательства обеих сторон, или так называемого русского "ряда", хотя в ходе переговоров, как видим, и та и другая стороны выдвигали свои предложения. Однако в окончательном виде договор, возможно, получил форму хрисовула - привилегии, дарованной от имени византийских императоров древнерусскому государству. Так практиковалось в Византии по отношению к государствам и правителям, которых греки ставили по рангу значительно ниже своей "великой империи".

³⁵ Там же, стр. 35.

³⁶ С. Neumann. Uber die urkundlichen Quellen zur Geschichte der byzantinisch-venetianischen Beziehungen vornehmlich in Zeitaltern der Komnenen. "Byzantinische Zeitschrift", Bd. I. 1892, S. 368 - 369; F. Dolger, J. Karayannopulos. Byzantinische Urkundenlehre. Munchen. 1968, S. 95 - 104, 117.

³⁷ И. Свенцицкий считал, что слова летописи "и послеть царство наше, и да испишут имена их" являются признаком того, что документ вышел из императорской канцелярии (см. И. Свенцицкий. Питтаня про автентичність договоров Pyci з греками в X віці. "Ученые записки" Львовского университета. Вопросы славянского языкознания. Т. IX, кн. 2, 1949, стр. 108).

стр. 105

Традиционная путаница с притяжательными местоимениями в дошедших до нас письменных отрывках договора 907 г. может служить косвенным подтверждением не только практики записывания речей во время посольских переговоров, по и перевода хрисовула на русский язык, что также соответствовало правилам императорской канцелярии. Правда, допуская такую возможность, мы должны будем выяснить, имелись ли в начале X в. прецеденты подобного рода в отношениях Византии с другими государствами. Исследователи отвечают на этот вопрос совершенно определенно: первый договор в виде хрисовула был выдан византийским императором Венеции лишь в 992 году³⁸ . А это значит, что если мы согласимся с фактом заключения в 907 г. русско-византийского договора в форме хрисовула, то вынуждены будем признать, что первым на этот путь в отношениях с Византией вступило древнерусское государство. И в любом случае - след ли это хрисовула, посольских речей, "заповеди" - мы имеем дело с дипломатическими переговорами по широкому кругу межгосударственных проблем, завершившихся заключением общеполитического русско-византийского соглашения³⁹ .

Создается впечатление, что вопросы о мире, контрибуции, дани существуют в договоре 907 г, как бы отдельно от сохранившихся писаных статей. До нас дошел договор, где эти вопросы действительно оказались выделенными отдельным документом в ходе общего мирного соглашения, - это греко- персидский договор 562 года. Стороны обменялись особыми утвержденными грамотами о мире (сакрами), включавшими и вопрос о ежегодной дани Византии персам. Кроме того, был составлен и подписан договор, состоящий из 13 статей, охватывающих область конкретных отношений между двумя государствами⁴⁰ . Не столкнулись ли мы и в случае с заключением соглашения 907 г. с чем-то подобным?

Можно высказать и еще одно предположение: между устным политическим соглашением 860 г. и цельным письменным документом 911 г. существовала переходная ступень, когда и греки, и русские использовали изученные и освоенные ими приемы оформления международных договоров. Договор 907 г. мог быть комбинированным, с одной стороны, "варварским" устным, клятвенным соглашением относительно "мира и любви", уплаты контрибуции, дани (то есть относительно тех переменчивых пунктов - контрибуция, дань, которые греки избегали заносить в развернутые дипломатические документы), с другой - он мог быть дополнен императорским хрисовулом относительно конкретных привилегий, дарованных руссам, как это было принято в византийской дипломатии в течение долгих веков⁴¹ .

Несколько слов о переводчиках. Без них невозможно представить себе русско- византийские переговоры по столь масштабным вопросам. Правда, не исключено, что Олеговы послы - варяжские воины, как в прошлом и русские "шведы" посольства 838 - 839 гг., сами говорили по-гречески. Однако некоторые данные летописи дают основание считать, что функции переводчиков во время дипломатических переговоров были хорошо известны на Руси. Прежде всего здесь следует напомнить фразу летописного текста о тиверцах, которые "яже суть толковины"⁴² , при перечислении всех племен "великой Скуфи", принявших участие в походе 907 года. Это известие вызвало у историков разноречивые мнения. Г. М. Барац яростно отрицал версию о том, что

³⁸ С. Neumann. Op. cit., S. 368; F. Dolger, J. Karayannopulos Op cit., S. 95.

³⁹ Если перед нами след хрисовула, то это отнюдь не противоречит фразе договора 911 г., говорящей, что он оформляется "не точью просто словесемъ, и писанием", так как хрисовул был именно императорской привилегией, а не. двусторонним равноправным договором, и в этом смысле договор 911 г. был действительно первым писаным русско-византийским соглашением.

⁴⁰ FHG. Vol. IV, pp. 203 - 209, 212 - 213. Хотя Ю. Кулаковский, излагая историю заключения договора 562 г., вопрос об этой отдельной грамоте обошел молчанием (Ю. Кулаковский. История Византии. Т. II. Киев. 1912, стр. 205), А. В. Лонгинов, а позднее 3. В. Удальцова, напротив, отметили в соответствии с данными Менандра факт создания такой грамоты (см. 3. В. Удальцова. Идейно- политическая борьба в ранней Византии (по данным историков IV-VII вв.). М. 1974, стр. 266).

⁴¹ См. об этом подробнее: А. Димитриу. К вопросу о договорах русских с греками. "Византийский временник". Т. II. СПБ. 1895, стр. 533 сл.; С. М. Каштанов. О процедуре заключения договоров между Византией и Русью в X в. "Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе". М. 1972, стр. 210 - 211.

⁴² ПВЛ. Ч. 1, стр. 23.

стр. 106

"толковины" - это переводчики, и выдвинул свою версию об ошибке переписчиков. М. Н. Тихомиров полагал, что "толковины" - это переводчики, толмачи, и это слово относится не только к тиверцам, но и к уличам, племенам южным, пограничным с владениями балканских славян, Византии⁴³ . Д. С. Лихачев утверждал, что тиверцы - жители пограничных с Византией районов - были переводчиками, однако значение слова "толковины" в точности неизвестно; но, сравнив его смысл в летописи и в "Слове о полку Игореве", предположил: "По-видимому, слово "толковин" связано со словом "толковать", объяснять, переводить"⁴⁴ . "Очерки истории СССР" дают еще одну версию этого слова-"союзники"⁴⁵ . Подобный вывод делается на основании того факта, что тиверцы во время похода Игоря на Византию в 944 г. шли в составе его войска. При этом авторы "Очерков" не обратили внимания на то обстоятельство, что и при описании похода 907 г. тиверцы упомянуты в качестве союзников Олега, и все же летописец посчитал возможным дать им дополнительную характеристику, назвав их толковинами, что, естественно, откосится не ко всему племени, а лишь указывает на специфический и распространенный род занятия его представителей. Существует еще одно косвенное свидетельство использования переводчиков во время переговоров в 907 г. - речь идет об упоминании в ходе начального этапа переговоров святого Дмитрия Солунского. Он был чрезвычайно популярен не только в Византии, но и у болгар, южных русских племен⁴⁶ . В данном случае возможно предположить и другое: введение в сцену переговоров образа святого Дмитрия может означать болгарское или южнорусское происхождение переводчиков, которые передавали речи и Олеговых послов, и греческих вельмож.

Договор в соответствии с тогдашними международными традициями был завершен встречей Олега с византийскими императорами Львом и Александром. Императоры "роте заходишне межы собою, целовавше сами крестъ". А Олег "и мужи его" "по Рускому закону" клялись своим оружием и своими богами - Перуном, Волосом. Это и было утверждением мира. Переговоры нашли в этой традиционной дипломатической процедуре свое логическое завершение. Они закончились так же, как и мирные переговоры правителей других государств с Византией в VI-IX и X веках. Прямые аналогии такому окончанию переговоров мы имеем в хрониках Феофана, Георгия Амартола, рассказывающих о болгаро-византийских войнах, о переговорах Крума с императором Михаилом и позднее - послов Симеона Болгарского, да и самого болгарского царя с византийскими вельможами и императорами. Так, во время болгаро-византийской войны в начале 20-х годов X в. император Роман Лакапин сам явился на встречу с Симеоном, который его "искаше видети", и "целовав же дроуг дроуга", они "о мире словеса подвигоста"⁴⁷ . Достигнутые соглашения скреплялись клятвами сторон. Обычно болгары, как и русские, клялись на оружии⁴⁸ . Этот старинный славянский обычай давно уже отмечен в историографии. В дальнейшем мы увидим, что практика утверждения мирного договора, которую продемонстрировал Олег и которая опиралась на древнюю славянскую традицию, еще не раз подтвердится в языческой Руси. Так же утверждался с русской стороны русско-византийский договор 911 г., а позднее и договор 944 года. Таким образом, договор 907 г. явился первым известным

⁴³ Г. М. Барац. Критико-сравнительный анализ договоров Руси с Византией. Киев. 1910, стр. 7; М. Н. Тихомиров. Исторические связи русского народа с южными славянами с древнейших времен до половины XVII в. "Славянский сборник". М. 1947, стр. 133.

⁴⁴ ПВЛ. Ч. 2. М. -Л. 1950. Комментарий, стр. 263.

⁴⁵ "Очерки истории СССР. Период феодализма. IX-XIII вв.". Часть первая. М. 1953, стр. 82.

⁴⁶ Ю. К. Бегунов. Греко-славянская традиция почитания Дмитрия Солунского и русский духовный стих о нем. "Byzantinoslavica", Praha, t. XXXVI, 1975, fasc. 2.

⁴⁷ "Летопись византийца Феофана", стр. 370; "Хроника Георгия Амартола", стр. 557 - 558.

⁴⁸ См. В. Н. Златарский. Клятва у языческих болгар. "Сборник статей, посвященных почитателями академику и заслуженному профессору В. И. Ламанскому по случаю пятидесятилетия его ученой деятельности". Ч. 1. СПБ. 1907; см. также "История Болгарии" Т. I. М. 1954, стр. 64; М. Н. Тихомиров. Исторические связи русского народа с южными славянами с древнейших времен до половины XVII в., стр. 137 - 138; см. также последнюю редакцию этой статьи: М. Н. Тихомиров. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М. 1969, стр. 167 - 108.

стр. 107

нам дипломатическим соглашением в истории русской внешней политики, утвержденным по всем дипломатическим канонам своего времени.

В связи со всем сказанным перед нами четко выявляется вполне сложившийся, цельный общеполитический договор между Русью и Византией, который в своих принципиальных направлениях напоминает такие же общеполитические соглашения "мира и дружбы" или "мира и любви", нередко заключаемые Византийской империей с окружавшими ее "варварскими" государствами, и который Русь впервые заключила с Византией после похода 860 года. Договор 907 г. отразил основные моменты соглашений такого рода между Византией и другими "варварскими" государствами: вопросы о восстановлении мирных отношений между Русью и Византией, которые были решены как во время предварительных переговоров в стане Олега, так и последующих переговоров в Константинополе; о контрибуции; об уплате Византией ежегодной дани; о регулировании между двумя странами политических отношений, подразумевавшем периодические посольские обмены, статус русских послов в Византии; о торговых отношениях между странами, включавших статус торговых русских миссий на территории империи и непосредственно в Константинополе и условие о беспошлинной русской торговле в Византии. Не исключено, что в этом же договоре присутствовал и пункт о союзных обязательствах Руси по отношению к Византии, который обычно бывал тесно увязан с вопросом об уплате Византией дани "варварам" и который и Византия, и Русь не желали широко оглашать.

Так, через 47 лет после нападения 860 г. Русь вторично вырвала у Византии общеполитическое соглашение - типичный договор "мира и дружбы" с империей. И если в 60-е годы IX в. такой договор явился своеобразным политическим признанием древней Руси тогдашней мировой державой, то 40 с лишним лет спустя древняя Русь заставила Византию не только вернуться к исходным позициям 60-х годов IX в., но и вынудила ее к более серьезным уступкам.

С этих позиций мы могли бы спросить сторонников точки зрения об искусственно разорванном единстве договоров 907 и 911 гг., о том, что статьи договора 907 г. составляли лишь часть договора 911 г., - как могло случиться, что древний автор так тонко и умело выделил из договора 911 г. лишь статьи общеполитического порядка, которые являют собой содержание стереотипного "варварского" договора о мире с Византией? Как случилось, что он сумел обозначить также именно те конкретные статьи соглашения (шедшие от русской и греческой сторон), которые испокон веков определяли характер отношений двух государств и вокруг которых разгорелась военная гроза еще в 860 г., завершившаяся обсуждением некоторых из этих же статей через несколько лет русским посольством в Константинополе? А ведь если встать на точку зрения скептиков, то придется признать, что некий очень опытный фальсификатор, изучив огромный предшествующий материал, типичные договоры других стран с Византией и требования самой Руси в 860 г. на основании договора 911 г., создал новый цельный документ, четкий и ясный русско-византийский общеполитический договор 907 года. Но при этом он почему-то не взял из договора 911 г. готовых формулированных статей по принципиальнейшим вопросам, а преподнес сведения о соглашении 907 г. в довольно странной манере, изложив отрывочные проекты русской и греческой сторон в виде диалога, сформулированных статей о политическом и торговом статусе русских купцов в Византии.

Нам представляется, что подлинный талант летописца состоял в том, что он на основе имевшихся у него скудных материалов о походе Руси на Константинополь в 907 г., на основе дошедших до него переложения речей русских и византийских послов либо каких-то неведомых нам письменных документов и, конечно, устных известий сумел в простой, ясной форме воссоздать и живую картину переговоров и донес до нас сами сюжеты второго русско-византийского договора.

А теперь несколько слов по поводу главного аргумента скептиков - о том, что из договора 911 г. были изъяты все те места, которые отразились в договоре 907 г. и которых нет в договоре 911 года. Аргумент этот полностью несостоятелен. Во-первых, договор 911 г. отразил центральную идею "мира и дружбы", которая лежит в основе и договора 907 года. В 907 г. "почаша греци мира просити, дабы не воевал (Олег. - А. С.) Грецкие земли". "Миръ сотвориста", "утвердиша миръ", говорится и в заключении текста о ходе переговоров в 907 году. В 911 г. эта идея была повторена:

стр. 108

"Удержание" и "извещение" "бывшей любви" декларируется в преамбуле договора 911 года. "Суть яко понеже мы ся имали о божьи вере и о любви, главы таковыа", - читаем в тексте, идущем за преамбулой. Это означает, что весь последующий текст договора его авторы рассматривают сквозь призму "мира и любви". "Да умиримся с вами, грекы, да любим друг друга от всеа душа и изволениа", - извещает первая статья договора. Таким образом, идея "мира и дружбы", лежавшая в основе всех крупных общеполитических соглашений, нашла яркое и четко сформулированное отражение уже в первых строках договора 911 года. И в рассказе "Повести временных лет" о событиях 911 г., о возвращении русских послов из Константинополя в Киев уже после заключения договора 911 г. говорится: "И поведаша вся речи обою царю, како сотвориша миръ, и урядъ иоложиша"⁴⁹ . Здесь вновь на передний план выступает идея общеполитического соглашения, "мира", которая пронизывала договоры 907 и 911 годов.

В договоре 911 г. нашла отражение и другая кардинальная идея договора 907 г. - о регламентации поведения русских, приходящих в Византию. В договоре 907 г. говорится о том, что руссы не должны творить "пакости в селех". Договор 911 г. эту идею развивает и конкретизирует в разделе "аже ся ключит проказа, урядимъ", то есть если случится какое-либо злодеяние, то стороны договорятся по этому поводу следующим образом, а далее идет серия конкретных статей относительно этих возможных "проказ". В договоре 907 г. эта идея носит общеполитический, принципиальный характер, а в договоре 911 г. она получает конкретное развитие, хотя исходная точка и в том и в другом случае одинакова. Слова договора 911 г. "да егды ходим в Грекы или с куплею, или в солбу ко цареви вашему" ясно указывают на то, что и сюжет о посольских и торговых обменах знаком авторам договора 911 г., однако говорят они и о том, что в договоре 911 г. ранее не было речи ни о посольских, ни о торговых миссиях. Данная статья договора как бы заново раскрывает здесь сюжет, который столь подробно изложен в договоре 907 года. Наконец, обе статьи о полоняниках являются определенным дополнением рассказа о событиях 907 г., когда пленные стали лишь объектом действия воюющих сторон и прежде всего, конечно, напавшей Руси, но не попали еще в сферу правового межгосударственного регулирования.

Не исключено, что в испорченном тексте, открывающемся разделом "О взимающих куплю Руси", могли ранее быть представлены какие-то конкретные статьи, касающиеся порядка русской торговли в Византии. Однако считать, как это сделали А. А. Шахматов и ряд других поддержавших его в этом вопросе ученых, что текст следует читать по-иному - "О взимающих месячину и творящих куплю Руси" - и что именно в этом месте должен был находиться текст, идущий в договоре 907 г. от греческой стороны, не представляется возможным⁵⁰ . Во-первых, русские не взимали в Византии месячину, а им ее предоставляли, а во-вторых, суть договора 907 г., в том числе и данной статьи, не столько торговая, сколько политическая. Да и указания Троицкой летописи и позднейшие цитирования данной статьи в договоре 944 г. свидетельствуют о том, что речь идет как о купцах, так и о послах, и об общеполитическом характере этой статьи. Упоминание о послах под рубрикой "О взимающих куплю Руси" представляется маловероятным. Данная статья договора 907 г., по существу, лишь одна из сторон общеполитического соглашения древней Руси с Византией, и ее присутствие среди конкретных статей договора 911 г. представляется неправомерным.

Об общности двух договоров говорит и заключительная часть договора 911 года. Здесь трижды проводится узловая идея "мира и любви", лежавшая в основе договоров как 907 г., так и 911 года. Это можно видеть в словах об утверждении "бывшего мира", затем - в клятве не преступить "уставленых главъ мира и любви" и утвердить "бывающаго мира". Конечно, можно предположить, что во всех этих случаях договор 911 г. лишь содержал те прокламации "мира и любви", которые в дальнейшем летописец вынес "за скобки" и на основании которых создал свою версию договора 907 года. Однако версия "мира и любви" в договоре 907 г. имеет свою закономерность: она тесно связана с решением других общегосударственных вопросов - обязанностью Византии уплачивать дань руссам, вопросом о посольских и купеческих обменах. В дого-

⁴⁹ ПВЛ. Ч. 1, стр. 28.

⁵⁰ А. А. Зимин, комментируя эту статью, заметил, что не исключено на месте пропуска существование текста, близкого к ст. 2 договора 944 г. ("Памятники русского права". Вып. 1 М. 1952. стр. 23).

стр. 109

воре же 911 г. эта идея также присутствует, только здесь она связана с конкретными статьями. Поэтому неясно, какой текст мог быть изъят из договора 911 г., поскольку все его части тесно связаны друг с другом, как и части договора 907 года. А если уж говорить об искусственном воссоздании договора 907 г., то так же подробно, видимо, следует сказать и о полной переработке договора 911 г., после которой он приобрел ноль законченный вид. Наконец, оба договора завершаются утверждением их и русской, и греческой сторонами.

Ученые, писавшие о переносе летописцем ряда статей из договора 911 г. в договор 907 г., подчеркивали, что ссылки договора 944 г. приходятся на эти вынесенные статьи. Наиболее четко эту мысль выразил А. А. Шахматов⁵¹ . Собственно этот факт и являлся одним из основных аргументов неисторичности договора 907 года. Но А. А. Шахматов и другие исследователи не обратили внимания на то, что договор 944 г. не только благосклонно дарит своим вниманием договор 907 г., но ссылается и на соглашение 911 года. Это относится к статье договора 944 г. "Аще ускочет челядинъ от Руси". Еще в договоре 911 г. в особой статье было записано, что если будет украден русский челядин, или он убежит, или будет насильно продан, а затем русские пожалуются по этому поводу, то он должен быть возвращен на Русь; потерянного челядина также следует возвращать через суд. Об этом же говорит и статья договора 944 г.: русские могут вернуть бежавшего челядина; если же он не будет обнаружен, то за него греки обязаны будут отдать по заявлению русской стороны "цену свою", "яко же уставлено есть преже, 2 паволоце за челядинъ"⁵² . Слова "яко же уставлено есть преже" непосредственно относятся к соответствующей статье договора 911 г. и к сложившейся на ее основе практике. И оказывается, что некоторые статьи составитель "Повести временных лет" вынес за рамки договора 911 г. и сотворил на их основе соглашение 907 г., а с другими это сделать "позабыл". Авторы же договора 944 г. не обратили внимания на эту "забывчивость" и сослались на статьи как одного, так и другого договора. Этот факт, нам думается, может говорить только об одном - о реальности договоров 907 и 911 г. и о внимательном изучении авторами договора 944 г. предшествующих русско-византийских соглашений, о чем свидетельствуют ссылки на оба эти соглашения.

Исследователей смутила разница в четыре года между договорами 907 и 911 гг. (А. А. Шахматов, Д. С. Лихачев, А. Г. Кузьмин и другие). Они обратили внимание на то, что сведения о походе 907 г. могли быть летописцем вычислены на основании помещенного в летописи народного предания о гибели Олега на пятый год после возвращения в Киев из похода на Византию ("И пришедшу ему Киеву и прибывыпю 4 лета, на пятое лето помяну конь")⁵³ . Говорилось и о том, что между 907 и 911 гг. в летописи не помечено никаких событий, что сам текст якобы разорван искусственной вставкой - историей выработки договора 907 года. Между тем совершенно неясно, почему вычисленная летописцем, пусть и на основании "народного предания", дата 907 г. является нереальной. В пользу ее достоверности говорит еще и тот факт, что цикл в три-четыре года между военными действиями и заключением мирного договора считается обычным. Так, во время событий 60~х годов IX в. между нападением Руси на Константинополь, заключением мира у его стен и между последующим русским посольством в византийскую столицу для выработки договора "мира и дружбы" (860 г.) прошло несколько лет. Между походом на Византию Владимира Ярославича (1043 г.) и заключением последнего известного нам русско-византийского договора (1046 г.) интервал также составляет три года. Можно было бы привести и другие примеры, когда после заключения перемирия или договора "мира и любви" проходило несколько лет, прежде чем вырабатывались развернутые конкретные соглашения.

Не выдерживает критики и точка зрения, что судьбу договора 907 г. определил поход 911 года. Судьбу договора 907 г. определил в действительности поход, ему предшествующий. Договор 907 г. политически вырос из событий, разыгравшихся под стенами Константинополя. Он детище успехов русского оружия. О походе же 911 г.

⁵¹ А. А. Шахматов. Несколько замечаний о договорах с греками Олега и Игоря. "Записки неофилологического общества". Вып. VIII. Птгр. 1915, стр. 398.

⁵² ПВЛ. Ч. 1, стр. 28, 36.

⁵³ Там же, стр. 29.

стр. 110

в источниках нет не только никаких сведений, но и сам он, пусть и сокрытый для всех, кроме его сторонников, в исторических условиях 907 - 911 гг. представляется бессмысленным. Зачем нужен второй военный поход, если Русь добилась общеполитического соглашения, которое давало все, на что могла претендовать в отношении Византии "варварская" держава, - мир, контрибуцию, дань, выгодный статус для посольских и торговых миссий, беспошлинную торговлю.

Не правы и те историки, которые толковали о том, что поскольку есть два договора, то должны быть и два похода. А если был один поход, то и договор должен быть один (А. А. Шахматов, А. Е. Пресняков, С. В. Бахрушин, С. П. Обнорский, И. Сорлен). Формальное отношение к делу может подсказать именно такое решение, но суть как раз и заключается в том, что весь ход исторических событий опровергает такое решение. Паузы в три-четыре года между полевым перемирием и окончательным миром, между двумя мирными договорами (при отсутствии военных действий), где более позднее соглашение либо дополняет, либо подтверждает ранний договор, неоднократно встречаются в истории дипломатических отношений Византии с соседними странами. Напомним события VI в.: длительную войну Византии с Персией. В 558 г. военные действия были приостановлены, состоялось перемирие "до точнейшего рассмотрения спора", а поскольку мир был, как пишет византийский историк Менандр, "половинчатым", в Персию в 561 г. было направлено посольство Петра Магистра для того, чтобы заключить полный мир и "прийти к совершенному покою". Никаких военных действий между договором 558 г. и договором 562 г. не последовало. Мир 562 г. в деталях определил политические и экономические отношения между двумя государствами⁵⁴ . В 574 г. греки направили в Персию посольство, которое заключило мир на три года. Было решено, что в течение этих лет стороны окончательно договорятся по спорным вопросам и выработают долгосрочное соглашение. Переговоры состоялись, но не дали желаемого результата. В 617 г. Византия заключила с Аварским каганатом мирный договор, но авары предложили провести позднее переговоры лично между каганом и императором Ираклием по поводу взаимоотношения двух государств. Мирные переговоры с арабами также должны были начаться по истечении 11 месяцев после заключения предварительного мира 641 года. В 762 г. аварскому кагану Байану было послано письмо из Константинополя с согласием на встречу с ним императора Константина V для переговоров о мире, хотя состояние мира между двумя странами было установлено ранее⁵⁵ . И позднее в отношениях с болгарами, арабами, уграми не сразу достигались необходимые дипломатические результаты, велись длительные переговоры, после одних мирных соглашений заключались другие. Попытки заключить договоры о мире и союзе с державой франков византийские императоры предпринимали неоднократно при отсутствии каких-либо военных действий между Франкским королевством (позднее империей) и Византией в VIII-IX веках⁵⁶ .

И в случае русско-византийского конфликта начала X в. события в известной мере повторились: поход был один, а договоров было два - один общеполитический, регулирующий принципиальные отношения между государствами, а другой также межгосударственный, но более конкретный, основывающийся уже на положениях первого соглашения. Первый договор был тем, что в старину называли договором "мира и дружбы", второй - также политическим соглашением, но включающим конкретные статьи в рамках этого "мира".

Не можем мы согласиться и с теми, кто определял договор 907 г, как прелиминарный мир. Во-первых, ему самому предшествовала предварительная договоренность под стенами Константинополя о прекращении военных действий и отходе русской рати от города, что указывает на его вполне самостоятельный характер. Во-вто-

⁵⁴ FHG. Vol. IV, pp. 202, 206. Заметим, что и в этом случае между приостановлением военных действий и миром прошло четыре года. И до 558 г. перемирия с Персией на определенных условиях заключались в 545, 551 гг., затем, как мы видели, - в 557 г., прежде, чем был подписан 30-летний мир (см. Ю. Кулаковский. Указ. соч., стр. 203).

⁵⁵ "Regesten der Kaiseruirkunden des Ostromischen Reiches von 565 - 1453. Bd. L; Regesten von 565 - 1025". Munclien-B. 1924. NN 36, 171, 220, 323.

⁵⁶ Ibid., NN 353, 391, 443, 480, 491, 713.

стр. 111

рых, и это главное, содержание договора 907 г. говорит отнюдь не о прелиминарном соглашении, а о развернутом, самостоятельном, законченном политическом документе.

Трудно квалифицировать договор и лишь как торговое соглашение. Конечно, и договор 907 г., и последующие соглашения Руси с греками содержали статьи, регулирующие торговые отношения двух стран. Но сами эти статьи не имели чисто торгового характера. Они являлись определенным политическим достижением русской дипломатии, и договор 907 г. ясно это показывает. В соответствии с этим соглашением статус русских купцов в Византии являл собой определенное политическое достижение древнерусского государства: ведь трудно защищать тезис о том, что право русских гостей на беспошлинную торговлю в Византии представляет собой лишь экономическую уступку. Но главное не в этом. Торговые статьи договора 907 г. (о других русско- византийских договорах мы пока не говорим) - это лишь небольшая и не самая важная часть соглашения. Основной пафос договора лежит в чисто политической сфере: восстановление мирных отношений, проблема ежегодной дани, статус русских посольских и торговых миссий.

А теперь с этих позиций мы можем вернуться к вопросу об "умолчании" источников о договоре 907 года. Если византийские источники действительно не упоминают об этом заурядном в византийской истории событии - очередном приходе русской рати под стены византийской столицы, возобновлении с Русью мирных отношений, ряде уступок Руси, являвшихся весьма традиционными в отношениях Византии с "варварским" миром, то русская летопись не только не умалчивает об этом, она заполнена сообщениями о договоре 907 года. Красной нитью проходит мысль о нем через последующие соглашения и тексты, повествующие о новых военных конфликтах и мирных переговорах с империей. На эту черту русской летописи исследователи давно уже обратили внимание и, как это случилось с оценкой самих похода и договора 907 г., сразу же разошлись во мнениях. Одни считали, что в этих случаях летописец имел в виду любой иной договор, кроме соглашения 907 г., другие полагали, что речь могла идти только о договоре 907 года. Так, В. И. Сергеевич, А. А. Шахматов, М. Д. Приселков и некоторые другие авторы писали, что все ссылки позднейших русско-византийских договоров на так называемый "ветхий мир" или "первый договор" относятся определенно к 911 г., потому что это действительно первый достоверно известный письменный русско-византийский договор⁵⁷ . А. Димитриу также полагал, что слова договора 944 г. о "мире первом" относятся непосредственно к первому письменному договору 911 года⁵⁸ . А. В. Лонгинов, напротив, указывал, что в договоре 944 г. есть неоднократные ссылки на договор 907 года. Д. Я. Самоквасов считал, что не только договор 944 г., но и другие тексты русской летописи, а также "История Льва Диакона Калойского" содержат ссылки на договор 907 г., и сделал вывод, что этот договор в течение десятилетий оставался действенным законом, согласно которому строили свои отношения оба государства⁵⁹ .

Нам хочется поддержать позицию второй группы ученых, но при этом отметить одну существенную слабость в их аргументации: они ищут в позднейших документах упоминания о договоре 907 г., отдельные схожие статьи. Между тем следует рассматривать, как в источниках отразилась вся концепция русско- византийского договора 907 г. в качестве основополагающего внешнеполитического документа, который определял отношения между двумя государствами. Такой комплексный подход раскрывает некоторые дополнительные возможности. И в этой связи мы обращаемся прежде всего к идее "мира и дружбы", являвшейся основной статьей договора 907 года. Во все последующие времена (и в период выработки позднейших русско-византийских договоров и в моменты военных конфликтов, заканчивавшихся предварительными переговорами) эта идея, сформулированная в договоре 907 г. в качестве основы иных договорных статей, является главной.

⁵⁷ В. И. Сергеевич. Указ. соч., стр. 635; М. Д. Приселков. Русско- византийские отношения. "Вестник древней истории", 1939, N 3, стр. 100.

⁵⁸ А. Димитриу. Указ. соч., стр. 546 - 547.

⁵⁹ А. В. Лонгинов. Указ. соч., стр. 77 - 78; Д. Я. Самоквасов. Древнее русское право. М. 1903, стр. 5, 16, 29.

стр. 112

А. А. Шахматов и другие исследователи не обратили внимания на то, что ссылки чаще всего делаются на "первый мир", "ветхий мир", то есть прежде всего именно на мир, на общеполитическое соглашение, каким являлся договор 907 г., а не на мирряд, каким назван неоднократно договор 911 года. Идея "мира и любви" возникает после военного конфликта Руси с Византией 941 года. В 944 г. послы византийских императоров, как мы это узнаем из русско- византийского договора 944 г., явились в Киев "построите мира первого". Это "построение" начинается с политической преамбулы договора 944 года. Там говорится, что сторонами было "заповедано обновити ветъхий миръ", и князь Игорь с князьями и боярами решили "створити любовь с самеми цари, со всемь боляръствомъ и со всеми людьми гречьскими на вся лета"⁶⁰ . А далее идут конкретные статьи договора, опирающиеся на это восстановление "первого мира", "ветхого мира", договора "мира и любви". Судя по данным конкретным статьям, первые из которых повторяют принципиальные положения договора 907 г., мы видим, что понятия "мир и любовь" договора 944 г. и договора 907 г. соотносятся с одними и теми же конкретными политическими условиями обоих соглашений. Это посольские и купеческие обмены, посольский и купеческий статусы. Более того, именно в этой общеполитической части договора 944 г. есть прямые отсылки к тому самому "ветхому миру". Так, в первой же статье говорится о том, что русские могут снаряжать в Византию корабли с послами и купцами "елико хотять", "яко же имъ уставлено есть", то есть как об этом было договорено прежде. Далее следует, что русские, приходящие в Константинополь "без купли", то есть не имея торговых интересов, "да не взимають месячна"⁶¹ . Данная статья подразумевает, что обе стороны хорошо знали содержание этого понятия. И это им действительно было известно из договора 907 года. И следующая статья, где сказано об обитании русских близ монастыря св. Мамы, упоминает о "слебном" и месячном без расшифровки того и другого как о хорошо знакомом деле. Таким образом, данный текст представляет собой еще одну косвенную отсылку к "ветхому миру" прошлых лет.

В этой же связи мы должны рассматривать и упоминание в договоре 911 г. о системе посольских и торговых обменов, установленной договором 907 г.: "Егда ходим в Грекы или с куплею, или въсолбу". "Мир и любовь" договоров 911 г. и 944 г. объединяются с общеполитическими условиями отношений двух государств, утвержденными в договоре 907 года. Точно такую же отсылку к "ветхому миру" содержит и статья договора 944 г. о предоставлении русским послам и гостям снаряжения на обратную дорогу: "Яко же уставлено есть преже"⁶² . И вновь мы видим, что эта отсылка касается прежней статьи, свидетельствующей об общем порядке посольских и торговых обменов и отраженной в договоре 907 года. Тем самым практически все основные положения договора 907 г. получили развитие, подтверждения, прямые и косвенные отсылки в договоре 944 г. и все это связано с понятием "мира и любви", как их толкует договор 907 года.

В заключительных словах договора 944 г. мы вновь встречаемся с отсылкой к соглашению 907 г., на что до сих пор не обращалось внимания. Там говорится: "Да аще будет добре устроилъ миръ Игорь великий князь, да хранить си любовь правую", то есть если Игорь утвердит мир, то пусть "сохраняет так любовь первую". Б. А. Романов перевел здесь слово "правую" без изменения - "любовь эту правую". Между тем то же слово в другом случае - в грамоте 911г. ("да схранимъ правая свещанья") он перевел иначе - "прежний договор" ⁶³ . Нам думается, что в обоих случаях следует переводить слово "правый" одинаково - либо "прежний", либо "первый". И здесь, как и в других случаях, речь идет о "любви", то есть о договоре "мира и любви", каким являлось соглашение 907 года.

Наконец (на это также не было ранее обращено внимание), ссылку на "первый" мир делает и договор 911 года. В заключительной его части говорится: "На утверженье же и неподвижение быти меже вами, хрестьаны и Русью, бывший миръ сотворихом Ивановым написанием на двою харатью". Что имели в виду авторы договора 911г. под

⁶⁰ ПВЛ. Ч. 1, стр. 34, 35.

⁶¹ Там же.

⁶² Там же, стр. 27, 36.

⁶³ Там же, стр. 39, 236, 52, 250.

стр. 113

"бывшим миром", который заключен ими на "утверженье" и "неподвижение" отношений между Русью и Византией и написан "на двою харатью"? Все, кто занимался этим сюжетом, сочли, что речь идет об упоминании в данном случае изложенного выше договора 911 года. Однако это не так. Здесь четко сказано, что записан не договор-ряд, каким являлся в основной своей части акт 911 г., а договор-мир; подчеркнуто также, что он заключен не заново, а лишь на "утверженье". Но самое главное, этот "бывший мир" в заключительной части договора 911 г. точно корреспондирует с преамбулой этого же соглашения, где отмечается, что Олег послал русских послов в Византию "на удержание" "бывыпюю любовь" для того, чтобы "удержати" "такую любовь, бывшую межи хрестьяны и Русью многажды". Эту "любовь" решено было оформить "писанием и клятвою твердою". В заключительной части акта 911г. также идет речь о том, что "бывший миръ сотворихомъ... написанием". Совершенно очевидно, что в данном случае мы имеем дело с письменным оформлением договора "мира и любви", каким являлся договор 907 г. и какой вошел составной частью в мир-ряд 911 года. Это прямая и непосредственная ссылка на договор 907 года. А. В. Лонгинов и некоторые другие ученые предполагали, что в тексте договора 911 г. ошибочно записано "Ивановым написанием", и утверждали, что имя писца в подобного рода документах стало упоминаться значительно позже и здесь должно бы быть "новым написанием"⁶⁴ . Если бы это было так, то все сомнения отпали бы окончательно, но и данный контекст дает для них не так уж много оснований.

Но как быть с данью? Ведь уплата Византией дани являлась одним из основных условий договора "мира и любви" между Русью и Византией 907 года. Упоминаний о ней нет в договоре 944 г., и кажется, что сам этот факт катастрофически подрывает всю схему связи договоров 907 - 911 - 944 годов. Однако при внимательном чтении летописи оказывается, что и в период событий 941 - 944 гг. вопрос о дани выносится на передний план. Его обсуждение являлось ключевым вопросом в ходе мирных переговоров Игоря с греками во время его второго похода на Византию в 944 году. Греческие послы, встретив в пути корабли Игоря, передали ему речи византийского императора Романа Лакапина: "Не ходи, но возьми дань, юже ималъ Олегъ, придамъ и еще к той дани". Игорь посоветовался с дружиной, и руссы решили не искушать судьбу: "Се бо не по земли ходимъ, но по глубине морьстей: обьча смерть всемъ". Тем более за три года до этого русские именно на "глубине морской" потерпели сокрушительное поражение от греческого флота. Вопрос о дани решил исход всего предприятия. Греки согласились ее выплачивать с надбавкой против прежних платежей. Руссы повернули свои корабли обратно. Начались мирные переговоры, закончившиеся новым русско-византийским договором 944 года. Кстати, Игорь вновь взял с греков и единовременную контрибуцию: "А самъ вземъ у грекъ злато и паволоки и на вся воя"⁶⁵ .

Таким образом, подтверждение греками одного из решающих условий договора 907 г. - об уплате дани Руси - явилось прологом нового русско-византийского мирного соглашения. В этом факте мы видим не только решающее значение вопроса о дани в судьбах русско-византийских отношений того времени, не только возможную причину самого военного конфликта Руси с Византией в 941 г. по образу и подобию войны 907 г., но и прямую отсылку русской летописи к договору 907 года.

Миновали события 941 - 944 гг., но политическое влияние договора 907 г. продолжалось. Вновь оно сказалось в период военного конфликта Руси с Византией в 60-е- 70-е годы X в., когда вопрос об уплате Византией дани Руси неоднократно возникал во время походов Святослава в Болгарию. Да и на переговоры о мире в 971 г. Святослав пошел, согласно тексту летописи, лишь после того, как греки обязались по-прежнему выплачивать Руси дань⁶⁶ .

Так русско-византийский договор 907 г. стал действительно всеобъемлющим политическим соглашением, значение которого определило на десятилетия вперед нормы отношений между Византией и Русью, нормы, которые лишь развивались, углублялись, восстанавливались, корректировались последующими русско-византийскими общими и частными соглашениями. Дальнейшая история русско-византийских дипломатиче-

⁶⁴ См. А. В. Лонгинов. Указ. соч., стр. 37, 40.

⁶⁵ ПВЛ. Ч. 1, стр. 34.

⁶⁶ Там же, стр. 51.

стр. 114

ских отношений проходит под знаком идей, заложенных в договоре 907 года. И, повторяем, русский источник не только не умалчивает об этом договоре, но напоминает о нем на каждом шагу, едва заходит речь о русско-византийских отношениях. Да и византийский хронист Лев Диакон, нам кажется, совершенно определенно сослался на этот "ветхий мир" в следующих переданных им "речах" Иоанна Цимисхия, обращенных через греческих послов к Святославу: "Мы не должны сами разрывать мира, непоколебимо до нас дошедшего от предков наших... вы разорвете союз наш, а не мы... Я думаю, что ты, Святослав, еще не забыл поражения отца своего Игоря, который презревши клятву с великим ополчением на десяти тысячах судов подступил к царствующему граду Византии и едва только успел с десятью ладьями убежать"⁶⁷ . Игорь нарушил клятвенный мир прошлого, Святослав намеревался разорвать его, но потом вновь вернулся к "первому миру". Согласно Льву Диакону, русские должны были по мирному договору, заключенному под стенами Доростола, считаться "по-прежнему друзьями" Византийской империи. Так договор 907 г. встает во весь рост и в "Истории" византийского хрониста.

С этими словами Льва Диакона корреспондирует и обязательство Святослава Игоревича соблюдать "правая съвещанья"⁶⁸ (то есть первый договор), которое он дал в своей грамоте 971 года. Что в данном случае имеется в виду под первым договором? Мы думаем, что соглашение 907 г., затрагивающее принципиальные вопросы взаимоотношений двух стран. Это та самая клятва, которую нарушил в свое время Игорь. Любопытно, что отсылка в акте 971 г. идет к далеким временам начала X в. в обход Игорева договора 944 г., хотя тот во многих чертах повторил соглашение 911 года. Но ни договор 911 г., ни соглашение 944 г. не имели той основополагающей силы (в первую очередь в вопросе о дани), которую содержал договор 907 года. На него-то, очевидно, и ссылался Святослав. В этом контексте уже по-иному звучат слова византийского императора Константина Багрянородного о том, что мир с печенегами гарантирует Византию от нападений угров и Руси, которые тогда не смогут "требовать от ромеев чрезвычайно больших денег и вещей в уплату за мир"⁶⁹ , каким мог бы быть и договор 60-х годов IX в., и договор 907 года.

Подводя итоги, скажем, что при всей скудности источников того периода и русская летопись, и византийские известия дают достаточно оснований для того, чтобы высказать твердое убеждение в исторической реальности общеполитического русско-византийского соглашения 907 года⁷⁰ .

⁶⁷ "История Льва Диакона Калойского и другие сочинения византийских писателей". СПБ. 1820, стр. 65.

⁶⁸ ПВЛ. Ч. 1, стр. 52.

⁶⁹ "Constantini imp. Porphyrogeniti de administrando imperio liber". "Patrologiae cursus compietus. Series graeca". Par-J. -P. Migne. T. 113. P. 1864, p. 163.

⁷⁰ Точка зрения А. А. Шахматова о первых словах договора 911 г. - "равно другаго свещания" как о поводе для летописца сконструировать искусственно договор 907 г. требует специального рассмотрения, что мы постарались осуществить в другой своей работе ("Из истории русской дипломатии начала X в.". Сб. "Народы Восточной Европы в древности и средневековье" - находится в печати). Предварительно скажем, что во многих случаях слово "свещание" в "Повести временных лет" может быть истолковано не только как "договор", но и как "переговоры", "совещание". Относительно "пропуска" имени Константина в преамбуле договора важно отметить, что летописец еще раз говорит о переговорах олеговых послов с двумя императорами ("поведоша вся речи обою царю"), а в заключительной части договора 911 г. упоминает, что он был подписан одним (царствующим) императором Львом VI. Имя же 6-летнего Константина, венчанного на царство 9 июня 911 г., поставлено лишь в преамбуле договора, где речь идет, так сказать, об официальном византийском представительстве. Таким образом, повсюду в тексте договора 911 г. имена императоров стоят строго в историческом контексте событий, как и в договорах 944 и 971 годов. Ни одно из них специально не выброшено и не вставлено. В первых словах договора 911 г. речь идет о том, что он был выработан в соответствии с другой, прежней договоренностью, достигнутой при тех же императорах Льве и Александре, с которыми шли переговоры и в 907 году.