1



И слышит, как в сказочном мире,
У самого края стены,
Крылатое диво на лире
Поет нам о счастье весны.





Н. Заболоцкий, "Лебедь в зоопарке"

Почти все оригинальное поэтическое наследство Заболоцкого заключено в четырех миниатюрных сборниках стихов1; последний из них вызвал особенно многочисленные, оживленные и разноречивые отклики, - итоговая книжка стихотворений (за последние пять лет написано не более шестнадцати вещей, включенных в сборник) была воспринята как новый и даже несколько неожиданный факт современной литературной жизни.

Не наша задача выяснить, почему популярность и негромкая слава уже немолодого поэта родились так недавно. Вероятно, бурный поток стихотворчества последнего времени включил его в свое русло и вынес из укромной поэтической бухты на простор, открытый для взоров литературной общественности. Как бы то ни было, поэт старшего поколения был прочитан заново глазами людей, порою находившихся в полном неведении относительно его творческого прошлого и знавших его только в роли одаренного переводчика.

Эстетическое воздействие его стихов оказалось достаточно сильным, чтобы о них заговорили до появления каких-либо критических откликов и не только в среде немногих профессиональных знатоков. Поэтому, хотя "Столбцы" - ранний стихотворный сборник Заболоцкого - помечены 1929 годом, позволительно говорить о свежем и непосредственном впечатлении от его поэзии. А впечатление это резко двойственное и своеобразное, не сразу поддающееся расшифровке.

Мы намеренно начали разговор о Заболоцком четверостишием, завершающим одно из самых прихотливых его стихотворений "Лебедь в зоопарке". Листая сборник "Литературной Москвы", где оно впервые было напечатано2 невозможно не обратить на него внимания (как, впрочем, и на другие стихи Заболоцкого, помещенные там же), но прочитав его, пребываешь некоторое время в недоумении и растерянности... Идеально плавный, назойливо музыкальный амфибрахий без единого мужественного пе-


--------------------------------------------------------------------------------

1 "Столбцы" (1929), "Вторая книга" (1931), "Стихи" (1948), "Стихотворения" (1957). 2 "Литературная Москва". Лит. - худож. сборник московских писателей, М. 1956, стр. 447.



стр. 121


--------------------------------------------------------------------------------

ребоя, без малейшего намека на разговорную или устно-песенную интонацию, которыми так уверенно пользуются современные поэты; несколько архаический словарь; причудливая игра воображения, непринужденно распоряжающегося в мире полуреальностей-полусимволов, - все это слишком талантливо для эпигонской ремесленной стилизации, но подозрительно красиво для настоящей поэзии. Уж не смеется ли сам автор над тем преувеличенным вниманием, с которым мы прислушиваемся к однообразно совершенной музыке его стиха? Уж не мистификация ли это?

Нелегко оценить Заболоцкого сразу, непосредственно после первого знакомства с поэтом: боязнь попасть в расставленную зачем-то самим автором ловушку и оказаться в смешном положении удерживает от преждевременных похвал, а несомненное наслаждение, доставляемое чтением этих странных стихов, побуждает отдаться во власть поэта и принять всерьез его не совсем привычные создания.

По свидетельству первого впечатления, Заболоцкий намеренно противопоставляет сдержанности современной поэзии архаическое благозвучие стиха, связанное в нашем представлении с литературными нормами прошлого столетия; эти певучие "старомодные" строфы оборачиваются дерзким вызовом каноническому для нашего времени стилю, словно романтический силуэт лебедя ("Лебеди"), надменно рисующийся на фоне современного городского пейзажа:



Сквозь летние сумерки парка
По краю искусственных вод
Красавица, дева, дикарка -
Высокая лебедь плывет.

Головка ее шелковиста,
И мантия снега белей,
И дивные два аметиста
Мерцают в глазницах у ней.

Скрежещут над парком трамваи,
Скрипит под машинами мост,
Истошно кричат попугаи,
Поджав перламутровый хвост.

И вся мировая столица,
Весь город сверкающий наш,
Над маленьким парком теснится,
Этаж громоздя на этаж.

И слышит, как в сказочном мире,
У самого края стены,
Крылатое диво на лире
Поет нам о счастье весны.





Не совсем новая мысль этой, спору нет, обаятельной, "гармонической", как сказали бы раньше, вещи - мысль о царственной власти красоты над душами живых существ - вызовет скорее недоумение, чем восторг у современного читателя. Но под впечатлением от волнующе необычного выражения, какое она получила, мы, несомненно, запомним имя поэта и начнем вчитываться в каждое новое стихотворение, подписанное этим именем, чтобы со временем обнаружить в Заболоцком не только блестящего, непринужденно смелого и своеобразного версификатора, но и подлинно оригинального советского художника с неповторимым строем идей и чувств.

стр. 122


--------------------------------------------------------------------------------

2



В одном мгновенье видеть вечность.
Огромный мир - в зерне песка,
В единой горсти - бесконечность
И небо - в чашечке цветка.





В. Блейк



И смеется вся природа,
Умирая каждый миг!





Н. Заболоцкий, "Прогулка"

Зрелый Заболоцкий - поэт, посвятивший свой стих природе - "Учительнице, Девственнице, Матери". Одна из "вечных" тем поэзии, предмет восторженного пафоса романтической лирики, старинное убежище поклонников чистого искусства, объект философских раздумий Тютчева, - что может дать она современному художнику, будучи не только "средством выражения переживаний лирического героя" (роль, особенно охотно отводимая ей критикой) и не источником для всевозможных нравоучительных аллегорий, а подлинной хозяйкой мыслей и чувств влюбленного в нее лирического поэта? Не является разве приверженность Заболоцкого к изображению мира природы лишним доказательством его вызывающе архаических склонностей и вкусов, его стремления уйти от действительности в область рафинированного эстетизма, в страну олимпийской невозмутимости? Не торопясь ответить суровым "да" на эти вопросы, посмотрим, чем близка поэту "дума беспредельных полей и дубрав", в какой степени непосредственно, самостоятельно, свободно от элементов литературной традиции и подражания его отношение к природе как к основному источнику творчества, в чем суть поэтической "натурфилософии" Заболоцкого.

Стихотворения "Лесное озеро", "Утро", "Гроза" представляются нам наиболее характерными для поэта. Перечитаем их:



Опять мне блеснула, окована сном,
Хрустальная чаша во мраке лесном.

Сквозь битвы деревьев и волчьи сраженья,
Где пьют насекомые сок из растенья,
Где буйствуют стебли и стонут цветы,
Где хищная тварями правит природа,
Пробрался к тебе я и замер у входа,
Раздвинув руками сухие кусты.

И озеро в тихом вечернем огне
Лежит в глубине, неподвижно сияя,
И сосны, как свечи, стоят в вышине,
Смыкаясь рядами от края до края.
Бездонная чаша прозрачной воды
Сияла и мыслила мыслью отдельной.
Так око больного в тоске беспредельной
При первом сиянье вечерней звезды,
Уже не сочувствуя телу больному,
Горит, устремленное к небу ночному.





("Лесное озеро")

Не правда ли, стихотворение не только красивое, но и по-настоящему прекрасное? Его обаяние несравненно сильнее и глубже, чем претенциозный блеск "Лебедя

стр. 123


--------------------------------------------------------------------------------

в зоопарке". Оно не поражает слух подчеркнуто музыкальными созвучиями и экстравагантными словесными образами, но волнует чувство. Покоряющая человечность этого "описательного" стихотворения в одухотворенности мира природы, изображенного поэтом, в умении познать, уловить его тайную, "отдельную" мысль. Но сказать это - значит еще ничего не сказать. Кто из поэтов не заставлял думать, чувствовать, волноваться, негодовать и даже высказывать весьма бесспорные суждения каждый попавший под его перо кустик, каждую приглянувшуюся ему птаху - и все для того, чтобы придать значительность мыслям, стершимся от постоянного употребления?

Одушевление природы давно уже стало банальным поэтическим приемом, не таящим в себе никакой особенной глубины мышления.

В стихах Леонида Мартынова действуют в аллегорических одеяниях Март, Градус Тепла, Снег, Шквал, Зной. Аллегория стала творческим знаменем этого поэта, сердцевиной, сутью его художественного метода, его способом восприятия действительности, его "пафосом". Чтобы избавиться от свойственного любой аллегории привкуса рассудочности, Л. Мартынов намеренно темнит, усложняет ее расшифровку, ловко жонглирует созвучными словами, выражающими ничем не сопряженные понятия (например, в стихотворении "Мир": игра словами "мир", "пир", "жир", "тир", "мор").

Имя Заболоцкого иногда упоминают рядом с именем Мартынова, но в сущности своей это совсем различные поэты. Заболоцкий не принуждает по литературной традиции окружающий его многообразный естественный мир жить не свойственной ему жизнью разумного существа. Напротив, мысль о том, что, тщась проникнуть в загадки природы, он принимает воображаемое за истинное, приписывает ей, природе, свои собственные желания и порывы, не может даже прикоснуться к ее сокровенным тайнам, - мысль эта мучительна, невыносима для Заболоцкого:



И боюсь я подумать,
Что где-то у края природы
Я такой же слепец
С опрокинутым в небо лицом.
Лишь во мраке души
Наблюдаю я вешние воды,
Собеседую с ними
Только в горестном сердце моем.





("Слепой")

Главное, неотступное стремление поэта - запечатлеть вечно меняющееся лицо природы, уловить каждое ее состояние, каждую стадию ее существования, ее неисчерпаемое разнообразие и противоречивое непостоянство. Заболоцкий умеет находить поэзию в анализе самого обыкновенного стихийного явления, - он "любит улавливать момент его зарождения, наслаждается изменчивостью его форм и его естественной согласованностью с другими явлениями природы:



В тумане облачных развалин
Встречая утренний рассвет,
Он был почти нематериален
И в формы жизни не одет.

Зародыш, выкормленный тучей,
Он волновался, он кипел
И вдруг, веселый и могучий,
Ударил в струны и запел.





стр. 124


--------------------------------------------------------------------------------



И засияла вся дубрава
Молниеносным блеском слез,
И листья каждого сустава
Зашевелились у берез.

Натянут тысячами нитей
Меж хмурым небом и землей,
Ворвался он в поток событий,
Повиснув книзу головой.

Он падал издали, с наклоном
В седые скопища дубрав,
И вся земля могучим лоном
Его пила, затрепетав.





("Дождь")

Мир стихов Заболоцкого вызывает волнение, как все подлинно живое, цветущее, трепетное, материальное, даже в тех случаях, когда обычное соотнесение этого мира сопереживания человеческой души едва ощутимо в картине, нарисованной поэтом:



Петух запевает, светает, пора!
В лесу под ногами гора серебра.
Там черных деревьев стоят батальоны,
Там елки - как пики, как выстрелы - клены,
Их корни - как шкворни, сучки - как стропила,
Их ветры ласкают, им светят светила.
Там дятлы, качаясь на дубе сыром,
С утра вырубают своим топором
Угрюмые ноты из книги дубрав,
Короткие головы в плечи вобрав.
Рожденный пустыней,
Колеблется звук,
Колеблется синий
На ветке паук.
Колеблется воздух,
Прозрачен и чист,
В сияющих звездах
Колеблется лист.
И птицы, одетые в светлые шлемы,
Сидят на воротах забытой поэмы,
И девочка в речке играет нагая
И смотрит на небо, смеясь и мигая.
Петух запевает, светает, пора!
В лесу под ногами гора серебра.





("Утро")

Звонкий, мажорный ритм пробуждающейся жизни, ликование лесной стихии переданы здесь с такой полнотой, с такой упоенностью, что все стихотворение напоминает музыкальную пьесу в интерпретации вдохновенного исполнителя. Прочитав его, снова нельзя не почувствовать, как человечна поэзия Заболоцкого, чья героиня - бессознательная природа. Однако посмотрим, как сам поэт осознает свое отношение к природе. В своем последнем сборнике он расположил все вещи в строгом порядке их написания, исключив из этого порядка и выдвинув на первое место только одно стихотворение, датированное 1947 годом. По-видимому, Заболоцкий считает это стихо-

стр. 125


--------------------------------------------------------------------------------

творение своим поэтическим манифестом и придает высказанным в нем мыслям особенное значение. Вот эта творческая декларация:



Я не ищу гармонии в природе.
Разумной соразмерности начал
Ни в недрах скал, ни в ясном небосводе
Я до сих пор, увы, не различал.

Как своенравен мир ее дремучий!
В ожесточенном пении ветров
Не слышит сердце правильных созвучий,
Душа не чует стройных голосов.

Но в тихий час осеннего заката,
Когда умолкнет ветер вдалеке,
Когда, сияньем немощным объята,
Слепая ночь опустится к реке,

Когда, устав от буйного движенья,
От бесполезно тяжкого труда,
В тревожном полусне изнеможенья
Затихнет потемневшая вода,

Когда огромный мир противоречий
Насытится бесплодною игрой, -
Как бы прообраз боли человечьей
Из бездны вод встает передо мной.

И в этот час печальная природа
Лежит вокруг, вздыхая тяжело,
И не мила ей дикая свобода,
Где от добра неотделимо зло.

И снится ей блестящий вал турбины,
И мерный звук разумного труда,
И пенье труб, и зарево плотины,
И налитые током провода.

Так, засыпая на своей кровати,
Безумная, но любящая мать
Таит в себе высокий мир дитяти,
Чтоб вместе с сыном солнце увидать.





В стихотворении этом, совершенном по форме, по словесной отточенности, с которой выражены самые сложные и отвлеченные мысли, нельзя не заметить, однако, некоторой эмоциональной сухости. Вдумаемся в его смысл. Природа - это вовсе не мирно цветущий сад, не изначальная обитель гармонии, романтически противопоставляемая несовершенному человеческому обществу. Напротив, человек вносит разумное, организующее, созидательное начало в хаотический мир природы. Поэт обращается в прекрасном стихотворении к Бетховену как к могучему представителю человеческого духа: "И понял ты живую прелесть мира и отделил добро его от зла. Мысль о природе как источнике самых непримиримых противоречий любима Заболоцким. Мысль эта ошеломляет героя ненаписанной поэмы Лодейникова, наблюдающего



...бой травы, растений молчаливый бой.
Одни, вытягиваясь жирною трубой
И распустив листы, других собою мяли,
И напряженные их сочлененья выделяли
Густую слизь. Другие лезли в щель
Между чужих листов. А третьи, как в постель,





стр. 126


--------------------------------------------------------------------------------



Ложились на соседа и тянули
Его назад, чтоб выбился из сил.

Так вот она, гармония природы,
Так вот они, ночные голоса!
Так вот о чем шумят во мраке воды,
О чем, вздыхая, шепчутся леса!





В уже знакомом нам "Лесном озере" тоже "хищная тварями правит природа". Надо сказать, что этот взгляд на природу как на торжество противоречий, мир вечного уничтожения и возрождения, взгляд глубокий, трезвый и по-своему поэтический, необычен для русской лирики. Даже Тютчев, необыкновенно восприимчивый к пульсации естественного мира, видел в нем воплощение скорее полноты жизни ("мир, цветущий мир природы, избытком жизни упоен"), чем сложнейших ее противоречий. И проникновение в эту всеобщую и вечную игру противоположностей - одно из главных свидетельств в пользу того, что Заболоцкий действительно способен передать "диалектику природы" средствами поэзии, а не стоит, как слепец, "где-то у края" ее, природы, тайн.

Однако противопоставление управляемой стихийными законами природы и организованной, сознательной человеческой деятельности, в основе своей справедливое и характерное для советского поэта, выражено в приведенном выше декларативном стихотворении ("Я не ищу гармонии в природе") в слишком прямолинейной, рассудочной форме. Пафос лучших стихотворений поэта как раз в обратном - в общности, сопереживании человека и природы.

Человек живет разумной одухотворенной жизнью в обществе себе подобных, труд и мышление свойственны только ему. Но человек порожден все тем же естественным миром, который устал, по словам Заболоцкого, от бесплодной игры противоречий, и противопоставление человека этому миру не может быть абсолютным. Человеку свойственно естественное чувство родства с природой. Мощные стихийные проявления ее законов воздействуют на человеческие чувства, пробуждают поток ассоциаций, заставляют отыскивать нечто близкое, сходное в мире человеческих понятий; это качество нашей психики необыкновенно обострено у Заболоцкого и служит основанием лучших его вещей.

Мы уже говорили, что Заболоцкому чужда склонность к рассудочной, наивной и в конечном счете всегда холодной аллегории; построенные на этом приеме стихотворения у него встречаются крайне редко. Но его картины природы всегда сочетаются определенным образом с раскрытием внутренней жизни человека, - первое сливается со вторым настолько тесно, что один и тот же словесный образ в равной степени относится к обоим мирам явлений. Поэтому "пейзажи" Заболоцкого так много говорят человеческому чувству; хотя поэт всегда остается на реальной почве и стремится проникнуть в действительную жизнь природы, не навязывая ей сугубо сознательных переживаний, - человек и человеческое присутствует в его стихах если не на авансцене, то за кулисами. Разве можно назвать пейзажем ради пейзажа, беспредметным любованием прелестями природы следующее великолепное стихотворение:



Содрогаясь от мук, пробежала над миром зарница,
Тень от тучи легла, и слилась, и смешалась с травой.
Все труднее дышать, в небе облачный вал шевелится,
Низко стелется птица, пролетев над моей головой.





стр. 127


--------------------------------------------------------------------------------



Я люблю этот сумрак восторга, эту краткую ночь вдохновенья,
Человеческий шорох травы, вещий холод на темной руке,
Эту молнию мысли и медлительное появленье
Первых дальних громов - первых слов на родном языке.

Так из темной воды поднимается в мир светлоокая дева,
И стекает по телу, замирая в восторге, вода,
Травы падают в обморок, и направо бегут и налево
Увидавшие небо стада.

А она над водой, над просторами круга земного,
Удивленная, смотрит в дивном блеске своей наготы.
И, играя громами, в белом облаке катится слово,
И сияющий дождь на счастливые рвется цветы.





("Гроза")

До чего многообразны эти четыре строфы! Изумительно точная картина приближения грозы (тень от тучи, шорох травы, низко пролетевшая птица, падение первой дождевой капли), поэтический образ третьего четверостишия, говорящий о том, что наблюдательность сочетается у Заболоцкого со смелым полетом воображения, и где-то рядом со всем этим, на втором плане, не лишающем описание грозы самостоятельности, но по-новому освещающем это описание, - образ человеческого вдохновения. Он дан двумя-тремя намеками: молния мысли, сияющий дождь - разрешение напряженных умственных сил, - не аллегория, не сравнение даже, а созвучие, ассоциация, где оба звена самостоятельны, равнозначны, но связаны взаимно. Видимо, между двумя явлениями, принадлежащими к совершенно различным областям действительности, между управляющими ими диалектическими законами есть такая-то внутренняя общность, и Заболоцкому удалось ее уловить.

Наблюдая жизнь природы, Заболоцкий особо выделяет в ней одну привлекающую, притягивающую его сторону - вечную смену и чередование, вечную борьбу противоречивых явлений. И нет человека, сознание и чувства которого никак не откликнулись бы на этот поэтический апофеоз движения, обновления. Ничего "олимпийского", холодно созерцательного, спокойно философичного в лучших стихах Заболоцкого нет, они возбуждают активность чувства и мысли, "волнение в крови", желание действовать:



В большом полукружии горных пород,
Где, темные ноги разув,
В лазурную чашу сияющих вод
Спускается сонный Гурзуф,
Где скалы, вступая в зеркальный затон,
Стоят по колено в воде,
Где море поет, подперев небосклон,
И зеркалом служит звезде, -
Лишь здесь я познал превосходство морей
Над нашею тесной землей
Услышал медлительный ход кораблей
И отзвук равнины морской.

О, что бы я только не отдал взамен
За то, чтобы даль донесла
И стон Персефоны, и пенье сирен,
И звон боевого весла!





стр. 128


--------------------------------------------------------------------------------

Заболоцкий, пораженный, восхищенный, зачарованный богатством волнующегося вокруг него огромного естественного мира, всегда мучительно стремился найти и словесно донести живое зерно ее существования, страдая от возможности оказаться "слепцом у края природы", постигающим ее лишь иллюзорно, лишь в своем воображении, в своем сердце.

Проникнуть в сущность любимого предмета изображения удалось ему не сразу, и неудачи послужили поводом для чрезвычайно отвлеченных и противоречивых размышлений. В первой редакции неоконченной поэмы "Лодейников" герой ее говорит:



В душе моей сражение
природы, зренья и науки.
Вокруг меня кричат собаки,
цветет в саду огромный мак, -
я различаю только знаки
домов, растений и собак.





Это сражение "природы, зренья и науки" происходило, по-видимому, в душе самого поэта. Природа - это объективный мир, сущность которого с таким отчаянием пытается постигнуть Лодейников; "зренье" позволяет ему различать только "знаки" явлений, а не самые явления, он "слепец где-то у края природы"; "наука" - схема, скелет, мертвая абстракция живого мира - тоже бессильна помочь в его постижении. Задушевное стихотворение этого периода (с которым не идет ни в какое сравнение довольно заумный "Лодейников") посвящено тому же "конфликту" природы и познания ее:



Все, что было в душе, все как будто опять потерялось,
и лежал я в траве, и печалью и скукой томим.
И прекрасное тело цветка надо мной поднималось,
и кузнечик, как маленький сторож, стоял перед ним.

И тогда я открыл свою книгу в большом переплете,
где на первой странице растения виден чертеж.
И черна, и мертва протянулась от книги к природе
то ли правда цветка, то ли в нем заключенная ложь.

И цветок с удивленьем смотрел на свое отраженье
и как будто пытался чужую премудрость понять.
Трепетало в листах непривычное мысли движенье,
то усилие воли, которое не передать.

И кузнечик трубу свою поднял, и природа внезапно проснулась,
и запела печальная тварь славословье уму.
И подобье цветка в старой книге моей шевельнулось
так, что сердце мое шевельнулось навстречу ему.





Заболоцкий еще сомневается, "правда" или "ложь" (то есть второстепенное, несущественное, не определяющее суть) цветка заключена в "чертеже" - научном описании - растения, но "печальная тварь" уже поет славословье уму, проникающему в тайну ее существования ("печальная", потому что разум, как представлялось тогда поэту, - "чужая премудрость" для созданий природы, сила могучая, но и мертвящая, вносящая разлад в течение естественной жизни).

И в согласии с этими представлениями о свойствах человеческого познания сам Заболоцкий в то время действительно подвергал явления окружающего мира механическому разложению на составные элементы, "приметы", не дающие представления о целостном образе. В этом нетрудно убедиться, сравнив, как передан колорит

стр. 129


--------------------------------------------------------------------------------

времени года, определенной поры жизни природы в "Осенних приметах" - стихотворении 1932 года ("Осень" - в новом издании) и стихотворении "Приближался апрель к середине", написанном в 1948 году. В первом случае Заболоцкого интересуют отдельные приметы (поэтому прежнее название стихотворения точнее отвечает его содержанию), детали, частности окружающего; он коллекционирует и сортирует их с удовольствием созерцателя и эстета:



Архитектура Осени. Расположенье в ней
Воздушного пространства, рощи, речки,
Расположение животных и людей,
Когда летят по воздуху колечки
И завитушки листьев, и особый свет, -
Вот то, что выберем среди других примет.





Разумеется, ни глубины, ни поэзии в этом бездушном каталоге комически мелочных наблюдений нет, и осени не видно за "осенними приметами". В стихотворении, написанном шестнадцать лет спустя, описываемая пора указана, названа с еще большей точностью:



Приближался апрель к середине,
Бил ручей, упадая с откоса,
День и ночь грохотал на плотине
Деревянный лоток водосброса.

Здесь, под сенью дряхлеющих ветел,
Из которых любая - калека,
Я однажды, гуляя, заметил
Незнакомого мне человека.

Пробежав за страницей страницу,
Он вздымал удивленное око,
Наблюдая ручьев вереницу,
Устремленную в пену потока.

В этот миг перед ним открывалось
То, что было незримо доселе,
И душа его в мир поднималась,
Как дитя из своей колыбели.

А грачи так безумно кричали
И так яростно ветлы шумели.
Что, казалось, остаток печали
Отнимать у него не хотели.





Между тем никаких специфических, педантично отобранных с определенной целью примет времени года здесь вы не найдете, - веяние весны ощутимо разлито во всем стихотворении: грохот лотка на плотине, пенящийся бурный ручей, безумно кричащие грачи, яростный шум ветел - за всем этим возникает лицо взволнованной весною природы, еще не созидающей, но уже пробуждающейся к созиданию, освобождающейся от зимней скованности с каждым порывом влажного апрельского ветра, который заставляет так яростно шуметь дряхлые ветлы и отрывает от старой книги взгляды погруженного в размышления человека.

Вот и раскрыта тайна поэтического изображения природы "живой, поющей, прыгающей, ясной", не умерщвленной предварительно под ножом рационалистиче-

стр. 130


--------------------------------------------------------------------------------

ского разъятия на архитектурные элементы. Как же обстоит дело с научным познанием природы? О единстве органического мира советский поэт стал говорить с пафосом убежденного материалиста, нашедшего в подобном взгляде на действительность и истину и поэзию одновременно:



Как все меняется! Что было раньше птицей,
Теперь лежит написанной страницей;
Мысль некогда была простым цветком;
Поэма шествовала медленным быком;
А то, что было мною, то, быть может,
Опять растет и мир растений множит.





("Метаморфозы", 1937)



Но для бездн, где летят метеоры,
Ни большого, ни малого нет,
И равно беспредельны просторы
Для микробов, людей и планет.

Там я звездное чую дыханье,
Слышу речь органических масс
И стремительный шум созиданья,
Столь знакомый любому из нас.





("Сквозь волшебный прибор Левенгука", 1984)

Конфликт "природы, зренья и науки" поэт разрешил в своем сознании в духе наших современных представлений о мире, оставаясь верным сыном нашего века.

Вернемся к отношениям человека и природы, как их понимает Заболоцкий. Если в стихах начала 30-х годов Заболоцкий отдавал предпочтение естественной и бессознательной жизни перед человеческим разумом (впрочем, достаточно сильно эта тенденция у него никогда не обнаруживалась), то впоследствии, - вспомним первое стихотворение нового сборника, - он настойчиво возвышает гармонический мир человеческого труда и человеческого мышления над силами стихийного бытия. В первом варианте (1932) Лодейников "тихонько плакал" от невозможности постичь изменчивую тайну естественной жизни, которая неизмеримо выше мира, испорченного сознанием отцов. Во второй редакции картина огромного города, горящего миллионами огней, освещена противоположной мыслью и настроением:



Разрозненного мира элементы
Теперь слились в один согласный хор,
Как будто, пробуя лесные инструменты,
Вступал в природу новый дирижер.

Органам скал давал он вид забоев,
Оркестрам рек - железный бег турбин,
И, хищника отвадив от разбоев,
Торжествовал, как мудрый исполин.
И в голоса нестройные природы
Уже вплетался первый стройный звук...





Но мы уже говорили, что это снижение природы перед лицом человеческого разума - для Заболоцкого в значительной степени только декларация; он никогда не бывает вполне под влиянием этой, в известном смысле, верной, но прямолинейно на-

стр. 131


--------------------------------------------------------------------------------

зидательной идеи. Человек у Заболоцкого - прежде всего сын природы, наиболее творческая из ее многообразных творческих сил. Слепые противоречия стихии, ее хаотическая мощь не пугают, а восхищают и поражают воображение Заболоцкого, являются для него источником поэзии. Сражение человеческого труда с природой - титанический поединок, где оба противника велики и могущественны. Там, где динамика, страсть этой борьбы ускользают от поэта, его восторг перед плодами человеческого труда - только перед результатом, а не процессом - лишен подлинного лирического чувства и оборачивается холодной риторикой.

У Заболоцкого есть нечто вроде цикла стихотворений о человеческом подвиге исследования и созидания, написанного в 30 - 40-х годах, - "Венчание плодами", "Север", "Город в степи", "Творцы дорог", "Седов". Стихи эти - не лучшее из созданного поэтом. Они порядком бесстрастны, несмотря на то, что высокопарный язык их долженствует изобразить пламенную патетику; они статичны и описательны - нечто среднее между одами Ломоносова и "научно-познавательными" стихотворениями Брюсова, однако ниже и тех и других, - отсутствие динамики превращает здесь Заболоцкого в заурядного декламатора, несмотря на высокое мастерство и оригинальную образную речь. Не все эти стихи равноценны. "Венчание плодами" и "Седов" более других напоминают классическую оду двухсотлетней давности. В "Городе в степи" Заболоцкий отвлекается от предмета песнопения ради верблюда, "косматого лебедя каменного века" "с тысячелетней тяжестью в очах", - элегия верблюду вступает в несколько комическое противоречие с приподнятостью предыдущих строф.

Но "Север" и особенно "Творцы дорог" выделяются искренним пафосом наступления человека на противящуюся ему стихию природы. В первом стихотворении превосходно описан северный пейзаж, возбуждающий волю к сопротивлению:



Где самый воздух, острый и блестящий,
Дает нам счастье жизни настоящей...





"Творцы дорог" с замечательной страстностью передают высокое напряжение человеческих сил, вступивших в единоборство с природой. Посмотрите, какую величественную и поэтическую картину сумел увидеть Заболоцкий в обыкновеннейшем техническом процессе - взрыве горной породы:



Над крутизною старого откоса
Уже трещат бикфордовы шнуры,
И вдруг - удар, и вздрогнула береза,
И взвыло чрево каменной горы.

И равномерным грохотом обвала
До глубины своей потрясена,
Из тьмы лесов трущоба простонала
И, простонав, замолкнула она.
Поет рожок над дальнею горою,
Восходит солнце, заливая лес,
И мы бежим нестройною толпою,
Подняв ломы громам наперерез.





Заключительные строфы стихотворения - гимн гордости, торжества творящих людей - людей, которые обрели власть над природой, над ее буйными силами, в сущности, глубоко родственными великолепным, могучим существам, одержавшим над ними победу:

стр. 132


--------------------------------------------------------------------------------



Соперничая с блеском небосвода,
Здесь, посредине хлябей и камней,
Казалось, в небо бросила природа
Всю ярость красок, собранную в ней.
Над суматохой лиственных сплетений,
Над ураганом зелени и трав
Здесь расцвела сама душа растений,
Огромные цветы образовав.
Здесь, в первобытном капище природы,
В необозримом вареве болот,
Врубаясь в лес, проваливаясь в воды,
Срываясь с круч, мы двигались вперед.
Нас ветер бил с Амура и Амгуни,
Трубил нам лось, и волк нам выл вослед,
Но все, что здесь до нас лежало втуне,
Мы подняли и вынесли на свет.
В стране, где кедрам светят метеоры,
Где молится березам бурундук,
Мы отворили заступами горы
И на восток пробились и на юг.
Охотский вал ударил в наши ноги,
Морские птицы прянули из трав,
И мы стояли на краю дороги,
Сверкающие заступы подняв.





Люди, совершившие все это, лишены у Заболоцкого всякой бытовой или какой-либо иной конкретности. Это полубоги, соперники природы и соучастники ее жизни. Романтический поэт прошлого сближал своего героя с естественным миром тем, что возвышал силу его чувств над обычным человеческим уровнем. У Заболоцкого человек роднится с природой через творчество, то есть через труд (для поэта любой труд - творчество, потому что любой труд вносит совершенно новый созидательный элемент в противоречивую гармонию природы), поэтому труд человека изображается на фоне самых мощных проявлений стихии, подобно тому как прежде на этом фоне изображались незаурядные человеческие переживания:



Вокруг села бродили грозы,
И часто, полные тоски,
Удары молнии сквозь слезы
Ломали небо на куски.

Хлестало, словно из баклаги,
И над собранием берез
Пир электричества и влаги
Сливался в яростный хаос.

А мы шагали по дороге
Среди кустарников и трав,
Как древнегреческие боги,
Трезубцы в облако подняв.





("Возвращение с работы")

"Трезубцы" - надо думать, вилы или грабли, но это торжественное определение уместно: если человек, занимавшийся уборкой сена или какой-нибудь иной работой, становится подобен древнегреческому богу, то орудия его труда - по крайней мере трезубцы. Рядом с дерзким и праздничным пафосом этого стихотворения каким

стр. 133


--------------------------------------------------------------------------------

пресно-сентиментальным представляется образ природы - "безумной, но любящей матери, которая таит в себе высокий мир дитяти".

Итак, Заболоцкий отчасти сам разрушает свое риторическое построение. Он умеет ощутить и изобразить мир природы и разумной человеческой жизни в тесном родстве, созвучии, единстве и вместе с тем в захватывающей и суровой борьбе, которая одна (а не гармоническая идиллия) возвышает человека до масштаба героев древнегреческих мифов. И в противоречивой жизни природы, самоуничтожающейся и самовозрождающейся ("и смеется вся природа, умирая в тот же миг"), есть гармония, закономерность; и в жизни человека, тоже полной борьбы и противоречий, - своя гармония высшего порядка. Такою рисуется нам поэтическая концепция Заболоцкого - поэта нашего века, поэта советского.

Мало того, что Заболоцкий изображает участие человека в бытии природы как его схватку с природой, как самое поразительное и мощное столкновение деятельных сил окружающего мира. Судя по тревожной напряженности его чисто "пейзажных" стихов, которые, не будучи аллегориями, всегда отражают, помимо жизни естественной стихии, проявления человеческого сознания и чувства, - существование человека не представляется поэту безмятежным и лишенным внутренних, собственных противоречий.

3



Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Он знал, что покой - только призрак покоя...





Н. Заболоцкий

Почему бы не остаться Заболоцкому в пределах своей излюбленной и ограниченной области изображения, если эта относительная ограниченность-залог высокого совершенства его творений? Действительно, есть поэты, которые в рамках своих творческих пристрастий могут давать очень многое, но как только они пытаются выйти за эти пределы - дарование покидает их. Не относится ли и Заболоцкий к числу подобных поэтов? И не следовало ли спокойно наслаждаться тем прекрасным, что было им создано, не ожидая от него порыва в направлении, органически чуждом его таланту?

Небезынтересно вспомнить, что, когда Заболоцкий начинал пробовать сбои силы в поэзии, природа не занимала в его стихах сколько-нибудь исключительного места. Изображение густого, непроходимого человеческого быта привлекало тогда поэта несравненно сильнее. В 1929 году вышел сборник его стихотворений "Столбцы". Конечно, сейчас нельзя всерьез сравнивать со зрелыми произведениями Заболоцкого эти насквозь формалистические, изготовленные по рецептам модернистских литературных школ стихи, из которых даже самые лучшие несут явственный отпечаток литературного эксперимента.

В этих литературных опытах своеобразно, причудливо, дико и фантастично преломился нэповский быт. Можно подумать, что Заболоцкий, отдав этим сборником дань непосредственному изображению людского бытия и сочтя свою попытку неудачной, раз и навсегда обратил свой взор к природе. Но, как ни изменился поэт за время, отделяющее его "Вторую книгу" от первой, между его невероятно запутанными (порой намеренно) ранними стихами и его зрелыми созданиями есть некая общность. Человеческая жизнь привлекала его тем же, чем впоследствии покорила (мятежная

стр. 134


--------------------------------------------------------------------------------

природа", - обилием противоречивых борющихся начал, отсутствием статики, покоя. А быт нэповской России в восприятии впечатлительного и несколько растерявшегося поэта изобиловал кричащими, парадоксальными противоречиями.

Характерно вошедшее в "Столбцы" стихотворение "Свадьба". Быт мещан, населяющих огромный каменный дом, выписан достаточно сочно, но эта сочность реалистических красок нисколько не интересует Заболоцкого сама по себе: дом - лишь тщательно выполненный чертеж неприступного мещанского логова:



...Большие коридоры,
Где балки лезут в потолок,
Где человеческие норы
Домашний выдавил сурок;





кухня, описанная необыкновенно торжественно, где сковорода воспевается с иронической патетикой, - символ мещанского чревоугодия:



Она (сковорода) яичницы кокетство
Признало сердцем бытия,
Над нею проклинает детство
Цыпленок, синий от мытья;





пиршество за установленным явствами столом - символ благопристойной мещанской животности:



Мясистых баб большая стая
Сидит вокруг, пером блистая,
И лысый венчик горностая
Венчает груди, ожирев
В поту столетних королев...
И в перспективе гордых харь,
Багровых, чопорных и скучных,
Как сон земли благополучных,
Парит на крылышках мораль.





В конце концов выясняется, что воображение Заболоцкого поражено противоречием, в котором находится "могучий дом, стоящий во мраке", с окружающим миром, где -



Нагие полчища заводов
И над становьями народов
Труда и творчества закон.





Это противоречие поэт не умеет назвать своим именем и все же ощущает и передает его в столь обнаженной форме.

Итак, Заболоцкого в свое время привлекал город, городской быт и общественные противоречия, свойственные этому быту, то есть та же самая диалектика действительности, которую он впоследствии обнаружит в стихийных явлениях природы.

С начала 30-х годов человек и человеческое появляется в стихах Заболоцкого только в качестве отвлеченной созидательной силы, противостоящей разрушительным замашкам бессознательной природы. В то же самое время Заболоцкий пишет немало тонких, совершенных вещей (в духе "Лесного озера" или "Утра"), где жизнь природы, даже не возмущенная вмешательством человека, является источником глубоко и подлинно человечных чувств и переживаний, где диалектика человеческой жизни и души находит косвенное, бессознательное воплощение в изображении естественного мира.

стр. 135


--------------------------------------------------------------------------------

Казалось, творческое становление поэта завершено. Однако в последние годы обнаружилось, что Заболоцкого все более властно стала занимать человеческая жизнь с ее драмами и бурями, непосредственные проявления людских переживаний и страстей. Он создает несколько стихотворений о судьбах конкретных людей - серию маленьких нравственно-бытовых новелл: "Жена", "Неудачник", "В кино", "Некрасивая девочка", "Старая актриса". Все они повествуют о сложных, в какой-то степени изломанных, искалеченных людских судьбах: либо поэт по едва определившимся признакам предсказывает трудное и печальное будущее молодому существу, либо подводит итог уже прожитой, и прожитой не так, как следовало, жизни, либо обнаруживает под завесой будничных фактов тяжкую житейскую трагедию, либо отступает в почтительном удивлении перед крайними противоречиями, способными уживаться в душе одного и того же человека.

За четверть века, отделяющую эти стихи от "Столбцов", профессиональное мастерство Заболоцкого выросло, разумеется, неизмеримо. Но даже оно не спасает поэта от невыгодного для его "бытового" цикла вывода: по силе обобщения реальных фактов и умению наблюдать эти вещи стоят едва ли намного выше заумных, туманных "экспериментальных" стихов ранней книги. Простота не сочетается в них с глубиной, а такая простота - шаг не столько вперед, сколько в сторону от нарочитой усложненности. Над этими новыми опытами, пользуясь выражением поэта, "парит на крылышках мораль"; они построены по неизменной схеме: к вялому описанию житейского случая "подключена" нравственная сентенция, но так как предшествующий ей эпизод ни эмоций, ни особых размышлений сам по себе вызвать не в состоянии, получается нечто вроде притчи, где только из последних строчек становится ясно, к чему и для чего она рассказана. В итоге мы узнаем, что красота - это не сосуд, в котором пустота, а, напротив, огонь, мерцающий в сосуде; что человек, хлопочущий на деле о благе, о счастье людей, не должен быть эгоистом по отношению к своей преданной жене; что "неразумная сила искусства" облагораживает самые черствые и мелочные сердца; что "бесконечно людское терпенье, если в сердце не гаснет любовь"; что нужно идти по жизни не обочиной, а прямой дорогой, - в противном случае рискуешь прожить ее зря. Разве есть поэтическое содержание в констатации этих полезных истин?

По роду дарования Заболоцкого даже самый яркий частный факт жизни не способен возбудить в нем такого высокого подъема поэтического чувства, который передался бы читателю и стал для последнего источником переживаний, размышлений и обобщений. Не жизненное явление как таковое вызывает у Заболоцкого прилив творческого энтузиазма, каким бы поразительным, трогательным, эмоционально богатым это явление ни было, - поэта побуждает к творчеству стремление проникнуть в тайные причины этого жизненного феномена. Поэзия Заболоцкого - это поэзия постижения. В нравоучительных стихах о человеческой природе нет постижения действительности - оттого-то они так непоэтичны.

Мнимое спокойствие, посетившее советского поэта в конце его творческого пути, - это только "призрак покоя". В последних его стихах ощущается растерянность. Не "внутренняя сосредоточенность и глубокое душевное равновесие" (В. Мильков), а внутренняя тревога и неудовлетворенность заставляют его отказаться от уже проторенного пути, неизменно приводившего его к созданию превосходных поэтических вещей, и искать новые способы овладения действительностью, стремиться художественно освоить новые сферы реальной жизни. Этой новой дороги Заболоцкий не нашел. Порою в растерянности он отступает от золотого правила своего творчества -

стр. 136


--------------------------------------------------------------------------------

не подменять проникновения в действительные противоречия жизни (будь то жизнь природы, общества или человеческой души) внешне значительными, но лишенными истинного содержания параллелями и ассоциациями. Тогда он начинает изъясняться ложно поэтическим языком аллегорий, то откровенно рассудочных ("Противостояние Марса"), то невнятных и темных ("Чертополох").

Излюбленные идеи и размышления поэта о гармонии и противоречиях бытия, о единстве и противоборстве человека и природы кажутся потускневшими в новой интерпретации. Об этом говорят стихи, опубликованные после выхода в свет сборника 1957 года или одновременно с его изданием ("Прощание с друзьями", "Лесная сторожка"). В мире творчества Заболоцкого современному читателю начинало становиться тесно, несмотря на то, что в основание этого мира легли философские категории широчайшего значения - вселенная, природа, разум.

Заболоцкий - своеобразный мастер. Строгий классический стих с ограниченным запасом традиционных размеров и рифм он заставил заговорить на собственный, неповторимый лад.



Что жалкие слова? Подобья насекомых.
И все же эта тварь была подвластна мне! -





гордо восклицает он. Под его пером совершенно обыкновенные предметы и существа преображаются, приобретая какие-то новые качества, как бы начинают светиться изнутри. Мы попадаем в мир, где магнолия склоняет туманное тело, седые от пыли камфарные лавры трубят в бледные трубы, дятлы вырубают своим топором угрюмые ноты из книги дубрав, животные склоняются к воде, просунув сквозь елки рогатые лица. Но этот обаятельный, сказочный и одновременно действительный мир, в котором трепещет живой облик природы, существует не во всех стихотворениях Заболоцкого. Нередко он, самостоятельный, вполне сложившийся художник, пользуется заимствованными поэтическими средствами. В его стихах начинают навязчиво звучать голоса то Брюсова ("Венчание плодами", "Седов" и "Север"), то Блока ("Любите живопись, поэты"), то Некрасова ("Старая актриса").

Если бы речь шла о поэте с пассивно созерцательным складом ума, с ограниченными творческими возможностями, о поэте, склонном отгородиться от "житейского волненья" абстрактно возвышенной тематикой, если бы Заболоцкий был таким поэтом, то можно было бы говорить не о кризисе, а об естественном закате его творчества. Но Заболоцкий - художник большой лирической энергии, лучшие стихи его, какова бы ни была их тема, носят действенный и гуманный характер, возбуждают душевные силы человека. Поэтому думается, что последние плоды его творчества были предвестниками какого-то значительного перелома, перевала, который, быть может, позволил бы поэту расширить представления о диалектике реальной жизни, проникнуться острым, неутолимым интересом к непосредственно общественным проблемам человеческого бытия.

стр. 137