(К 350-летию со дня рождения)

В августе 1655 года в Лондоне на латинском языке вышла книга под странным названием: "В защиту себя". Ее автором был Джон Мильтон. От кого же защищался этот известный ученый и публицист, не раз выполнявший ответственные поручения правительства английской республики?

От многих. Ему пришлось обороняться и от лейденского схоласта Салмазин (так на латинский манер назывался юрист Сомэз, служивший английской роялистской эмиграции), и от некоего Анонима, и от истеричного краснобая А. Мора, от Бромголла, Филмера, Роуленда и от прочих врагов, которых Мильтон иногда упоминает, а иногда подразумевает и опровергает, не называя.

Защищаясь от своры противников, которые в пылу политической полемики не гнушались чернить его честное имя, Мильтон защищался от нападок английской и - шире - европейской реакции, встревоженной и разозленной успехом его блестящих трактатов, в которых отстаивались интересы английского народа, доказывалось его право судить и казнить королей, обличались другие абсолютистские правительства и их заговор против молодой английской республики. Так началась трехсотлетняя борьба вокруг произведений Мильтона - борьба, идущая и в наши дни, перенесенная со временем из публицистики Мильтона на его поэтическое и философское наследие.

После победы Реставрации некоторые книги Мильтона были сожжены рукой палача; ему самому грозила смертная казнь. Не раз в первые годы Реставрации писатели-монархисты вновь и вновь обращали внимание властей на Мильтона, призывая к расправе с ним. Одинокий слепой поэт, разоренный и преследуемый, долгое время ждал новых преследований и кар.

В конце XVII века Драйден, а затем в начале XVIII века влиятельнейшие английские публицисты Стиль и Аддисон много сделали для того, чтобы утвердить среди своих читателей мнение о Мильтоне как о великом английском поэте. Но с легкой руки Аддисона в течение долгого времени Мильтон - поэт рассматривался прежде всего как художник глубоко религиозный и этим по преимуществу примечательный. Русское представление XVIII века о "божественном писателе Иоанне Мильтоне" было в значительной степени основано именно на этой точке зрения.

Несмотря на широкое международное признание, которое пришло к Мильтону в XVIII веке, долгое время его революционную публицистику, пугавшую монархистов XVIII века, отделяли от его художественного творчества, игнорируя теснейшую взаимную связь, скрепляющую творения Мильтона - поэта и Мильтона - прозаика. За двести пятьдесят лет изучения Мильтона накоплено немало ценных наблюдений;

стр. 155


--------------------------------------------------------------------------------

есть много основательных и солидных работ, написанных с горячей любовью к Мильтону и с честным стремлением осмыслить его сложный творческий путь. Но немало среди книг и статей о Мильтоне и таких, авторы которых пытались и пытаются либо приспособить Мильтона для узких политических целей, либо клевещут на Мильтона, искажая и приуменьшая его подлинное значение.

Вполне закономерно, что в XX веке нападки на великого английского поэта - поборника демократических идей сделались особенно настойчивыми и вздорными.

Лидеры английского и американского декаданса, Э. Паунд, опозоривший себя связями с итальянским фашизмом, пресловутый Т. С. Элиот, певец "полых людей" - опустошенных мещан XX века - и другие, начиная с 20-х годов, не раз посягали на Мильтона1 Т. С. Элиот не скрывал, что, выступая против авторитета и популярности Мильтона, он хотел "освободить" от его влияния современных молодых поэтов. Доводами для необходимости такого акта Элиоту служат обвинения в том, что он "несимпатичен" Элиоту, в том, что он "насилует английский язык", и в том, что современному поэту у Мильтона учиться нечему, однако за этими "доводами" возникает некий другой и более определенный мотив: Мильтон неприятен ему как великий поэт революционной эпохи, а "мы, - замечает Элиот, - не можем ни в литературе, ни тем более в жизни вообще пребывать все время в состоянии революции"2.

Среди доводов, поясняющих причину антипатии Элиота к Мильтону, один особенно курьезен. Оказывается, Мильтон виноват в том, что после него уже никто не может создать эпического произведения, по грандиозности своей равного "Потерянному раю"'... Нет, так писать нельзя, утверждает Элиот. Ему неуютно в тени великого поэта; рядом с масштабами творчества Мильтона слишком очевидно обнаруживается, что сам Т. С. Элиот - пигмей, покушающийся на гиганта.

Т. С. Элиот охотно цитирует в своих статьях о Мильтоне тех авторов, чьи высказывания пополняют его не очень разнообразный арсенал. Но если желчная воркотня замечательного английского критика XVIII века С. Джонсона остроумна даже там, где он проявляет очевидную несправедливость к Мильтону, то выпады против Мильтона, почерпнутые Т. С. Элиотом у М. Мерри, Тильярда, Льюиса, свидетельствуют только о предвзятом и одностороннем отношении этих литературоведов нашего времени к великому английскому писателю XVII века. Подчеркивая связь определенных английских филологических кругов с идеями Т. С. Элиота, критик Ливис выражает свое удовлетворение тем, что выступление Т. С. Элиота против Мильтона помогло "низложению Мильтона", которое произошло "после двух веков преобладания авторитета Мильтона в английской поэзии"4, Однако поэзии "полых людей" не заменить в английской литературе великой национальной поэзии, в которой имя Мильтона остается одним из самых значительных, невзирая на попытки Т. С. Элиота, Льюиса, Ливиса и их единомышленников снизить его значение. С ними нельзя согласиться, так же как невозможно согласиться с проф- Грирсоном, который в своей книге "Мильтон и Вордсворт" ставит Вордсворта в истории английской поэзии неизмеримо выше Мильтона и объясняет это бесплодное противопоставление тем, что Мильтон был "ре-


--------------------------------------------------------------------------------

1 См., например, Т. S. Eliot, A note on the verse of John Milton, London, 1936; его же, Milton, 1947. Эти статьи Элиот затем переиздавал.

2 T. S. Eliot, A note..., pp. 18 - 19.

3Там же, стр. 5.

4 F. R. Leavis, в сб. "Revaluation", 1936.



стр. 156


--------------------------------------------------------------------------------

волюционером", остался верен республиканским принципам, верен политике, якобы убившей в нем поэта, а Вордсворт отказался от симпатий к революции во имя служения поэзии и достиг таки положения поэта-лауреата.

Грирсон относится к тем ученым, которые стремятся, весьма вольно интерпретируя Мильтона, сделать его приемлемым для буржуазной идеологии наших дней. Еще прямее в этом отношении действует проф. Льюис: в своей книге "Введение к "Потерянному раю"1 он просто объявил Мильтона последователем и учеником блаженного Августина. Отметим, что Льюис п данном случае в корне разошелся с интересным и доказательным исследованием Д. Сора "Мильтон - человек и мыслитель"2. Со многим в книге Сора нельзя согласиться (прежде всего с его собственной попыткой примирить материализм и религию), но нельзя не признать ценными его наблюдения над философскими взглядами Мильтона. Д. Сора, в отличие от эффектного, но поверхностного труда Льюиса, пришел к выводу о том, что Мильтону присуща тяга к материализму, что в его теологии многое выглядит весьма еретически не только для католика, но и вообще для христианина.

Дальше Льюиса пошел в годы второй мировой войны Вильсон Найт. В своей книге "Громящая колесница" " он пытается приспособить гениальные видения поэта для целей британской военной пропаганды. Найт нашел, что Мильтон предвосхитил в своей поэме появление "сверхбомбардировщиков", а особеннно одобрил Мильтона за то, что его мессия - этот "христианский герой" поэтики XVII века - по мнению Найта, "конституционный монарх", нечто близкое королю Георгу, восседавшему в ту пору на том самом английском престоле, против которого когда-то так яростно выступал Мильтон.

Впрочем, Грирсон, Льюис, Найт и многие другие мильтоноведы, близкие к ним, не оригинальны. Они продолжают старую традицию английского мильтоноведения - традицию, которая была заложена еще в XVIII веке теми, кто пытался доказать, что Мильтон не поэт английской революции, а прежде всего добрый христианин и писатель душеспасительный.

Конечно, это не похоже на раздраженные и нелепые выступления Элиота, М. Мерри, Ливиса. Но если невозможно согласиться с попыткой "низложить" Мильтона, то в такой же степени нельзя примириться и с попыткой превратить его в добродетельного святошу.

Советским литературоведам вполне понятно то негодование, с каким отстаивает престиж Мильтона американский ученый Д. Буш в книге "Потерянный рай" в наше время" 4. Вместе с известным мильтоноведом Б. Н. Френчем мы можем назвать книгу Буша "могучей, логической, интересной защитой Мильтона".

Отрадно видеть, что в книге К. Мьюира "Джон Мильтон"6, вышедшей в популярной серии "Люди и книги", позиции Т. С. Элиота, Ливиса и М. Мерри подвергнуты критике, пусть и весьма осторожной; отрадно видеть, что в книге Т. Г. Бэнкса "Система образов Мильтона" 5 продолжена работа нескольких поколений ученых, вни-


--------------------------------------------------------------------------------

1 C. S. Lewis, A preface to "Paradise Lost", London, 1942.

2 D. Saurat, Milton. Man and thinker, N. -Y. 1925, 1940.

3 G. W. Knight, Chariot of wrath, 1942.

4 D. Вush, "Paradise Lost" in our time. Some comments. Cornell Univ. Press, 1945.

5 См. K. Muir, John Milton, London, 1955.

6 T h. H. Вanks, Milton's imagery, N. -Y., 1950.



стр. 157


--------------------------------------------------------------------------------

мательно и глубоко изучающих поэтическую мастерскую великого англичанина; что в книге К. Свендсена "Мильтон и наука" 1 широко освещены научные и философские интересы поэта на фоне общего состояния научной мысли его эпохи.

Однако и эти новые книги о Мильтоне вызывают желание о многом поспорить с их авторами. Напрасно К. Мьюир так мало сказал о трагедии Мильтона "Самсон-борец". Видимо, это отвечало общей концепции творческого пути Мильтона, намеченной Мьюиром. Согласно этой концепции, Мильтон в 60 - 70-х годах уже безмерно далек от общественной проблематики. Конечно, при такой постановке вопроса удобнее закончить книгу разбором "Возвращенного рая". Но сделать так, - а Мьюир так и поступает, - это значит умолчать о том, что творческий путь поэта закончился не проповедью христианской аскезы, а призывом к продолжению борьбы против угнетателей английского народа.

Истолкование творческого пути Мильтона у Мьюира в данном случае выглядит как уступка тем, кто хотел бы видеть Мильтона 60-х годов в качестве Самсона порабощенного, а не Самсона борющегося, каким был Мильтон в действительности, о чем вполне справедливо пишет в своей книге "Джон Мильтон, англичанин" Д. Х. Хэнфорд 2.

Далеко не все убеждает и в книге Бэнкса. Так, он пишет о бедности музыкального, слухового восприятия Мильтона. По выкладкам Бэнкса выходит, что поэзия Мильтона знает только громкие звуки - грохот катастроф, небесные громы, угрюмый шум стихий. Слов нет, в "Потерянном рае" эта тревожная "музыка сфер", как любил говорить сам поэт, эта грозная симфония гигантских битв звучит часто и настойчиво. Титаническая музыка "Потерянного рая" - немаловажная сторона эстетики Мильтона. Но поэтичное ухо Мильтона, с детства тянувшегося к музыке и воспитанного в доме, где музыка была в особой чести, улавливало множество звуков, для которых поэт находил и богатый словарь: и в его ранних стихах, и в эпопее постоянно звучат голоса птиц, пенье ручьев, шорох листьев, мелодия человеческой речи, наконец, песня.

Удивительно также, что Бэнкс отказывает Мильтону и в уменье передать выражение лиц его героев. С точки зрения Бэнкса, они несколько статичны, иконописны. Это полностью или почти полностью верно по отношению к образам бога, мессии, ангелов, но совершенно неверно в применении к образам Сатаны, Адама и Евы. Говоря о мимике своих героев, Мильтон показал себя вдохновенным живописцем. В книге Бэнкса есть главы о том, как и чем обогатили образную систему Мильтона общественная и частная жизнь Лондона, труд и война, природа, животные, книги, но нет главы о человеке у Мильтона, нет главы, которая была бы специально посвящена образам людей в его публицистике и поэзии. Конечно, при таком странном недосмотре возможны просчеты, допущенные Бэнксом.

Содержательная книга Свендсена огорчает тем, что в ней слишком мало и несмело сказано о вкладе самого Мильтона в развитие философской мысли его времени. А вклад этот был немаловажен и самобытен. Напрасно ограничил себя Свендсен предпочтительно естественными науками. Мильтон - поэт с огромным и живым ощущением истории, был начитан в области исторической науки и сам выступал как историк. Различие между Мильтоном и многими мыслителями его эпохи в том и состоя-


--------------------------------------------------------------------------------

1 K. Svendsen, Milton and science, Harvard Univ. Press, 1956.

2 J. H. Haniогd, John Milton Englishman. A critical biography, London, 1950; см. гл. 8 "Milton-Agonistes".



стр. 158


--------------------------------------------------------------------------------

ло, что великий поэт равно интересовался науками естественными и общественными; в этом он был сродни титанам Ренессанса и предвосхищал людей Просвещения.

Обстоятельная работа Д. Х. Хэнфорда, о которой уже упоминалось вскользь, привлекает многими достоинствами. Хэнфорд - самостоятельно мыслящий солидный ученый, вероятно наиболее компетентный среди современных мильтоноведов, широко и конкретно рассматривающий творения поэта на фоне его эпохи. Новая книга Хэнфорда продолжает и развивает его более ранний серьезный труд "Пособие для изучения Мильтона" (1933). Это особенно чувствуется в главе, посвященной посмертной славе Мильтона.

Хэнфорд собрал ценный материал, показывающий широкое использование наследия Мильтона английскими и американскими прогрессивными мыслителями и общественными деятелями XVIII века. Самостоятельное значение имеют страницы, посвященные тому, как воспринял Мильтона замечательный английский поэт В. Блэйк. Жаль, что чем ближе к современности, тем более бегло освещает Д. Х. Хэнфорд историю усвоения Мильтона. Так, например, гораздо богаче можно было осветить отношение романтиков к Мильтону, отношение чартистов, восприятие Мильтона в наше время... Жаль, что проф. Хэнфорд этого не сделал с такой же обстоятельностью и живостью, как это вышло у него в применении к XVIII веку. В книге явно не хватает и главы о популярности Мильтона за рубежом. Под пером такого крупного специалиста, как Хэнфорд, эта глава могла бы выглядеть блестяще, и слава "Мильтона-англичанина" от этого только выиграла бы.

Хэнфорд, как и другие, менее значительные исследователи Мильтона, оставляет в стороне вопрос о гуманизме Мильтона, вопрос о творческом методе великого английского поэта. Эволюция творческого метода Мильтона рассмотрена недостаточно даже и в этом серьезном труде.

Нет, и в наши годы мог бы появиться новый вариант книги "В защиту себя": мильтоноведы все еще в долгу у великого английского поэта, и хотя о нем написано внушительное количество работ, в середине XX века приходится вновь и вновь вступаться за доброе имя и честь автора "Ареопагитики" и "Потерянного рая".

Конечно, юбилейный 1958 год принесет новое оживление вековой борьбы вокруг наследия Мильтона. Принимая участие в этой борьбе, советские литературоведы следуют традициям, которые были завещаны великими русскими писателями и критиками, высоко ценившими Мильтона.

Мы помним о том, с каким уважением говорил о Мильтоне Пушкин, как высоко ценил его Белинский, верно видевший в творчестве Мильтона яркое выражение целой эпохи английской жизни, как внимательно следили за русскими переводами из Мильтона Добролюбов и Чернышевский.

Выдающийся деятель советской культуры А. В. Луначарский ярко и содержательно охарактеризовал Мильтона. "Джон Мильтон был революционный публицист, писавший против папы, против монархии, за крайние формы демократии, за республику, за свободу развода, за свободу личности, за свободу слова, причем он, например, католиков хотел лишить свободы слова и гражданских прав. Он был, очевидно, последовательный революционер, а не болтун, и в этом смысле как публицист, защищавший свои революционные доводы до конца, он являет собою образ одного из самых последовательных республиканцев, причем это было в то

стр. 159


--------------------------------------------------------------------------------

время, когда еще французской революцией и не пахло. Вместе с тем он был великий поэт"1.

Луначарский напоминал о "великом революционном сердце Мильтона, полном бунта". "Вся поэма Мильтона, - отметил он, - написана дивными стихами, с огромным количеством ярчайших образов" (стр. 225). Вместе с тем Луначарский подошел к творчеству Мильтона как к отражению и порождению его эпохи, событий английской буржуазной революции. В этом плане и повели изучение Мильтона советские литературоведы, создавшие очерки творчества Мильтона в книгах по истории английской литературы и в учебных пособиях, специально посвященных литературе XVII века.

Советские исследователи отдают себе отчет в том, насколько противоречив и сложен был путь Мильтона, насколько выше общего уровня своих единомышленников стоял он и насколько на него влияли идеи, господствовавшие в его политической среде. Выясняется и степень зависимости Мильтона от его предшественников и современников, и его самобытность, и значение его поэтического новаторства.

Советская наука не модернизирует Мильтона, считая, что он по праву занимает славное место и в истории английской литературы, и в истории литературы мировой.

Да, прав был Радищев: человечество не забудет Мильтона - пламенного патриота и гуманиста, врага тиранов и поборника свободы. Все это в соединении с могучим поэтическим талантом Мильтона озарило его прозу и стихи немеркнущим светом высокого и подлинного вдохновения.

Джон Мильтон родился триста пятьдесят лет тому назад (в декабре 1608 года). Но можно говорить и о другом юбилее - о трех веках славы Мильтона, начало которой положили его политические трактаты 40-х и особенно 50-х годов XVII века.

То были "Ареопагитика" (1644), ратовавшая за свободу слова, "Иконоборец" (1649), объявивший всей Европе, что король Карл Стюарт подлежит казни за преступления против народа Англии и за измену отчизне, и особенно две "Защиты английского народа" (1650 и 1654), отстаивавшие право народа выбирать и защищать ту форму власти, которая кажется ему наиболее пригодной. Уместно в дни юбилея Мильтона напомнить о том, что известность пришла к нему прежде всего как к публицисту английской буржуазной революции, страстному врагу самодержавия, поборнику республиканского строя.

Лишь много позже, после смерти великого слепца, скончавшегося в нищете и забвении, его прославили как автора поэмы "Потерянный рай" (1662), как создателя горькой и мужественной трагедии "Самсон-борец" (1671). И эти создания поэтического гения Мильтона, как и его проза, всеми корнями своими уходят в революционную эпоху, воплощают опыт английского народа, завоеванный в годы революции и в эпоху борьбы против реставрированной монархии Стюартов. О Мильтоне в большей мере, чем о любом другом писателе его времени, можно сказать, что он был рожден революцией, идеям которой служил как публицист и поэт, памяти которой остался верен и после ее поражения.


--------------------------------------------------------------------------------

1 А. В. Луначарский, История западноевропейской литературы в ее важнейших моментах, М. 1924, стр. 224.



стр. 160


--------------------------------------------------------------------------------

На пороге революции - в середине 40-х годов XVII века - он был молодым поэтом, тонким, глубоким, но еще искавшим своей большой темы. Она пришла к Мильтону в годы революции, и, служа ей, Мильтон стал писателем мирового масштаба.

Да, это была буржуазная революция XVII века, в которой "буржуазия в союзе с новым дворянством боролась против монархии, феодального дворянства и господствующей церкви"1. Специфической особенностью английской революции было еще и то, что она развертывалась под знаком ожесточенной религиозной борьбы. Ее участники, как отмечает Маркс, для выражения своих чаяний и страстей воспользовались "языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого завета"2. Все это не могло не сказаться в творчестве Мильтона: он был сторонником партии индепендентов, выражавших интересы средней буржуазии и среднего дворянства, которая в решительную минуту борьбы против абсолютизма увлекла за собою народные массы; вместе с тем Мильтон был далек от более демократических политических течений, вроде левеллеров или диггеров, которые после победы над абсолютизмом воспротивились укреплению диктатуры Кромвеля. Человек своего времени, Мильтон был и теологом. Он деятельно участвовал в спорах о будущем английской церкви и этому вопросу придавал огромное значение3. Свои страсти и иллюзии он, подобно сотням тысяч англичан его времени, тоже воплощал в образах и выражениях, заимствованных из библии.

Но ярче и полнее, чем любого другого поэта его эпохи, в творчестве Мильтона выразилось общеисторическое значение революционной борьбы английского народа. Вспоминая об английской и французской революциях, В. И. Ленин писал, что размах и силу им придал именно народ - городской "плебс" и демократическое крестьянство4, из которых составились победоносные полки английской революционной армии. Эти "размах и сила", даже в условной оболочке библейских образов, присущи лучшим образцам публицистики Мильтона, его поэмам и трагедии.

Конечно, при этом не следует забывать о противоречиях мировоззрения и творчества Мильтона, которые во многом оказались трагичными для поэта. Но каковы бы ни были эти противоречия, самые различные читательские круги XVIII и затем XIX века знали и любили Мильтона прежде всего за смелость его мыслей и образов, за гигантский масштаб его обобщений, в которых выразились "размах и сила" народной борьбы, обновившей жизнь английского общества.

Мильтон оказывал разнообразное и могущественное влияние на развитие поэзии в Англии и других странах. Воздействие Мильтона легко проследить и в публицистике XVIII века,. и в развитии такого важного жанра поэзии, как эпопея, - от Вольтера, упомянувшего о нем в предисловии к "Генриаде" (да и в самой поэме есть немало мест, свидетельствующих о воздействии Мильтона) - до русских поэтов-эпиков XVIII века, включая все развитие этого жанра в России от Кантемира до Хераскова 5. Радищев в "Путешествии из Петербурга в Москву" утверждал, что "произведения Мильтона чи-


--------------------------------------------------------------------------------

1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. VII, стр. 54.

2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, М. 1952, т. 1, стр. 213.

3 Изучение его собственных теологических взглядов, шире всего выраженных в книге "О христианском учении", свидетельствует о том, что Мильтон выработал систему религиозных воззрений, близкую к верованиям секты "морталистов", но все же самостоятельную. Об этом см. работу D. Sauгat, Milton. Man and thinker.

4 См. В. И. Ленин, Сочинения, т. 17, стр. 373.

5 Речь в данном случае идет, разумеется, о самобытном использовании опыта Мильтона.



стр. 161


--------------------------------------------------------------------------------

таемы будут, доколе не истребится род человеческий". Клопшток, ища путей развития немецкой национальной эпопеи, обратился к опыту Мильтона в "Мессиаде".

Еще более существенным и заметным было влияние Мильтона на поэтов и писателей романтизма. Мильтон и европейский романтизм первой половины XIX века - сложный и большой вопрос. Не приходится, например, сомневаться в значении Мильтона для многих сторон развития Байрона, Шелли, Китса; с другой стороны, очевидно использование многих особенностей эпической техники Мильтона в "Мучениках" Шатобриана, известного своим переводом поэм Мильтона. Уже это говорит о сложности творчества самого Мильтона: бунтарский пафос образа Сатаны, воинствующий гуманизм поэта манили к нему романтиков начала XIX века, связанных с великими освободительными движениями той поры или испытывавших их сложное воздействие; с другой стороны, Мильтон как "христианский поэт" - а такое понимание Мильтона было весьма распространено в XVIII веке - оказался увлекательным учителем для поборника монархии и христианизма Шатобриана.

Глубина и богатство содержания поэзии Мильтона объясняются тем, что он сложился и вырос в эпоху, отмеченную ясно выраженными чертами гибели старого мира - "старой веселой Англии" - и рождения мира нового - Англии буржуазной. Но то, что в наши дни укладывается в эту историческую формулу, в эпоху Мильтона было живым общественным процессом, множеством явлений и признаков, в которых только гениальное чутье поэта - современника и участника великой исторической битвы - могло угадать крах старого мира, железную силу исторической необходимости.

Пытливо вглядывавшийся вперед, в будущее, Мильтон высоко ценил сокровища человеческой культуры, опыт, накопленный прошлыми веками. Он не был ограниченным и непримиримым "пуританином", которых было так много в его дни. С полным основанием советские ученые говорят о Мильтоне как о продолжателе лучших традиций английского и - шире - европейского гуманизма.

Вместе с тем гуманизм Мильтона отличался от гуманизма его великих предшественников. В нем уже не было беспредельной широты и непосредственной жизнерадостности Шекспира, Рабле, Сервантеса. Мировоззрение Мильтона, обогащенное по сравнению с его предшественниками новыми перспективами научного отношения к действительности, открывшимися перед людьми XVII века, было в известной мере сужено и ограничено воздействием теологических концепций и буржуазным рационализмом. Вместе с тем Мильтон был резче, последовательнее в своей ненависти к феодальному строю. Основной конфликт эпохи в его публицистике - да и в его художественных произведениях - выступил с неприкрытой ясностью. Органическая связь национального и общечеловеческого раскрывается в гуманизме Мильтона с новой и еще дотоле невиданной силой: опыт английского народа ведет поэта к постановке проблем, важных для человечества в целом. В значительной мере это связано с представлением Мильтона - как и многих других английских писателей революционной эпохи - о том, что события английской революции 40 - 50-х годов имели мировое значение.

Мы не ошибемся, если скажем, что эта гуманистическая содержательность творчества Мильтона, рожденная революционным пафосом, присущим писателю, сделала жизнь его произведений столь длительной и столь важной для других литератур и для других веков.

Если, учитывая значение религиозной идеи "Потерянного рая", сводящейся

стр. 162


--------------------------------------------------------------------------------

к изображению "первого греха людей" и к нахождению путей его исправления, мы обратимся к художественной сущности поэмы Мильтона, то убедимся, что это поэма о судьбах людского рода. Гигантская космическая битва между восставшими ангелами и божьими легионами - только пролог к борьбе за человека, которую начинает Сатана, желая отомстить богу. Вовлеченный в борьбу бога и Сатаны, человек со своей "свободной волей" ' становится вровень с ними. Он участник этого спора, а не безвольный его объект. Адам по своей воле, зная о том, что он совершает проступок, нарушает запрет бога и становится соучастником преступления, совершенного Евой: он поступает так из-за любви к Еве, в то время как титаническими силами, которые распоряжаются его судьбою - богом и Сатаной, - руководят взаимная ненависть, ярость, зависть, страх.

Адам и Ева Мильтона - прекрасные владыки прекрасного мира, созданного для них. Они, как пишет Мильтон, "достойнейшая пара": Адам - "лучший мужчина", а Ева - "прекраснейшая женщина". Человек для Мильтона - "наместник бога" на земле, о чем юноша Мильтон писал еще в одном из кембриджских студенческих сочинений, и это не теологическое построение, а твердая уверенность гуманиста.

Адам и Ева не безлично "прекрасны". Показав их вместе на фоне цветущего рая, как бы воспроизведя в стихах один из любимых сюжетов мастеров Ренессанса, так охотно изображавших первых людей в раю, Мильтон создал обособленные и детализированные портреты Адама и Евы, тоже напоминающие аналогичные мотивы изобразительного искусства Ренессанса, но с выразительной антикизирующей тенденцией.

Адам - воплощение доблести, мудрости и мужества. Богат его внутренний мир. Разум и страсть - главные противоречия, живущие в Адаме. Разум удерживает его в пределах "естественного закона", в пределах человечности. Страсть может столкнуть его в хаос низких вожделений, обесчеловечить. Важнейшим фактором внутренней жизни Адама Мильтон считал его "свободную волю" - волю выбора того или иного пути, возникающего перед человеком. Мильтон не был оригинален, развивая свое учение о "свободной воле". Он во многом зависел от точки зрения христианских теологов IV-V веков, с которыми всегда считался (и это показательно: в христианской теологии той поры еще не заглохли некоторые гуманистические идеи эллинизма).

Еще в большей степени зависел Мильтон в вопросе о "свободной воле" от кальвинистского учения о предопределении, с которым он далеко не во всем был согласен, но которое он принимал: в этом учении находила себе ложное выражение верная догадка Мильтона о том, что человеческое общество развивается по определенным законам. Но как бы ни были запутаны теологические воззрения Мильтона, "свободная воля" Адама прославлена в поэме как великое активное начало, движущее человеком. Уже в силу этого Адам - не кукла в трагическом театре жизни, не жалкий червь, каким изображали человека писатели реакционных литературных направлений - современники Мильтона.

Не менее значителен и образ Евы. В поэме Мильтона вырастает замечательный по своей привлекательности облик женщины, который не имеет себе равных в английской поэзии XVII века. В любовании Евой сказывается высокое представление о ду-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Free will - с точки зрения Мильтона, важнейшее свойство человеческого характера.



стр. 163


--------------------------------------------------------------------------------

ховном достоинстве женщины. Таким мы знаем Мильтона и по его трактатам о разводе (40-х годов), в которых широко высказан взгляд поэта на право женщины выбирать себе спутника жизни, не подчиняясь чужой воле.

Ева - живой, движущийся образ; "первая женщина" Мильтона весьма далека от пуританских абстракций. Не один Адам подвластен очарованию Евы: ему поддается и хмурый соглядатай людского счастья - Сатана, с горечью взирающий на первых людей в раю и обдумывающий свою месть богу. И здесь, в этой подвластности простому человеческому чувству, раскрывается одна из важных сторон могучего образа. Сила Сатаны Мильтона именно в том, что он, при всей своей титаничности, человечен. Его гордыня, его ненависть, его властолюбие, его страстность, его смелость - это черты человеческие, но только во много раз усиленные поэтической фантазией Мильтона. В отличие от тех средств, которыми обрисованы бог и его блистательное окружение, включая добродетельно абстрактного бога-сына, мессию, - Сатана портретизирован.

Мильтон собрал множество наблюдений над человеческими страстями, чтобы рассказать, как изменяется грозное и прекрасное лицо Сатаны, обожженное пламенем страшной битвы и огнями ада, изборожденное морщинами, облагороженное страданиями и думами. И если Адам и Ева глубоко человечны в своем счастье, в своей любви, то человечность Сатаны - в его неукротимом бунтарском духе, в его готовности переносить муки и вновь кидаться в роковое соревнование со своим непобедимым, но от этого тем более ненавидимым противником.

Образ Сатаны очеловечен еще и тем, что он показан в изменении, в развитии. Один из ангелов, он становится их вождем только в силу того, что восстает против бога. В битвах со своим противником он обретает свое заманчивое и угрюмое обаяние. Прекрасные дети, Адам и Ева становятся людьми в полной мере, только нарушив запрет бога, только сделав "свободный выбор", шагнув из блаженного Эдема на суровый ветер человеческого бытия. Будущее их сурово, но отныне они обязаны всем себе самим: начинается осмысленная и требующая ответственности человеческая история.

Отметим здесь, что вопрос об отношении Мильтона к Сатане, вопрос авторской сознательной оценки этого образа не разрешается только указанием на то, что из-под пера Мильтона Сатана вышел далеко не таким, каким хотел изобразить его поэт. Да, Белинский был прав, указывая на это противоречие и высоко поднимая образ Сатаны над другими образами поэмы, как делали это и многие другие исследователи Мильтона.

Однако при всей своей грандиозности образ Сатаны - именно в тех его проявлениях, где Сатана особенно человечен, - не только задуман Мильтоном как образ "отрицательный", но и является таковым по существу. Уже давно было подмечено, что "Архивраг" Мильтона сродни многим злодеям и тиранам, созданным гением елизаветинской драматургии. Мильтон поясняет, что внутренний мир Сатаны искажен и обезображен властолюбием, мучительным эгоизмом. Отсюда и его цинизм, и духовная опустошенность, причиняющая ему страдания: потому что с завистью смотрит он на счастье людей в Эдеме.

Великий Сатана внутренне надломлен именно тем, что он не устоял в борьбе с собственным эгоизмом, со своими гигантскими себялюбивыми мечтами. В такой сложной форме ставит Мильтон проблему индивидуализма, постоянно тревожившую его.

Общее решение этой проблемы весьма примечательно: злобный и эгоистический

стр. 164


--------------------------------------------------------------------------------

замысел Сатаны независимо от него идет на пользу человека - ведет его в суровую школу жизни, в которой человек совершенствуется. В такой мифологической форме высказывает Мильтон свою догадку о диалектике, о противоречивых связях вещей в мире. И это тоже одно из проявлений гуманизма Мильтона.

Глубокая человечность эпопеи Мильтона, нарастающее значение индивидуального начала (противопоставленного началу индивидуалистическому, намеченному в образе Сатаны), раскрывается и в такой своеобразной особенности "Потерянного рая", как лирические отступления, играющие большую композиционную роль, но представляющие и самостоятельную ценность.

В них Мильтон вступает в число действующих лиц эпопеи, говорит о своем понимании значения поэта:



...я вспомню и о тех,
Кого судьба со мной сравняла горем,
С кем славой я сравняться бы хотел:
Слепого Тамириса, Меонида,
Тирезия, Финея - этих древних
Пророков знаменитых вспомню я.





(Перевод Н. Холодковского)

Горько жалуясь на свою слепоту - в частности и потому, что она оторвала его от книг, от знания ("путь мудрости при входе мне закрыт"), - Мильтон говорит о внутреннем свете души, который озаряет для него огромные очертания его поэтического замысла. Мильтон напоминает в своих отступлениях о том времени, когда он пишет свою поэму: она рождается "в злые дни"; он трудится над поэмой, живя "среди злых языков, во мраке, в одиночестве, окруженный опасностями"1.

Так личность поэта не только накладывает отпечаток на всю поэму, но и просвечивает явственно в отдельных ее отрывках, связывает - через обращение поэта к читателю - нас с ним.

Поэт, мыслитель и историк, Мильтон сознавал, что он живет в эпоху трагических и гигантских столкновений, в которых общественные силы, развязанные ходом "прогрессивного переворота", как называл Энгельс эпоху Возрождения, вели отчаянную борьбу за будущее против сил старого общества, далеко еще не сломленных, переходивших в наступление.

Прислушиваясь к этой грозной музыке истории, создавал Мильтон свои грандиозные картины побоищ в пространствах вселенной, фрески космических битв, озаренных огнями "небесной артиллерии"2. Но в тесной связи с видениями грозовых небес находятся и залитые солнцем картины жизни людей в раю и их исход из Эдема, охваченного мстительным божьим огнем: судьба людей определяется гигантской битвой, которая гремит во всей вселенной3.

Мильтон стал величайшим эпическим поэтом XVII века. Однако своеобразие его эпоса заключалось в том, что в нем собственно эпическая тема - борьба Сатаны с богом - переплеталась с темой "частной жизни", с темой судьбы Адама и Евы. Переплетение этих тем в "Потерянном рае" настолько тесно, что в общей композиции эпопеи они не только не дисгармонируют, но, наоборот, дополняют друг друга, созда-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Это место обратило на себя внимание Пушкина. Он цитирует его в известной статье "О Мильтоне и шатобриановом переводе "Потерянного рая".

2 Выражение Мильтона из "Потерянного рая".

3 Разумеется, это не значит, что во вдохновенной символике "Потерянного рая" надо искать буквальную параллель к английской революции, к ее событиям и деятелям.



стр. 165


--------------------------------------------------------------------------------

ют новую концепцию эпоса, в которой эпические события и зависящая от них "частная жизнь" уже неразделимы,

В этом сказалась специфика эпохи Мильтона. Создание подлинного героического эпоса в духе народной героики раннего средневековья или в духе рыцарских романов было уже немыслимо, сколько бы усилий ни было на это потрачено сторонниками "искусственного эпоса", настойчиво работавшими над этой задачей именно в XVII веке. А новая эпопея, рождаясь под пером участника буржуазной революции, властно включала в себя, кроме общего героического и мифологического плана, план частный, судьбу человека, переживающего крах старых привычных условий существования, выходившего на новые жизненные дороги, на которых он будет предоставлен самому себе, своему "разуму", своей "свободной воле". В литературе эти новые дороги вели от эпопеи - к эпосу нового времени, к роману с его героем-личностью, человеком-индивидуальностью.

Адам в последних трех песнях поэмы - стоик, готовый мужественно взвалить на свои плечи бремя человеческой истории. Непреднамеренный приход поэта к этому стоическому идеалу вполне объясним. Поэма "Потерянный рай" писалась в те тяжкие для Мильтона и для других сторонников поверженной республики времена, когда надежда на активное сопротивление силам победившей Реставрации временно угасла. Тем более значительным для Мильтона и его друзей был идеал стоического сопротивления, мысль о дальнейшем духовном совершенствовании, ярко выраженная в Адаме, который - не восстав против божьего гнева и считая его справедливым - из пасторального подобия божьего, резвящегося на райском лугу вместе со львами и ягнятами, становится мыслящим и страждущим зачинателем рода человеческого, героем-стоиком.

Однако герой, покорно переносящий кару, обрушившуюся на него только за то, что он разрешил себе стать самим собою, изведал сладость познания - конечно, не герой того совершенного эпического произведения, о котором мечтал молодой Мильтон в годы, когда он только прислушивался к нарастающему грохоту исторических битв. Стихия буржуазной революции с ее разочарованиями, с ее крушением иллюзий, вызванным годами господства Кромвеля, так и не дала материала для создания подлинной героической эпопеи, для создания подлинно героического образа.

И поиски героя, работа над образом героя продолжались. Об этом свидетельствует образ Иисуса - "Спасителя", "Сына божия" - в "Возвращенном рае" (напечатанном в 1671 году), задуманный и разрешенный как образ человека из народа, живущего в бедности, среди простых людей. И действительно, где же еще мог искать Мильтон героя в годы Реставрации, когда над республикой и ее славным прошлым охотно глумились не только эмигранты, вернувшиеся на родные пепелища, но и недавние "сторонники" Кромвеля, новая знать, нажившаяся на революции. Ненависть к восстановленным Стюартам, мечты о справедливом социальном строе все еще жили именно в толще английского народа, обманутого в своих надеждах, но вновь и вновь выставлявшего бесстрашных проповедников и борцов, призывавших не смиряться с "сатанинскими" порядками восстановленного абсолютизма. Исследователи не раз подчеркивали нарочитую простоту Иисуса в "Возвращенном рае", противопоставленного Сатане, который выступает в поэме в одеянии аристократа, светского джентльмена.

Известно, что "Возвращенный рай" - беднее, дидактичнее, чем первая поэма Мильтона. Но при всех своих недостатках "Возвращенный рай" - земная поэма о земном, с точки зрения Мильтона - подлинно существовавшем человеке. В евангель-

стр. 166


--------------------------------------------------------------------------------

ской легенде Мильтона увлекла психологическая ситуация, лишенная мистических мотивов, свойственных другим эпизодам легенды о Христе. Речь идет не о "чудесах, творимых Христом", а о внутренней борьбе, которая происходила в нем и привела его к победе не только над Сатаною, но и над самим собой.

Наиболее полно и ярко проблема героя была разрешена Мильтоном в "Самсоне-борце". Заслоненная мировым успехом поэм Мильтона, трагедия "Самсон-борец" долго не привлекала особого внимания исследователей, хотя уже в XVIII веке на нее отозвался своей ораторией "Самсон" Гендель. В старых больших монографиях о Мильтоне трагедия рассматривалась гораздо поверхностнее, чем поэмы. В XX веке мнение о трагедии изменилось. Английские и американские литературоведы заметили, наконец, ее глубокую содержательность и своеобразную форму1. Но в ней настойчиво хотят видеть просто подражание античным драматургам, забывают о тесной связи трагедии с английской жизнью.

"Самсон-борец" создавался в годы, когда в английском обществе все определеннее намечалась перспектива нового общественного подъема. Еще далеко было до тех событий, когда рухнула реставрированная монархия Стюартов. Но с каждым годом нарастало недовольство ею, охватывавшее самые различные группы, и прежде всего народные массы, на положении которых Реставрация отозвалась весомо и тяжко. Слепой поэт слышал знакомый шум приближающейся бури, грохот цепей Самсона, пробуждающегося ото сна.

На фоне драматургии Реставрации особенно резко и мощно обозначилась огромная фигура Самсона, созданная Мильтоном. Самсон встает как образ подлинно героический, многозначительный и по своему содержанию, и по той пластической форме, в которую он отлился.

В 60-х годах XVII века, когда писался "Самсон-борец", английская драматургия заметно оживилась. Однако английский театр в годы Реставрации был безмерно далек от великих традиций начала XVII века, от традиций Шекспира и Бена Джонсона. Самая интересная и перспективная линия его развития - комедия - находилась еще в зачатке; успехи Конгрива и Уичерли были еще далеко впереди. На сцене царил Дж. Драйден, талантливый поэт и драматург, загубивший свое немалое дарование в погоне за успехом у новой знати, любимцем которой он был в те годы.

Мильтон сознательно противопоставил свою трагедию общему направлению развития английской драматургии в эти годы. Создавая "Самсона-борца", он завершал планы многих лет, подводил итоги исканий и раздумий о театре, которые легко проследить через все его творчество - начиная от ранней латинской элегии, в которой он говорит о лондонском театре 20-х годов, еще живущем традициями елизаветинцев, - и кончая высказываниями о театре, рассыпанными в трактатах 40-х и 50-х годов. Потому-то так веско и содержательно звучало предисловие Мильтона к "Самсону", озаглавленное "О том роде драматической поэзии, который называется трагедией". В этом предисловии Мильтон осудил драматургию Реставрации и выдвинул идею новой трагедии - "величавой, моральной и полезной", вырастающей из сочетания античной традиции и достижений европейской драматургии XVI-XVII веков.

Мильтон выбрал из предания о Самсоне то, что представляло для него наибольший драматический интерес. В его трагедии, построенной по всем правилам аристотелевской поэтики, показано предсмертное преображение Самсона, его путь к послед-


--------------------------------------------------------------------------------

1 См. ценную работу W. R. Раrкеr, Milton's debt to Greek tragedy in "Samson-Agonistes", Baltimore, 1937.



стр. 167


--------------------------------------------------------------------------------

нему и самому великому подвигу - путь к смерти, ценою которой Самсон покупает победу над наглым и торжествующим врагом. В филистимлянских "лордах" и "священниках" легко можно узнать образы английской знати, в слепом богатыре Самсоне подчеркиваются черты народной суровости и простоты. Мильтон как бы забывает, что в библии Самсон - один из "судей - Израиля", представитель племенной знати. Нет, Самсон в трагедии Мильтона - прежде всего борец за освобождение от чужеземного ига, и он поднимается против филистимлян вопреки желанию трусливых "правителей" своего народа, погрязших в рабстве.

Так складывается центральный образ "величавой трагедии", библейский миф облагораживается и усложняется гуманистическим трагизмом Ренессанса, переплавляется в горниле страстей революционной эпохи.

Можно утверждать, что в образе Самсона Мильтон разрешил, наконец, проблему героя, занимавшую его издавна, - центральную проблему нового искусства, поборником которого был Мильтон. В Самсоне воплощены живые человеческие чувства, показана внутренняя борьба, ведущая к победе над искушениями, которая дается Самсону нелегко. Но и последствием этой победы оказывается уже не стоицизм, как это было в "Потерянном рае", не готовность отказаться от себя во имя праведной веры, как было в "Возвращенном рае", а способность к активному выступлению "во имя общего дела". Преодоление искушения в "Самсоне-борце" - уже не пассивная аскетическая цель, а момент этического созревания, необходимый для совершения подвига. Покорный богу, Адам только мечтало подвиге; Иисус, выйдя из пустыни, где он спорил с Сатаной, был готов к нему, но остался евангельски и христиански пассивным; Самсон совершает подвиг.

Чрезвычайно важно и то обстоятельство, что Самсон - не ангел, - не бес, не аллегория, - просто человек. Адам был тоже человек, но он был "царственный прародитель", "король Эдема"; Самсон - сын своего народа, раб в рубище, человек, потерявший все, кроме своего духовного мира, - и возродившийся в подвиге.

В земной и человеческой трагедии художник восторжествовал над теологом, хотя и не вытеснил его полностью. Эта победа привела к созданию самого цельного произведения Мильтона. Самсон гибнет героем. Но он гибнет одиноко. Его жалкие соплеменники только издали смотрят на его подвиг, узнают о его высокой доле от вестника; они придут за его трупом.

Так из разочарований и раздумий поэта, пережившего и подъем и катастрофу буржуазной революции, родилась революционная трагедия. Буржуазная революция не дала материала для создания героического эпоса, для создания эпического героя. Но для трагедии личности, одиноко отстаивающей временно потускневшие идеалы во имя их будущего торжества, материала оказалось достаточно.

В "Самсоне-борце" завершились и многолетние поиски стиля, которыми отмечено все творчество - Мильтона.

Нетрудно заметить, что глубокая и изящная поэзия молодого Мильтона, собранная в книге 1646 года 1 была еще продолжением традиций английской литературы позднего Ренессанса. Изучение прозы писателя и в связи с нею его сонетов и псалмов 40-х и 50-х годов убеждает нас в том, что в эти годы в творческом мире Мильтона


--------------------------------------------------------------------------------

1 В сборнике Мильтона "Poems" (1646) были помещены его стихи 20 - 30-х годов.



стр. 168


--------------------------------------------------------------------------------

развертывается сложный процесс развития, поисков своего стиля, ярче всего выраженный в "Потерянном рае".

Но "Потерянный рай" полон не только философских и моральных противоречий. Он глубоко противоречив в своем стиле. В эпопее Мильтона явственно проступает не только художественное представление о современности, об эпохе ожесточенной общественной и идейной борьбы, но и стремление подчинить себе гигантский материал, вбирающий в себя и мифологию, и библию, и современные Мильтону научные представления о человеке и природе.

"Потерянный рай" не только эпичен, но и драматичен: в нем действуют и законы эпоса, и законы драмы, особенно ощутимые в книгах IX-X (история грехопадения). Здесь драматический элемент явственно преобладает над эпическим, становится принципиально ведущим средством разрешения художественной задачи. Именно средствами драматической поэтики раскрывает Мильтон психологию своих героев в момент происходящего кризиса, смерть идиллического человека, рождение человека трагедийного. В драматической стороне "Потерянного рая" особенно ясно проявляется классицистическая тенденция Мильтона, находящаяся в противоречии с теми средствами, которыми обрисован и Сатана, и гигантские батальные сцены поэмы.

Стиль "Потерянного рая" тесно связан с так называемой "эмблематической" поэзией XVII века, представленной до Мильтона поэтами Флетчерами, в эпоху Мильтона - многими пуританскими стихотворцами и проповедниками. Эмблематизм как особая система сравнений широко представлена в прозе Мильтона; его влияние необыкновенно сильно чувствуется в "Потерянном рае".

Преодолевая в своем творчестве эмблематизм пуританина и хаотическую многословность схоласта (а она была у него), Мильтон двигался к определенному стройному творческому порядку. Он есть в композиции поэмы; он проступает в изображении Адама и Евы; не случайно, создавая эти образы, Мильтон ни разу не обратился к языку отвлеченных сравнений, к эмблематизму. В применении к этим образам можно говорить о простоте Мильтона-поэта, чего никак не скажешь о средствах, использованных для создания образа Сатаны.

Примат разума, многократно возвышенного Мильтоном в "Потерянном рае", распространяется в поэме и на понимание искусства. Об этом Мильтон прямо говорит устами Адама, разъясняя Еве соотношение Воображения (Fancy) и Разума (Reason). Воображение - одна из "способностей" человека, служащая, однако, Разуму. Это оно составляет образы (Shapes), утверждаемые или отрицаемые Разумом. Иногда, в час отдыха Разума, Воображение действует самостоятельно, воспроизводя образы природы - но соединяет их без порядка и смысла. Только Разум - вождь человеческих способностей - может вместе с Воображением создать правдивую, "отобранную" картину действительности, так как, по словам Мильтона, Разум - это Выбор. Так Разум в конечном счете господствует над фантазией в поэме Мильтона, замыкая грандиозные видения ее первых книг поучительной и трезвой картиной истории человечества. Порядок, к которому стремился Мильтон, был близок к порядку своеобразного английского классицизма, возвещенного в начале века Беном Джонсоном, - но теперь он вырастал из пафоса революционной поры. Поэтому нам представляется возможным говорить о том, что уже в "Потерянном рае" Мильтон шел к революционному классицизму.

Классицистические тенденции сделались более отчетливыми в поэме "Возвращенный рай". Мильтон из всей легенды о Христе выбрал именно тот эпизод, который

стр. 169


--------------------------------------------------------------------------------

был наиболее важен для его задачи"- создания героического характера Христа. Классицистическая тенденция сказывается и в четком разграничении свойств персонажей, которым отличается "Возвращенный рай" от первой поэмы: Сатана - прежде всего искуситель, и никаких других черт, сближающих его с импозантным Сатаною из "Потерянного рая", мы в нем не обнаружим; мессия - прежде всего искушаемый, осмотрительно и убежденно упорствующий.

В связи с открытым выдвижением двух персонажей поэмы в качестве главных действующих лиц второстепенные персонажи только намечены (Велиал, Мария, Ученики). В поэме три плана, как и надлежит тому быть в "эпопее"; в ней уже не пять планов, как в "Потерянном рае", где, кроме земли, ада и небес, есть еще космос и будущее. Но и трехплановость "Возвращенного рая" - только номинальна. Основное действие развертывается на земле, в определенное время (четыре дня) и в очень определенную эпоху. Конкретно описана и Палестина, ее скудная, но выразительная природа. Уходят вовсе лирические отступления, которые занимают много места в "Потерянном рае".

Но в "Возвращенном рае" это еще не сложившийся стиль. Пуританская ограниченность еще сильно воздействует на поэтический мир Мильтона. Быть может, в годы работы над "Возвращенным раем" отрицательно сказалось и влияние квакерской среды, с которой Мильтон сблизился. Иисус Мильтона слишком пассивен и статичен. Его победа над собою только декларирована, а не показана. Вследствие этого не получило полного развития и то классицистическое драматическое начало, которое заметно в "Возвращенном рае".

Рождающийся в творчестве Мильтона английский революционный классицизм полнее всего определился в "Самсоне-борце". В этом произведении находим прежде всего характерные классицистические единства, понятые в том духе, как трактовались они европейскими комментаторами Аристотеля: трагедия Мильтона' развертывается в одном месте, в течение одного дня; в ней нет ни одного отступления от основной линии сюжета, ни одной сцены, которая не имела бы прямого и важного отношения к основному действию - к рождению героя в человеке. И эти три единства укреплены единым принципом изображения человека, единством средств выражения.

На первый взгляд кажется, что античность и библия, служащие английской современности 70-х годов XVII века, спорят в общем колорите трагедии, сюжет которой восходит все же к Книге судей. Но побеждает античность, как и следует ожидать от произведения, написанного в духе революционного классицизма: Далила - филистимлянская "матрона"; место гибели Самсона названо "театром"; трагедия говорит о "трофеях Дагона"; старец Маной - отец Самсона - говорит о своем намерении соорудить на античный лад памятник сыну среди рощи, украшенный его "трофеями".

Решающим фактором оказалось в данном случае обращение Мильтона к форме зрелой греческой трагедии, рожденной веком великих политических бурь - V веком. Мильтон обратился к ней, движимый стремлением создать политическую трагедию своей эпохи, тоже насыщенной бурными событиями, тоже широко вводившей гражданское начало в свое искусство. Вместе с библейским эпосом на задний план был оттеснен и библейский колорит, уступивший место образам и выражениям, напоминающим об антикизации английской республики в обеих "Защитах" Мильтона. На основании всех этих данных и представляется возможным утверждать, что "Сам-

стр. 170


--------------------------------------------------------------------------------

сон-борец" - эта лебединая песнь Мильтона - яркий образец английского революционного классицизма.

Говоря о революционном классицизме "Самсона-борца", не следует видеть в нем некоего "стиля в чистом виде", свободного от взаимосвязей с другими литературными направлениями эпохи Мильтона, но что в трагедии преобладает классицистическая поэтика, с этим спорить трудно. Разумеется, английский революционный классицизм, как и вообще классицизм в английской литературе (и до и после Мильтона), надо понимать как явление абсолютно своеобразное, отличающееся от классицизма во французской литературе и в любой другой литературе.

Так, например, своеобразие английского революционного классицизма, чьи черты наметились в "Самсоне-борце", надо выяснять не только на сравнении с классицизмом Драйдена, Гоббса и Давенанта, с классицизмом французских писателей, но и на сравнении с классицизмом голландским. Забытый в наши дни (и незаслуженно, так как он представляет первостепенный исследовательский интерес), голландский классицизм в европейской литературе XVII века играл весьма важную роль, и его представители - особенно великий голландский поэт Иост ван ден Вондель (1587- 1679) - оказали заметное воздействие на развитие некоторых явлений в английской литературе (прежде всего пуританской).

Мильтон знал голландскую литературу своего времени и, в частности, видимо, был обязан многим художественному творчеству де Гроота, более известного как юрист Гроциус. Не мог не знать Мильтон и произведений Вонделя, в том числе его трагедию "Самсон, или Священная месть" (1660). Но уже самое поверхностное сравнение двух трагедий, появившихся в пределах одного десятилетия, показывает и их различие: "Самсон" Вонделя в полной мере чужд того пафоса общественной борьбы, того могучего антифеодального подъема, которым дышит трагедия Мильтона. Произведение Вонделя повернуто к личной драме Самсона; по-своему весьма примечательное, оно является как бы бытовой трагедией о Самсоне.

Конечно, и в английской литературе XVII века классицистские явления, в том числе и явления революционного классицизма, были выражением того исторического маскарада, о котором говорит Маркс в предисловии к "Восемнадцатому брюмера Луи Бонапарта", упоминая об "идеалах", "художественных формах и иллюзиях", которые необходимы деятелям буржуазных революций для того, "чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы..."1.

В связи с тем, что для английской революции, как отмечает Маркс в том же предисловии, был более характерен маскарад библейский, а не античный, английский классицизм охотно обращался и к библии. Впрочем, как это показывает "Самсон-борец", в нем было очень много живых связей с античной традицией, как у французского классицизма XVII века, преимущественно связанного с нею, были и случаи обращения к библейской тематике (например, библейские трагедии Расина).

К этому надо добавить то обстоятельство, что библейская классицистическая трагедия в английской антифеодальной литературе опиралась на старую, уже вековую традицию кальвинистской классицистической трагедии на библейские сюжеты. Эта последняя была представлена в XVI-XVII веках целым рядом имен французских и менее известных английских авторов и в свое время начата трагедиями Теодо-


--------------------------------------------------------------------------------

1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. 1, М. 1952, стр. 213.



стр. 171


--------------------------------------------------------------------------------

ра де Беза, общепризнанного зачинателя художественной литературы кальвинизма, глубоко антифеодальной по своему существу. Мильтон, великий знаток литературы протестантизма, безусловно, хорошо знал литературные труды де Беза. Конечно, черты революционного классицизма в литературах XVI-XVII веков, связанные с ранними революционными движениями этой поры, существенно отличались от развитого и многообразного искусства революционного классицизма, в полной мере развернувшегося в годы французской буржуазной революции, а шире - в ряде европейских литератур второй половины XVIII века.

Что касается судеб революционного классицизма в английской литературе, то они были определены прежде всего событиями, последовавшими вскоре за смертью Мильтона, - крахом монархии Стюартов и компромиссом 1688 года. Классицистическая традиция английской литературы в ближайшие за тем десятилетия пошла по линии весьма умеренной, определяемой общею позицией английской буржуазии на рубеже XVII-XVIII веков, ее сговором с аристократической реакцией. Место Самсона занял респектабельный Катон Аддисона.

Но, видимо, было бы ошибкой считать, что революционный классицизм "Самсона-борца" - только эпизод, только неразвившееся полностью, хотя и прекрасное, начало без продолжения. Изучение передовой английской литературы XVIII века, в частности литературы, связанной с Корреспондентскими обществами, убеждает нас в том, что традиции революционного классицизма жили и развивались в английской литературе XVIII века. Проблема английского революционного классицизма еще ждет своего дальнейшего изучения. Во всяком случае ясно, что у истоков этого плодотворного направления английской литературы мы сталкиваемся с великим наследием Мильтона-республиканца-гуманиста XVII века.

стр. 172