В гулкое осеннее утро в украинском Полесье природа словно смягчает все краски, замедляет все ритмы. Солнце, заметно уставшее обходить за лето лесные чащи, поймы смирных полесских рек, загустевшие новым хлебом поля, неторопливо выбирается в каждодневный свой путь. И подолгу не сползает с земли белесый, клочковатый туман. Прячется в нем диковинная краса этого края. Тихо... Не скрипнул еще ни один колодезный журавль в милых, словно ласточкины гнезда, прилепившихся к стене лесов, полесских деревушках Несолони и Замысловичах, не прогомонила ни одна ребячья грибная ватага...

Раздумья - радостные, тревожные, обжигающие сердца великими надеждами, - не дают спать в этот предрассветный час председателю несолоньского колхоза Степану Стойводе. Каждое утро выходит он в поле, словно готовится к какому-то небывалому подвигу. Шутка сказать, - это первая его "хозяйственная осень, первый урожай, выращенный людьми под его, недавнего шахтера, руководством! И чего только ни припомнишь в этих тревогах о хлебе: "В детстве его раздумья о хлебе были проще... Чьи-то руки сеют его, потом жнут, молотят и не чем-нибудь, а только цепами. Потом везут хлеб на водяные мельницы, старые-старые, как мир, мелют муку и отправляют в пекарни... И казалось тогда Степке, что те руки, что сеют, и те, что продают хлеб, делают одну и ту же большую работу... И вот тут, во ржи, которая еще может полечь от ливней, которая еще дочерна может быть выбита градом или пойти пустым колосом от засухи, через много лет вспомнились ему эти раздумья о хлебе... Теперь он сам хлебороб и знает,

стр. 3


--------------------------------------------------------------------------------

как тяжко достается хлеб... Честь тем, кто выращивает хлеб! Тут, на целине, всюду..."

Трудовые рассветы нашей родины! Еще слишком редко встречаем мы в нашей литературе картины, передающие поэзию, красоту, волнующую торжественность каждого, даже скромного и внешне будничного, очередного шага к коммунистическому обществу. Семилетка - властитель наших дум, содержание всех трудовых дел. Но не из одного шума спеющей ржи, грохота подъемных кранов и конвейеров, взлета мирных советских спутников в просторы вселенной складывается наша борьба за ее выполнение. Есть и другая сторона, не менее важная. Все "чувства человеческой души, которыми она гордиться вправе" (В. Инбер), раскрываются в строителях коммунизма. И эта нескрываемая радость за скромный свой успех, по-новому переживаемое чувство уважения к труду земледельца, которые, в числе многих других чувств, поэтично и свежо передает в своей повести "Родная сторона" молодой украинский писатель В. Земляк, делает образ героя полнокровным, живым.

В литературном процессе наших дней заглавную роль играют произведения, наиболее развернуто и глубоко рассказывающие о сражении за коммунизм, идущем самым широким фронтом. В работе III съезда писателей с особой силой была подчеркнута вся плодотворность учебы у нашей, кипящей родниками коммунистической активности масс действительности. Борьба за коммунизм приводит к необычайному расцвету человеческой личности. Это высшее человеческое счастье, это героика необыкновенного величия. Ни один писатель прошлого не имел перед собой такого благодарного материала. Поэтому для всех участников съезда творческим заветом прозвучали слова Н. С. Хрущева, обращенные к писателям:

"Отражайте в своих произведениях великие дела, которые совершает народ, простые люди. Нужно, чтобы об этих людях знали, видели их лучше, чтобы они были примером для всех, кто ведет борьбу под руководством Коммунистической партии за построение коммунистического общества".

Писать о такой действительности, о человеке коммунистического сознания нельзя без подлинного внутреннего горения, без глубокого знания жизни, без овладения высотами коммунистического мировоззрения. В этой работе не должно быть срывов, ошибок, брака. Рядом с невиданной по красоте коммунистической целеустремленностью масс, на фоне ее особенно нетерпимыми выглядят произведения с неверными тенденциями, слабые по художественному мастерству, созданные с "кочки" зрения.

Воспитательная роль литературы, ее специфическое участие в борьбе за коммунизм неизмеримо усиливается в наши дни. Огромное значение приобретают образы тех героев современности, которые уже сейчас живут и трудятся по-коммунистически.

"Коммунизм должен нести с собой не аскетизм, а жизне-

стр. 4


--------------------------------------------------------------------------------

радостность и бодрость..."1 - говорил В. И. Ленин. Всеми цветами спектра, всем многозвучием мира должна быть проникнута атмосфера вокруг героя, все светлые и благородные эмоции должны сопутствовать ему и гармонически жить в нем. Вглядываясь в схему одного из многих участков коммунистического созидания, освоения Голодной степи, К. Симонов совершенно справедливо пишет в новой книге очерков "Люди с характером": "Конечно, схема - это всего-навсего схема, но когда перед этим в степи увидишь порознь... зачатки всего того, что сведено здесь в единое целое, на одном листе бумаги, схема начинает оживать, сквозь нее проступают и солнце, и дождь, и песок, и побелевшая от соли земля. За ней начинают всплывать шумы и гулы работ, шуршание дорог с несущимися по ним машинами и самое главное - напряженные, усталые, сердитые, разгоряченные, добрые, задумчивые, воодушевленные лица тех людей, которые на этой схеме будущего своим трудом напишут когда-нибудь: "Сделано!" И сколько других чувств, мыслей, радостей и тревог может прочесть на лицах героев современности зоркий и чуткий писатель!

По-разному встречают рассветы те мелиораторы, которых видит за линиями каналов на схеме голодностепской оросительной системы К. Симонов, и тот рядовой председатель, раздумьям которого так чутко внял В. Земляк. Но не случайно полесский председатель вспоминает всех тех, кто выращивает хлеб, мысль его обращается и к людям целины, и к хлеборобам Кубани... Не случайно он приглашает мысленно в свидетели своей скромной победы всех тружеников страны: "Ему хочется, чтобы вся Русь видела, как он будет отдавать хлеб, видела и знала, что Несолонь больше не бедна".

Одна из многих характерных черт, определяющих своеобразие современного этапа коммунистического строительства, состоит в том, что возрастает значение каждого участка, каждого рубежа этого строительства. Конечно, есть особенно значительные участки, объекты общенародной заботы. Но за ними не исчезают, не становятся незаметными повсеместно бурлящие родники коммунистической активности народа. "Коммунизм строится трудом ученого в его кабинете или лаборатории, рабочего на заводе, трудом доярки на ферме и тракториста в поле", - говорил Н. С. Хрущев. Борьба за коммунизм - живая творческая деятельность многомиллионных народных масс.

Первый год семилетки - фундамент ее. И в жизни все больше и больше явлений, свидетельствующих о глубине и широте распространения коммунистического сознания. Массовая борьба тружеников социалистических предприятий за создание бригад коммунистического труда, постепенная передача непосредственно обществу, трудящимся ряда функций по управлению народным


--------------------------------------------------------------------------------

1 К. Цеткин, Воспоминания о Ленине, Госполитиздат, М. 1955, стр. 49.



стр. 5


--------------------------------------------------------------------------------

хозяйством, по охране общественного порядка, усиление связи школы и высших учебных заведений с производством, - все это новые особенности нашего общественного развития.

Примечательно, что каждое новое явление в какой-либо одной области нашей жизни, несущее в себе зерно коммунистического будущего, приводит к переменам и в других областях. В. Кетлинская справедливо писала о "двухсторонности" перемен в жизни, которые вызвала, например, реорганизация школы: "Реорганизация говорит и о другом, стремительно развивающемся процессе - мы идем не только к политехнизации образования, но и к массовой интеллигентности народа" ("Новый мир", 1959, N 1). Писателю открываются безграничные возможности для художественного исследования жизни, бурных и неиссякаемых источников народной инициативы, рожденных XXI съездом КПСС.

И как понятна та пламенная страсть, желание охватить все стороны, все черты нашего времени, "эры раскованных Прометеев", которая жила в душе такого замечательного певца социалистической действительности, каким был А. Довженко. В своих планах к "Поэме о море" он писал:

"...чтобы все тогда, что было в нашей необыкновенной жизни, - победы, трудности, многолетние лишения, титанические взлеты, самоограничение вольное и невольное... нет места ничему заурядному, мелкому ни в единой народной черте, - все, даже неправильности и ошибки с их тягчайшими подчас последствиями, которые всегда сопутствовали судьбам великих первоначинателей, - даже и те, чтоб предстали на экране в небудничном свете как знаки победы!"

А. Довженко верно подметил главное, что уберегает писателя от односторонности любого плана: важно видеть все эти факты в главном озарении нашего века - в небудничном свете движения к коммунизму. Именно в освещении будущего глубже понимаются многие события нашего пройденного пути, закономерности сегодняшней жизни. Верное понимание этой перспективы расширяет возможности художнического проникновения и в героические дела эпохи, и в многоразличные конфликты, вызванные процессом формирования коммунистической морали.

Трудовые подвиги строителей коммунизма, героическую "быстрину" нашей жизни прежде всего выделяет чуткий к жизни писатель в безбрежном изобилии разнообразных тем.

В конце 30-х годов А. Макаренко писал: "Лично мне самой значительной и требующей срочной разработки представляется та группа тем, которая касается самочувствия гражданина нашего социалистического отечества... Это самочувствие нового гражданина, вот это ощущение новой эпохи, нового общества, нового человечества... не так просто и примитивно, чтобы о нем можно было говорить поверхностно, в форме простой констатации его существования. Эта группа тем требует глубокой и очень тонкой

стр. 6


--------------------------------------------------------------------------------

разработки, которая должна проникнуть до самых интимных и таинственных глубин человеческой психики. Это важно еще и потому, что в новом человеке мы не встретим ничего стандартного, остановившегося, мы должны изображать его "на походе" - в процессе самого бурного, невиданного в мире развития".

Обратимся именно к этим попыткам писателей изобразить современника "на походе", в битве за коммунизм, в движении к нему. Как отражается ряд центральных явлений современности и недавно вышедших произведениях С. Шуртакова "Подгон", В. Очеретина "Саламандра", М. Ибрагимова "Слияние вод", Л. Каххара "Птичка-невеличка", М. Колесникова "Рудник Солнечный"? Каждый из этих писателей, как и вся наша литература, ищет путей наиболее тесной связи с жизнью. Но поиски эти далеко не равноценны по своей успешности.

Сельский райком партии... Деревянное, знакомое десяткам посетителей, крылечко, коновязь с клочками разбросанного сена, повышенно громкий - "не слышно!" - телефонный разговор с дальним колхозом, прожженное окурком зеленое сукно в кабинете первого секретаря... Сколько раз именно к этим скромным зданиям, к людям, работающим здесь, обращалась писательская мысль! Здесь о изнеможения спорили овечкинские Мартынов и Борзов, здесь же искали путей скорейшего подъема села герои В. Тендрякова. Л. Калинина, С. Залыгина, И. Антонова.

В это до мелочей знакомое здание мы опять входим в повести С. Шуртакова "Подгон" ("Москва", 1958, N 9 - 10), снова знакомимся но всех подробностях с его каждодневной деятельностью. Что нового появилось по сравнению с овечкинскими героями в героях Шуртакова - в первом секретаре Федоре Завенягине и в председателе Александре Огонькове, в формалисте, втором секретаре Шапошникове? Ведь их отделяют друг от друга целых три года! И каких года!

Да все знакомые "амплуа" овечкинских очерков, говоря схематично, здесь налицо: есть и ищущий новатор-председатель, и бездушный формальный исполнитель, и передовой секретарь райкома. В то же время в характерах этих людей отчетливо выделяется новое, порожденное современностью. Где же проходит эта линия, отделяющая уже ставшее традиционным от нового?

Очеркисты, писавшие о колхозной жизни в 1953 - 1956 годах, зорко подмечали приветствовали, защищали всякое проявление народной активности в борьбе за улучшение деятельности колхозов. Они выступали против всего, что мешало, проявлению, развязыванию инициативы, что сковывало хозяйские помыслы простых колхозников.

Был у очеркистов при всем их различии один особенно внимательно прослеживаемый конфликт - схватка людей творческого

стр. 7


--------------------------------------------------------------------------------

и догматического подхода к жизни, протекавшая остро, драматично, с большим напряжением сил.

Исчезли ли в наше время условия для страстной, насыщенной драматизмом коллизии, напоминающей борьбу Мартынова с Борзовым ("Районные будни")?

Главный герой повести - секретарь райкома Федор Завенягин, пристально следит за борьбой председателя колхоза Александра Огонькова, своего зятя, со вторым секретарем райкома Шапошниковым. Только было собрались Шапошников и директор МТС Рыжов рапортовать об окончании уборки озимых по району, как Огоньков, у которого яровые поспели раньше, задержал рапорт. Затем он же нарушает график сдачи льнотресты, намереваясь продать ее с выгодой для колхоза и государства в виде льноволокна. И опять на него обрушивается формалист Шапошников. Поведение самого Завенягина двойственно, временами его подавляют громкие, внушительные фразы Шапошникова, его поза бдительного стража государственных интересов: "Да, пожалуй, и в самом деле зря Александр заварил эту кашу... Затянет весь район его ржица. Того она не стоит, сколько из-за нее шуму-грому будет..." Но, с другой стороны, он не находит оснований, чтобы обвинять Огонькова. "Однако пшеничка-то у него и впрямь поспела, вот-вот потечет..." - делает он робкую попытку оправдать Огонькова. В то же время Завенягин стесняется решительно защищать его - родственник все-таки...

С. Шуртаков показывает диалектику внутреннего роста самого Завенягина, воспитание в нем мужественной принципиальности, бесстрашия в борьбе за правильную, по его мнению, линию поведения... Что греха таить, он плохо защищал Огонькова, в какой-то мере опасаясь, что даст Шапошникову козыри против себя. Из-за малодушия, ложного чувства стеснительности он развязал руки бюрократу и карьеристу. И лишь постепенно, зато основательно, укоренилось в нем убеждение: Огоньков ведет себя так инициативно, самостоятельно, "непочтительно" к "начальству" вовсе не потому, что надеется на защиту и покровительство со стороны его, Завенягина. Председатель не думает о протекции, он во всех случаях повел бы себя точно так же. Инициатива людей растет потому, что произошли важные перемены в жизни колхозного села.

Итак, новое, исходящее из глубин непосредственной народной жизни, - и осторожный, догматически мыслящий бюрократ. Это и есть, условно говоря, "овечкинский конфликт", художественный эквивалент одного из жизненных столкновений. Повторяем: он не снят и в условиях современности. Но С. Шуртаков показывает во второй части повести, что в решении споров, в борьбе нынешних Мартыновых с нынешними борзовыми очень многое изменилось. Меняются и герои, и сама атмосфера их борьбы.

...Завенягин входит в эту небывалую весну, когда и машины стали собственностью колхозов, внешне все таким же - спокой-

стр. 8


--------------------------------------------------------------------------------

ным, немного усталым. К тому же он серьезно болен. Шапошников всерьез считает, что он уже почти "съел" Завенягина, тем более что "старик" полез в очень опасную "авантюру", полез с какой-то невероятной неосмотрительностью и резвостью...

Да, в Завенягине произошел заметный перелом, он будто вновь переживает юношескую порывистость, увлеченность мечтателя. Где-то в одном колхозе заметили, что семена, посеянные глубже обычного, резко повышают урожаи: глубоко сидящим корням растений менее страшна засуха. Колхозники пришли в райком, они просят утвердить новый метод, разрешить в связи с этим отступление от графика сева: для глубокой заделки семян нужно ждать большего прогрева земли. Энтузиазм хлеборобов захватил Завенягина настолько, что он на свой риск и страх распространил новый метод на весь район. Это особенно симптоматично.

С. Шуртаков словно полемизирует с былым конфликтным узлом: инициативному председателю не только не пришлось в данном случае преодолевать преграды, бороться с недоверием, оглядкой, - наоборот, райком открывает ему такие перспективы творчества, о которых он и не мечтал. Жизнь подсказала писателю новый поворот в старой теме, неожиданный, но глубоко закономерный.

Завенягин, уже знакомый нам человек, с этого момента раскрывается по-новому. Он задерживает окончание сева по всему району, мужественно принимает на себя весь риск за исход эксперимента... Откуда черпает он силы? С. Шуртаков показывает, как общая борьба за новый метод необыкновенно сблизила секретаря с самими широкими массами - рядовыми трактористами, полеводами, председателями. Хотя в случае неудачи он пострадает больше, чем кто-либо другой, он пренебрег всеми советами осторожных людей, нарушил требующие изменений графики. Главный его график - успешность народного почина, реальное осуществление государственных интересов.

И вот осень - последнее испытание: из-за засухи глубоко посеянные хлеба все же созрели только в верхушечных колосках. Ч; две недели до уборки пошли дожди. "Простоявшие будто в забытье все жаркое время, глубокие посевы теперь очнулись и, уже начавшие было желтеть, снова зазеленели, да еще как зазеленели! Могучие соки, тронувшиеся из земли, словно распирали толстые, сочные стебли... Одно было плохо. Все эти выстоявшие и теперь заново ожившие хлеба росли как бы в два яруса. Самые мощные стебли с самыми тучными колосьями составляли нижний ярус, а на добрую четверть над ними возвышались колоски, что потоньше, потощей. И ладно бы одинаковой спелости были эти ярусы! Поспевающим был именно верхний... Подгон же, как бы хорош, как бы силен он ни был, - что от него проку..."

С. Шуртаков вводит читателя в кипучую атмосферу борьбы вокруг вопроса - убирать ли хлеб, не дожидаясь, когда дозреет

стр. 9


--------------------------------------------------------------------------------

подгон, или ждать (а вдруг дожди!). Действие переносится из зала, где заседает бюро райкома, в поле, где совещается с полеводами Огоньков. Риск слишком велик, ответственность за "прожектерство" Завенягина уже не желают делить люди, до этого во всем поддерживавшие первого секретаря, и отходят в сторону... Молчаливой тенью маячит на заднем плане Шапошников, радуясь в душе, что, наконец, "сломили шею" и Завенягин и Огоньков... Больное сердце секретаря не выдерживает напряжения этих дней. Но его волей, его стремлением отстаивать до конца дело, в которое он поверил, была достигнута победа: хлеб дозрел, колхозы выиграли добавочные миллионы пудов хлеба.

Подгон... Это во многом и символ той народной активности, что пробуждена и целенаправлена партией, того добровольного энтузиазма людей, что обогащает намеченные нормы роста "сверхплановыми" достижениями.

А противник Федора Завенягина Шапошников? Как протекала борьба с ним? Вот тут-то и сказалось все отличие конфликта в этой повести, навеянной событиями современности, от книг, приобретших популярность лет пять-шесть тому назад. Шапошников, современный Борзов, по существу парализован этой атмосферой творческой деловитости масс, он просто не решается вылезать на свет божий со своими формальными мерками успехов. С. Шуртаков не преуменьшает опасности этого человека. Ведь борьба за утверждение нового протекает сложно, она связана с массой осложнений, трудностей. И при малейшем срыве такие, как Шапошников, способны нанести самый опасный удар новаторскому почину. Завенягин, попавший в больницу в один из решающих моментов сражения за хлеб, понимает это, и он обращается прямо к первому секретарю обкома с просьбой оградить ценное народное начинание от губительного вмешательства Шапошникова.

Повесть С. Шуртакова интересна тем, что в ней очень заметен этот водораздел между днем вчерашним и днем нынешним. На наших глазах меняется жизнь, все больше ограничивается сфера действия бездушного карьериста, он вынужден затаиться. Сравните поведение отрицательного героя у С. Шуртакова с воинствующим громыханием Борзова у В. Овечкина, и очевидной станет перемена, происшедшая в скромном сельском райкоме за эти годы. Писатель, на наш взгляд, идет по правильному пути чуткого и наблюдательного изучения героев современности. Опираясь на этот опыт, он и вносит свои коррективы в уже бытовавшие в литературе коллизии. К сожалению, познавательная ценность повести С. Шуртакова в значительной мере превосходит эстетическую. По существу тщательно разработан лишь образ Завенягина, многое остальное очерчено контурно, приблизительно.

В некоторых статьях о современной теме возникает порой суженное толкование этого понятия. Лишь бы было в романе то, о чем пишут в газетах! А ведь часто эти вести о жизненных пере-

стр. 10


--------------------------------------------------------------------------------

менах, событиях так и остаются при таком подходе не переведенными на язык искусства. Современность материала, актуальность проблемы требуют и глубокого конфликта, и внимательного наблюдения за человеческой психикой. Повесть С. Шуртакова не просто иллюстрирует общественную перемену в селе - продажу сельскохозяйственных машин колхозам, - но раскрывает рост людей в атмосфере этой перестройки, "в походе", на марше. Она показывает и "битвы в пути", и наши победы в пути. И нечто большее: они достигнуты новыми советскими людьми, чей рост означает все более заметное обогащение характеров новыми, коммунистическими качествами.

В поведении героев повести, прежде всего Федора Завенягина, выражено самое важное: задачи повышения производительности труда советские люди воспринимают как свое кровное, родное дело. Они используют до предела все возможности для скорейшего роста хозяйства. Конечно, в значительной мере благодаря энергии Завенягина район стал школой передового опыта. Но что явилось движущим стимулом для новаторской деятельности этого человека?

"Советское общество по характеру человеческих взаимоотношений, - писал в свое время А. Макаренко, - не только выше, но и сложнее и тоньше старого общества. Впервые в истории родился настоящий человеческий коллектив, свободный от неравенства и эксплуатации. В настоящее время понятие "образа", особенно в том смысле, в каком оно обычно употребляется, не вполне покрывает требования жизни, в нем иногда чувствуется некоторый избыток индивидуализма. Гораздо важнее, чем раньше, стали категории связи, единства, солидарности, сочувствия, координирования, понимания зависимости внутренней и многие другие, которые, в отличие от образа, можно назвать "междуобразными" категориями..."

В повести С. Шуртакова, в романе Г. Николаевой "Битва в пути", в романе Д. Гранина "После свадьбы" и в некоторых других книгах очень рельефна сила "междуобразных связей", сложное, многогранное воздействие коллектива на личность. Влияние общей атмосферы советской жизни заставляет Игоря Малютина ("После свадьбы") отказаться от возвращения на завод из РТС, заставляет боровшегося долгое время в одиночку Бахирева - испытать счастливое чувство единения с массой тружеников своего завода. Настоящее, не суженное изображение современной жизни рабочего класса, колхозного крестьянства включает в себя описание хозяйственных перемен, которые произошли и происходят, и в то же: время решающим становится философское осмысление, обобщение в образах и человеческих судьбах узловых моментов, главных движущих сил процесса коммунистического созидания.

Суженное же понимание современности как внешней "злободневности" без должного осмысления фактов, общественных

стр. 11


--------------------------------------------------------------------------------

устремлений сегодняшнего дня приводит к художественным просчетам.

На ряд выводов наталкивает достоинства и недостатки романа В. Очеретина "Саламандра".

В. Очеретин знает жизнь, нравы и производственную борьбу металлургов. Из картинок труда, отдыха, заводских массовок, выпуска цеховых "колючих" стенгазет иногда предстает живая, ни в чем не прикрашенная жизнь огромного коллектива. Способный уральский писатель передает дух товарищества, душевную заинтересованность людей друг в друге, цельность рабочего коллектива. В лучших образах романа - простом сталеваре Феде Казакове и парторге электросталеплавильного цеха Кузьме Порошине - отмечены и другие черты рабочего класса: непримиримость к лицемерию, карьеризму, формализму в делах и т. д.

Поначалу В. Очеретин намечает многообещающий в смысле выявления человеческих страстей конфликт. Такие конфликты нередки в жизни. Кузьма Порошин стремится привить всем рабочим своего цеха государственное направление ума, инженерный склад мышления. Он хочет, чтобы в борьбе за новое раскрылись глубоко самобытные стороны в характерах людей. В романе немало раздумий Кузьмы по этому поводу. Большинство из них, к сожалению, риторичны, но читатель надеется, что, перейдя к осуществлению своих задач, Кузьма и те люди, с которыми он начинает работать, перестанут заниматься декларациями, оживут в борьбе за освоение нового сорта стали - "саламандры", за воспитание коммунистических черт в труде и поведении людей. Но этого не происходит.

Вскоре в цеху появляется шпион - блистательный инженер Пономарев. Вообще говоря, он слишком недалек для шпиона: в средних "детективных" повестях действуют куда более коварные и расчетливые разведчики. Пономарев же пишет в цеховой конторе на машинке, испорченный шрифт которой хорошо всем знаком, анонимные клеветнические письма; обманув любящую Наташу, он оставляет ей плату за ночь "любви"; наконец, признается в своем двурушничестве жене Марианне... Но тем не менее В. Очеретин чуть ли не все основные линии романа свел к этому персонажу, с середины романа Кузьма словно забывает о своих больших замыслах и занимается главным образом наблюдениями над Пономаревым. Значительная доля энергии Казакова тоже затрачивается на это. Наконец, четыре героини романа - Наташа, Люба Крутых, Марианна, Азалия - в разное время страдали из-за шпиона, думали о Пономареве, любили его. И в связи с этим осталась скомканной, информационно изложенной и тема борьбы за "саламандру", и воспитательная работа Кузьмы.

На авансцене романа главным образом действует Пономарев и излавливающие его Порошин и Казаков. Так, увидев в электричке мужчину, похожего на Пономарева, они решили посмотреть, куда он едет. Проехали вместе с ним до конечной остановки

стр. 12


--------------------------------------------------------------------------------

и в конце концов убедились, что это не Пономарев. В. Очеретин попробовал сгладить очень уж неловкую для авторитета Кузьмы парторга крупнейшего цеха, ситуацию, в которой он очутился, "юмором": у героев не оказалось денег на обратную дорогу в город, и вот Кузьма стал изображать слепого баяниста, а Казаков - собирать деньги у пассажиров... Скудный юмор! Читателю становится неловко за писателя, утратившего чувство меры, такта по отношению к своим любимым героям. К сожалению, это не единственный случай, когда автора не смущает на редкость низкий уровень шуток, проделок любимых его героев. Федя Казаков увеселяет себя тем, что влезает на каланчу в пьяном виде и распевает там песни; какие-то парни из общежития в рабочей слободке излавливают "чужого" юношу, вздумавшего проводить девушку из их общежития, связывают, прячут в фанерный ящик и сдают в камеру хранения и т. д.

В. Очеретин избрал современную тему, героев, живущих и работающих в наши дни, но конфликт, в котором участвовали бы широкие рабочие массы, оказался неразработанным. По-видимому, В. Очеретин стал жертвой "соблазна", влияния на серьезную, реалистическую литературу широко распространившейся "литературы о шпионах", всевозможных "медных пуговиц". Это вызывает тревогу.

Соблазн легкой занимательности, "динамизирования сюжета" захватывает, к сожалению, и писателей, умеющих при должных усилиях отыскивать подлинных героев, неподдельный драматизм в современном, всем знакомом мире нашей жизни. Старые пушкари добавляли в порох соли - для "грома"... И у этих писателей нет-нет да звякнет в симфонии сочных звуков дешевенькая медь. Пишет порой прозаик или драматург о производстве, нащупывает интересное столкновение характеров. Но вместо того, чтобы развивать найденное дальше, он вдруг решает прибегнуть к некоей "инъекции", вливанию "испытанного" возбуждающего средства...

Раньше средством для поддержания интереса читателя служило условное введение любовных ситуаций. Ю. Юзовский когда-то точно передал эти "муки" иного писателя: "Автор, скажем, пишет на индустриальную тему, но боится, что будет скучно, потому что не умеет найти воздействующего на зрителя драматизма "индустриальных" идей и спешно вписывает "любовь". Но так как он опять-таки боится, чтобы любовь не "заслонила" "идей", он делает эту "любовь" анемичной, бесстрастной, бескровной..." Однако в наши дни, как видно по ряду книг, любви в роли занимательной добавки к так и не раскрытым в полной мере производственным конфликтам все чаще предпочитается иное "возбуждающее" средство: "остренькие", детективные линии.

В. Очеретин обратился к заемной "динамике" авантюрных романов. В конечном счете слишком обильная доза "соли" оказалась вредной для реалистической ткани произведения, выхолостила ха-

стр. 13


--------------------------------------------------------------------------------

рактеры. Роман распался на отдельные происшествия. Писатель пробует порой расширить их до масштабов событий, но мелкое так и остается мелким. В конце шпион тонет, запутавшись в тех водорослях, из которых в свое время благополучно выплыл Федя Казаков. Выплавка "саламандры" оказывается освоенной... Роман показывает лишний раз, как нелегки пути создания произведений, в полной мере передающих смысл времени. Новые черты современника, характерные конфликты эпохи уловить труднее, чем внешне "осовременить" старый сюжет.

К сожалению, у некоторых писателей преобладает хроникерское торопливое описание внешних примет гигантского подъема нашей жизни. Спешно вычеркиваются упоминания об МТС, вставляется описание РТС, мельком, под занавес добавляется реплика об открытии при дворце пионеров слесарной мастерской, в кабинете директора завода вдруг раздается звонок - "из совнархоза!" и т. д.

И тем значительней выглядят успехи писателей, сумевших передать главное в современности, - пафос коммунистического строительства, перестройку человеческих характеров, прямое участие широких народных масс в конфликте передового и отсталого. Произведения А. Каххара "Птичка-невеличка" и М. Ибрагимова "Слияние вод", отмеченные чертами подлинной современности, показательны в целом ряде моментов.

Если С. Шуртаков основной сферой борьбы за хлеб, за развитие хозяйства избирает сельский райком партии, то А. Каххар и М. Ибрагимов ограничивают сферу действия жизнью рядовых колхозов. В одном случае, у А. Каххара, это узбекский колхоз "Бустон", где председательствует самовлюбленный горделивый Арсланбек Каландаров; в другом, у М. Ибрагимова - колхоз "Новая жизнь" на Мугани, где протекает жизнь и работа азербайджанского собрата Арсланбека - Рустама. Оба председателя - прекрасные практики, поднявшие колхозы, создавшие людям зажиточную жизнь. И постепенно, незаметно сложилась у них привычка приписывать все сделанное только своей энергии, утратилась перспектива дальнейшего развития. Это - главное. Когда в колхозе выдавали полкилограмма на трудодень, а ты решил добиться трех-четырех - тут и цели и перспективы очень отчетливы. Но вот сейчас колхозники уже обеспечены материально, нужно двигаться дальше. Да и хозяйство разрослось. И тут-то подобный руководитель зачастую сбивается с ноги. Как поступают в таких случаях самые умные колхозные руководители-практики?

Не опасаясь утратить собственный авторитет, не смущаясь тем, что приходится учиться у более молодых, они приглашают к себе специалистов, передают в их ведение целые отрасли хозяйства. Так было со знаменитым председателем узбекского колхоза Турсункулом Хамракуловым, пригласившим к себе даже особого экономиста, кандидата наук. Это новая черта в колхозном строительстве.

Но то, что одним кажется вполне естественным, то в глазах

стр. 14


--------------------------------------------------------------------------------

Каландарова и Рустама - покушение на их роль и место в колхозе. Из активного движущего начала они, сами того не заметив, превратились в помеху. Посылая парторгом в колхоз к Каландарову Саиду Алиеву, секретарь райкома разъясняет ей суть "каландаровщины": "Организатором быть - большое дело, но плохо, когда за организатором организуемых не видно! Ему бы незаметным дождем на посевы падать, а он их, как высокий забор, от белого света загораживает! Бывают у нас еще и такие организаторы!"

Примерно тот же самый конфликт назрел и в колхозе "Новая жизнь" (роман М. Ибрагимова). Рустаму кажется, что колхоз, достигнув материального благоденствия, движется дальше. Но старый друг его Шараф-оглу с горькой улыбкой говорит ему: "Хуже всего, дорогой друг, что в деятельности вашего колхоза, говорят, нет никакой глубокой мысли... Так работаете, как бог на душу положит. От сева к прополке, от прополки к уборке, вот и крутится карусель..."

Споры о глубокой мысли, положенной в основу деятельности колхоза, определяющей направление его развития на многие годы вперед, уже неоднократно возникали в целом ряде произведений. В книгах, рассказывающих о работе различных колхозов, последовательно, в разных вариациях встречаем мы раздумья об этом. Нам уже приходилось говорить в связи с романом М. Жестева "Золотое кольцо" о крушении председателя, пробовавшего положить в основу деятельности колхоза торгашескую линию.

Недавно мы прочитали в журнале "Днестр" интересный очерк о председателе молдавского колхоза имени Ленина Чобручского района Иване Василатии. Колхоз этот - овощеводческий. И на первый взгляд может показаться чрезмерным альтруизмом то, что колхоз отказался от доходов на рынке, не "срывает деньгу" на ранних овощах, фруктах и т. д., а тесно увязал свой план с производственными потребностями близлежащего консервного завода "Октябрь" - 80 процентов фруктов и овощей сдает туда. Конечно, иной раз от продажи на рынке колхозу перепадали сверхплановые доходы. Но Василатии с иронией говорит об этике в иных "колхозах-торгашах": "...числятся они в передовых, миллионами ворочают. Но как нажиты эти миллионы? Торговлей фруктами и ранними овощами в отдаленных районах страны по спекулятивным ценам. Вот и выходит: хозяйство социалистическое, а реализует свои продукты на базаре, как паршивая одесская перекупка, с привоза. И, опять же, как ни крути - отсталая психология в фундаменте такого хозяйства". Василатии и другие руководители колхоза, конечно, понимают, как ненадежны эти доходы с рынка: сегодня продал выгодно, завтра с убытком. Вернее сдавать фрукты государству по твердым закупочным ценам.

Мы опять встречаем здесь передового деятеля современного общественного этапа, умеющего трезво и мудро видеть главную тенденцию жизни. Восхваления не застилают ему глаза, и он только

стр. 15


--------------------------------------------------------------------------------

иронизирует над пустозвонной статьей о себе в одной из газет: "Было у меня один раз... Зовет к себе парторг Гоян, свежую газету показывает. "Ну, - говорит, - Иван Демьянович, теперь тебе осталось только лечь и помереть. Читай, какой тебе в газете памятник поставили. К тому дело идет, что достиг ты верхней своей точки. И уже ни новых перспектив, ни трудностей впереди у тебя не осталось".

А вот Каландаров и Рустам иначе восприняли былые похвалы в свой адрес. И это, начавшееся незаметно отставание от запросов времени, незаметно подготовило почву для конфликта. "Организуемые", то есть вся масса колхозников, как говорит секретарь райкома Насыров, не хотят, чтобы их не было "видно за организатором". И совсем не из честолюбия. Люди в колхозе "Бустон" - бригадир Исмаилджан, парторг Саида Алиева, рядовые колхозники - выросли за последние годы, они научились (в значительной мере благодаря Каландарову) отлично разбираться в хозяйстве. В колхозе много специалистов, окончивших вузы. А председатель, в душе стыдящийся своей малограмотности, на людях заявляет: "Я неграмотный, а руковожу колхозом лучше всякого грамотного". В то же время Каландаров - подлинный самородок в своем деле, он может принести немалую пользу.

А. Каххар с мягким юмором ведет повествование о том, как кропотливая, дипломатическая, обходительная и чуткая работа Саиды Алиевой, молоденького парторга, постоянно опиравшегося на коллектив колхозников, помогла вернуть Каландрова к должной перспективности в своей работе, к коллективности в управлении колхозом. Саида Алиева борется не столько с Каландаровым, сколько за Каландарова, за все ценное в этом даровитом человеке; она избегает прямого столкновения с ним: "...ломать его с треском тоже нельзя, потому что тогда он превратится в откровенного твоего врага, и ты в дальнейшем будешь тратить все силы не на дело, а на борьбу с ним, а это не нужно ни тебе, ни ему, ни колхозу".

На первый взгляд, это ослабляет остроту конфликта. Но надо видеть обстоятельства, в которых протекает борьба Саиды - новый она человек в колхозе, люди многие годы знают Каландарова, они, как мы уже говорили выше, выросли благодаря ему. К тому же, по манере своей Абдулла Каххар - юморист, сатирик. И вот вся борьба рассредоточивается в подробностях, в "подпочвенном слое событий". Из массы "мелочей", свершающихся во многом с легкой руки самого Каландарова, складывается борьба с "каландаровщиной". Стало в полную силу работать партбюро, женщины колхоза дружно потребовали отправить разжиревших мужчин-конторщиков на поля, Исмаилджан успешно провел без Каландарова совещание хлопкоробов... Саида умело внушила председателю, что не конкурентов себе, своему авторитету наживает он, а помощников в деле.

стр. 16


--------------------------------------------------------------------------------

Повесть поэтична, освещена радостью за простых хлопкоробов, живущих в атмосфере успехов и забот, культурного прогресса и общественного творчества. Особо следует сказать об образе самой Саиды Алиевой, этой "птички-невелички". А. Каххар показывает, как в процессе овладения первыми подступами коммунистической семилетки, обогащается национальный характер женщины-узбечки. Саида, не утрачивая мягкости, женственности, умеет быть стойкой, суровой, выдерживает многие психологические поединки с "великаном" Каландаровым, когда вопрос заходит о делах общенародной важности.

В романе М. Ибрагимова, благодаря конкретным обстоятельствам, особенностям характера Рустама, этот же конфликт разрешился не менее остро, но по-другому. Молодой парторг Ширзад на первых порах не оказался равным в поединке, в спорах о путях колхоза с властным, сильным Рустамом. А ловкие карьеристы, жулики, вроде заместителя председателя Салмана, сумели сыграть на самолюбии Рустама... И председатель все дальше и дальше стал отходить от коллектива, окружил себя, сам того не замечая, льстивыми пройдохами, мошенниками. Именно они, те, о ком точно сказал в одном из стихотворений Самед Вургун:



Но тот, кто в жизни только лгал,
Кто дружбу предлагал, как взятку,
Кто с лестью лез, чтоб подобрел ты... -





(Перевод К. Симонова)

стали ближайшим окружением Рустама. Ширзаду, комсоргу Наджафу, секретарю райкома Аслану пришлось бороться за Рустама, отделяя его от новоявленных "друзей"... Борьба выросла до трагического столкновения прозревшего в конце концов председателя с Салманом, Ярмамедом, столкновения, едва не кончившиеся гибелью Рустама.

И Каландаров, и Рустам ни в коей мере не являются закоснелыми консерваторами, они по-своему хороши и деятельны. Но бурное развитие событий требует от руководителя расширения горизонтов его мышления, уловления волнующего ритма наших дней. Руководить коллективом современного колхозного крестьянства и легче и труднее. И, видимо, неизбежны конфликты, связанные с перестройкой, ростом и коллектива и его руководителей. Это не будет нарушением единства, разладом, - в борьбе за Каландарова, Рустама как раз и рождается новое, еще более монолитное единство массы и вожака. Произведения М. Ибрагимова и А. Каххара показывают, какие необозримые возможности для писателя открывает современная действительность. В ней достаточно драматизма и динамики. "Зона" современности - в смысле современности тем, разнообразных конфликтов, реальной сложности человеческих судеб, истории роста человека - поистине безгранична.

Мы уже говорили выше, что только художественное исследование жизни, постижение писателем ее смысла и исторического со-

стр. 17


--------------------------------------------------------------------------------

держания приносит успех. К сожалению, у ряда писателей мы встречаем лишь приблизительные, условные формы подлинной связи с жизнью, раздумий над ее событиями. Так, в целом ряде произведений о целине мы видим один и тот же прием: рассказ ведется от имени автора, он же главный герой произведения. Что ж, это вполне допустимо, закономерно. Но не суживает ли этот лирический, часто повторяющийся прием, горизонты изображения, не сообщает ли однотонность описываемому событию, героям, делам?

Другой, в известной мере условный путь укрепления связи с жизнью - мотив "поездки на родину", припоминания родства. И этот мотив может открыть писателю большие возможности, если глубоко показать, что происходит в родном краю, не превращая поездку туда в экскурсию. Но в том-то и беда, что часто речь идет о коротком пребывании на родине, изучение жизни подменяется общими риторическими заверениями в верности землякам, родному селу. Конкретного, живого труженика во всей неповторимости его индивидуального облика писатель изучить не успевает, зато в изобилии появляются дифирамбы и умиления. Любовь к обыкновенному простому человеку труда окрашивается в какие-то умиленные, покаянные тона, при этом искусственно воскрешаются мотивы нелепого противопоставления столицы деревне, "глуши".

Е. Евтушенко, например, решил восстановить, вновь срастить перервавшуюся пуповину с родной станцией Зима, с земляками. Доброе дело, и Е. Евтушенко это в общем не вредно сделать. Но зачем ради этого поплевывать на Москву, на московскую, "затягивающую" человека жизнь? Поэт словно в жилетку рыдает землякам - как тяжко жилось ему в Москве:



Одни, галдя, меня хвалили
И мед мне на дорогу лили.
Другие деготь лили зло:
Мою дорогу развезло!..
Твержу: "Не так все это важно -
Ведь, как-никак, я на ногах..."
Но чувствую, что вязну, вязну
В знакомых, женщинах, долгах.





О тяжесть мук поэта! Но вот поэт погулял по родным пажитям - подышал смолой, поел брусники, послушал бой цветастых ходиков с гирей, поглядел, как носят на коромыслах воду из колодцев, и вновь обрел силы, чтобы, как на вылазку, ехать в "проклятые рестораны" Москвы.

Причем, за всем этим - за ходиками, коромыслами, подблюдными песнями, за всеми этими ветхими аксессуарами, за людьми, живущими среди этой старины, - если верить поэту, - и закреплена подлинная народность. Е. Евтушенко рассказывает о жизни на станции Зима:



Как и в Москве, тут сложно было
и многое не решено,
но русской внутреннею силой
все было все-таки полно.





стр. 18


--------------------------------------------------------------------------------

Но почему за "внутренней русской силой" обязательно надо пускаться, как за былинами и старинными песнями, в далекие вояжи?

Повторяю, и мотив поездки на родину, и другие пути приближения к жизни вполне законны. И мы не устанавливаем разграничительной линии между "разрешенным" и "запретным". Но, вероятно, делать это надобно без позерства, самовозвеличения, "унижения паче гордости". Не "спускаться" к народу, а искать постоянного приобщения к его жизни.

Е. Евтушенко было бы полезно сравнить свою покаянную экспедицию за надуманной "нутряной силой" с поэмой А. Твардовского "За далью - даль". А. Твардовскому не нужно ругать Москву - здесь тоже живут такие же трудовые люди, и руки их столь же мозолисты, и душа столь же открыта всему доброму и светлому, как и у людей вдали от Москвы. И когда А. Твардовский пишет:



Как дорог мне в родном народе
Тот молодеческий резон,
Что звал всегда его к свободе,
К мечте, живущей испокон.
Как дорог мне и люб до гроба
Тот дух, тот вызов удалой
В труде,
В страде,
В беде любой, -
Тот горделивый жар особый,
Что - бить - так бей,
А петь так пой! -





то он воспевает коренную черту своего народа, в том числе и олонецких, вологодских, мещерских или сибирских земляков. И эта пылкая исповедь вдохновлена не простенькими напевами в подслеповатой избушке, а мощью советского трудового коллектива, перекрывающего Ангару.

Своего рода обобщение надуманных тенденций - повесть М. Колесникова "Рудник Солнечный" ("Москва", 1958, N 11 - 12).

В повести М. Колесникова героем выступает молодой писатель, проживший двенадцать лет в Москве, но затем сжегший все, чему поклонялся, и вернувшийся на родной рудник: "Сейчас мне сдается, что все двенадцать лет я жил некой двойной жизнью: был там, среди туманных силуэтов огромных зданий, блуждал в лабиринте улиц и переулков, безучастно следил за стремительным потоком автомашин, ел, спал, что-то делал; но все-таки и там, среди каменных громад, оставался таежным человеком..." Что еще сдается горою, не известно, но он, отряхнув прах интеллигентности со своих ног, садится... пить водку: "Вернулся Ларенцов с четвертинкой. Бакаев презрительно скривился. Он долго молчал, потом неожиданно выпалил:

- Сукин сын, гнилая интеллигенция. Вот кто ты! Соображения в тебе ни на грош. Да мне эта чекушка, что бугаю красная тряпка..."

стр. 19


--------------------------------------------------------------------------------

Герой М. Колесникова, идя дальше Е. Евтушенко, использует любую возможность, чтобы "надсмеяться" над Москвой, над городом вообще, над интеллигенцией, не гнушаясь повторять кое-что даже из проповедей Л. Толстого об опрощении. Скажем, балет? Что балет с его плавностью перед работой эксказаторщика: "Балет. Там тоже была плавность движений (!?). Известная балерина, женщина уже немолодая, казалась почти невесомой. То была высшая техника исполнения... Но сейчас я испытывал истинное наслаждение, ни с чем не сравнимое". Или писательство? На рудник приезжает почти одновременно с нашим "опрощенцем" писатель, еще всерьез занимающийся своим делом, Трифон Камчадал. Представьте себе, есть и такие экземпляры в кунсткамере московской жизни! Более смешного, ненужного, идиотского дела, чем писательское, герои М. Колесникова и придумать не могут. Началось с того, что для Камчадала освободили домик общежития: "Выперли нас с кандибобером! - Писатель вторгается в жизнь... - сонно пробормотал Юрка". Даже вполне обычные действия Камчадала М. Колесников описывает с какой-то внутренней насмешкой. "Московский писатель Трифон Камчадал с первых же дней пребывания на руднике развил бурную деятельность. Он появлялся со своим блокнотом и самопишущей ручкой в забоях, разговаривал с людьми, заносил что-то в блокнот... Теперь вот он добрался и до нашего забоя. А мы-то надеялись, что инженера человеческих душ "пронесет" мимо".

Конечно, нельзя отождествлять взгляды М. Колесникова с нелепыми речами его героя. Надо иметь в виду, что герой оскорблен, издерган, измучен "кабацкой Москвой" - оттого и желчь его столь горька... Но можно ли все извинять этим? Например, употребленное выше слово "мы"... От чьего имени говорит герой? Он то и дело навязывает Камчадалу примитивные рассуждения о литературе, заставляет его пить коньяк с теми, от кого он старается что-то "выудить" для книги; в конце повести он впадает в полную прострацию, бродит по тайге и рвет бруснику...

М. Колесников и другим своим героям приписывает это пренебрежение к ценностям человеческой мысли. Инженер Катя Ярцева с ужасом думает, что ее переведут на исследовательскую работу. "Мое призвание - руда. Мы - прикрепленные к месту люди. Копаемся в земле, достаем руду, а остальные, кому здоровье не позволяет, пусть составляют научные отчеты. Сделаем фантастическое предположение: скажем, перевели меня на исследовательскую работу... Ну, а дальше что?.. А дальше - прозябание, отрыв от любимого дела, крах личности как таковой". Ну, хорошо, Кате лично не нравится научно-исследовательский труд: "иному талан - иному два". Но М. Колесников вслед за ней утверждает, что в институтах, в науке собраны все, "кому здоровье не позволяет" заняться копанием руды. "На нас, рядовых тружениках, инженерах, техниках, мастерах, рудокопах, держатся вот такие рудники", - гово-

стр. 20


--------------------------------------------------------------------------------

рит Катя. Но ведь рудники эти держатся и на научных исследованиях ученых, посвящающих себя этому делу вовсе не потому, что им недостает здоровья для обушка или лопаты, но потому, что они всерьез убеждены в необходимости их нынешней работы. Так покончено в повести М. Колесникова и с наукой. А кому и зачем нужно противопоставлять друг другу различные трудовые отряды нашего советского народа?

Спорить с большинством утверждений героя М. Колесникова не представляется нам необходимым в силу одного обстоятельства. Если бы автор всерьез, с государственных позиций критиковал действительно имеющиеся недостатки: отрыв части писателей от жизни, проникновение в науку бесполезных для нее сутяг, ненормальность людских взаимоотношений в том или ином коллективе, когда в самом деле, как говорит герой повести, приходится мило улыбаться и раскланиваться даже с очень неприятными людьми. Тогда озабоченность писателя была бы общеинтересной, самые ядовитые стрелы против данных явлений могли бы попасть в цель. Примером подобной справедливой критики недостатков в сельскохозяйственной науке, как нам кажется, может служить повесть Г. Троепольского "Кандидат наук". Но у героя М. Колесникова этот гнев против всяких форм интеллигентности на удивление всем сочетается с неискренностью, горделивым аристократизмом.

Нет, герой М. Колесникова надел рабочую куртку не искренне, это для него лишь временный маневр.

Обличая "пороки московской жизни", вернее быта, он тем не менее не выписывает себя с жилплощади на этом Олимпе. Вот местный инженер пытается обыграть его на биллиарде: "Бедный провинциал! Он лез из кожи, чтобы "высадить" меня, даже не подозревая, что все его маленькие уловки мне наперед известны. За мной был почти десятилетний опыт игры, игры азартной, из вечера в вечер. В Москве мне приходилось играть и со знаменитыми артистами и с теми, кого уже при жизни зовут классиками". Но горько жалуясь и горько слезы лия на "гнилую интеллигенцию", он вместе с тем и горд былой своей близостью с ней.

Даже больше. "Почему не я говорил сегодня с трибуны? - завидует он презираемому им Камчадалу. - Разве я хуже этого Камчадала знаю, как раскачивается на ветру, словно маятник, осенний лист, как зарождается в сердце глубокое чувство любви, как сталкиваются характеры?" Уверовав в это, герой пускается уже в ответственные философские упражнения: "Нужна ли моя книга, которую я собирался написать, людям? И что я могу сказать им новое, из ряда вон выходящее, когда полки ломятся от тысяч книг? Мудрость веков... А где она сокрыта, мудрость вот этой жизни, что вокруг? Что значит - пристальнее вглядываться в человека? Может быть, мудрость жизни в самой жизни и не только в ее круговороте, а в ее поступательном движении?"

стр. 21


--------------------------------------------------------------------------------

В книге М. Колесникова мы не ощущаем того высокого уважения к человеку труда, к народу, которое всегда было присуще советской литературе. Вспомним, как понимает термин народ, свое отношение к нему панферовский Аким Морев. Его оскорбляют словечки "выходец из народа": "Куда это я из него вышел? Вот сболтнул. Я тоже народ, как и каждый вот из них..." И цель своей жизни он видит не в пресловутом опрощении, а в том, чтобы сделать наиболее содержательной, богатой жизнь выучившего и вырастившего его народа. Аким высоко ценит труд не только простых строителей, чабанов, но и работу академиков, исследователей, писателей.

Единение рабочего класса, крестьянства и трудовой интеллигенции - характерная черта нашей жизни, нашедшая отражение в ряде произведений советских писателей.

Во многом верно наблюдение С. Штут над изображением рабочего класса и изображением технического новаторства в ряде наших произведений: "Спор специалистов вокруг того или иного изобретения неправомерно возводится в ранг главного спора наших дней, он не передает самых существенных сторон действительности. Творческое начало нашей сегодняшней жизни состоит не только в том, чтобы осуществлять технический прогресс силами технической интеллигенции, а и в том, по преимуществу, чтобы привлечь к этому делу творческую мысль широких трудовых масс. Иными словами, нам нужно не только творчество техническое, изобретение в узком смысле слова, создание новой машины, нового технологического процесса, нам нужно творчество социальное создание нового человека массы" ("Дружба народов", 1956, N 1, "Тема рабочего класса в современной литературе"). Многое в данном наблюдении подтверждается фактами современного литературного процесса. Скажем, борьба за "ропаг" в романе Д. Гранина "После свадьбы", захватившая весь заводской коллектив, особенно волнующа и остра не только потому, что заводу нужно это изобретение. Для всех участников ее - это во многом серьезное испытание их общественной зрелости, принципиальности (особенно для Игоря Малютина), первый шаг социального творчества молодежи. Этот же элемент присутствует и в техническом творчестве Бахирева, и в борьбе за успех нового метода сева у С. Шуртакова.

Техническая интеллигенция остается одной из ведущих, решающих сил технического прогресса. Но нельзя преуменьшать и зрелость технического мышления современного рабочего класса. Ф. Панферов в статье "Что такое современность?", ряд участников дискуссии в журнале "Октябрь" верно подметили крепнущую черту в нем: способность мыслить по-инженерному. В ряде очерков о современном Донбассе эта черта инженерного мышления рабочих, стирания существенных различий между физическим и умственным трудом выступает очень заметно (например, в материалах, журнала "Советская Украина"). Очеркистка Л. Черкашина ("В нашем совнархозе") рисует, например, судьбу шахтера Владимира

стр. 22


--------------------------------------------------------------------------------

Ляликова: "Десять лет назад, когда Владимир Ляликов, демобилизовавшись из армии, приехал в Донбасс, рабочие еще не умели мыслить по-инженерному. Работая бутчиком, потом переносчиком конвейера, крепильщиком, посадчиком кровли, Ляликов видел только свой участок работы и заботился лишь о том, как бы выполнить свое задание. Если что-то мешало, он сердился, но сидел в лаве и ждал, пока "начальство" создаст ему условия". Сейчас все изменилось. В шахтах, где нарушается ритм работы, колеблются заработки из-за падения и взлетов в добыче, и тот же Ляликов и другие рабочие сами ищут путей ликвидации этих перебоев. И какой огромной двигательной силой технического прогресса стал героический труд шахтеров, например, бригады коммунистического труда Николая Мамая! Старые, годами решавшиеся проблемы Донбасса в наши дни ставятся на повестку дня как требующие немедленного, быстрого разрешения. Остановимся на одном жизненном примере.

Кто не знает, сколько забот у руководителей угольной кочегарки начала вызывать уже в начале 50-х годов так называемая "одышка" шахт? В спешке восстановительных работ первых лет после оккупации едва ли было время предусматривать, что через несколько лет наметится разрыв между мощностью машин в забоях и транспортировкой угля из шахты через старые узкие стволы. Ведь если пустить горный комбайн, способный нарубить 100 тонн угля в час, то из лав потечет такой поток угля, что транспорт не сможет вывезти его на-гора: шахта "задыхается". И вот возникает характерный конфликт нашего времени, заставляющий подтягиваться на уровень передовых всех участников коммунистического строительства. Лаконично, сжато передал его украинский очеркист П. Чебалин в очерке "Мамай и мамаевцы":

"Бригада Польщикова не уступила в соревновании с бригадой Мамая, и только за одни сутки участок увеличил производительность на десятки тонн. Внутришахтный транспорт, и до этого работавший не очень слаженно, выбился из графика. Добытый забойщиками уголь лежал в лаве, в "магазинах", мертвым грузом, его не успевали вывозить.

Начальник внутришахтного транспорта, человек нервный, как-то не выдержал, вбежал в нарядную четвертого участка и, с трудом сдерживая волнение, сказал Ольсевичу:

- Надо же учитывать возможность... Ведь наше подъемное хозяйство не в состоянии выдать на-гора такую массу угля...

- А что прикажете делать, свертывать фронт работ? - резко спросил начальник участка".

Мамаевцы не позволят снизить выработку, они не будут подлаживаться под ритм отстающих. Будучи поставлена в таком виде, теоретическая проблема "одышки" шахт становится ощутимой, очевидной, разрешение ее ускоряется именно потому, что она вынесена из стен министерств в широкую рабочую аудиторию.

стр. 23


--------------------------------------------------------------------------------

Мы уже говорили о том, что новое в жизни очень часто отображается хроникально, описательно. В данном случае это особенно очевидно. Ведь, несомненно, реальный трудовой подвиг бригады Николая Мамая намного богаче, интересней, многогранней, чем рассказ о нем. Дело героичней, чем слово о нем. Писатели еще очень редко изображают психологическую подоснову подвига, раздумье героя. Торопливое описание производственных процессов еще часто преобладает над углубленным изображением духовного облика мыслей, эмоций творца и созидателя. "Внутренняя немота" героев - серьезный недостаток многих произведений о современности. Но мы рассматриваем излишки хроникальности лишь как преходящие трудности роста, первый этап освоения писателями современности, за которым должно последовать раскрытие психологии героев, создание полнокровных образов.

А какой вывод делает из этого недостатка литературы, например, В. Назаренко ("Литература, строящая коммунизм", "Звезда", 1958, N 10)? По мысли критика, психологические наблюдения, интимная жизнь героя неотвратимо должны терять свой удельный вес, неизбежно вытесняться описаниями производственных процессов. Современному писателю, по требованию В. Назаренко, надо вместить в произведение описание очень обширных мест действий героя, окружающего его коллектива, посвятить в существо сложной и многосторонней технической проблемы, громоздкого действия и т. д. "А художественное полотно, на которое вступили все эти новые предметы изображения, не поддается ведь беспредельному расширению... И, по самой природе вещей, картинам душевной жизни героев пришлось, так сказать, потесниться в пространстве литературного изображения", - пишет автор статьи,

Да, конечно, чтобы внести в заставленное помещение новый прокатный стан, надо что-то вынести... Но почему же выносить, вытеснять "картины душевной жизни"? Может быть, лучше уплотнить в пространстве литературного изображения что-то другое, а не самого законного "обитателя" художественного произведения? В. Назаренко советует часть этих картин просто вынести, выкинуть, а оставшиеся сделать "чрезвычайно сжатыми, суммарными". "Не туда бьешь, Иване", - говорил в таких случаях А. Довженко.

В произведениях о современности ценнейшей остается познавательная сторона, накал общественных конфликтов, публицистическая поддержка, пропаганда писателями тех явлений, которые содержат в себе черты коммунистических отношений. Несомненно, и впредь следует всемерно развивать эту сторону. Но необходимо добиваться столь же сильного эстетического воздействия наших книг, повышения мастерства, художественности литературы в целом.

стр. 24