Рейтинг
Порталус

НАДО УВАЖАТЬ ФАКТЫ

Дата публикации: 24 января 2011
Автор(ы): В. ЖДАНОВ
Публикатор: genderrr
Рубрика: ТУРИЗМ И ПУТЕШЕСТВИЯ
Источник: (c) Вопросы литературы, № 9, 1959, C. 184-196
Номер публикации: №1295887199


В. ЖДАНОВ, (c)

Лучшие люди русской науки, великие деятели отечественной литературы оставили нам бесчисленные примеры самоотверженных научных исканий; в сферу этих исканий неизменно входило и собирание фактов, и умелый, тщательный их отбор. Подлинные ученые всегда считали, что первоосновой научного исследования является накопление и изучение исходного материала. Факты есть воздух ученого, говорил великий Павлов. Чем больше фактов находится в поле зрения ученого, тем шире горизонты науки, тем больше данных для обобщений и выводов находится в ее распоряжении.

В научном исследовании не может быть места для тенденциозно или односторонне подобранного материала. Ученый, будь он филолог, экономист или философ, должен опираться на всю совокупность знаний, относящихся к тому предмету, который он избрал для своего исследования. В. И. Ленин, работы которого являют собой высокие образцы научной объективности, горячо возражал против выхватывания "отдельных фактиков" и требовал изучения фактов "в их целом, в их связи"1. В статье "Статистика и социология" Ленин писал: "...надо попытаться установить такой фундамент из точных и бесспорных фактов, на который можно бы было опираться... Чтобы это был действительно фундамент, необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное


--------------------------------------------------------------------------------

1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 23, стр. 266.



стр. 184


--------------------------------------------------------------------------------

подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно..."1.

В собственной научной деятельности Ленин поступал именно так, то есть опирался на "всю совокупность" фактов, исследованных самым тщательным образом. Например, ленинская работа "О развитии капитализма в России" явилась результатом собирания и изучения громадного количества сведений, документов и материалов; именно они и составили тот незыблемый фундамент, на котором выросло величественное здание единственного в своем роде марксистского труда по истории России. Интересно свидетельство Н. К. Крупской: "За какую бы работу ни брался Владимир Ильич, он делал ее необычайно тщательно. Он проделывал сам массу черновой работы. И чем больше придавал он значения той или другой работе, тем больше вникал он во все мелочи..." ("Правда", 21 января 1928 года).

Классики русской литературной мысли XIX века считали подлинную объективность анализа, полноту и фактическую достоверность исследования первым и обязательным условием научного творчества. Критикуя идеалистов, Добролюбов писал: "Не факты нужно приноровлять к заранее придуманному закону, а самый закон выводить из фактов"2. Эта бесспорная истина сохраняет все свое значение и в наше время.

Историко-литературные работы русских критиков - революционных демократов - обнаруживают высокий уровень научной культуры. Вспомним хотя бы большие статьи Добролюбова о сатире XVIII века. Одни только библиографические примечания к студенческой работе "Собеседник любителей русского слова" показывают, какую огромную массу материалов проштудировал молодой автор, чтобы выработать на этой основе свой взгляд - взгляд резко отличный от принятых в тогдашней науке мнений - на литературный журнал, руководимый императрицей, и на сатиру того времени. Поражает исчерпывающая полнота собранных фактических данных, безукоризненная точность библиографических описаний и приведенных цитат, не говоря уже о справедливой оценке изученного материала, до сих пор не утратившей своей ценности.

Прошло больше ста лет с того времени, как появились работы критиков-демократов и среди них такие, как статьи Белинского о Пушкине, как "Очерки гоголевского периода русской литературы" - капитальный историко-литературный труд, написанный двадцатисемилетним Чернышевским. Эти работы насыщены фактическим материалом. Но никому еще не удалось обнаружить, что какие-то сведения в них оказались не точны, что иные факты не соответствовали действительности, а какие-то имена или даты были


--------------------------------------------------------------------------------

1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 23, стр. 266.

2 Н. А. Добролюбов, Избр. философ, соч., т. 1, М. 1945, стр. 344.



стр. 185


--------------------------------------------------------------------------------

перепутаны. Правда, встречаются и у них ошибки и заблуждения, но кто не знает, что это были ошибки ищущего ума, заблуждения пытливой мысли. Освобождаясь от таких ошибок, Белинский чувствовал себя выросшим, окрепшим; он без колебаний предавал анафеме свои недавние заблуждения ("...Боже мой! Страшно подумать, что со мною было - горячка или помешательство ума - я словно выздоравливающий" - из письма к В. Боткину от 4 октября 1840 года).

Советской науке надлежит беречь славные традиции, унаследованные от прошлого. И надо сказать, что лучшие представители нашего литературоведения немало сделали для того, чтобы эти традиции поддержать, развивая их на основе новой подлинно научной марксистской методологии. Нельзя не вспомнить о больших успехах в области изучения историко-литературных фактов, об огромном количестве новых документов и архивных материалов, впервые ставших достоянием науки лишь в советские годы. Нетрудно было бы назвать и наши научные издания, показывающие примеры высокой культуры исследовательского труда (большинство выпусков "Литературного наследства", "Библиотеки поэта" и т. д.), и работы отдельных ученых, родившиеся в результате тщательного изучения предмета, дающие примеры самого бережного отношения к фактам.

Но при всем том у нас далеко еще не изжито поверхностное, легкомысленное отношение к научной работе, несовместимое с представлением о деятельности советского ученого. Более того, за последние годы равнодушие или пренебрежение к фактам, к первоисточникам, к научной истине стало довольно распространенным явлением в нашей литературоведческой практике. И мы уже начинаем привыкать к этому, мы перестаем удивляться, когда иные авторы преподносят нам скороспелые труды, в которых пышные обобщения создаются не на солидном фундаменте научного знания, а на зыбкой почве собственных домыслов. Авторы таких "трудов" обычно пользуются своевременно заготовленными схемами. К заранее известным выводам они подгоняют подстриженные и приглаженные факты, если же фактов не хватает, то их попросту выдумывают.

Непонятная нетребовательность некоторых редакций и издательств приводит к тому, что сочинения, изготовленные с помощью указанных методов, порой даже появляются на свет. Надо ли говорить, что они приносят тяжелое разочарование читателям и тянут назад, компрометируют нашу науку.

Одна из движущих сил науки - святая неудовлетворенность достигнутым, умение критически оценивать собственную работу. Немало известно случаев, когда ученый с благодарностью принимал, может быть и не вполне приятные, указания на свои ошибки и даже печатно благодарил своих критиков, понимая, что интересы большой науки куда важнее, чем голос мелкого самолюбия.

стр. 186


--------------------------------------------------------------------------------

Но нередко бывает и так, что автор раскритикованной книги вместо того, чтобы призадуматься над своими ошибками, начинает жаловаться, что его обидели, и изыскивать всевозможные оправдания допущенным ошибкам. Один ссылается на правильность своей общей концепции, другой - на небрежность корректора, третий - на то и на другое вместе, четвертый же спешит организовать обсуждение, цель которого одна - укрепить пошатнувшуюся репутацию. В лучшем случае эти авторы, уступая общественному мнению, снисходительно соглашаются признать, что в такую-то работу действительно вкрались "отдельные неточности". Однако любой из этих "неточностей" для настоящего ученого было бы вполне достаточно, чтобы покраснеть от стыда и тут же приняться на деле исправлять свои грехи перед читателем.

Когда автору одного почтенного труда заметили, что в его книге перепутано множество инициалов и фамилий, он сказал в свое оправдание примерно следующее:

- Но ведь у меня перепутаны имена царских министров и реакционных писателей.

Он, видимо, искренно полагал, что искажение имен реакционных деятелей - беда небольшая. Приставляя к фамилиям довольно известных в истории лиц первые попавшиеся инициалы, он тем самым как бы лишний раз подчеркивал свое полное пренебрежение к этим лицам. Впрочем, этот "принцип" не был выдержан последовательно. При ближайшем рассмотрении оказалось, что имена прогрессивных деятелей в его книге также были перепутаны...

Возникает один простой вопрос: может ли считаться ученым такой автор, книга которого переполнена ошибками - большими и малыми? Не пора ли твердо сказать: автор, неуважающий науку, теряет право на уважение со стороны читателя, а читатель в свою очередь теряет доверие к автору, который беззаботен по отношению к истине.

Здесь нельзя не вспомнить об одной книге, которая является наилучшей иллюстрацией ко всему сказанному, ибо в основе ее лежит пренебрежение к историческим фактам, неприкрытое стремление насильственно приспособить эти факты к ложным "концепциям". Речь идет о книге В. Баскакова "Мировоззрение Чернышевского". Около двух лет назад в печати появились статьи и рецензии, критиковавшие эту книгу. Но, во-первых, в них была отмечена лишь незначительная часть содержащихся в ней разнообразных ошибок, натяжек, искажений фактов. Во-вторых, книга выпущена авторитетным издательством, ее титульный лист украшен высокой маркой Института философии. Таким образом, у читателей (ведь книга стоит на библиотечных полках!) может возникнуть превратное представление о действительной ценности солидного на вид издания. К тому лее читатель ничего не знает о содержании дискуссии, проведенной

стр. 187


--------------------------------------------------------------------------------

в Институте философии и давшей гораздо более полную (по сравнению с рецензиями) оценку книги "Мировоззрение Чернышевского". Материалы этой дискуссии так и не увидели света, хотя дирекция Института вынесла специальное постановление, в котором говорилось: "Опубликовать материалы обсуждения книги В. Г. Баскакова в журнале "Вопросы философии" (см. "Новый мир", 1957, N 2, стр. 252).

Мы, разумеется, не будем заново разбирать эту книгу, тем более что оценка ее основных тенденций была дана в свое время в печати. Мы не будем говорить о том, как автор препарирует цитаты, твердой рукой удаляя из них все, что противоречит его "концепциям" (стр. 382, 443, 659 и др.); как он ссылается на архивные документы, в которых вовсе не содержится того, что он им приписывает; как он называет "неизданными" и цитирует по рукописям работы Чернышевского, давно вошедшие в собрание его сочинений; как он относит к числу соратников Чернышевского, боровшихся под его руководством, Хачатура Абовяна, умершего в 1848 году, а также И. Франко и К. Хетагурова, которые были малыми детьми, когда насильственно прервалась политическая деятельность Чернышевского. Мы не будем говорить ни об этом, ни о многом другом; мы ограничимся лишь двумя примерами, наглядно показывающими, каких вершин достигает иногда автор в своем стремлении во что бы то ни стало "улучшить" историю, "осовременить" прошлое.

В 1846 году, в мае, молодой Чернышевский, только что вышедший из духовной семинарии, вместе с матерью ехал в тряской повозке из Саратова в Петербург. По дороге останавливались в разных селах и городах, обедали, ночевали, бывали в церквах. В письмах, отосланных с дороги родным, Чернышевский подробно описывает нехитрые дорожные приключения, считает версты и мечтает о железной дороге. Наиболее сильные его впечатления связаны с Аткарском и Воронежем. В Аткарске путника поразили огромные лужи, которые он сравнивает в письме с лагунами Венеции, а в Воронеже - церкви и церковное пение. "Приехавши в Воронеж... в четверг, мы пятницу вес говели, а ныне бог способил нас причаститься св. тайн"1, - пишет юный Чернышевский в Саратов отцу-священнику. Далее следует подробнейшее описание монастыря св. Митрофана и детальный разбор пения монахов.

Жизнь деревень, через которые ехали путешественники, крестьянский быт не нашли отражения в этих юношеских письмах Чернышевского, кроме разве двух упоминаний о курных черных избах. Вот одно из них: "Теперь мы сидим в прекрасной избе, белой и чистой, а те все три ночи ночевали мы с маменькою в черных избах"'2, - пишет он из села Ольшанки близ Балашова.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. XIV, М. 1949, стр. 14.

2 Там же, стр. 9.



стр. 188


--------------------------------------------------------------------------------

Познакомившись в общих чертах с письмами Чернышевского, откроем книгу "Мировоззрение Чернышевского" и на стр. 19 прочтем: "Письма к родным, посланные Чернышевским с дороги, близки по своему духу, по глубине чувств к переживаниям Радищева, отразившимся в "Путешествии из Петербурга в Москву". Эти письма проникнуты глубоким пониманием интересов народа, сочувствием к угнетенным и страстной ненавистью к помещикам-крепостникам".

Не веря своим глазам, мы вновь перечитываем письма с дороги и не находим в них даже намека на то, что приписывает им В. Баскаков. Судя по всему, автор капитального труда даже не заглянул в письма, а просто выдумал за Чернышевского все, что тот - по его представлению - должен был бы увидеть и почувствовать в дороге. И не только выдумал, а на основании этой выдумки сделал следующий важный вывод:

"Месяц, проведенный Чернышевским в дороге, окончательно (!) раскрыл ему глаза на тогдашнюю российскую действительность... укрепил в нем чувство гневного протеста против крепостнического рабства, чувство солидарности с крестьянами, которые то здесь, то там стихийно подымались на борьбу против помещиков".

Неискушенный читатель может и в самом деле поверить, что саратовский семинарист ехал в столицу уже законченным революционером.

Для чего же понадобилась, откуда взялась вся эта ненаучная фантастика? Она понадобилась для того, чтобы любыми средствами подкрепить антиисторический тезис, будто Чернышевский чуть ли не с самой колыбели был революционером.

И еще один пример. По отношению к таким деятелям, которые отнесены автором в антидемократический лагерь, в книге применяется одна только черная краска; исключений не делается даже в тех случаях, когда речь заходит о видных русских писателях. Например, Тургенев безоговорочно зачислен в лагерь крепостников и монархистов; по мнению В. Баскакова, создатель "Отцов и детей" является не больше и не меньше как представителем "крепостнической реакции", связанным с идеологией "дипломированных лакеев царизма" (стр. 358, 369). После этого уже не приходится удивляться, что автор вовсе не церемонится с какими-нибудь публицистами или критиками. Особенно круто он обошелся с известным деятелем конца прошлого века М. Филипповым, о чем нам придется рассказать подробнее.

Литератор и ученый-энциклопедист Михаил Михайлович Филиппов был смелым борцом за научный прогресс, за развитие материалистической мысли. В "Беседах о ремесле" М. Горький рассказывает об опытах Филиппова в области электричества: он "несколько лет работал над передачей электротока по воздуху я в конце концов зажег из Петербурга люстру в Царском селе".

стр. 189


--------------------------------------------------------------------------------

В 1958 году исполнилось сто лет со дня рождения ученого, в связи с чем академик А. Опарин писал в газете "Советская Россия": "В последнее двадцатилетие прошлого века передовые русские люди высоко подняли знамя материализма в науке, развернули борьбу с культурной отсталостью страны, с религией. В этом движении активное участие принимал и М. М. Филиппов. Первым в русской литературе он дал подробный положительный разбор второго тома "Капитала" К. Маркса, одним из первых переводил на русский язык основные сочинения Ч. Дарвина... Хотя Филиппов и не был последовательным, революционным марксистом, его работы способствовали распространению идей марксизма среди русской интеллигенции..."1.

К этому можно прибавить, что М. Филиппов основал в 90-х годах журнал "Научное обозрение", как известно пропагандировавший идеи марксизма; в журнале печатались работы Ленина, Плеханова, Менделеева, Циолковского.

Представив себе облик замечательного русского ученого, мы сможем полнее оценить научную добросовестность В. Баскакова: в одном месте своей книги он называет М. Филиппова "махровым идеалистом-мракобесом" и в качестве такового ставит его рядом с Акимом Волынским (стр. 372); в другом - идет еще дальше и уже без обиняков относит его к числу "махровых идеалистов, безродных космополитов", труды которых "особенно широко рекламировались реакционной прессой" (стр. 712). Не довольствуясь этим, он тут же поясняет, что авторы упомянутых трудов "старались во что бы то ни стало похоронить материалистическую традицию, которая выковывалась на протяжении многих веков в истории русской общественной мысли".

Вот к чему приводит эта удивительная непринужденность в обращении с фактами и именами. Может ли после этого читатель верить автору?

Бедный читатель! Сколько раз приходится ему в недоумении разводить руками, читая некоторые литературоведческие сочинения. Книга о мировоззрении Чернышевского, разумеется, явление исключительное. Но свойственные ей недостатки в той или иной степени присущи многим книгам и статьям; порознь они встречаются не так уж редко. И приукрашивание "неудобных" фактов, и небрежность в обращении с материалом, и безответственное отношение к так называемому научному аппарату (цитатам, ссылкам, примечаниям и т, п.) - все это, к сожалению, явления, весьма распространенные.


--------------------------------------------------------------------------------

1 А. Опарин, Ученый-энциклопедист, "Советская Россия", 10 июля 1958 года.



стр. 190


--------------------------------------------------------------------------------

Примеры, которыми можно подтвердить, что дело обстоит именно так, - многочисленны и разнообразны1.

Автор книги "Н. А. Некрасов" А. Дубинская стремится связать прозу Некрасова с предшествующей литературной традицией. В этом, разумеется, нет ничего дурного. Но вот автор утверждает, что в ранних некрасовских рассказах "ощущается преемственная связь с прозой Лермонтова"; по мнению А. Дубинской, и самый конфликт рассказа "Карета", и характер его героя "явно восходят к тем страницам "Княгини Литовской", где излагается история молодого чиновника Красинского" (стр. 61).

Действительно, в этих произведениях есть сходные черты - и в характере персонажей, и в ситуации. Но при этом автором упущена из виду одна деталь: Некрасов не читал и не мог читать "Княгини Литовской". Неоконченный роман Лермонтова не был опубликован при жизни Некрасова, он появился в печати лишь в 1882 году. По этой причине рассказ "Карета" никак не может "восходить" к страницам "Княгини Литовской", и это полагалось бы знать автору книги о Некрасове. Кстати сказать, в этой книге многие подстрочные ссылки на источники не соответствуют действительности.

Почти все, кто пишет у нас о Роберте Вернее, неизменно повторяют, что стихи его переводили многие русские поэты, в том числе Лермонтов. В лучшем случае уточняется, что Лермонтов перевел то четверостишие из песни Бернса, которое Байрон поставил эпиграфом к поэме "Абидосская невеста". Но Лермонтов взял это четверостишие ("Если б мы не дети были...") у Байрона, и неизвестно даже, читал ли он стихи самого Бернса (к тому же в первой строке он неверно перевел слово "kindly" - в оригинале "дети" не фигурируют); никаких других лермонтовских переводов из шотландского поэта мы не знаем. В силу этих причин Лермонтова нельзя безоговорочно называть среди русских переводчиков Бернса. Скорее всего его следует совсем исключить из их числа, как это ни печально.

В N 11 "Ленинградского альманаха" (1956) опубликована пьеса "Грань столетия" под заглавием "Неизвестная пьеса


--------------------------------------------------------------------------------

1 Особой и важной темой является вопрос об отношении к историческим фактам в художественно-биографических произведениях, где дело обстоит также весьма неблагополучно. Например, книга Л. Копиной "Страницы большой жизни" содержит такие "вольности" по отношению к Л. Толстому, которые во многом лишают ее исторической достоверности. Достаточно сказать, что один из героев книги предлагает Толстому написать социал-демократическую листовку. В другом месте Толстой и Горький во время событий 1905 года смотрят из окон дома в Хамовниках на проходящую мимо рабочую демонстрацию, хотя все знают, что последняя встреча этих писателей относится к 1902 году; креме того, Толстой задолго до описываемого времени покинул хамовнический дом и безвыездно жил в Ясной Поляне. Конечно, художник имеет право на вымысел, но разве это освобождает его от необходимости считаться хотя бы с основными и общеизвестными фактами?



стр. 191


--------------------------------------------------------------------------------

А. И. Куприна". Автор этой публикации П. Ширмаков в предисловии пишет: "Анализ рукописи пьесы, изучение жизни и творчества А. И. Куприна конца девяностых и начала девятисотых годов опровергают мнение отдельных исследователей о том, что "Грань столетия" написана Куприным в соавторстве с одним из киевских журналистов".

Между тем мнение "отдельных исследователей" не так уж беспочвенно, как это кажется П. Ширмакову.

Для того чтобы установить, что пьеса писалась не одним, а двумя авторами, не было нужды изучать жизнь и творчество Куприна 90-х годов, а следовало просто внимательно прочитать пьесу: в тексте содержатся прямые указания на это. Так, на стр. 375 "Ленинградского альманаха" читаем: "Кроме того, совершенно неожиданно для авторов"; на стр. 376: "На сцене совершенно неожиданно для авторов... -"; на стр. 380: "Примечание сочинителей..."

Малоплодотворным оказался и тот "анализ рукописи пьесы", о котором сообщает в своем предисловии П. Ширмаков. Неясно, в чем заключался этот анализ, если исследователь даже не заметил, что текст пьесы написан попеременно то рукой Куприна, то рукой его друга, талантливого киевского журналиста М. Н. Киселева. Живущий в Москве его сын, Б. М. Киселев, обратился в редакцию журнала "Вопросы литературы" с письмом, где подробно рассказал историю пьесы "Грань столетия", написанной для киевской газеты "Жизнь и искусство" (имелся в виду новогодний номер 1900 года). Пьеса была заказана редактором-издателем газеты двум авторам и осталась неопубликованной главным образом по цензурным соображениям. Пьеса долго хранилась в семейном архиве Киселевых. Сравнительно недавно Б. М. Киселев передал рукопись в Институт мировой литературы, откуда она перешла в отдел рукописей Пушкинского дома, где и попалась на глаза П. Ширмакову.

Соблазненный легким успехом, П. Ширмаков не стал утруждать себя кропотливыми изысканиями, а просто приписал одному Куприну пьесу, в которой тому принадлежит около четвертой части всего текста. Попутно публикатор без колебаний отверг мнение "отдельных исследователей" относительно соавторства, не приведя, впрочем, никаких доказательств в пользу своих соображений...

Разве это не пример равнодушия к историко-литературным фактам, легкомыслия в публикаторской работе?

С некоторых пор у "нас начала укореняться привычка брать факты и материалы из вторых рук. В литературоведческих книгах мы нередко сталкиваемся с примерами ослабления работы над первоисточниками. Это несомненный показатель лености мысли. Это обедняет фактическую основу исследования, приводит к повторению старых ошибок и к появлению новых.

В коллективном труде "Очерк истории русской советской ли-

стр. 192


--------------------------------------------------------------------------------

тературы", выпущенном Институтом мировой литературы имени А. М. Горького (ч. I, 1954), есть раздел посвященный драматургии второй половины 20-х годов. Здесь отмечается, что "этапную роль в развитии советской драматургической сатиры сыграли замечательные комедии В. Маяковского - "Клоп" (1928) и "Баня" (1929)". С этим нельзя не согласиться. Но дальше авторы "Очерка" утверждают, что "эти комедии послужили вдохновляющим образцом для драматургов молодого поколения, о чем свидетельствует успех стихотворной сатирической пьесы А. Безыменского "Выстрел" (стр. 267 - 268). Получается, что комедии Маяковского, в частности "Баня", вдохновили Безыменского на написание "Выстрела". Авторы "Очерка" не оригинальны в этом своем утверждении: они приняли на веру и повторили то, что гораздо раньше было сказано Б. Ростоцким в книге "Маяковский и театр" (1952); здесь отмечается, будто бы Маяковский начал "Баней" "ту линию нашей драматургии, которая уже в 1930 году нашла свое продолжение в "Выстреле" А. Безыменского..." (стр. 255).

Вслед за Б. Ростоцким ту же последовательность явлений устанавливает В. Фролов в книге "О советской комедии" (1954). Он доказывает, что очковтиратель Пришлецов из "Выстрела" сильно напоминает бюрократа Победоносикова из "Бани". По мнению В. Фролова, "в разоблачении Пришлецова Безыменский шел дальше - он создал образ не просто бюрократа, а врага социализма, вредителя" (стр. 107). Итак, Безыменский не только продолжал Маяковского, но и шел дальше. Это мнение разделяет также А. Богуславский в "Истории русской советской литературы" (изд. МГУ, т. I, 1958): "Вслед за Маяковским приемы гротеска, гиперболы, условности широко использовал и А. Безыменский в своей стихотворной комедии "Выстрел" (стр. 244).

Таким образом, все сходятся на том, что Безыменский как автор "Выстрела" шел за Маяковским, автором "Бани", Однако все рассуждения и наблюдения, основанные на этой точке зрения, легко разрушаются при первом же обращении к фактам. Факты говорят о том, что "Выстрел" был написан, опубликован и поставлен на сцене раньше "Бани". Пьеса появилась в печати в августе - сентябре 1929 года. При первой публикации "Выстрела" в журнале "Молодая гвардия" (1929, N 15 - 17) он был датирован автором так: "Дек. 1926 г. -Апрель 1928 г. -Май 1929 г.". 11 июля 1929 года "Выстрел" был прочитан автором в Красном зале МК ВКП (б). Наконец, 19 декабря 1929 года состоялась премьера спектакля "Выстрел" на сцене московского театра Вс. Мейерхольда.

Над пьесой "Баня" Маяковский, как указывается в хронике его жизни, работал до сентября 1929 года1. Первая авторская читка


--------------------------------------------------------------------------------

1 В. Катанян, Маяковский. Литературная хроника, изд. 3-е, М. 1956, стр. 373.



стр. 193


--------------------------------------------------------------------------------

комедии происходила 23 сентября 1929 года. В печати она появилась впервые в ноябре 1929 года в журнале "Октябрь" (1929, N 11), причем не полностью (четыре действия из шести). Премьера "Бани" состоялась 30 января 1930 года в Ленинграде; в Москве же, в театре Вс. Мейерхольда, она была впервые показана зрителям лишь 16 марта 1930 года.

Так, простая проверка по печатным источникам позволяет отменить явную фактическую неточность, которая настолько распространилась, что постепенно приняла вид истины. Харьковский литературовед Б. Милявский, обнаруживший указанную неточность, подчеркивает в своем письме в редакцию, что источник многих " - упрощенных и схематических литературоведческих построений заключается прежде всего в невнимании к фактам, которые нужно и шире привлекать, и точнее, осторожнее, бережнее исследовать". Восстановление истины в данном частном вопросе позволяет автору письма прийти к важному выводу: "Связь театральной работы Маяковского с современной ему драматургией еще предстоит внимательно анализировать, творчески изучать. Связь эта несомненна, но она и значительнее, и гораздо сложнее простого подражания или следования каким бы то ни было образцам".

Недавно в печати были подвергнуты критике бесчисленные и разнообразные ошибки, допущенные И. Гуторовым в его книжке "Философско-эстетические взгляды А. С. Пушкина". Грубые ошибки, натяжки и небрежность характерны для книги А. Волкова "Очерки по истории русской литературы XX века" (некоторая часть этих ошибок была отмечена на страницах "Вопросов литературы", 1958, N 11). Непроверенные факты, упрощенные трактовки и неточности в ссылках на источники содержатся в книге П. Мезенцева "Белинский".

А теперь вспомним еще раз "Дело Светенсваи". Это нашумевшее в свое время "дело" никак нельзя обойти в статье, посвященной вопросу о преимуществах точности перед небрежностью. "Дело" возникло в тот день, когда в Издательстве Академии наук СССР вышел из печати внушительный том "Театрального наследства", подготовленный Институтом истории искусств и носивший название: "К. С. Станиславский. Материалы, письма, исследования" (1955). Здесь на стр. 405 имеется письмо Станиславского, написанное в сентябре 1892 года. Константин Сергеевич рассказывает брату, живущему за границей, о спектаклях Общества искусства и литературы, о предстоящих гастрольных поездках в Тулу, Калугу, Рязань, Тверь, Воронеж. "Как видишь, - заключает Станиславский, - программа обширная. Первым публичным спектаклем будет "Дело Светенсваи". В первом акте будет изображаться японская пантомима".

Спектакль с японской пантомимой оказался новинкой для историков театра. Ничего не знали о нем даже виднейшие специалисты, пристально изучавшие театральное наследие Станислав-

стр. 194


--------------------------------------------------------------------------------

ского. Посмотрели в конце тома указатель драматических произведений - там между "Двенадцатой ночью" Шекспира и "Драмой жизни" Гамсуна нашли то же самое: "Дело Светенсваи" (стр.692). Заглянули, наконец, в автограф письма, и только тут нашли разгадку. Оказалось, что Станиславский собирался первым спектаклем ставить "Дело Клемансо", известную в свое время мелодраму Армана д'Артуа (по мотивам романа А. Дюма-сына). Не предвидя удивительных последствий своего поступка, основатель Художественного театра имел неосторожность написать в письме к брату фамилию Клемансо по-французски: Clemanceau. А кто-то с грехом пополам перевел латинские буквы на русскую транскрипцию, и вот что из этого вышло...

Не правда ли, забавно: после бесчисленных обсуждений, в итоге многоступенчатого академического процесса, в котором участвовали машинистки, корректоры, рецензенты, редакторы, члены редколлегии и т. д., на свет родилось нелепое название - плод чьей-то безграмотности и коллективной небрежности.

Могут сказать, что "Дело Светенсваи" - это курьезный случай, диковинная опечатка, оставшаяся незамеченной. Допустим. Но почему же так часто в книгах и журналах читатель находит самые разнообразные образцы недопустимо небрежного отношения к фактам - от тенденциозного искажения до мелких неточностей, от крупных ошибок до странных опечаток? Ведь, говоря по правде, настоящую статью можно было бы продолжать до бесконечности: в материалах, то есть в примерах, недостатка не ощущается.

Так, в книге "История зарубежной литературы XVII века" Р. Самарин и С. Артамонов на стр. 93 открыли новую комедию Лопе де Вега "Испанский священник". Простые люди, не изучавшие специально английскую литературу, до сих пор считали, что это комедия Флетчера и Бомонта.

В комментариях к новому собранию сочинений Н. Лескова имеются десятки ошибок, неточностей в датах, о чем следует поговорить отдельно.

В журнале "Знамя" шекспировского Лира почему-то называют "шотландским королем" (1959, N 4, стр. 192), хотя у Шекспира он, как известно, король Британии. Юбилейная статья о Гоголе, опубликованная в журнале "Огонек" (1959, N 12), пестрит мелкими неточностями. В книжке Б. Кубалова "А. И. Герцен и общественность Сибири" (1958) перепутаны многие цитаты и ссылки, причем искажены даже цитаты из сочинений Ленина.

"В истории важнее всего истина. Иначе какая же это история! Да и вообще истина в печати - дело самое важное"1. Эти слова принадлежат Короленко. Их могли бы повторить многие рус-


--------------------------------------------------------------------------------

1 "Нижегородский сборник памяти В. Г. Короленко", Н.-Новгород, 1923, стр. 47.



стр. 195


--------------------------------------------------------------------------------

ские писатели и ученые, для которых правда истории, правда жизни и правда факта всегда были законом творчества. Та же правда должна быть законом для нашей пауки о литературе. Можно ли дольше мириться с такими постыдными явлениями, о которых говорилось в настоящей статье? Не пришло ли время объявить войну невежеству и небрежности? Ведь очевидно, что пренебрежение к истине, неумение быть точным несовместимы со званием ученого, какими бы лаврами он ни был увенчан, и в литературоведении они нетерпимы так же, как в физике или химии.

Нам следует резко повысить требовательность к самим себе и друг к другу. Но усилия отдельных литературоведов в этом направлении будут бесплодны, если их не поддержит печать; издательства и редакции могли бы отрешиться от своей снисходительности к авторам, не заслужившим доверия. Общими силами можно было бы создать такое положение, при котором каждая сколько-нибудь серьезная ошибка, допущенная в научной работе, воспринималась бы как своего рода событие, как общественный скандал. При таком положении каждый автор, сделавший ошибку, не находил бы себе места от смущения и уж во всяком случае не старался бы разными способами доказать, что виноваты все, кроме него. Только тогда станут печальным анахронизмом большие и малые ошибки, в изобилии рассеянные по страницам литературоведческих изданий.

стр. 196

Опубликовано на Порталусе 24 января 2011 года

Новинки на Порталусе:

Сегодня в трендах top-5


Ваше мнение?



Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


О Порталусе Рейтинг Каталог Авторам Реклама